Рут Фишер в работе "Сталин и немецкий коммунизм"(17) во многих разделах детально и частично на основании собственного опыта рассматривает деятельность Радека в Германии в 1918--1919 гг. со многими интересными подробностями, но не всегда с достаточной достоверностью. Имеется также диссертация Легтера "Карл Радек как рупор большевизма". В ней использованы неопубликованные тезисы диссертации Барбары К. Беккер "Карл Радек в Германии 1918--1923 гг."(18), но по существу не приводится каких-либо новых материалов. Новые сведения имеются лишь в двух публикациях, в которых кроме уже названных использовались неопубликованные источники; это исследование Г. Фройнда и уже упоминавшаяся работа Г. Гельбига(19).
Гельбиг, исследование которого посвящено в основном графу фон Брокдорф-Рантцау, использовал соответствующие материалы политического архива МИДа. Его в наибольшей мере занимало внешнеполитическое воздействие ареста Радека в Берлине, поскольку с этим была связана деятельность министра иностранных дел. К этому обстоятельству мы еще вернемся. Г. Фройнд, напротив, знакомился в Англии с архивом МИДа и занимался непосредственно и исключительно Радеком.
[...] Теперь назовем до сих пор не опубликованные архивные материалы, относящиеся в большей или меньшей степени к Радеку.
1. Дела, касающиеся русского большевика Карла Радека (Собельсона). Политический архив МИДа, отдел А., No 580--582. [...] Эти дела, которые впервые были использованы Фройндом в Англии, теперь имеются в политическом архиве МИДа в Бонне [...].
2. Наследие графа фон Брокдорф-Рантцау, материалы за 1918/19 г. Дела: публикации в печати и др. Политический архив МИДа, 7/1.11 "Р": H 23457-62. Нами использованы и эти материалы.
3. События после революции 9 ноября 1918 г., том. 1: 1918/19 г. Федеральный архив, Кобленц: Прусское министерство юстиции. Р. 135/11759, папки 1-226. Эти дела были сформированы впервые в федеральном архиве. [...] Дела представителя обвинения, прокурора земельного суда 1 в Берлине, а также дела следственного судьи, как показал запрос в Берлин, больше не существует.
4. В деле М. А. 1943. А. У. 413 Баварского секретного государственного архива (дела бывшего МИДа) имеется ссылка на "Дело Радека". Этот документ, как показала проверка, безвозвратно утерян.
5. Столь важный вопрос как внешнеполитическое воздействие поездки, деятельности и ареста Радека в 1919 г. в Германии, можно в настоящее время исследовать лишь на основе материалов, указанных в пунктах 1--3. Документы немецкой комиссии по перемирию, в которых имеются некоторые интересующие нас сведения, находятся теперь в Немецком центральном архиве в Потсдаме. [...]
6. Архивы британского МИДа, как было сообщено официально, после 1910 г. закрыты. Архивы французского МИДа за 1919--1921 гг. погибли во время войны в 1940--1944 гг. [...]
Карл Радек до того, как он появился в конце декабря 1918 г. в Берлине, был уже известен немецким властям. Еще во время первой мировой войны он имел, по-видимому, контакты со связными немецкой военной разведки, среди которых известную роль играл д-р Липп, будущий министр иностранных дел Мюнхенской советской республики(20). После Октябрьской революции он имел особо хорошие отношения с майором Шубертом из немецкого посольства. Этого офицера он вспоминал в заключении в Берлине и пытался получить от Пакве его адрес; майор Шуберт был единственным, который его знал и в качестве военного чиновника мог и был в состоянии ему помочь. О Шуберте Радек записал и в своих дневниках.
Радек еще в конце апреля 1918 г. и еще раз в августе во время переговоров о дополнительном соглашении в Брест-Литовске пытался поехать в качестве делегата в Германию. Немецкий посол получил указание из Берлина воспрепятствовать этому намерению, что является доказательством политического веса, который приобрел к тому времени Радек. После этого о Радеке нет никаких упоминаний вплоть до рукописного доклада в делах МИДа, в котором сообщалось о появлении Радека на Учредительном съезде КПГ 31 декабря 1918 г. в Берлине. (А. 547/9-180512 архива МИДа: 580). Германское правительство протестовало телеграммой от 2 января 1919 г. в Москву. Оно было обеспокоено сообщениями прессы из Гааги, согласно которым Антанта намеревалась использовать действия Радека в Берлине в качестве предлога для срыва переговоров о перемирии. [...]
Поездку в Берлин Радек описывает в дневниках достаточно подробно. Как показало расследование, он ехал под собственной фамилией Собельсон и прибыл туда 19 декабря. Он отказался от появления на Конгрессе Советов, куда он был собственно делегирован и который длился до 20 декабря, поскольку знал, что там он ничего не сможет сделать. Когда же с 5 по 12 января 1919 г. в Берлине происходили беспорядки и вооруженные выступления, сразу же был заподозрен Радек. Министерство иностранных дел Германии, которое с самого начала требовало от СНК отозвать Радека, считало себя непричастным к его деятельности.
Ордер на арест Радека был выдан 16 января, и сразу же начались лихорадочные поиски по всей территории Германии. Задержать его удалось 12 февраля в Берлине. Как свидетельствуют архивные документы Прусского министерства юстиции, этот успех полиции сразу же привел к ожесточенным спорам между военными и органами юстиции. Полковник Рейнгард, подчиненные которого препроводили Радека в Моабит и составляли там часть охраны политических заключенных, 14 февраля оправдывал перед прокурором д-ром Вайсманом из земельного суда I необходимость содержажния Радека в наручниках, применения других мер безопасности и запрещения свиданий тем, что речь идет об опасном преступнике--"военнопленном, шпионе воюющей державы". Рейнгард опасался также самоубийства, бегства или попыток освобождения извне. Именно он ходатайствал о предании Радека военному суду, так что Радек мог легко разделить участь Карла Либкнехта и Розы Люксембург.
