Страница:
К Лонгвилю подвели Шо Пи; Крондорский Пес повернулся к нему и сказал:
— Смотри, кешиец, и пусть это будет для тебя уроком. Потом он коротко кивнул стражникам на эшафоте и приказал:
— Вздернуть их!
Сильный удар выбил из-под ног Эрика ящик. Эрик со свистом втянул в себя воздух — как можно больше, до боли в ребрах — и, услышав полный ужаса вопль Ру, полетел вниз.
Небо завертелось над головой. Единственная мысль Эрика была об этой синеве наверху, а когда веревка натянулась, он услышал собственный крик: «Мама!» Внезапный рывок, и петля обожгла кожу, потом второй.., и он полетел дальше. Не было ни треска ломающихся позвонков, ни удушья — только тупой удар, который чуть не вышиб из Эрика дух, когда он со всего маху врезался в неструганые доски эшафота.
— Поставьте их на ноги! — резко скомандовал Робер де Лонгвиль.
Грубые руки подняли Эрика. Ошеломленный, он огляделся, не понимая, куда попал — и увидел остальных, таких же живых, изумленных и ошарашенных, как и он сам. Ру хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба; на лице у него расплывался синяк от удара о доски. Глаза его распухли и покраснели, по лицу текли слезы.
Бигго озирался по сторонам, словно разочарованный тем, что чья-то злая шутка лишила его встречи с Богиней Смерти. Падая, он рассек лоб, и лицо его было залито кровью. Рядом с ним стоял Билли Гудвин. Он закрыл глаза и хрипел так, будто все еще задыхался. Последний приговоренный, имени которого Эрик не знал, стоял у дальнего края эшафота и молчал, исподлобья глядя перед собой.
— Слушайте, свиньи! — прокричал Робер де Лонгвиль. — Вы — мертвецы! — Глаза его переходили с лица на лицо. — Вы меня понимаете? — заорал он еще громче. Все дружно кивнули, хотя никто ничего не понимал. — Официально вы покойники. И любого, кто сомневается, я могу вздернуть снова, но на этот раз веревка будет привязана прочно. Или, если это вам больше нравится, я перережу ему глотку. — Он обернулся к кешийцу:
— Марш к остальным!
Закованных в кандалы людей грубо столкнули вниз и выстроили рядом с телами повешенных. Солдаты обрезали веревки, оставив у каждого на шее петлю, и надели такую же петлю на Шо Пи.
— Они будут на вас, пока я не скажу вам их снять! — прокричал де Лонгвиль и медленно прошелся вдоль строя, глядя в глаза то одному, то другому. — Вы принадлежите мне! Вы даже не рабы! У рабов есть права! У вас нет никаких прав. С этой минуты вы дышите, пока я этого хочу. Если я решу, что вы зря тратите мой воздух, то прикажу затянуть эти петли, и вы прекратите дышать. Вам понятно?
Несколько человек кивнули, а Эрик тихо сказал:
— Да.
— Когда я задаю вопрос, вы должны отвечать громко, чтобы мне было слышно! Понятно? — проревел де Лонгвиль. На этот раз все шестеро ответили:
— Да.
Де Лонгвиль повернулся и снова начал прохаживаться вдоль строя.
— Я жду!
И тогда именно Эрик сказал:
— Да, сэр!
Де Лонгвиль остановился и наклонился вплотную к нему.
— Сэр! Жабы, я для вас больше чем сэр! Для любого из вас я больше, чем мать, жена, отец или брат! С сегодняшнего дня я — ваш бог! Если я щелкну пальцами, вы тут же станете настоящими мертвецами. Итак, когда я задаю вопрос, вы должны отвечать: «Да, сержант де Лонгвиль!» Ясно?
— Да, сержант де Лонгвиль! — ответил нестройный хор.
— А теперь, свиньи, закиньте эту падаль в телегу, — приказал де Лонгвиль.
— Каждому по мертвецу.
Бигго шагнул вперед, поднял тело Ловчилы Тома, как поднял бы ребенка, и положил на телегу. Двое могильщиков оттащили тело от края, освобождая место для следующего.
Поднимая покойника, Эрик старался вспомнить его имя или хотя бы преступление — и не смог. Он отнес труп к телеге и, отходя, все смотрел в лицо мертвецу. Они провели в одной камере два дня и даже, возможно, беседовали, но он никак не мог узнать этого человека.
Ру посмотрел на труп у своих ног, потом сделал попытку его поднять. Он застонал от натуги, и слезы фонтаном брызнули из его глаз. Чуть помедлив, Эрик шагнул к нему, чтобы помочь.
— Фон Даркмур, назад, — приказал де Лонгвиль.
— Он не сможет, — хрипло сказал Эрик хриплым голосом, коснувшись рукой обожженной веревкой шеи. Глаза де Лонгвиля угрожающе сузились, и Эрик быстро добавил:
— Сержант де Лонгвиль.
— Ничего, постарается, — сказал де Лонгвиль. — А нет — так будет первым из вас, кто снова попадет туда. — Кинжалом, неизвестно как оказавшимся в его руке, он показал на эшафот.
Эрик смотрел, как Ру, выбиваясь из сил, пытается дотащить труп до телеги, но не может даже сдвинуть его с места. Эти десять футов, наверное, казались ему милей. Он никогда не был сильным, а сейчас и подавно. Руки его были словно тряпичные, ноги подкашивались.
Наконец он сдвинул мертвое тело сначала на фут, затем на два, на мгновение замер, потом протащил его еще на фут. С кряхтением, словно волок в гору доспехи, Ру тянул, пока не дотащил труп до повозки, — и там упал на колени.
Де Лонгвиль наклонился над ним и, когда их лица оказались на одном уровне, заорал:
— Что? Да ты никак ждешь, что эти честные трудяги спустятся и доделают за тебя твою работу? — Ру взглянул на него, молча моля о смерти. Де Лонгвиль схватил его за волосы и, рывком поставив на ноги, прижал к его горлу кинжал.
— И не надейся, свинья! — рявкнул он, словно прочитав его мысли. — Ты принадлежишь мне и подохнешь только тогда, когда я скажу, что это доставит мне удовольствие. И не раньше, понял, ты, тощий ублюдок? А если ты вздумаешь сдохнуть раньше, я ворвусь в палаты Богини Смерти и выдерну тебя обратно — чтобы самому прикончить тебя здесь. Я взрежу тебе живот и пообедаю твоей печенью, если не будешь делать то, что я прикажу. А теперь — грузи эту падаль в телегу!
Ру отшатнулся и, ударившись о колесо, едва не упал снова. Он наклонился, подсунул руки под труп и напряг мускулы.
— Нет, парень, ты мне не подходишь! — взревел де Лонгвиль. — Если не закинешь его, когда я досчитаю до десяти, я, слизняк, вырежу тебе сердце у всех на глазах! Раз!
