Страница:
Человек, который расплачивался со служанкой, сидел в тени. Хриплый голос, донесшийся неведомо откуда, окликнул его: «Эй, Любимчик!» – и он поднял голову. Мне показалось, что я вижу сон: это была моя тетушка Жафрэ…
– Вот оно что! – произнес Жорж, который слушал девушку, затаив дыхание.
– Я чуть было не упала в обморок, потому что почти сразу увидела и тетушку Матильду: она лежала поперек кровати, и ее седые волосы касались пола. Я хотела закричать, но не могла… Мне казалось, что меня душит ночной кошмар.
В это время из внутренней двери, которая вела в спальню младшей мадемуазель Фиц-Рой, вышли два человека. Они вынесли второе тело и бросили его на постель, в изножье кровати. Когда топор рассек голову моей несчастной тетушки Эмилии, лицо ее освещалось обычной доброй улыбкой…
У одного из тех, кто нес покойницу, не было руки. На его тупом и страшном лице застыла кривая ухмылка. Он и крикнул: «Эй, Любимчик!» Остальные называли этого монстра Клеманом Ле-Маншо. Всего их было пять человек, включая служанку, которая, без сомнения, получила плату за кровь.
Эта женщина пересчитывала свои деньги, а госпожа Жафрэ игриво трепала ее по щеке. Наконец служанка недовольно оттолкнула ее руку со словами: «Да будет тебе, старичок Родриг!»
Только тут я заметила, что тетушка в мужской одежде. На ней было длинное пальто, какие носят рабочие по воскресеньям, на шее – кашне, а на совершенно лысой голове – сдвинутая на затылок мягкая мужская шляпа.
«Сердце не стареет, плутовка, – заявила она, вернее, он, поскольку с той минуты я не сомневаюсь, что тетушка – переодетый мужчина. – Что ты собираешься делать с этими деньгами? Если поместишь их у меня, то, клянусь, получишь больший процент, чем в любом банке!»
II
III
IV
– Вот оно что! – произнес Жорж, который слушал девушку, затаив дыхание.
– Я чуть было не упала в обморок, потому что почти сразу увидела и тетушку Матильду: она лежала поперек кровати, и ее седые волосы касались пола. Я хотела закричать, но не могла… Мне казалось, что меня душит ночной кошмар.
В это время из внутренней двери, которая вела в спальню младшей мадемуазель Фиц-Рой, вышли два человека. Они вынесли второе тело и бросили его на постель, в изножье кровати. Когда топор рассек голову моей несчастной тетушки Эмилии, лицо ее освещалось обычной доброй улыбкой…
У одного из тех, кто нес покойницу, не было руки. На его тупом и страшном лице застыла кривая ухмылка. Он и крикнул: «Эй, Любимчик!» Остальные называли этого монстра Клеманом Ле-Маншо. Всего их было пять человек, включая служанку, которая, без сомнения, получила плату за кровь.
Эта женщина пересчитывала свои деньги, а госпожа Жафрэ игриво трепала ее по щеке. Наконец служанка недовольно оттолкнула ее руку со словами: «Да будет тебе, старичок Родриг!»
Только тут я заметила, что тетушка в мужской одежде. На ней было длинное пальто, какие носят рабочие по воскресеньям, на шее – кашне, а на совершенно лысой голове – сдвинутая на затылок мягкая мужская шляпа.
«Сердце не стареет, плутовка, – заявила она, вернее, он, поскольку с той минуты я не сомневаюсь, что тетушка – переодетый мужчина. – Что ты собираешься делать с этими деньгами? Если поместишь их у меня, то, клянусь, получишь больший процент, чем в любом банке!»
II
МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ КЛАР
Единственное, что не давало мне окончательно поверить в реальность происходящего, так это абсолютное спокойствие, которое сохраняли негодяи, совершая свои чудовищные преступления. Все были невозмутимы и деловиты, а рядом лежали две несчастные окровавленные покойницы, и на голове одной из них зияла ужасающая рана.
Но бандиты мирно обсуждали, что уже успели сделать, а что – еще нет, словно речь шла о совершенно обыкновенной, будничной работе.
План они продумали заранее, пункт за пунктом.
И теперь, осуществляя свой замысел, ничуть не волновались и не торопились.
Сначала меня поразило имя Клеман, твое имя… Так обращались к человеку, который, как и ты, был без руки. Впрочем, отталкивающая внешность этого ничтожества не вызывала желания сравнивать его с тобой.
«Пора на воздух, – сказал этот второй Клеман, взглянув на стенные часы, – комиссара предупредят ровно через три минуты».
«Через четыре, – уточнила тетушка Адель, сверившись со своими часами. – Где господин герцог?»
Я поняла, что речь идет об Альберте.
«Меж двух дверей, – ответил Ле-Маншо. – Ему откроют, когда настанет время. Он встретится с полицейскими на заднем дворике».
«А козочка?» – поинтересовалась госпожа Жафрэ.
Речь уже шла обо мне.
Ле-Маншо выругался.
«О ней я как-то не подумал! – сердито пробурчал он. – Неужто я не запер ее на замок?»
Ударом ноги он распахнул стеклянную дверь и вошел в комнату, откуда я за ними наблюдала. Но меня уже там не было.
Как только я поняла, что Альберта заперли в ловушку и он будет отвечать за это страшное преступление, «заплатит закону», говоря языком этих негодяев, я ринулась герцогу на помощь. Желание спасти его или хотя бы предупредить сохранило жизнь и мне самой. Ведь если бы Ле-Маншо обнаружил меня за дверью, я не знаю, кто бы рассказывал вам сегодня эту жуткую историю.
Но Ле-Маншо нашел меня именно там, где и предполагал. Когда он шагнул в мою комнату, я пыталась открыть дверь, которая отделяла меня от Альберта.
«В доме тут всякие неприятности, – произнес бандит, не затрудняя себя особыми объяснениями, – кража, по всей вероятности. В Париже, знаете ли, полно убийц. В путь, малышка!»
Негодяй схватил меня за руку, но прежде чем войти в комнату, откуда я только что выскочила, он громко спросил:
«Ну что, пуста коробочка?»
Никто ему не ответил.
И он, таща меня за руку, бегом миновал обе комнаты. Когда я вскрикнула от ужаса, взглянув на мертвых, Ле-Маншо проворчал:
«Да, беда, конечно, но ведь случается! Две богомолки отправились прямиком в рай».
Мы спустились по лестнице. Соседи еще ни о чем не подозревали, дом мирно спал.