Следственный судья отменил содержание Радека в наручниках, а прусский министр юстиции послал в тот же день, 14 февраля, телеграфный протест Национальному собранию в Веймаре против вмешательства военных. Оба защитника Радека, д-р С. Вайнберг и д-р К. Розенфельд, получили возможность беседовать с ним, но вначале лишь в присутствии следственного судьи. Кроме того, пока еще действовало распоряжение, согласно которому при ежедневных прогулках на Радека следовало надевать наручники, из-за чего тот вплоть до отмены этого распоряжения отказывался от прогулок. [...]
Предварительное расследование вскоре село на мель, так как активного участия Радека в январском выступлении доказать не удавалось. При нем в числе прочего были обнаружены написанные им брошюры и еще не опубликованные рукописи, в содержании которых обвинение не могло найти чего-нибудь важного для себя. Хотя Радек еще в апреле протестовал против продолжительности содержания под военным контролем, но его условия существенно улучшились еще в марте. Он находился в камере на третьем этаже тюремного здания на Лертерштрассе, причем камера запиралась двумя замками, а перед дверьми постоянно дежурил охранник. Ночью военная охрана навешивала третий замок. [...].
К этому же времени относится письмо Радека Альфонсу Пакве, которое тот передал министру иностранных дел (это письмо находится в архивном наследии Брокдорфа-Рантцау). Радек писал Пакве 11 марта, после завершения мощных мартовских выступлений, продолжавшихся с 3 по 8 марта. В этом письме, которое Радек писал с надеждой, что оно будет прочитано, утверждалось, что в Германии пока еще нет революционной рабочей партии; Независимая социал-демократическая партия--это "партия инвалидов", КПГ--пока еще только направление, но не партия с прочными традициями, как у большевиков в 1917 г., и с армией, стоящей на ее стороне. Таковы два решающих заключения Радека, сделанных им на основе событий 1919 г. Для своих немецких читателей он продолжал: пламя революции перекинется на страны Антанты. Однако отношения между Германией и Россией он желал видеть поставленными прежде всего на здоровую основу экономического сотрудничества. Эту новую программу, как видно из дневников, Радек пытался внушить многим влиятельным лицам, посещавшим его в заключении.
Между тем немецкие власти после безрезультатного завершения предварительного следствия попали в затруднительное положение: что делать с Радеком. Ситуация осложнялась еще и тем, что Радек 19 июня был назначен представителем Украинской советской республики и что русское правительство взяло за Радека немецких заложников. Выдачу Радека странам Антанты, о чем ходатайствовало прусское министерство юстиции, министерство иностранных дел санкционировать не могло. Затруднения возникали со всех сторон. Когда советский нарком иностранных дел Чичерин пригрозил 12 июня: "У нас имеется в запасе кое-что более сильное", в записях МИДа дел появилось смущенное примечание: "В данный момент мы ничего не можем сделать".
18 июня в Прусском земельном парламенте был сделан малый запрос, поскольку в Радека во время прогулки в тюремном дворе стреляли из близлежащей казармы. Эту ситуацию, складывающуюся всс больше в его пользу, Радек использовал в своем письме новому министру иностранных дел Герману Мюллеру от 4 июля 1919 г., в котором он крайне искусно обыграл все слабые места позиции социал-демократического министра. Чиновники МИДа, ответственные за русскую политику, в частности референт Аго фон Мальтцан, не были в состоянии решительно противостоять совместному сопротивлению военных кругов (военный министр Носке), юстиции (прусское министерство юстиции), рейхскомиссара по контролю за общественным порядком и антисоветских сил в собственном министерстве. Однако после того, как прокурор отказался от предъявленного обвинения и ходатайствовал об освобождении Радека на заседании рейхскабинета 26 июня 1919 г., правительство решило освободить Радека в обмен на немецких заложников, среди которых находились работники МИДа, и выслать его в Россию. Инициатива была передана, таким образом, министерству иностранных дел, которое должно было связаться с русским правительством по техническим вопросам обмена и взять на себя ответственность за дальнейшее пребывание Радека в Берлине вплоть до его отъезда.
12 августа 1919 г. прокурор возбудил ходатайство об окончании предварительного следствия, прекращении дела Радека и его освобождении совместно с привлекавшимися по тому же делу Линой Беккер и Гертой Остерлих. О какой-либо компенсации за содержание под стражей не могло быть и речи, "так как производством по делу не было установлено ни то, что он невиновен, ни отсутствие против него обоснованных подозрений". Такой элегантной формулировкой прокурор уклонился от дальнейшей ответственности, которая теперь полностью ложилась на МИД, о чем следовало достичь договоренности с военными. 16 августа Радек послал радиограмму в наркомат иностранных дел в Москву, сообщив, что он вплоть до выезда будет находиться под военной охраной.
С этих пор начался второй период пребывания Радека в Берлине в 1919 г., состоящий из длительных переговоров относительно маршрута, по которому Радек должен быть выслан из Германии. Первоначально предполагалось, что обмен Радека на заложников будет произведен под гарантией британского правительства на литовской границе. Но предварительно советское правительство должно было дать заверение, что оно после возвращения Радека не будет давать ему новых поручений в Германии и воспрепятствует любой попытке Радека выехать в Германию (6 августа). Радек лично предпочел бы дорогу через Данию, где он хотел бы работать вместе с Литвиновым, который устанавливал первые контакты с британскими посредниками в Копенгагене; этот процесс чрезвычайно нервировал германский МИД, который опасался, что англичане опередят немцев в Москве в восстановлении экономических связей.
В начале октября 1919 г., согласно уведомлению военного министра, направленному министру иностранных дел, появилась возможность отправить Радека в Москву самолетом вместе с турецкой делегацией (дело с индексом "Мюллер" от 5 октября 1919 г. в папке: МИД 581). Речь шла о знаменитом полете Энвер-Паши из Германии в Россию. Радек описывает в своих дневниках посещение в начале августа в самом начале его содержания под стражей в Моабите. Рабенау во втором томе биографии Секта (Лейпциг, 1940, с. 306) отмечает, что оба турка вылетели в Москву в апреле 1919 г. Но приводимое там же письмо Энвер-Паши к фон Секту относится лишь к августу 1920 г. Независимо от того, имела ли место непосредственная встреча Радека с Сектом, что вначале подтверждается, а затем опровергается генералом Ксстрингом, нет сомнения, что Энвер-Паша способствовал косвенным контактам между обоими этими столь противоположными личностями.
