Феникс Кока. Люсипаф

   - Проходи, Йокочка, проходи. Это мой котик. Не узнаешь? - потираясь о кошачью шерстку, улыбалась Подруга.
   - Да я его и не видел никогда, смутно проговорил Лопоухий.
   - А это мой котик, - заглядывая в персидскую мордочку, разливала елей Подруга.
   - Тапочки. Вот. Сюда-сюда. Ты что забыл?! - Да я же у тебя и не был никогда, Юра, - начиная нервничать, объяснялся Лопоухий. - Как?! - деланно воскликнула Подруга, взмахнула руками - котик вылетел в воздух - и хлопнула в ладоши. - Тогда за встречу!
   Она засмеялась, крутанулась вокруг своей оси, так что юбочка зонтиком приоткрылась кверху и, якобы, даже и не якобы, а просто подошла к присевшему было Лопоухому и уронила ему на плечо голову.
   "Дело пахнет керосином!" - подумал тот. - "Ярко выраженная индивидуальность".
   Лопоухий потерпел, пока Подруга подняла голову, взглянула влажным взглядом в упор, оперлась о его крепкое колено и привстала - тут он заговорил:
   - Чем это у тебя, Юра, так пахнет? - оглянулся он для вещественности своего вопроса.
   "Мол, где это у тебя, в каком углу здесь протухло?"
   Но Подруга, не моргнув глазом, сияя, ответила: -Да это лимонное дерево так пахнет хорошо.
   - А где оно? - Лопоухий крутанул ушами. - Ах, Йокочка, это паркет из лимонного дерева, наборный, - она возилась с чаем.
   - Хм-м, - смолчал Лопоухий. "Ладно, шут с ним, с Юрой, но ведь действительно болит. Целитель!" - ерзал на стуле Лопоухий и от нечего делать отрывал кусочки кожаной обивки.
   - Вчера мимо твоего дома, Юра, проходил - дядечку встретил.
   - У-гу, реагировала Подруга, приподняв над головой чайник с кипятком и наливая длинной струей кипяток в заварочный чайничек, который она опустила на вытянутую руку вниз.
   - В пиджаке, брюках, галстук, рубашка, а сверху панама!
   - И очки зеленые! - подытожила Подруга. Лопоухий замер, наблюдая, как она метко справляется с водицей. - И очки, Йокочка, зеленые? - А, да, да он в очках. Точно: зеленые очки. Солнца нет, ничего нет, а он... - Так это Клюква. - Кто? - Клюковякин
   Женька. Я его Женечкой зову. Мой аккомпаниатор. Очень, очень хороший пианист. И растяжечка классная. И, что главное, чувствует инструмент. И меня...
   "Ну, понесло! - тихо подумал Лопоухий. - Это надолго. Тема ведь такая первостепенная, Клюква!"
   Он особенно откровенно рванул кусочек кожицы со стула.
   - Ты что, Йокочка! - кинулась к нему Подруга. - Ох, Юра, извини, я не нарочно. Просто нервничаю. - Ну, ничего, ничего, - оказалась рядом на лимонном полу Подруга, и упала своим лбом на колено Лопоухого.
   - Давай, тебя успокою, - проговорила она осторожно из этого положения.
   "Чтобы это могло значить?!" - ушки на макушке. - Да не успокоиться мне! - резко встал Лопоухий, половичка скрипнула. - Я у Пафнутия был... - Ну, женатый человек, - отрекомендовала того Подруга. "Значит, не знает еще!" встрепенулся Лопоухий, и решил почему-то умолчать о том, что у него найдена порча.
   - Ладно, Юра, мне как-то нехорошо. Я уйду, - не глядя в сторону расположившейся на полу Подруги, проговорил Лопоухий.
   - Тебе что, Женечка не понравился? - начала заупокойно та.
   - Причем тут Женечка. Мне одному побыть надо! - чуть не закричал Лопоухий.