Только на втором этаже я стала различать смутный шум, который доносился с улицы, а Ле-Маншо сказал мне:
«Глупо, конечно, заниматься всякими мерзостями. Разве укроешься от всевидящего ока Господа Бога и полиции? Вот уже бравые ребята и прибыли, и мы, может, увидим, как во дворе сцапают кровавого негодяя, который прикончил этих старушек».
Было около одиннадцати.
Дочка консьержа играла на пианино гаммы у себя в привратницкой.
Когда мы спустились во двор, множество людей уже бежало по переулку к улице Виктуар.
Путь им преграждала карета, и они огибали ее. Поднялся шум и в доме. Из коридора, который вел на задний двор, выскочил привратник; на нем лица не было.
«Господи! Господи! – вопил он. – Убийство у меня в доме! Теперь неприятностей не оберешься! Но преступника уже поймали! Да не терзай ты свое пианино, мамзель Артемиза! На помощь! Пожар! И надо же, такая была спокойная квартира!»
Покойницы волновали этого человека меньше всего! Но жене, которая вышла на порог привратницкой, он сказал:
«Ухлопали двух миллионерш с третьего этажа. Для дома опаснее всего одинокие старухи, которых считают богачками, хранящими все золото мира в своих матрасах. Я всегда это говорил…»
Не знаю уж, каким образом, но двор вмиг заполнился народом. Через открытую дверцу кареты, которая стояла теперь возле ворот, я увидела очки тетушки Адели, ее седые букли и большую шляпу с перьями.
Госпожа Жафрэ с беспокойством спросила:
«Что у вас тут творится, друзья мои? Неужели случилась какая-то беда?»
Вторая дверца экипажа тоже была распахнута настежь. Ле-Маншо втолкнул меня в нее, шмыгнул за мной следом и исчез в глубине кареты.
В экипаже кроме добрейшего Жафрэ сидела еще и графиня Маргарита. Она тоже с удивлением спрашивала:
«Что? Что тут происходит?»
«Убийство! Убийство!» – отозвалось сразу множество голосов. Во дворе уже яблоку было негде упасть.
Несмотря на то, что господин Жафрэ удерживал меня, я высунулась из окошка. Я уже представляла себе бледного Альберта в окружении полицейских, уже видела, как его ведут в наручниках, словно преступника, и приготовилась крикнуть во весь голос: «Он невиновен!» – а дальше будь что будет!
Но в толпе уже раздавались голоса:
«Это Ле-Маншо! Клеман Ле-Маншо! Это его почерк!»
Я почти обрадовалась.
На этот раз полиция верно определила, кого следует искать.
Я повернулась к тетушке Адели, думая увидеть на ее лице испуг и беспокойство, но ошиблась: за ее показным волнением таилась только злоба. С кривой усмешкой госпожа Жафрэ громко сообщила:
«Должно быть, этот Ле-Маншо – страшный негодяй! А кто, собственно, убит?»
Услышав ее вопрос, я невольно засомневалась. Я уже не верила, действительно ли видела то, что видела.
Позади кареты послышался громкий шум: вели, вернее, тащили убийцу. Его волокли шесть или семь полицейских.
Следом валила толпа, сыпались проклятья, и в этом людском скопище я заметила служанку, которая кричала громче всех и вытирала глаза платком.
Вытаскивая его, она наверняка задела горсть монет – плату за кровь…
С тех пор я вас больше не видела, принц. Как вы можете объяснить мне свое отсутствие? Тащили не Альберта, но и не страшного товарища моего бегства из роковой квартиры.
Каким образом вы там оказались? Почему заняли место Альберта? Объясните мне это чудо, эту загадку! Ведь это были вы, не так ли? Вы – в одежде простого рабочего и без искусственной руки, этого шедевра, который делает незаметным ваше увечье. Я прошу вас, скажите мне правду!..
– Да, это был я, – проговорил Жорж, помолчав. – Даже если я стану это отрицать, вы ведь все равно мне не поверите.
– Конечно, не поверю… Но почему вы там были? – вскричала девушка.
Жорж не поднимал глаз и не отвечал.
Клотильда ждала, трепеща от волнения.
Глядя на Жоржа, она то бледнела, то краснела.
Было совершенно ясно, что ее тревога не связана с трагическими воспоминаниями; девушку томила и мучила совсем другая мысль.
– Ты не любишь меня! Ты меня не любишь! – простонала Клотильда. В голосе ее звенели слезы, тогда как сухие глаза с горячей мольбой смотрели на жениха.
Жорж взял руку невесты и поднес к губам.
– Клянусь, что люблю, – сказал он.
Молодые люди позабыли о комедии, которую так старательно разыгрывали, желая обмануть шпионов. Клотильда забыла о ней первая. Она воскликнула, прижимая руку Жоржа к своей груди:
– А я! О! Я боготворю тебя! Разве нужен мне твой ответ? Разве я не знаю правды? Разве не понимаю тебя лучше, чем ты понимаешь себя сам? Ты пошел туда – и явился сюда – лишь повинуясь чужой воле, которая каждую минуту может разлучить нас! Ты не принадлежишь мне! На первом месте – твоя мать, а потом уже – я!
Клотильда была так хороша в этот миг, и красота ее дышала такой любовью, что Жорж прикрыл глаза, сердце его сжалось, он побледнел.
– Клянусь тебе, что люблю тебя! – повторил молодой человек, и в голосе его звучала неподдельная страсть. – Я никого не любил кроме тебя и никого кроме тебя не полюблю!
Девушка прильнула к жениху, прикоснулась губами к его губам, но лишь на миг, на один краткий миг.
Когда она вновь опустилась в кресло, лицо ее было печально.
– Ты обманываешь меня, вернее, обманываешь самого себя, мой бедный, милый Клеман! – грустно промолвила Клотильда. – Ты слишком благороден для того, чтобы огорчать свою маленькую сестричку. Ты – раб, и тебя используют без меры и без жалости.
– Не говори ни слова про мою мать, – прошептал Клеман просительно, но в его голосе уже звучали суровые нотки.
– Как я обожала бы ее! – горячо воскликнула Клотильда. – Если бы не чувствовала, что она ненавидит меня! Какая любовь сравнилась бы с той, какой я окружила бы нашу матушку!
– Это просто безумие – считать, что моя мать имеет что-то против тебя, – заявил Жорж, отводя глаза. – Разве был бы я здесь без ее благословения?
– Ты здесь, – ответила девушка, – потому что госпожа герцогиня де Клар заслоняет тобой своего сына, словно живым щитом.
Жорж был белее мела, когда произнес:
– Умоляю тебя, не говори больше ничего.
