Страница:
Волков Вадим Викторович, доктор философии, заведующий кафедрой социологии Государственного университета – Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге. Автор книги «Силовое предпринимательство в России», ряда статей. В. Волков применяет классические историко-социологические концепции (М. Вебера, Н. Элиаса, Ч. Тилли) к анализу явлений современной российской действительности, что позволяет увидеть в хорошо известных явлениях смысл такого масштаба, который вполне может быть назван историческим.
«В основании любого современного государства лежит монополия на легитимное насилие и соответствующая этому монополия на налогообложение в пределах определенной территории ‹…› государство, которое в значительной мере утратило указанные важнейшие монополии, можно считать слабым. С 1987 г. сочетание ряда факторов вызвало активную приватизацию российского государства – процесс, при котором функции защиты юридических и экономических субъектов по преимуществу стали выполняться криминальными группами, частными охранными предприятиями или подразделениями государственной службы безопасности и милиции, действующими как частные предприниматели. Данный процесс вылился в скрытую фрагментацию (дробление) государства – на территории, находящейся под его формальной юрисдикцией, появились конкурирующие и неподконтрольные этому государству источники насилия и инстанции налогообложения».
«Вебер ‹…› и другие исследователи процессов формирования государства как установления монополий на насилие и на налогообложение едва ли предполагали возможность обратного процесса – потери этих монополий ‹…›. Однако сегодня, в условиях посткоммунистического кризиса государства, проявившегося в распространении организованной преступности и различных форм негосударственного насилия и налогообложения, данная историко-социологическая концепция способна служить ‹…› средством понимания скрытых связей между хорошо наблюдаемыми явлениями».
«Неподконтрольные государству инстанции организованного насилия, образовавшиеся в процессе перехода к рынку ‹…› сумели наладить механизм присвоения дани, которую должно – в условиях нормального функционирования – взимать государство в виде налогов. Свертывание государственного бюджета, массовое уклонение от налогов, расстройство механизма исполнительной власти, ощутимая утрата легитимности властных институтов вообще и другие кризисные явления – все это обусловило приватизацию организованного насилия».
«Динамику российской государственности сегодня во многом определяют два конфликтующих процесса – фрагментация государства и реконструкция государства».
«Фрагментацией государства я назову процесс создания и количественного роста частных или автономных от государства организаций, использующих реальное либо потенциальное насилие для извлечения дохода на территории, находящейся под формальной юрисдикцией российского государства. Фрагментация государства тождественна диффузии насилия, налогообложения и арбитражных функций». ‹…›
«Первая фаза скрытой фрагментации государства может быть определена рамками двух событий. Начало ей было положено законом о кооперативах 1987 г. ‹…› Моментом окончания первой, подготовительной, фазы и одновременно отправной точкой активной фрагментации можно считать принятие в начале 1992 г. закона „О частной охранной и детективной деятельности“, позволившего легализовать многие организованные вооруженные группы. В российском контексте этот акт следовало бы рассматривать не столько как попытку государства регулировать использование насилия, сколько как законодательное закрепление диффузии важнейших официальных функций. Есть основания последующие два года охарактеризовать как время интенсивной фрагментации государства ‹…› период с 1994—1995 гг. и по сегодняшний день – как сочетание процессов фрагментации и реконструкции государства».
«Под реконструкцией государства я предложил бы понимать ряд политических, экономических, организационных и иных мер и практик, используемых как правительством и подконтрольными ему структурами, так и негосударственными организованными группами (в частности, ячейками гражданского общества) для усиления контроля за использованием силы с целью установления монополии на насилие. Реконструкцию государства следует отличать от того, что обычно называется „борьбой с организованной преступностью“ ‹…› реконструкция государства подразумевает более широкий набор средств, методов и стратегий, чем просто полицейские меры борьбы с преступностью ‹…› возврат государственной монополии на насилие предполагает три основные стратегии: уничтожение, интеграцию и умиротворение конкурирующих с государством инстанций организованного насилия и налогообложения».
«В основании любого современного государства лежит монополия на легитимное насилие и соответствующая этому монополия на налогообложение в пределах определенной территории ‹…› государство, которое в значительной мере утратило указанные важнейшие монополии, можно считать слабым. С 1987 г. сочетание ряда факторов вызвало активную приватизацию российского государства – процесс, при котором функции защиты юридических и экономических субъектов по преимуществу стали выполняться криминальными группами, частными охранными предприятиями или подразделениями государственной службы безопасности и милиции, действующими как частные предприниматели. Данный процесс вылился в скрытую фрагментацию (дробление) государства – на территории, находящейся под его формальной юрисдикцией, появились конкурирующие и неподконтрольные этому государству источники насилия и инстанции налогообложения».
