Джонсон и его помощники заверяли Уоррена, что комиссия будет располагать неограниченными ресурсами. У него будут деньги на привлечение новых сотрудников, аренду помещений и на любые необходимые расследования. Но кто-то должен был нанимать сотрудников и находить офисные помещения, и ответственность за это легла на плечи Уоррена. Оставаясь полноценным председателем Верховного суда, он, по сути, должен был организовать работу и управлять небольшим федеральным агентством, занимавшимся расследованием убийства президента – агентством, которое в случае сбоев в работе могло подтолкнуть страну к войне.
Уоррен понимал, что ему потребуется помощь, и немедленно связался с Уорреном Олни, который был его самым надежным помощником на протяжении всей его деятельности в графстве и правительстве штата в Калифорнии. Уроженцу Калифорнии Олни было 59 лет, он начал работать на Уоррена еще в 1939 году в конторе окружного прокурора в Окленде. Он был похож на других заместителей Уоррена – преданный, рассудительный, прогрессивных взглядов, но, по существу, аполитичный человек, видевший в Уоррене идеал государственного служащего. Председатель Верховного суда говорил об Олни: это «человек, в добросовестности которого я ни на йоту не сомневаюсь». Олни последовал за Уорреном в Вашингтон. С 1953 по 1957 год он работал в должности помощника генерального прокурора в уголовном отделе Министерства юстиции, по сути он был главным прокурором по уголовным делам в администрации Эйзенхауэра. Работая в Министерстве юстиции, Олни – так же, как его наставник Уоррен, работавший на другом краю города в Верховном суде, – заметно преуспел в борьбе за гражданские права. Он участвовал в создании проекта Закона о гражданских правах 1957 года – первого законопроекта о гражданских правах, одобренного Конгрессом со времен эпохи Реконструкции. В 1958 году Олни стал директором Административного управления судов США, агентства, ответственного за логистику управления системой федеральных судов, и на этой работе он часто общался с Уорреном.
После встречи с Джонсоном в Овальном кабинете Уоррен позвонил Олни и попросил его принять участие в работе комиссии в должности генерального юрисконсульта, чтобы управлять ходом расследования на ежедневной основе. Эта должность подразумевала полную занятость на протяжении всего срока работы комиссии – два или три месяца, по оценке Уоррена. К его радости, Олни согласился.
На тот момент Уоррен еще не успел встретиться с коллегами по комиссии, но был уверен, что остальные шесть членов отнесутся к назначению с энтузиазмом. Олни был хорошо известен среди юристов Вашингтона, им восхищались его бывшие коллеги по Министерству юстиции. Поэтому Уоррен считал, что речь идет о простой формальности.
Однако у директора ФБР Гувера были другие планы. Каким образом он узнал, что Уоррен намерен взять в комиссию Олни, из документов ФБР неясно. Но уже через несколько дней после разговора Уоррена с Олни директор был в курсе дела, и Бюро развернуло агрессивную закулисную кампанию против этого назначения. Предполагалось, что кампания пройдет втайне от председателя Верховного суда.
Работая в министерстве юстиции, Олни нажил себе врагов в ФБР, которое не разделяло его пыла по отношению к закону о гражданских правах. Гувер считал лидеров движения за гражданские права, в особенности Мартина Лютера Кинга, диверсантами, если не коммунистами. Гувер рассматривал Олни как врага ФБР и пренебрежительно называл его «протеже Уоррена» – такая формулировка встречается в документах ФБР1.
Кампания, развязанная ФБР против Олни, показала, насколько испортились отношения между Гувером и Уорреном за ту четверть века, что они друг друга знали. В бытность свою губернатором Калифорнии Уоррен близко общался – дружил, как ему думалось, – с Гувером, помогшим ему попасть в вожделенный «список специальных корреспондентов», государственных служащих, которым ФБР гарантировало поддержку. Когда губернатор Уоррен отправлялся в Вашингтон, он пользовался шофером и автомобилем, которые предоставляло ФБР. Его отношения с Гувером были некогда столь близкими, что он даже попросил ФБР установить наблюдение за молодым человеком, ухаживавшим за одной из его дочерей2.
Однако, когда в 1953 году Уоррен перешел работать в Верховный суд, который стал ограничивать власть ФБР, например, судьи предоставили больше прав подозреваемым по уголовным делам, его отношения с Гувером стали прохладнее – и так никогда и не потеплели. К моменту убийства Кеннеди оба испытывали друг к другу лишь презрение. Позднее Уоррен рассказывал Дрю Пирсону, что, по его мнению, ФБР на протяжении многих лет пользовалось «гестаповской тактикой», включая нелегальное прослушивание при расследовании серьезных уголовных преступлений – этой практике был положен конец отчасти благодаря действиям Верховного суда3.
«Я помню Джона Эдгара Гувера еще до войны, когда у него было 700 подчиненных и они отменно работали, – рассказывал Уоррен Пирсону в 1966 году, когда тот готовил для журнала Look нечто вроде авторизованной биографии председателя Верховного суда. – Теперь их у него 7 тысяч, и власть окончательно вскружила ему голову. Он получает от Конгресса такое финансирование, какое ему заблагорассудится, и его совершенно никто не контролирует». Уоррен опасался, что, если ФБР и ЦРУ станут одной организацией, «у нас и в самом деле будет полицейское государство». (Позднее Уоррен, очевидно, пришел к выводу, что позволил себе слишком многое в разговоре с журналистом, и убедил его не публиковать статью.)
Гувер с самого начала был против создания независимой комиссии для расследования убийства Кеннеди. Все это будет «очередным цирком», говорил он Джонсону в телефонном разговоре в понедельник 25 ноября, через три дня после убийства4. Его позицию легко понять. В ФБР не привыкли к контролю извне, Конгресс не предлагал никаких мер по надзору за его деятельностью и имел обыкновение удовлетворять просьбы Гувера о расширении бюджета его учреждения. Но создание комиссии подразумевало, что на ФБР обрушится лавина вопросов относительно того, почему Бюро оказалось не в состоянии распознать в Освальде реальную угрозу, ведь он находился под наблюдением региональных отделений Далласа и Нового Орлеана в течение нескольких месяцев до покушения. Гувер опасался – о чем говорил своим подчиненным, – что комиссия заподозрит ФБР в подтасовке фактов, а это ставило под угрозу само существование Бюро.
