Филатов Станислав. Мотивы убийства неизвестны

В последний момент, когда уже спастись было невозможно, она почувствовала обжигающее холодное прикосновение смерти, неожиданно пришло спасение. Невесть откуда появившийся Аркадий держал в руках огромный, как меч, хирургический ланцет. Одет он был точь-в-точь как в тот памятный вечер в Доме культуры железнодорожников, только лицо его было злым и решительным. Отчаянным усилием она попыталась позвать его на помощь, но из ее горла, сдавленного когтистой лапой кровожадного существа, вырвался нечленораздельный хрип. Аркадий одним ударом сразил первое чудовище с лицом директора техникума, а второе, издав пронзительный женский крик, пустилось наутек. Лапы, терзавшие шею Ирины Владимировны, вмиг ослабли, а на ее лицо стала капать липкая густая кровь чудовища. Не в силах перенести весь ужас происходящего, Ирина Владимировна проснулась. Какое-то время она лежала, не шелохнувшись, с трудом осознавая, что жива. Ее лицо было мокрым от слез, сердце в груди билось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. Желая разрядить, обстановку Ирина Владимировна плохо слушающейся рукой нашла выключатель и включила настольную лампу. Прикрыв ладошкой глаза от ярко вспыхнувшего света, она лежала, не шелохнувшись, постепенно приходя в себя непроизвольно анализируя все, что приключилось с ней во сне и наяву. Первые месяцы работы в техникуме складывались драматично. Она получила достаточно обширные знания в Воронежском педагогическом институте и не чувствовала себя среди педагогов гадким утенком. И только успешные домогательства директора ставили под сомнение ее дальнейшее пребывание здесь. Обычная женская гордость не позволяла ей смириться с положением наложницы, которую ей, видимо, отвел Козаков. Она вообще не могла переносить никакие насилия, а здесь, впервые в ее жизни, произошло такое, о чем она не читала даже в детективных романах. Сон был явно продолжением дневного кошмара, но именно в нем Ирина Владимировна видела вещее предзнаменование. Произошло это не сразу, а лишь тогда, когда биение сердца стало более размеренным и высохли слезы обиды и разочарования. Зло наказуемо, и она верила, что заслуженная кара настигнет и Михаила Моисеевича, который возомнил себе всесильным и имеющим право распоряжаться судьбой подчиненных по своему усмотрению. В ночном сновидении именно Аркадий пришел к ней на помощь в страшную предсмертную минуту. И теперь наяву она от гнетущей безысходности верила, что именно он защитит ее от маниакальных посягательств Козакова. Для того чтобы остаться преподавателем в техникуме, ей оставалось с одной стороны, держаться как можно дальше от директора, а с другой - привести к логическому завершению только что завязавшиеся отношения с Аркадием. Интуитивно Ирина Владимировна понимала, что в его лице она может обрести надежную защиту. Человеческая психика устроена так, что если в жизни нет душевного равновесия, то он начинает мечтать, строить планы на будущее. Выбрав из многих вариантов один, наиболее приемлемый, старается воплотить его в жизнь, и все это с одной единственной целью - обрести душевный покой и гармонию с окружающими людьми. Обретя надежду, она тесно связала ее с Аркадием и дала себе слово, что сделает все возможное, но обретет в его лице друга и покровителя. * * * Капитан, дежуривший в райотделе, внимательно выслушал меня, но только проверив удостоверение, взял под козырек. - Мне необходимо допросить арестованного Александра Алехина. - Меня предупреждал об этом капитан Найденов, сейчас арестованного доставим. Он позвал своего помощника и распорядился проводить меня в комнату для дознаний, куда чуть позже и должны были привести слесаря Алехина. Помощник дежурного, молоденький лейтенант, проявил завидную оперативность, и буквально три минуты спустя арестованный сидел передо мной на привинченной к полу табуретке. Одет он был в темную спецовку, но под курткой виднелась