По вечерам родители возили детей на гору в Парк Вулкана, чтобы посмотреть на закат. Небо переливалось радужными разводами, зелеными, малиновыми, бирюзовыми, красными и оранжевыми, пестрые завитки тянулись до самого горизонта, куда хватало глаз. Люди считали, что Бирмингем специально устраивает ради них шоу. Им не приходило в голову, что чудесные закаты – результат выброса в воздух токсичных отходов. А еще им в голову не приходило, что однажды центр Бирмингема, с его пышными дворцами–кинотеатрами, ресторанами и универмагами с красивыми сверкающими латунными дверями и серебряными эскалаторами, будет закрыт. Нет, такого они точно не представляли.
День открытых дверей
День открытых дверей
Мэгги едва тащилась в густом потоке машин и через добрых полчаса остановилась подкупить мясной нарезки в гастрономе для гурманов «Братья Контри», а потом пять дюжин разных пирожных в «Пекарне дикаря». Все говорят, что «Красная гора» устраивает лучшие дни открытых дверей в городе. Даже в 80–х, когда рынок кипел и трудно было добыть агентов для показа всех выставляемых домов. Хейзел всегда умудрялась зазвать огромную толпу и прибегала к разным уловкам. Например, печатала объявление: «Приходите познакомиться с Матильдой, самой старой курицей в мире» или «Вас ждет Генри, кот с четырнадцатью пальцами на лапах». Но сегодня они могли предложить только бесплатный ланч. Мэгги до сих пор было не по себе после услышанного в парикмахерской, но она сумела сосредоточиться на текущих делах. Надо бы намекнуть Бренде, хоть это и нелегкая задача. Пугать ее не хочется, но вместе с тем хорошо бы как–то подготовить, не раскрывая карт. Мэгги любила и Этель, но, наверное, из всех людей на свете ей больше всего будет не хватать Бренды.
Хейзел с самого начала определила Мэгги и Бренду работать в паре. У Мэгги был цепкий глаз, контакты и, конечно, обаяние, чтобы продавать дома, но бумажная работа была для нее мукой мученической. Лицензию агента недвижимости она получила только потому, что Хейзел входила в экзаменационную комиссию. Выпускные оценки у Мэгги были слабоваты, балл недотягивал до проходного, но Хейзел лишь скользнула взглядом по листку с отметками, оттолкнула в сторону и объявила: «Ладно, пойдет!» Бренда же, напротив, была мастером читать контракты, корпеть над цифрами, получать залоги и заключать сделки. Настоящее сокровище. Она одной из первых девушек Бирмингема поступила не на «Домоводство», а на «Экономику», да еще и починить могла что угодно. Вечно таскала в сумке молоток, гвозди, гаечный ключ, несколько разных отверток, рулетку, лампочки, удлинитель и большой фонарь. У Бренды было с собой все, что могло случайно понадобиться, включая всевозможные вкусняшки. Мэгги сказала, что парень, пытавшийся украсть у Бренды сумку на стоянке перед кафе–мороженым, все равно не смог бы ее поднять.
Если Бренда рядом, Мэгги спокойна. Да вот хотя бы в прошлом месяце: на день открытых дверей пришел гадкий с виду мужичонка, которому понравилась фотография Мэгги в объявлении, так Бренда взяла его за шкирку и вышвырнула. Не считая Хейзел, Бренда была самой толковой женщиной из всех знакомых Мэгги. Жаль бросать ее в трудный момент, но это все равно только вопрос времени. Кроме их конторы все прочие офисы агентства «Красная гора» позакрывались, да и его в любой момент могла купить более крупная компания. Например, компания Бебс Бингингтон, и Мэгги не желает быть тому свидетелем. Учитывая, какие чувства питает к ней Бебс, ее наверняка тут же уволят.