«Вебер ‹…› и другие исследователи процессов формирования государства как установления монополий на насилие и на налогообложение едва ли предполагали возможность обратного процесса – потери этих монополий ‹…›. Однако сегодня, в условиях посткоммунистического кризиса государства, проявившегося в распространении организованной преступности и различных форм негосударственного насилия и налогообложения, данная историко-социологическая концепция способна служить ‹…› средством понимания скрытых связей между хорошо наблюдаемыми явлениями».
«Неподконтрольные государству инстанции организованного насилия, образовавшиеся в процессе перехода к рынку ‹…› сумели наладить механизм присвоения дани, которую должно – в условиях нормального функционирования – взимать государство в виде налогов. Свертывание государственного бюджета, массовое уклонение от налогов, расстройство механизма исполнительной власти, ощутимая утрата легитимности властных институтов вообще и другие кризисные явления – все это обусловило приватизацию организованного насилия».
«Динамику российской государственности сегодня во многом определяют два конфликтующих процесса – фрагментация государства и реконструкция государства».
«Фрагментацией государства я назову процесс создания и количественного роста частных или автономных от государства организаций, использующих реальное либо потенциальное насилие для извлечения дохода на территории, находящейся под формальной юрисдикцией российского государства. Фрагментация государства тождественна диффузии насилия, налогообложения и арбитражных функций». ‹…›
«Первая фаза скрытой фрагментации государства может быть определена рамками двух событий. Начало ей было положено законом о кооперативах 1987 г. ‹…› Моментом окончания первой, подготовительной, фазы и одновременно отправной точкой активной фрагментации можно считать принятие в начале 1992 г. закона „О частной охранной и детективной деятельности“, позволившего легализовать многие организованные вооруженные группы. В российском контексте этот акт следовало бы рассматривать не столько как попытку государства регулировать использование насилия, сколько как законодательное закрепление диффузии важнейших официальных функций. Есть основания последующие два года охарактеризовать как время интенсивной фрагментации государства ‹…› период с 1994—1995 гг. и по сегодняшний день – как сочетание процессов фрагментации и реконструкции государства».
«Под реконструкцией государства я предложил бы понимать ряд политических, экономических, организационных и иных мер и практик, используемых как правительством и подконтрольными ему структурами, так и негосударственными организованными группами (в частности, ячейками гражданского общества) для усиления контроля за использованием силы с целью установления монополии на насилие. Реконструкцию государства следует отличать от того, что обычно называется „борьбой с организованной преступностью“ ‹…› реконструкция государства подразумевает более широкий набор средств, методов и стратегий, чем просто полицейские меры борьбы с преступностью ‹…› возврат государственной монополии на насилие предполагает три основные стратегии: уничтожение, интеграцию и умиротворение конкурирующих с государством инстанций организованного насилия и налогообложения».
С. ХОЛМС. ЧЕМУ РОССИЯ УЧИТ НАС ТЕПЕРЬ?[8]
Холмс Стивен – профессор политологии Принстонского университета, доцент права юридического факультета Нью-Йоркского университета. Руководил в Фонде Сороса программой правовых реформ в странах Восточной Европы и бывшего СССР.
«На протяжении полувека Советский Союз не только был для нас главным военным соперником, но и выполнял в идеологической и политической системе отсчета роль „иного“. И левые, и правые в Америке отстаивали свои концепции свободного общества (при всем их различии), отталкиваясь от сталинского кошмара. С этой точки зрения „холодная война“ оказала глубокое формирующее влияние на нашу политическую философию. Можно даже сказать, что „холодная война“ и была нашей политической философией ‹…›.
Какие же именно элементы американского «символа веры» побуждал нас подчеркивать этот фундаментальный контраст? Прежде всего свободу слова и печати, а также свободу совести, поскольку Москва их жестоко подавляла. По той же причине американцы придавали большое значение свободе передвижения, праву граждан образовывать независимые объединения, праву на справедливое судебное разбирательство и праву голосовать на состязательных выборах, обеспечивающих реальную сменяемость представителей власти ‹…›.
Теперь Советский Союз стерт с мировой карты. Однако дела в России обстоят не лучшим образом. За пределами Москвы условия жизни людей ухудшились настолько сильно, что многим приходится кормиться за счет подсобного хозяйства ‹…› у россиян теперь больше оснований беспокоиться по поводу не силы государства, а его бессилия. Признаки беспорядка в стране – на каждом шагу: тюремные бунты, грабежи поездов, солдаты, выпрашивающие закурить у прохожих, стаи собак на улицах провинциальных городов, утечка нефти из трубопроводов ‹…›.
Какой же урок мы можем извлечь из этой обескураживающей ситуации? Как следует пересмотреть прославление «свободного рынка» и «стихийного обмена» при виде рынка ракет класса «земля – воздух» и других смертоносных остатков советского арсенала? И как насчет «плюрализма», «децентрализации», «уравновешивающих друг друга властных полномочий», «независимых общественных объединений» и «независимости общества от государства»? Быть может, послекоммунистический опыт должен дать нам для понимания этих идей не меньше, чем давал, как мы прежде думали, опыт коммунистический.