Однако, когда 29 ноября Джонсон позвонил и сообщил ему, что изменил свое мнение и решил создать комиссию, Гувер не высказался против. Согласно записи телефонного разговора, Гувер принял эту новость без возражений, видимо, выражая тем самым доверие к новому президенту как к защитнику интересов ФБР. Нет и свидетельств того, что Гувер при личной встрече с президентом сетовал на то, что Уоррен назначен председателем комиссии.
Но когда Уоррен назначил Олни, Гувер занял твердую позицию. Заместители Гувера связались с остальными членами комиссии – за исключением самого Уоррена – и предупредили их, что репутация Олни в ФБР не соответствует представлениям о законе и порядке с точки зрения Гувера5. Помощник директора ФБР Делоак Карфа позднее писал: «Ввиду существования некоторых сведений необходимо было конфиденциальным образом уведомить членов президентской комиссии – за исключением Уоррена – о прошлом Олни и о том, насколько он “ничтожная личность”».
Первую встречу Президентской комиссии по делу об убийстве президента Кеннеди – таково было официальное название группы – Уоррен назначил на 10 часов утра в четверг, 5 декабря6. Происходила она в зале заседаний Национального архива на Пенсильвания-авеню: архив выразил согласие предоставить свои помещения для работы комиссии до тех пор, пока для нее не найдется помещение. Входя в зал заседания в тот день, председатель Верховного суда не подозревал, что ФБР уже пытается оспорить его первое ключевое решение.
Еще до начала заседания стало ясно, что отношения комиссии с ФБР будут сложными. Гувер с раздражением отказался удовлетворить просьбу комиссии вызвать на заседание сотрудника высокого ранга для отчета о ходе расследования, проводимого Бюро в Далласе. ФБР настаивало, что по этому поводу правильнее было бы заслушать заместителя генерального прокурора Николаса Катценбаха, который должен был присутствовать на заседании и представлять Бюро7.
Выяснилось, что своеволие ФБР зашло еще дальше: через репортеров, которым оно покровительствовало, Бюро организовало целую серию утечек информации. 3 декабря, за два дня до встречи, Associated Press сообщило, что в ФБР почти завершен «подробный доклад», доказывающий, что Освальд «убил президента Кеннеди один, без посторонней помощи»8. Со ссылкой на «источник в правительстве», в сообщении Associated Press говорилось, что в ФБР установили, будто Освальд – «без сообщников» – выпустил три пули по президентскому лимузину из здания Техасского склада школьных учебников. В докладе ФБР указывается, что первая и третья пули попали в президента, а вторая – в Коннелли. Сходного рода информационные вбросы были осуществлены и через другие информационные агентства.
Несколько членов комиссии усмотрели в этих статьях согласованную попытку ФБР, а вероятно, и самого Гувера, убедить общественность в том, что никакого заговора с целью убийства президента не было, – во всяком случае, заговора, который ФБР могло бы выявить. Создавалось впечатление, что ФБР пыталось вынудить членов комиссии прийти к решению прежде, чем они смогут проанализировать хотя бы одно из доказательств.
– Подобных утечек информации я еще не встречал, – с такими словами обратился конгрессмен Боггс, демократ из Луизианы, к комиссии. – И это почти наверняка идет из ФБР9.
Заместитель генерального прокурора Катценбах был уверен, что утечки информации организованы Гувером и его заместителем: «Не могу даже предположить, от кого еще это могло исходить»10.
В тот четверг встреча открылась тем, что все семь членов комиссии пожали руку Катценбаху11. Все расселись за длинным деревянным столом, кроме них присутствовал только стенографист. Большинству записей этих заседаний был присвоен гриф «совершенно секретно», и они находились под замком на протяжении десятилетий.
– Мы приступаем к прискорбному и чрезвычайно важному делу, – начал Уоррен. – Уверен, что любой из нас занимался бы чем угодно, но не работой в такой комиссии. Президент Джонсон совершенно справедливо хочет, чтобы общественность знала как можно больше об этом ужасном происшествии, насколько это в человеческих силах, – продолжал председатель. – Для меня большая честь сознавать, что президент счел меня, а также всех вас способными выполнить эту работу, и я приступаю к ней смиренно, осознавая, насколько мало я пригоден для этого, поскольку мне отвратительна сама мысль о необходимости ежедневно изучать подробности этого преступления12.
Затем Уоррен рассказал, как он видит задачи, стоящие перед комиссией, пояснив, что рамки расследования будут ограниченными и комиссия должна завершить свою работу как можно быстрее. Он предложил даже не называть это «расследованием». Комиссии, по мнению Уоррена, следовало рассмотреть всю информацию, относящуюся к убийству, собранную ФБР, Секретной службой и другими агентствами, комиссии следовало лишь проверить, насколько добросовестно велось расследование. Что бы Уоррен лично ни думал о Гувере, казалось, он полагал, что именно ФБР можно доверять в деле выявления фактов13.
– Полагаю, наша задача – оценивать имеющиеся факты, а не собирать их, и, по крайней мере поначалу, мы можем исходить из той предпосылки, что можем опираться на отчеты различных служб, – пояснил он14.
По мнению Уоррена, публичных слушаний устраивать не следовало, равно как и не следовало получать право вызывать свидетелей в суд, на что потребовалось бы специальное разрешение Конгресса. Он сказал также, что не видит необходимости нанимать следователей.
– Я не вижу никаких причин дублировать функции ФБР, или Секретной службы, или каких бы то ни было других служб, – сказал председатель.
Если у комиссии будет право вызова свидетелей и организации публичных слушаний, как полагал Уоррен, то в комиссию кинутся душевнобольные, которые «считают, что им известно о великом заговоре», и они будут настаивать на даче свидетельских показаний15.
