Флеминг Ян. Квант утешения

любой час ночи; под предлогом) что якобы спать вместе слишком жарко, она
выселила мужа в отдельную комнату. Если она когда-то и прибиралась по дому
или готовила еду, то лишь затем, чтобы сохранить видимость приличия.
Понятно, что через месяц все стало известно, а бедный Мастерс был украшен
парой таких огромных рогов, каких еще не видывали в колонии. Наконец
вмешалась леди Берфорд и побеседовала с Родой Мастерс - предупредила ее,
что она разрушает карьеру мужа и так далее. Но беда заключалась в том, что
при этом леди Берфорд, находя Мастерса занудой и пережив в собственной
молодости пару приключений (а она по-прежнему оставалась красивой
женщиной), отнеслась к Роде чересчур снисходительно.
Конечно, и сам Мастерс (он рассказал мне об этом позже) применил весь
обычный в таких случаях арсенал: просьбы и увещевания, яростные приступы
гнева и ожесточенные ссоры, рукоприкладство (он признался мне, что чуть не
задушил ее однажды ночью), а под конец - ледяное презрение и угрюмое,
замкнутое страдание.
Губернатор промолчал, потом сказал:
- Я не знаю, доводилось ли вам наблюдать когда-нибудь, мистер Бонд, как
человеку разбивают сердце, разбивают медленно и жестоко. Так вот, именно
это происходило с Филипом Мастерсом, и это было печальное зрелище. Когда
он приехал на Бермуды, на его лице был написан рай, через год оно выражало
ад. Конечно, я делал все, что было в моих силах. Все мы старались помочь
ему, каждый по-своему, хотя, честно говоря, после того, что случилось в
"Центрально-океанском", для него оставался один реальный выход -
попробовать помириться с женой. Но Мастерс напоминал раненую собаку. Он
забился в свой уголок и огрызался на каждого, кто подходил слишком близко.
Я из кожи лез, пытаясь смягчить его горе, даже написал ему пару писем.
Позже он признался мне, что разорвал их, не читая. Однажды мы собрались на
мальчишник в моем бунгало и пригласили его. Мы хотели напоить его, чтобы
он забылся. И он напился. Затем мы услышали грохот в ванной - Мастерс
попытался вскрыть вены моей бритвой. Это переполнило чашу нашего терпения.
Меня выбрали делегатом - пойти и рассказать все губернатору. Он, конечно,
был уже в курсе, но надеялся, что обойдется без его вмешательства. Теперь
вопрос стоял об отставке Мастерса - свою работу он послал к чертям, жена
замешана в публичном скандале. Он стал конченой личностью. Что мы могли
поделать? Но губернатор был прекрасным человеком. Поскольку дело перешло в
его руки, он решил использовать последний шанс, чтобы предотвратить почти
неминуемый рапорт в Уайт-холл, который бы окончательно раздавил то, что
оставалось от Мастерса. Сама судьба помогла ему. На следующий день после
моего разговора с губернатором пришло официальное сообщение Министерства
колоний о том, что в Вашингтоне состоится совещание по подготовке
соглашения о прибрежном рыболовстве и что правительства Багамских и
Бермудских островов должны послать туда своих представителей. Губернатор
вызвал Мастерса, принял его как добрый дядюшка, сообщил о командировке в
Вашингтон, посоветовал решить свои семейные дела в ближайшие полгода и
распрощался с ним. Через неделю Мастерс улетел в Вашингтон и просидел там,
обсуждая рыболовные дела, пять месяцев. Мы все вздохнули с облегчением.
Что касается Роды Мастерс, то каждый из нас старался избегать ее и
выказывать ей презрение, пользуясь любой возможностью.
Губернатор достал платок и вытер лицо. В просторной, ярко освещенной
комнате воцарилась тишина. Воспоминания взволновали губернатора, его глаза
ярко блестели на покрасневшем лице. Он встал и налил виски с содовой Бонду
и себе. Бонд воскликнул:
- Ну и дела! Я ожидал, что рано или поздно случится нечто подобное, но
все же не так быстро. Бедняга Мастерс! Должно быть, она было из породы
безжалостных маленьких сучек. Но может, хоть на людях она выказывала
признаки раскаяния за то, что натворила?
