Федорова Любовь. Ловелас

   Чердак был. Май взобрался по ветхой лестнице, постучал в некрашеные доски двери, не услышал ответа и вошел.
   В лицо ему дохнуло сыростью, туманом и росной травой. Чирикала утренняя пташка. Он развел руками ветви деревьев, не очень понимая, где оказался. Под ногами была мокрая скользкая тропа, пологий склон холма. Дальше - маленький обрывчик, песчаное ложе ручья, туманное море с островками-рифами из верхушек деревьев и дальним-дальним синим берегом горами Туманного Пояса.
   На берегу ручья над песчаным обрывом сидели двое: Береника и тот самый граагский моряк, который был сейчас и похож на себя прежнего, и не похож.
   Береника говорила:
   - Они дают взамен два корабля. Он хочет переехать в Граагу. Говорит, будем возить граагское кружево во Франкию и на Альбион. Оно дорого там. Эта дура Амелия просто счастлива.
   - А ты? - спросил ее собеседник.
   - Я все тебе объясняла.
   - Береника, - позвал Май.
   Она, не оборачиваясь, кивнула.
   - Бартель, конечно, крупно проиграл, - сказала она.
   - Конечно, - сказал Май.
   - Сколько он вам должен?
   - Уже не имеет значения. Я подарил ему долг.
   - Слава Богу, - сказала она, на этот раз поворачиваясь к нему. - Уж я-то знаю, как Бартель легко увлекается.
   На дальнем берегу ручья из зарослей осоки всплыла в воздух черная отрубленная голова с кровавыми ошметками кожи и слипшимися патлами волос, взглянув на которую, Май вначале похолодел, а потом понял, что это представление специально для него.
   - Я как раз пришел сказать вам, что думаю по этому поводу, проговорил он.
   - И что же вы думаете, господин предсказатель?
   - Я думаю, что раньше свадьбы случится какая-нибудь неприятность. Я не хочу в том быть замешан. Позвольте мне взять лошадь на конюшне, и я немедленно уеду.
   - Ну что же вы все время пытаетесь нас бросить наедине с неведомым? укоризненно произнесла колдунья. - Если случится неприятность, нам без вашей помощи не обойтись и подавно. Если вы чуете беду, вам должны быть видны ее последствия.
   - Я не единственный предсказатель в долине. Есть еще Нам Тибра. Вы прочитали в его рукописи про будущий год, а про сегодняшний день разве прочесть нельзя?
   Береника покачала головой.
   - Эти страницы давно пройдены, надо слишком много листать назад. Я пробовала, и у меня не получается. Тибра прижимает их камнем от чужого любопытства.
   - А у господина Пелерина тоже не получается?
   Бывший граагский моряк повернул к Маю лицо. Жесткие, словно из камня высеченные черты, высокий открытый лоб, черные волосы обрезаны по плечи удобно, но вышло из моды вот уже лет пять, - властный взор синих глаз. На вид ему было лет тридцать пять. Хотя, Май читал где-то, что колдуны взрослеют и старятся рано. Май подумал: когда же он начал ее учить и зачем? Разве что, это была когда-то их детская забава...
   - Я против того, чтобы знать будущее, господин Май, - сказал колдун. - Любое. Всегда.
   Подул ветерок, и отрубленная голова в тростниках стала понемногу таять.
   Май смотрел туда. Так-то он выполняет ее желания, думалось ему. Этому человеку ничего не стоит сказать в любой момент: я больше в этом деле не участвую. И Маю придется выбираться из Туманной Долины и из Грааги, как сумеет сам, и деньги в Котуре, скорее всего, будут потеряны. Зря он подарил Бартелю долг. Надо было оставить себе хотя бы половину.
   - Нет, вы не должны уезжать, - сказала Береника. - Я боюсь, когда я ничего не знаю.
   - Вы уверены, что я предсказатель?
   - Да.