светло-бежевая рубашка, видимо, в этой одежде его забрали прямо с работы. Под левым глазом у арестованного виднелась припухлость, которая не позднее, чем завтра, должна была проявиться огромным синяком. - Я следователь Мошкин из Воронежа. Прошу вас назвать себя полностью. Арестованный поднял на меня невеселые глаза и сказал: - Алехин Александр Иванович, что вас интересует еще? В голосе его звучал вызов, но я как не в чем ни бывало задал следующий вопрос: - Александр Иванович, вы знаете, в чем вас обвиняют? - Меня не только обвиняют, мне усиленно вбивают в голову, что убийство директора Козакова дело именно моих рук. - Целый ряд важных улик свидетельствует не в вашу пользу. - Мне об этих уликах пока не сказано ни слова, сразу приступили к наказанию, как будто суд уже установил мою вину. - Что вы хотите этим сказать?- спросил я, хотя намек слесаря прекрасно понял. - А то, что несколько часов назад лейтенант милиции, видимо, земляк погибшего директора, избил меня. Как вы на это смотрите, гражданин следователь? - Я выясню, кто это сделал, и виновный будет обязательно наказан. Обещаю, что впредь подобное не повторится. - Спасибо, если все будет так, как вы говорите. - Александр Иванович, у меня к вам есть ряд вопросов, на которые хотелось бы получить правдивые ответы. Поверьте мне, это нужно сделать прежде всего для вас, для установления истины. - Я директора не убивал и готов ответить на ваши вопросы. - Тогда начнем нашу беседу. Первый вопрос, на который я хочу получить ответ, будет звучать так: какие отношения были у тебя с Козаковым и как они сложились? Александр сцепил пальцы рук на коленях и, не поднимая на меня глаз, сказал: - Трудный вопрос вы мне задали, я не знаю, с чего начать рассказывать. - А с самого начала,- подбодрил я его. - Ну, тогда слушайте. Женился я в армии, когда до дембеля оставалось всего три месяца. Домой вернулся с молодой женой на радость родственникам и на зависть недругам. Галина закончила университет, она учитель химии, и, приехав сюда, мы искали работу по специальности прежде всего ей, считая, что я смогу устроиться на работу всегда. - Кто вы по специальности? - До армии я закончил курсы шоферов, а из армии вернулся первоклассным водителем. В поисках работы мы с женой обратились к директору Козакову. На счастье, а может на горе, в техникум нужен был преподаватель химии, и Михаил Моисеевич согласился взять Галину на работу. Узнав, что я водитель первого класса, предложил работу и мне. Как раз в техникум пришел новый автобус ПАЗ, а водителя на него пока не находилось. Естественно, мы обрадовались такому повороту событий и подали заявления о приеме на работу. Директор предоставил нам небольшую квартирку, но мы в то время были рады и этому. Михаил Моисеевич пообещал со временем дать нам квартиру в новом строящемся доме. В то время мы были счастливыми людьми и боготворили Козакова Михаила Моисеевича. Прозрение наступило позднее. - Что вы имеете ввиду? - Начав работать и жить в техникуме, мне и жене приходилось часто встречаться с учащимися, преподавателями и другими работниками. Постепенно мы стали понимать, что происходит вокруг нас. Нам приходилось много слышать нелестных отзывов о Козакове, но мы не верили слухам потому, что знали, как хорошо он отнесся к нам. У нас родился сын, мы получили двухкомнатную квартиру в новом доме, и вот здесь стали возникать проблемы. Тут нужно несколько слов сказать о моей работе. Водителем служебного автобуса работать оказалось совсем не просто. День у меня был не нормированный - ежедневно приходилось перерабатывать как минимум четыре, а то и более часов, но на оплате труда это никоим образом не отражалось. Мне выплачивали твердую ставку оклад, а там перерабатываешь ты или нет - никого не интересовало. Самое неприятное заключалось в том, что перерабатывать приходилось чуть ли не каждый день. Когда мы были с Галей вдвоем, у нас не было проблем от того, что рабочий день у меня был не семичасовой а двенадцатичасовой она сама со всем справлялась. Но с появление ребенка в семье появились дополнительные проблемы. Жене нужна была помощь, а я в это время работал, но за это мне не платили. Чтобы устранить это идиотское противоречие, я обратился к Михаилу Моисеевичу, но он меня просто не стал слушать. Я рассчитывал, что он меня выслушает и поступит по справедливости. - А как, на ваш взгляд, по справедливости?