Губернатор закончил раскуривать новую сигару. Он посмотрел на ее
красный кончик и подул на него.
- О нет, - сказал он. - Она прекрасно проводила время. Вероятно, она
понимала, что так не может продолжаться бесконечно, но это было то, о чем
она всегда мечтала, то, о чем грезят читательницы женских журналов. По
складу ума Рода Мастерс как раз относилась к таким.
Она получила все - пальмы, веселые пирушки в городе и
"Центрально-океанском", сумасшедшие гонки на автомобиле и катере, прочие
атрибуты дешевой романтики. А кроме того - полная свобода: муж-раб где-то
далеко и не мешает, дом существует только для того, чтобы принять ванну и
поспать несколько часов. Она ведь знала, что может вернуть к себе Филипа
Мастерса, когда ей заблагорассудится. Он был настолько безвольным, что это
не составило бы большого труда. А затем она могла обойти всех по очереди
и, пустив в ход свое очарование, вымолить прощение. Все бы простили ее, и
все бы утряслось. Впрочем, даже если бы этого не случилось, в мире столько
мужчин помимо Филипа Мастерса, вдобавок гораздо более привлекательных.
Взять один только клуб - какой богатый выбор кавалеров, в любой момент,
она подцепит любого из них. Нет, жизнь была прекрасна, и если кому-то
могло показаться, что она ведет себя предосудительно, в конце концов, не
она одна поступала так, - вспомните путь кинозвезд, который приводил их в
Голливуд.
Но вскоре ей пришлось пережить тяжкие испытания. Таттерсоллу она
надоела, а тут еще благодаря жене губернатора родители устроили ему жуткий
скандал. Он помог молодому негодяю покончить с ней без излишних сцен. Было
лето, и острова наводнили хорошенькие американские девушки. Словом, было
самое время для новых впечатлений. Итак, он бросил Роду Мастерс, сказав,
что они должны расстаться, что иначе родители грозят лишить его денег. Это
случилось за две недели до возвращения Мастерса из Вашингтона. Должен
сказать, что она мужественно пережила разрыв. Она и по характеру была
упорная; а кроме того, знала, что никто не застрахован от неудач. Она не
жаловалась на судьбу. В данном случае ей некому было жаловаться. Она
просто пошла и сказала леди Берфорд, что была виновата и что с этого
момента она постарается быть хорошей женой Филипу Мастерсу. Затем привела
дом в порядок, все вымыла и вычистила; приготовив подмостки для большой
сцены примирения. Неизбежность примирения она поняла по отношению своих
бывших друзей по "Центрально-океанскому". Неожиданно Рода Мастерс стала
нежелательной в гольф-клубе. Вы знаете, как это бывает даже в нашем
добродушном английском захолустье. Не только чиновники, но и гамильтонские
лавочники отвернулись от нее, в один день она стала человеком второго
сорта, забытой, никому на нужной. Рода по-прежнему старалась казаться той
же веселой маленькой девушкой, но теперь это не срабатывало. Пару раз ее
осадили, и она перестала притворяться. Теперь для нее было жизненно важно
вернуть прежнее положение и не спеша заново начать путь наверх. Она засела
дома и энергично принялась репетировать снова и снова сцену, которая ей
предстояла: слезы - длинные и искренние оправдания - раскаяние -
двухспальная кровать. И Филип Мастерс приехал.
Губернатор замолчал, задумчиво посмотрел на Бонда и сказал:
- Вы не женаты, впрочем, это не важно. Мне кажется, любые отношения
между мужчиной и женщиной могут продолжаться до тех пор, пока в них жива
хотя бы частица милосердия. Когда любовь прошла, когда одного из них
совершенно очевидно и искренне не заботит, жив или умер другой, тогда все
кончено. Откровенное презрение или, что гораздо хуже, угроза личности,
покушение на инстинкт самосохранения - такое не прощается никогда. Мне
доводилось быть свидетелем сотен чудовищных измен, преступлений и даже
убийства, которые были прощены. Не говоря уже о банкротствах и подобных
неприятностях. Неизлечимая болезнь, любое безрассудство, несчастье - все
это можно пережить. Но никогда - смерть милосердия в одном из двоих. Я
много думал об этом и изобрел довольно высокопарное название определяющему
фактору в человеческих отношениях. Я назвал его квантом утешения.