   - Так будьте уверены и в том, что это все добром не кончится, сказал Май, повернулся на каблуках и оказался на лестнице за дверью. Он еще раз обернулся: дверь как дверь. На чердак. Он стал спускаться по лестнице. И сказал сам себе:
   Предсказааатель.
   Они хотят заранее знать?
   А что?
   Будущего НЕТ.
   А еще он подумал вот как: что толку городить этот немыслимый огород, если он никому всерьез не надобен?
   В чем смысл того, что он здесь остается? Всего лишь отдает дань их желанию держаться для надежности за соломинку, - желанию, которое легче исполнить, чем объяснить им, почему ему, Маю, исполнять его не следует. Однако, бежать из замка он все еще не решался: колдуны. Внесла же нелегкая...
   Бартель Фрей, ждал Мая возле лестницы. За спиной его, вжавшись в стену и закрыв ладонями лицо, стояла Маддалена. Лейтенант успел вооружиться и швырнул другую шпагу Маю весьма бесцеремонно. Оружие Маю надо было подбирать с пола.
   - Я не желаю приобретать здесь ничего ценой бесчестья! - заявил Бартель Фрей, едва увидел Мая, и Май подумал, что слова его имеют касательство к подаренным семи тысячам.
   Однако, Бартель опроверг его домыслы. Он схватил Маддалену за локоть и, грубо развернув, бросил к ногам Мая следом за шпагой. Маддалена упала не вскрикнув и не отнимая рук от лица.
   - Забери свою шлюху! - крикнул отважный Бартель. - Я не ребенок, чтоб не знать, как колдунов лишают Силы. Уж после кого угодно собирать объедки, но не после тебя!
   Май поднял Маддалену. Она прятала лицо, да он все равно посмотрел. Одна щека у нее была красной, другая, как мел, белой.
   - Ты ни за что ударил девочку, скотина? - сказал Май. - Давай, пошли. Где ты собрался драться? Веди.
   * * *
   Бартель владел шпагой так, как должен был владеть ею профессиональный военный - без особых изысков, зато уверенно и хладнокровно. Но Май был опытнее, старше. Еще он был выше на голову и сильнее. Однажды Бартель споткнулся о корень дерева и упал, но он сам привел Мая в сад, чтобы им не оказаться под окнами спален, и Май позволил лейтенанту подняться - убивать Бартеля не входило в его планы. Это незначительное проявление благородства вызвало в лейтенанте настоящую бурю ненависти. Май тут же почувствовал ее на своей шкуре: Бартель располосовал ему левый рукав, и брызнула кровь. Тогда Май рассердился. Он не любил положений, в которых приходится защищаться и отступать.
   И он очень боялся, что все так получится. Он не хотел, чтоб получилось именно так. Однако, на что способна колдунья из Обежа, они оба с Бартелем до сих пор представляли себе плохо.
   Серебряный, как паутина, аркан захлестнул руку Бартеля Фрея и дернул ее назад. Лейтенант сделал замедленное неловкое движение, а шпага Мая вошла ему под сердце и вышла возле левой лопатки. Нечаянно. Совершенно случайно.
   Май охнул.
   Бартель тоже, и начал валиться на мокрую траву.
   Шагах в десяти, среди деревьев сада, по колено в тумане, стояла Маддалена и брезгливо стряхивала с пальцев липнущую серебряную паутину.
   Май бросил шпагу, опустился возле лейтенанта на колени, повернул его на спину.
   - Возьми в кармане... Пусть эта... гадюка... тоже поплачет... прохрипел Бартель.
   И умер.
   Бесшумно подкралась Маддалена.
   - Кого он имел в виду? - полушепотом спросила она.
   Май поперхнулся туманом.
   - Ты, дура, понимаешь, что я из-за тебя убил человека? - выговорил он. - Не ты его убила, а _я_ убил?!
   Она пожала плечами с каким-то нелепым, неуместным в глазах Мая кокетством.
   - Это не тот, кого можно назвать "человек", - сказала она и ткнула носком туфельки мертвого лейтенанта в бок, окончательно уверив Мая, что не в добрый час он поехал в Обеж. - Быстрей ищите, что он вам велел, пока с ним не началось.