Разумеется, что говорить, надо было уходить сразу после смерти Хейзел, но тогда все члены Команды Хейзел поклялись, что останутся верными делу. А потом положение становилось все хуже и люди начали уходить. Теперь от прежней команды осталось только трое – Этель, Бренда и она сама. Мэгги узнала, что Бренда тоже скоро покинет торговлю недвижимостью, чтобы баллотироваться на пост мэра, но пока, слава богу, работает. Она единственная, кто все еще может ее рассмешить.
В прошлый День святого Патрика Бренда заявилась на работу, зеленая с ног до головы: платье зеленое, зеленые туфли, зеленый парик. Встала перед Мэгги, вытянула руку и спросила:
– Какого я цвета, как думаешь?
Мэгги поглядела на руку.
– Ну не знаю. Коричневая?
– Да знаю я, что коричневая! Но какого оттенка?
Мэгги снова взглянула.
– Ну, может, красновато–коричневого?
Бренду ответ удовлетворил.
– Так я и знала! Красновато–коричневая! Мама у меня была карамельного цвета, отец темно–коричневый, а я, значит, красноватого, так?
– По–моему, да.
– Хочу сдать тест на ДНК. У меня проявились веснушки, кто бы мог подумать! Вдруг где–нибудь в моем штабеле генеалогических дров затесался ирландец!
Бренда умела посмеяться над собой. Впрочем, этим качеством в той или иной мере должен был обладать всякий, кто работал на Хейзел. У Бренды и Хейзел было в этом смысле много общего. За свою жизнь Бренда побывала Цветной, Негритянкой, Черной, а сейчас еще и Афроамериканкой, и на эту тему они беспрестанно перешучивались. Хейзел влетала офис и спрашивала Бренду, как та себя чувствует, и Бренда отвечала: «Ну, вчера я чувствовала себя очень Черной, а сегодня – немного Цветной. А ты?» Хейзел, подумав, говорила: «Кажется, сегодня я чувствую себя скорее невысокого телосложения, чем сомнительного роста».
Бренда говорила новичкам, которых удивляли некоторые шутки Хейзел: «Может, ей не хватает политкорректности, зато она взяла на работу больше нацменьшинств, чем любая другая компания в городе».
Мэгги хотела намекнуть Бренде про «Гребешок», когда они будут расставлять тарелки, но та явилась в таком состоянии, что Мэгги не рискнула. Видимо, что–то стряслось с любимой сумкой Бренды – той самой, с двадцатью семью секретными отделениями, которую она заказала по каталогу «ТрэвелСмит», и, пока они раскладывали сыр и разносили вино. Бренда говорила об этом не умолкая.
– Я чуть не рыдала. Все внутри испорчено, пришлось просто выкинуть ее в мусор.
Мэгги не до конца разобралась в происшедшем и спросила, почему вообще в сумке оказалось полкило мороженого. Бренда скроила мину:
– Ой, лучше не спрашивай.
– Нет уж, рассказывай.
– Нет, не спрашивай.
– Ладно, не буду.
– Ладно, уговорила. – Бренда швырнула на тарелку гроздь винограда. – Это все Робби виновата!
– Робби? Почему?
– Потому что нарочно покупает летние сорта, чтобы меня подловить, вот почему! В общем, пришлось разыскивать такое же мороженое вместо того, что лежало в холодильнике, но, пока я бегала, Робби успела вернуться, и я положила его в сумку, и начисто забыла, и вспомнила только утром. Когда Робби встала, на полу красовалась громадная зеленая, склизкая лужа.
Мэгги уже приходилось слышать нечто в этом роде, только в последний раз это был целый кокосовый торт, спрятанный в бельевом шкафу, и Бренда винила муравьев в том, что ее застукали.
– Ох, господи. И что сказала Робби?
– Ай, ты же знаешь Робби. «Видать, это мороженое само запрыгнуло из холодильника тебе в сумку, когда ты отвернулась, верно?» – вот что она сказала.
– А ты что?
– А что я могла ответить? Короче, Сесилу я не забыла позвонить. Так что у нас два билета на дервишей. Прости, что опоздала, пришлось все вынимать из сумки и перемывать. Чековой книжке кранты, но хватит обо мне. Ты–то что вчера вечером поделывала?