С застывшим от ужаса лицом Ру сделал еще одно усилие. «Два!» Он упал на колени и, прижав к себе труп, стал медленно подниматься. «Три!»
Ру распрямил ноги, развернулся всем телом и труп повис на краю телеги. «Четыре!» Ру сделал глубокий вдох, снова напрягся, и верхняя часть трупа перевесилась через борт. «Пять!» Ру быстро нагнулся и обхватил труп за бедра. Последним усилием он пихнул его вверх и рухнул, привалившись к задку телеги.
— Шесть! — проорал де Лонгвиль, наклоняясь над ним.
Ру поднял голову и увидел, что ноги мертвеца еще перевешиваются через борт. При счете «Семь!» он заставил себя встать и всем телом навалился на них.
Ру полувтолкнул, полувкатил мертвеца в телегу, когда де Лонгвиль досчитал до восьми.
После этого он потерял сознание.
Эрик шагнул вперед. Де Лонгвиль обернулся, сделал короткий шаг ему навстречу — и резкий удар бросил Эрика на колени. Нагнув голову, Робер де Лонгвиль поглядел ему в глаза:
— Запомни, падаль: что бы ни случилось с твоими друзьями, ты будешь делать то, что тебе прикажут, и тогда, когда тебе прикажут, — и ничего больше. Это твой первый урок, и если ты его не усвоишь, то еще до заката будешь кормить ворон. — Он выпрямился и скомандовал:
— Увести их в камеру!
Все нестройной шеренгой поплелись обратно, по-прежнему не понимая, что же произошло. У Эрика звенело в ушах от удара. Он с трудом повернул голову и увидел, что два стражника подняли Ру и тащат за остальными.
Заключенных снова втолкнули в камеру, следом за ними бросили Ру, и дверь со стуком захлопнулась.
Шо Пи подошел к Ру и, осмотрев его, сказал:
— Он придет в себя. Это от страха и потрясения. — Кешиец повернулся к Эрику и улыбнулся. В его глазах плясал странный огонек:
— Не говорил ли я тебе, что все может обернуться иначе?
— Но как? — спросил Бигто. — И к чему было ломать эту комедию?
Кешиец уселся, скрестив ноги перед собой.
— Я бы назвал это наглядным уроком. Этот человек, де Лонгвиль, который, как мне представляется, выполняет поручение принца, хочет, чтобы мы кое-что твердо усвоили.
— Усвоили что? — спросил Билли Гудвин — долговязый парень с вьющимися каштановыми волосами.
— Ну как же — он сам об этом сказал. Он хочет, чтобы мы крепко запомнили, что он без колебаний убьет любого, если мы откажемся делать то, что ему нужно.
— Но что ему нужно? — спросил тощий рыжеволосый мужчина со светлой бородкой, имени которого Эрик не знал. Шо Пи закрыл глаза, словно собрался спать:
— Не знаю, но думаю, что нам будет интересно.
Вдруг Эрик сел и захихикал.
— Ты чего? — спросил Бигго. Смущенным голосом Эрик сказал;
— Я наложил в штаны, — и зашелся истерическим смехом.
— И я тоже, — признался Билли.
Эрик кивнул и внезапно осознал, что не смеется, а плачет. Мать сильно рассердилась бы на него, если б узнала об этом.
За едой они обсуждали свою судьбу.
— По-вашему, эту милую шутку придумал принц? — спросил мужчина со светлой бородкой — родезанец по имени Луи де Савона.
Бигго покачал головой:
— Я неплохо разбираюсь в людях. Этот Робер де Лонгвиль способен на жестокость, если это нужно для его целей, но принц, мне кажется, не такой человек. Нет, как сказал наш кешийский друг…
— Изаланский, — поправил его Шо Пи. — Мы живем в Империи, но мы не кешийцы.
— Не важно, — отмахнулся Бигго. — Так вот, он был совершенно прав: это урок. И теперь мы с вами носим эти штуки, — он помахал куском веревки, свисающей с шеи, — в знак того, что официально мы мертвецы. Что бы ни случилось, мы не должны забывать, что жизнь нам оставлена из милости.
— Не хотелось бы, чтобы им пришлось нам об этом напоминать, — сказал Билли Гудвин и покачал головой. — Боже, не могу даже выразить, о чем я думал, когда выбили ящик у меня из-под ног. Будто я вновь стал ребенком и хочу, чтобы мама спасла меня от чего-то. Просто нет слов, чтобы это описать.
Остальные согласно закивали. Эрик вспомнил, что сам чувствовал в этот момент, и едва не расплакался, но сдержался и, сглотнув слезы, спросил Ру:
— Как ты?
Он ничего не ответил, только мотнул головой, не переставая жевать, и Эрик понял внезапно, что Ру стал другим и теперь сильно отличается от того рубахи-парня, которого Эрик знал в Равенсбурге. И, осознав это, он подумал, изменился ли сам в той же степени, как и его друг.
Позже пришли стражники и молча унесли кувшин и подносы. Скоро камера погрузилась в темноту, но единственный факел за решеткой снаружи оставался незажженным.
— Я думаю, таким способом де Лонгвиль приказывает нам заснуть так быстро, как это возможно, — сказал Бигго.
Шо Пи кивнул:
— Не знаю, что нам предстоит, но утром нас рано поднимут.
Он вытянулся на каменной скамье и закрыл глаза.
— Я не могу спать в собственном дерьме, — сказал Эрик. Он снял сапоги и штаны, отнес их к отхожему месту и отчистил, как мог, не пожалев для этого даже немного воды для питья.
Когда он опять натянул штаны, они были по-прежнему грязными, да теперь еще и мокрыми — но он почувствовал себя лучше уже потому, что постарался это сделать.
Билли Гудвин последовал его примеру, а Ру забился в угол и обхватил себя руками, хотя ночь была достаточно теплой. Эрик понимал, что его друг охвачен таким внутренним холодом, который не в силах был бы отогнать никакой огонь.
Эрик улегся на спину, чувствуя, к собственному удивлению, как его охватывает теплая усталость, словно после хорошего рабочего дня; но он не успел задуматься над тем, откуда взялось это неуместное ощущение, потому что сразу уснул.
— Подъем!
— Живо!
Эрик вскочил, даже не успев проснуться. Ру уже был на ногах и стоял, моргая и щурясь, словно сова, попавшая в луч лампы.
Дверь камеры открылась, и заключенным было приказано выходить. Они выстроились в коридоре в том же порядке, в котором вчера шли на эшафот, и молча ждали, что будет дальше.
— Когда я скомандую «направо», вы как один повернетесь лицом к этой двери. Ясно? — Последнее слово прозвучало уже как команда.
— Напра.., во!