   - А, ну ладно, - спокойно произнесла Подруга и снова схватила очутившегося под боком котика. - До свидания!
   - До свидания, Юра, - скрипнул напоследок лимонным деревом Лопоухий, прикрыл за собой дверь и...
   - Ф-ф-у-у-к, - дунула в мордочку Персидскому Шаху Подруга, - Пади, - и выпустила бестию из рук.
   * * *
   Женечка Клюковякин шел против ветра. На закате торжествующе играло с облаками солнце. Оно стягивало их к себе голубыми ладошками, и, как возница, неслось к западу, обдувая Женечку свежим балтийским ветром.
   - А-а, - басил Женечка арию Зороастра из Моцартовой "Флейты", - а-а.
   Волосы его взметались упругими воздушными потоками, и сердце пронизывало насквозь нескончаемой, казалось, радостью:
   "Оленька была беременна! Значит, конец второго распроклятого этажа в Юриной благоухающей хижине, значит, улетает аллергия от его Персидского Шаха, значит, жизнь совершенно меняется, - конец аккомпаниментам, словом...
   - Я становлюсь мужчиной! - закричал Клюква, и сорвал панамку и зеленые линзы.
   - По ветру ее, легчайшую паутинку! - и понеслась панама.
   - Вдребезги! - и разлетелись очки. Женечка сбросил пиджак, галстук, рубаху, оставшееся и побежал, высоко подкидывая колени, в море. Он падал, плескался, глотал соленоватую воду и вдруг, когда ушла из-под ног земля, поплыл важно и торжественно как Орфеева голова.
   - Чудеса, - фыркая произнес он, когда захотел взмахнуть руками, и почувствовал, что их у него не было.
   Ног? - нет. Туловище? - какое! Голова качалась в волнах Финского залива, мягко жмурилась от выскочившего из-за облаков солнца и фыркала:
   - Чудеса! Тут он проснулся. За окном то ли лил дождь, то ли шел снег. Странно, - сказал Женечка, и долго лежал еще так, покрытый до подбородка зеленым верблюжьим одеялом, рассуждая: какая Оленька, зачем она забеременела?
   Мысли его плавно зашли в тупик, и позвонила как раз Подруга.
   - Юрик, представь! - пересказывал ей свой сон Женечка.
   - Вот так-так, - такала перетрусившая Подруга. "А вдруг сбежит к теткам! - саднило ей задницу. - Вдруг сон в руку?! Сегодня у нас что, пятница? Ах ты, беда!"
   Но пересилив свои эмоции и взяв нить разговора в собственные руки, она спросила:
   - А ты был у Люси? - Нет, - живо ответил Женечка. - Сейчас пойду. Правда, погода... Но дело не терпит отлагательств, правда?
   - Правда, юноша, правда, истинная правда. А потом, надеюсь, ко мне? Пообедаем вместе!
   - Ах, конечно, Юрочка! - улыбнулся Женечка и попрощался. "Какая Оленька? Странно!" - закрыв на секунду глаза, подумал он, и откинул одеяло со своего свежего утреннего тела.
   * * *
   "Непременно уже третий глаз себе наел бананами", - завистливо поглядывал на Фефелу Лопоухий. А тот скрипел о соотношениях, движениях, положениях. Асцедент, десцедент, гомодромы, дорифорий - лезли все вместе эти труднопроизносимые термины Лопоухому в уши, расчленяя его голову на множество мелких деталек. Нижняя губа у него отвисла, уши сникли, будто завяли вдруг.
   "Вот", - негодовал он на себя, и в то же время жалуясь себе самому, "Не снял порчу! Теперь в дураках и нахожусь. Эти-то, небось, хохочут над Владиком, а уж, верняк, сбегали по-тихому и все сняли давно. Потом и банановая струя... И почему я бананы не люблю?!"
   - Типичная Рыба, - продолжал Фефела, - ну это и наглядно просматривается в космограмме.
   - Как Рыба? - ударил даже себя по ноге Маргинальный Морг. - Ой! Гете же Дева.
