Фирсов Владимир. И жизнь, и смерть

   Часа через два после этого разговора Сергей и Кулешов уложили в контейнеры дисколета недельный запас продуктов, и Кулешов пошел к Еве за аптечкой. Пошел и пропал. Минут пятнадцать Сергей возился, проверяя видеокамеры и фотоаппараты, недоумевая, куда запропастился товарищ, и хотел уже отправиться на поиски, когда тот вернулся в сопровождении Евы Стаднюк.
   — Что случилось? — спросил Сергей, едва увидев их возбужденные лица.
   — Покажи-ка ладонь, — сказала Ева. — Ага, еще болит… Можно поставить на тебе медицинский эксперимент? Сергей пожал плечами.
   — Сделай одолжение…
   Ева смазала незажившую ранку от шипа жидкостью из какого-то пузырька.
   — Если к вечеру у тебя все заживет, немедленно сообщи…
   — Что это такое? — поинтересовался Сергей.
   — Ты сейчас будешь громко смеяться, — сказал Кулешов. — Это спиртовой раствор философского камня, он же эликсир бессмертия, только что подаренный нам Дон Кихотом.
   — Значит, моя ладонь стала бессмертной, — удовлетворенно заметил Сергей. — А если всерьез? Ева, что он плетет про Дон Кихота?
   — Он только что был здесь.
   И Ева рассказала о новом посещении старика.
   Полчаса назад пришедший неизвестно откуда Дон Кихот поставив на крыльцо шпагу и лучемет, постучал в дверь, попросил позвать врача, справился о здоровье Ахмеда (здоровье было хуже некуда, Ева так ему и сказала) и изъявил желание осмотреть больного без свидетелей. “Я врач, как и вы, — сказал он, — но я знаю об Альфе то, чего вы не знаете. Думаю, что я… э… могу быть полезен вашему юноше…” Удивленная Ева нехотя согласилась. Она вовсе не боялась старика — ведь именно он нашел Ахмеда и позвал на помощь, но она опасалась не его злой воли, а его благих намерений. К тому же ей, как и любому врачу, было чуждо стремление хранить от других какие-то секреты своей профессия. Скрепя сердце она отвела старика к Ахмеду, выдворив оттуда Машеньку.
   Старик вышел через пять минут. “Я думаю, он поправится, — буркнул он и протянул Еве полупустой пузырек. — Было бы желательно натереть его завтра — всего, лицо и голову тоже”. — “Что это такое?” — опросила Ева. “Это местное… Великолепное тонизирующее средство”, — он сделал глоток из пузырька, чем окончательно успокоил Еву. Однако отвечать на ее вопросы он не стал. “Прошу принять мои извинения. Я очень тороплюсь”, — сказал он. Ева вспомнила про собаку и стала рассказывать о ней старику, но он прервал ее на полуслове. “Благодарю вас. Печальная судьба Цезаря мне известна”. Тут из-за спины Евы выскочила Машенька и набросилась на старика. “Как вам не стыдно! — крикнула она. — Вы же все-все знали про эти шары и не сказали нам! Вы пришли к нам за помощью, и вам дали лучемет, а вы… вы даже не намекнули на опасность. А ведь каждый из нас мог погибнуть! Не ходите больше сюда! И не станем мы мазать Ахмеда этой вашей пакостью…” Тут она разрыдалась. Старик, молча выслушав все обвинения, процедил сквозь зубы: “Я очень сожалею”, — и удалился, не забыв прихватить шпагу и лучемет.
   Сергей спокойно выслушал рассказ Евы — он за последние дни уже отвык удивляться.
   — Думаешь, старик натер Ахмеда этим?
   Он взял пузырек, посмотрел на свет, понюхал.
   — Какой же это спиртовой раствор… Дрянь какая-то. — Тут он заинтересованно посмотрел на лысину Кулешова. — Слушай, Ева, а почему только я должен быть подопытным кроликом? Если это эликсир бессмертия, то он оживит и его волосы… — и Сергей, намочив кончик пальца, провел им по блестящему черепу Кулешова.
   — Скажите, вы когда-нибудь перестанете дурачиться? — накинулась на них Ева. — Сергей, отдай пузырек! Бартон ждет от вас сообщений, а вы прохлаждаетесь…
   Когда Сергей и Кулешов улетели, Ева решила поспать — она почти всю ночь продежурила возле Ахмеда. Но не прошло и часа, как ее разбудили. Ева испуганно вскочила — она решила, что плохо Ахмеду. Но оказалось, что ее вызывают в радиорубку.
