Фэйзер Джейн. Невеста-заложница

   Вокруг Руфуса Декатура сплотилась целая банда головорезов. Слухи о его отчаянных выходках наводнили округу, и сложенных про него легенд хватило бы на несколько жизней. Несмотря на то что Декатур был настоящим разбойником и верховодил такими же отпетыми, как и он сам, простой народ относился к нему с удивительной любовью, на которую Руфус отвечал с неизменной добротой и щедростью. Он никогда не требовал от бедняков чего-то против их воли и всегда приходил на помощь в час нужды. Несмотря на изначально предвзятое мнение о Руфусе, Като не мог не признать, что опальный род Декатуров оставался такой же надежной опорой для своих подданных, какой являлся в годы процветания и славы.
   Декатур был милосерден и щедр — если только это не касалось Грэнвиллов. Тогда его гнев и жестокость не знали границ. Он налетал как ураган и оставлял за собой одни руины — и никогда не упускал возможности нанести удар побольнее, если знал, что этим он причинит зло Грэнвиллу.
   За всю свою сознательную жизнь Като ни дня не мог не думать о Руфусе Декатуре. Они были сверстниками. И оба горячо любили своих родителей. Вот только Като после кончины отца получил в наследство громкий титул и право на владение обширными землями вдоль границы и родовым замком — в отличие от Руфуса, чей титул превратился в пустой звук, чье родовое гнездо было разорено и чей отец предпочел грех самоубийства неправедному суду и медленному угасанию в тюремном застенке.
   Като понимал, что в глазах Руфуса Декатура грехи его отца перешли к нему вместе с наследством. Родитель слыл человеком горячим и скорым на расправу, особенно в вопросах преданности и чести. И стоило Уильяму Декатуру открыто осудить поступки короля Якова и попытаться составить заговор с целью удалить от короля советников, исподволь разрушавших его страну, Джордж Грэнвилл не колеблясь осудил своего старого близкого друга. Поскольку он носил звание маршала приграничных земель, именно ему вменялось в обязанность арестовать предателя и свершить над ним королевский суд — что он и попытался сделать со свойственной ему решимостью.
   Като сомневался, что смог бы повторить поступки своего отца в подобной ситуации, поскольку не унаследовал его убежденности в своей правоте и вечно мучился сомнениями, имея обычай рассматривать дело с разных сторон. Однако маркиз ни минуты не сомневался, что для Руфуса Декатура вопрос решен раз и навсегда и он идет к своей цели напрямик и без колебаний. Уильям Декатур погиб, а его семья угодила в опалу благодаря Джорджу Грэнвиллу — и Руфус будет мстить во что бы то ни стало. Для него вражда с сыном Джорджа Грэнвилла — вопрос личной чести, он будет биться до конца, пусть даже и против собственной воли.
   И коль скоро Руфус Декатур решит вступить в гражданскую войну на стороне врагов Като Грэнвилла, это только подольет масла в огонь.
   В глубине души Като даже хотел встретиться со своим врагом лицом к лицу на поле брани. По крайней мере смертельному поединку между солдатами двух воюющих армий можно будет дать хотя бы мало-мальски приемлемое и логичное объяснение!

Глава 2

   —Куда ты собрался, Руфус? — Сонный и слегка обиженный голос раздавался из-под вороха наваленных на постель одеял. Не желая вылезать из теплой норы, женщина едва выглядывала, опираясь на локоть. Загрубевшая от работы маленькая рука откинула прядь густых темных волос.
   — У меня полно дел, Мегги. И ты отлично это знаешь. — Руфус Декатур проломил ледяную корку в тазу для умывания и окатил себе голову, постанывая от холода и удовольствия. Он так затряс мокрой шевелюрой, что брызги полетели во все стороны. Женщина с невнятным ругательством поспешила спрятаться обратно под одеяло.
   Не обращая внимания на ее возмущение и жалобы, Руфус энергично вытирал мокрые волосы, и в конце концов, Мегги уселась на широкой кровати, закутавшись в одеяло до самого носа и сердито взирая на хозяина деревни Декатур.
   — Еще не рассвело!
   — Мегги, милая, ты просто ужасная лентяйка! — воскликнул Руфус, протянув руку за рубашкой, наброшенной на спинку кровати.
   Женщина игриво прищурилась, услышав шутливый тон, и откинулась на спину.
   — Давай вернемся в постель!