В эпоху «холодной войны», когда казалось, что все зло в политике исходит от «слишком сильного государства», угроза, исходящая от слишком слабого государства, не играла особой роли в либеральной идеологии, как ее понимали сами либералы. ‹…› Однако так было не всегда. По знаменитой формуле Мэдисона, употребленной в «Федералисте», конституционные ограничения государственной власти предполагают, что «прежде всего надо обеспечить правительству контроль над управляемыми». Если представителей власти можно одолеть силой или подкупить, энергия частного предпринимательства может приобрести патологические формы ‹…›. Неприглядная картина общества с бандами головорезов вместо нормальных регуляторов рынка не должна, конечно же, настраивать нас в пользу «твердой руки». Но беды нынешней России, проистекающие из политической дезорганизации, должны заставить нас лучше осознать роль государства в осуществлении либеральных свобод и послужить уроком тем из нас, кто воспринимает государство исключительно как угрозу либеральным ценностям.
Нет государственной власти – нет и прав личности. Крайние либералы иногда утверждают, будто государство имеет право на принуждение только для предотвращения вреда и защиты прав собственности. Применительно к сегодняшней России слово «только» в этой фразе звучит крайне неуместно ‹…›.
На примере нынешней России становится до боли ясно: несостоятельность государства угрожает либеральным ценностям столь же серьезно, как и деспотическая власть. «Разгосударствление» не столько разрешает проблемы, сколько их порождает. Ибо без действенной государственной власти не будет ни предотвращения общественного вреда, ни личной безопасности. Права, записанные в брежневской конституции 1977 года, не были защищены из-за репрессивного характера государства. Права, записанные в ельцинской конституции 1993 года, не могут быть обеспечены из-за отсутствия у государства воли и средств.
Итак, политическая раздробленность и разложение власти делают невозможным осуществление либеральных свобод. Этот факт заставляет предположить, что либерализм не должен стремиться исключительно (или хотя бы главным образом) к ослаблению государственной власти. В свете современного российского опыта на первый план выходит способность либерального государства сосредоточивать власть в руках ответственных перед обществом лиц и эффективно пользоваться этой властью.
В свое время образ одинокого отказника в лапах у беспощадного государственного монстра привел к односторонней интерпретации либеральных прав. Огромный тяжкий опыт говорил, казалось, о том, что права человека – это, по существу, «стены», воздвигаемые для защиты от государства. В этой метафоре, несомненно, есть своя правда. Но ее недостаточность становится очевидной на примере сегодняшней России, где неудача либеральных реформ проявляется наиболее явно в том, что между государством и обществом выросла стена безразличия. Коррумпированные должностные лица, которым нет нужды никого угнетать, живут в одном мире, а деполитизированные граждане – в другом ‹…› либерализм в истинном смысле слова имеет своей целью не изоляцию общества от государства, а, напротив, поддержание эффективных открытых каналов для консультаций и партнерства между честными представителями власти и честными рядовыми гражданами. В либеральном государстве нарушение прав личности означает неповиновение власти. А отсутствие государства столь удручающе потому, что отсутствует тот единственный общественный институт, который может обеспечить нуждающимся необходимую защиту. Иначе говоря, государство – самая крупная и самая надежная правозащитная организация. Там, где такое государство не может эффективно осуществлять свою власть, последовательно обеспечивать и защищать права человека невозможно. Без действенной государственной власти не будет ни прав человека, ни гражданского общества. Этот урок очевиден, хоть он и противоречит тем убеждениям, которые привиты нам антитоталитарным воспитанием».
«На протяжении полувека Советский Союз не только был для нас главным военным соперником, но и выполнял в идеологической и политической системе отсчета роль „иного“. И левые, и правые в Америке отстаивали свои концепции свободного общества (при всем их различии), отталкиваясь от сталинского кошмара. С этой точки зрения „холодная война“ оказала глубокое формирующее влияние на нашу политическую философию. Можно даже сказать, что „холодная война“ и была нашей политической философией ‹…›.
Какие же именно элементы американского «символа веры» побуждал нас подчеркивать этот фундаментальный контраст? Прежде всего свободу слова и печати, а также свободу совести, поскольку Москва их жестоко подавляла. По той же причине американцы придавали большое значение свободе передвижения, праву граждан образовывать независимые объединения, праву на справедливое судебное разбирательство и праву голосовать на состязательных выборах, обеспечивающих реальную сменяемость представителей власти ‹…›.
Теперь Советский Союз стерт с мировой карты. Однако дела в России обстоят не лучшим образом. За пределами Москвы условия жизни людей ухудшились настолько сильно, что многим приходится кормиться за счет подсобного хозяйства ‹…› у россиян теперь больше оснований беспокоиться по поводу не силы государства, а его бессилия. Признаки беспорядка в стране – на каждом шагу: тюремные бунты, грабежи поездов, солдаты, выпрашивающие закурить у прохожих, стаи собак на улицах провинциальных городов, утечка нефти из трубопроводов ‹…›.