   Май взглянул на Маддалену. Он не поял, о чем речь.
   Тогда колдунья, досадливо поморщившись, присела рядом и сама стала быстро шарить у Бартеля по карманам. Выдернула из одного какую-то бумажку, бегло просмотрела, сунула ее себе в рукав и отпрыгнула в сторону.
   Бартель шевельнулся. Контуры его тела задрожали, словно в потоке расплавленного воздуха. Верхняя губа вздернулась, из-под нее показались звериные желтые клыки; лежащие вдоль тела руки словно бы истаяли и потемнели, на них видна стала шерсть и, на месте ногтей, изогнутые черные когти. Май перекрестился и, как был на четвереньках, пошел назад, потом вскочил. Льющийся воздух вокруг Бартеля последний раз дрогнул, исчез, и лейтенант остался получеловеком-полузверем в совсем неподходящей к его облику одежде.
   - Дайте монету, - сказала Маддалена и протянула к Маю руку.
   Тот машинально сунулся в кошелек, с перепугу бросил ей, ни много ни мало, сто флар и отвернулся. Но краем глаза все равно видел, что колдунья просовывает золотой диск под верхние клыки, чтоб загородить оборотню рот.
   - Когда такую тварь убивают, - объяснила Маддалена по ходу дела, она может перекинуться и начать пить кровь у людей по ночам на дорогах. А может и не перекинуться... Это я ему так, на всякий случай...
   - Убираться отсюда надо, - чужим осипшим голосом еле выговорил Май. Чем быстрее - тем лучше.
   Маддалена отряхнула ладошки, обошла труп и остановилась, задумчиво глядя на простертое в траве тело. Май еще немного попятился, на этот раз от нее. На всякий случай, как она говорила.
   Истерический женский крик "Нет!", раздавшийся с парадного крыльца замка, разорвал утреннюю тишину. Он заставил Маддалену вздрогнуть и оглянуться. За туманом, за деревьями, непонятно было, кто это, но женщина бежала к ним. Следующее "Нет!" неожиданно резко перешло в протяжный и жуткий волчий вой, от которого Мая вдоль спины продрал озноб.
   Где-то разом захлопали двери и ставни.
   Май подхватил с земли испачканную кровью оборотня шпагу. Маддалена покрутилась на месте и стала отступать спиной к нему, вытянув перед собой руки. Прямо на нее, ныряя в густом, стелящемся по земле тумане, прыжками неслась поджарая волчица с рыжим пятном на боку. Серое жилистое тело взвилось в воздух, клацнули зубы, и, перевернувшись в воздухе, второй оборотень отвесно рухнул на мертвого сородича, мигом извернулся и стал на лапы. Желтые глаза в бессильном бешенстве смотрели на Маддалену. С оскаленных клыков сбежала струнка слюны. Волчица вскинула морду кверху и завыла.
   Маддалена по-прежнему держала руки вытянутыми перед собой, ладонями к зверю. А Май не мог двинуться с места, боялся за нее, за себя, за деньги, которые в Котуре, но, даже если б мог, не стал бы помогать колдунье. Ему и так казалось, за это утро он должен поседеть.
   От замка через сад бежали люди; там были и слуги, и гости, и Береника, и Бернгард Пелерин, и Иоганн Фосс со шпагой в руке впереди всех. Только Амелии среди них не было.
   - Сука!.. Шлюха!.. Убью!! - крикнул Иоганн Фосс.
   Волчица развернулась, прижала уши и бесшумно канула в туман. Маддалену словно толкнули в выставленные ладони, она упала на Мая, тот едва сообразил ее подхватить. В следующий момент серая пружина вырвалась из молочного покрывала и сомкнула клыки на горле хозяина замка. Полыхнул фиолетовый огонь, туманный покров из сада мигом вынесло, как ураганом.
   - Бежим, - крикнул Май Маддалене, и они побежали.