   О, он был малый не промах, этот Руфус Декатур, и Мегги никогда не отказывалась, если получала от него приглашение. Руфус за одну ночь дарил ей куда большее удовольствие, чем все прочие клиенты, вместе взятые.
   Темные глаза женщины жадно скользили по его сильному телу. Буйные золотисто-рыжие волосы спускались у Руфуса почти до плеч и кучерявились на твердом квадратном подбородке. Такая же густая поросль покрывала широкую грудь и спускалась до самого паха. На фоне темной загорелой кожи на руках и ногах эти волосы отливали медью в тусклом свете свечи. Мускулистый, подтянутый, Руфус не имел ни унции лишнего веса — и все же что-то в этом человеке заставляло воспринимать его чуть ли не сказочным великаном.
   — Вставай, — вот и все, что услышала Мегги в ответ на свои речи. — Вставай же! Мне предстоит трудный день! — Пронзительные голубые глаза посмотрели на женщину так, что та мигом выскочила из постели, все еще недовольно ругаясь и дрожа от холода. Да, Руфус Декатур обладал чрезвычайно горячим нравом — как раз под стать его буйной шевелюре, — и далеко не каждый бы решился ему противоречить.
   — Вы что, собрались сегодня в набег? — Усевшись на кровати, Мегги натянула теплые шерстяные чулки, плотную фланелевую юбку и толстую нижнюю сорочку.
   — Все может быть. — Руфус уже надел грубую солдатскую куртку из толстой буйволовой кожи и наклонился, чтобы помешать угли в очаге. Постепенно подбрасывая хворост, он дождался, пока пламя весело загудит в дымоходе. Мегги подобралась поближе к теплу, чтобы одеться до конца.
   — Болтают, что ты собрался выступить на стороне короля, — промолвила она, искоса поглядывая на Руфуса. — Что, хочешь со своим отрядом присоединиться к войскам Карла?
   — Люди всегда болтают, — равнодушно обронил Руфус. — Плату найдешь в обычном месте. — Он наградил Мегги прощальной улыбкой да и был таков — только лестница громко заскрипела под быстрыми шагами, пока Декатур спускался на первый этаж своего дома.
   Однако Мегги осталась довольна его улыбкой. Руфус не из тех, кто позволяет совать нос в свои дела, и мог запросто отбить у нее охоту к расспросам. Вообще все, что творилось в деревне Декатур, было скрыто завесой тайны. Здесь не было женщин. Мегги и ей подобные являлись сюда только тогда, когда их звали, а со всеми домашними хлопотами здешние мужчины справлялись собственноручно.
   Впрочем, всей округе было известно, что это поселение по сути военный лагерь, и было вполне логично предположить, что Руфус вместе со своими закаленными в набегах вояками готовится принять участие в войне. Вряд ли человек его склада сможет оставаться в стороне от подобной бойни. Однако дальше предположений дело не шло, и ни одна живая душа за пределами горного убежища банды Декатура не имела представления о том, чью сторону примет известный разбойник, хотя этот вопрос не на шутку тревожил многих.
   Для Руфуса интерес к его персоне не был секретом, и он понимал, что Мегги пустилась в расспросы не без подсказки мадам Белдэм, которая твердой рукой управляла женщинами, обслуживавшими обитателей его деревни. Впрочем, так или иначе их любопытство скоро будет удовлетворено. Он принял окончательное решение, которое в ближайшие дни станет достоянием всей округи.
   Очаг на первом этаже едва теплился, и в этом дымном свете с трудом различалась скудная обстановка. Руфус на цыпочках приблизился к отгороженной занавеской небольшой нише в дальнем углу комнаты. Заглянув, он с удивлением обнаружил под одеялами два тесно прижатых друг к другу теплых комочка — малыши еще не проснулись. Обычно они вскакивали с кровати с первыми петухами — даже в самые длинные зимние ночи, — однако Руфус не сомневался, что мальчишки вылезут, как только услышат, что Мегги ушла. А пока их отцу представилась редкая возможность полюбоваться умиротворенными сонными рожицами.
   Но вот наконец он снял с гвоздя на стене теплый шерстяной плащ, отодвинул массивный деревянный засов и решительно толкнул входную дверь. Ночью прошел обильный снегопад, и пришлось посильнее приналечь плечом, чтобы оттолкнуть от порога тяжелый сугроб.
   Загорался холодный зимний рассвет, и над вершинами Шевиотских гор еще не погасли последние звезды и тускло светился диск луны. Здесь, в укромной горной долине, в стороне от дорог, тесно жалась друг к другу россыпь грубых домишек из дикого камня. На возвышавшихся вокруг горных пиках горели сторожевые костры — зоркие часовые следили за всем, что творится в этой безлюдной и суровой местности, простиравшейся до самой границы с Шотландией.