– Если у нас будет право вызова свидетелей, все будут ожидать, что мы им воспользуемся. У свидетелей будет право прийти и сказать: «Вот мои свидетельские показания…» А если это какие-нибудь сумасброды, если это психи – мы будем связаны по рукам и ногам16.
Если же комиссия не станет вызывать этих «психов» для дачи свидетельских показаний, «они пойдут и скажут, что мы утаиваем доказательства»17. Мешок, куда в Верховном суде складывали корреспонденцию для Уоррена, был уже переполнен письмами и открытками – некоторые с угрозами, некоторые накарябанные мелким неразборчивым почерком от взбудораженных людей, и все они заявляли, что готовы раскрыть истинную тайну убийства президента18.
Закончив свое вступительное слово, Уоррен сел и приготовился выслушать остальных. Казалось, он был уверен в том, что его коллеги, как и он, обремененные собственными делами, увидят в его словах логику.
Но вместо этого они накинулись на него, иногда чуть не доходя до оскорблений. Уоррен хоть и был председателем Верховного суда, с мнением которого следовало считаться в самых разных обстоятельствах, но оказалось, что многие из членов комиссии намерены обращаться с ним на равных. Некоторые из них – сенатор Рассел, Джон Макклой и Аллен Даллес – властвовали в Вашингтоне на протяжении десятилетий, задолго до его появления в столице. У Уоррена также были особые причины быть осмотрительным с Джеральдом Фордом, избранным в Конгресс в 1948 году, поскольку республиканец из Мичигана дружил с Ричардом Никсоном – старым заклятым врагом председателя Верховного суда.
Джон Макклой, 68-летний юрист, дипломат и банкир, который некогда был советником президентов начиная с Франклина Рузвельта и которого журнал Esquire назвал «Председателем Восточного блока», первым дал отпор Уоррену19. Он заявил, что Уоррен ведет себя откровенно глупо, полагая, что можно доверить правительственным агентствам расследовать их собственные просчеты. Макклой не использовал выражение «замять дело», когда описывал, как ФБР и Секретная служба себя поведут, но намекал на это20.
– В данном деле может существовать мера вины Секретной службы и даже ФБР, – сказал он. – Следует учитывать человеческую природу, агентства могут представить «своекорыстные» отчеты о случившемся21.
Уоррен ошибался и в отношении права вызова свидетелей, заявил Макклой22. Комиссии необходимо право добиваться свидетельских показаний и вынуждать агентства передавать собранные материалы. Без права заслушивать свидетелей, сказал он, комиссия рискует оказаться беззубой. Расследование, проводимое комиссией, обязано сделать больше, чем «дать оценку отчетам агентств». «Я думаю, что, если у нас не будет права требовать какие-то документы и вызывать свидетелей, когда нам это понадобится, авторитет комиссии будет подорван»23. Боггс и Форд с этим согласились24.
Обескураженный такой открытой атакой на первом же заседании комиссии, Уоррен не пошел в контрнаступление:
– Если остальные полагают, что нам нужно право привлекать свидетелей, я совершенно не против, – сказал он25.
Следующим был Рассел – с возражением против предложения Уоррена не привлекать к работе комиссии специального штата расследователей26.
– Мы окажемся в положении, когда нам потребуется кого-то привлечь, чтобы проинспектировать поток документов, который хлынет из ФБР, из Секретной службы, откуда-то еще, – сказал он. – Я надеюсь, мы сможем обзавестись штатом – не целой армией, а командой в высшей степени способных людей, чтобы они подготовили отчет, который выдержит самую требовательную критику со стороны любых непредубежденных людей.
Он напомнил Уоррену об опасности, которую расследование представляет для всех семи членов комиссии: если у них не будет соответствующих ресурсов, чтобы раскрыть истину об убийстве и изложить ее перед общественностью, история им этого не простит27. Каких бы карьерных высот они ни достигли, их будут помнить именно по участию в этом деле.
– Здесь поставлена на карту репутация каждого из нас, – сказал Рассел, признавшись, как он сердит на президента Джонсона. – Откровенно говоря, я не знаю, смогу ли я питать прежние чувства к президенту после того, как он включил меня в состав этой комиссии… Я говорил ему, что не хочу в ней работать, и я бы не стал этого делать, но не знал, как от этого уклониться.
Макклой предложил подыскать в комиссию «отменного» юриста для руководства штатными сотрудниками в качестве главного юридического советника, что дало Уоррену возможность предложить своего кандидата – Уоррена Олни28. Председатель потратил несколько минут, описывая карьеру Олни в Калифорнии и Вашингтоне, подчеркнув, что он «не знает более достойного человека»29. Олни, говорил председатель, «парень с настоящими способностями… Полагаю, я не могу найти никого в этой стране, у кого есть нужный опыт для подобной работы»30.
Его похвалы были столь обильны, что возражения любого, кто стал бы оспаривать назначение Олни, прозвучали бы как дерзость или даже оскорбление по отношению к председателю Верховного суда. Однако случилось именно так: в атаку двинулся Форд. Быть может, Олни и «прекрасная кандидатура», сказал он, но всем хорошо известны тесные взаимоотношения между Уорреном и Олни – что было потихоньку высказано ФБР, – и из-за «ваших давних отношений некоторые могут, быть может, даже и без оснований, сказать, что председатель Верховного суда оказывает давление на комиссию, и ее выводы будут рассматриваться как отчет о работе, проделанной им, а не всеми нами»31.
– Я не хочу, чтобы комиссия разделилась, – сказал Форд. – Я не хочу, чтобы это была ваша комиссия либо комиссия одной или другой половины из нас32.
Макклой не стал оценивать компетентность Олни, но согласился с Фордом, что следует провести расширенный поиск кандидатуры на должность главного консультанта.
– У меня такое чувство, что нам следует подобрать самого лучшего человека, – сказал он. – Лично я хотел бы сам узнать, что представляет собой этот Олни33.
Боггс, казалось, почувствовал, что Уоррен оскорблен нападками Форда, и решил встать на защиту председателя Верховного суда.