   * * *
   Внутри ледник был наполнен звуками. Звенели где-то колокола, пел ветер в органных трубах, проточенных для него водой, пересыпались с места на место хрустальные льдинки, журчала вода. Музыка, рождавшаяся в леднике, звучала чисто и очень мелодично.
   Сквозь ледяные купола вверху просвечивало солнце. Сумрак в пещерах, уходящих вниз, сгущался в фиолетовых, зеленых и темно-синих тонах. В воздухе взвешены были невесомые блестки снежной пыли.
   Маддалена пришла в себя первой и, приподнявшись с пола, стала вертеть головой.
   - Где мы? - спросила она.
   - В ледяной пещере, - посмотрев вверх, ответил Май.
   - Они говорили про черного колдуна, который живет в леднике.
   - Я помню.
   - Это здесь?
   Май покачал головой.
   - Откуда мне знать...
   Последними словами, которые он слышал в саду у Ведьмина Холма, был окрик Бернгарда Пелерина, обращенный к Беренике, пытавшейся самостоятельно сделать что-то с беглецами: "Не смей! Не смей этого сама!" После чего Май и обежская колдунья вместо туманного сада заскользили по ледяному полу среди мозаичных пятен яркого света.
   Май встал, отряхнул с колен и локтей ледяную пыль и подал Маддалене руку.
   - Мы здесь не одни, - сказала колдунья, поднимаясь. - Здесь кто-то есть, и он сейчас колдует. Мне кажется... - она несколько мгновений прислушивалась, запрокинув голову, потом в голосе ее прозвучало легкое удивление: - ...он ткет туман... Слышите?
   Лучше бы Май не слышал. Он огляделся.
   - Что это значит - черный колдун? - спросил он.
   Маддалена пожала плечиком.
   - Отступник; беглец; изгнанный; наказанный Цехом; отвергший Цех; неудобный кому-то плохой человек; назначенный выполнять грязную работу хороший человек, - да все, что угодно. Меня тоже так называли... иногда. Хотя я ничего ужасного не делала.
   Май вспомнил рассказ мэтра Иоржина о пытавшихся с ней состязаться магах, но промолчал.
   - Наверное, слабого колдуна черным не назовут? - сказал он.
   - Наверное, так, - согласилась Маддалена.
   - Идем искать выход, - предложил Май. - Иначе мы здесь замерзнем.
   - А если он... - девочка умолкла.
   Какой бы великой колдуньей она прежде ни была, вид у нее был растерянный и очень усталый.
   - Хочешь сесть на пол и к ночи превратиться в глыбу льда? - спросил Май.
   - Нет.
   - Тогда пойдем.
   Перезвон колоколов становился все явственней, органные трубы повторяли свою мелодию громче; солнце, лучи которого, от того, что проходили сквозь лед, становились желтого, голубого и ярко-синего цветов, играло в зеркальных стенах и ледяных колоннах мириадами оттенков, преломляясь, словно в граненом хрустале. Звеня стеклянными подковами о лед, из сумрака в фиолетовом гроте появилась крылатая лошадь, белошкурая и белоглазая, проводила их взглядом, кивнула головой, взмахнула крыльями и исчезла. Стайка белых белок с дымчатыми полосками вдоль спинки и с крошечными бубенчиками на шеях несколько раз перебегала им дорогу. Белые голуби с мохнатыми лапками ворковали над их головами на прозрачных арках.
   Сколько времени они потратили на поиски выхода, Май не знал. Дело было плохо - он не мог сопротивляться. Он не чувствовал ни холода, ни времени, ни страха. Только неприятную обреченность: случилось то, что случилось; зря, конечно, он все это допустил, но ничего теперь не исправишь.
   В один прекрасный миг он просто сел на показавшийся ему подходящим кусок льда, и Маддалена пошла дальше одна. Кажется, он сказал ей перед этим, что они ходят в ледяном лабиринте по кругу и предложил проверить, встретятся ли они, если он останется, а она продолжит путь. Маддалена грустно посмотрела на него, ничего не сказала, побрела прочь и вскоре исчезла за поворотом.