   — Ева, это ты? — раздался в динамике голос Сергея. — Слушай, с Кулешовым беда. Он все время хватается за голову и уверяет, что у него растут волосы. Скажи, нельзя ли срочно прислать нам электробритву?

Глава 11. Турусы на колесах. “Бартон пошел туда…”

   На следующее утро Ахмеду стало гораздо лучше. Он еще не приходил в сознание, но было видно, что дело пошло на поправку. Отбросив все сомнения, Ева натерла Ахмеда эликсиром Дон Кихота, хотя ей очень хотелось отдать его биохимикам на анализ. После этого она безжалостно выгнала Машеньку вместе с ее матрасиком из комнаты больного и заявила, что если та сама не позаботится о собственном здоровье, то она данной ей властью прикажет уложить Машеньку в изолятор и назначит принудительное питание. Огорченная Машенька вынуждена была подчиниться, однако при малейшей возможности снова пробиралась к Ахмеду, присаживалась рядом с кроватью и сидела, не сводя с него своих огромных глаз, пока Ева или Лагутин не прогоняли ее.
   Между тем Бартон развил бурную деятельность. Лагутин, который принял на себя кухонные обязанности безвылазно сидевшего на болоте Базиля Фара, рассказывал удивительные вещи, которые видел, когда возил в “болотный филиал” горячие блюда — завтракали и ужинали ученые неизвестно когда, но обедать по-человечески их заставила Ева, пригрозившая Бартону, что в случае непослушания объявит им блокаду и обречет ослушников на голодную смерть. Так, Лагутин рассказал, что линия связи с “Ариэлем” работает непрерывно, что программисты ходят с шальными глазами и бормочут неизвестные слова, что Бартон поймал несколько зеленых шаров и просвечивает их рентгеном, радиоволнами и ультразвуком, что шары едва не съели зазевавшегося программиста, и пришлось срочно отрядить охотников отлавливать представителей местной фауны, потому что от консервов шары категорически отказались. Все эти рассказы были только цветочки. Следующим сообщениям Лагутина позавидовал бы, наверно, сам Кулешов, фантазия которого была неистощима на всяческие россказни, многие из которых годами блуждали по космосу и порой возвращались к автору, обросшие новыми подробностями. А сообщения были действительно невероятные. По словам Лагутина, биологи поймали огромный шар, внутри у которого при просвечивании обнаружили что-то похожее на человеческий скелет… Находка эта вызвала у ученых тихую панику, потому что теперь бред Ахмеда, в котором он все время повторял о человеческих жертвоприношениях, уже нельзя было считать бредом. Вероятно, Ахмед что-то видел, может быть, даже был в плену у туземцев — они-то его, наверно, и раздели, — и если это так, то Альфу придется немедленно оставить. Далее Лагутин рассказал, что найдено средство против шаров-ловушек — их заставляют свертываться и развертываться при помощи ультразвука, и теперь можно будет безопасно ходить по Альфе, прицепив на пояс маленький генератор ультразвука. Правда, Бартон не очень доволен, потому что больше всего интересующий их шар, тот, что со скелетом внутри, никак не желает развертываться. Многочисленные же предложения препарировать шар Бартон упорно отвергает.
   А дальше пошли совсем турусы на колесах — якобы среди ночи “болотный филиал” подвергся нападению большой толпы вооруженных туземцев, которые прежде всего прокололи копьями надувной дом, и пока ученые барахтались в его тяжелых складках, стали все ломать. Лагутин сообщил, что Бартон прежде всего закричал, чтобы никто не смел стрелять, и включил наружное освещение, после чего нападающие разбежались. В ночные приборы было видно, что они не ушли, а окружили лагерь со всех сторон — организовали правильную осаду. Тогда Бартон приказал тут же, среди ночи, отпустить все шары и всех пойманных животных. Выслушав рассказ, все подняли Лагутина на смех, однако он привез распоряжение начальника экспедиции срочно изготовить два десятка миниатюрных генераторов ультразвука для ношения на поясе. Вечером, когда наладилась устойчивая радиосвязь, Ева вызвала Бартона, чтобы доложить о самочувствии Ахмеда, и спросила мимоходом, правда ли, что обнаружены аборигены Альфы. “Правда, — сказал Бартон, — но мне очень некогда”. И он отключился, предоставив Еве сгорать от любопытства Вскоре поступило сообщение и от Лаврова. Он сказал, что задание выполнено и они возвращаются, что Кулешов в отчаянии и умоляет отыскать Дон Кихота и на любых условиях выпросить у него крохотный пузырек волшебного эликсира. “Хватит морочить мне голову”, — раздосадовано сказала Ева, которой сейчас было не до розыгрышей, и тут же услышала негодующий голос Кулешова: “Никто тебе голову не морочит. Это моя голова сейчас похожа на гибрид голландского сыра и швабры”. Еще Лавров сказал, что экваториальные области планеты охвачены засухой, что шары тысячами движутся на север и многие по дороге гибнут. Он просил передать Бартону, что, по их мнению, создавать искусственное море следует совсем не там, где было намечено, а гораздо ближе к экватору — они уже высмотрели отличное место для него, и надо только успеть до прибытия “Циолковского” провести здесь разведочное бурение.