В деле МИД 582 содержится запись от 13 декабря 1919 г. о посещении советского уполномоченного по делам военнопленных Виктора Кноппа, прибывшего незадолго до этого в Берлин, в сопровождении капитана фон Геерингена из представительства военного министра ни Шарлоттенштрассе; они посетили МИД с целью оформления для Радека удостоверения с фотографической карточкой в связи с предстоящим в ближайшие дни вылетом в Россию. Так как по погодным условиям полет пришлось отменить (это удостоверение осталось в архивных делах, и на фотографии обросший бородой Радек похож на пророка), начали хлопотать о переезде через Польшу, который затем и состоялся.
Но перед этим должен был наступить третий период пребывания Радека в Берлине. Со времени перевода Радека под военную охрану (в военном министерстве за содержание Радека отвечал военный судебный советник Золь), адвокат Радека, а затем и Виктор Копп ходатайствовали об освобождении Радека из-под ареста. В то время Радек имел право принимать посетителей лишь в присутствии тюремного чиновника и, как уверждали, не получал ни газет, ни журналов. Министр иностранных дел неоднократно обращался к Носке с защитой интересов Радека, "поскольку с политическими заключенными везде обращаются подобающим образом". Запись в деле МИД 581 свидетельствует о том, что 17 ноября 1919 г. д-р Вайнберг обратился к советнику посольства барону фон Мальтцану с просьбой разрешить переслать Радека на квартиру барона Эвгена фон Райбница, Берлин, Сигизмундштрассе, 5. Радек в своем дневнике ошибочно писал о Райбнице как о коллеге Людендорфа по кадетскому корпусу, разделяющем национал-большевистские воззрения. Гельбиг на стр. 59 назвал его даже дядей (со стороны жены) барона Аго фон Мальтцана, что невозможно перепроверить. Если это так, то становятся понятными многие ничем другим не объяснимые обстоятельства.
Адвокат обосновывал свое ходатайство подорванным здоровьем Радека; с этим соглашался и чиновник военного министерства, который все еще контролировал все встречи Радека с посетителями. "Это могло бы также способствовать успешному формированию германо-советских отношений". Носке ответил 26 ноября, что он не имеет права разрешить русскому гражданину Карлу Радеку переселиться на квартиру к Эвгену фон Райбницу. 28 ноября адвокат направил военному министру повторное ходатайство с уведомлением, что МИД при согласии Носке ничего не будет иметь против. Однако Носке отклонил 3 декабря и это ходатайство. При этом В. Кнопп 29 ноября заявил министру иностранных дел, что военый министр обеспечивает наблюдение за Радеком до момента его выезда из Германии и что Радек будет проживать в доме барона фон Райбница.
В архивных делах имеется также телеграмма Радека Чичерину от 15 декабря, в которой он сообщал, что уже в течение недели находится интернированным в частном доме. Следовательно, он был уже где-то около 8 декабря переселен из тюрьмы на частную квартиру. Сам процесс переселения Радек описывает в дневниках весьма детально и иронично, не разъясняя, впрочем, причины столь внезапного и неожиданного разрешения. Здесь, по-видимому, сыграли роль взаимоотношения между военным министерством и МИДом, которые не нашли отражения в архивных материалах. Но уже 15 декабря Радек был переселен из этой квартиры к шсненбергскому комиссару уголовной полиции Шмидту, где политической полиции Берлина было удобнее вести за ним наблюдение (письмо начальника полиции от 15 декабря 1919 г. в МИД). Начальник полиции непрерывно требовал от МИДа ускорить высылку Радека из Германии, поскольку он бесспорно использует "свое пребывание для контактов с мощными коммунистическими и леворадикальными движениями". В ответ на повторное напоминание начальника полиции МИД пытался 5 января 1920 г. его успокоить. В качестве причины задержки в большинстве случаев указывались трудности координации обмена Радека на немецких заложников на границе Польши или соответственно Восточной Пруссии. Однако могло быть, что МИД не очень-то стремился ускорить выезд Радека, поскольку именно на этот период пребывания Радека в Берлине приходятся некоторые наиболее важные его беседы с ведущими германскими промышленниками относительно желательного для обеих сторон восстановления экономических связей.
Так, 10 января 1920 г. посольский советник Гей, который должен был сопровождать Радека до границы, посетил его на шсненбергской квартире вместе с тайным советником Дойчем, директором компании АЭГ и членом правления Союза германских промышленников, и директором банка Симоном, независимым социалистом. В этой беседе принимал участие также и Виктор Копп. Радек постоянно подчеркивал свое желание ехать через Копенгаген, чтобы принять участие в англо-советских экономических переговорах; Радек, таким образом, стремился пробудить немецкую ревность и опасение опоздать, что ему в полной мере удалось.
Радек описывал дальнейшие намерения большевистского правительства после предстоящего окончательного разгрома интервентов и белых армий. Оно не собиралось поддерживать военной силой коммунизм в других странах, но требовало и от других не вмешиваться во внутренние дела России. Большевизм сам распространится по всей Европе. Весной начнется восстановление народного хозяйства, и до этого времени необходимо ратифицировать германо-советское экономическое соглашение. Для восстановления прежде всего путей сообщения должны быть использованы избыточные технические мощности Германии. Политические связи могут быть урегулированы позже. Радек придавал большое значение тому, чтобы еще до отъезда в Копенгаген ознакомиться с официальной германской точкой зрения, которую он хотел использовать при переговорах с британскими посредниками в пользу Германии. Тайный советник Дойч обещал после консультаций с министром иностранных дел ориентировать германских промышленников.
Барон фон Мальтцан, ведший соответствующие записи, сделал от руки сделующую приписку: "В связи с тем, что большевизм через три-четыре года станет серьезным фактором, с которым нам придется считаться, я полагаю, что политические и экономические интересы Германии требуют, чтобы мы больше не чинили каких-либо официальных препятствий частным экономическим стремлениями к советской России. В противном случае возникнет опасность, что Англия нас опередит". Британская тень все больше и больше падала на все еще тонкий ручеек германо-русских переговоров и сильно возбуждала немецкие интересы. Тем не менее полиция докладывала, что Радек и д-р Оскар Кон (из Независимой социал-демократической партии) несомненно вступали в контакт с английскими кругами в Берлине, по-видимому, журналистами.