- поинтересовался я. - Из этого тупика было два взаимоприемлемых выхода: первый - работать семь часов в день и получать положенный мне оклад, второй - работать столько сколько надо, но с оплатой за переработанное время. Я был согласен на любой из этих двух вариантов, и мои требования были законны, но директору они не понравились. Вначале он как бы не замечал этого, а когда я проявил настойчивость, то стал грубить, оскорблять меня и так далее, но платить за переработки отказался. Мне ничего не оставалось делать, как подать заявление и уйти с этой работы. Директор воспринял мой поступок как оскорбляющий его достоинство. Всевластный, он в назидание другим, решил сломить меня морально. Пользуясь своим положением и авторитетом, он обзвонил руководителей близлежащих организаций и попросил их не принимать меня на работу. Три месяца он фактически держал меня под домашним арестом. Уехать мы не могли никуда, к тому времени у нас с Галиной было уже двое детей, да и ей не хотелось терять работу и квартиру. В поселке создалась атмосфера осуждения моего поступка, да и жена стала высказывать свое недовольство под влиянием разных слухов. Материальное положение семьи ухудшилось, так как я перестал получать зарплату. Мне ничего не оставалось, как идти к директору с челобитной, на что он и рассчитывал с самого начала. Ну, сжал я свое самолюбие в кулак и пошел к Козакову проситься на работу. Не хочу вспоминать все унижения, которые мне пришлось от него вынести. На автобусе уже работал другой человек и директор предложил мне работу слесарем-сантехником на очистных сооружениях. Как и на всякой работе, там есть свои плюсы и минусы. Зарплата там, конечно, маленькая но зато сутки отработаешь, а трое дома. Появилась уйма времени, и я больше внимания уделял семье и домашнему хозяйству. Постепенно все стало на свое место. В семье воцарились мир и согласие, но зря я успокоился, Михаил Моисеевич оказался способен еще не на такие подлости. * * * На следующее утро с отвратительным настроением и разбитой головой Ирина Владимировна отправилась на занятия в техникум. Рабочий день обещал быть трудным: в соответствии с расписанием уроков ей предстояло провести восемь часов математики. Войдя в преподавательскую, Ляхова поздоровалась с коллегами боясь посмотреть кому-либо в глаза. Ей казалось, что все происшедшее с ней вчера в кабинете директора давно уже не является секретом. Преподаватели посвоему расценили ее сдержанное подавленное состояние. Они в подавляющем большинстве считали его результатом вчерашнего обсуждения классного часа с директором и завучем. Надо отдать должное терпению и такту коллег, но никто из них не посмел приставать к Ирине Владимировне с расспросами. За многие годы работы в техникуме практически каждый из них прошел или перенес нечто подобное, и это способствовало тому, чтобы с состраданием и пониманием относиться к тем, кто только что попал под "жернова" администрации. Взяв журнал из ячейки и все так же не поднимая глаз, Ляхова вышла из учительской и направилась в отведенный для урока класс. Занятия проходили, как обычно, если не считать, что Ирина Владимировна часто ловила себя на мысли о кошмаре, который случился с ней вчера в кабинете директора. Сегодня, глядя на происшедшее другими глазами, она осуждала себя за то, что не смогла предусмотреть такого поворота событий. А ведь зная животную сущность директора, она должна была быть более осторожной. Если бы она покинула кабинет вместе с Эльвирой Васильевной, а не