Бонд отозвался:
- Прекрасное определение. Оно великолепно отражает суть дела. Я понял,
что вы имели в виду, и должен сказать, что вы абсолютно правы. Квант
утешения - это тот минимум надежды, который дается человеку. В конечном
счете вся любовь и дружба держатся на этом. Вы справедливо подметили, что
человеческие существа очень ранимы. И если кто-то не только дает вам
почувствовать вашу беззащитность, но явно стремится погубить вас, то это
конец. Квант утешения становится равным нулю. Вы должны убираться
подобру-поздорову, пока целы. Понимал ли это Мастерс?
Губернатор не ответил на вопрос Бонда. Он продолжил рассказ:
- По-видимому, Рода Мастерс услышала, как муж открывает дверь. Мельком
взглянув на него, она успела заметить лишь его глаза, губы, линию
подбородка. Усов не было, а волосы опять свисали неопрятными космами, как
при первой их встрече. Рода заранее надела самое скромное из своих платьев
и воспользовалась минимумом косметики. Она устроилась в кресле так, чтобы
свет из окна падал на страницы книги у нее на коленях, но лицо оставалось
в тени. Рода решила, что, когда Мастерс откроет дверь, она переведет
взгляд с книги на мужа, покорный, смиренный, и будет ждать, пока он не
заговорит. Затем она встанет, тихо подойдет и остановится перед ним,
склонив голову. Она расскажет ему все и разрыдается, а он обнимет ее, и
она будет обещать, обещать... Она репетировала эту сцену много раз, пока
не осталась довольной.
В должное время и должным образом она подняла глаза от книги. Мастерс
тихо опустил чемодан, медленно пересек комнату и подошел к камину.
Облокотившись на каминную полку, он смотрел на нее отсутствующим взглядом.
Глаза его были холодны и бесстрастны. Он засунул руку в карман и вынул
листок бумаги. Сухим голосом жилищного агента он сказал: "Это план нашего
дома, Я разделил его на две половины. Твои комнаты - кухня и твоя спальня.
Мои - эта комната и свободная спальня. Ты можешь пользоваться ванной,
когда она не нужна мне. - Он наклонился вперед и уронил листок на открытую
книгу. - Ты никогда не должна входить в мои комнаты, за исключением тех
случаев, когда к нам придут гости".
Рода открыла рот, собираясь что-то сказать, но Мастерс остановил ее
жестом.
"Сейчас я последний раз говорю с тобой наедине. Если ты обратишься ко
мне, я не буду отвечать. Когда у тебя возникнет нужда сообщить мне что-то,
можешь оставить записку в ванной. Я надеюсь, что ты будешь готовить мне
пищу и накрывать на стол без опозданий. Когда я поем, ты можешь
располагать столовой. Я буду давать тебе двадцать фунтов в месяц на
хозяйство. Эту сумму ты будешь получать через моих адвокатов по первым
числам каждого месяца. Они уже готовят документы на развод. Я развожусь с
тобой, и ты не будешь препятствовать этому, потому что не сможешь. Частный
детектив собрал все улики против тебя. Суд состоится через год, считая с
этого дня. К этому времени закончится срок моей службы на Бермудских
островах, а до тех пор на людях ты будем вести себя как нормальные
супруги".
Мастерс засунул руки в карманы и вежливо-вопросительно посмотрел на
нее. К тому времени слезы уже текли по ее лицу. Она выглядела испуганной,
как будто ее ударили.
Мастерс сказал безразличным голосом: "Может, ты хочешь что-нибудь
спросить? Если нет, то забери свои вещи отсюда и иди на кухню. - Он
посмотрел на часы. - Я хотел бы обедать каждый день в восемь часов. Сейчас
полвосьмого".
Губернатор отпил виски. Он пояснил:
- Эту сцену я восстановил по тем крохам, что мне рассказал Мастерс, и
более полным деталям, которые Рода Мастерс поведала леди Берфорд.