19 января 1920 г. посольский советник Гей телеграфировал фон Мальтцану из Просткена: "Радек выслан". Это случилось 18 января. В архивных делах имеется протокол, подписанный Радеком, Гейем и капитаном польской армии Игнацем Бернерем. Во время переезда из Берлина через Торн в Просткен Радек беседовал с сопровождавшим его советником посольства в том же духе, что и с тайным советником Дойчем, о чем свидетельствует архивная запись от 20 января 1920 г., сделанная для Мальтцана. Характерным для Радека было замечание, что пока еще нельзя предвидеть развитие формы большевистского государства. В любом случае цель не будет заключаться в том, чтобы приспособить жизнь к идеологии или, наоборот, идеологию к жизни (в этом месте записывающий поставил жирный восклицательный знак). Что касается германо-русских отношений, то Радек неоднократно повторял: Германия из-за недостатка воли не должна упустить момент согласованных действий с Россией. Но в отношении готовности вступить в экономические связи с Советской Россией он вступил в редкое противоречие с тем, что говорил в Париже советник посольства барон фон Лерснер, утверждавший, что Германия при определенных условиях готова выступить вместе с западными державами против большевиков. Это сообщение пришло, по мнению Радека, с английской стороны. Но все же в интересах быстрейшего заключения германо-советского экономического соглашения Радек считал крайне желательным пригласить в Германию наркома торговли и промышленности Красина.
Итак, это все, что можно было найти в архивах относительно пребывания Радека в Германии с декабря 1918 по январь 1920 г. Они дают почти полную и достаточно четкую хронологическую картину происходившего. Архивные материалы и дневники хорошо дополняют друг друга. Датировку событий теперь можно устанавливать со значительно большей достоверностью, чем это было до сих пор в литературе. Однако еще более важным может быть то обстоятельство, что теперь становится более ясным подлинное значение этого эпизода германо-советских отношений: оно намного важнее, чем было принято считать до сих пор. Ведь в этом эпизоде все видели нечто курьезное или даже криминальное. Из архивных материалов вполне ясно, что речь идет о первых серьезных контактах представителей немецких кругов с новым режимом в России. При этом следует заметить, что обеим сторонам пришлось основательно переучиваться, как мы уже отмечали относительно личности генерала фон Секта.
Карл Радек лишь во время своего длительного пребывания в Моабите получил довольно четку картину внутриполитических условий в Германии. В то время когда Радек прибыл в Германию, он значительно переоценивал революционную зрелость германского рабочего класса, но потом при личных контактах и продолжительных беседах, носивших отчасти теоретический характер, он получил представление об истинной силе буржуазии и армии. Перед лицом нелегкой ситуации его правительства в Москве он все больше убеждался, что теперь в условиях отсрочки всех революционных устремлений становится очень важно использовать технические мощности Германии для восстановления экономики Советской России. Можно даже высказать предположение, что здесь несомненно влияние гамбургских национал-коммунистов Лауфенберга и Вольфхайма. Если Радек и проклял это направление в своем обращении к Гейдельбергскому съезду КПГ, то все же он беседовал с обоими в Моабите и, по-видимому, этот разговор произвел на него впечатление.
С другой стороны, также несомненно, что Радек был первым представителем новой власти, прибывшим в Восточную Германию, которому удалось в беседах с влиятельными представителями дипломатических, военных и промышленных кругов, возросших, по представлению Бисмарка, на германо-русских связях, обрисовать образ нового государства, убедив их, что продолжение давних традиций--дело отнюдь не бесперспективное. Нельзя сомневаться в непосредственном воздействии его тезисов на фон Секта и фон Мальтцана, о чем отчасти можно судить по архивным материалам. Невозможно точно установить, читал ли граф фон Брокдорф-Рантцау пересланное ему А. Пакве в марте 1919 г. письмо Радека, но такое предположение не может быть исключено. В любом случае министр иностранных дел в составленной в апреле "Памятной записке по восточной политике", которую приводит Гельбиг в своем исследовании(21), не занимает резко отрицательную и однозначную прозападную позицию, которая прослеживается в затребованном им уже упоминавшемся заключении МИДа (барон фон Тэрман). Известно, что впоследствии на основании опыта Версальского мирного договора он в еще большей мере стал придерживаться тех позиций, которые выражал Радек. Конечно, граф фон Брокдорф-Рантцау относился скептически или отрицательно ко многим тенденциям большевистского режима, но так же мало одобрял он некритическую и односторонне проамериканскую позицию верховного командования, смелые ожидания которого он с полным основанием, как показали события последующих лет, не мог разделять.
Здесь мы подошли ко второму моменту, выяснение которого оправдывает необходимость изучения архивных материалов о пребывании Радека в Берлине в 1919 г. Гельбиг на основании наследия графа Брокдорф-Рантцау упоминает в своей последней книге о различных поисках в Берлине агентов союзнических держав. Архивные материалы прусского министерства юстиции содержат дополнительные сведения. Этот факт сам по себе чрезвычайно важен для возникновения первого самостоятельного побуждения немецкой внешней политики во времена Веймарской республики. К этому необходимо вполне ясно осознать, что в Германии уже к 1919 г. среди ведуших политических кругов четко обозначились две противоборствующие группы, имевшие своих представителей во всех влиятельных слоях: в политических партиях, промышленности, дипломатии и армии. Одна из них, бравшая верх вплоть до момента объявления условий мирного договора, выступала за безоговорочный союз с западными державами при резкой антибольшевистской направленностои, доходившей до поддержки военной интервенции. Вторая группа придерживалась политики лавирования и сохранения или улучшения отношений со всеми соседними странами. Она исходила при этом из реалистичных представлений, что ни одна из держав-победительниц не заинтересована в быстром возрождении Германии и что не дело немцев служить наемниками в войне с Советской Россией, чтобы приобрести благоволение западных держав. Но таких же воззрений придерживался и министр Эрцбергер, руководивший переговорами о перемирии. По немецкой инициативе статья XII соглашения о перемирии от 11 ноября 1918 г. была сформулирована таким образом, что германские войска будут выведены из Прибалтики только тогда, когда союзные державы сочтут это необходимым.