осталась наедине с Козаковым, не случилось бы этого насилия, жертвой которого она стала. Осуждала она себя за то, что не оказала насильнику более жестокого сопротивления, которое могло бы остановить зарвавшегося директора. Она уже не задумывалась о наличии нравственных и морально-этических норм у Михаила Моисеевича, так как они у этого животного напрочь отсутствовали. Только теперь Ирине Владимировне стало понятно, что Эльвира Васильевна оставила их наедине с директором в кабинете не случайно. Но никаких доказательств того, что Денисова сознательно подыгрывала Козакову и фактически обеспечила интимную обстановку для реализации его гнусного плана, у нее не было. После первого урока Ирину Владимировну поджидала в учительской Мерзлякова Зоя. Поздоровавшись, она обратилась к Ляховой по имени и отчеству и сообщила, что ее приглашает к себе завуч. - Когда мне нужно зайти к Эльвире Васильевне?- уточнила она. - Она ждет вас прямо сейчас,- сообщила секретарь директора. - А по какому вопросу?- насторожилась Ирина Владимировна. - Я не знаю,- чистосердечно призналась Зоя и, повернувшись, вышла из учительской. Ляховой ничего не оставалось, как выполнить просьбу Денисовой. Поменяв журнал, Ирина Владимировна направилась к кабинету завуча. Постучав в дверь и услышав разрешение войти, она открыла ее и шагнула внутрь небольшого, но уютно обставленного кабинета. Денисова восседала на своем рабочем месте, больше у нее никого не было. Увидев Ирину Владимировну, она приветливо улыбнулась и сказала: - Проходите, присаживайтесь, я задержу вас буквально на несколько минут. Дело в том, что вчера я не присутствовала на обсуждении у директора. Вы уж меня извините, что так получилось. Я думала, что Михаил Моисеевич устроит вам разнос, и мне хотелось помочь вам. Но против моего ожидания, ему ваш урок понравился, о чем он сделал собственноручную запись в журнале регистрации посещения уроков. По существующему положению, вам тоже нужно расписаться в журнале и тем самым подтвердить, что вы ознакомлены с рецензией. С этими словами Эльвира Васильевна раскрыла перед Ляховой солидную книгу в черной тисненой обложке. Ирина Владимировна подошла и, взяв в руку предложенную ручку, спросила: - Где нужно расписаться? - Вот здесь,- с готовностью произнесла Эльвира Васильевна и ткнула холеным розовым пальчиком в нужное место журнала. - Понятно,- как можно спокойнее произнесла Ирина Владимировна и расписалась в указанной графе. Уверенное поведение Ляховой почему-то вывело Эльвиру Васильевну из равновесия и, она, не удержавшись, язвительно произнесла: - А вы, я вижу, в пединституте зря времени не теряли, коль с первого раза сумели завоевать расположение самого Михаила Моисеевича. В ее голосе сквозила плохо скрываемая злость и ревность. Слова завуча, словно удар тока, пронзили мозг Ляховой. Она поняла, что Эльвира Васильевна была близка с директором техникума. И оставила она их наедине с Козаковым не случайно, а по его просьбе. Уходя из директорского кабинета, она знала, что будет делать Михаил Моисеевич с Ляховой, но не смела ослушаться. И вот теперь, не удержавшись она высказала затаенную обиду на Козакова ей и сделала это потому, что он отдал предпочтение Ирине Владимировне. Денисовой было обидно, что она не выдерживает конкуренции в сравнении с молодой и симпатичной математичкой. Глаза Эльвиры Васильевны блестели недобро, зло, как у змеи, которой неожиданно наступили на хвост. Чувствовалось, что Денисова теряет что-то важное, теряет безвозвратно, и виной всему является она - Ляхова. Ирине Владимировне вдруг до тошноты стало противно от того, что ей вдруг открылось. Она не могла больше разговаривать, даже находиться в одном кабинете с Эльвирой Васильевной было невыносимо. Положив ручку на развернутую страницу журнала, она выпрямилась и, с вызовом посмотрев в узкие колючие глазки Денисовой вышла из кабинета. * * * Я достал из кармана пачку сигарет и предложил арестованному, тот