Несомненно, Рода старалась любым путем поколебать его решимость -
доводами, мольбами, истериками, но он оставался непреклонным. Она никак не
могла пронять его. Ей иногда казалось, что он уехал куда-то далеко и
прислал в дом кого-то другого замещать себя во время их мучительных
свиданий. В конце концов она была вынуждена смириться. У нее не было
денег. Она не могла даже купить себе билет в Англию. За кров и еду ей
приходилось делать все, что он говорил. Да, именно так все и было. Целый
год они прожили; приветливые на людях, но замкнутые и одинокие, когда
оставались наедине. Что и говорить, мы все были поражены переменой. Ведь
никто из них не раскрыл их договор. Ей было стыдно признаться, у Мастерса
не было причин для откровенности. Он показался нам чуть более замкнутым,
чем раньше, но работал он первоклассно, и все вздохнули свободно, сойдясь
во мнении, что какое-то чудо спасло их брак. Как ни странно; они приобрели
отличную репутацию, даже стали популярной парой. Все было прощено и
забыто.
Год минул, подошло время Мастерсу уезжать. Он объявил, что Рода
останется уладить дела с домом, и они нанесли прощальные визиты. Мы слегка
удивились когда она не пришла проводить Мастерса на пароход, но он сказал,
что жена приболела. Только спустя полмесяца слухи о разводе стали
просачиваться из Англии. Затем Рода Мастерс неожиданно появилась у
губернатора и долго говорила с леди Берфорд. Вскоре вся история, включая
ее поистине ужасную следующую главу, стала известной.
Губернатор допил виски. Лед глухо задребезжал, когда он поставил
стакан. Он продолжал:
- По-видимому, за день до отъезда Мастерс обнаружил записку жены в
ванной комнате. В ней говорилось, что прежде, чем он покинет ее навсегда,
они должны увидеться для последнего разговора Мастерс и раньше находил
записки подобного содержания и всегда их рвал, оставляя клочки на полке
над раковиной. На этот раз он ответил, назначив ей встречу в шесть часов
вечера в их маленькой гостиной. Когда пришло время. Рода Мастерс смиренно
вошла сюда из кухни. Душераздирающие сцены, которые она закатывала,
пытаясь вымолить прощение, давно остались в прошлом. Теперь она тихо
сказала, что у нее осталось только десять фунтов от денег, что он дал на
хозяйство, и больше ничего, совсем ничего. Когда он уедет, она останется
без средств к существованию.
- У тебя есть драгоценности, которые я подарил, и меховая накидка.
- Мне очень повезет, если я выручу за все пятьдесят фунтов.
- Ты должна устроиться на работу.
- Это займет время. Мне надо где-то жить. Отсюда я должна выехать через
две недели. Ты мне больше ничего не дашь? Я буду голодать.
Мастерс хладнокровно взглянул на нее и сказал:
- Ты красива. Ты никогда не будешь голодать.
- Ты должен помочь мне, Филип. Ты просто обязан, Твоей карьере
повредит, если я приду просить милостыню у правительства.
Он ответил, что в доме им ничего не принадлежит, за исключением
нескольких мелочей. Когда они въехали, он уже был меблирован. Его хозяин
заходил неделю назад, и опись имущества с ним уже согласована. Остается
только их автомобиль, "моррис", который достался Мастерсу уже подержанным,
и радиола - он подарил ее жене как раз перед тем, как она увлеклась
гольфом.
Филип Мастерс посмотрел на нее в последний раз. Никогда больше он не
собирался встречаться с ней. Он сказал:
- Хорошо. Можешь взять себе машину и радиолу. Теперь все. Я должен
укладываться. Всего хорошего. И он ушел к себе в комнату.
Губернатор посмотрел на Бонда.
- Маленькая любезность напоследок, не так ли? - Он мрачно ухмыльнулся.
- Когда Мастерс уехал, Рода собрала свои немногочисленные побрякушки,
обручальное кольцо, лисий палантин, села в машину и отправилась в
Гамильтон. Объехав ломбарды, она выручила сорок фунтов за украшения и семь
- за свой лоскут меха. Затем она направилась к агенту по продаже машин,
имя которого было выгравировано на приборном щитке автомобиля, и вызвала
управляющего. Когда Рода спросила, сколько он ей заплатит за "моррис", тот
решил, что его хотят одурачить.