– Я полагаю, что председателю нужен помощник, с которым он чувствовал бы себя совершенно комфортно, – сказал он. – Председателю Верховного суда нужен кто-то, кому он бы доверял абсолютно34.
Уоррен попытался в последний раз выступить за Олни, и если уж его кандидатуру отклонят, ему подошел бы другой талантливый и опытный человек, которого можно было бы незамедлительно найти. Председатель сказал, что ему нужен человек, изнутри понимающий принципы работы органов правопорядка, а также правительства, такой, которому не потребуется «несколько месяцев, чтобы освоиться» в столице35. Уоррен говорил, не скрывая личных мотивов:
– Если у меня не будет правоведа, которого я хорошо знаю и с которым я с самого первого дня смогу приступить к работе, мне не придется встретить Рождество с семьей. Я останусь и буду проводить здесь каждый день, потому что человек – неважно, насколько он там прекрасен и все хватает на лету, – попросту не на короткой ноге с Вашингтоном36.
Заседание длилось почти три часа и закончилось в 12.45, в итоге решили собраться на следующий день37.
Подковерная кампания ФБР сработала, и когда на следующий день – в пятницу, 6 декабря – состоялось новое заседание, вопрос о назначении Олни был похоронен. Форд, Даллес и Макклой уведомили Уоррена о своих сомнениях в отношении Олни, а Макклой не скрыл своей осведомленности о том, что Олни «на ножах с Гувером»38. Уоррен сдался.
– Я бы не стал навязывать никого, если бы не заручился доверием комиссии, – сказал он. – Как я понимаю, вопрос о назначении мистера Олни в качестве советника для комиссии закрыт39.
Ночью Макклой созвонился с друзьями в Вашингтоне и на Уолл-стрит, просил порекомендовать ему опытных правоведов для работы в комиссии. Несколько человек, по его словам, назвали ему имя Джеймса Ли Рэнкина, бывшего заместителя министра юстиции в администрации Эйзенхауэра, а на тот момент практикующего нью-йоркского адвоката. «Рэнкин, – говорил Макклой, – человек высокопрофессиональный»40.
Услышав имя Рэнкина, Уоррен вздохнул с облегчением. Рэнкина, 56-летнего уроженца Небраски, Уоррен знал хорошо и был к нему расположен41. В должности заместителя министра юстиции он представлял правительство перед Верховным судом в ходе многих значимых дел в 1950-х годах42. Стоило только припомнить его выступление на стороне Министерства юстиции от имени детей и их родителей в Топике, штат Канзас, которые добивались десегрегации в местных школах в деле «Браун против Совета по образованию»43. «Мы часто видели его в Верховном суде, потому что он выступал на стороне защиты в самых крупных делах, – говорил Уоррен. – Он прекрасный человек во всех отношениях»44. Рэнкин, по словам Уоррена, никогда «не лоббировал чьих-то интересов»45.
Рассел порекомендовал Рэнкина для работы в комиссии, если Уоррен и Макклой не против. Остальные не возражали. Уоррен решил тем же вечером позвонить Рэнкину46.
Под конец заседания Макклой поднял еще один вопрос. До того момента обсуждения комиссии касались только ФБР и Секретной службы, а также информации, которую обе эти организации должны были предоставить комиссии. А как насчет Центрального разведывательного управления? Не связывался ли с ними председатель или кто-либо еще, дабы узнать, что им было известно об убийстве, а также об Освальде и его поездках в Россию и в Мексику?47
– Я не связывался, – ответил Уоррен, – по той простой причине, что у меня нет сведений о том, что ЦРУ располагало какой бы то ни было информацией об Освальде48.
– У них она была, – парировал Макклой, явно намереваясь поиздеваться над наивностью Уоррена, который считал, что ЦРУ может ничего не знать об Освальде49. – Не следует ли нам и у них спросить? – осведомился Макклой с нажимом.
– Конечно, следует, – отозвался председатель Верховного суда, который понял, что поначалу ответил глупо. – Я думаю, нам следует спросить их50.
Глава 7
Уоррен понимал, что ему потребуется помощь, и немедленно связался с Уорреном Олни, который был его самым надежным помощником на протяжении всей его деятельности в графстве и правительстве штата в Калифорнии. Уроженцу Калифорнии Олни было 59 лет, он начал работать на Уоррена еще в 1939 году в конторе окружного прокурора в Окленде. Он был похож на других заместителей Уоррена – преданный, рассудительный, прогрессивных взглядов, но, по существу, аполитичный человек, видевший в Уоррене идеал государственного служащего. Председатель Верховного суда говорил об Олни: это «человек, в добросовестности которого я ни на йоту не сомневаюсь». Олни последовал за Уорреном в Вашингтон. С 1953 по 1957 год он работал в должности помощника генерального прокурора в уголовном отделе Министерства юстиции, по сути он был главным прокурором по уголовным делам в администрации Эйзенхауэра. Работая в Министерстве юстиции, Олни – так же, как его наставник Уоррен, работавший на другом краю города в Верховном суде, – заметно преуспел в борьбе за гражданские права. Он участвовал в создании проекта Закона о гражданских правах 1957 года – первого законопроекта о гражданских правах, одобренного Конгрессом со времен эпохи Реконструкции. В 1958 году Олни стал директором Административного управления судов США, агентства, ответственного за логистику управления системой федеральных судов, и на этой работе он часто общался с Уорреном.
После встречи с Джонсоном в Овальном кабинете Уоррен позвонил Олни и попросил его принять участие в работе комиссии в должности генерального юрисконсульта, чтобы управлять ходом расследования на ежедневной основе. Эта должность подразумевала полную занятость на протяжении всего срока работы комиссии – два или три месяца, по оценке Уоррена. К его радости, Олни согласился.
На тот момент Уоррен еще не успел встретиться с коллегами по комиссии, но был уверен, что остальные шесть членов отнесутся к назначению с энтузиазмом. Олни был хорошо известен среди юристов Вашингтона, им восхищались его бывшие коллеги по Министерству юстиции. Поэтому Уоррен считал, что речь идет о простой формальности.