не отказался. Щелкнув зажигалкой, я дал Алехину прикурить и только после этого закурил сам. Он вернулся на табурет, стоящий почти посредине комнаты, и на какое-то время в кабинете дознания воцарилась тишина. Первым прервал тягостное молчание своим вопросом, конечно же, я: - Александр Иванович, давайте вернемся к вашим отношениям с Михаилом Моисеевичем. Как отношения между вами складывались и развивались далее? Алехин какое-то время еще помолчал, видимо, обдумывая все, что ему предстояло рассказать следователю. Я не торопил его, понимания, как трудно рассказывать о внутрисемейных отношениях. В который раз стряхнув пепел сигареты на пол, он наконец решился. - Работая на очистных сооружениях, я стал больше времени проводить дома с женой, детьми. Я стал замечать, что Галина как-то изменилась по отношению ко мне. В ее глазах появился страх и непонятная грусть. Как-то ночью я пришел с дежурства домой. Мое появление было для нее неожиданным, и жена, открыв дверь сразу же скрылась в спальне. Я направился следом и включил свет, Галя лежала в постели, уткнувшись лицом в подушку. Повернув ее, я увидел зареванное лицо, подушка была просто мокрой от слез. Я долго ее успокаивал, пытаясь выяснить причину слез, но вразумительного ответа так и не получил. Знаете, я тогда подумал плохо о себе, считая, что обидел ее своим невниманием или ненароком оброненным грубым словом. После этого я стал более внимательным и заботливым, но сердцем чувствовал, что какая-то отчужденность довлела над ней. Она даже перестала смотреть на меня открыто, постоянно отводя свой взгляд в сторону. Несколько рая я пытался объясниться с ней, но откровенного разговора так и не получилось. Она тоже старалась наладить отношения, но внутренняя холодность делала их наигранными и неестественными. Галина чувствовала и понимала это и мучилась еще больше. Наши супружеские отношения расстроились без видимых причин, но интуитивно я чувствовал, что за всем этим что-то или, вернее, кто-то стоит. Я пытался выяснить, в чем же истинная причина, но мне это не удалось. Прошло какое-то время, и одно обстоятельство усугубило разрыв. - Что же случилось?- участливо спросил я. Алехин на какое-то время замолчал, но видимо я сумел его расположить к себе, и он продолжил свой невеселый рассказ. - Как это часто случается в жизни, моя жена забеременела в третий раз. Мы никогда не планировали иметь больше двух детей, но я детей люблю и не имел ничего против появления на свет третьего ребенка. Когда Галя сообщила мне об этом, она, видимо, ожидала от меня обратной реакции. Но мое согласие просто ее взбесило, и она в категорической форме заявила, что рожать не будет. Меня ее позиция порядком обескуражила, я, честно говоря, от нее такого не ожидал. Как я и просил, как и умалял ее оставить ребенка, она сделала аборт. Возмущенный ее поступком, я подал заявление на развод, и суд после нескольких заседаний расторг наш брак. Все это время она очень хотела, чтобы наши отношения наладились, она даже готова была родить третьего ребенка, но я был непреклонен. - Почему вы так поступили? Ведь это была возможность найти взаимопонимание с женой и это только бы способствовало укреплению семьи. - Когда она была в положении, то ребенка не хотела ни под каким предлогом, а сделав аборт вдруг разохотилась и готова была родить хоть двух. А почему так? Я долго мучился над этим вопросом и все-таки решил эту проблему. Я понял, почему она сделала аборт, а потом готова была рожать детей для меня в неограниченном количестве. - Так в чем же была причина столь странного поведения вашей жены?