   - По рождению, - ничуть не смутился Фефела. - А я имею ввиду сейчас гороскоп смерти. Рождение нам интересно как дата, да и то приблизительно. Ибо в гороскопе учитывается другое, впрочем, кухня довольно сложная, чтобы здесь...
   - Так вы гороскоп смерти составляете? - заерзал на стуле Маргинальный Морг.
   - Да, - победно оглядел всех Фефела. - Именно. "Вот это высший пилотаж!" - завибрировал Маргинальный Морг. - А, а, а, как?! - цеплялся за соломинку Маргинальный Морг. - Да также, как и Гете, - ответил Фефела. - А Гете как?
   "Как-как? Какарак!" - негодовал про себя Пафнутий. Он возненавидел Маргинального Морга. "Вот упрямый баран!" - ругался он при Люси. - "Все, все уже выявили, а этого на стул посадить - целое событие. Ну сядь ты, посиди минутку. Я ж тебе добра желаю!" - кричал обычно Пафнутий. - "Вот-вот", поддакивала Люси. - "Вот-вот!"
   - А Гете взял и построил, а если вы, Юра, хотите, то я и вам могу эту услугу оказать.
   - Так ведь Гете себе сам составил... - начал Маргинальный Морг.
   - Но ведь ты же не Хете, Юра! - вскочила в разговор Люси.
   - Нет, - согласился Маргинальный Морг. Установилась тишина. - А можно порчу посмотреть? - нарушил молчание Маргинальный Морг. - Конечно, Юра, Пафнутий ожил, задвигал ладошками, шлепнул стул, встряхнул коробочком со спичками.
   - Ну, я пойду, Владик, - начал подниматься Фефела.
   - Ну, я тогда тоже, - завертелся будто не находя себя Маргинальный Морг.
   - Как, - развел загогулинами Пафнутий. - А порча?
   - Порча, порча, порча, - зашелестел Маргинальный Морг. - Порча. Да, потом как-нибудь порча!
   - Ну, смотри сам. Дело добровольное. Я никого не принуждал и не буду никогда...
   - Всего доброго, - прощались уже, выходя на лестницу, Маргинальный Морг и Фефела.
   "Взять сейчас и снять ее, падлу!" - решился Лопоухий, и подошел к разведшему разочарованно руками Пафнутию.
   - Пока. До встречи, - хлопнула дверью Люси, и только хотела спросить, мол, долго ли Лопоухий еще собирается у них ошиваться, как тот опередил ее:
   - Влад, а сними мне эту порчу. Вопрос Люси мгновенно умер, и она изготовилась к прыжку. - Ну, денек! - свел загогулины Пафнутий. - Тот убегает, этот наоборот. Как же я тебе вот так сразу сниму? Надо заранее готовиться. А ты - с места в карьер! Хочешь - хоп, и порчу сними! Это же очень серьезно!
   - Значит, не получится? - уныло и безнадежно проговорил Лопоухий.
   - Почему не получится. Сегодня что? Вторник. Вот в четверг и приходи.
   - Да я сегодня хочу, сейчас, - предпринял еще одну попытку Лопоухий.
   - Сегодня, сейчас, - как обезьяна повторял Пафнутий, сводя и разводя загогулины.
   - Ну, Влад, чего ты, давай! - разрешила ситуацию Люси. - Ты же можешь.
   - Могу, конечно. Ну, ладно, скажи спасибо Люси, - начал было соединять опять загогулины Пафнутий, и опомнился. - Так, это нам тогда не нужно. Люси, приготовь стул!
   - А вот, - указал Лопоухий на тот, который Пафнутий поставил для Маргинального Морга.
   - Нет, этот не ходится, - дернулась Люси, - этот только для захохулин. Я сейчас прихотовлю друхой...
   - Ну, приготовь, - зачем-то согласился Лопоухий, будто его кто-нибудь спрашивал. "И кто из них все-таки смеется?" - не мог понять он.