– Ты здесь, – продолжала Клотильда, – потому что здесь опасно. Госпожа герцогиня вступила в войну, но при этом сидит у себя в особняке вместе с герцогом Альбертом де Кларом, в то время как ты день и ночь на поле боя. Она даже не знает того, что знаю, например, я, она не знает, что сегодня вечером тебе не грозит никакой опасности!
Жорж не смог скрыть удивления. А Клотильда продолжала:
– Утром ты был обречен, но ветер переменился, и теперь они нуждаются в тебе. Этим вечером они превратились в сторонников твоего побега! И ты не посмеешь уверять меня, что герцогиня де Клар знала об этом, когда отпускала тебя сюда.
– Она удерживала меня, – пробормотал Жорж. – Клянусь, что это правда. Она даже хотела поехать вместе со мной…
Улыбка Клотильды была полна горечи.
– Послушай, – сказала девушка. – Только что ты поклялся, что любишь меня. Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?
– Но разве это – не решенный вопрос? – спросил Жорж, пытаясь улыбнуться.
– Не уходи от ответа, – строго произнесла Клотильда. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я одна в этом мире. Ты тоже. Ты молод и полон сил, а я решительна и отважна. Вдалеке отсюда, вдалеке от этой тайной войны, в которой ни ты, ни я не так уж и заинтересованы, мы сможем жить спокойно и счастливо. У нас будет семья, ведь семьи бывают и у бедных, и у богатых. Ты – мнимый принц де Сузей, а я мнимая наследница де Кларов. Не отрицай, это недостойно тебя. Давай разорвем цепи двойной лжи! Убежим этой ночью. Я отправлюсь в любое место, куда бы ты ни пожелал меня увезти. Я отдаю себя тебе. Ты берешь меня?
Но бандиты мирно обсуждали, что уже успели сделать, а что – еще нет, словно речь шла о совершенно обыкновенной, будничной работе.
План они продумали заранее, пункт за пунктом.
И теперь, осуществляя свой замысел, ничуть не волновались и не торопились.
Сначала меня поразило имя Клеман, твое имя… Так обращались к человеку, который, как и ты, был без руки. Впрочем, отталкивающая внешность этого ничтожества не вызывала желания сравнивать его с тобой.
«Пора на воздух, – сказал этот второй Клеман, взглянув на стенные часы, – комиссара предупредят ровно через три минуты».
«Через четыре, – уточнила тетушка Адель, сверившись со своими часами. – Где господин герцог?»
Я поняла, что речь идет об Альберте.
«Меж двух дверей, – ответил Ле-Маншо. – Ему откроют, когда настанет время. Он встретится с полицейскими на заднем дворике».
«А козочка?» – поинтересовалась госпожа Жафрэ.
Речь уже шла обо мне.
Ле-Маншо выругался.
«О ней я как-то не подумал! – сердито пробурчал он. – Неужто я не запер ее на замок?»
Ударом ноги он распахнул стеклянную дверь и вошел в комнату, откуда я за ними наблюдала. Но меня уже там не было.
Как только я поняла, что Альберта заперли в ловушку и он будет отвечать за это страшное преступление, «заплатит закону», говоря языком этих негодяев, я ринулась герцогу на помощь. Желание спасти его или хотя бы предупредить сохранило жизнь и мне самой. Ведь если бы Ле-Маншо обнаружил меня за дверью, я не знаю, кто бы рассказывал вам сегодня эту жуткую историю.
Но Ле-Маншо нашел меня именно там, где и предполагал. Когда он шагнул в мою комнату, я пыталась открыть дверь, которая отделяла меня от Альберта.
«В доме тут всякие неприятности, – произнес бандит, не затрудняя себя особыми объяснениями, – кража, по всей вероятности. В Париже, знаете ли, полно убийц. В путь, малышка!»
Негодяй схватил меня за руку, но прежде чем войти в комнату, откуда я только что выскочила, он громко спросил:
«Ну что, пуста коробочка?»
Никто ему не ответил.
И он, таща меня за руку, бегом миновал обе комнаты. Когда я вскрикнула от ужаса, взглянув на мертвых, Ле-Маншо проворчал:
«Да, беда, конечно, но ведь случается! Две богомолки отправились прямиком в рай».
Мы спустились по лестнице. Соседи еще ни о чем не подозревали, дом мирно спал.
Только на втором этаже я стала различать смутный шум, который доносился с улицы, а Ле-Маншо сказал мне:
«Глупо, конечно, заниматься всякими мерзостями. Разве укроешься от всевидящего ока Господа Бога и полиции? Вот уже бравые ребята и прибыли, и мы, может, увидим, как во дворе сцапают кровавого негодяя, который прикончил этих старушек».
Было около одиннадцати.
Дочка консьержа играла на пианино гаммы у себя в привратницкой.
Когда мы спустились во двор, множество людей уже бежало по переулку к улице Виктуар.
Путь им преграждала карета, и они огибали ее. Поднялся шум и в доме. Из коридора, который вел на задний двор, выскочил привратник; на нем лица не было.
«Господи! Господи! – вопил он. – Убийство у меня в доме! Теперь неприятностей не оберешься! Но преступника уже поймали! Да не терзай ты свое пианино, мамзель Артемиза! На помощь! Пожар! И надо же, такая была спокойная квартира!»
Покойницы волновали этого человека меньше всего! Но жене, которая вышла на порог привратницкой, он сказал:
«Ухлопали двух миллионерш с третьего этажа. Для дома опаснее всего одинокие старухи, которых считают богачками, хранящими все золото мира в своих матрасах. Я всегда это говорил…»
Не знаю уж, каким образом, но двор вмиг заполнился народом. Через открытую дверцу кареты, которая стояла теперь возле ворот, я увидела очки тетушки Адели, ее седые букли и большую шляпу с перьями.
Госпожа Жафрэ с беспокойством спросила:
«Что у вас тут творится, друзья мои? Неужели случилась какая-то беда?»
Вторая дверца экипажа тоже была распахнута настежь. Ле-Маншо втолкнул меня в нее, шмыгнул за мной следом и исчез в глубине кареты.
В экипаже кроме добрейшего Жафрэ сидела еще и графиня Маргарита. Она тоже с удивлением спрашивала:
«Что? Что тут происходит?»
«Убийство! Убийство!» – отозвалось сразу множество голосов. Во дворе уже яблоку было негде упасть.
Несмотря на то, что господин Жафрэ удерживал меня, я высунулась из окошка. Я уже представляла себе бледного Альберта в окружении полицейских, уже видела, как его ведут в наручниках, словно преступника, и приготовилась крикнуть во весь голос: «Он невиновен!» – а дальше будь что будет!
Но в толпе уже раздавались голоса:
«Это Ле-Маншо! Клеман Ле-Маншо! Это его почерк!»