Какой же урок мы можем извлечь из этой обескураживающей ситуации? Как следует пересмотреть прославление «свободного рынка» и «стихийного обмена» при виде рынка ракет класса «земля – воздух» и других смертоносных остатков советского арсенала? И как насчет «плюрализма», «децентрализации», «уравновешивающих друг друга властных полномочий», «независимых общественных объединений» и «независимости общества от государства»? Быть может, послекоммунистический опыт должен дать нам для понимания этих идей не меньше, чем давал, как мы прежде думали, опыт коммунистический.
В эпоху «холодной войны», когда казалось, что все зло в политике исходит от «слишком сильного государства», угроза, исходящая от слишком слабого государства, не играла особой роли в либеральной идеологии, как ее понимали сами либералы. ‹…› Однако так было не всегда. По знаменитой формуле Мэдисона, употребленной в «Федералисте», конституционные ограничения государственной власти предполагают, что «прежде всего надо обеспечить правительству контроль над управляемыми». Если представителей власти можно одолеть силой или подкупить, энергия частного предпринимательства может приобрести патологические формы ‹…›. Неприглядная картина общества с бандами головорезов вместо нормальных регуляторов рынка не должна, конечно же, настраивать нас в пользу «твердой руки». Но беды нынешней России, проистекающие из политической дезорганизации, должны заставить нас лучше осознать роль государства в осуществлении либеральных свобод и послужить уроком тем из нас, кто воспринимает государство исключительно как угрозу либеральным ценностям.
Нет государственной власти – нет и прав личности. Крайние либералы иногда утверждают, будто государство имеет право на принуждение только для предотвращения вреда и защиты прав собственности. Применительно к сегодняшней России слово «только» в этой фразе звучит крайне неуместно ‹…›.
На примере нынешней России становится до боли ясно: несостоятельность государства угрожает либеральным ценностям столь же серьезно, как и деспотическая власть. «Разгосударствление» не столько разрешает проблемы, сколько их порождает. Ибо без действенной государственной власти не будет ни предотвращения общественного вреда, ни личной безопасности. Права, записанные в брежневской конституции 1977 года, не были защищены из-за репрессивного характера государства. Права, записанные в ельцинской конституции 1993 года, не могут быть обеспечены из-за отсутствия у государства воли и средств.
Итак, политическая раздробленность и разложение власти делают невозможным осуществление либеральных свобод. Этот факт заставляет предположить, что либерализм не должен стремиться исключительно (или хотя бы главным образом) к ослаблению государственной власти. В свете современного российского опыта на первый план выходит способность либерального государства сосредоточивать власть в руках ответственных перед обществом лиц и эффективно пользоваться этой властью.
В свое время образ одинокого отказника в лапах у беспощадного государственного монстра привел к односторонней интерпретации либеральных прав. Огромный тяжкий опыт говорил, казалось, о том, что права человека – это, по существу, «стены», воздвигаемые для защиты от государства. В этой метафоре, несомненно, есть своя правда. Но ее недостаточность становится очевидной на примере сегодняшней России, где неудача либеральных реформ проявляется наиболее явно в том, что между государством и обществом выросла стена безразличия. Коррумпированные должностные лица, которым нет нужды никого угнетать, живут в одном мире, а деполитизированные граждане – в другом ‹…› либерализм в истинном смысле слова имеет своей целью не изоляцию общества от государства, а, напротив, поддержание эффективных открытых каналов для консультаций и партнерства между честными представителями власти и честными рядовыми гражданами. В либеральном государстве нарушение прав личности означает неповиновение власти. А отсутствие государства столь удручающе потому, что отсутствует тот единственный общественный институт, который может обеспечить нуждающимся необходимую защиту. Иначе говоря, государство – самая крупная и самая надежная правозащитная организация. Там, где такое государство не может эффективно осуществлять свою власть, последовательно обеспечивать и защищать права человека невозможно. Без действенной государственной власти не будет ни прав человека, ни гражданского общества. Этот урок очевиден, хоть он и противоречит тем убеждениям, которые привиты нам антитоталитарным воспитанием».
В. В. ПУТИН. ПОСЛАНИЕ ПРЕЗИДЕНТА РФ ФЕДЕРАЛЬНОМУ СОБРАНИЮ, 2000 год[9]
«Без укрепления государства нельзя решить ни одну общенациональную задачу. И хотя укрепление государства не первый год провозглашается важнейшей целью российской политики, дальше деклараций и пустых разговоров мы никуда не продвинулись за эти годы. Никуда!