   Руфус направился к реке, протекавшей как раз за его деревней. Вода глухо булькала под толстым слоем льда, однако и теперь река давала вдоволь влаги жителям, а кроме того, служила единственным путем к долинам внизу — туда добирались зимой по льду, а летом по воде.
   На берегу собралось несколько молодых парней: сбросив плащи, они засучили рукава и старательно долбили пешнями толстый лед, намерзший за ночь. Они пришли сюда с ведрами, чтобы набрать свежей воды. При виде Руфуса все как один выпрямились и выжидательно замерли. От холода и тяжелой работы щеки их раскраснелись.
   — Доброе утро, милорд!
   — Доброе утро, молодцы! — отвечал на приветствие Руфус и ненадолго задержался, чтобы поболтать со своими бойцами, каждого из которых знал в лицо. Если он и заметил откровенное обожание, которым светились их простые грубоватые лица, то не подал виду.
   — Юноши были новичками, они недавно вступили в отряд Декатура. Многие рвались следом за отцами, старшими братьями и дядями попасть в этот мир, неподвластный королевским законам. Кое-кто успел пострадать от их несправедливого бремени, тогда как других просто тянуло к приключениям. Но одно являлось общим для всех этих людей: полная, беззаветная преданность роду Декатуров. Они не знали иной верности, кроме верности своему господину.
   — Хозяин, это правда, что мы выступаем за короля? — Высокий парнишка — судя по всему, вожак в этой группе — отважился задать вопрос, мучивший его друзей. На Декатура уставились десять пар нетерпеливых глаз.
   — А как по-твоему, Пол, его величество захочет принимать помощь от шайки бандитов с большой дороги? — Руфус отвечал шутливым тоном, но это никого не ввело в заблуждение. Суровый блеск в синих глазах мог бы поспорить со льдистым сиянием звезд. — Помощь от опального рода, обвиненного в измене? Помощь от толпы отверженных, от грабителей, разорявших честных крестьян, годами державших в страхе все приграничье и обвиненных в бог знает еще каких жестокостях и беззакониях?
   — Я считаю, что его величество примет сейчас помощь от кого угодно, сэр, — просто отвечал Пол, не отводя от хозяина честного взгляда. — Вряд ли королю есть из чего выбирать, после того как лорд Левен выступил со своими шотландцами и вот-вот перейдет границу.
   — Да, пожалуй, ты верно решил, малыш. — Хозяин криво усмехнулся. — И помяни мое слово: в награду за вовремя выказанную верность можно забыть о любых изменах и преступлениях. А человек, обласканный своим монархом, добьется многого! — Он приветственно взмахнул рукой и пошел прочь. Полы тяжелого плаща развевались у самой земли в такт его стремительным шагам.
   Человек, обласканный своим монархом, может получить полное прощение… восстановить доброе имя… И род Ротбери смоет позорное пятно, и займет наконец место, положенное ему по закону. О да, он многого сможет добиться, если верной службой завоюет монаршую благодарность!
   Руфус рассмеялся своим мыслям. Он выгадает из этой заварухи все, что сможет. Он никогда не верил в правоту короля. Карл оказался таким же болваном, как и его отец, Яков. Зато Руфуc не собирался повторять ошибок своего родителя. Он готов поддержать этого короля, потворствуя всем его заблуждениям, дабы вытребовать себе в награду все, что пожелает. В случае победы Карлу придется дорого заплатить за эту поддержку.
   Тем временем Декатур быстро шагал вверх по извилистой снежной тропке к первому сторожевому посту. К тому времени как он добрался до вершины, звезды померкли, однако кольцо сторожевых огней над долиной пылало по-прежнему ярко. Костры будут гореть непрерывно, чтобы часовые не замерзли и обеспечили надежную охрану на протяжении всех двадцати четырех часов в сутки.
   — Доброе утро, Руфус. — Высокий худой юноша лет двадцати отвернулся на миг от костра, над которым старался согреть руки. — Хочешь кофе?
   — С удовольствием, Уилл. — Руфус благодарно кивнул кузену. Он был очень привязан к своему молодому родственнику, ведь это его отец стал опорой рано осиротевшему сыну опального графа. Уилл был единственным потомком родного дяди Руфуса, который решился разделить с лишенным наследства мальчиком все тяготы бездомной жизни отверженного, несправедливо осужденного человека вне закона. Он скитался с Руфусом в горной глуши — вместо того чтобы сидеть у камина и вкушать заслуженный отдых, как и полагалось человеку его преклонных лет. — Спокойная выдалась ночь?