   - О, Астрал, - отвернувшись к окну, начал свою тайную молитву Пафнутий, - помоги мне в добром моем намерении, дай мне силы снять эту и все другие порчи мира, возвысь меня до себя, позови меня, и я сниму твою порчу. Алес.
   - Ну, - повернулся Пафнутий. В комнату вбегала Люси со стулом. - А где? - сказали они в один голос. - Нет, определенно кто-то хохотал надо мной, прыгая через две ступеньки, улепетывал от целителей Лопоухий. - Это уж последнее дело - слышать как над тобою хохочут!
   Он будто вмиг протрезвел при новом взрыве астрального хохота в тот момент, когда Пафнутий начал шептать молитву. И дверь оказалась так близко! Уши его блестели под уличными фонарями и привлекали мотыльков - сгорать.
   * * *
   Маргинальный Морг лежал, уставившись на свою задранную вверх ногу и недоуменно хмурился: - Работаешь-работаешь со словом, а оно себе на уме. Возьми и по-своему побеги. Ведь сказано:
   Поднимаясь на пагоду прожитых лет,
   Оступаясь, но все же не падая, нет.
   Так почему же? И именно со мной?! Дней пять назад Маргинальный Морг устремился по тротуару, догонять 51 трамвай, а гололедица - ни к чему, ну и он чашечку коленную - пополам.
   Причем бежал он тогда к Пафнутию. Люси уже и пирожок готовила. "Все же сколько на них не потратишь, а сторицею обернется", - вертелась она по кухне. Пафнутий, растирая ладошки, подошел к окну. Там маячил Астрал.
   - Чего тебе нужно от меня? - прошептал вызывающе Пафнутий. - Хочешь я тебе порчу сниму?
   Но не успел он это проговорить, как один из трех китов заколебался, и трехногое астральное тело полетело вверх ногами и повисло, раскачиваясь, как подвешенный за ногу, туда-сюда.
   "Нет, сто процентов у него порча", - размышлял Пафнутий. - Если доберусь до тебя, то помогу, верь мне, - торжественно обратился он к раскачивающемуся вниз головой гиганту.
   В дверь постучали. - Юра идет! - закричала Люси. - Влад, открой, а то у меня руки в муке. - Морг ты мой печальный, Морг ты маргинальный, - пропел тихо Пафнутий начало своей бесконечной песенки, где он собирал и эпиграммировал знакомых под видом вилок, ложек, кофейников и даже салфеток для вытирания рта. Обычно, он играл эти куплеты Люси, а она прикалывалась:"Хорошо, Влад, так их! Пером сатиры!"
   В дверь между тем постучали еще раз, и Пафнутий отворил. Это был действительно Юра, но не тот. Маргинальный Морг кружился сейчас на скользкой мостовой, как опрокинутая мельница, проклиная Сатурна, себя и свою козерожью судьбу, а на пороге стояла Подруга.
   - Можно?! Здравствуй, Владик! Ах, как вкусно пахнет! - потянула она носом.
   - Входи, Юра, входи, - посторонился в дверях Пафнутий. - Мы тут Юру ждем, я думал - это он идет.
   - А, Юру... - протянула Подруга, - ну, тогда я пошла.
   - Нет-нет, - спохватился Пафнутий. - Заходи, заходи. Мы тебя сейчас на порчу проверим.
   - На что? - не поняла Подруга, но со всем присущим женщине любопытством подалась вперед.
   - Сейчас увидишь, важно раздевал ее Пафнутий. - У каждого человека есть астральное тело, - взяв Подругу под руку, провожал его на кухню Пафнутий, - и на это тело злые люди, колдуны то бишь, навешивают порчу. Она висит, скажем, на позвоночнике и жизнь коверкает. Но не бойся, мы ее снимаем.
   - Так ты же еще не проверял, есть ли она у меня, - попыталась пошутить Подруга.