Заключенные повернулись, шаркая, как старики: кандалы не позволяли им высоко поднимать ноги. Дверь в конце коридора открылась, и де Лонгвиль сказал:
— Когда я скомандую «марш», начнете движение с левой ноги. — Он указал на стражника с нашивкой капрала на шлеме. — Вы пойдете за ним, сохраняя строй, и любой, кто потеряет место в строю, через минуту окажется на виселице. Вам ясно?
— Да, сержант де Лонгвиль! — прокричали заключенные.
— Шагом.., марш!
Билли Гудвин, который возглавлял колонну, сделал первый шаг, и стало ясно, что Бигго и Луи не отличают левую ногу от правой; строй моментально превратился в волнистую линию. Так они дошли до капрала, и тот повел их по длинному коридору, ведущему в противоположную сторону от двора, где вчера совершалась казнь. Звеня кандалами, они поднялись по высокой лестнице и оказались непосредственно во дворце. Чиновники и слуги провожали их долгими взглядами, и Эрик смутился, потому что, как и остальные пятеро, был неимоверно грязен и распространял вокруг себя ужасную вонь, от которой его самого мутило.
— Сюда, — показал де Лонгвиль, и Эрик вдруг сообразил, что впервые за два дня он говорит нормальным голосом.
Они вошли в большую комнату, где стояли шесть чанов с горячей водой, каждый в рост человека. Дверь за ними закрылась, и Эрик услышал, как снаружи лязгнул засов. Стражники разомкнули кандалы, и капрал приказал:
— Снимайте ваше тряпье!
Бигго начал было стаскивать с шеи веревку, но де Лонгвиль заорал:
— Свинья, не смей ее трогать! Вы — покойники, и веревки не дадут вам об этом забыть. Снимайте все остальное!
Заключенные разделись, и мальчик-слуга собрал их одежду.
— На вас желают взглянуть важные персоны, — сказал де Лонгвиль, — и я не могу позволить, чтобы вы провоняли им весь дворец. Мне-то наплевать, я низкорожденный, как и вы, свиньи, и не привык нежничать, но другие к этому непривычны. — Он махнул рукой, и мальчики в ливреях, похватав ведра, без предупреждения окатили горячей мыльной водой Бигго и Билли, а потом побежали к чанам за новой порцией. — Мойтесь! — скомандовал де Лонгвиль. — Я хочу, чтобы вы были чистыми, как младенцы!
После того как заключенные соскребли с себя недельный слой грязи, им смазали волосы мазью от вшей, такой едкой, что Эрику показалось, что он прямо сейчас облысеет. Но этого не случилось, и когда с мытьем было покончено, Эрик почувствовал себя так, словно и вправду заново родился. Таким чистым он не был с того вечера накануне убийства Стефана.
Он взглянул на Ру, и тот в ответ кивнул ему и даже выдавил из себя жалкое подобие своей прежней улыбки. Вода капала с мокрой петли у него на шее, он дрожал и обхватил себя руками, чтобы согреться. На теле у Ру почти не было волос, и Эрик поразился, до чего он похож на ребенка.
Заключенным принесли одежду — простые серые рубашки и такие же штаны, а Эрику, как и остальным, у кого была обувь, ее вернули. Бигго и Билли ходили босыми.
Они построились, и де Лонгвиль придирчиво осмотрел каждого.
— Вам разрешается на некоторое время снять кандалы: у тех, кому вас покажут, тонкая натура, им будет не по себе от звона и вида цепей. Но сначала у меня есть к вам кое-какое дело, — сказал он.
Капрал отвел их в маленький дворик. По верху стены стояли арбалетчики, а между ними, через пять человек, — лучники с большими луками.
— Эти ребята там, наверху, — застрельщики, — сказал де Лонгвиль. — За сотню ярдов могут попасть в воробья. Они приглядят, чтобы во время предстоящего вам небольшого урока вы вели себя как полагается. — Он подал знак, и стражник протянул ему меч. — Ну что, подонки, кто-нибудь из вас знает, как этим пользоваться?
Заключенные молча переглянулись.
— Ну-ка, давай ты! — рявкнул де Лонгвиль в лицо Луи де Савоне.
— Я умею обращаться с мечом, сержант, — тихо предупредил тот.
Де Лонгвиль взял меч за лезвие и протянул его Савоне рукояткой вперед.
— Тогда договоримся так. Достань меня клинком — и выйдешь из дворца свободным человеком.
Де Савона помедлил, огляделся, и, отрицательно покачав головой, бросил меч на землю.
— Поднять! — взревел де Лонгвиль. — Когда надо будет что-нибудь положить, я тебе прикажу! Бери этот меч и нападай на меня, иначе я прикажу этому парню, — он указал на одного из застрельщиков, — насадить твой череп на метровую спицу. Понял?
— В любом случае я мертвец, — пожал плечами де Савона.
Де Лонгвиль подошел вплотную к высокому родезанцу:
— Ты что, мне не веришь? — заорал он. — Я сказал, что если убьешь меня, станешь свободным человеком! — Де Савона ничего не ответил, и де Лонгвиль отвесил ему пощечину:
— Ты называешь меня лжецом?
Луи стремительно нагнулся, схватил меч, и, выпрямляясь, сделал выпад. Но де Лонгвиль с легкостью парировал, и внезапно Савона оказался на коленях, а де Лонгвиль — у него за спиной, туго затянув на шее у родезанца петлю. Луи хрипел, стараясь набрать побольше воздуха, а де Лонгвиль тем временем говорил:
— Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: любой человек, которого вы встретите с этого момента, лучше вас. Каждый может обезоружить вас, словно детишек. Каждый побывал во многих боях, и каждый имеет право любому из вас перерезать глотку, задушить, затоптать до смерти и вообще убить любым понравившимся ему способом, если вы вздумаете хотя бы пукнуть без моего разрешения. Ясно?
Заключенные что-то невнятно забормотали, и он проорал:
— Не слышу! — Де Савона начал багроветь. — Если он сдохнет до того, как я вас услышу, вас всех повесят.
— Да, сержант де Лонгвиль! — крикнули заключенные, и де Лонгвиль ослабил петлю. Родезанец рухнул в песок и с минуту лежал, жадно глотая воздух. Потом он встал и, пошатываясь, занял свое место в строю.
— Помните, каждый человек, которого вы встретите с этой минуты, — ваш командир.
Де Лонгвиль отдал приказ, и капрал повел заключенных обратно во дворец, во внутренние покои. Их привели в небольшую комнату, и там они увидели принца Крондорского, герцога Джеймса, а еще — ту странную женщину, которая приходила в тюрьму, и нескольких придворных.