- спросил я, стараясь быть неназойливым. - Нужно было просто догадаться, и все становилось на свои места. Тот ребенок, которому она не дала появиться на свет, был не моим ребенком, и она это твердо знала. Сказав мне о беременности она ожидала, что я буду против ребенка, и это бы ее вполне устраивало и позволило избавиться от него без лишних разговоров. Я же повел себя в силу сложившихся обстоятельств совсем по-другому, и ей ничего не оставалось, как, разругавшись со мной, осуществить задуманное. Объяснить же мне истинную причину она, конечно же, не могла, но и поступить как-то по-другому - тоже. - Но ведь она могла просто родить третьего ребенка, и все бы были довольны, и в вашей семье воцарился мир. - Так поступить она не могла, и я понял почему. - Почему? - А потому, что отцом этого ребенка был глубоко презираемый ею человек. Галина, уважая себя, просто не могла позволить иметь ребенка от гадкого непристойного человека. Когда я подал на развод, она, чувствуя за собой вину, сделала все, чтобы сохранить семью. Даже потом, когда брак расторгли, она, унижаясь, просила меня не бросать детей и не уходить от нее. При этом она обещала родить мне столько, детей сколько я пожелаю. Галя и сейчас готова любой ценой загладить свою вину передо мной, лишь бы сохранить семью. Так вот и живем с тех пор, если это можно назвать жизнью, она никак не осмелится покаяться, а я не могу ей простить совершенную подлость. Алехин на мгновение замолчал, а потом, поднявшись с табурета, спросил: Разрешите еще одну сигарету, гражданин следователь? - Конечно, угощайся, Александр Иванович,- предложил я. Арестованный шагнул к столу и взял одну сигарету из протянутой ему навстречу пачки. Дав прикурить Алехину, я сам закурил, не удержавшись от соблазна. И вновь мы сидели какое-то время, молча наслаждаясь ароматным дымом сигарет. Я не торопил Александра Ивановича, давая ему возможность еще раз обдумать все, что ему довелось пережить в техникуме. Когда сигареты были выкурены наполовину, я осмелился прервать затянувшееся молчание вопросом: - А вы пытались с женой обговорить все пережитое вами? - Вначале я пытался сделать это много раз, но откровенного разговора так и не получилось. Жена уходила со слезами на глазах, от обсуждения случившегося. Она просто плакала, не давая объяснений, и я видел, что она переживает все случившееся не меньше, чем я. Я перестал ее мучить приставаниями, глупыми подколами и насмешками. Сейчас, когда после случившегося прошло несколько лет, я ей благодарен за ее молчание. - Я что-то вас с трудом понимаю, где же логика? - Вы не ослышались, я действительно благодарен Галине за то, что она не посвятила меня во все тонкости происшедшего с ней позора. Сейчас я уверен, что все это было сделано с ней против ее собственной воли и желания. Ее поставили в затруднительное положение, и она не стала привлекать меня, зная наперед, что и я вряд ли сумею защитить. Галя пощадила меня приняв и пережив все унижения сама. Если бы она рассказала все мне раньше, возможно, я не сдержал бы эмоции и расправился с обидчиком. Галя просто пощадила, поберегла меня, хотя ей пришлось заплатить за это слишком дорогую цену. Я не стал разубеждать Алехина, понимая, как тяжело пришлось ему и его жене и, наверное, его детям. * * * После памятного разговора с Эльвирой Васильевной прошло еще два дня. За это время в техникуме не произошло ничего особенного. Но за этот короткий срок Ирине Владимировне дали понять, что она нажила себе врага в лице завуча. На производственном совещании, которое проводил сам директор сегодня в обеденный перерыв, говорилось о многом. Перед педколлективом ставилась обширная задача по обучению и воспитанию учащихся техникума. Михаил Моисеевич был немногословен и конкретен. Он называл педагогов поименно и ставил перед ними вполне определенные задачи, не забывая упомянуть и тех, кто допустил промахи или упущения работе. Голосом знающего себе цену руководителя он фактически устраивал разнос всем и каждому в отдельности. Чувствовалось, что он хорошо владеет ситуацией в техникуме. Эльвира Васильевна сидела рядом с ним и торопливо делала пометки в толстом блокноте с красивой японской вкладкой. Всем, кто упоминался в выступлении Козакова с негативной стороны, это грозило большими и маленькими