Гельбиг, исследование которого посвящено в основном графу фон Брокдорф-Рантцау, использовал соответствующие материалы политического архива МИДа. Его в наибольшей мере занимало внешнеполитическое воздействие ареста Радека в Берлине, поскольку с этим была связана деятельность министра иностранных дел. К этому обстоятельству мы еще вернемся. Г. Фройнд, напротив, знакомился в Англии с архивом МИДа и занимался непосредственно и исключительно Радеком.
[...] Теперь назовем до сих пор не опубликованные архивные материалы, относящиеся в большей или меньшей степени к Радеку.
1. Дела, касающиеся русского большевика Карла Радека (Собельсона). Политический архив МИДа, отдел А., No 580--582. [...] Эти дела, которые впервые были использованы Фройндом в Англии, теперь имеются в политическом архиве МИДа в Бонне [...].
2. Наследие графа фон Брокдорф-Рантцау, материалы за 1918/19 г. Дела: публикации в печати и др. Политический архив МИДа, 7/1.11 "Р": H 23457-62. Нами использованы и эти материалы.
3. События после революции 9 ноября 1918 г., том. 1: 1918/19 г. Федеральный архив, Кобленц: Прусское министерство юстиции. Р. 135/11759, папки 1-226. Эти дела были сформированы впервые в федеральном архиве. [...] Дела представителя обвинения, прокурора земельного суда 1 в Берлине, а также дела следственного судьи, как показал запрос в Берлин, больше не существует.
4. В деле М. А. 1943. А. У. 413 Баварского секретного государственного архива (дела бывшего МИДа) имеется ссылка на "Дело Радека". Этот документ, как показала проверка, безвозвратно утерян.
5. Столь важный вопрос как внешнеполитическое воздействие поездки, деятельности и ареста Радека в 1919 г. в Германии, можно в настоящее время исследовать лишь на основе материалов, указанных в пунктах 1--3. Документы немецкой комиссии по перемирию, в которых имеются некоторые интересующие нас сведения, находятся теперь в Немецком центральном архиве в Потсдаме. [...]
6. Архивы британского МИДа, как было сообщено официально, после 1910 г. закрыты. Архивы французского МИДа за 1919--1921 гг. погибли во время войны в 1940--1944 гг. [...]
Карл Радек до того, как он появился в конце декабря 1918 г. в Берлине, был уже известен немецким властям. Еще во время первой мировой войны он имел, по-видимому, контакты со связными немецкой военной разведки, среди которых известную роль играл д-р Липп, будущий министр иностранных дел Мюнхенской советской республики(20). После Октябрьской революции он имел особо хорошие отношения с майором Шубертом из немецкого посольства. Этого офицера он вспоминал в заключении в Берлине и пытался получить от Пакве его адрес; майор Шуберт был единственным, который его знал и в качестве военного чиновника мог и был в состоянии ему помочь. О Шуберте Радек записал и в своих дневниках.
Радек еще в конце апреля 1918 г. и еще раз в августе во время переговоров о дополнительном соглашении в Брест-Литовске пытался поехать в качестве делегата в Германию. Немецкий посол получил указание из Берлина воспрепятствовать этому намерению, что является доказательством политического веса, который приобрел к тому времени Радек. После этого о Радеке нет никаких упоминаний вплоть до рукописного доклада в делах МИДа, в котором сообщалось о появлении Радека на Учредительном съезде КПГ 31 декабря 1918 г. в Берлине. (А. 547/9-180512 архива МИДа: 580). Германское правительство протестовало телеграммой от 2 января 1919 г. в Москву. Оно было обеспокоено сообщениями прессы из Гааги, согласно которым Антанта намеревалась использовать действия Радека в Берлине в качестве предлога для срыва переговоров о перемирии. [...]
Поездку в Берлин Радек описывает в дневниках достаточно подробно. Как показало расследование, он ехал под собственной фамилией Собельсон и прибыл туда 19 декабря. Он отказался от появления на Конгрессе Советов, куда он был собственно делегирован и который длился до 20 декабря, поскольку знал, что там он ничего не сможет сделать. Когда же с 5 по 12 января 1919 г. в Берлине происходили беспорядки и вооруженные выступления, сразу же был заподозрен Радек. Министерство иностранных дел Германии, которое с самого начала требовало от СНК отозвать Радека, считало себя непричастным к его деятельности.
Ордер на арест Радека был выдан 16 января, и сразу же начались лихорадочные поиски по всей территории Германии. Задержать его удалось 12 февраля в Берлине. Как свидетельствуют архивные документы Прусского министерства юстиции, этот успех полиции сразу же привел к ожесточенным спорам между военными и органами юстиции. Полковник Рейнгард, подчиненные которого препроводили Радека в Моабит и составляли там часть охраны политических заключенных, 14 февраля оправдывал перед прокурором д-ром Вайсманом из земельного суда I необходимость содержажния Радека в наручниках, применения других мер безопасности и запрещения свиданий тем, что речь идет об опасном преступнике--"военнопленном, шпионе воюющей державы". Рейнгард опасался также самоубийства, бегства или попыток освобождения извне. Именно он ходатайствал о предании Радека военному суду, так что Радек мог легко разделить участь Карла Либкнехта и Розы Люксембург.
Следственный судья отменил содержание Радека в наручниках, а прусский министр юстиции послал в тот же день, 14 февраля, телеграфный протест Национальному собранию в Веймаре против вмешательства военных. Оба защитника Радека, д-р С. Вайнберг и д-р К. Розенфельд, получили возможность беседовать с ним, но вначале лишь в присутствии следственного судьи. Кроме того, пока еще действовало распоряжение, согласно которому при ежедневных прогулках на Радека следовало надевать наручники, из-за чего тот вплоть до отмены этого распоряжения отказывался от прогулок. [...]