Однако у директора ФБР Гувера были другие планы. Каким образом он узнал, что Уоррен намерен взять в комиссию Олни, из документов ФБР неясно. Но уже через несколько дней после разговора Уоррена с Олни директор был в курсе дела, и Бюро развернуло агрессивную закулисную кампанию против этого назначения. Предполагалось, что кампания пройдет втайне от председателя Верховного суда.
Работая в министерстве юстиции, Олни нажил себе врагов в ФБР, которое не разделяло его пыла по отношению к закону о гражданских правах. Гувер считал лидеров движения за гражданские права, в особенности Мартина Лютера Кинга, диверсантами, если не коммунистами. Гувер рассматривал Олни как врага ФБР и пренебрежительно называл его «протеже Уоррена» – такая формулировка встречается в документах ФБР1.
Кампания, развязанная ФБР против Олни, показала, насколько испортились отношения между Гувером и Уорреном за ту четверть века, что они друг друга знали. В бытность свою губернатором Калифорнии Уоррен близко общался – дружил, как ему думалось, – с Гувером, помогшим ему попасть в вожделенный «список специальных корреспондентов», государственных служащих, которым ФБР гарантировало поддержку. Когда губернатор Уоррен отправлялся в Вашингтон, он пользовался шофером и автомобилем, которые предоставляло ФБР. Его отношения с Гувером были некогда столь близкими, что он даже попросил ФБР установить наблюдение за молодым человеком, ухаживавшим за одной из его дочерей2.
Однако, когда в 1953 году Уоррен перешел работать в Верховный суд, который стал ограничивать власть ФБР, например, судьи предоставили больше прав подозреваемым по уголовным делам, его отношения с Гувером стали прохладнее – и так никогда и не потеплели. К моменту убийства Кеннеди оба испытывали друг к другу лишь презрение. Позднее Уоррен рассказывал Дрю Пирсону, что, по его мнению, ФБР на протяжении многих лет пользовалось «гестаповской тактикой», включая нелегальное прослушивание при расследовании серьезных уголовных преступлений – этой практике был положен конец отчасти благодаря действиям Верховного суда3.
«Я помню Джона Эдгара Гувера еще до войны, когда у него было 700 подчиненных и они отменно работали, – рассказывал Уоррен Пирсону в 1966 году, когда тот готовил для журнала Look нечто вроде авторизованной биографии председателя Верховного суда. – Теперь их у него 7 тысяч, и власть окончательно вскружила ему голову. Он получает от Конгресса такое финансирование, какое ему заблагорассудится, и его совершенно никто не контролирует». Уоррен опасался, что, если ФБР и ЦРУ станут одной организацией, «у нас и в самом деле будет полицейское государство». (Позднее Уоррен, очевидно, пришел к выводу, что позволил себе слишком многое в разговоре с журналистом, и убедил его не публиковать статью.)
Гувер с самого начала был против создания независимой комиссии для расследования убийства Кеннеди. Все это будет «очередным цирком», говорил он Джонсону в телефонном разговоре в понедельник 25 ноября, через три дня после убийства4. Его позицию легко понять. В ФБР не привыкли к контролю извне, Конгресс не предлагал никаких мер по надзору за его деятельностью и имел обыкновение удовлетворять просьбы Гувера о расширении бюджета его учреждения. Но создание комиссии подразумевало, что на ФБР обрушится лавина вопросов относительно того, почему Бюро оказалось не в состоянии распознать в Освальде реальную угрозу, ведь он находился под наблюдением региональных отделений Далласа и Нового Орлеана в течение нескольких месяцев до покушения. Гувер опасался – о чем говорил своим подчиненным, – что комиссия заподозрит ФБР в подтасовке фактов, а это ставило под угрозу само существование Бюро.
Однако, когда 29 ноября Джонсон позвонил и сообщил ему, что изменил свое мнение и решил создать комиссию, Гувер не высказался против. Согласно записи телефонного разговора, Гувер принял эту новость без возражений, видимо, выражая тем самым доверие к новому президенту как к защитнику интересов ФБР. Нет и свидетельств того, что Гувер при личной встрече с президентом сетовал на то, что Уоррен назначен председателем комиссии.
Но когда Уоррен назначил Олни, Гувер занял твердую позицию. Заместители Гувера связались с остальными членами комиссии – за исключением самого Уоррена – и предупредили их, что репутация Олни в ФБР не соответствует представлениям о законе и порядке с точки зрения Гувера5. Помощник директора ФБР Делоак Карфа позднее писал: «Ввиду существования некоторых сведений необходимо было конфиденциальным образом уведомить членов президентской комиссии – за исключением Уоррена – о прошлом Олни и о том, насколько он “ничтожная личность”».
Первую встречу Президентской комиссии по делу об убийстве президента Кеннеди – таково было официальное название группы – Уоррен назначил на 10 часов утра в четверг, 5 декабря6. Происходила она в зале заседаний Национального архива на Пенсильвания-авеню: архив выразил согласие предоставить свои помещения для работы комиссии до тех пор, пока для нее не найдется помещение. Входя в зал заседания в тот день, председатель Верховного суда не подозревал, что ФБР уже пытается оспорить его первое ключевое решение.
Еще до начала заседания стало ясно, что отношения комиссии с ФБР будут сложными. Гувер с раздражением отказался удовлетворить просьбу комиссии вызвать на заседание сотрудника высокого ранга для отчета о ходе расследования, проводимого Бюро в Далласе. ФБР настаивало, что по этому поводу правильнее было бы заслушать заместителя генерального прокурора Николаса Катценбаха, который должен был присутствовать на заседании и представлять Бюро7.
Выяснилось, что своеволие ФБР зашло еще дальше: через репортеров, которым оно покровительствовало, Бюро организовало целую серию утечек информации. 3 декабря, за два дня до встречи, Associated Press сообщило, что в ФБР почти завершен «подробный доклад», доказывающий, что Освальд «убил президента Кеннеди один, без посторонней помощи»8. Со ссылкой на «источник в правительстве», в сообщении Associated Press говорилось, что в ФБР установили, будто Освальд – «без сообщников» – выпустил три пули по президентскому лимузину из здания Техасского склада школьных учебников. В докладе ФБР указывается, что первая и третья пули попали в президента, а вторая – в Коннелли. Сходного рода информационные вбросы были осуществлены и через другие информационные агентства.