Я почти обрадовалась.
На этот раз полиция верно определила, кого следует искать.
Я повернулась к тетушке Адели, думая увидеть на ее лице испуг и беспокойство, но ошиблась: за ее показным волнением таилась только злоба. С кривой усмешкой госпожа Жафрэ громко сообщила:
«Должно быть, этот Ле-Маншо – страшный негодяй! А кто, собственно, убит?»
Услышав ее вопрос, я невольно засомневалась. Я уже не верила, действительно ли видела то, что видела.
Позади кареты послышался громкий шум: вели, вернее, тащили убийцу. Его волокли шесть или семь полицейских.
Следом валила толпа, сыпались проклятья, и в этом людском скопище я заметила служанку, которая кричала громче всех и вытирала глаза платком.
Вытаскивая его, она наверняка задела горсть монет – плату за кровь…
С тех пор я вас больше не видела, принц. Как вы можете объяснить мне свое отсутствие? Тащили не Альберта, но и не страшного товарища моего бегства из роковой квартиры.
Каким образом вы там оказались? Почему заняли место Альберта? Объясните мне это чудо, эту загадку! Ведь это были вы, не так ли? Вы – в одежде простого рабочего и без искусственной руки, этого шедевра, который делает незаметным ваше увечье. Я прошу вас, скажите мне правду!..
– Да, это был я, – проговорил Жорж, помолчав. – Даже если я стану это отрицать, вы ведь все равно мне не поверите.
– Конечно, не поверю… Но почему вы там были? – вскричала девушка.
Жорж не поднимал глаз и не отвечал.
Клотильда ждала, трепеща от волнения.
Глядя на Жоржа, она то бледнела, то краснела.
Было совершенно ясно, что ее тревога не связана с трагическими воспоминаниями; девушку томила и мучила совсем другая мысль.
– Ты не любишь меня! Ты меня не любишь! – простонала Клотильда. В голосе ее звенели слезы, тогда как сухие глаза с горячей мольбой смотрели на жениха.
Жорж взял руку невесты и поднес к губам.
– Клянусь, что люблю, – сказал он.
Молодые люди позабыли о комедии, которую так старательно разыгрывали, желая обмануть шпионов. Клотильда забыла о ней первая. Она воскликнула, прижимая руку Жоржа к своей груди:
– А я! О! Я боготворю тебя! Разве нужен мне твой ответ? Разве я не знаю правды? Разве не понимаю тебя лучше, чем ты понимаешь себя сам? Ты пошел туда – и явился сюда – лишь повинуясь чужой воле, которая каждую минуту может разлучить нас! Ты не принадлежишь мне! На первом месте – твоя мать, а потом уже – я!
Клотильда была так хороша в этот миг, и красота ее дышала такой любовью, что Жорж прикрыл глаза, сердце его сжалось, он побледнел.
– Клянусь тебе, что люблю тебя! – повторил молодой человек, и в голосе его звучала неподдельная страсть. – Я никого не любил кроме тебя и никого кроме тебя не полюблю!
Девушка прильнула к жениху, прикоснулась губами к его губам, но лишь на миг, на один краткий миг.
Когда она вновь опустилась в кресло, лицо ее было печально.
– Ты обманываешь меня, вернее, обманываешь самого себя, мой бедный, милый Клеман! – грустно промолвила Клотильда. – Ты слишком благороден для того, чтобы огорчать свою маленькую сестричку. Ты – раб, и тебя используют без меры и без жалости.
– Не говори ни слова про мою мать, – прошептал Клеман просительно, но в его голосе уже звучали суровые нотки.
– Как я обожала бы ее! – горячо воскликнула Клотильда. – Если бы не чувствовала, что она ненавидит меня! Какая любовь сравнилась бы с той, какой я окружила бы нашу матушку!
– Это просто безумие – считать, что моя мать имеет что-то против тебя, – заявил Жорж, отводя глаза. – Разве был бы я здесь без ее благословения?
– Ты здесь, – ответила девушка, – потому что госпожа герцогиня де Клар заслоняет тобой своего сына, словно живым щитом.
Жорж был белее мела, когда произнес:
– Умоляю тебя, не говори больше ничего.
– Ты здесь, – продолжала Клотильда, – потому что здесь опасно. Госпожа герцогиня вступила в войну, но при этом сидит у себя в особняке вместе с герцогом Альбертом де Кларом, в то время как ты день и ночь на поле боя. Она даже не знает того, что знаю, например, я, она не знает, что сегодня вечером тебе не грозит никакой опасности!
Жорж не смог скрыть удивления. А Клотильда продолжала:
– Утром ты был обречен, но ветер переменился, и теперь они нуждаются в тебе. Этим вечером они превратились в сторонников твоего побега! И ты не посмеешь уверять меня, что герцогиня де Клар знала об этом, когда отпускала тебя сюда.
– Она удерживала меня, – пробормотал Жорж. – Клянусь, что это правда. Она даже хотела поехать вместе со мной…
Улыбка Клотильды была полна горечи.
– Послушай, – сказала девушка. – Только что ты поклялся, что любишь меня. Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?
– Но разве это – не решенный вопрос? – спросил Жорж, пытаясь улыбнуться.
– Не уходи от ответа, – строго произнесла Клотильда. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я одна в этом мире. Ты тоже. Ты молод и полон сил, а я решительна и отважна. Вдалеке отсюда, вдалеке от этой тайной войны, в которой ни ты, ни я не так уж и заинтересованы, мы сможем жить спокойно и счастливо. У нас будет семья, ведь семьи бывают и у бедных, и у богатых. Ты – мнимый принц де Сузей, а я мнимая наследница де Кларов. Не отрицай, это недостойно тебя. Давай разорвем цепи двойной лжи! Убежим этой ночью. Я отправлюсь в любое место, куда бы ты ни пожелал меня увезти. Я отдаю себя тебе. Ты берешь меня?
III
КОНЕЦ БЕСЕДЫ
Клотильда, взяв обе руки Жоржа в свои, смотрела ему в глаза.
– Ты только что сказала, – прошептал он, – что я не способен тебя обмануть. И выразила самое мое сокровенное желание, пообещала осуществить мою заветную мечту. Жить с тобой, принадлежать тебе – о, какое это было бы счастье…
– И что же? – нетерпеливо спросила Клотильда, топнув ножкой.
– Я… я не могу оставить свою мать… – опустив глаза, пробормотал молодой человек.
Девушка разжала руки и сурово произнесла:
– У тебя нет матери.
Жорж отшатнулся, будто получил пощечину, и напуганная Клотильда замолчала.