- Но, мадам, мистер Мастерс взял эту машину в рассрочку. Он сильно
запаздывал с платежами. Конечно, он предупредил вас, что мы послали ему
письмо нашего поверенного о погашении долга еще неделю назад. Мы узнали,
что он уезжает. Он написал в ответ, что приедете вы и все уладите.
Дайте-ка я взгляну, - он достал регистрационную книгу. - Да, точно, за
автомобиль вы должны еще ровно двести фунтов.
Губернатор продолжил:
- Ну, естественно, Рода Мастерс разрыдалась. В конце концов управляющий
согласился взять машину назад, хотя она и не стоила к тому времени двухсот
фунтов, но потребовал, чтобы она оставила ее тотчас же, с бензином в баке
и всем прочим. Роде не оставалось ничего иного, как согласиться и еще
благодарить, что ей не предъявили иск. Выйдя из гаража на раскаленную
улицу, она уже знала, что ее ждет в радиомагазине. И она не ошиблась. Все
повторилось, только здесь Рода было вынуждена доплатить десять фунтов,
чтобы приказчик взял радиолу назад. На попутной машине она доехала до дома
и едва зашла в него, как бросилась на кровать и проревела остаток дня. Она
была сломлена. Теперь Филип Мастерс бил ее лежачую.
Довольно необычно, не правда ли? Такой человек, как Мастерс, - добрый,
отзывчивый, сентиментальный, мухи не обидит - и вдруг оказался способным
на такую жестокость. Ничего подобного я не могу припомнить за всю свою
жизнь. Случилось то, о чем я вам говорил.
Губернатор едва заметно улыбнулся.
- Получив от нее квант утешения, Мастерс не должен был поступить с ней
так, каковы бы ни были ее грехи. Но как бы то ни было, она разбудила в нем
звериную жестокость - жестокость, которая, по-видимому, дремлет глубоко
внутри каждого из нас и которая просыпается только при непосредственной
угрозе нашему существованию Разумеется, Мастерс не мог заставить ее
страдать так же, как мучился он. Это было невозможно. Но он напряг всю
свою фантазию, чтобы сделать ей как можно больнее. Вероломный трюк с
автомобилем и радиолой, дьявольски тонко разыгранный, должен был напомнить
Роде уже после его отъезда, как сильно он ее ненавидит.
Бонд сказал:
- Прямо скажем, садистский эксперимент. Просто поразительно, как люди
могут ненавидеть друг друга. Я начинаю жалеть эту девушку. Что с ней
стало? По правде говоря, интересно знать и его дальнейшую судьбу.
Губернатор встал и посмотрел на часы.
- Боже мой, уже почти полночь, а я до сих пор держу прислугу. - Он
улыбнулся. - И вас тоже.
Подойдя к камину, он позвонил в колокольчик. Появился негр-дворецкий.
Извинившись за позднее беспокойство, губернатор попросил его запереть на
ночь двери и погасить свет в доме. Бонд тоже встал. Губернатор повернулся
к нему.
- Пойдемте. Я провожу вас до ворот и прослежу, чтобы часовой выпустил
вас. По пути я расскажу конец.
Они медленно прошли через анфиладу комнат и спустились по широким
ступеням в сад. Тропическая ночь была великолепна. Полная луна
стремительно неслась сквозь высокие прозрачные облака.
Губернатор сказал:
- Мастерс продолжал работать в колониях, но, так или иначе, дальнейшей
своей карьерой он не оправдал блестящего старта. Наверное, после
бермудской истории что-то сломалось, умерло в нем. Он стал душевным
калекой. В основном по ее вине, хотя подозреваю, то, что он сделал с ней,
постоянно преследовало его и не давало покоя. Он по-прежнему отлично
работал, но потерял способность к нормальному человеческому общению и
замкнулся в своей скорлупе. Естественно, снова он не женился, а в конце
концов ввязался в какие-то махинации с арахисом и, когда афера лопнула,
вышел в отставку и уехал жить в Нигерию - назад к единственным людям в
мире, которые отнеслись к нему с добротой, назад - туда, где все началось.
Честно говоря, печальный конец, особенно если вспомнить, какие надежды он
подавал в молодости.
- А она?