У женщины была напряженная поза, словно ей было неприятно здесь находиться; она поочередно вгляделась в лица заключенных и чуть заметно вздрогнула, когда смотрела на Шо Пи. Казалось, между ними возникла немая связь. Наконец она повернулась к лорду Джеймсу и сказала:
— Думаю, эти люди сделают то, что вам нужно, сир. Я могу быть свободна?
— Я понимаю, как это для вас тяжело, миледи, и я вам очень признателен, — сказал принц Крондорский. — Вы можете удалиться.
Герцог быстро прошептал что-то женщине, она кивнула и вышла.
— Сир, мертвецы доставлены, — сказал де Лонгвиль.
— Бобби, вы затеяли это с согласия моего отца, но что до меня, то я до сих пор сомневаюсь… — сказал принц.
— Ники, ты просто не видел, на что способны эти змеи, — сказал лорд Джеймс. — Ты был в море, когда Кэлис и Бобби предложили свой план, и Арута с ним согласился. И ты бы до сих пор плавал, если бы не умер твой отец. Ни на миг не сомневайся, это действительно необходимо.
Принц сел и, вертя в руках браслет — символ власти, — принялся внимательно разглядывать заключенных. Они молча ждали. Принц изучал их довольно долго и наконец спросил:
— Неужели это действительно было необходимо?
— Да, — ответил лорд Джеймс. — Каждый из них с легкостью солгал бы, что готов служить верой и правдой. Когда у тебя из-под ног выбивают ящик, ты родную мать продашь. Но из всех осужденных на смерть этим шестерым можно больше всего доверять.
Никлас еще раз вгляделся в лица заключенных:
— Я по-прежнему не вижу необходимости в этом спектакле на эшафоте. Это было излишне жестоко.
— Прошу прощения, сир, но теперь эти люди официально мертвы. И я достаточно хорошо вбил им это в головы. Они знают, что мы можем привести приговор в исполнение в любую минуту, и отчаянно хотят остаться в живых, — сказал де Лонгвиль.
— А что насчет кешийца? — спросил принц.
— Это несколько особый случай, но моя жена чувствует, что кешиец понадобится, — ответил Джеймс.
Принц откинулся назад и шумно вздохнул.
— Меня с трудом уговорили сесть на престол, пока принц Патрик не подрастет и не займет его. Еще три года, и я с облегчением вернусь в море. Я моряк, черт побери. За двадцать лет я не провел в порту и месяца. Это правление…
Глаза лорда Джеймса весело блеснули, и на мгновение он показался моложе, чем был.
— Ты говоришь совсем как Амос, — улыбнулся он.
Принц покачал головой, и легкая улыбка тронула его губы.
— Еще бы. Амос научил меня всему, что должен уметь моряк. — Он поглядел на заключенных. — Им уже сказали?
— Сир, для этого их сюда привели, — ответил Робер де Лонгвиль.
Принц кивнул лорду Джеймсу, и тот начал:
— Каждому из вас дается маленький шанс. Слушайте внимательно, чтобы уяснить себе ставку. По милости и великодушию его высочества вы получили отсрочку. Вы не помилованы, и наказание вам не смягчено. Это понятно? — вставил де Лонгвиль.
Заключенные, переглянувшись, кивнули.
— Вы все умрете. Вопрос только, как и когда, — сказал Джеймс.
— В интересах Королевства требуется кое-что сделать. Для этого нам нужны отчаянные люди, и с этой целью мы поставили вас на край смерти, а теперь предлагаем вам этот шанс, — опять заговорил Робер де Лонгвиль. — Любой, кто в душе готов предстать перед Богиней Смерти, может сказать об этом прямо сейчас, и его немедленно отведут на виселицу и повесят. Если кто-то хочет избавиться от забот — прошу. — Он оглядел заключенных, но ни один из них, даже набожный Бигго, ничего не сказал. — Отлично. После того как вы пройдете необходимую подготовку, мы с вами обогнем полсвета и попадем в такие места, где бывали немногие, а вернуться посчастливилось вообще единицам. И там, и по пути туда у вас будет немало поводов чертовски пожалеть, что сегодня вы не выбрали виселицу. Но если нам каким-то образом удастся пройти через все, что нас ожидает, и вернуться в Крондор…
— Ваши приговоры пересмотрят, и вы будете либо помилованы, либо условно освобождены, в зависимости от того, какие рекомендации представит мне лорд Джеймс, — сказал Никлас.
— А это, в свою очередь, будет зависеть от рекомендаций, данных вашими начальниками, — добавил лорд Джеймс. — Поэтому если вы питаете надежды в один прекрасный день вновь обрести свободу, делайте то, что вам прикажут.
Принц кивнул, подтверждая его слова, и де Лонгвиль скомандовал:
— Кругом!
Заключенные повернулись, и де Лонгвиль повел их из комнаты. Но вместо камеры их привели во дворик, где уже стояла крытая повозка. Из небольших ворот выехал кавалерийский отряд, и де Лонгвиль приказал заключенным:
— Залезайте!
Они подчинились, и стражники быстро приковали каждого к железным кольцам под сиденьями. Де Лонгвиль вскочил на лошадь и дал приказ отправляться. Повозка в сопровождении конвоя выехала за пределы дворца и покатила по городу. Подковы звонко били по мостовой, лошади весело фыркали. Эрик поглядел на солнце; было уже далеко за полдень, а казалось, совсем недавно он смотрел в рассветное небо. Как много событий случилось за эти часы!
Солнце разогнало утренний туман, и погожий осенний день был в полном разгаре. Теплые лучи ласкали Эрику щеки; свежий бриз, пахнущий солью, доносил до него крики чаек.
Внезапно к Эрику вернулся тот панический ужас, который охватил его, когда грубые руки поставили его под петлю; он почувствовал, что задыхается, и неожиданно, потеряв контроль над собой, зарыдал.
Ру взглянул на него и кивнул; по его лицу тоже текли слезы, но ни один человек в повозке — ни солдаты, ни заключенные — не проронил ни слова. Через несколько минут Эрик взял себя в руки и, подставив мокрое лицо океанскому ветру, дал себе клятву никогда больше так не пугаться.
Глава 9. ЗАКАЛКА
— Смотри, кешиец, и пусть это будет для тебя уроком. Потом он коротко кивнул стражникам на эшафоте и приказал:
— Вздернуть их!
Сильный удар выбил из-под ног Эрика ящик. Эрик со свистом втянул в себя воздух — как можно больше, до боли в ребрах — и, услышав полный ужаса вопль Ру, полетел вниз.
Небо завертелось над головой. Единственная мысль Эрика была об этой синеве наверху, а когда веревка натянулась, он услышал собственный крик: «Мама!» Внезапный рывок, и петля обожгла кожу, потом второй.., и он полетел дальше. Не было ни треска ломающихся позвонков, ни удушья — только тупой удар, который чуть не вышиб из Эрика дух, когда он со всего маху врезался в неструганые доски эшафота.