   — Да. Только разведчики Коннора доложили о каком-то движении на севере. Мы решили, что это войска Левена.
   Часовой, вооруженный пикой и мушкетом, подал Руфусу кружку с горячим ароматным напитком.
   — Что ж, отправим туда новых разведчиков. Если Фэрфаксу с Левеном удастся добраться до парламентских войск, для короля наступят тяжелые времена. И прости-прощай его хваленое преимущество в северных районах. — Все это говорилось довольно равнодушно и как бы между прочим, однако Уилла не обманывал внешне спокойный тон Руфуса. Он отлично знал, как много поставил на карту Декатур, когда делал выбор.
   — Полагаешь, мы могли бы пощипать Левена? — Уилл осторожно подул на дышавшую паром кружку, прежде чем пригубил свой кофе. — К примеру, несколько налетов на отбившиеся от основных сил отряды?
   — Ага, именно это я и имел в виду. — Внезапно Руфус весело рассмеялся. — Окажем королевской команде небольшую дружескую поддержку. Это будет сюрпризом для милордов Ньюкасла и Белласиса.
   Уилл улыбнулся в ответ, видя, как Руфус преодолел мрачное настроение и принялся с увлечением составлять план небольшой операции — совсем как в прежние времена, когда замышлял свои самые отчаянные и невероятные вылазки.
   — Кажется, Грэнвилл тоже за короля, — заметил Уилл после минутного молчания.
   Руфус ответил не сразу — он в задумчивости смотрел на дальние вершины на востоке, все еще окутанные снеговыми тучами.
   — Поживем — увидим. У меня такое чувство, что он еще не решил окончательно. И если все-таки Грэнвилл выступит за парламент — тем лучше для нас. Наконец-то мы сможем по-настоящему прищемить ему хвост.
   — Но я слышал, что он собирает ополчение под королевское знамя. — Уилл не скрывал недоумения.
   — Увидим, — повторил Руфус. Он и сам не понимал, откуда взялась его уверенность в том, что Като изменил вассальной присяге, но ощущение было такое, будто он принимал это решение сам. Недаром всю свою жизнь Руфус посвятил слежке за этим человеком и не упускал ни единой мелочи, постоянно стараясь предугадать его следующий шаг, пока не достиг того состояния, что временами как бы проникал в мысли своего злейшего врага.
   — Возьму-ка я несколько человек да проедусь до Селкирка, — решил Декатур, возвращая кружку часовому. — Посмотрим, где лучше всего устроить засаду на Эдинбургском тракте.
   — Поосторожнее там.
   — Ага. — Руфус уже спускался по тропинке обратно в деревню.
   , Пронзительный визг со стороны маленького садика на краю деревни заставил Декатура замедлить шаги. С лица исчезло выражение угрюмой решительности. Руфус свернул с тропинки и вошел в узкую деревянную калитку. Зимой этот садик, снабжавший зеленью их кухню, был совершенно голым и пустым, однако над рассыпанным у крыльца зерном шумно хлвпотали тощие цыплята. Причиной переполоха наверняка являлись две неуклюжие фигурки, закутанные с головы до пят и барахтавшиеся сейчас в снегу.
   Руфус в два шага оказался рядом. Слава Богу, накануне вечером мальчишки повалились спать прямо в одежде. Потому что нынче утром их предоставили самим себе, а значит, они запросто могли вываляться в снегу прямо в ночных рубашках. Вот и теперь у младшего брата, которого звали Люком, башмаки были надеты не на ту ногу — не говоря уже о том, что пальцы почему-то перепутались и не желали помещаться в перчатках.
   Руфус растащил мальчишек в стороны. Красные от злости, братцы набычились и гневно уставились друг на друга, сверкая ярко-синими глазищами.
   — Сегодня моя очередь собирать яйца!
   — Нет, не твоя, а моя!
   Руфус следил за их перепалкой с изрядной долей лукавства. Братья-погодки составляли презабавную парочку, в равной степени унаследовав пресловутый норов графов Ротбери. И хотя это означало, что их отцу не видать в жизни покоя, он обычно не одергивал сыновей — слишком часто в их безумных выходках он узнавал самого себя.