- О, для нее наступили черные времена. Мы пустили шапку по кругу, кроме
того, она перебивалась случайными заработками, которые, по сути, были
милостыней для нее. Она попыталась вернуться на прежнюю работу, но этому
препятствовали обстоятельства, при которых она разорвала контракт с
"Империал эруэйз". В те времена авиалиний было мало, а претенденток на
вакансии стюардесс много. Чуть позже в том же году Берфордов перевели на
Ямайку, и она лишилась главной опоры. Как я уже говорил, леди Берфорд
всегда питала к ней слабость. Рода Мастерс скатилась на грань нищеты. Она
по-прежнему оставалась красивой, и разные мужчины время от времени
помогали ей. Впрочем, это не могло продолжаться долго в таком
немноголюдном месте, как Бермудские острова. Она чуть не пошла по рукам и
едва не нажила неприятностей с полицией, когда опять вступило провидение,
решившее, что она достаточно наказана. Леди Берфорд прислала письмо, где
сообщала, что нашла Роде место регистратора в "Голубых горах" - одном из
лучших отелей Кингстона. К письму были приложены деньги на проезд до
Ямайки. Итак, она уехала, и я полагаю - к тому времени меня уже перевели в
Родезию, - что на Бермудах с искренним облегчением вздохнули, проводив ее.
Губернатор и Бонд подошли к широким воротам правительственной
резиденции. За ними среди черной путаницы узких улочек белым и розовым
светились под луной пряничные дощатые домики с остроконечными крышами и
вычурными балконами - это был дух Нассау. С ужасным грохотом часовой взял
винтовку на караул и застыл по стойке "смирно". Губернатор помахал рукой.
- Все в порядке. Вольно.
Как заводная кукла, часовой, коротко громыхнул еще раз, ожил. Снова
воцарилась тишина.
Губернатор произнес:
- Вот и подошел конец моей истории. Остался заключительный штрих. В
один прекрасный день в "Голубых горах" остановился на зиму канадский
миллионер. Весной он увез Роду Мастерс в Канаду и женился на ней. С тех
пор она живет припеваючи.
- Боже, ну и повезло! Едва ли она заслужила такое счастье.
- Думаю, что заслужила. Жизнь - сложная штука. Может, судьба решила,
что за унижение Мастерса она расквиталась сполна. Ведь, по сути,
настоящими виновниками были родители Мастерса, превратившие его в
неудачника. Он неминуемо должен был потерпеть крах. Провидение лишь
выбрало Роду своим орудием, а после расплатилось с ней за услуги. Трудно
судить о таких вещах. Как бы то ни было, она сделала своего канадца
счастливым. Сегодня вечером они выглядели довольными жизнью, не правда ли?
Бонд рассмеялся. Бурные и драматические перипетии его собственной жизни
вдруг представились ему суетными и малозначительными. Эпизод с мятежом
Кастро и сожжением двух посудин годился лишь в раздел приключений дешевой
газетенки. Заурядная женщина сидела рядом с ним за обедом, и только
случайно брошенная фраза раскрыла ему книгу подлинных неистовых страстей -
книгу "человеческой комедии", в которой чувства яростны и грубы, где
судьба разыгрывает такие сюжеты, перед которыми блекнут тайны секретных
служб всех правительств.
Бонд повернулся к губернатору и, протянув ему руку, сказал:
- Спасибо вам за рассказ. Каюсь, я посчитал миссис Харви Миллер
банальной особой. Но благодаря вам я запомню ее навсегда. Вы преподали мне
урок. Я должен повнимательнее относиться к людям.
Они обменялись рукопожатиями. Губернатор улыбнулся.
- Я рад, что вы не остались равнодушным. Все время я боялся, что вы
скучаете. Ведь вы пережили столько настоящих приключений. Теперь могу
признаться, что вначале я ума не мог приложить, чем вас развлечь. Жизнь в
колониях такая скучная.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Бонд пошел вниз по тихой
улице, ведущей к гавани и Британской колониальной гостинице. Он размышлял
о завтрашнем совещании с сотрудниками ФБР и береговой охраны США в Майами.
Планы на будущее, еще недавно казавшиеся интересными и даже волновавшие
его, теперь раздражали тщетностью и пустотой.