   Музыку ледника создавал талантливый композитор. Выстроенные им гармонии были безупречны, чувства вкуса и меры не изменили ему ни разу, и, при этом, музыка его не была суха; напротив, она казалась нежной и очень красивой. Она опутывала мысли, сковывала неугодные для нее движения тела, подчиняла себе разум и заполняла пространство вокруг почти видимой, осязаемой аурой своего совершенства.
   Май уже ничего не имел против такого колдовства. Оно ему даже нравилось. Где-то на самой грани памяти и сознания он угадывал, чем для него может окончиться любование ледяной гармонией, но ему _хотелось думать_, что смерть приходит за человеком не так.
   Хозяин появился перед Маем из ниоткуда. У него были совсем светлые, но не седые волосы, высокий лоб, прищуренные серо-голубые глаза-льдинки, и очень бледная кожа. Длинная белая одежда с оторочкой из шкурок песца делала высокую фигуру еще выше. Колдун пошевелил бесцветными губами, что-то Маю сказав.
   Май и ответил бы ему, только не мог. Слова нарушили бы музыку, которая давно звучала не вне, а в голове Мая. Она стала частью его, он слился с ее совершенными звуками, поэтому не в состоянии был ни слушать, ни говорить.
   Колдун поводил у него перед лицом ладонью, снова что-то произнес, и гармония взорвалась. Лавина хрусталя и льдинок разлетелась в ушах Мая оглушающим диссонансом, а перед глазами засверкали фиолетовые искры. И тут колдун влепил Маю такую пощечину, что тот едва не упал на скользкий пол. Май сразу понял, что продрог не то, чтобы до костей, а вообще уже ни рук, ни ног у него как бы нет.
   - ...я еще в своем уме, чтоб уследить, кто ходит через перевал, расслышал Май слова, обращенные к нему.
   - Вас называют ч... черным колдуном... в насмешку? - стуча зубами, поинтересовался Май ни к селу ни к городу у этого бледного типа.
   Колдун высокомерно вздернул подбородок.
   - Я Юрген Юм, законно практикующий маг. Я состою в Старшем Цехе и являюсь Мастером Магии Зеркального Ключа. Называть меня черным колдуном, по меньшей мере, невежливо, молодой человек. Ибо это прозвание ругательное.
   Май с трудом распрямлял застывшие ноги; встать со льдины пока у него не получалось. Все тело сводила судорога, в ушах звенело. Но Май, тем не менее, сказал:
   - Прошу простить великодушно, но вашим именем... кажется... пугают детей в долине...
   Колдун взял его за локоть, решив, что разговор этот затеян с ним не от большого ума, и рывком поставил Мая на ноги.
   - Идемте, - сказал он. - Вам нужно поблагодарить вашу спутницу. Она освободила вас, уничтожив плоды трех месяцев моей работы.
   - Она колдует? - удивился Май. По краю сознания проскользнула мысль: чтоб честно заработать деньги в Котуре, _эту_ колдунью, кажется, надо убить...
   - И очень неплохо, - отвечал колдун. - Она разбила пять моих замкОв из семи, хотя могла бы просто уйти, ничего мне здесь не нарушая. Правда, тогда бы я про вас не узнал.
   Юрген Юм вывел Мая из ледяного лабиринта сначала в полутемный снежный, потом в темный земляной. Он открыл низкую деревянную дверцу, и Май переступил порог деревенского, на вид, дома. Наверное, дом этот по самую крышу был занесен снегом, потому что за маленьким плохим окошком виднелась только подсвеченная слабым светом муть, а освещением большой комнате служил очаг и две масляные плошки на подставке над развернутой для чтения книгой.
   Маддалена сидела с ногами на лавке подле стола, завернутая в огромный овчиный тулуп. На столе перед ней стояла большая глиняная кружка и бутыль с тряпочной затычкой, полупрозрачная жидкость внутри которой навела Мая на определенного рода воспоминания. Колдун вытащил тряпочку, щедро плеснул жидкости в кружку и сунул пойло Маю в руки. Сивушный аромат пошел по всему дому. Судя по блестящим глазкам Маддалены, она этого элексира уже отведала.