Наша позиция предельно ясна: только сильное, эффективное, если комуто не нравится слово «сильное», скажем эффективное государство и демократическое государство в состоянии защитить гражданские, политические, экономические свободы, способно создать условия для благополучной жизни людей и для процветания нашей Родины».
«Мы убедились: нерешительность власти и слабость государства сводят на нет экономические и другие реформы. Власть обязана опираться на закон и сформированную в соответствии с ним единую исполнительную вертикаль.
Мы создали «острова» и отдельные «островки» власти, но не возвели между ними надежных мостов. У нас до сих пор не выстроено эффективное взаимодействие между разными уровнями власти. Мы с вами очень много и часто говорили об этом. Центр и территории, региональные и местные власти все еще соревнуются между собой, соревнуются за полномочия. А за их часто взаимоуничтожающей схваткой наблюдают те, кому выгодны беспорядок и произвол, кто использует отсутствие эффективного государства в собственных целях. И некоторые хотели бы сохранить такое положение на будущее.
Вакуум власти привел к перехвату государственных функций частными корпорациями и кланами. Они обросли собственными теневыми группами, группами влияния, сомнительными службами безопасности, использующими незаконные способы получения информации.
Между тем государственные функции и государственные институты тем и отличаются от предпринимательских, что не должны быть куплены или проданы, приватизированы или переданы в пользование, в лизинг. На государственной службе нужны профессионалы, для которых единственным критерием деятельности является закон. Иначе государство открывает дорогу коррупции. И может наступить момент, когда оно просто переродится, перестанет быть демократическим.
Вот почему мы настаиваем на единственной диктатуре – диктатуре Закона. Хотя я знаю, что выражение это многим не нравится. Вот почему так важно указать границы той области, где государство является полноправным и единственным хозяином. Четко сказать, где оно – последний арбитр, и обозначить те сферы, куда оно не должно вмешиваться.
Мотором нашей политики должны стать инициативные и ответственные федеральные органы исполнительной власти. В основе их полномочий – конституционный долг обеспечить прочность исполнительной вертикали, общегосударственный мандат доверия, полученный в результате демократических выборов Президента, единая стратегия внутренней и внешней политики.
Но без согласованной работы с региональными и местными властями федеральные органы власти ничего не добьются. Власть на местах также должна стать действенной. По сути, речь идет о собирании всех ресурсов государства с целью реализации единой стратегии развития страны».
Наша позиция предельно ясна: только сильное, эффективное, если комуто не нравится слово «сильное», скажем эффективное государство и демократическое государство в состоянии защитить гражданские, политические, экономические свободы, способно создать условия для благополучной жизни людей и для процветания нашей Родины».
«Мы убедились: нерешительность власти и слабость государства сводят на нет экономические и другие реформы. Власть обязана опираться на закон и сформированную в соответствии с ним единую исполнительную вертикаль.
Мы создали «острова» и отдельные «островки» власти, но не возвели между ними надежных мостов. У нас до сих пор не выстроено эффективное взаимодействие между разными уровнями власти. Мы с вами очень много и часто говорили об этом. Центр и территории, региональные и местные власти все еще соревнуются между собой, соревнуются за полномочия. А за их часто взаимоуничтожающей схваткой наблюдают те, кому выгодны беспорядок и произвол, кто использует отсутствие эффективного государства в собственных целях. И некоторые хотели бы сохранить такое положение на будущее.
Вакуум власти привел к перехвату государственных функций частными корпорациями и кланами. Они обросли собственными теневыми группами, группами влияния, сомнительными службами безопасности, использующими незаконные способы получения информации.
Между тем государственные функции и государственные институты тем и отличаются от предпринимательских, что не должны быть куплены или проданы, приватизированы или переданы в пользование, в лизинг. На государственной службе нужны профессионалы, для которых единственным критерием деятельности является закон. Иначе государство открывает дорогу коррупции. И может наступить момент, когда оно просто переродится, перестанет быть демократическим.
Вот почему мы настаиваем на единственной диктатуре – диктатуре Закона. Хотя я знаю, что выражение это многим не нравится. Вот почему так важно указать границы той области, где государство является полноправным и единственным хозяином. Четко сказать, где оно – последний арбитр, и обозначить те сферы, куда оно не должно вмешиваться.
Мотором нашей политики должны стать инициативные и ответственные федеральные органы исполнительной власти. В основе их полномочий – конституционный долг обеспечить прочность исполнительной вертикали, общегосударственный мандат доверия, полученный в результате демократических выборов Президента, единая стратегия внутренней и внешней политики.
Но без согласованной работы с региональными и местными властями федеральные органы власти ничего не добьются. Власть на местах также должна стать действенной. По сути, речь идет о собирании всех ресурсов государства с целью реализации единой стратегии развития страны».