неприятностями в самом ближайшем будущем. Эльвира Васильевна всегда говорила, что блокнот помогает ей в точности выдержать принцип: "Никто не забыт - ничто не забыто". Во время выступления директора, по ранее заведенному правилу, никто не имел права оправдываться или перечить ему. Верх всегда оставался за Михаилом Моисеевичем, а на голову смельчака, нарушившего закон местного самодержца, обрушивался гнев необузданного руководителя. В пример коллективу ставились практически одни и те же лица, которые составляли ближайшее окружение директора и были преданы ему всегда и во всем. И вдруг среди отмеченных положительно Козаков назвал и фамилию Ирины Владимировны. Это произвело определенный эффект, и Ляхова сразу поймала на себе несколько недоуменных и удивленных взглядов. При этом Михаил Моисеевич добавил, что он очень рад появлению в педагогическом коллективе молодого и перспективного математика. В устах директора это звучало как высшая похвала, которой удостаивается далеко не каждый член коллектива. Всем было понятно, что Козаков иносказательно продемонстрировал свое расположение к Ирине Владимировне, а значит, и другим следовало относиться к ней более доброжелательно. Какое-то время она все еще привлекала к себе всеобщее внимание и любопытные изучающие взгляды, но насыщенная фактами речь директора не позволяла отвлекаться слишком долго. Но реакция одного человека врезалась в память Ирины Владимировны надолго, если не навсегда. При упоминании фамилии Ляховой Эльвира Васильевна не удержалась и бросила в ее сторону многозначительный взгляд, полный затаенной злобы и ненависти. Случилось это в одно мгновение, и вряд ли кто из присутствующих заметил реакцию завуча. Но Ирина Владимировна сразу поняла все. У нее появился сильный и опасный враг, ослепленный ревностью и завистью. Эльвира Васильевна явно не хотела упускать своего влияния на Михаила Моисеевича, которое основывалось не только на педагогических способностях завуча. В лице Ляховой она прежде всего видела соперницу, а это обстоятельство сразу ставило Ирину Владимировну в разряд непримиримых врагов. Если бы Эльвира Васильевна знала, как на самом деле складывались взаимоотношения между директором и Ляховой, возможно, ее отношение к молодой преподавательнице было бы совсем иным. Но Денисова судила о своей сопернице по себе, считая, что Ляхова сама напросилась в любовницы к директору. Ирина Владимировна впервые в жизни попала в ситуацию, когда нужно было самой принимать решение. Ей нельзя было даже с кем посоветоваться, не у кого спросить защиты. Ей нравилась работа, квартира, место, где располагался техникум, и не хотелось все это терять одновременно. С другой стороны, хамское домогательство директора, его барская преступная вседозволенность, попирающая человеческое достоинство делали ее дальнейшее пребывание в техникуме просто невозможным. А тут еще меркантильные амбиции и бешеная ревность Эльвиры Васильевны терзали и без того израненную душу Ляховой. Обо всем это Ирина Владимировна рассуждала дома, лежа на кровати при включенном, телевизоре. Чем больше она думала о сложившейся критической ситуации, тем яснее понимала, что надеяться надо только на Аркадия. Если отношения между ними будут развиваться по восходящей, то лучшей партии для нее вряд ли придумаешь. Хирург, имеет высшее образование, внешне привлекательный, обходительный, умеет выслушать партнера не перебивая. Как и всякая полюбившая женщина она видела в своем избраннике только все положительное. Это придавало ей силы, появилась надежда на благополучный исход. Все свои помыслы Ирина Владимировна связывала только с Аркадием. Она была готова на все, лишь бы завоевать расположение и любовь Аркадия. В прихожей громко зазвенел телефон. Ляхова вскочила с постели и бегом поспешила к аппарату. Что-то внутреннее подсказывало ей: это звонит Аркадий. С волнением и душевным трепетом Ирина Владимировна подняла трубку и поднесла ее к уху.