Несколько членов комиссии усмотрели в этих статьях согласованную попытку ФБР, а вероятно, и самого Гувера, убедить общественность в том, что никакого заговора с целью убийства президента не было, – во всяком случае, заговора, который ФБР могло бы выявить. Создавалось впечатление, что ФБР пыталось вынудить членов комиссии прийти к решению прежде, чем они смогут проанализировать хотя бы одно из доказательств.
– Подобных утечек информации я еще не встречал, – с такими словами обратился конгрессмен Боггс, демократ из Луизианы, к комиссии. – И это почти наверняка идет из ФБР9.
Заместитель генерального прокурора Катценбах был уверен, что утечки информации организованы Гувером и его заместителем: «Не могу даже предположить, от кого еще это могло исходить»10.
В тот четверг встреча открылась тем, что все семь членов комиссии пожали руку Катценбаху11. Все расселись за длинным деревянным столом, кроме них присутствовал только стенографист. Большинству записей этих заседаний был присвоен гриф «совершенно секретно», и они находились под замком на протяжении десятилетий.
– Мы приступаем к прискорбному и чрезвычайно важному делу, – начал Уоррен. – Уверен, что любой из нас занимался бы чем угодно, но не работой в такой комиссии. Президент Джонсон совершенно справедливо хочет, чтобы общественность знала как можно больше об этом ужасном происшествии, насколько это в человеческих силах, – продолжал председатель. – Для меня большая честь сознавать, что президент счел меня, а также всех вас способными выполнить эту работу, и я приступаю к ней смиренно, осознавая, насколько мало я пригоден для этого, поскольку мне отвратительна сама мысль о необходимости ежедневно изучать подробности этого преступления12.
Затем Уоррен рассказал, как он видит задачи, стоящие перед комиссией, пояснив, что рамки расследования будут ограниченными и комиссия должна завершить свою работу как можно быстрее. Он предложил даже не называть это «расследованием». Комиссии, по мнению Уоррена, следовало рассмотреть всю информацию, относящуюся к убийству, собранную ФБР, Секретной службой и другими агентствами, комиссии следовало лишь проверить, насколько добросовестно велось расследование. Что бы Уоррен лично ни думал о Гувере, казалось, он полагал, что именно ФБР можно доверять в деле выявления фактов13.
– Полагаю, наша задача – оценивать имеющиеся факты, а не собирать их, и, по крайней мере поначалу, мы можем исходить из той предпосылки, что можем опираться на отчеты различных служб, – пояснил он14.
По мнению Уоррена, публичных слушаний устраивать не следовало, равно как и не следовало получать право вызывать свидетелей в суд, на что потребовалось бы специальное разрешение Конгресса. Он сказал также, что не видит необходимости нанимать следователей.
– Я не вижу никаких причин дублировать функции ФБР, или Секретной службы, или каких бы то ни было других служб, – сказал председатель.
Если у комиссии будет право вызова свидетелей и организации публичных слушаний, как полагал Уоррен, то в комиссию кинутся душевнобольные, которые «считают, что им известно о великом заговоре», и они будут настаивать на даче свидетельских показаний15.
– Если у нас будет право вызова свидетелей, все будут ожидать, что мы им воспользуемся. У свидетелей будет право прийти и сказать: «Вот мои свидетельские показания…» А если это какие-нибудь сумасброды, если это психи – мы будем связаны по рукам и ногам16.
Если же комиссия не станет вызывать этих «психов» для дачи свидетельских показаний, «они пойдут и скажут, что мы утаиваем доказательства»17. Мешок, куда в Верховном суде складывали корреспонденцию для Уоррена, был уже переполнен письмами и открытками – некоторые с угрозами, некоторые накарябанные мелким неразборчивым почерком от взбудораженных людей, и все они заявляли, что готовы раскрыть истинную тайну убийства президента18.
Закончив свое вступительное слово, Уоррен сел и приготовился выслушать остальных. Казалось, он был уверен в том, что его коллеги, как и он, обремененные собственными делами, увидят в его словах логику.
Но вместо этого они накинулись на него, иногда чуть не доходя до оскорблений. Уоррен хоть и был председателем Верховного суда, с мнением которого следовало считаться в самых разных обстоятельствах, но оказалось, что многие из членов комиссии намерены обращаться с ним на равных. Некоторые из них – сенатор Рассел, Джон Макклой и Аллен Даллес – властвовали в Вашингтоне на протяжении десятилетий, задолго до его появления в столице. У Уоррена также были особые причины быть осмотрительным с Джеральдом Фордом, избранным в Конгресс в 1948 году, поскольку республиканец из Мичигана дружил с Ричардом Никсоном – старым заклятым врагом председателя Верховного суда.
Джон Макклой, 68-летний юрист, дипломат и банкир, который некогда был советником президентов начиная с Франклина Рузвельта и которого журнал Esquire назвал «Председателем Восточного блока», первым дал отпор Уоррену19. Он заявил, что Уоррен ведет себя откровенно глупо, полагая, что можно доверить правительственным агентствам расследовать их собственные просчеты. Макклой не использовал выражение «замять дело», когда описывал, как ФБР и Секретная служба себя поведут, но намекал на это20.
– В данном деле может существовать мера вины Секретной службы и даже ФБР, – сказал он. – Следует учитывать человеческую природу, агентства могут представить «своекорыстные» отчеты о случившемся21.
Уоррен ошибался и в отношении права вызова свидетелей, заявил Макклой22. Комиссии необходимо право добиваться свидетельских показаний и вынуждать агентства передавать собранные материалы. Без права заслушивать свидетелей, сказал он, комиссия рискует оказаться беззубой. Расследование, проводимое комиссией, обязано сделать больше, чем «дать оценку отчетам агентств». «Я думаю, что, если у нас не будет права требовать какие-то документы и вызывать свидетелей, когда нам это понадобится, авторитет комиссии будет подорван»23. Боггс и Форд с этим согласились24.