   - Да я уже и так вижу, - чуть ли не махнул рукой от безнадежности положения Пафнутий. - Осталось только проткнуть твое астральное тело. И тогда она просто невооруженным глазом видна.
   - А мне-то покажешь? - улыбалась Подруга. Но тут их уже встретила Люси:
   - Ты зря улыбаешься, Юра! Здравствуй. - Здравствуй. - Я тоже сначала смеялась, и не верила, а потом, когда Влад у меня увидел... - Да, а мне-то можно посмотреть на свою порчу? - посерьезнев и, даже чего-то испугавшись, оглянулась Подруга.
   - Не каждый это может видеть! - закрывая духовой шкафчик, изрекла Люси.
   - Садись, Юра, - Пафнутий твердой рукой усадил Подругу на табурет. - Ты знаешь, сколько я учился, чтобы вот так видеть и исцелять?
   - Нет, - растерялась обмякшая Подруга. - То-то, - продолжал Пафнутий, нагревая загогулины. - В течение трех месяцев, и даже больше, еженощно. Так что... А ты сразу - покажи... Ишь ты, - недовольно бурчал Пафнутий.
   - О-хо! - вскрикнула Люси, когда загогулины над Подругиной головой не только скрестились, но и запутали руки Пафнутия так, что он не мог без помощи Люси их рассоединить. - О-хо, вот это порча!
   Подруга, хотевшая было улыбнуться, вдруг моментально скукожилась. Еще на пороге жизнь казалась такой светлой, с чудесным запахом лимонного пирожка, старые знакомые... - и вот!
   - Это что ж? - испуганно повернулась она к Пафнутию.
   - Тихо, Юра, сейчас посмотрим, где она. Сиди спокойно, не двигайся.
   Люси замерла. Подруге еще недавно, до того, как сесть на этот провидческий табурет, так хотелось лимонного пирожка! Такая вкуснятинка!
   И вдребезги! Она застыла ни жива, ни мертва. Только чувствовала, как по позвоночнику ползет теплая ладонь Пафнутия, да видела, как Люси широко-широко раскрыла глаза и, тут же спохватившись, что пациент увидит ее реакцию, попыталась нормализовать свой взгляд. Но Подруга заметила и это.
   "Каюк!" - подумала она, и в животе жутко резануло.
   - Ой! - вскрикнула она. - Ой! - Влад, смотри! - бросилась к Подруге Люси. - Юра, что с тобой?! - Это порча! - членораздельно проговорил Пафнутий. - Как раз там внизу и висит. Собака! Подруга тем временем привстала с табурета, а Люси обхватила ее за талию и повела прилечь в спальню. Она заботливо уложила пациента и прикрыла одеялом.
   - Хочешь пирожка, Юра? - по-матерински склонилась Люси к ней, и ее длинные волосы щекотнули Подругу.
   - Не... Люси, - слабо простонала Подруга. - Спа...
   - Ничего-ничего, - появился рядом Пафнутий. - Сегодня у нас что? Пятница? В понедельник придешь и снимем.
   - А если до понедельника... - начала беспомощно Подруга.
   Люси захрипела - ей что-то попало в горло. - Ничего, - продолжал, присаживаясь к Подруге на кровать, Пафнутий. - С такой порчей до понедельника не страшно. Чаю хочешь?
   - Нет, - мотнула головой Подруга. - Который сейчас час?
   - Три, - появилась Люси с заварочным чайником. - Ох, мне же еще в Университет. Совсем забыла! - начала подниматься Подруга. - А не опасно, Влад? - справлялась за Подругу Люси. - Нет, ничего, уже можно. Если надо, Юра, иди. Поднимайся и иди! Да здесь и недалеко. Но чтоб в понедельник...
   - Да, конечно-конечно, - приходя в себя, заверяла Подруга. - До понедельника.
   - Всего доброго! - в один голос пропели молодожены. И дверь захлопнулась.
   * * *
   - Степь мы отрезаем тебе, держи, Дима, - торжественно говорил Фефела, склоняясь над политической картой мира. - Громи там Мамая и желтолицую нечисть.