   Ева стала вызывать Бартона, но “болотный филиал” молчал, словно вымер. Она начала тревожиться и вызвала звездолет. “Ариэль” отозвался сразу. На экране появилось озабоченное лицо Южина, а позади него в посту управления Ева увидела остальных членов экипажа. “У вас что-нибудь очень срочное?” — спросил Южин, глядя куда-то вбок. Ева сказала, что не может связаться с “филиалом”. “Им очень некогда. Бартон пошел туда…” — “К этим?” — прошептала девушка, но тут кто-то громко закричал за спиной у Южина: “Восемнадцатый регистр! Скорее! И дельта-ряд!” — “Извините, нам очень некогда”, — сказал Южин, по-прежнему глядя вбок, и отключился.
   Ева вышла из радиорубки, отыскала Шаврова и попросила его посидеть с ней на крыльце. Шавров надел куртку, повесил на шею лучемет, и они вышли наружу. Ночь была хоть глаз выколи — обычная ночь Альфы, но Ева не ощутила того пронизывающего холода, который был обычен здесь по ночам. Наоборот, дующий с юга ветер показался ей теплым.
   — Засуха идет, Юрий Петрович, — сказала она, садясь на ступеньки. — Лавров сообщает — на юге плохо…
   Шавров стоял в двух шагах от девушки, положив руки на лучемет, и смотрел вверх. Там среди обрывков туч светилась слабая звездочка, которой еще недавно не знало небо Альфы. Это сверкал под лучами звезды Барнарда гигантский металлический корпус “Ариэля”, неподвижно висящего на высоте почти сорока тысяч километров над экватором планеты.
   Невдалеке послышался треск кустарника. Ева взглянула туда и даже не увидела, а скорее угадала, как на них надвигается что-то черное. Девушка испуганно вскочила и отступила ближе к дверям, под защиту лучемета. Шавров включил фонарь, и в его луче они увидели зеленый шар, который неторопливо катился мимо крыльца. Вскоре показался еще один, и еще, и еще… Таинственные обитатели Альфы катились во мраке мимо одинокого жилища людей, спасаясь от настигающей их засухи.

Глава 12. И жизнь, и смерть. Последняя загадка

   На пятые сутки Ахмед впервые открыл глаза. Некоторое время он неподвижно лежал, глядя на белый квадрат потолка и радуясь свету и теплу. Он был жив, он был здоров или почти здоров — Ахмед почему-то сразу понял, что это так. Он не знал, сколько времени провел в, беспамятстве, и не хотел задумываться над этим. Ему было легко и радостно, и лишь где-то в глубине памяти прятались обрывки воспоминаний о боли, страхе, отчаянии.
   Комната была залита солнечными лучами. За окном поземному голубело полуденное небо, где-то за стеной тихо мурлыкал голос певца. Ахмед повернул голову. Рядом с ним сидела Ева Стаднюк и с улыбкой смотрела на него.
   — Здравствуй, дорогой товарищ Ева, — попытался сказать Ахмед, но голос еще не слушался его, и он пробормотал что-то невнятное. Но девушка поняла его и с улыбкой прикоснулась пальцем к его губам.
   — Больной, вам нельзя разговаривать! — сказала она басом и рассмеялась — уже обычным голосом. — Здравствуй, Ахмед! Поздравляю тебя с выздоровлением. Только пока не говори ничего…
   Легким движением она поправила одеяло, потом взъерошила волосы Ахмеда.
   — Денек тебе придется полежать. А завтра я тебя выпущу на прогулку — если будешь слушаться доктора и есть манную кашку… — Она снова рассмеялась. — Пойду обрадую Бартона и позову Машеньку — она собирает для тебя букет.