Предварительное расследование вскоре село на мель, так как активного участия Радека в январском выступлении доказать не удавалось. При нем в числе прочего были обнаружены написанные им брошюры и еще не опубликованные рукописи, в содержании которых обвинение не могло найти чего-нибудь важного для себя. Хотя Радек еще в апреле протестовал против продолжительности содержания под военным контролем, но его условия существенно улучшились еще в марте. Он находился в камере на третьем этаже тюремного здания на Лертерштрассе, причем камера запиралась двумя замками, а перед дверьми постоянно дежурил охранник. Ночью военная охрана навешивала третий замок. [...].
К этому же времени относится письмо Радека Альфонсу Пакве, которое тот передал министру иностранных дел (это письмо находится в архивном наследии Брокдорфа-Рантцау). Радек писал Пакве 11 марта, после завершения мощных мартовских выступлений, продолжавшихся с 3 по 8 марта. В этом письме, которое Радек писал с надеждой, что оно будет прочитано, утверждалось, что в Германии пока еще нет революционной рабочей партии; Независимая социал-демократическая партия--это "партия инвалидов", КПГ--пока еще только направление, но не партия с прочными традициями, как у большевиков в 1917 г., и с армией, стоящей на ее стороне. Таковы два решающих заключения Радека, сделанных им на основе событий 1919 г. Для своих немецких читателей он продолжал: пламя революции перекинется на страны Антанты. Однако отношения между Германией и Россией он желал видеть поставленными прежде всего на здоровую основу экономического сотрудничества. Эту новую программу, как видно из дневников, Радек пытался внушить многим влиятельным лицам, посещавшим его в заключении.
Между тем немецкие власти после безрезультатного завершения предварительного следствия попали в затруднительное положение: что делать с Радеком. Ситуация осложнялась еще и тем, что Радек 19 июня был назначен представителем Украинской советской республики и что русское правительство взяло за Радека немецких заложников. Выдачу Радека странам Антанты, о чем ходатайствовало прусское министерство юстиции, министерство иностранных дел санкционировать не могло. Затруднения возникали со всех сторон. Когда советский нарком иностранных дел Чичерин пригрозил 12 июня: "У нас имеется в запасе кое-что более сильное", в записях МИДа дел появилось смущенное примечание: "В данный момент мы ничего не можем сделать".
18 июня в Прусском земельном парламенте был сделан малый запрос, поскольку в Радека во время прогулки в тюремном дворе стреляли из близлежащей казармы. Эту ситуацию, складывающуюся всс больше в его пользу, Радек использовал в своем письме новому министру иностранных дел Герману Мюллеру от 4 июля 1919 г., в котором он крайне искусно обыграл все слабые места позиции социал-демократического министра. Чиновники МИДа, ответственные за русскую политику, в частности референт Аго фон Мальтцан, не были в состоянии решительно противостоять совместному сопротивлению военных кругов (военный министр Носке), юстиции (прусское министерство юстиции), рейхскомиссара по контролю за общественным порядком и антисоветских сил в собственном министерстве. Однако после того, как прокурор отказался от предъявленного обвинения и ходатайствовал об освобождении Радека на заседании рейхскабинета 26 июня 1919 г., правительство решило освободить Радека в обмен на немецких заложников, среди которых находились работники МИДа, и выслать его в Россию. Инициатива была передана, таким образом, министерству иностранных дел, которое должно было связаться с русским правительством по техническим вопросам обмена и взять на себя ответственность за дальнейшее пребывание Радека в Берлине вплоть до его отъезда.
12 августа 1919 г. прокурор возбудил ходатайство об окончании предварительного следствия, прекращении дела Радека и его освобождении совместно с привлекавшимися по тому же делу Линой Беккер и Гертой Остерлих. О какой-либо компенсации за содержание под стражей не могло быть и речи, "так как производством по делу не было установлено ни то, что он невиновен, ни отсутствие против него обоснованных подозрений". Такой элегантной формулировкой прокурор уклонился от дальнейшей ответственности, которая теперь полностью ложилась на МИД, о чем следовало достичь договоренности с военными. 16 августа Радек послал радиограмму в наркомат иностранных дел в Москву, сообщив, что он вплоть до выезда будет находиться под военной охраной.
С этих пор начался второй период пребывания Радека в Берлине в 1919 г., состоящий из длительных переговоров относительно маршрута, по которому Радек должен быть выслан из Германии. Первоначально предполагалось, что обмен Радека на заложников будет произведен под гарантией британского правительства на литовской границе. Но предварительно советское правительство должно было дать заверение, что оно после возвращения Радека не будет давать ему новых поручений в Германии и воспрепятствует любой попытке Радека выехать в Германию (6 августа). Радек лично предпочел бы дорогу через Данию, где он хотел бы работать вместе с Литвиновым, который устанавливал первые контакты с британскими посредниками в Копенгагене; этот процесс чрезвычайно нервировал германский МИД, который опасался, что англичане опередят немцев в Москве в восстановлении экономических связей.
В начале октября 1919 г., согласно уведомлению военного министра, направленному министру иностранных дел, появилась возможность отправить Радека в Москву самолетом вместе с турецкой делегацией (дело с индексом "Мюллер" от 5 октября 1919 г. в папке: МИД 581). Речь шла о знаменитом полете Энвер-Паши из Германии в Россию. Радек описывает в своих дневниках посещение в начале августа в самом начале его содержания под стражей в Моабите. Рабенау во втором томе биографии Секта (Лейпциг, 1940, с. 306) отмечает, что оба турка вылетели в Москву в апреле 1919 г. Но приводимое там же письмо Энвер-Паши к фон Секту относится лишь к августу 1920 г. Независимо от того, имела ли место непосредственная встреча Радека с Сектом, что вначале подтверждается, а затем опровергается генералом Ксстрингом, нет сомнения, что Энвер-Паша способствовал косвенным контактам между обоими этими столь противоположными личностями.