   - Яволь, майн Фюрер! - Молодец, молодец. Грецию, Цока, вместе с морем получай. И распологайся широко, мы к тебе на каникулы будем летать.
   - Зиг хайль! - положил пятерню, будто нажал септаккорд Лопоухий.
   - А остальное, партайгеноссен, райхсканцелярия приводит к общему знаменателю, - и Фефела перечеркнул остатки суши и океана свастикой.
   - А?! - победно осмотрел он собрание. - Гениев-то раз-два и обчелся!
   - Это справедливо! - кукарекнул Зигфрид, как никогда молоденький сейчас и чрезвычайно похожий на степного жителя.
   Нет, с национальностью у него были лады, а вот глаза он щурил за линзочками так, будто ветер ему дует в лицо. И точно подхваченные ветром назад были закинуты его волосы. И казалось, что стоит он посреди степи с мечом, а навстречу несметные полчища Мамайские.
   Лопоухий же наоборот: септаккорд нажмет - и вся Греция на том вместе с морем.
   Фефела оглядел своих рубак и торжественно записал дату.
   - Сегодня день рождения 4-го Райха! Партайгеноссен шаркнули туфлями и застыли со вскинутыми вверх руками. - Почитаем. Ein Buch fuer Alle und Keinen. - Ja, - прозвучало троекратно в ответ.
   * * *
   У Люси и Пафнутия горел повсюду свет, из кухни доносились голоса, и пахло ванилью. Третьим собеседником был Женечка Клюковякин. Он прямо с залива завалился к Пафнутию в гости, да такой мокрый, что Люси, высунувшись из-за косяка кухонной двери, всплеснула руками и вскрикнула:
   - Ты шо такой мокрый, Женечка? Дождь шо ли был? - Да, нет, - смущаясь заалел тот. - Это меня Финский залив забрызгал. Я там одно место искал. Мне недавно приснилось...
   - А-а-а, - теряя интерес, задвинулась за косяк хозяйка. Пафнутий стоял в прихожей и удовлетворенно улыбался. Он был уверен, что Женечка пожаловал с тем самым. Однако после нескольких фраз Пафнутий сосредоточенно чесал за ухом, а Люси, углубляясь в свою роль, подпирала рукою подбородок, внимательно вчитываясь в стихи, лежащие перед ней на кухонном столике.
   - Понимаете! - щебетал мокрый Женечка. - Мы хотим именно с Реквиемом дебютировать, а музыка никак не идет! Вы, Люси, смогли бы! Мы вам так будем благодарны! И гонорар, конечно. Владик ведь тоже песни пишет? А нам с Юрочкой так бы хотелось. И чтоб только сопрано и фортепиано. Камерно и высоко.
   - Сопрано и фортепиано, - подхватил Пафнутий и, серьезно выдохнув, добавил:
   - Да, это тяжело! Люси молчала и делала вид, что читает стихи. Но вдруг и она подняла голову со своей подпорки и, не глядя на Женечку, спросила:
   - А чьи это вы стихи хотите на музыку положить? - А, это, - застеснялся Женечка, - это Юрочкины стихи. Уже старенькие, но мне очень нравятся. Длинные, - растянуто произнесла Люси и подумала: "Это ж сколько музыки надо написать!" - Длинные, да, - сиял Женечка, втягивая тонкими ноздрями аромат ванили. - Юрочка их даже не стихами, а простынями зовет.
   - Это правда, - улыбнулся Пафнутий. - Что правда, то правда. Только спать на них нельзя!
   Теперь засмеялась Люси. Она вдруг вспомнила Моцарта. "А что если! - сумасшедше подумалось ей. - Вольфганг Амадей Люси..."
   Но хохот сбил ее мысли. Рядом дергался Пафнутий, и сотрясался мелкими шажками ему в такт Женечка. Все трое хохотали.
   - Стоп! - обрезала вдруг Люси, еле сдерживая выскакивающую печень. Это же очень серьезно, Влад.