   Ахмед посмотрел на девушку с улыбкой. Как хорошо сознавать, что ты жив, что за окном горячее солнце и под этим солнцем Машенька рвет для тебя цветы. Он чувствовал, что его тело пробуждается от долгого сна, что он молод, силен, ловок. Правда, горло было не совсем в порядке, но горло ерунда! Он подмигнул Еве, обещая вести себя примерно, но, когда она вышла, сразу откинул одеяло и сел. В голове немного зашумело, но легкое головокружение быстро прошло, и он попытался встать на ноги. Первые шаги дались ему с трудом, однако он благополучно добрался до окна, шлепая босыми ногами по теплому пластику. За окном было жаркое лето Альфы, тянулись к солнцу трехлучевые фиолетовые цветы, а невдалеке шла между кустами Машенька с охапкой полевых цветов и, видимо, что-то пела. Ахмед постучал по стеклу, но девушка не услышала. Сбоку что-то зашевелилось, Ахмед глянул туда и оцепенел. Из-за кустов выкатился большой зеленый шар и вдруг раскрылся и исчез, словно его и не было, мгновенно слившись с травой.
   И тут Ахмед вспомнил все. Он закричал и заколотил кулаками по стеклу, но стекло, выдержавшее удар черного урагана, даже не вздрогнуло. Тогда он на подгибающихся ногах кинулся к двери. Коридор был пуст, и никто не отозвался на его сиплый, еле слышный крик, только где-то звучала тихая мелодия и нежно мурлыкал баритон. Стойка с лучеметами была вся заполнена, но Ахмеду некогда было думать, что это значит. Он схватил оружие и выскочил на крыльцо. В лицо ему пахнуло полуденным жаром, от яркого света он на мгновение ослеп. Но где-то рядом шла с букетом Машенька, не зная о страшной ловушке, и он кинулся ей навстречу, чувствуя, что с каждым мгновением силы возвращаются к нему. Место, где затаился шар, он запомнил лишь приблизительно — местность выглядела несколько иначе, чем из окна, и за углом дома он остановился в растерянности. Под каждым кустом ему мерещилась опасность, и, видимо, это так и было, потому что еще один шар катился в какой-то сотне шагов, а сбоку из-за дома показался новый, а Машенька все пела, не замечая скрытого кустами Ахмеда. Под кустами была густая трава, тени облаков неслышно шевелились в ней, и ждать было уже нельзя, потому что каждая секунда грозила девушке смертью. Ахмед поднял лучемет и выстрелил. Пламя атомной молнии словно пригасило солнце, от горящих кустов поднялся черный дым. Ахмед не понял, поразил он шар или нет, но успел заметить, как отшатнулась Машенька, рассыпая цветы. Вдруг чуть в стороне от дымного следа, проложенного лучом, с треском свернулся шар и покатился прочь. Ахмед тут же поймал его в прицел, но мгновением раньше, чем он выстрелил, ствол лучемета дернулся вверх от удара, и атомная молния ушла в небо. Какой-то незнакомый человек вырывал у Ахмеда лучемет. Ахмед попытался удержать оружие, но вдруг узнал незнакомца и от удивления разжал пальцы. Это был Кулешов, только странно изменившийся. Его голову, всегда напоминавшую бильярдный шар, теперь украшала густая шевелюра, и от этого сразу стало видно, что он гораздо моложе, чем казался прежде. Машенька уже бежала к ним, бледная от испуга, и Кулешов что-то говорил о шарах, обняв Ахмеда за плечи, Машенька с плачем кинулась к нему на грудь, и бежала встревоженная Ева, и все успокаивали Ахмеда, перебивая друг друга, и никто не обращал внимания на катящиеся мимо шары, словно это действительно обычные перекати-поле. Ахмед вдруг почувствовал, что ног у него словно не стало, и повис на руках друзей, едва успевших подхватить его. Очевидно, мгновенный прилив энергии уже прошел, и Ахмед стал тем, кем ему надлежало быть, — обессиленным человеком, который только начал оправляться от тяжелой болезни. Он все порывался что-то рассказать, о чем-то предупредить, но мысли уже спутались, потому что Ева успела незаметно приложить к его руке что-то похожее на авторучку, и теперь снотворное циркулировало в его артериях, обволакивая мозг. Последнее, что успел он заметить, он принял за повторившийся бред, и сам закрыл глаза. Но это вовсе не было бредом, потому что на крыльцо в сопровождении Бартона действительно вышел один из тех, кого Ахмед видел в ту ночь на болоте…