В. В. ПУТИН. ПОСЛАНИЕ ПРЕЗИДЕНТА РФ ФЕДЕРАЛЬНОМУ СОБРАНИЮ, 2005 год
«В течение последних пяти лет мы были вынуждены решать трудные задачи по предотвращению деградации государственных и общественных институтов. Но в то же время обязаны были создавать основы для развития на годы и десятилетия вперед. Мы вместе разбирали завалы и постепенно продвигались дальше. И в этой связи политика стабилизации фактически была политикой реагирования на накопленные проблемы. Эта политика в целом оправдала себя. Но к настоящему времени себя уже исчерпала.
Теперь ей на смену должна прийти политика, устремленная в будущее. И для этого нам крайне необходимо эффективное государство. Однако, несмотря на многие позитивные изменения, эта – действительно центральная – проблема в полной мере не решена.
Наше чиновничество еще в значительной степени представляет собой замкнутую и подчас просто надменную касту, понимающую государственную службу как разновидность бизнеса. И потому задачей номер один для нас по-прежнему остается повышение эффективности государственного управления, строгое соблюдение чиновниками законности, предоставление ими качественных публичных услуг населению.
Особенностью последнего времени стало то, что наша недобросовестная часть бюрократии (как федеральной, так и местной) научилась потреблять достигнутую стабильность в своих корыстных интересах ‹…›.
И если сейчас, когда созданы предпосылки для серьезной и масштабной работы, государство поддастся соблазну простых решений, то верх возьмет бюрократическая реакция. Вместо прорыва мы можем получить стагнацию. При этом потенциал гражданского общества останется невостребованным, а коррупция, безответственность и непрофессионализм будут стремительно нарастать, возвращая нас на путь деградации экономического и интеллектуального потенциала нации и все большего отрыва власти от интересов общества, нежелания госаппарата слышать запросы людей.
Повторю, наша действительность не может нас удовлетворить. Ведь освободив крупнейшие средства массовой информации от олигархической цензуры, мы не защитили их от нездорового рвения отдельных начальников. Направляя правоохранительные органы на справедливую борьбу с преступлениями, в том числе налоговыми, то и дело обнаруживаем грубые нарушения прав предпринимателей. А порой и просто откровенный рэкет со стороны государственных структур.
Многим чиновникам кажется, что так будет всегда. И что подобные издержки – это и есть результат.
Должен их огорчить. В наши планы не входит передача страны в распоряжение неэффективной коррумпированной бюрократии».
Теперь ей на смену должна прийти политика, устремленная в будущее. И для этого нам крайне необходимо эффективное государство. Однако, несмотря на многие позитивные изменения, эта – действительно центральная – проблема в полной мере не решена.
Наше чиновничество еще в значительной степени представляет собой замкнутую и подчас просто надменную касту, понимающую государственную службу как разновидность бизнеса. И потому задачей номер один для нас по-прежнему остается повышение эффективности государственного управления, строгое соблюдение чиновниками законности, предоставление ими качественных публичных услуг населению.
Особенностью последнего времени стало то, что наша недобросовестная часть бюрократии (как федеральной, так и местной) научилась потреблять достигнутую стабильность в своих корыстных интересах ‹…›.
И если сейчас, когда созданы предпосылки для серьезной и масштабной работы, государство поддастся соблазну простых решений, то верх возьмет бюрократическая реакция. Вместо прорыва мы можем получить стагнацию. При этом потенциал гражданского общества останется невостребованным, а коррупция, безответственность и непрофессионализм будут стремительно нарастать, возвращая нас на путь деградации экономического и интеллектуального потенциала нации и все большего отрыва власти от интересов общества, нежелания госаппарата слышать запросы людей.
Повторю, наша действительность не может нас удовлетворить. Ведь освободив крупнейшие средства массовой информации от олигархической цензуры, мы не защитили их от нездорового рвения отдельных начальников. Направляя правоохранительные органы на справедливую борьбу с преступлениями, в том числе налоговыми, то и дело обнаруживаем грубые нарушения прав предпринимателей. А порой и просто откровенный рэкет со стороны государственных структур.
Многим чиновникам кажется, что так будет всегда. И что подобные издержки – это и есть результат.
Должен их огорчить. В наши планы не входит передача страны в распоряжение неэффективной коррумпированной бюрократии».
ЗАДАНИЯ НА ПОНИМАНИЕ
1. «Политика есть практическая реализация нравственных норм». Какие из философов, упоминаемых в разделе, скорее всего согласились бы с этим утверждением, а кто выдвинул возражения?
За____________________
Против____________________
2. «Политика есть борьба». У кого из философов этот тезис нашел бы горячую поддержку?
За____________________
3. Составьте перечень аргументов (со ссылками на мнения мыслителей из этого раздела) в пользу необходимости сильного государства и перечень аргументов против чрезмерного усиления государства.
Сильное государство необходимо, потому что…
____________________
Чрезмерно сильное государство опасно, потому что…
____________________
Какие из этих аргументов более убедительны в современной российской ситуации?