   - Не бойтесь, не отрава, - ободрил Мая колдун. - Его варят внизу в деревне, и он бывает полезен, когда кто-то заблудится в снегах.
   Стукнув зубами о край кружки, Май одним глотком вылил в себя ее содержимое и некоторое время стоял с открытым ртом, чтобы восстановить дыхание. Средство было смертельно крепкое, но действенное. Тепло ему стало почти сразу.
   Повернув за плечо, колдун подвел Мая к скамье и усадил рядом с Маддаленой. После чего Юрген Юм решил, что настало время провести расследование.
   - Итак, - сказал колдун, - теперь объясните мне, кто вы такие и как вы попали ко мне в ледник?
   - Я Маддалена Беган из Обежа, - скромно сказала Маддалена.
   Колдун приподнял одну бровь - имя было ему известно.
   - Ипполит Май, - сказал Май, - путешественник.
   Вторая бровь Юргена Юма поползла кверху вслед за первой. Медленно переведя взгляд с Маддалены на Мая, колдун взял единственную на троих кружку, налил туда своего горлодера и с бульканьем хлебнул. Посмотрел на Мая снова и отхлебнул еще. После чего потер переносицу и уставился в заросший паутиной темный угол.
   - Как поживает ваша драгоценная матушка? - спросил он. - Она здорова? Надеюсь, у нее все благополучно?
   Май открыл рот, закрыл, и на несколько секунд прижал пальцы к губам, чтоб не сказать чего зря. Ему было тогда лет шесть-семь, но этого человека он сейчас вспомнил...
   Сколько жил, Май боялся, что кто-нибудь из близких друзей его матери однажды скажет ему: да ты же сын шлюхи. И Маю придется этого человека убить. Потому что... Потому что, во-первых, нравы общества не всегда соответствуют требованиям чести. А, во-вторых... Истина, бесспорно, существует в мире, но ведь не обязательно произносить ее вслух?..
   Шанс услышать именно эти слова от колдуна у него сейчас был. И еще какой шанс.
   Но колдун ничего такого не сказал.
   - Не обессудьте, я живу здесь один и гостеприимством никогда не был знаменит... - проговорил он. - Я могу вам предложить лишь свой убогий завтрак и постель.
   Хозяин выставил на стол горшок с вареной рыбой, подсохшие кусочки сыра на треснувшей тарелке, хлеб и воду.
   Маддалена оживилась, она была голодна. Маю после встречи с оборотнем и блужданий в леднике еда в глотку не шла. Ему казалось, что он не был пьян; деревенское зелье только слегка приглушило его беспокойство.
   Май стал осматривать жилище: на верстаке в темном углу оборудование для алхимических опытов - дорогая стеклянная посуда, покрытая паутиной и пылью; внизу толстые фолианты стопками лежат на полу; пол подметен наполовину, веник брошен под окном; на краю стола разлинованая для записи нот бумага, песочное сито, чернильница, отточеные перья...
   Двадцать пять лет назад колдун был молод, печален, довольно-таки красив, но безденежен, и, кроме того, он не боялся выглядеть смешным - Май рассудил это потому, что бедолага совершенно не скрывал своих чувств. А быть романтичным и влюбленным, и тем более, признаваться в любви, тогда было не в моде чуть ли не более, чем сейчас. И вот, над ним смеялись. Он этого не замечал и твердил слово "любовь" - смешное и немодное... В общем, Май решил на эту тему с Мастером Магии Зеркального Ключа не заговаривать. Кто знает, что о тех временах хранит память этого человека: плохое или хорошее?
   - Матушка оставила сцену четыре месяца назад, - счел нужным сообщить Юргену Юму Май. - Теперь она будет заниматься семьей.
   Колдун только кивнул: он тоже не хотел ворошить прошлое. Кажется, ему все было понятно. Между ними настало молчаливое согласие.
