Фолкнер Уильям. Огонь и очаг

   - Правильно, - быстро сказал он. - Не зажигай. - Он позвал Оскара. Отдай мулов Дану, вернись сюда и подержи лошадь. - Он ждал, следя за огоньком, и наконец рука негра нашла в темноте его руку. Он передал поводья, обошел мулов стороной и, следя за движущимся огоньком, вынул пистолет. - Дай фонарь, - сказал он. - Вы с Оскаром ждите здесь.
   - Лучше я с вами пойду, - сказал Дан.
   - Ладно, - сказал Эдмондс, следя за огоньком. - Пусть Оскар подержит мулов. - Не дожидаясь, он пошел вперед и вскоре услышал, что Дан - нагоняет его; двигаться быстрее он не мог из-за темноты. И бешенство его уже не было холодным. Он кипел, им овладело нетерпение, какой-то мстительный восторг, и он шел напролом, не обращая внимания на кусты и бревна под ногами, с фонарем в левой руке и пистолетом в правой - все ближе к факелу.
   - Это индейский курган, - прошептал у него за спиной негр. - То-то я смотрю, огонек высоко горит. Они с Джорджем Уилкинсом скоро насквозь его прокопают.
   - Они с Джорджем Уилкинсом? - повторил Эдмондс. Он замер на месте. Резко обернулся к негру. Мало того, что вся картина открылась ему целиком и полностью, как при свете фотовспышки, он понял теперь, что видел ее все время, а верить отказывался просто-напросто потому, что знал: если поверит, у него мозг взорвется. - Лукас с Джорджем?
   - Курган разбирают, - сказал Дан. - Каждую ночь роют - с весны, с той поры, как дядя Лукас нашел там золотой в тысячу долларов.
   - И ты знал об этом?
   - Наши все знали. Мы за ним следили. Дядя Лукас нашел золотой в тысячу долларов, когда этот прятал... свой...
   Голос пропал. Эдмондс его больше не слышал - все заглушил прилив крови к голове, и будь Эдмондс чуть старше, это кончилось бы ударом. Несколько мгновений он ничего не видел и не мог вздохнуть. Потом опять повернулся к огоньку. Что-то произнес хриплым, придушенным голосом, ринулся напролом сквозь кустарник и наконец выскочил на прогалину, где развороченный бок приземистого кургана зиял чернотой, как черный задник фотографа, а перед ямой, уставясь на Эдмондса, застыли два человека: один держал в руках что-то вроде ящика с кормом - хотя Эдмондс понимал, что с вечера этой парочке недосуг было кормить ни мулов вообще, ни Алису в частности, - другой держал над накренившейся развалиной-панамой дымный факел из сосновых сучьев.
   - Ты, Лукас! - крикнул он.
   Джордж отбросил факел, но Эдмондс уже наколол их на луч фонаря. Только теперь он заметил под деревом белого, коммивояжера - шляпу с опущенными спереди полями, галстук и прочее, - а когда тот встал - брюки, закатанные до колен, туфли под толстым слоем застывшей грязи.
   - Валяй, валяй, Джордж, - сказал Эдмондс. - Беги. Я попаду в эту шляпу, а тебя даже не оцарапаю. - Он подошел поближе, луч фонаря стянулся на металлическом ящике с регуляторами и шкалами, поблескивавшем в руках у Лукаса. - Так вот они где, - сказал он. - Триста долларов. Привез бы нам кто-нибудь такие семена, чтобы надо было работать с Нового года до Рождества. Стоит вам, неграм, остаться без дела - жди беды. Но это ладно. Сегодня ночью я из-за Алисы беспокоиться не буду. И если вам с Джорджем охота догулять остаток ночи с этой дурацкой машиной - дело ваше. Но к утру Алиса должна быть в своем стойле. Слышите?
   Тут рядом с Лукасом возник торговец. Эдмондс уже и забыл о нем.
   - Что это за мул? - спросил торговец.
   Эдмондс навел на него фонарь.
   - Мой, сэр, - сказал он.
   - Вот как? - сказал тот. - У меня купчая на мула. Подписанная вот этим Лукасом.
   - Даже так? - сказал Эдмондс. - Можете нарвать из нее бумажек и зажигать трубку.
   - Вот как? Слушайте, мистер не-знаю-как-вас...
   Но Эдмондс уже перевел фонарь на Лукаса, который все еще держал искательную машину перед собой, словно какой-то освященный, символический предмет для церемонии, обряда.