— Поставьте их на ноги! — резко скомандовал Робер де Лонгвиль.
Грубые руки подняли Эрика. Ошеломленный, он огляделся, не понимая, куда попал — и увидел остальных, таких же живых, изумленных и ошарашенных, как и он сам. Ру хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба; на лице у него расплывался синяк от удара о доски. Глаза его распухли и покраснели, по лицу текли слезы.
Бигго озирался по сторонам, словно разочарованный тем, что чья-то злая шутка лишила его встречи с Богиней Смерти. Падая, он рассек лоб, и лицо его было залито кровью. Рядом с ним стоял Билли Гудвин. Он закрыл глаза и хрипел так, будто все еще задыхался. Последний приговоренный, имени которого Эрик не знал, стоял у дальнего края эшафота и молчал, исподлобья глядя перед собой.
— Слушайте, свиньи! — прокричал Робер де Лонгвиль. — Вы — мертвецы! — Глаза его переходили с лица на лицо. — Вы меня понимаете? — заорал он еще громче. Все дружно кивнули, хотя никто ничего не понимал. — Официально вы покойники. И любого, кто сомневается, я могу вздернуть снова, но на этот раз веревка будет привязана прочно. Или, если это вам больше нравится, я перережу ему глотку. — Он обернулся к кешийцу:
— Марш к остальным!
Закованных в кандалы людей грубо столкнули вниз и выстроили рядом с телами повешенных. Солдаты обрезали веревки, оставив у каждого на шее петлю, и надели такую же петлю на Шо Пи.
— Они будут на вас, пока я не скажу вам их снять! — прокричал де Лонгвиль и медленно прошелся вдоль строя, глядя в глаза то одному, то другому. — Вы принадлежите мне! Вы даже не рабы! У рабов есть права! У вас нет никаких прав. С этой минуты вы дышите, пока я этого хочу. Если я решу, что вы зря тратите мой воздух, то прикажу затянуть эти петли, и вы прекратите дышать. Вам понятно?
Несколько человек кивнули, а Эрик тихо сказал:
— Да.
— Когда я задаю вопрос, вы должны отвечать громко, чтобы мне было слышно! Понятно? — проревел де Лонгвиль. На этот раз все шестеро ответили:
— Да.
Де Лонгвиль повернулся и снова начал прохаживаться вдоль строя.
— Я жду!
И тогда именно Эрик сказал:
— Да, сэр!
Де Лонгвиль остановился и наклонился вплотную к нему.
— Сэр! Жабы, я для вас больше чем сэр! Для любого из вас я больше, чем мать, жена, отец или брат! С сегодняшнего дня я — ваш бог! Если я щелкну пальцами, вы тут же станете настоящими мертвецами. Итак, когда я задаю вопрос, вы должны отвечать: «Да, сержант де Лонгвиль!» Ясно?
— Да, сержант де Лонгвиль! — ответил нестройный хор.
— А теперь, свиньи, закиньте эту падаль в телегу, — приказал де Лонгвиль.
— Каждому по мертвецу.
Бигго шагнул вперед, поднял тело Ловчилы Тома, как поднял бы ребенка, и положил на телегу. Двое могильщиков оттащили тело от края, освобождая место для следующего.
Поднимая покойника, Эрик старался вспомнить его имя или хотя бы преступление — и не смог. Он отнес труп к телеге и, отходя, все смотрел в лицо мертвецу. Они провели в одной камере два дня и даже, возможно, беседовали, но он никак не мог узнать этого человека.
Ру посмотрел на труп у своих ног, потом сделал попытку его поднять. Он застонал от натуги, и слезы фонтаном брызнули из его глаз. Чуть помедлив, Эрик шагнул к нему, чтобы помочь.
— Фон Даркмур, назад, — приказал де Лонгвиль.
— Он не сможет, — хрипло сказал Эрик хриплым голосом, коснувшись рукой обожженной веревкой шеи. Глаза де Лонгвиля угрожающе сузились, и Эрик быстро добавил:
— Сержант де Лонгвиль.
— Ничего, постарается, — сказал де Лонгвиль. — А нет — так будет первым из вас, кто снова попадет туда. — Кинжалом, неизвестно как оказавшимся в его руке, он показал на эшафот.
Эрик смотрел, как Ру, выбиваясь из сил, пытается дотащить труп до телеги, но не может даже сдвинуть его с места. Эти десять футов, наверное, казались ему милей. Он никогда не был сильным, а сейчас и подавно. Руки его были словно тряпичные, ноги подкашивались.
Наконец он сдвинул мертвое тело сначала на фут, затем на два, на мгновение замер, потом протащил его еще на фут. С кряхтением, словно волок в гору доспехи, Ру тянул, пока не дотащил труп до повозки, — и там упал на колени.
Де Лонгвиль наклонился над ним и, когда их лица оказались на одном уровне, заорал:
— Что? Да ты никак ждешь, что эти честные трудяги спустятся и доделают за тебя твою работу? — Ру взглянул на него, молча моля о смерти. Де Лонгвиль схватил его за волосы и, рывком поставив на ноги, прижал к его горлу кинжал.
— И не надейся, свинья! — рявкнул он, словно прочитав его мысли. — Ты принадлежишь мне и подохнешь только тогда, когда я скажу, что это доставит мне удовольствие. И не раньше, понял, ты, тощий ублюдок? А если ты вздумаешь сдохнуть раньше, я ворвусь в палаты Богини Смерти и выдерну тебя обратно — чтобы самому прикончить тебя здесь. Я взрежу тебе живот и пообедаю твоей печенью, если не будешь делать то, что я прикажу. А теперь — грузи эту падаль в телегу!
Ру отшатнулся и, ударившись о колесо, едва не упал снова. Он наклонился, подсунул руки под труп и напряг мускулы.
— Нет, парень, ты мне не подходишь! — взревел де Лонгвиль. — Если не закинешь его, когда я досчитаю до десяти, я, слизняк, вырежу тебе сердце у всех на глазах! Раз!
С застывшим от ужаса лицом Ру сделал еще одно усилие. «Два!» Он упал на колени и, прижав к себе труп, стал медленно подниматься. «Три!»
Ру распрямил ноги, развернулся всем телом и труп повис на краю телеги. «Четыре!» Ру сделал глубокий вдох, снова напрягся, и верхняя часть трупа перевесилась через борт. «Пять!» Ру быстро нагнулся и обхватил труп за бедра. Последним усилием он пихнул его вверх и рухнул, привалившись к задку телеги.
— Шесть! — проорал де Лонгвиль, наклоняясь над ним.
Ру поднял голову и увидел, что ноги мертвеца еще перевешиваются через борт. При счете «Семь!» он заставил себя встать и всем телом навалился на них.