– Я обидела тебя? – покаянно спросила она через минуту.
– Нет, – ответил Жорж, – это я виноват, что не сказал тебе всей правды: я действительно сын герцогини де Клар.
– А Альберт? – Клотильда смотрела на Жоржа непонимающим взором.
– Я могу открыть тебе лишь ту часть тайны, которая касается меня, – вздохнул молодой человек.
Взгляд девушки выражал глубочайшее изумление.
– И она отправила тебя сюда? – пробормотала Клотильда. – Тебя, своего родного сына?
– Не герцогиня послала меня сюда, – покачал головой Жорж. – Я здесь, возможно, против ее воли.
Помолчав, Клотильда вновь заговорила:
– Клеман, я верю тебе и буду верить всегда. Я чту и отныне люблю всем сердцем ту, которая дала тебе жизнь. Я надеялась увлечь тебя с собой к счастью, но не сумела, и, значит, остаюсь с тобой в несчастье. Твоя борьба будет и моей борьбой. Но нужно, чтобы ты понимал, куда идешь, Клеман! Нужно, чтобы ты видел, куда ведешь ту, которой только что сказал: «Я люблю тебя». Я все это знаю и сейчас объясню тебе.
На миг девушка задумалась, собираясь с мыслями.
И Клотильда, и Жорж были очень серьезны, и если бы кто-нибудь взглянул на них сейчас, не слыша их разговора, то ни на миг не усомнился бы: жених и невеста холодно и осторожно прощупывают позиции друг друга перед тем, как начать долгий совместный жизненный путь.
– Ты и без моих рассказов прекрасно знаешь людей, среди которых мы находимся, – произнесла девушка с холодной решимостью. – Возможно, ты ничуть не хуже меня понимаешь, кто они такие.
Это – отъявленные злодеи, создавшие страшную организацию, надежность которой они испытали не один, а сотни раз.
Эти люди презирают окольные пути и идут прямо к цели.
Добиться своего простейшими средствами – вот для них вершина мастерства.
Они расправляются с теми, кто им мешает, без затей и особых предосторожностей, почти не скрываясь, уверенные, что, совершив преступление, потом легко собьют полицию со следа. Не далее как вчера я слышала (ведь моя жизнь – это непрерывный шпионаж), как доктор Самюэль издевался над недотепами, которые пользуются ядами для того, чтобы вернее отвести от себя подозрения.
Яд в мертвом теле, конечно, труднее обнаружить, чем рану, оставленную ножом или кинжалом. Но какой смысл скрывать убийство? Чем оно более явное, тем скорее уведет полицию по ложному следу. Девицы Фиц-Рой были зарублены топором! Вот это, я понимаю, улики!
А преступники живут себе как ни в чем не бывало! Почему?
Потому что тебе вынесен смертный приговор.
А теперь послушай, как должна сложиться наша семейная жизнь. Они обдумали это с неменьшим тщанием, чем мэтр Суэф – наш брачный контракт, подписанный господином Бюэном и другими честными людьми, которых негодяи умеют ловко завлекать в свои сети и прикрывать потом свои грязные дела их незапятнанными именами.
План – грубый, детский, примитивный, но совершенно беспроигрышный.
Что же касается достоверности, гарантирую тебе: замысел их именно таков, как я говорю. Я слышала, как они его обсуждали, и каждое их слово до сих пор звучит у меня в ушах.
После смерти моих тетушек Фиц-Рой мы с тобой – последние представители рода де Кларов…
– С моим братом Альбертом, – перебил девушку Жорж, – и госпожой герцогиней.
Клотильда улыбнулась с искренней жалостью.
– Для осуществления этого плана, – заявила красавица, – достаточно, чтобы герцогиня и Альберт умерли прежде нас, а это легче легкого.
Жорж вздрогнул.
– За себя ты не боишься, но за них почувствовал страх, – усмехнулась девушка. – Похвально! У тебя доброе сердце… Но если все оно отдано им, то что же остается мне?
– А если они скроются из Парижа, покинут Францию? – размышлял вслух принц Жорж вместо ответа. – Если уедут далеко-далеко…
– Можно ли уехать дальше Австралии? – подхватила Клотильда. – Андрэ Мейнотт и вдова Жана-Батиста Шварца обосновались в Австралии, откуда и пришли свидетельства об их смерти. Муж принцессы Эпстейн, последним получивший титул герцога де Клара, затаился на самом дне Парижа, укрывшись в мастерской художника по прозвищу Каменное Сердце, который рисовал вывески для ярмарочных балаганов. Когда герцог женился на своей благородной и несчастной кузине, они уехали, не подозревая, какая судьба их ожидает. Отправились на край света…
Они и сейчас были бы совсем нестарыми людьми. Однако ты сам слышал, что их имена указаны в контракте среди тех, чье наследство должно перейти к нам. Они оба мертвы.
Жорж мрачно опустил голову.
– Нет в Париже достаточно глухого места, вся Вселенная не так велика, бедный мой Клеман! Напрасно ты повезешь Альберта и герцогиню в дальние края. Когда те, о ком я тебе говорю, вынесли кому-то смертный приговор, несчастному остается лишь одно: тихо покинуть сей бренный мир.
Но я еще не кончила рассказывать тебе о нашем будущем союзе. Не думай, что это – пустые домыслы: к сожалению, я замечательный пророк. Я сказала тебе: ветер переменился и теперь они нуждаются в нас. Это истинная правда.
Действительно ли мы имеем права на наследство, или все это, как я думаю, подтасовано с помощью разных махинаций – не важно! Как бы то ни было, в наших руках сосредоточится все богатство дома де Клар. Мы – некая драгоценность, мы и только мы можем произвести на свет единственного законного наследника этого огромного состояния. И когда родится ребенок…
– Я понял, – не мог не улыбнуться Жорж, – мальчик или девочка – не имеет значения.
– Мальчик или девочка – не имеет значения, – повторила Клотильда. Она тоже улыбалась, но совсем не так, как принц. Улыбка ее была полна мужественного смирения, в ней не было недоверчивости Жоржа.
– Тогда они уберут нас, – продолжал молодой человек, – ты это хотела сказать?
Клотильда подтвердила его предположение легким кивком своей прелестной головки.
– Что ж, эти великие выдумщики не могли изобрести чего-нибудь похитрее? – насмешливо спросил Жорж.
– Зачем? – возразила Клотильда. – Лучшее – враг хорошего. Ловкость – не в ухищрениях, а в достижении намеченной цели. Я слышала, как этот вопрос очень серьезно обсуждал доктор Самюэль, споря с графиней Маргаритой. Эта дама наделена буйной фантазией, и доктор упрекал ее за это. Он приводил ей в пример театр: как известно, все новые идеи на сцене обречены на провал. Графиня смеялась, но продолжала стоять на своем.