Мэгги собралась ответить, но вошел парень из агентства «Инграм», и работа закипела.
Слава богу, пришло много агентов, включая Бебс Бингингтон, та пробежалась по комнатам и, уходя, как всегда, не удержалась от едкого замечания: «Это, конечно, не Маунтейн–Брук». К сожалению, она была права. С тех пор как рынок упал. Бренда и Мэгги были рады звонку владельцев даже средненьких домов в той части города, с которой прежде не стали бы связываться. Войдя в дом, они сразу поняли, что трудно будет представить его в выгодном свете. Домохозяйка («Зовите меня просто Вельма») коллекционировала так называемые «предметы искусства из сосновых шишек». Взгляд повсюду натыкался на сотни шишек: шишки с пластмассовыми глазками, шишки в костюме Санта–Кла–уса, шишки в вечернем платье Скарлет О'Хара, шишки–младенцы в подгузниках или крошечных колыбельках… «У меня еще сотни таких в спальне и в гараже!» – с радостной улыбкой доложила хозяйка.
Боже ж ты мой. Ну как скажешь такой милой женщине, что потенциальный покупатель может вовсе не впасть в умиление от шишек и, в отличие от нее, не станет считать их членами своей семьи. Как вежливо объяснить, что шишки и прочие безделушки придется убрать? Любой коллекционер – это головная боль. Попытка разлучить человека с его сокровищами – восемью сотнями ложек из всех уголков мира или с набором глиняных курочек, поросят, кокер–спаниелей, кошек, слоников, коров, птиц, подставок под яйцо, чайников и прочей годной для коллекционирования ерунды – всегда мучительна. Однажды им попался клиент, у которого было сорок два игрушечных чихуахуа. Выставлять этот дом было кошмаром. Но, к счастью, Мэгги все же уговорила Вельму позволить ей на сегодня убрать часть шишек.
После показа Бренда сказала, что опаздывает на очередное политическое собрание. Мэгги сказала – беги, в офисе увидимся. Она сама все уберет и закроет дом, как–нибудь справится. Приятно было видеть Бренду в таком радостном возбуждении. Бренда любила политику. Представление же Мэгги о политике основывалось исключительно на художественных фильмах. Посмотрев «Доктор Живаго», она твердо решила, что коммунисткой не станет. Сцена, где бедный доктор Живаго (Омар Шариф) возвращается после войны в Санкт–Петербург и обнаруживает, что его прекрасный фамильный дом занят под склад, очень ее огорчила.
Перед уходом Мэгги пришлось расставлять шишки на прежние места. Потом она зашла в кухню забрать оставленные агентами визитные карточки и заметила, что Бебс положила аж две визитки – ярко–красная надпись «САМЫЙ ПОПУЛЯРНЫЙ РИЕЛТОР БИРМИНГЕМА» так и лезла в глаза.
По своему обыкновению, Бебс начисто проигнорировала сегодня Мэгги, а всем прочим столь же привычно нагрубила. Мэгги всегда было неуютно в ее присутствии. Трудно находиться рядом с человеком, который тебя ненавидит, особенно если не понимаешь за что. Запирая дом, Мэгги вдруг сообразила: следующий день открытых дверей только в среду. Больше не придется сталкиваться с Бебс Бингингтон, сегодня последний раз – это ли не повод для радости! И вообще, после пятницы она скажет «прощай» бесконечной Саге о Недвижимости, о чем ни капли не жалеет.
Торговля недвижимостью, кроме того, что была физически опасным занятием, еще и выматывала эмоционально. Неизвестно, чего можно ожидать от людей, продающих свое жилье. Некоторые не желали покидать дом и ходили за потенциальными покупателями из комнаты в комнату. И не было никакого руководства в помощь, никакого официального свода правил или этикета для риелторов. Ее поражало, какие жестокие вещи могут говорить люди о чужом доме.