Ру полувтолкнул, полувкатил мертвеца в телегу, когда де Лонгвиль досчитал до восьми.
После этого он потерял сознание.
Эрик шагнул вперед. Де Лонгвиль обернулся, сделал короткий шаг ему навстречу — и резкий удар бросил Эрика на колени. Нагнув голову, Робер де Лонгвиль поглядел ему в глаза:
— Запомни, падаль: что бы ни случилось с твоими друзьями, ты будешь делать то, что тебе прикажут, и тогда, когда тебе прикажут, — и ничего больше. Это твой первый урок, и если ты его не усвоишь, то еще до заката будешь кормить ворон. — Он выпрямился и скомандовал:
— Увести их в камеру!
Все нестройной шеренгой поплелись обратно, по-прежнему не понимая, что же произошло. У Эрика звенело в ушах от удара. Он с трудом повернул голову и увидел, что два стражника подняли Ру и тащат за остальными.
Заключенных снова втолкнули в камеру, следом за ними бросили Ру, и дверь со стуком захлопнулась.
Шо Пи подошел к Ру и, осмотрев его, сказал:
— Он придет в себя. Это от страха и потрясения. — Кешиец повернулся к Эрику и улыбнулся. В его глазах плясал странный огонек:
— Не говорил ли я тебе, что все может обернуться иначе?
— Но как? — спросил Бигто. — И к чему было ломать эту комедию?
Кешиец уселся, скрестив ноги перед собой.
— Я бы назвал это наглядным уроком. Этот человек, де Лонгвиль, который, как мне представляется, выполняет поручение принца, хочет, чтобы мы кое-что твердо усвоили.
— Усвоили что? — спросил Билли Гудвин — долговязый парень с вьющимися каштановыми волосами.
— Ну как же — он сам об этом сказал. Он хочет, чтобы мы крепко запомнили, что он без колебаний убьет любого, если мы откажемся делать то, что ему нужно.
— Но что ему нужно? — спросил тощий рыжеволосый мужчина со светлой бородкой, имени которого Эрик не знал. Шо Пи закрыл глаза, словно собрался спать:
— Не знаю, но думаю, что нам будет интересно.
Вдруг Эрик сел и захихикал.
— Ты чего? — спросил Бигго. Смущенным голосом Эрик сказал;
— Я наложил в штаны, — и зашелся истерическим смехом.
— И я тоже, — признался Билли.
Эрик кивнул и внезапно осознал, что не смеется, а плачет. Мать сильно рассердилась бы на него, если б узнала об этом.
***
Ру очнулся, когда принесли еду. К общему удивлению, ее было не только много — она была еще и хорошей. До казни их кормили овощами, тушенными в крепком мясном бульоне, а теперь принесли еще сыр и мясо, а хлеб был густо намазан маслом. Вместо обычного ведра с водой каждому выдали оловянную кружку и на всех большой кувшин с белым вином: достаточно, чтобы утолить жажду и прийти в себя, но явно мало, чтобы кто-нибудь захмелел.За едой они обсуждали свою судьбу.
— По-вашему, эту милую шутку придумал принц? — спросил мужчина со светлой бородкой — родезанец по имени Луи де Савона.
Бигго покачал головой:
— Я неплохо разбираюсь в людях. Этот Робер де Лонгвиль способен на жестокость, если это нужно для его целей, но принц, мне кажется, не такой человек. Нет, как сказал наш кешийский друг…
— Изаланский, — поправил его Шо Пи. — Мы живем в Империи, но мы не кешийцы.
— Не важно, — отмахнулся Бигго. — Так вот, он был совершенно прав: это урок. И теперь мы с вами носим эти штуки, — он помахал куском веревки, свисающей с шеи, — в знак того, что официально мы мертвецы. Что бы ни случилось, мы не должны забывать, что жизнь нам оставлена из милости.
— Не хотелось бы, чтобы им пришлось нам об этом напоминать, — сказал Билли Гудвин и покачал головой. — Боже, не могу даже выразить, о чем я думал, когда выбили ящик у меня из-под ног. Будто я вновь стал ребенком и хочу, чтобы мама спасла меня от чего-то. Просто нет слов, чтобы это описать.
Остальные согласно закивали. Эрик вспомнил, что сам чувствовал в этот момент, и едва не расплакался, но сдержался и, сглотнув слезы, спросил Ру:
— Как ты?
Он ничего не ответил, только мотнул головой, не переставая жевать, и Эрик понял внезапно, что Ру стал другим и теперь сильно отличается от того рубахи-парня, которого Эрик знал в Равенсбурге. И, осознав это, он подумал, изменился ли сам в той же степени, как и его друг.
Позже пришли стражники и молча унесли кувшин и подносы. Скоро камера погрузилась в темноту, но единственный факел за решеткой снаружи оставался незажженным.
— Я думаю, таким способом де Лонгвиль приказывает нам заснуть так быстро, как это возможно, — сказал Бигго.
Шо Пи кивнул:
— Не знаю, что нам предстоит, но утром нас рано поднимут.
Он вытянулся на каменной скамье и закрыл глаза.
— Я не могу спать в собственном дерьме, — сказал Эрик. Он снял сапоги и штаны, отнес их к отхожему месту и отчистил, как мог, не пожалев для этого даже немного воды для питья.
Когда он опять натянул штаны, они были по-прежнему грязными, да теперь еще и мокрыми — но он почувствовал себя лучше уже потому, что постарался это сделать.
Билли Гудвин последовал его примеру, а Ру забился в угол и обхватил себя руками, хотя ночь была достаточно теплой. Эрик понимал, что его друг охвачен таким внутренним холодом, который не в силах был бы отогнать никакой огонь.
Эрик улегся на спину, чувствуя, к собственному удивлению, как его охватывает теплая усталость, словно после хорошего рабочего дня; но он не успел задуматься над тем, откуда взялось это неуместное ощущение, потому что сразу уснул.
***
— Подъем, засранцы! — заорал де Лонгвиль, и заключенные зашевелились. Камера внезапно взорвалась грохотом — стражники принялись стучать щитами по решеткам и кричать:— Подъем!
— Живо!
Эрик вскочил, даже не успев проснуться. Ру уже был на ногах и стоял, моргая и щурясь, словно сова, попавшая в луч лампы.
Дверь камеры открылась, и заключенным было приказано выходить. Они выстроились в коридоре в том же порядке, в котором вчера шли на эшафот, и молча ждали, что будет дальше.
— Когда я скомандую «направо», вы как один повернетесь лицом к этой двери. Ясно? — Последнее слово прозвучало уже как команда.
— Напра.., во!