   Позднее, когда Ахмед окреп окончательно, ему рассказали все. С волнением он слушал о событиях той ночи, когда Бартон шел среди непроглядной тьмы по болоту в поисках жителей Альфы, а друзья наблюдали за ним с дисколета через инфракрасные приборы, указывая, куда идти. За огромным шаром, который упорно не желал раскрываться, уже сутки следили с большой высоты через мощные телеобъективы, и Бартон знал, где его искать. На видеопленке, которую в течение всего дня дисколеты доставляли ему регулярно через каждый час, видны были и шар, и сопровождающие его туземцы, гнавшие шар в определенном направлении, покалывая копьями. Бартон видел, как они заботливо расчищали ему дорогу, помогали преодолевать рытвины. Заметил он также, что туземцы совершенно не опасаются шаров, которых собралось на болоте великое множество. Он был почти уверен, что один из туземцев пробежал даже второпях по развернувшемуся шару, и это навело Бартона на новые мысли, которыми он ни с кем делиться пока не стал — уж очень фантастическими они показались даже ему. Однако два как будто взаимно исключающих друг друга факта — что туземцы убивают шары и что они же их тщательно оберегают, перестали ему казаться взаимно исключающими. Ближе к вечеру, когда у него созрел план контакта, он отправил Базиля Фара к Дон Кихоту. Вскоре тот вернулся и привез то, что просил Бартон, — великолепный клинок дамасской стали, способный рубить железо. Наступила ночь, помехи в связи, вносимые звездой Барнарда, прекратились. Бартон надел ночные очки, вооружился клинком Дон Кихота и пошел. На его поясе были прицеплены преобразователи ультразвука и инфразвука, к воротнику куртки приколоты микрофоны от рации и лежащего в кармане магнитофона. Тщательно отлаженная линия связи Бартон — дисколет — “болотный филиал” — “Ариэль” работала безукоризненно, программисты уже не раз опробовали свой автомат, заставив его найти алгоритм решения известной задачи об осле Буридана и перевести “Гайавату” на язык народа майя. Шерман зарядил все магнитофоны и видеокамеры, на “Ариэле” был проверен и изготовлен к работе большой мозг корабля удивительное устройство, хранящее в своей памяти все достижения человеческого гения за десятки веков и способное не только решать самые невероятные задачи, но и ставить их.
   Сердце Ахмеда колотилось от волнения, он слушал рассказ, как удивительную сказку, стараясь представить себе, как Бартон догоняет медленно катящийся шар, проходит мимо нацеленных на него копий, поворачивается к ним спиной и начинает хладнокровно рубить кусты, мешающие движению шара, как потом, какое-то время спустя, передает клинок одному из аборигенов, и тот вначале неумело, но с каждой минутой приспосабливаясь, расчищает дорогу шару — ас дисколета все это снимается на пленку, и микрофоны ловят каждый звук, чтобы передать его на “Ариэль”, где за долю секунды электронный мозг корабля перебирает миллионы вариантов, предлагает сам себе сотни тысяч решений, нащупывая ключ к языку неземлян. Он словно видел все это — медленный, величавый шар, охраняемый со всех сторон, и люди двух миров, бок о бок прокладывающие ему дорогу — ему, несущему в себе будущего жителя Альфы, ему, принявшему в свое лоно того, кто уже прожил свой цикл и своей смертью положил начало жизни другого существа…
   Ахмеду рассказали, как Бартону пришла в голову удивительная догадка о том, что за скелет обнаружен при просвечивании шара. Все были убеждены, что не желающий развертываться шар занят пищеварением. А Бартон заметил, что сопровождавшие шар туземцы очень уж заботятся о нем. Он прекрасно помнил снятую Лавровым сцену ночной охоты и все ломал голову, почему поведение туземцев так непохоже на прежнее. Стройные ночные охотники были прямо нежны с угнанным шаром. Так нежны, как может быть нежна мать со своим потомством. Чем дольше он наблюдал за загадочным шаром, тем сильнее верил в невероятную догадку, оказавшуюся единственно верной. Шар не раскрывался потому, что в нем созревала новая жизнь и этой жизни еще не настала пора появиться на свет — Ахмед не мог не верить своим друзьям, но его ум не хотел смириться с крушением привычных представлений. Он спорил, доказывал, опровергал, задавал каверзные вопросы. Его друзья многого еще не знали, но уже известное было достаточно убедительным.