Было около четырех, когда Мэгги поставила машину на стоянке позади конторы. Агентство «Красная гора» располагалось в очаровательном каменном здании в самом центре городка Маунтейн–Брук. Когда Хейзел была жива, все двенадцать столов были оккупированы агентами, телефоны беспрестанно звонили и жизнь в конторе кипела. Теперь же здесь царила тишина, если, конечно, на Этель не нападало настроение поразглагольствовать на тему «В мое время».
Как уже говорилось, Этель была верна своим пристрастиям, но на самом деле ей просто не нравилось, куда катится мир. Сегодня она вещала на «Голливудской волне» (в который раз).
– В мое время кинозвезды одевались шикарно, а теперь они хотят быть как все: выходят на люди, напялив первое попавшееся под руку тряпье. Раньше они не выскакивали в магазин в обрезанных по колено джинсах. В мое время звезды были веселы и беспечны. Теперь же они такие все солидные, куда там, так серьезно к себе относятся, разъезжают по всему миру, приятельствуют с диктаторами и поносят Америку. Но от денег, заработанных на этой земле, не отказываются, нет. Я так скажу – пусть держат рты закрытыми и играют свои роли.
Бренда засмеялась:
– Одновременно–то это будет довольно трудно.
– Да ладно, ты меня поняла. А на фильмы я больше не ходок, все они под копирку: представители власти поголовно коррумпированы, главный герой если не убийца, то вор, наркодилер или еще кто похуже. Если у меня появится настроение провести время среди преступников, я лучше схожу в тюрьму на них поглазеть, притом совершенно бесплатно. Почему не снимают кино о хороших людях? Когда я иду в кино, я хочу выйти оттуда в приподнятом настроении, чувствовать себя лучше, а не хуже. А в наши дни, коли фильм об убийцах, извращенцах или малолетних преступниках, коли демонстрирует он самые худшие стороны человеческой натуры, так ему спешат сразу «Оскара» дать. Раньше я старалась не пропускать «оскаровские» фильмы, но в тот год, когда песню в стиле рэп «Трудно быть сутенером»[15] предпочли Долли Партон[16] в номинации «Лучшая песня», я перестала их смотреть. Черт, неудивительно, что западная цивилизация катится под уклон.
Мэгги промолчала, но мысленно согласилась. Если бы в кинотеатре «Алабама» каждую Пасху не повторяли «Звуки музыки», она бы вообще в кино почти не ходила. Было очевидно, что Мэгги потеряла связь с Голливудом. Или же Голливуд потерял связь с Мэгги, она точно не знала, но сильно подозревала, что дело именно в ней. Она безнадежно отстала от жизни. Столько лет прошло, а у нее до сих пор любимая актриса Дорис Дэй, и никто из ее знакомых не любит «музыку лифтов»[17]. Но это единственная песня, к которой Мэгги знала слова. И не только в музыке дело. За последние десять лет современные технологии внезапно совершили квантовый скачок и оставили Мэгги далеко позади. Она так и не освоила, как программировать новую плиту и пользоваться смартфоном. И даже не пыталась научиться щебетать в «Твиттере».
Хейзел с самого начала определила Мэгги и Бренду работать в паре. У Мэгги был цепкий глаз, контакты и, конечно, обаяние, чтобы продавать дома, но бумажная работа была для нее мукой мученической. Лицензию агента недвижимости она получила только потому, что Хейзел входила в экзаменационную комиссию. Выпускные оценки у Мэгги были слабоваты, балл недотягивал до проходного, но Хейзел лишь скользнула взглядом по листку с отметками, оттолкнула в сторону и объявила: «Ладно, пойдет!» Бренда же, напротив, была мастером читать контракты, корпеть над цифрами, получать залоги и заключать сделки. Настоящее сокровище. Она одной из первых девушек Бирмингема поступила не на «Домоводство», а на «Экономику», да еще и починить могла что угодно. Вечно таскала в сумке молоток, гвозди, гаечный ключ, несколько разных отверток, рулетку, лампочки, удлинитель и большой фонарь. У Бренды было с собой все, что могло случайно понадобиться, включая всевозможные вкусняшки. Мэгги сказала, что парень, пытавшийся украсть у Бренды сумку на стоянке перед кафе–мороженым, все равно не смог бы ее поднять.