Он напомнил ей афоризм Скриба[19]: «Делайте всегда то, что уже делалось».
Не нужно придумывать ничего нового, достаточно применить проверенные средства, которыми пользовались уже не раз и обычно добивались прекрасных результатов.
И у нашей семьи, и у Черных Мантий есть архивы, к которым негодяи могут обращаться в поисках надежных рецептов, словно к томам «Всеобщей истории».
Когда мы умрем, опекуном ребенка станет добрейший Жафрэ – точно так же, как графиня Маргарита, а вернее, ее муж, граф дю Бреу, сделался опекуном принцессы Эпстейн, и на протяжении двадцати лет сообщество имело доход в полмиллиона. Теперь ты начинаешь мне верить? Теперь ты видишь наше будущее?
– Я и представить себе не могу… – начал Жорж.
– Впрочем, веришь ты мне или нет, – прервала его девушка, – это совершенно не меняет дела. Решение принято – твердо и окончательно. Таково единодушное мнение совета. И никто в мире уже не сможет этого решения изменить. Так должно быть, и так будет.
– Но тогда, – воскликнул Жорж, все сомнения которого рассеял суровый тон Клотильды, – что же нам делать?
Девушка встала. В глазах ее сияла отчаянная решимость. Никогда еще Жорж не видел свою невесту столь ослепительно прекрасной.
– Если бы я была любима… – заговорила она и тут же осеклась. – Нет, я плохо начала и зачеркиваю первую фразу. Даже нелюбимая, я готова пойти на все, чтобы спасти тебя и тех, кто тебе дорог!
– Но ты любима, Клотильда, девочка моя! – воскликнул Жорж уже с подлинной страстью. – Почему ты так несправедлива ко мне! Разве ты не видишь, что меня буквально раздавил груз ответственности и беспокойства? Скажи мне, что мы можем попытаться предпринять? Скажи – и как можно скорее!
Она протянула ему руку.
– Возможно, я ошибалась, предлагая тебе уехать, – произнесла Клотильда с нежной и печальной улыбкой. – Куда нам, собственно, бежать? Я возражала самой себе, когда доказывала тебе, что от этих демонов не скроешься… Ты согласен бороться, раз побег все равно не имеет смысла?
– Мужественно и до самой смерти! – твердо ответил Жорж.
– Возможно, она не так уж и далека… – вздохнула девушка. – Но ты прав – бороться достойнее, чем прятаться от негодяев.
– Приказывай, я буду тебе повиноваться! – воскликнул молодой человек. – И если я должен выйти один против этой банды убийц…
– Нет, – задумчиво прервала его Клотильда, – мы будем не совсем одни. Есть человек с мужественным сердцем и несгибаемой волей…
– Доктор Абель Ленуар… – прошептал принц. Девушка так властно приложила палец к губам, что Жорж, невольно вздрогнув, обвел взглядом гостиную. Но комната казалась мирной и уютной. В ней звучали лишь их приглушенные голоса, а в остальном она дышала тишиной и покоем.
– Нагнись поближе, – выдохнула Клотильда. И едва слышным шепотом прибавила:
– Завтра я иду на утреннюю службу. Ты знаешь, где он живет?
– Да, – кивнул Жорж.
– В восемь утра приходи к нему, там мы и увидимся, – распорядилась девушка.
– А встреча на улице Миним? – удивился молодой человек.
– О ней мы говорили слишком громко, – вздохнула Клотильда. – Там кроме нас непременно будет кто-нибудь еще. Знай, что у нас есть и люди, и оружие. Это не Фонтенуа, мы будем стрелять первыми.
– Я готов, – ответил Жорж, – значит, завтра в восемь.
В соседней комнате послышался шум, и они, мгновенно отшатнувшись друг от друга, уселись на подобающем расстоянии.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась прекрасная, сияющая графиня Маргарита.
– Ну как, дети мои, не слишком ли вы огорчены, что вас оставили так надолго? – ослепительно улыбаясь, спросила она.
– Неужели надолго? – наудачу выпалил Жорж. Клотильда молчала, опустив глаза. Маргарита, опираясь на руку добрейшего Жафрэ, шепнула:
– Они держатся на сцене, как старые актеры.
И громко добавила:
– Все жаждут вас видеть, мои дорогие, и я не могу больше томить гостей. Кому, как не вам, присутствовать при открытии корзины?
За графиней стояли господин Бюэн, господин Комейроль и несколько дам. В общем, это было веселое шествие свадебных гостей, которые с шутками и смехом вваливаются в комнату, чтобы прервать первое свидание влюбленных.
Появление в гостиной новых лиц – спокойных и радостных – словно осветило на миг эту мрачную комнату и изгнало из нее могильный холод, которому мы позволили проникнуть туда.
Привычная, обыденная жизнь брала свое, и вполне возможно, что и вы, даже выслушав откровения Клотильды, отгоните от себя мрачные мысли и, призвав на помощь разум, разделаетесь с этими нелепыми и нереальными кошмарами…
– Ты только что сказала, – прошептал он, – что я не способен тебя обмануть. И выразила самое мое сокровенное желание, пообещала осуществить мою заветную мечту. Жить с тобой, принадлежать тебе – о, какое это было бы счастье…
– И что же? – нетерпеливо спросила Клотильда, топнув ножкой.
– Я… я не могу оставить свою мать… – опустив глаза, пробормотал молодой человек.
Девушка разжала руки и сурово произнесла:
– У тебя нет матери.
Жорж отшатнулся, будто получил пощечину, и напуганная Клотильда замолчала.
– Я обидела тебя? – покаянно спросила она через минуту.
– Нет, – ответил Жорж, – это я виноват, что не сказал тебе всей правды: я действительно сын герцогини де Клар.
– А Альберт? – Клотильда смотрела на Жоржа непонимающим взором.
– Я могу открыть тебе лишь ту часть тайны, которая касается меня, – вздохнул молодой человек.
Взгляд девушки выражал глубочайшее изумление.
– И она отправила тебя сюда? – пробормотала Клотильда. – Тебя, своего родного сына?
– Не герцогиня послала меня сюда, – покачал головой Жорж. – Я здесь, возможно, против ее воли.
Помолчав, Клотильда вновь заговорила:
– Клеман, я верю тебе и буду верить всегда. Я чту и отныне люблю всем сердцем ту, которая дала тебе жизнь. Я надеялась увлечь тебя с собой к счастью, но не сумела, и, значит, остаюсь с тобой в несчастье. Твоя борьба будет и моей борьбой. Но нужно, чтобы ты понимал, куда идешь, Клеман! Нужно, чтобы ты видел, куда ведешь ту, которой только что сказал: «Я люблю тебя». Я все это знаю и сейчас объясню тебе.