   Ахмеду рассказали, как шары охотятся на мелких животных, как питаются шарами сами аборигены, предпочитая их всякой другой пище из-за удивительных свойств тканей и лимфы шаров, как они лечат самые тяжелые раны, обертывая пострадавшего кусками убитого шара, как вливают силы в тех, кого природа позвала окончить свой жизненный цикл. Кулешов с гордостью продемонстрировал ему свою кудрявую голову и сказал, что теперь можно вырастить даже ногу или руку, как это, очевидно, сделал Дон Кихот.
   Про Дон Кихота на базе вспоминали часто. Ультразвуковые Хранители действовали безотказно, заставляя свертываться шары, но уже стало известно, что они не нужны, потому что ни для людей, ни для аборигенов шары не представляют опасности. По ним можно было спокойно ходить — они словно знали, что человек для них священен. Может быть, играла свою роль биологическая близость Хомо Сапиенса и “Хомо Ахмедуса” — такое название предложил насмешник Кулешов. И только во время странной “брачной церемонии”, в тонкостях которой биологи еще не сумели разобраться, шары свертывались не только на добычу… Очевидно, старик все это знал — и все же не расставался с лучеметом и шпагой. Несколько раз его замечали с воздуха. Сам он после скандала, устроенного влюбленной Машенькой, на базе не появлялся.
   Бартон решил навестить старика, чтобы возвратить взятое у него оружие. Не очень охотно тот пригласил гостя в дом, и Бартон получил наконец возможность познакомиться с жилищем странного отшельника. Это был удивительный дом. Шпаги, рапиры, мачете, алебарды висели на стенах вперемежку с охотничьими трофеями — головой тигра, челюстью акулы, оленьими рогами. Одну стену целиком занимали книги — Бартон сразу узнал многие из справочников, которыми пользовался сам. На столе, на полках стояли реторты, колбы, робот-анализатор, известные и неизвестные Бартону приборы. Везде царил легкий беспорядок, словно ничья заботливая рука Давно не касалась вещей. Лишь приборы и колбы были расставлены так, словно ими пользовались ежедневно.
   Старик пригласил Бартона сесть и сам опустился в кресло. Бартон с любопытством глядел на хозяина — на свежую кожу его лица, секрет которой он уже знал, на кисть правой руки.
   Старик молча ждал, не изъявляя желания вступать в разговор. Бартон вернул ему клинок, поблагодарил, сообщил, что Ахмед уже совсем здоров, и коротко рассказал обо всем, что успели узнать ученые о шарах. Он видел, как мрачнеет лицо старика. Ему понемногу становился ясен этот одинокий несчастный старик, Бог знает какими судьбами попавший на Альфу.
   Бартону было жалко старика. Конечно, тот сделал великое открытие — настолько великое, что оно должно было произвести переворот в медицине. Но старик жил на Альфе давно и, судя по всему, не собирался расставаться с этой планетой. Бартон догадывался, что старик не закончил своих исследований, но они могли длиться еще долгие годы, и не было гарантии, что старый ученый соберется когда-нибудь сделать свое открытие достоянием человечества. То, что участники второй комплексной экспедиции проникли в его тайну, ровно ничего не значило. Произошло это случайно — выбери они другой район для высадки, и они ничего бы не узнали о чудесных свойствах зеленых шаров. Только Дон Кихот, и никто другой, имел право принести людям Земли удивительный эликсир жизни — это было его открытие. Но захочет ли он отдать его людям? Этого Бартон не знал. Все, что он мог сейчас сделать, — это рассказать старику о том, что им удалось узнать, чтобы предостеречь его от напрасной работы в том направлении, где ученые второй комплексной экспедиции ушли дальше старика.
   Бартон еще раз поблагодарил хозяина за спасение Ахмеда и на прощание предложил ему ультразвуковой Хранитель. К удивлению гостя, старик взял прибор.
   — А вам, Бартон, он пока не нужен… — вдруг сказал он. Это были его первые слова, если не считать фразы “прошу садиться”.
   — Почему? — быстро спросил Бартон. Он и сам знал, что Хранители ни к чему, но приказал людям не расставаться с ними, потому что загадка исчезновения Бестужева еще не была решена.
   — Вы, Бартон, молоды, — грустно сказал старик. — А здесь уходят только те, кто готов к этому… Как я, например. Вас шары не примут. Вы все еще молоды для них…