Заключенные повернулись, шаркая, как старики: кандалы не позволяли им высоко поднимать ноги. Дверь в конце коридора открылась, и де Лонгвиль сказал:
— Когда я скомандую «марш», начнете движение с левой ноги. — Он указал на стражника с нашивкой капрала на шлеме. — Вы пойдете за ним, сохраняя строй, и любой, кто потеряет место в строю, через минуту окажется на виселице. Вам ясно?
— Да, сержант де Лонгвиль! — прокричали заключенные.
— Шагом.., марш!
Билли Гудвин, который возглавлял колонну, сделал первый шаг, и стало ясно, что Бигго и Луи не отличают левую ногу от правой; строй моментально превратился в волнистую линию. Так они дошли до капрала, и тот повел их по длинному коридору, ведущему в противоположную сторону от двора, где вчера совершалась казнь. Звеня кандалами, они поднялись по высокой лестнице и оказались непосредственно во дворце. Чиновники и слуги провожали их долгими взглядами, и Эрик смутился, потому что, как и остальные пятеро, был неимоверно грязен и распространял вокруг себя ужасную вонь, от которой его самого мутило.
— Сюда, — показал де Лонгвиль, и Эрик вдруг сообразил, что впервые за два дня он говорит нормальным голосом.
Они вошли в большую комнату, где стояли шесть чанов с горячей водой, каждый в рост человека. Дверь за ними закрылась, и Эрик услышал, как снаружи лязгнул засов. Стражники разомкнули кандалы, и капрал приказал:
— Снимайте ваше тряпье!
Бигго начал было стаскивать с шеи веревку, но де Лонгвиль заорал:
— Свинья, не смей ее трогать! Вы — покойники, и веревки не дадут вам об этом забыть. Снимайте все остальное!
Заключенные разделись, и мальчик-слуга собрал их одежду.
— На вас желают взглянуть важные персоны, — сказал де Лонгвиль, — и я не могу позволить, чтобы вы провоняли им весь дворец. Мне-то наплевать, я низкорожденный, как и вы, свиньи, и не привык нежничать, но другие к этому непривычны. — Он махнул рукой, и мальчики в ливреях, похватав ведра, без предупреждения окатили горячей мыльной водой Бигго и Билли, а потом побежали к чанам за новой порцией. — Мойтесь! — скомандовал де Лонгвиль. — Я хочу, чтобы вы были чистыми, как младенцы!
После того как заключенные соскребли с себя недельный слой грязи, им смазали волосы мазью от вшей, такой едкой, что Эрику показалось, что он прямо сейчас облысеет. Но этого не случилось, и когда с мытьем было покончено, Эрик почувствовал себя так, словно и вправду заново родился. Таким чистым он не был с того вечера накануне убийства Стефана.
Он взглянул на Ру, и тот в ответ кивнул ему и даже выдавил из себя жалкое подобие своей прежней улыбки. Вода капала с мокрой петли у него на шее, он дрожал и обхватил себя руками, чтобы согреться. На теле у Ру почти не было волос, и Эрик поразился, до чего он похож на ребенка.
Заключенным принесли одежду — простые серые рубашки и такие же штаны, а Эрику, как и остальным, у кого была обувь, ее вернули. Бигго и Билли ходили босыми.
Они построились, и де Лонгвиль придирчиво осмотрел каждого.
— Вам разрешается на некоторое время снять кандалы: у тех, кому вас покажут, тонкая натура, им будет не по себе от звона и вида цепей. Но сначала у меня есть к вам кое-какое дело, — сказал он.
Капрал отвел их в маленький дворик. По верху стены стояли арбалетчики, а между ними, через пять человек, — лучники с большими луками.
— Эти ребята там, наверху, — застрельщики, — сказал де Лонгвиль. — За сотню ярдов могут попасть в воробья. Они приглядят, чтобы во время предстоящего вам небольшого урока вы вели себя как полагается. — Он подал знак, и стражник протянул ему меч. — Ну что, подонки, кто-нибудь из вас знает, как этим пользоваться?
Заключенные молча переглянулись.
— Ну-ка, давай ты! — рявкнул де Лонгвиль в лицо Луи де Савоне.
— Я умею обращаться с мечом, сержант, — тихо предупредил тот.
Де Лонгвиль взял меч за лезвие и протянул его Савоне рукояткой вперед.
— Тогда договоримся так. Достань меня клинком — и выйдешь из дворца свободным человеком.
Де Савона помедлил, огляделся, и, отрицательно покачав головой, бросил меч на землю.
— Поднять! — взревел де Лонгвиль. — Когда надо будет что-нибудь положить, я тебе прикажу! Бери этот меч и нападай на меня, иначе я прикажу этому парню, — он указал на одного из застрельщиков, — насадить твой череп на метровую спицу. Понял?
— В любом случае я мертвец, — пожал плечами де Савона.
Де Лонгвиль подошел вплотную к высокому родезанцу:
— Ты что, мне не веришь? — заорал он. — Я сказал, что если убьешь меня, станешь свободным человеком! — Де Савона ничего не ответил, и де Лонгвиль отвесил ему пощечину:
— Ты называешь меня лжецом?
Луи стремительно нагнулся, схватил меч, и, выпрямляясь, сделал выпад. Но де Лонгвиль с легкостью парировал, и внезапно Савона оказался на коленях, а де Лонгвиль — у него за спиной, туго затянув на шее у родезанца петлю. Луи хрипел, стараясь набрать побольше воздуха, а де Лонгвиль тем временем говорил:
— Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: любой человек, которого вы встретите с этого момента, лучше вас. Каждый может обезоружить вас, словно детишек. Каждый побывал во многих боях, и каждый имеет право любому из вас перерезать глотку, задушить, затоптать до смерти и вообще убить любым понравившимся ему способом, если вы вздумаете хотя бы пукнуть без моего разрешения. Ясно?
Заключенные что-то невнятно забормотали, и он проорал:
— Не слышу! — Де Савона начал багроветь. — Если он сдохнет до того, как я вас услышу, вас всех повесят.
— Да, сержант де Лонгвиль! — крикнули заключенные, и де Лонгвиль ослабил петлю. Родезанец рухнул в песок и с минуту лежал, жадно глотая воздух. Потом он встал и, пошатываясь, занял свое место в строю.
— Помните, каждый человек, которого вы встретите с этой минуты, — ваш командир.
Де Лонгвиль отдал приказ, и капрал повел заключенных обратно во дворец, во внутренние покои. Их привели в небольшую комнату, и там они увидели принца Крондорского, герцога Джеймса, а еще — ту странную женщину, которая приходила в тюрьму, и нескольких придворных.
У женщины была напряженная поза, словно ей было неприятно здесь находиться; она поочередно вгляделась в лица заключенных и чуть заметно вздрогнула, когда смотрела на Шо Пи. Казалось, между ними возникла немая связь. Наконец она повернулась к лорду Джеймсу и сказала:
— Думаю, эти люди сделают то, что вам нужно, сир. Я могу быть свободна?