____________________
За____________________
Против____________________
2. «Политика есть борьба». У кого из философов этот тезис нашел бы горячую поддержку?
За____________________
3. Составьте перечень аргументов (со ссылками на мнения мыслителей из этого раздела) в пользу необходимости сильного государства и перечень аргументов против чрезмерного усиления государства.
Сильное государство необходимо, потому что…
____________________
Чрезмерно сильное государство опасно, потому что…
____________________
Какие из этих аргументов более убедительны в современной российской ситуации?
____________________
2. ЧТО ТАКОЕ ЭЛИТЫ?
Власть всегда принадлежит кому-то. В каждом обществе кто-то правит. Правящий слой в современной науке называется «властвующей элитой» или просто «элитой». Это понятие было введено итальянским ученым Вильфредо Парето, переосмыслившим предложенное итальянским же социологом Гаэтано Моской понятие «правящего класса». Ученик М. Вебера Роберт Михельс развил концепцию элиты, обосновав ее появление как в обществе в целом, так и в таких его ячейках, как политические партии, профсоюзы и парламенты, необходимостью организации. Михельс сформулировал «железный закон олигархии», согласно которому в любом организованном сообществе людей неизбежно складывается олигархическая правящая группа.
Концепция элиты возникала в полемике с демократической идеологией – основатели элитизма прямо полемизировали с тезисом о том, что власть в государстве может принадлежать народу. Элитисты считали демократию циничным обманом народа. Поэтому эта концепция долгое время не пользовалась признанием в науке. Изменилось отношение к ней лишь в 1960-е годы, в связи с освобождением азиатских и африканских стран от колониальной зависимости и началом их собственного развития. Возникшая как осмысление этого опыта теория модернизации «реабилитировала» понятие элиты, наполнив его позитивным содержанием – элиты рассматривались как те, кто инициирует и осуществляет модернизацию. Способность элит модернизировать свои страны напрямую связывалась с их качеством – не всякие элиты пригодны для реализации этой цели. Отметим, что качество современной российской элиты вызывает глубокое неудовлетворение отечественных и зарубежных публицистов и исследователей. Именно со своекорыстием и аморализмом российской элиты связываются трудности и проблемы модернизации России.
Концепция элиты возникала в полемике с демократической идеологией – основатели элитизма прямо полемизировали с тезисом о том, что власть в государстве может принадлежать народу. Элитисты считали демократию циничным обманом народа. Поэтому эта концепция долгое время не пользовалась признанием в науке. Изменилось отношение к ней лишь в 1960-е годы, в связи с освобождением азиатских и африканских стран от колониальной зависимости и началом их собственного развития. Возникшая как осмысление этого опыта теория модернизации «реабилитировала» понятие элиты, наполнив его позитивным содержанием – элиты рассматривались как те, кто инициирует и осуществляет модернизацию. Способность элит модернизировать свои страны напрямую связывалась с их качеством – не всякие элиты пригодны для реализации этой цели. Отметим, что качество современной российской элиты вызывает глубокое неудовлетворение отечественных и зарубежных публицистов и исследователей. Именно со своекорыстием и аморализмом российской элиты связываются трудности и проблемы модернизации России.
Г. МОСКА. ПРАВЯЩИЙ КЛАСС[10]
Моска Гаэтано (1853—1941) – итальянский экономист, социолог и политолог, один из основоположников элитистского направления в политологии. Изучая как историю, так и современное ему общество, Моска пригнел к выводу, что власть в обществе осуществляется особым организованным меньшинством. Это организованное меньшинство он называл правящим классом. Анализируя структуру и динамику правящего класса, Моска отметил две присущие ему тенденции: аристократическую и демократическую. Первая, аристократическая, тенденция проявляется в том, что стоящие у кормила власти стремятся всячески закрепить свое господство и передать власть по наследству. Наблюдается, по выражению Моски, «кристаллизация» правящего класса, определенная застылость форм и методов управления, окостенелость и консерватизм. Обновление элиты при этом происходит крайне медленно. Вторая, демократическая, тенденция наблюдается тогда, когда в обществе происходят изменения в соотношении политических сил. Находящиеся у власти отчасти утрачивают свое значение, и тогда изменения в составе правящего класса происходят путем пополнения его рядов наиболее способными к управлению и активными представителями низших слоев общества.
«Среди неизменных явлений и тенденций, проявляющихся во всех политических организмах, одно становится очевидно даже при самом поверхностном взгляде. Во всех обществах существуют два класса людей – класс правящих и класс управляемых. Первый, всегда менее многочисленный, выполняет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается теми преимуществами, которые дает власть, в то время как второй, более многочисленный класс управляется и контролируется первым в форме, которая в настоящее время более или менее законна, более или менее произвольна и насильственна и обеспечивает первому классу, по крайней мере внешне, материальные средства существования и все необходимое для жизнедеятельности политического организма.
В реальной жизни мы все признаем существование этого правящего класса ‹…›. Мы все знаем, что в нашей собственной стране, как бы то ни было, управление общественными делами находится в руках меньшинства влиятельных людей, с управлением которых, осознанно или нет, считается большинство. Мы знаем, что то же самое происходит в соседних странах ‹…›.
Если в теории мы рассуждаем иначе, это отчасти связано с застарелыми привычками, которым мы следуем при размышлении, и отчасти с преувеличенным значением, которое придаем двум политическим фактам, кажущимся гораздо значительнее, чем есть на самом деле.
Первый факт – достаточно только открыть глаза, чтобы это увидеть, – заключается в том, что в каждом политическом организме есть один индивид, который является основным среди правящего класса как целого и находится, как мы говорим, у кормила власти. ‹…›
Второй факт обнаружить столь же несложно. Каким бы ни был тип политической организации, давление, вызванное неудовлетворенностью, недовольством управляемых масс, их чувствами, оказывает определенное влияние на политику правящего ‹…› класса.
Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя большинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организованно именно потому, что оно меньшинство. Сто человек, действуя согласованно, с общим пониманием дела, победят тысячу не согласных друг с другом людей ‹…›. Между тем для первых легче будет действовать согласованно ‹…› просто потому, что их сто, а не тысяча ‹…›.
‹…› в дополнение к большому преимуществу – выпавшей на долю правящего меньшинства организованности – оно так обычно сформировано, что составляющие его индивиды отличаются от массы управляемых качествами, которые обеспечивают им материальное, интеллектуальное и даже моральное превосходство; или же они являются наследниками людей, обладающих этими качествами. Иными словами, представители правящего меньшинства неизменно обладают свойствами, реальными или кажущимися, которые глубоко почитаются в том обществе, где они живут.
«Среди неизменных явлений и тенденций, проявляющихся во всех политических организмах, одно становится очевидно даже при самом поверхностном взгляде. Во всех обществах существуют два класса людей – класс правящих и класс управляемых. Первый, всегда менее многочисленный, выполняет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается теми преимуществами, которые дает власть, в то время как второй, более многочисленный класс управляется и контролируется первым в форме, которая в настоящее время более или менее законна, более или менее произвольна и насильственна и обеспечивает первому классу, по крайней мере внешне, материальные средства существования и все необходимое для жизнедеятельности политического организма.
В реальной жизни мы все признаем существование этого правящего класса ‹…›. Мы все знаем, что в нашей собственной стране, как бы то ни было, управление общественными делами находится в руках меньшинства влиятельных людей, с управлением которых, осознанно или нет, считается большинство. Мы знаем, что то же самое происходит в соседних странах ‹…›.
Если в теории мы рассуждаем иначе, это отчасти связано с застарелыми привычками, которым мы следуем при размышлении, и отчасти с преувеличенным значением, которое придаем двум политическим фактам, кажущимся гораздо значительнее, чем есть на самом деле.
Первый факт – достаточно только открыть глаза, чтобы это увидеть, – заключается в том, что в каждом политическом организме есть один индивид, который является основным среди правящего класса как целого и находится, как мы говорим, у кормила власти. ‹…›
Второй факт обнаружить столь же несложно. Каким бы ни был тип политической организации, давление, вызванное неудовлетворенностью, недовольством управляемых масс, их чувствами, оказывает определенное влияние на политику правящего ‹…› класса.
Жить в свое удовольствие – удел плебея; благородный стремится к порядку и закону.Но человек, стоящий во главе государства, определенно не в состоянии был бы управлять без поддержки со стороны многочисленного класса, не мог бы заставить уважать его приказы и их выполнять ‹…› этот человек определенно не может ссориться с данным классом или вообще покончить с ним. Если бы это было возможно, то ему пришлось бы сразу же создавать другой класс, без поддержки которого его действие было бы полностью парализовано. В то же время, утверждая, что неудовлетворенность масс может привести к свержению правящего класса, неизбежно, как будет показано далее, должно было бы существовать другое организованное меньшинство внутри самих масс для выполнения функций правящего класса ‹…›.
И. В. Гете
Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя большинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организованно именно потому, что оно меньшинство. Сто человек, действуя согласованно, с общим пониманием дела, победят тысячу не согласных друг с другом людей ‹…›. Между тем для первых легче будет действовать согласованно ‹…› просто потому, что их сто, а не тысяча ‹…›.
‹…› в дополнение к большому преимуществу – выпавшей на долю правящего меньшинства организованности – оно так обычно сформировано, что составляющие его индивиды отличаются от массы управляемых качествами, которые обеспечивают им материальное, интеллектуальное и даже моральное превосходство; или же они являются наследниками людей, обладающих этими качествами. Иными словами, представители правящего меньшинства неизменно обладают свойствами, реальными или кажущимися, которые глубоко почитаются в том обществе, где они живут.