В деле МИД 582 содержится запись от 13 декабря 1919 г. о посещении советского уполномоченного по делам военнопленных Виктора Кноппа, прибывшего незадолго до этого в Берлин, в сопровождении капитана фон Геерингена из представительства военного министра ни Шарлоттенштрассе; они посетили МИД с целью оформления для Радека удостоверения с фотографической карточкой в связи с предстоящим в ближайшие дни вылетом в Россию. Так как по погодным условиям полет пришлось отменить (это удостоверение осталось в архивных делах, и на фотографии обросший бородой Радек похож на пророка), начали хлопотать о переезде через Польшу, который затем и состоялся.
Но перед этим должен был наступить третий период пребывания Радека в Берлине. Со времени перевода Радека под военную охрану (в военном министерстве за содержание Радека отвечал военный судебный советник Золь), адвокат Радека, а затем и Виктор Копп ходатайствовали об освобождении Радека из-под ареста. В то время Радек имел право принимать посетителей лишь в присутствии тюремного чиновника и, как уверждали, не получал ни газет, ни журналов. Министр иностранных дел неоднократно обращался к Носке с защитой интересов Радека, "поскольку с политическими заключенными везде обращаются подобающим образом". Запись в деле МИД 581 свидетельствует о том, что 17 ноября 1919 г. д-р Вайнберг обратился к советнику посольства барону фон Мальтцану с просьбой разрешить переслать Радека на квартиру барона Эвгена фон Райбница, Берлин, Сигизмундштрассе, 5. Радек в своем дневнике ошибочно писал о Райбнице как о коллеге Людендорфа по кадетскому корпусу, разделяющем национал-большевистские воззрения. Гельбиг на стр. 59 назвал его даже дядей (со стороны жены) барона Аго фон Мальтцана, что невозможно перепроверить. Если это так, то становятся понятными многие ничем другим не объяснимые обстоятельства.
Адвокат обосновывал свое ходатайство подорванным здоровьем Радека; с этим соглашался и чиновник военного министерства, который все еще контролировал все встречи Радека с посетителями. "Это могло бы также способствовать успешному формированию германо-советских отношений". Носке ответил 26 ноября, что он не имеет права разрешить русскому гражданину Карлу Радеку переселиться на квартиру к Эвгену фон Райбницу. 28 ноября адвокат направил военному министру повторное ходатайство с уведомлением, что МИД при согласии Носке ничего не будет иметь против. Однако Носке отклонил 3 декабря и это ходатайство. При этом В. Кнопп 29 ноября заявил министру иностранных дел, что военый министр обеспечивает наблюдение за Радеком до момента его выезда из Германии и что Радек будет проживать в доме барона фон Райбница.
В архивных делах имеется также телеграмма Радека Чичерину от 15 декабря, в которой он сообщал, что уже в течение недели находится интернированным в частном доме. Следовательно, он был уже где-то около 8 декабря переселен из тюрьмы на частную квартиру. Сам процесс переселения Радек описывает в дневниках весьма детально и иронично, не разъясняя, впрочем, причины столь внезапного и неожиданного разрешения. Здесь, по-видимому, сыграли роль взаимоотношения между военным министерством и МИДом, которые не нашли отражения в архивных материалах. Но уже 15 декабря Радек был переселен из этой квартиры к шсненбергскому комиссару уголовной полиции Шмидту, где политической полиции Берлина было удобнее вести за ним наблюдение (письмо начальника полиции от 15 декабря 1919 г. в МИД). Начальник полиции непрерывно требовал от МИДа ускорить высылку Радека из Германии, поскольку он бесспорно использует "свое пребывание для контактов с мощными коммунистическими и леворадикальными движениями". В ответ на повторное напоминание начальника полиции МИД пытался 5 января 1920 г. его успокоить. В качестве причины задержки в большинстве случаев указывались трудности координации обмена Радека на немецких заложников на границе Польши или соответственно Восточной Пруссии. Однако могло быть, что МИД не очень-то стремился ускорить выезд Радека, поскольку именно на этот период пребывания Радека в Берлине приходятся некоторые наиболее важные его беседы с ведущими германскими промышленниками относительно желательного для обеих сторон восстановления экономических связей.
Так, 10 января 1920 г. посольский советник Гей, который должен был сопровождать Радека до границы, посетил его на шсненбергской квартире вместе с тайным советником Дойчем, директором компании АЭГ и членом правления Союза германских промышленников, и директором банка Симоном, независимым социалистом. В этой беседе принимал участие также и Виктор Копп. Радек постоянно подчеркивал свое желание ехать через Копенгаген, чтобы принять участие в англо-советских экономических переговорах; Радек, таким образом, стремился пробудить немецкую ревность и опасение опоздать, что ему в полной мере удалось.
Радек описывал дальнейшие намерения большевистского правительства после предстоящего окончательного разгрома интервентов и белых армий. Оно не собиралось поддерживать военной силой коммунизм в других странах, но требовало и от других не вмешиваться во внутренние дела России. Большевизм сам распространится по всей Европе. Весной начнется восстановление народного хозяйства, и до этого времени необходимо ратифицировать германо-советское экономическое соглашение. Для восстановления прежде всего путей сообщения должны быть использованы избыточные технические мощности Германии. Политические связи могут быть урегулированы позже. Радек придавал большое значение тому, чтобы еще до отъезда в Копенгаген ознакомиться с официальной германской точкой зрения, которую он хотел использовать при переговорах с британскими посредниками в пользу Германии. Тайный советник Дойч обещал после консультаций с министром иностранных дел ориентировать германских промышленников.
Барон фон Мальтцан, ведший соответствующие записи, сделал от руки сделующую приписку: "В связи с тем, что большевизм через три-четыре года станет серьезным фактором, с которым нам придется считаться, я полагаю, что политические и экономические интересы Германии требуют, чтобы мы больше не чинили каких-либо официальных препятствий частным экономическим стремлениями к советской России. В противном случае возникнет опасность, что Англия нас опередит". Британская тень все больше и больше падала на все еще тонкий ручеек германо-русских переговоров и сильно возбуждала немецкие интересы. Тем не менее полиция докладывала, что Радек и д-р Оскар Кон (из Независимой социал-демократической партии) несомненно вступали в контакт с английскими кругами в Берлине, по-видимому, журналистами.