   — Ни дать ни взять пара нищих оборванцев! Разве можно валяться в снегу в такой холод?
   — Но ведь я старше, и была моя очередь собирать яйца! — верещал юный Тобиас.
   — Ты уже вчера был старше! Вечно ты говоришь, что старше! — Его младший брат готов был разреветься от такой несправедливости.
   — Потому что так оно и есть! — злорадно выпалил Тобиас.
   — Это нечестно! — завывал Люк. — Нече-е-стно!!!
   — Да, так часто случается, — подтвердил Руфус. — И как это ни грустно, тут уж ничего не попишешь. А кто вчера собирал яйца?
   — Тоби собирал! — Люк провел по пуговичному носу ладошкой. — Он всегда собирает яйца, потому что старше меня!
   — И я лучше тебя собираю яйца, потому что я старше! — с неподражаемым апломбом заявил Тоби.
   — Но как же Люку удастся сделать это хорошо, если ему не давать учиться? — напомнил Руфус, невольно поежившись под порывом ледяного ветра. — А теперь с яйцами придется подождать, пора завтракать.
   И не обращая внимания на отчаянные протесты, он за шиворот поволок мальчишек в сторону низкого каменного барака, в котором устроил столовую для своих людей.
   Мать этих малышей скончалась почти сразу после того, как на свет появился Люк. В течение пяти лет Элинор была единственной женщиной, с которой Руфус делил постель.
   Правда, они не были женаты, но их взаимоотношения явно переросли форму обычной сделки, которая существовала у Руфуса с Мегги и прочими обитательницами заведения мадам-Белдзм. Смерть Элинор глубоко опечалила Руфуса, и вопреки всем соображениям благоразумия он взял к себе обоих малышей, как только Люк вырос из пеленок. Вряд ли военный лагерь можно считать подходящим местом для содержания маленьких детей, однако Декатур твердо решил выполнить все, в чем поклялся их матери: дать сыновьям свое имя и самому позаботиться об их воспитании.
   Между прочим, будущее этой парочки станет более определенным, если их отец преуспеет в затеянной нынче игре и получит обратно свои поместья из рук благодарного монарха. Мрачно усмехаясь циничным мыслям, Руфус впихнул мальчишек в пахучее тепло людной столовой.
 
   Порция в который раз поплотнее натянула капюшон плаща, стараясь защитить лицо от ледяных игл, впивавшихся в кожу с каждым новым порывом ветра с Ламмермурских гор. Ее лошадь то и дело недовольно фыркала и трясла головой. Утро давно кончилось, и она надеялась, что скоро будет остановка и горячий обед, однако оказалось, что на этом отрезке Эдинбургского тракта нет никаких признаков человеческого жилья. Волей-неволей Гил Кромптон (суровый, но справедливый человек, командовавший их отрядом) и четверо его подручных ехали без остановок прямо в объятия снежной бури с непреклонным упорством — если не упрямством, которым славились все йоркширцы, и с которым Порция успела неоднократно столкнуться за время пути.
   Миновала уже неделя с того дня, когда человек, назвавшийся сержантом Кромптоном, появился в таверне, где все еще работала Порция. Как всегда, она подавала на столики эль и старалась отбрить особо прилипчивых постояльцев, когда в общую залу с, облаком снега ввалился этот верзила, немилосердно обруганный всеми, кто толкался у очага, стараясь ухватить хотя бы частицу тепла от еле горевших сырых дров…
   — Госпожа Уорт?
   — И кому же она понадобилась? — Порция поставила перед клиентом полную кружку эля и облокотилась на стойку бара.
   Пронзительные зеленые глаза скользнули по незнакомцу, не упустив ни единой мелочи — удобное, подогнанное по росту и весу снаряжение, добротные сапоги, грубое обветренное лицо человека, привычного к долгим путешествиям. Поначалу она приняла Кромптона за преуспевающего фермера или мастерового. Причем такого, которому не следует становиться поперек дороги, — стоило прикинуть, какая сила таится в широких грубых руках с толстыми синими венами, прямых квадратных плечах и широко расставленных мускулистых ногах, не говоря уже о суровом взгляде глубоко посаженных карих глаз.
   — Кромптон, сержант Кромптон, — представился незнакомец и распахнул полы плаща, чтобы были видны рукояти двух заряженных пистолетов и простой тяжелый палаш в кожаных ножнах.
   Ну конечно, и как Порция не догадалась? Он был солдатом. Шотландию будоражили слухи о гражданской войне, бушевавшей где-то там, по ту сторону границы.