   Пафнутий мгновенно посерьезнел. Сжался и Женечка.
   - Думаю, Евгений, мы возьмемся, а, Влад? - посмотрела на мужа Люси. Только с самыми высокими намерениями, с самыми высокими...
   - Конечно-конечно. Реквием, - заспешил подтвердить решение Пафнутий.
   В дверь стукнули три раза, пауза и еще три раза. "Свои!" - бросила в Пафнутия взгляд Люси. - Ох, кто-то идет! - поднимаясь и скрипя при этом паркетом, удивился Пафнутий. Он подошел к двери и открыл хранившие его покой засовы. В темноте что-то задвигалось, зашоркалось, потом чьи-то руки обхватили Пафнутьичью голову, и мягкие губы угодили точнехонько Пафнутию в лоб. Раздался чмок.
   Люси, ошарашенная, ухвативши своим музыкальным слухом этот смертельный для нее звук, оставила гостя, спрыгнула с верхотуры пианического стула и, как есть, в халатике бросилась в прихожую. "Убью!" - мелькало у ней в мозгах, волосы лезли в глаза, под яблочком стянуло и встало комком.
   - Тетя Пальмира! - заорал Пафнутий. - Люси, тетя Пальмира приехала!
   - Ты чего такой счастливый, Влад? - тихо и мрачно, вытирая уже успевшую покрыть гладкий девический лоб испарину, прошипела Люси.
   Тетя в это время зарылась в чемоданах на лестничной клетке, и что-то там чирикала, упоенная своим приездом.
   - Ты что, Люси, тетя же! Я же тебе рассказывал. Ведь я у нее все детство провел, в этом, в этом... А, ну как его, забыл!
   "Мухосранске!" - хотела подсказать Люси, да прикусила язык, так как тетя стояла уже перед ней и тянула свои руки, и складывала бантиком губы для поцелуя.
   - Тетя, где ты живешь-то, забыл название? - Ох, и не стыдно ж тебе, Вадичка?! Забыл! Чуть ли не родом из тех мест, а забыл. Шу! Ну, вспомнил? Шу? - выдохнула тетя огромную волну счастья из своей пышной фигуры - так ее переполняло по случаю приезда к племяннику.
   - Шурюпинск, конечно, Шурюпинск! - засветил себе ладошкой по лбу Пафнутий.
   - Ну, здравствуй, свояченица, - чмокнула, наконец, тетя Пальмира и Люси.
   - Здравствуйте, - чуть ли не морщась, выдавила Люси и, перебивая тему, обратилась к мужу:
   - Так, Влад, я хотовлю хороховый? - вкладывая в эти слова чуть ли не суть жизни на сегодняшний день.
   - А, да-да! - двигая неподъемные багажи тети Пальмиры, отдувался Пафнутий.
   - А вы откуда родом будете, Люсенька? - неожиданно спросила тетя. И лоб в лоб стояла перед Люси. - Петербуржанка?
   - Да, нет, - ввязался Пафнутий. - Люси из Ростова, тетя.
   - А-а, то-то я и слышу ховорок-то, вроде, как родной, - оборачиваясь к Пафнутию, объясняла тетя Пальмира, и, уже развернувшись к пришпиленной на месте свояченице, доезжала ее:
   - Так значит, мы с вами землячки, Люсенька! Я же там поблизости тоже...
   - Да! - картинно закричала Люси. - А из какого хорода?
   "Все-таки моя концертная деятельность даром не прошла!" - ликовала она, восхищаясь своим самообладанием. - "Ведь ненавижу эту тетю, убить хотова, а так смеюсь!"
   И она еще больше рассмеялась. - Так я уже Вадичке напомнила только шо!