   Кровать в доме у колдуна оказалась одна, а спальня устроена так, что иначе, нежели вместе, спать не ляжешь. Впрочем, Маддалена устала, была пьяна и засыпала просто стоя. Да и Май тоже. Он мог не спать по трое суток, но не в таких бредовых условиях, как сегодня.
   В спальне было темно. Май молча помог ей расшнуровать платье и корсет, стащил с Маддалены туфли, получил по рукам, когда машинально полез за подвязками под рубашку, загнал ее под одеяло к стене, забрался сам и, едва коснувшись голвой подушки, уснул сном праведника. Без сновидений.
   То есть, потом ему показалось, что все происходило достаточно глупо.
   Ведь он приехал в Обеж с намерением так или иначе, но колдунью в постель уложить. У него было предчувствие, что это не невозможно.
   Теперь Май лежал на спине, Маддалена мирно посапывала у его плеча, а он накручивал на пальцы ее тяжелый темно-каштановый локон и размышлял, когда он в последний раз лежал в одной постели с женщиной и ее не тронул. Получалось, что он такого подвига за собой не помнит.
   Где-то наверху, над спальней, тихо, с долгими перерывами, тренькал клавесин. Юрген Юм записывал только что сочиненную музыку.
   Колдунья вздохнула. Личико ее было грустным. Мраморная щечка, точеный носик, мягкие, еще припухлые по-детски губы. Май провел пальцем от середины ее лба к виску. Почему он не запомнил, какого цвета у нее глаза? Какая небрежность. Он наклонился, чтоб ее поцеловать. Фальшиво тенькнул клавесин. Колдунья вздрогнула, и Мая слегка оттолкнуло. Не извне, а какое-то внутреннее чувство.
   Он вернул на подушку теплую прядь волос, вылез из-под одеяла и стал собирать свою одежду.
   Какие-то деньги, в каком-то Котуре... Будь они прокляты.
   Будущего не существовало. Не существовало вообще. Завтрашний день мог настать, и мог не настать. Кто обещал, что они доживут до ночи? Почему все верят тому, что будет? Это же неправда. Люди живут _сегодня_.
   Беда только в том, что Май не привык так жить. Он не мог не быть самим собой. Он всегда был Ипполитом Маем, и больше никем. Может, колдун объяснит ему, что с ним сейчас творится?..
   Он не обращал уже внимания, на то, что за маленьким окошком сиял ясный полдень, что комната, в которой они вчера - или не вчера? - не то ужинали, не то принимали завтрак, выцвела и изменилась - камин оказался в другой стене, на полу прибрано, стол состарился и припал на одну ногу, подгрызенную кем-то чудовищно-зубастым, прочая мебель изменила очертания, а невесть откуда взявшаяся лестница вела наверх.
   Клавесин смолк. Май почти бегом поднялся на второй этаж и вошел в Зеркальный Зал. О том, что это святая святых волшебного дома, мастерская хозяина, он понял с первого взгляда. Здесь Май увидел все, о чем читал в книгах и многое такое, о чем не читал. Чучела диковинных и страшных созданий, огромные древние книги, бутылки с зелеными и бурыми зельями, метелки трав, какие-то странные инструменты, похоже, взятые из арсенала палача, связки сушеных летучих мышей, сонные скользкие жабы в банке, пауки размером с тарелку в своих тенетах, сплетенных из толстой бечевы, и прочие страсти со всех сторон окружили Мая, неосмотрительно переступившего порог. Он, было, испугался, пока вдруг не понял, что на самом деле в комнате ничего этого нет. Там стояли два стула, клавесин, небольшой стеклянный шар в лепестках серебряной подставки на крышке инструмента позади пюпитра, а все стены закрывали огромные, от потолка до пола, зеркала в резных полированых рамах. Некоторые из них потемнели и стали коричнево-желты, другие пошли пятнами, как от кислоты, третьи потрескались и были склеены полосками бумаги, а в зеркале, прикрепленном на месте двери, не отражалось ничего из-за клубящегося внутри молочного тумана.