— Я понимаю, как это для вас тяжело, миледи, и я вам очень признателен, — сказал принц Крондорский. — Вы можете удалиться.
Герцог быстро прошептал что-то женщине, она кивнула и вышла.
— Сир, мертвецы доставлены, — сказал де Лонгвиль.
— Бобби, вы затеяли это с согласия моего отца, но что до меня, то я до сих пор сомневаюсь… — сказал принц.
— Ники, ты просто не видел, на что способны эти змеи, — сказал лорд Джеймс. — Ты был в море, когда Кэлис и Бобби предложили свой план, и Арута с ним согласился. И ты бы до сих пор плавал, если бы не умер твой отец. Ни на миг не сомневайся, это действительно необходимо.
Принц сел и, вертя в руках браслет — символ власти, — принялся внимательно разглядывать заключенных. Они молча ждали. Принц изучал их довольно долго и наконец спросил:
— Неужели это действительно было необходимо?
— Да, — ответил лорд Джеймс. — Каждый из них с легкостью солгал бы, что готов служить верой и правдой. Когда у тебя из-под ног выбивают ящик, ты родную мать продашь. Но из всех осужденных на смерть этим шестерым можно больше всего доверять.
Никлас еще раз вгляделся в лица заключенных:
— Я по-прежнему не вижу необходимости в этом спектакле на эшафоте. Это было излишне жестоко.
— Прошу прощения, сир, но теперь эти люди официально мертвы. И я достаточно хорошо вбил им это в головы. Они знают, что мы можем привести приговор в исполнение в любую минуту, и отчаянно хотят остаться в живых, — сказал де Лонгвиль.
— А что насчет кешийца? — спросил принц.
— Это несколько особый случай, но моя жена чувствует, что кешиец понадобится, — ответил Джеймс.
Принц откинулся назад и шумно вздохнул.
— Меня с трудом уговорили сесть на престол, пока принц Патрик не подрастет и не займет его. Еще три года, и я с облегчением вернусь в море. Я моряк, черт побери. За двадцать лет я не провел в порту и месяца. Это правление…
Глаза лорда Джеймса весело блеснули, и на мгновение он показался моложе, чем был.
— Ты говоришь совсем как Амос, — улыбнулся он.
Принц покачал головой, и легкая улыбка тронула его губы.
— Еще бы. Амос научил меня всему, что должен уметь моряк. — Он поглядел на заключенных. — Им уже сказали?
— Сир, для этого их сюда привели, — ответил Робер де Лонгвиль.
Принц кивнул лорду Джеймсу, и тот начал:
— Каждому из вас дается маленький шанс. Слушайте внимательно, чтобы уяснить себе ставку. По милости и великодушию его высочества вы получили отсрочку. Вы не помилованы, и наказание вам не смягчено. Это понятно? — вставил де Лонгвиль.
Заключенные, переглянувшись, кивнули.
— Вы все умрете. Вопрос только, как и когда, — сказал Джеймс.
— В интересах Королевства требуется кое-что сделать. Для этого нам нужны отчаянные люди, и с этой целью мы поставили вас на край смерти, а теперь предлагаем вам этот шанс, — опять заговорил Робер де Лонгвиль. — Любой, кто в душе готов предстать перед Богиней Смерти, может сказать об этом прямо сейчас, и его немедленно отведут на виселицу и повесят. Если кто-то хочет избавиться от забот — прошу. — Он оглядел заключенных, но ни один из них, даже набожный Бигго, ничего не сказал. — Отлично. После того как вы пройдете необходимую подготовку, мы с вами обогнем полсвета и попадем в такие места, где бывали немногие, а вернуться посчастливилось вообще единицам. И там, и по пути туда у вас будет немало поводов чертовски пожалеть, что сегодня вы не выбрали виселицу. Но если нам каким-то образом удастся пройти через все, что нас ожидает, и вернуться в Крондор…
— Ваши приговоры пересмотрят, и вы будете либо помилованы, либо условно освобождены, в зависимости от того, какие рекомендации представит мне лорд Джеймс, — сказал Никлас.
— А это, в свою очередь, будет зависеть от рекомендаций, данных вашими начальниками, — добавил лорд Джеймс. — Поэтому если вы питаете надежды в один прекрасный день вновь обрести свободу, делайте то, что вам прикажут.
Принц кивнул, подтверждая его слова, и де Лонгвиль скомандовал:
— Кругом!
Заключенные повернулись, и де Лонгвиль повел их из комнаты. Но вместо камеры их привели во дворик, где уже стояла крытая повозка. Из небольших ворот выехал кавалерийский отряд, и де Лонгвиль приказал заключенным:
— Залезайте!
Они подчинились, и стражники быстро приковали каждого к железным кольцам под сиденьями. Де Лонгвиль вскочил на лошадь и дал приказ отправляться. Повозка в сопровождении конвоя выехала за пределы дворца и покатила по городу. Подковы звонко били по мостовой, лошади весело фыркали. Эрик поглядел на солнце; было уже далеко за полдень, а казалось, совсем недавно он смотрел в рассветное небо. Как много событий случилось за эти часы!
Солнце разогнало утренний туман, и погожий осенний день был в полном разгаре. Теплые лучи ласкали Эрику щеки; свежий бриз, пахнущий солью, доносил до него крики чаек.
Внезапно к Эрику вернулся тот панический ужас, который охватил его, когда грубые руки поставили его под петлю; он почувствовал, что задыхается, и неожиданно, потеряв контроль над собой, зарыдал.
Ру взглянул на него и кивнул; по его лицу тоже текли слезы, но ни один человек в повозке — ни солдаты, ни заключенные — не проронил ни слова. Через несколько минут Эрик взял себя в руки и, подставив мокрое лицо океанскому ветру, дал себе клятву никогда больше так не пугаться.
Глава 9. ЗАКАЛКА
Эрик охнул.
Скользя и оступаясь, он волок вверх по склону мешок со щебнем. Шестеро заключенных уже насыпали целый курган щебенки, но конца этой работе не было видно.
Дойдя до вершины, Эрик тяжело перевел дыхание, сбросил мешок с плеча и отер пот, струящийся по лицу. Нагнувшись, он перевернул мешок, и снизу раздался взрыв ругани: щебень посыпался на тех, кто шел за ним, заставляя их уворачиваться.
Скользя и оступаясь, он волок вверх по склону мешок со щебнем. Шестеро заключенных уже насыпали целый курган щебенки, но конца этой работе не было видно.
Дойдя до вершины, Эрик тяжело перевел дыхание, сбросил мешок с плеча и отер пот, струящийся по лицу. Нагнувшись, он перевернул мешок, и снизу раздался взрыв ругани: щебень посыпался на тех, кто шел за ним, заставляя их уворачиваться.