   Ты тоже не очень-то внимательна, милая моя. А женщина должна... Впрочем, конечно, я без телехраммы, как снех на холову, да уж не обессудьте. Там у нас в Шурюпинске ничего не фунциклирует. Какое там телехрамма! Хорошо, хучь доехала, - тетя до сих пор находилась в дорожном ажиотаже, все еще продолжая ту длительную шурюпинскую рулетку, когда едешь пару тысяч километров в столицу и гадаешь: примут - не примут.
   - Да, ну так хороховый! - возвращаясь в свою тарелку, решительно проговорила Люси, и тронулась в кухню, возглавив процессию. За ней тетя с плетеной корзинкой, и замыкал шествие Пафнутий, с отнимающимися от тяжести чемоданов руками, надувшийся, как баллон пропана и такой же красный.
   Женечка робко одернул проходящего Пафнутия за рукав. Тот остановился.
   - А, ты, ну сейчас, видишь сам, извини, не время для таких серьезных вещей. Наоборот, у нас радость! Извини, - состроил печальную рожицу Пафнутий.
   - Да что ты, что ты, все понятно! Конечно, тетя...
   - Да, зайди через недельку, лады? - У-гу, хорошо, - и Женечка хлопнул дверью. Тетя обернулась: - Кто там, Вадичка? - вступала она уже в права живущей в доме, и поспешно пошла на звук. - Да тут, тетя... - начал объяснять Пафнутий. "М-да, - трезво оценивала ситуацию Люси. - Теперь взхромоздится на шею и давай в темячко поклевывать. Знаю я эту хватку! "Петербуржанка!" Не на ту напали, тетушка! Здесь вам не бедные овечки, кто же нас спасет. Тут хде сядешь - там и слезешь!"
   В кухню вошел, пыхтя, Пафнутий. Тетя щелкнула шпингалетом в уборной и затем пустила со страшной силой воду в ванну.
   Люси вопросительно посмотрела на Пафнутия. - Умыться ей надо с дороги.
   Ванну принять, она это страшно любит. - Ну, хорошо, - одушевилась Люси. - Влад, а она надолго? - Не знаю, а что? - чуя что-то нехорошее в голосе жены, проговорил Пафнутий. - А то! Нам над Реквиемом надо работать.
   Потом исцеление! Да и вообще, зачем она нам здесь. Никто же и приходить не будет с такой диковиной.
   - Ты что, Люси, - опешил Пафнутий. - Она же мне все мое детство...
   - Ты уже мужик, Влад, а не пацан! Кончилось твое детство. Шо ты здесь с ней розарий развести хочешь? Или ты забыл?
   Люси многозначительно подняла вверх палец. - Да-а-а, - принимая правоту слов жены, протянул Пафнутий. - Как же тогда быть? - А так! Недельку ей отпусти и в Шурюпинск. Даже билет ей сам купи. Верь мне, дешевле встанет! Пафнутий чесал за ухом. - Сука! - выговорил он гневно. - Хто? - заинтересовалась Люси. - Да, ситуация, сука, паскудная. Я так любил тетю Пальмиру, так!.. А, ладно, - он отмахнулся, поднялся с табурета и пошел ворочать тетин скарб дальше.
   Вода в ванной бешено неслась из крана. Тетя Пальмира напевала за дверью и фыркала от столичного удовольствия.
   "Конечно, Люси права! У нас и времени особенно нет. А если, действительно, гости ходить перестанут, кого же я исцелять буду? Нет, тетя моя дорогая, любимая! Недельку и домой! В Шурюпинское!"
   Пафнутий не ошибся. Детская память и тут не подвела его. То, что тетя называла городом, было в самом деле засранной деревенькой, где все перекосилось, покрылось плесенью, пылью, а на кладбище жили жирные шурюпинские хорьки, если можно так выразиться, единственная достопримечательность тамошних мест. Да и то. Вонь стояла от этой достопримечательности такая, что запросто могло подуматься: "Ну, здесь где-то поблизости свиноферма, и свинины невпроворот!" А оказывалось на поверку совсем не так. Хотя аборигены и посейчас утверждают, что мясо шурюпинского хоря - это такой деликатесс!..