На миг девушка задумалась, собираясь с мыслями.
И Клотильда, и Жорж были очень серьезны, и если бы кто-нибудь взглянул на них сейчас, не слыша их разговора, то ни на миг не усомнился бы: жених и невеста холодно и осторожно прощупывают позиции друг друга перед тем, как начать долгий совместный жизненный путь.
– Ты и без моих рассказов прекрасно знаешь людей, среди которых мы находимся, – произнесла девушка с холодной решимостью. – Возможно, ты ничуть не хуже меня понимаешь, кто они такие.
Это – отъявленные злодеи, создавшие страшную организацию, надежность которой они испытали не один, а сотни раз.
Эти люди презирают окольные пути и идут прямо к цели.
Добиться своего простейшими средствами – вот для них вершина мастерства.
Они расправляются с теми, кто им мешает, без затей и особых предосторожностей, почти не скрываясь, уверенные, что, совершив преступление, потом легко собьют полицию со следа. Не далее как вчера я слышала (ведь моя жизнь – это непрерывный шпионаж), как доктор Самюэль издевался над недотепами, которые пользуются ядами для того, чтобы вернее отвести от себя подозрения.
Яд в мертвом теле, конечно, труднее обнаружить, чем рану, оставленную ножом или кинжалом. Но какой смысл скрывать убийство? Чем оно более явное, тем скорее уведет полицию по ложному следу. Девицы Фиц-Рой были зарублены топором! Вот это, я понимаю, улики!
А преступники живут себе как ни в чем не бывало! Почему?
Потому что тебе вынесен смертный приговор.
А теперь послушай, как должна сложиться наша семейная жизнь. Они обдумали это с неменьшим тщанием, чем мэтр Суэф – наш брачный контракт, подписанный господином Бюэном и другими честными людьми, которых негодяи умеют ловко завлекать в свои сети и прикрывать потом свои грязные дела их незапятнанными именами.
План – грубый, детский, примитивный, но совершенно беспроигрышный.
Что же касается достоверности, гарантирую тебе: замысел их именно таков, как я говорю. Я слышала, как они его обсуждали, и каждое их слово до сих пор звучит у меня в ушах.
После смерти моих тетушек Фиц-Рой мы с тобой – последние представители рода де Кларов…
– С моим братом Альбертом, – перебил девушку Жорж, – и госпожой герцогиней.
Клотильда улыбнулась с искренней жалостью.
– Для осуществления этого плана, – заявила красавица, – достаточно, чтобы герцогиня и Альберт умерли прежде нас, а это легче легкого.
Жорж вздрогнул.
– За себя ты не боишься, но за них почувствовал страх, – усмехнулась девушка. – Похвально! У тебя доброе сердце… Но если все оно отдано им, то что же остается мне?
– А если они скроются из Парижа, покинут Францию? – размышлял вслух принц Жорж вместо ответа. – Если уедут далеко-далеко…
– Можно ли уехать дальше Австралии? – подхватила Клотильда. – Андрэ Мейнотт и вдова Жана-Батиста Шварца обосновались в Австралии, откуда и пришли свидетельства об их смерти. Муж принцессы Эпстейн, последним получивший титул герцога де Клара, затаился на самом дне Парижа, укрывшись в мастерской художника по прозвищу Каменное Сердце, который рисовал вывески для ярмарочных балаганов. Когда герцог женился на своей благородной и несчастной кузине, они уехали, не подозревая, какая судьба их ожидает. Отправились на край света…
Они и сейчас были бы совсем нестарыми людьми. Однако ты сам слышал, что их имена указаны в контракте среди тех, чье наследство должно перейти к нам. Они оба мертвы.
Жорж мрачно опустил голову.
– Нет в Париже достаточно глухого места, вся Вселенная не так велика, бедный мой Клеман! Напрасно ты повезешь Альберта и герцогиню в дальние края. Когда те, о ком я тебе говорю, вынесли кому-то смертный приговор, несчастному остается лишь одно: тихо покинуть сей бренный мир.
Но я еще не кончила рассказывать тебе о нашем будущем союзе. Не думай, что это – пустые домыслы: к сожалению, я замечательный пророк. Я сказала тебе: ветер переменился и теперь они нуждаются в нас. Это истинная правда.
Действительно ли мы имеем права на наследство, или все это, как я думаю, подтасовано с помощью разных махинаций – не важно! Как бы то ни было, в наших руках сосредоточится все богатство дома де Клар. Мы – некая драгоценность, мы и только мы можем произвести на свет единственного законного наследника этого огромного состояния. И когда родится ребенок…
– Я понял, – не мог не улыбнуться Жорж, – мальчик или девочка – не имеет значения.
– Мальчик или девочка – не имеет значения, – повторила Клотильда. Она тоже улыбалась, но совсем не так, как принц. Улыбка ее была полна мужественного смирения, в ней не было недоверчивости Жоржа.
– Тогда они уберут нас, – продолжал молодой человек, – ты это хотела сказать?
Клотильда подтвердила его предположение легким кивком своей прелестной головки.
– Что ж, эти великие выдумщики не могли изобрести чего-нибудь похитрее? – насмешливо спросил Жорж.
– Зачем? – возразила Клотильда. – Лучшее – враг хорошего. Ловкость – не в ухищрениях, а в достижении намеченной цели. Я слышала, как этот вопрос очень серьезно обсуждал доктор Самюэль, споря с графиней Маргаритой. Эта дама наделена буйной фантазией, и доктор упрекал ее за это. Он приводил ей в пример театр: как известно, все новые идеи на сцене обречены на провал. Графиня смеялась, но продолжала стоять на своем.
Он напомнил ей афоризм Скриба[19]: «Делайте всегда то, что уже делалось».
Не нужно придумывать ничего нового, достаточно применить проверенные средства, которыми пользовались уже не раз и обычно добивались прекрасных результатов.
И у нашей семьи, и у Черных Мантий есть архивы, к которым негодяи могут обращаться в поисках надежных рецептов, словно к томам «Всеобщей истории».
Когда мы умрем, опекуном ребенка станет добрейший Жафрэ – точно так же, как графиня Маргарита, а вернее, ее муж, граф дю Бреу, сделался опекуном принцессы Эпстейн, и на протяжении двадцати лет сообщество имело доход в полмиллиона. Теперь ты начинаешь мне верить? Теперь ты видишь наше будущее?
– Я и представить себе не могу… – начал Жорж.