Обескураженный такой открытой атакой на первом же заседании комиссии, Уоррен не пошел в контрнаступление:
– Если остальные полагают, что нам нужно право привлекать свидетелей, я совершенно не против, – сказал он25.
Следующим был Рассел – с возражением против предложения Уоррена не привлекать к работе комиссии специального штата расследователей26.
– Мы окажемся в положении, когда нам потребуется кого-то привлечь, чтобы проинспектировать поток документов, который хлынет из ФБР, из Секретной службы, откуда-то еще, – сказал он. – Я надеюсь, мы сможем обзавестись штатом – не целой армией, а командой в высшей степени способных людей, чтобы они подготовили отчет, который выдержит самую требовательную критику со стороны любых непредубежденных людей.
Он напомнил Уоррену об опасности, которую расследование представляет для всех семи членов комиссии: если у них не будет соответствующих ресурсов, чтобы раскрыть истину об убийстве и изложить ее перед общественностью, история им этого не простит27. Каких бы карьерных высот они ни достигли, их будут помнить именно по участию в этом деле.
– Здесь поставлена на карту репутация каждого из нас, – сказал Рассел, признавшись, как он сердит на президента Джонсона. – Откровенно говоря, я не знаю, смогу ли я питать прежние чувства к президенту после того, как он включил меня в состав этой комиссии… Я говорил ему, что не хочу в ней работать, и я бы не стал этого делать, но не знал, как от этого уклониться.
Макклой предложил подыскать в комиссию «отменного» юриста для руководства штатными сотрудниками в качестве главного юридического советника, что дало Уоррену возможность предложить своего кандидата – Уоррена Олни28. Председатель потратил несколько минут, описывая карьеру Олни в Калифорнии и Вашингтоне, подчеркнув, что он «не знает более достойного человека»29. Олни, говорил председатель, «парень с настоящими способностями… Полагаю, я не могу найти никого в этой стране, у кого есть нужный опыт для подобной работы»30.
Его похвалы были столь обильны, что возражения любого, кто стал бы оспаривать назначение Олни, прозвучали бы как дерзость или даже оскорбление по отношению к председателю Верховного суда. Однако случилось именно так: в атаку двинулся Форд. Быть может, Олни и «прекрасная кандидатура», сказал он, но всем хорошо известны тесные взаимоотношения между Уорреном и Олни – что было потихоньку высказано ФБР, – и из-за «ваших давних отношений некоторые могут, быть может, даже и без оснований, сказать, что председатель Верховного суда оказывает давление на комиссию, и ее выводы будут рассматриваться как отчет о работе, проделанной им, а не всеми нами»31.
– Я не хочу, чтобы комиссия разделилась, – сказал Форд. – Я не хочу, чтобы это была ваша комиссия либо комиссия одной или другой половины из нас32.
Макклой не стал оценивать компетентность Олни, но согласился с Фордом, что следует провести расширенный поиск кандидатуры на должность главного консультанта.
– У меня такое чувство, что нам следует подобрать самого лучшего человека, – сказал он. – Лично я хотел бы сам узнать, что представляет собой этот Олни33.
Боггс, казалось, почувствовал, что Уоррен оскорблен нападками Форда, и решил встать на защиту председателя Верховного суда.
– Я полагаю, что председателю нужен помощник, с которым он чувствовал бы себя совершенно комфортно, – сказал он. – Председателю Верховного суда нужен кто-то, кому он бы доверял абсолютно34.
Уоррен попытался в последний раз выступить за Олни, и если уж его кандидатуру отклонят, ему подошел бы другой талантливый и опытный человек, которого можно было бы незамедлительно найти. Председатель сказал, что ему нужен человек, изнутри понимающий принципы работы органов правопорядка, а также правительства, такой, которому не потребуется «несколько месяцев, чтобы освоиться» в столице35. Уоррен говорил, не скрывая личных мотивов:
– Если у меня не будет правоведа, которого я хорошо знаю и с которым я с самого первого дня смогу приступить к работе, мне не придется встретить Рождество с семьей. Я останусь и буду проводить здесь каждый день, потому что человек – неважно, насколько он там прекрасен и все хватает на лету, – попросту не на короткой ноге с Вашингтоном36.
Заседание длилось почти три часа и закончилось в 12.45, в итоге решили собраться на следующий день37.
Подковерная кампания ФБР сработала, и когда на следующий день – в пятницу, 6 декабря – состоялось новое заседание, вопрос о назначении Олни был похоронен. Форд, Даллес и Макклой уведомили Уоррена о своих сомнениях в отношении Олни, а Макклой не скрыл своей осведомленности о том, что Олни «на ножах с Гувером»38. Уоррен сдался.
– Я бы не стал навязывать никого, если бы не заручился доверием комиссии, – сказал он. – Как я понимаю, вопрос о назначении мистера Олни в качестве советника для комиссии закрыт39.
Ночью Макклой созвонился с друзьями в Вашингтоне и на Уолл-стрит, просил порекомендовать ему опытных правоведов для работы в комиссии. Несколько человек, по его словам, назвали ему имя Джеймса Ли Рэнкина, бывшего заместителя министра юстиции в администрации Эйзенхауэра, а на тот момент практикующего нью-йоркского адвоката. «Рэнкин, – говорил Макклой, – человек высокопрофессиональный»40.
Услышав имя Рэнкина, Уоррен вздохнул с облегчением. Рэнкина, 56-летнего уроженца Небраски, Уоррен знал хорошо и был к нему расположен41. В должности заместителя министра юстиции он представлял правительство перед Верховным судом в ходе многих значимых дел в 1950-х годах42. Стоило только припомнить его выступление на стороне Министерства юстиции от имени детей и их родителей в Топике, штат Канзас, которые добивались десегрегации в местных школах в деле «Браун против Совета по образованию»43. «Мы часто видели его в Верховном суде, потому что он выступал на стороне защиты в самых крупных делах, – говорил Уоррен. – Он прекрасный человек во всех отношениях»44. Рэнкин, по словам Уоррена, никогда «не лоббировал чьих-то интересов»45.