Если Бренда рядом, Мэгги спокойна. Да вот хотя бы в прошлом месяце: на день открытых дверей пришел гадкий с виду мужичонка, которому понравилась фотография Мэгги в объявлении, так Бренда взяла его за шкирку и вышвырнула. Не считая Хейзел, Бренда была самой толковой женщиной из всех знакомых Мэгги. Жаль бросать ее в трудный момент, но это все равно только вопрос времени. Кроме их конторы все прочие офисы агентства «Красная гора» позакрывались, да и его в любой момент могла купить более крупная компания. Например, компания Бебс Бингингтон, и Мэгги не желает быть тому свидетелем. Учитывая, какие чувства питает к ней Бебс, ее наверняка тут же уволят.
Разумеется, что говорить, надо было уходить сразу после смерти Хейзел, но тогда все члены Команды Хейзел поклялись, что останутся верными делу. А потом положение становилось все хуже и люди начали уходить. Теперь от прежней команды осталось только трое – Этель, Бренда и она сама. Мэгги узнала, что Бренда тоже скоро покинет торговлю недвижимостью, чтобы баллотироваться на пост мэра, но пока, слава богу, работает. Она единственная, кто все еще может ее рассмешить.
В прошлый День святого Патрика Бренда заявилась на работу, зеленая с ног до головы: платье зеленое, зеленые туфли, зеленый парик. Встала перед Мэгги, вытянула руку и спросила:
– Какого я цвета, как думаешь?
Мэгги поглядела на руку.
– Ну не знаю. Коричневая?
– Да знаю я, что коричневая! Но какого оттенка?
Мэгги снова взглянула.
– Ну, может, красновато–коричневого?
Бренду ответ удовлетворил.
– Так я и знала! Красновато–коричневая! Мама у меня была карамельного цвета, отец темно–коричневый, а я, значит, красноватого, так?
– По–моему, да.
– Хочу сдать тест на ДНК. У меня проявились веснушки, кто бы мог подумать! Вдруг где–нибудь в моем штабеле генеалогических дров затесался ирландец!
Бренда умела посмеяться над собой. Впрочем, этим качеством в той или иной мере должен был обладать всякий, кто работал на Хейзел. У Бренды и Хейзел было в этом смысле много общего. За свою жизнь Бренда побывала Цветной, Негритянкой, Черной, а сейчас еще и Афроамериканкой, и на эту тему они беспрестанно перешучивались. Хейзел влетала офис и спрашивала Бренду, как та себя чувствует, и Бренда отвечала: «Ну, вчера я чувствовала себя очень Черной, а сегодня – немного Цветной. А ты?» Хейзел, подумав, говорила: «Кажется, сегодня я чувствую себя скорее невысокого телосложения, чем сомнительного роста».
Бренда говорила новичкам, которых удивляли некоторые шутки Хейзел: «Может, ей не хватает политкорректности, зато она взяла на работу больше нацменьшинств, чем любая другая компания в городе».
Мэгги хотела намекнуть Бренде про «Гребешок», когда они будут расставлять тарелки, но та явилась в таком состоянии, что Мэгги не рискнула. Видимо, что–то стряслось с любимой сумкой Бренды – той самой, с двадцатью семью секретными отделениями, которую она заказала по каталогу «ТрэвелСмит», и, пока они раскладывали сыр и разносили вино. Бренда говорила об этом не умолкая.
– Я чуть не рыдала. Все внутри испорчено, пришлось просто выкинуть ее в мусор.
Мэгги не до конца разобралась в происшедшем и спросила, почему вообще в сумке оказалось полкило мороженого. Бренда скроила мину:
– Ой, лучше не спрашивай.
– Нет уж, рассказывай.
– Нет, не спрашивай.
– Ладно, не буду.
– Ладно, уговорила. – Бренда швырнула на тарелку гроздь винограда. – Это все Робби виновата!
– Робби? Почему?