   — И что же вам от меня нужно, сержант? — Она не спеша подперла ладонью подбородок, разглядывая рослого йоркширца. — Наверное, кружку эля?
   — Не дело племяннице лорда Грэнвилла подавать эль всяким проходимцам, — грубо отрезал Гил. — Надеюсь, сударыня, вы окажете мне одолжение и уберетесь из этой дыры. Вот тут письмо от вашего дяди. — Он вытащил из-за пазухи свернутый в трубку пергамент и положил на прилавок.
   У Порции моментально кровь прихлынула к щекам, а по спине побежали мурашки. Она понятия не имела о содержании письма, которое Джек просил отправить своему брату, хотя и не сомневалась, что речь пойдет именно о ней. Нетерпеливо развернув послание дяди, она пробежала глазами ровные, аккуратные строчки.
   Гил уставился на нее во все глаза. Простая служанка в таверне вряд ли могла похвастаться тем, что умеет читать, однако стоявшая перед ним девчонка в грязном рваном платье, с грубыми, натруженными руками, растрепанной рыжей шевелюрой и бледным лицом, усыпанным яркими веснушками, справлялась с письмом без малейшего труда.
   Порция отлично помнила Като Грэнвилла, которого впервые увидела в жаркий майский полдень, в день казни графа Страффорда. Она не забыла и двух девочек, с которыми повстречалась в заброшенной купальне: Фиби, младшую сестру невесты, и Оливию, собственную сводную кузину. Такую замкнутую, стеснявшуюся своего заикания… Они еще играли в какую-то дурацкую игру в клятву на крови и дружбу до гроба. Кажется, она даже сплела для всех троих колечки из волос. В памяти всплыли их наивные рассуждения по поводу собственного будущего, свободного от засилья мужчин и необходимости выходить замуж. К примеру, сама Порция воображала себя солдатом, шагавшим по пути к свободе под рокот барабанов.
   При воспоминании об их глупой затее Порция едва не прыснула со смеху. Надо же, всего три года назад она была способна вести себя как ребенок! И как ужасно изменилась с тех пор ее жизнь!
   А вот теперь дядя предлагает ей свое покровительство. Вроде бы предложение сделано им от чистого сердца, однако Порция успела убедиться, что в жизни не бывает бескорыстной доброты. Впрочем, какой прок благородному маркизу Грэнвиллу от внебрачной дочери своего сводного брата? Она не сможет вступить ради него в выгодный союз, дабы приумножить благосостояние всего семейства. Ведь никому не придет в голову жениться на нищем отродье. Вряд ли она пригодится маркизу и в качестве служанки — у него в замке и без того слуг хоть отбавляй.
   Так зачем же она Грэнвиллу?
   — Леди Оливия просила передать вам вот это, — перебил ее бессвязные рассуждения сержант Кромптон. И выложил на прилавок запечатанный воском пакет.
   Порция сломала печать. Оттуда выпало разноцветное волосяное колечко. Прядь черных волос ловко переплеталась с рыжей и белокурой прядями.
   На бумаге, в которую было завернуто кольцо, значилось всего два слова: «Пожалуйста, приезжай!»
   На сей раз Порция не смогла удержаться от смеха при виде детской жалобы. Ну, какое отношение может иметь тот глупый эпизодов купальне к ее теперешней неприглядной борьбе за жизнь?!
   — А если я ограничусь благодарностью лорду Грэнвиллу, но предпочту остаться при своем?.. — Порция вопросительно приподняла бровь.
   — Что ж, будь по-вашему, сударыня, — Гил выразительно обвел глазами смрадный зал. — Да только сдается мне, что вряд ли разумный человек стал бы ломать дурака на вашем месте.
   — Да, вы правы, сержант, — согласилась Порция, аккуратно заворачивая волосяное кольцо и пряча его вместе с письмом за пазуху. — Черта с два я смогу придумать что-нибудь получше…
   Так вот она и оказалась здесь, в трех днях езды верхом от Эдинбурга, одетая если и не слишком элегантно, то по крайней мере тепло и удобно. Теплый и плотный плащ, толстое шерстяное платье и целый ворох новых чистых нижних юбок вместе с поддетыми под них бриджами тонкой и мягкой замши позволяли сохранить тепло и спокойно ехать в мужском седле. Тем, кто намеревался бросить вызов тяготам зимнего пути по горам близ шотландской границы, было не до соблюдения этикета, согласно которому женщинам полагалось ехать в специальном женском седле, повернувшись боком.