Рассел порекомендовал Рэнкина для работы в комиссии, если Уоррен и Макклой не против. Остальные не возражали. Уоррен решил тем же вечером позвонить Рэнкину46.
Под конец заседания Макклой поднял еще один вопрос. До того момента обсуждения комиссии касались только ФБР и Секретной службы, а также информации, которую обе эти организации должны были предоставить комиссии. А как насчет Центрального разведывательного управления? Не связывался ли с ними председатель или кто-либо еще, дабы узнать, что им было известно об убийстве, а также об Освальде и его поездках в Россию и в Мексику?47
– Я не связывался, – ответил Уоррен, – по той простой причине, что у меня нет сведений о том, что ЦРУ располагало какой бы то ни было информацией об Освальде48.
– У них она была, – парировал Макклой, явно намереваясь поиздеваться над наивностью Уоррена, который считал, что ЦРУ может ничего не знать об Освальде49. – Не следует ли нам и у них спросить? – осведомился Макклой с нажимом.
– Конечно, следует, – отозвался председатель Верховного суда, который понял, что поначалу ответил глупо. – Я думаю, нам следует спросить их50.
Глава 7
Кабинет члена палаты представителей Джеральда Р. Форда
Палата представителей
12 декабря 1963 года, четверг
Джеральд Форд сам попросил организовать эту встречу. Он пригласил заместителя директора ФБР Карфу Делоака, по прозвищу «Финт», главного координатора ФБР по связям с Конгрессом, заглянуть в его офис на Капитолийском холме во второй половине дня в четверг, 12 декабря, через неделю после первого заседания комиссии по делу об убийстве Кеннеди. У Форда для ФБР было деловое предложение. «Он попросил меня, чтобы наш разговор был строго конфиденциальным, – писал Делоак Гуверу в тот же день. – На что я и согласился»1.
На протяжении всей своей работы в Конгрессе – подобно Линдону Джонсону и многим другим на Капитолийском холме – Форд делал все, чтобы не терять связь с ФБР. За долгие годы ФБР привыкло видеть в Форде надежного друга, в особенности когда дело доходило до поддержки статей расхода в государственном бюджете, на которые претендовало Бюро. Форд был членом Комиссии по бюджетным ассигнованиям, от решения которой зависело, как федеральный бюджет будет поделен между агентствами. Теперь, приняв участие в работе комиссии, Форд ухватился еще за одну возможность продемонстрировать свою лояльность ФБР.
50-летний Джерри Форд из города Гранд-Рапидс, штат Мичиган, пытался выглядеть как один из своих избирателей – еще один умеренный, вежливый, благожелательный парень со Среднего Запада2. На Капитолийском холме его знали как уравновешенного человека с хорошим чувством юмора, а демократы восхищались его интернационализмом во внешней политике. Но его коллеги в Конгрессе видели Форда с другой стороны, неизвестной его избирателям– как безудержно амбициозного, подчас жестокого политика, умеющего выбирать друзей и союзников, которые могут поспособствовать его карьере. В 1949 году он обошел другого республиканца, заняв его место в Палате представителей. С самых первых дней работы в Конгрессе Форд изумил своих подчиненных тем, что открыто обсуждал с ними свою мечту стать спикером Палаты представителей. В начале 1963 года он был председателем Конференции республиканцев в Палате представителей, занимая третий по значимости пост в Республиканской партии в Конгрессе, отстранив от должности старого председателя. Во время всеобщих выборов 1960 года его друг Ричард Никсон, кандидат в президенты от республиканцев, был близок к тому, чтобы назвать Форда своим кандидатом в вице-президенты.
Палата представителей
12 декабря 1963 года, четверг
Джеральд Форд сам попросил организовать эту встречу. Он пригласил заместителя директора ФБР Карфу Делоака, по прозвищу «Финт», главного координатора ФБР по связям с Конгрессом, заглянуть в его офис на Капитолийском холме во второй половине дня в четверг, 12 декабря, через неделю после первого заседания комиссии по делу об убийстве Кеннеди. У Форда для ФБР было деловое предложение. «Он попросил меня, чтобы наш разговор был строго конфиденциальным, – писал Делоак Гуверу в тот же день. – На что я и согласился»1.
На протяжении всей своей работы в Конгрессе – подобно Линдону Джонсону и многим другим на Капитолийском холме – Форд делал все, чтобы не терять связь с ФБР. За долгие годы ФБР привыкло видеть в Форде надежного друга, в особенности когда дело доходило до поддержки статей расхода в государственном бюджете, на которые претендовало Бюро. Форд был членом Комиссии по бюджетным ассигнованиям, от решения которой зависело, как федеральный бюджет будет поделен между агентствами. Теперь, приняв участие в работе комиссии, Форд ухватился еще за одну возможность продемонстрировать свою лояльность ФБР.
50-летний Джерри Форд из города Гранд-Рапидс, штат Мичиган, пытался выглядеть как один из своих избирателей – еще один умеренный, вежливый, благожелательный парень со Среднего Запада2. На Капитолийском холме его знали как уравновешенного человека с хорошим чувством юмора, а демократы восхищались его интернационализмом во внешней политике. Но его коллеги в Конгрессе видели Форда с другой стороны, неизвестной его избирателям– как безудержно амбициозного, подчас жестокого политика, умеющего выбирать друзей и союзников, которые могут поспособствовать его карьере. В 1949 году он обошел другого республиканца, заняв его место в Палате представителей. С самых первых дней работы в Конгрессе Форд изумил своих подчиненных тем, что открыто обсуждал с ними свою мечту стать спикером Палаты представителей. В начале 1963 года он был председателем Конференции республиканцев в Палате представителей, занимая третий по значимости пост в Республиканской партии в Конгрессе, отстранив от должности старого председателя. Во время всеобщих выборов 1960 года его друг Ричард Никсон, кандидат в президенты от республиканцев, был близок к тому, чтобы назвать Форда своим кандидатом в вице-президенты.