– Потому что нарочно покупает летние сорта, чтобы меня подловить, вот почему! В общем, пришлось разыскивать такое же мороженое вместо того, что лежало в холодильнике, но, пока я бегала, Робби успела вернуться, и я положила его в сумку, и начисто забыла, и вспомнила только утром. Когда Робби встала, на полу красовалась громадная зеленая, склизкая лужа.
Мэгги уже приходилось слышать нечто в этом роде, только в последний раз это был целый кокосовый торт, спрятанный в бельевом шкафу, и Бренда винила муравьев в том, что ее застукали.
– Ох, господи. И что сказала Робби?
– Ай, ты же знаешь Робби. «Видать, это мороженое само запрыгнуло из холодильника тебе в сумку, когда ты отвернулась, верно?» – вот что она сказала.
– А ты что?
– А что я могла ответить? Короче, Сесилу я не забыла позвонить. Так что у нас два билета на дервишей. Прости, что опоздала, пришлось все вынимать из сумки и перемывать. Чековой книжке кранты, но хватит обо мне. Ты–то что вчера вечером поделывала?
Мэгги собралась ответить, но вошел парень из агентства «Инграм», и работа закипела.
Слава богу, пришло много агентов, включая Бебс Бингингтон, та пробежалась по комнатам и, уходя, как всегда, не удержалась от едкого замечания: «Это, конечно, не Маунтейн–Брук». К сожалению, она была права. С тех пор как рынок упал. Бренда и Мэгги были рады звонку владельцев даже средненьких домов в той части города, с которой прежде не стали бы связываться. Войдя в дом, они сразу поняли, что трудно будет представить его в выгодном свете. Домохозяйка («Зовите меня просто Вельма») коллекционировала так называемые «предметы искусства из сосновых шишек». Взгляд повсюду натыкался на сотни шишек: шишки с пластмассовыми глазками, шишки в костюме Санта–Кла–уса, шишки в вечернем платье Скарлет О'Хара, шишки–младенцы в подгузниках или крошечных колыбельках… «У меня еще сотни таких в спальне и в гараже!» – с радостной улыбкой доложила хозяйка.
Боже ж ты мой. Ну как скажешь такой милой женщине, что потенциальный покупатель может вовсе не впасть в умиление от шишек и, в отличие от нее, не станет считать их членами своей семьи. Как вежливо объяснить, что шишки и прочие безделушки придется убрать? Любой коллекционер – это головная боль. Попытка разлучить человека с его сокровищами – восемью сотнями ложек из всех уголков мира или с набором глиняных курочек, поросят, кокер–спаниелей, кошек, слоников, коров, птиц, подставок под яйцо, чайников и прочей годной для коллекционирования ерунды – всегда мучительна. Однажды им попался клиент, у которого было сорок два игрушечных чихуахуа. Выставлять этот дом было кошмаром. Но, к счастью, Мэгги все же уговорила Вельму позволить ей на сегодня убрать часть шишек.
После показа Бренда сказала, что опаздывает на очередное политическое собрание. Мэгги сказала – беги, в офисе увидимся. Она сама все уберет и закроет дом, как–нибудь справится. Приятно было видеть Бренду в таком радостном возбуждении. Бренда любила политику. Представление же Мэгги о политике основывалось исключительно на художественных фильмах. Посмотрев «Доктор Живаго», она твердо решила, что коммунисткой не станет. Сцена, где бедный доктор Живаго (Омар Шариф) возвращается после войны в Санкт–Петербург и обнаруживает, что его прекрасный фамильный дом занят под склад, очень ее огорчила.
Перед уходом Мэгги пришлось расставлять шишки на прежние места. Потом она зашла в кухню забрать оставленные агентами визитные карточки и заметила, что Бебс положила аж две визитки – ярко–красная надпись «САМЫЙ ПОПУЛЯРНЫЙ РИЕЛТОР БИРМИНГЕМА» так и лезла в глаза.