– Впрочем, веришь ты мне или нет, – прервала его девушка, – это совершенно не меняет дела. Решение принято – твердо и окончательно. Таково единодушное мнение совета. И никто в мире уже не сможет этого решения изменить. Так должно быть, и так будет.
– Но тогда, – воскликнул Жорж, все сомнения которого рассеял суровый тон Клотильды, – что же нам делать?
Девушка встала. В глазах ее сияла отчаянная решимость. Никогда еще Жорж не видел свою невесту столь ослепительно прекрасной.
– Если бы я была любима… – заговорила она и тут же осеклась. – Нет, я плохо начала и зачеркиваю первую фразу. Даже нелюбимая, я готова пойти на все, чтобы спасти тебя и тех, кто тебе дорог!
– Но ты любима, Клотильда, девочка моя! – воскликнул Жорж уже с подлинной страстью. – Почему ты так несправедлива ко мне! Разве ты не видишь, что меня буквально раздавил груз ответственности и беспокойства? Скажи мне, что мы можем попытаться предпринять? Скажи – и как можно скорее!
Она протянула ему руку.
– Возможно, я ошибалась, предлагая тебе уехать, – произнесла Клотильда с нежной и печальной улыбкой. – Куда нам, собственно, бежать? Я возражала самой себе, когда доказывала тебе, что от этих демонов не скроешься… Ты согласен бороться, раз побег все равно не имеет смысла?
– Мужественно и до самой смерти! – твердо ответил Жорж.
– Возможно, она не так уж и далека… – вздохнула девушка. – Но ты прав – бороться достойнее, чем прятаться от негодяев.
– Приказывай, я буду тебе повиноваться! – воскликнул молодой человек. – И если я должен выйти один против этой банды убийц…
– Нет, – задумчиво прервала его Клотильда, – мы будем не совсем одни. Есть человек с мужественным сердцем и несгибаемой волей…
– Доктор Абель Ленуар… – прошептал принц. Девушка так властно приложила палец к губам, что Жорж, невольно вздрогнув, обвел взглядом гостиную. Но комната казалась мирной и уютной. В ней звучали лишь их приглушенные голоса, а в остальном она дышала тишиной и покоем.
– Нагнись поближе, – выдохнула Клотильда. И едва слышным шепотом прибавила:
– Завтра я иду на утреннюю службу. Ты знаешь, где он живет?
– Да, – кивнул Жорж.
– В восемь утра приходи к нему, там мы и увидимся, – распорядилась девушка.
– А встреча на улице Миним? – удивился молодой человек.
– О ней мы говорили слишком громко, – вздохнула Клотильда. – Там кроме нас непременно будет кто-нибудь еще. Знай, что у нас есть и люди, и оружие. Это не Фонтенуа, мы будем стрелять первыми.
– Я готов, – ответил Жорж, – значит, завтра в восемь.
В соседней комнате послышался шум, и они, мгновенно отшатнувшись друг от друга, уселись на подобающем расстоянии.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась прекрасная, сияющая графиня Маргарита.
– Ну как, дети мои, не слишком ли вы огорчены, что вас оставили так надолго? – ослепительно улыбаясь, спросила она.
– Неужели надолго? – наудачу выпалил Жорж. Клотильда молчала, опустив глаза. Маргарита, опираясь на руку добрейшего Жафрэ, шепнула:
– Они держатся на сцене, как старые актеры.
И громко добавила:
– Все жаждут вас видеть, мои дорогие, и я не могу больше томить гостей. Кому, как не вам, присутствовать при открытии корзины?
За графиней стояли господин Бюэн, господин Комейроль и несколько дам. В общем, это было веселое шествие свадебных гостей, которые с шутками и смехом вваливаются в комнату, чтобы прервать первое свидание влюбленных.
Появление в гостиной новых лиц – спокойных и радостных – словно осветило на миг эту мрачную комнату и изгнало из нее могильный холод, которому мы позволили проникнуть туда.
Привычная, обыденная жизнь брала свое, и вполне возможно, что и вы, даже выслушав откровения Клотильды, отгоните от себя мрачные мысли и, призвав на помощь разум, разделаетесь с этими нелепыми и нереальными кошмарами…
IV
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Графиня Маргарита, когда хотела, улыбалась так, что любые мысли разлетались в один миг. Она взяла за локоть Жоржа. Граф Комейроль предложил руку Клотильде, и веселая процессия отправилась в маленькую гостиную, где всех ожидала корзина с подарками – сладчайший десерт после сытного ужина.
Отстав от гостей, добрейший Жафрэ приблизился к вольеру, который приютил его любимцев. Безвременная кончина страусенка стоила господину Жафрэ в свое время серьезной болезни. Сейчас он обошел клетку и не мог удержаться, чтобы не сказать несколько ласковых слов своим милым крошкам, которые, как он полагал, уже крепко спят.
Так воркуют юные мамаши над посапывающим в колыбельке обожаемым сокровищем.
– Ри-ки-ки-ки! – пропел Жафрэ.
– Ки-ки! – послышалось в ответ из-под ткани, которой был прикрыт вольер.
Жафрэ отпрянул, побелев как мел.
– Кто-то не спит, – прошептал он, – в такой-то час! Вот странно!
Жафрэ, одолеваемый нежной заботливостью, приподнял бы, наверное, краешек ткани, но Маргарита, которая покидала комнату последней, обернулась в дверях и проговорила:
– Идемте, милый друг! Ваше место – там, в малой гостиной! Вы же – посаженый отец!
И, как всегда, послушный Жафрэ поторопился догнать процессию.
Отстав от гостей, добрейший Жафрэ приблизился к вольеру, который приютил его любимцев. Безвременная кончина страусенка стоила господину Жафрэ в свое время серьезной болезни. Сейчас он обошел клетку и не мог удержаться, чтобы не сказать несколько ласковых слов своим милым крошкам, которые, как он полагал, уже крепко спят.
Так воркуют юные мамаши над посапывающим в колыбельке обожаемым сокровищем.
– Ри-ки-ки-ки! – пропел Жафрэ.
– Ки-ки! – послышалось в ответ из-под ткани, которой был прикрыт вольер.
Жафрэ отпрянул, побелев как мел.
– Кто-то не спит, – прошептал он, – в такой-то час! Вот странно!
Жафрэ, одолеваемый нежной заботливостью, приподнял бы, наверное, краешек ткани, но Маргарита, которая покидала комнату последней, обернулась в дверях и проговорила:
– Идемте, милый друг! Ваше место – там, в малой гостиной! Вы же – посаженый отец!
И, как всегда, послушный Жафрэ поторопился догнать процессию.