19 января 1920 г. посольский советник Гей телеграфировал фон Мальтцану из Просткена: "Радек выслан". Это случилось 18 января. В архивных делах имеется протокол, подписанный Радеком, Гейем и капитаном польской армии Игнацем Бернерем. Во время переезда из Берлина через Торн в Просткен Радек беседовал с сопровождавшим его советником посольства в том же духе, что и с тайным советником Дойчем, о чем свидетельствует архивная запись от 20 января 1920 г., сделанная для Мальтцана. Характерным для Радека было замечание, что пока еще нельзя предвидеть развитие формы большевистского государства. В любом случае цель не будет заключаться в том, чтобы приспособить жизнь к идеологии или, наоборот, идеологию к жизни (в этом месте записывающий поставил жирный восклицательный знак). Что касается германо-русских отношений, то Радек неоднократно повторял: Германия из-за недостатка воли не должна упустить момент согласованных действий с Россией. Но в отношении готовности вступить в экономические связи с Советской Россией он вступил в редкое противоречие с тем, что говорил в Париже советник посольства барон фон Лерснер, утверждавший, что Германия при определенных условиях готова выступить вместе с западными державами против большевиков. Это сообщение пришло, по мнению Радека, с английской стороны. Но все же в интересах быстрейшего заключения германо-советского экономического соглашения Радек считал крайне желательным пригласить в Германию наркома торговли и промышленности Красина.
Итак, это все, что можно было найти в архивах относительно пребывания Радека в Германии с декабря 1918 по январь 1920 г. Они дают почти полную и достаточно четкую хронологическую картину происходившего. Архивные материалы и дневники хорошо дополняют друг друга. Датировку событий теперь можно устанавливать со значительно большей достоверностью, чем это было до сих пор в литературе. Однако еще более важным может быть то обстоятельство, что теперь становится более ясным подлинное значение этого эпизода германо-советских отношений: оно намного важнее, чем было принято считать до сих пор. Ведь в этом эпизоде все видели нечто курьезное или даже криминальное. Из архивных материалов вполне ясно, что речь идет о первых серьезных контактах представителей немецких кругов с новым режимом в России. При этом следует заметить, что обеим сторонам пришлось основательно переучиваться, как мы уже отмечали относительно личности генерала фон Секта.
Карл Радек лишь во время своего длительного пребывания в Моабите получил довольно четку картину внутриполитических условий в Германии. В то время когда Радек прибыл в Германию, он значительно переоценивал революционную зрелость германского рабочего класса, но потом при личных контактах и продолжительных беседах, носивших отчасти теоретический характер, он получил представление об истинной силе буржуазии и армии. Перед лицом нелегкой ситуации его правительства в Москве он все больше убеждался, что теперь в условиях отсрочки всех революционных устремлений становится очень важно использовать технические мощности Германии для восстановления экономики Советской России. Можно даже высказать предположение, что здесь несомненно влияние гамбургских национал-коммунистов Лауфенберга и Вольфхайма. Если Радек и проклял это направление в своем обращении к Гейдельбергскому съезду КПГ, то все же он беседовал с обоими в Моабите и, по-видимому, этот разговор произвел на него впечатление.
С другой стороны, также несомненно, что Радек был первым представителем новой власти, прибывшим в Восточную Германию, которому удалось в беседах с влиятельными представителями дипломатических, военных и промышленных кругов, возросших, по представлению Бисмарка, на германо-русских связях, обрисовать образ нового государства, убедив их, что продолжение давних традиций--дело отнюдь не бесперспективное. Нельзя сомневаться в непосредственном воздействии его тезисов на фон Секта и фон Мальтцана, о чем отчасти можно судить по архивным материалам. Невозможно точно установить, читал ли граф фон Брокдорф-Рантцау пересланное ему А. Пакве в марте 1919 г. письмо Радека, но такое предположение не может быть исключено. В любом случае министр иностранных дел в составленной в апреле "Памятной записке по восточной политике", которую приводит Гельбиг в своем исследовании(21), не занимает резко отрицательную и однозначную прозападную позицию, которая прослеживается в затребованном им уже упоминавшемся заключении МИДа (барон фон Тэрман). Известно, что впоследствии на основании опыта Версальского мирного договора он в еще большей мере стал придерживаться тех позиций, которые выражал Радек. Конечно, граф фон Брокдорф-Рантцау относился скептически или отрицательно ко многим тенденциям большевистского режима, но так же мало одобрял он некритическую и односторонне проамериканскую позицию верховного командования, смелые ожидания которого он с полным основанием, как показали события последующих лет, не мог разделять.
Здесь мы подошли ко второму моменту, выяснение которого оправдывает необходимость изучения архивных материалов о пребывании Радека в Берлине в 1919 г. Гельбиг на основании наследия графа Брокдорф-Рантцау упоминает в своей последней книге о различных поисках в Берлине агентов союзнических держав. Архивные материалы прусского министерства юстиции содержат дополнительные сведения. Этот факт сам по себе чрезвычайно важен для возникновения первого самостоятельного побуждения немецкой внешней политики во времена Веймарской республики. К этому необходимо вполне ясно осознать, что в Германии уже к 1919 г. среди ведуших политических кругов четко обозначились две противоборствующие группы, имевшие своих представителей во всех влиятельных слоях: в политических партиях, промышленности, дипломатии и армии. Одна из них, бравшая верх вплоть до момента объявления условий мирного договора, выступала за безоговорочный союз с западными державами при резкой антибольшевистской направленностои, доходившей до поддержки военной интервенции. Вторая группа придерживалась политики лавирования и сохранения или улучшения отношений со всеми соседними странами. Она исходила при этом из реалистичных представлений, что ни одна из держав-победительниц не заинтересована в быстром возрождении Германии и что не дело немцев служить наемниками в войне с Советской Россией, чтобы приобрести благоволение западных держав. Но таких же воззрений придерживался и министр Эрцбергер, руководивший переговорами о перемирии. По немецкой инициативе статья XII соглашения о перемирии от 11 ноября 1918 г. была сформулирована таким образом, что германские войска будут выведены из Прибалтики только тогда, когда союзные державы сочтут это необходимым.