По своему обыкновению, Бебс начисто проигнорировала сегодня Мэгги, а всем прочим столь же привычно нагрубила. Мэгги всегда было неуютно в ее присутствии. Трудно находиться рядом с человеком, который тебя ненавидит, особенно если не понимаешь за что. Запирая дом, Мэгги вдруг сообразила: следующий день открытых дверей только в среду. Больше не придется сталкиваться с Бебс Бингингтон, сегодня последний раз – это ли не повод для радости! И вообще, после пятницы она скажет «прощай» бесконечной Саге о Недвижимости, о чем ни капли не жалеет.
Торговля недвижимостью, кроме того, что была физически опасным занятием, еще и выматывала эмоционально. Неизвестно, чего можно ожидать от людей, продающих свое жилье. Некоторые не желали покидать дом и ходили за потенциальными покупателями из комнаты в комнату. И не было никакого руководства в помощь, никакого официального свода правил или этикета для риелторов. Ее поражало, какие жестокие вещи могут говорить люди о чужом доме.
Было около четырех, когда Мэгги поставила машину на стоянке позади конторы. Агентство «Красная гора» располагалось в очаровательном каменном здании в самом центре городка Маунтейн–Брук. Когда Хейзел была жива, все двенадцать столов были оккупированы агентами, телефоны беспрестанно звонили и жизнь в конторе кипела. Теперь же здесь царила тишина, если, конечно, на Этель не нападало настроение поразглагольствовать на тему «В мое время».
Как уже говорилось, Этель была верна своим пристрастиям, но на самом деле ей просто не нравилось, куда катится мир. Сегодня она вещала на «Голливудской волне» (в который раз).
– В мое время кинозвезды одевались шикарно, а теперь они хотят быть как все: выходят на люди, напялив первое попавшееся под руку тряпье. Раньше они не выскакивали в магазин в обрезанных по колено джинсах. В мое время звезды были веселы и беспечны. Теперь же они такие все солидные, куда там, так серьезно к себе относятся, разъезжают по всему миру, приятельствуют с диктаторами и поносят Америку. Но от денег, заработанных на этой земле, не отказываются, нет. Я так скажу – пусть держат рты закрытыми и играют свои роли.
Бренда засмеялась:
– Одновременно–то это будет довольно трудно.
– Да ладно, ты меня поняла. А на фильмы я больше не ходок, все они под копирку: представители власти поголовно коррумпированы, главный герой если не убийца, то вор, наркодилер или еще кто похуже. Если у меня появится настроение провести время среди преступников, я лучше схожу в тюрьму на них поглазеть, притом совершенно бесплатно. Почему не снимают кино о хороших людях? Когда я иду в кино, я хочу выйти оттуда в приподнятом настроении, чувствовать себя лучше, а не хуже. А в наши дни, коли фильм об убийцах, извращенцах или малолетних преступниках, коли демонстрирует он самые худшие стороны человеческой натуры, так ему спешат сразу «Оскара» дать. Раньше я старалась не пропускать «оскаровские» фильмы, но в тот год, когда песню в стиле рэп «Трудно быть сутенером»[15] предпочли Долли Партон[16] в номинации «Лучшая песня», я перестала их смотреть. Черт, неудивительно, что западная цивилизация катится под уклон.
Мэгги промолчала, но мысленно согласилась. Если бы в кинотеатре «Алабама» каждую Пасху не повторяли «Звуки музыки», она бы вообще в кино почти не ходила. Было очевидно, что Мэгги потеряла связь с Голливудом. Или же Голливуд потерял связь с Мэгги, она точно не знала, но сильно подозревала, что дело именно в ней. Она безнадежно отстала от жизни. Столько лет прошло, а у нее до сих пор любимая актриса Дорис Дэй, и никто из ее знакомых не любит «музыку лифтов»[17]. Но это единственная песня, к которой Мэгги знала слова. И не только в музыке дело. За последние десять лет современные технологии внезапно совершили квантовый скачок и оставили Мэгги далеко позади. Она так и не освоила, как программировать новую плиту и пользоваться смартфоном. И даже не пыталась научиться щебетать в «Твиттере».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента