Я прошелся немного по Мейн-стрит пешком, просто так, поглядывая в витрины, упиваясь немыслимым волшебством того, что со мной случилось. Когда я отошел примерно на полквартала, сзади послышался гул голосов. Я обернулся - сеанс окончился, зрители высыпали на улицу. На тротуаре образовалась небольшая толпа, кто-то делился впечатлениями, а кто-то уже спешил прочь или сразу переходил на другую сторону. Заработали моторы, машины стали отъезжать одна за другой. Раздался звонкий девичий смех.
   Еще три-четыре шага - и тут до меня долетел звук, какой я не перепутал бы ни с чем на свете: завелся мотор моего «Плейбоя»! Взревел, когда кто-то тронул подсос, потом снизил рев до устойчивых холостых оборотов. В смутном свете я заметил силуэт парня, вернее, тень, вспрыгнувшую на переднее сиденье, а затем мой «Джордан» - тент был откинут, - взвизгнув покрышками, рванулся вперед.
   Я окаменел. Стоял дурак дураком, глядя, как моя собственная машина мчится прямо на меня. Мозг выключился, а когда заработал, то как-то странно: меня больше встревожило, как обращаются с моим сокровищем, чем тот факт, что его украли. Я выбежал на мостовую, чуть не под колеса, замахал руками и заорал:
   – Эй! Поосторожнее!..
   Водитель ударил по тормозам, машину немного занесло, зад вильнул в сторону. «Джордан» почти остановился, но нет, объехал меня и устремился дальше, набирая скорость, а мне осталось лишь таращиться ему вслед. Мельком я заметил в машине девчонку - она обернулась и уставилась на меня, - а за рулем был парень примерно моих лет; он хохотал, показывая белоснежные зубы, а когда отъехал, крикнул через плечо:
   – Сам будь поосторожнее, олух! А за меня не волнуйся…
   Я тупо проводил их глазами, дождался, пока хвостовой фонарь не пропал в отдалении - один-единственный фонарь, непарный, - затем вернулся на тротуар. Мимо прошло несколько человек из кинотеатра; какая-то женщина задала своему спутнику вопрос, и тот отозвался резко, почти сердито:
   – Ты что, Винса не признала? Гоняет, как сумасшедший…
   И я не мог ничего предпринять. Заявить об угоне в полицию? А как объяснить им, кто я такой и откуда? Я пошатался некоторое время по окончательно опустевшей Мейн-стрит в надежде, что угонщики одумаются и вернут машину. Они не одумались. Тогда я покинул свой пост у кино и весь остаток ночи просто бродил по улицам.
   При этом я старался держаться подальше от родной Прэри-авеню. Если я действительно в прошлом - а я был уверен, что так, - значит, бабушка еще жива и спокойно спит в большой спальне, той, что окнами на улицу, а мою комнату занимает тринадцатилетний подросток, который станет моим отцом. Мне там места не было. Чтобы одолеть искушение, я отправился в дальний северный конец города. Все выглядело совершенно обыденным: я уже говорил, что Хайлесберг - город старый, строительство, если и ведется, то на окраинах. Впрочем, мне нет-нет да и попадались пустые участки, которые я помнил застроенными; а проходя мимо дома Дорсетов, где я малышом любил играть с Рэем Дорсетом, я обратил внимание, что дома-то еще нет, только каркас, и даже в темноте видно, какой он свеженький.
   Вскоре я наткнулся на вечеринку - все окна освещены, людям весело, они шумят, смеются, женщины повизгивают от восторга. Я даже задержался на противоположной стороне улицы; мимо окон мелькали какие-то фигуры, потом появилась девчонка с гладко зачесанными волосами и с локонами, затейливо прилепленными к щекам. Играл граммофон, лилась музыка - я даже узнал ее, это был «Китайчонок». Музыка доносилась словно издалека и отличалась жестяным привкусом. В общем, казалась непривычной, хоть и не сумею сказать, почему. Вдруг она замедлилась, загустела, потеряла высоту - кто-то гикнул, и сразу же высота звука вновь стала нарастать, а темп повышаться; нетрудно было догадаться, что в граммофоне подкрутили пружину. Я двинулся дальше.
   К рассвету, когда небо на востоке побелело и листья деревьев зашевелились под ветерком, я оказался на Черри-стрит. Услышат, как в доме на другой стороне открылась дверь, увидел человека в комбинезоне - он пересек двор и скрылся в гараже. И когда взвыл мотор и оттуда выкатился задним ходом кремово-зеленый «Олдсмобил» модели 1956-го, я развернулся, пошел домой и залез в кровать часа на два раньше, чем поднялись предки - утро-то было воскресное.
   Про то, что мой «Джордан» пропал, я не обмолвился и словом: как я мог бы это объяснить? Эд Смайли и кое-кто из ребят поинтересовались, куда он делся, ну я и ответил, что продолжаю корпеть над ним у себя в гараже. А родители и вовсе ничего не спросили: они давным-давно привыкли, что я могу возиться с какой-то машиной неделями, а потом вдруг выяснится, что я ее продан или обменял на другую.
   Однако сейчас мне нужна была не просто другая машина, мне был нужен - совершенно необходим - «Плейбой», и найти его заново удалось далеко не сразу. Прослышав, что похожее авто есть в Давенпорте, в Айове, я одолжил у Джима Кларка его «Хадсон» и съездил в соседний штат, но это оказался не «Плейбой», а «Джордан» другой марки, к тому же в плачевном состоянии.
   Представьте, мне помогла в поисках девушка. В сентябре, когда возобновились занятия, мы познакомились с ней на лекциях по экономике. Выяснилось, что она второкурсница, но почему-то я ее прежде не встречал. По правде говоря, девчонка не из тех, на кого оборачиваются на улице; пожалуй, ее и хорошенькой-то не назовешь. Но когда я поболтал с ней разок-другой, угостил кока-колой, а потом нечаянно натолкнулся на нее в городе, то пришел к выводу, что она очень даже ничего. И с каждым днем она нравилась мне все больше и больше.
   Наверное, стоит признаться, что я уже начал присматривать себе жену. Я бегаю за девчонками с шестнадцати лет - это забавно, это волнует, и вообще мне на женское невнимание жаловаться грешно. Только я вроде как отгулял свое и с недавних пор стал ценить в девчонках не мордашку, а ум и душу. Не прошло и двух недель, как я понял, что в эту девушку можно влюбиться, на ней можно жениться, с ней можно обрести счастье. Не буду же я до конца жизни валандаться со старыми машинами; сам сознаю, что это всего лишь хобби, и не рассчитываю, что женщина станет увлеченно разбираться, как действует мотор в ранних моделях фирмы «Мармон». А вот что я ощущаю, глядя на давние автомобили, ей должно быть небезразлично. И Хелен Маккоули - так ее зовут - доказала мне, что ей и впрямь небезразлично. Нет, в самом деле, она понимала, о чем я толкую, без всякого притворства. Если бы притворялась, я бы почувствовал.
   Однажды вечером мы с ней собрались пойти потанцевать, но я явился слишком рано, и мы уселись у нее во дворе в шезлонгах, убивая время. Тут я и поведал ей, что позарез хочу старый автомобиль определенной марки и что остальные марки не идут с этой ни в какое сравнение. Довольно ей было узнать, о какой марке речь, как она воскликнула:
   – Слушай, мне же отец про этот «Плейбой» все уши прожужжал! Он вон там, в сарае, хотя побит хуже некуда. Папа! - позвала она, поворачиваясь к сидящим на крылечке домашним. - Папа, вот парень, какого ты искал!..
   Буду краток. Ее отец спустился к нам, и едва он выяснил, что у меня на уме, мы с Хелен забыли о танцах, на которые собрались. Взамен мы отправились в сарай и сдернули брезент, укрывавший самый настоящий «Джордан Плейбой». Мы любовались им, поглаживали его, сидели в нем, говорили о нем, цитировали посвященные ему рекламные объявления. И так три часа подряд.
   Сохранилась машина, в общем, неплохо. Правда, от обивки остались лишь клочья конского волоса да полоски иссохшей кожи. Кузов был помят, но без трещин. Не хватало одной фары и куска рамки ветрового стекла, мотор был, разумеется, в нерабочей состоянии, но ничего по-настоящему серьезного. И все колеса оставались на месте и в приличном виде, хотя их предстояло никелировать заново.
   Мистер Маккоули отдал мне машину, не взяв ни цента. Этот «Джордан» принадлежал ему с юных лет, он любил машину, как никакую другую, и всегда, по его словам, мечтал возродить ее, но понимал, что мечта так и останется мечтой. И когда я сказал ему, каков мой подход к реставрации «классики», он ответил, что увидеть ее вновь во всем былом блеске и как-нибудь посидеть за рулем - вот и вся угодная ему плата.
   Не припомню, в какой момент ко мне пришла догадка, но вскоре она переросла в уверенность, а уверенность все крепла. Наверное, причина отчасти в цвете - краска поблекла, и все-таки она, несомненно, была некогда темно-зеленой. А может, дело не только в цвете, было и еще что-то, трудно распознать, что. Но меня вдруг словно толкнули, и, отведя глаза не только от Хелен, ее отца и матери, но и от машины, я поднял взгляд на стену сарая, и точно - там были прибиты рядком старые автомобильные номера, с 1923-го по 1931 год. Я подошел поближе, и вот он - я уже был убежден, что найду его, - номерной знак 1923-го: Иллинойс 11206.
   – Прежние номера от «Джордана»? - переспросил я бессмысленно, получил в ответ утвердительный кивок и дерзнул осведомиться вроде бы мимоходом: - Как ваше имя, мистер Маккоули?
   Бог весть, что он подумал, - скорее всего, что я спятил, - и все-таки ответил:
   – Винсент. А в чем, собственно, дело?
   – Простое любопытство. Вообразил себе вас за рулем «Плейбоя», когда он был новеньким. Машина-то быстроходная, и, вероятно, трудно было одолеть искушение и не разогнать ее на всю катушку…
   Он засмеялся.
   – Что было, то было. Гонял за милую душу. Времена были, прямо скажем, необузданные.
   – Наперегонки с поездами, и все такое прочее?
   – И это было, - подтвердил он, а мать Хелен бросила на меня какой-то странный взгляд. - В те дни - самое любимое развлечение. Чуть не угодил под локомотив однажды, перепугался до смерти. Помнишь, мать?
   – Еще бы не помнить! - отозвалась миссис Маккоули.
   – А что произошло? - вставил я. Он пожал плечами.
   – Ну… Как-то ночью я погнался за поездом, здесь неподалеку, к западу от города, где шоссе идет параллельно железной дороге. И, обогнав состав, понесся вперед, где шоссе пересекает рельсы, - этот переезд вы, конечно, знаете. Почти уже крутанул руль, хотел проскочить перед самым носом локомотива и вдруг понял, что не успею. - Примолкнув, он удрученно покачал головой. - Будь у меня хоть на две-три секунды больше, доберись мы туда чуть-чуть раньше, я бы рискнул, и нас бы, скорее всего, раздавило. Но мы опоздали к собственной гибели буквально на две секунды: я выправил колеса и поехал дальше вперед параллельно путям. Потом я снял ногу с педали газа, локомотив просвистел мимо, машинист высунулся из кабины, потряс кулаком и проорал что-то в мой адрес. Слов я не разобрал, но уж ясно, что не похвалу…
   По губам мистера Маккоули скользнула усмешка.
   – А не случилось ли в ту ночь чего-нибудь, что вас задержало? - спросил я тихо. - Какой-нибудь пустяк, которого тем не менее хватило, чтобы спасти вас от смерти?
   В ожидании ответа я буквально затаил дыхание. Однако он опять покачал головой и произнес, потеряв интерес к разговору:
   – Не знаю. Не помню.
   А миссис Маккоули добавила:
   – Не помню даже, куда мы ходили в тот вечер…
   Нет, я не верю, честное слово, не верю, что мой «Джордан Плейбой» - нечто большее, чем металл, стекло, резина и краска, принявшие форму автомобиля. «Джордан» - не живое существо, у него нет ни мыслей, ни чувств, это только машина. Но ведь трагично, крайне трагично, если две молодые жизни обрываются лишь потому, что природа наделила их удалью сверх меры. Не могу избавиться от ощущения - уж верно оно или неверно, - что когда я восстановил старый «Джордан», вернув ему облик, какой у него был до тех пор, пока юный Вине Маккоули со своей подругой не пустились наперегонки с поездом, когда я дал машине повторный шанс, она по собственной воле вернулась в тот вечер 1923 года и в то место, откуда началась эта нелепая гонка. И тем самым дата повторный шанс не только себе, но и двум молодым людям.
   И вот они опять теплым июльским вечером сели в «Джордан» в точности там, где его оставили, и тронулись в намерении погреть кровь и посостязаться с поездом. Однако самые пустяковые происшествия могут повлиять на последующие серьезные события, - как часто мы восклицаем: ах, если бы стряслось то или это, все обернулось бы по-другому!.. На сей раз стряслось - на сей раз, хоть вечер был тем же самым, кто-то выскочил прямо перед машиной, задержав их, пусть всего на две-три секунды. Однако задержка оказалась достаточной, чтобы Вине, промчавшись рядом с поездом, в последний момент передумал и не стал пересекать рельсы. И жил дальше, и женился на девчонке, сидевшей тогда с ним рядом. И у них родилась дочь.
   Я еще не просил Хелен выйти за меня замуж, но она догадывается, что попрошу, - вероятно, когда окончу колледж и найду работу. И она понимает: я догадываюсь, что она ответит мне «да». Мы поженимся, заведем детей и, не сомневаюсь, такую же, как у всех, современную машину с жесткой крышей и предохранителями на дверях, чтобы малыши ненароком не вывалились. Но знаю я и другое, притом знаю наверняка: в свадебное путешествие нас, как и ее родителей тридцать два года назад, повезет «Джордан Плейбой».
 
Журнал «Если», №4, 1997