   - А впрочем, - сказал Эдмондс, - я вообще не намерен беспокоиться о муле. Я тебе утром сказал, как я смотрю на это дело. Ты взрослый человек; хочешь дурака валять - я тебе помешать не могу. И не хочу, черт возьми. Но если к утру Алисы не будет в стойле, я позвоню шерифу. Слышишь или нет?
   - Слышу, - угрюмо отозвался Лукас.
   Тут опять вмешался коммивояжер:
   - Вот что, дядя. Если этот мул куда-нибудь отсюда денется, пока я его не погрузил и не увез, я позвоню шерифу. Это ты тоже слышишь?
   Эдмондс встрепенулся, направил свет в лицо коммивояжеру.
   - Это вы мне, сэр? - сказал он.
   - Нет, - ответил торговец. - Это я ему. И он меня слышал.
   Эдмондс задержал луч на его лице. Потом опустил, так что их ноги оказались в озерке света. Он убрал пистолет в карман.
   - У вас с Лукасом есть время до рассвета - разобраться с этим. Когда взойдет солнце, мул должен стоять у меня в конюшне.
   Он отвернулся. Лукас смотрел ему вслед, пока он шел к Дану, ждавшему на краю прогалины. Потом оба скрылись, и только огонек качался и мелькал среди кустов и деревьев. Наконец и он исчез.
   - Джордж Уилкинс, - сказал Лукас.
   - Сэр?
   - Найди факел и зажги. - Джордж выполнил приказ; снова красный огонь заструился, зачадил и запах под августовскими звездами убывающей ночи. Лукас опустил искательную машину и взял факел. - А ну, бери ее в руки, - сказал он. - Сейчас я их найду.
   Настало утро, а денег они так и не нашли. Факел побледнел в сером, волглом свете зари. Коммивояжер спал на мокрой земле; он свернулся калачиком, спасаясь от рассветного сырого холода, - небритый, фасонистая городская шляпа скомкана под щекой, галстук съехал на сторону под воротничком грязной белой рубашки, брюки закатаны до колен, туфли, вчера начищенные до блеска, превратились в два кома засохшей грязи. Когда его разбудили, он сел и выругался. Но сраp вспомнил, где он находится и почему.
   - Ну вот что, - сказал он. - Если мул хоть на шаг отойдет от хлопкового сарая, где мы его оставили, я вызову шерифа.
   - Мне еще одна ночь нужна, - сказал Лукас. - Деньги тут.
   - Хоть одну ночь, хоть сто, - сказал коммивояжер. - Хоть до самой смерти тут оставайся - на здоровье. Только объясни мне сперва, почему этот говорит,
   что он хозяин мула?
   - Я с ним разберусь, - сказал Лукас. - Нынче утром и разберусь. Вы об этом не волнуйтесь. А еще, если захотите сами увезти сегодня мула, шериф его у вас
   отберет. Оставьте его где он есть, не беспокойте попусту себя и меня. Дайте мне машину еще на одну ночь, я все устрою.
   - Ладно, - сказал торговец. - Но ты знаешь, во что тебе станет еще одна
   Они вернулись к автомобилю торговца. Он положил искательную машину в багажник и запер. Высадил он их у калитки Лукаса. Автомобиль резко взял с места и уехал по дороге. Джордж смотрел ему вслед, часто моргая.
   - Чего теперь будем делать? - сказал он.
   - Завтракай поживее и сразу сюда, - сказал Лукас. - Тебе до полудня надо в город съездить и вернуться.
   - Мне спать охота, - сказал Джордж. - Я тоже совсем не выспался.
   - Завтра поспишь, - сказал Лукас. - А может, и нынче ночью успеешь.
   - Сказали бы раньше, я бы с ним поехал и вернулся.
   - Ха, - отозвался Лукас. - Да не сказал вот. Иди поживее завтракай. А хочешь, чтобы тебя попутная до города довезла, так сейчас и давай, не жди завтрака. Не то придется пешком идти тридцать четыре мили, а в полдень тебе надо быть здесь. - Через десять минут, когда Джордж вернулся к калитке, Лукас встречал его,
   держа в руке чек, заполненный старательным, корявым, но вполне разборчивым почерком. Чек был на пятьдесят долларов. - Получи серебряными, сказал Лукас. - И чтобы в полдень был здесь.
   Автомобиль торговца затормозил перед калиткой Лукаса уже в сумерках; Лукас с Джорджем ждали его. У Джорджа была кирка и совковая лопата с длинной ручкой. Коммивояжер побрился, и лицо у него было отдохнувшее, шляпа вычищена, рубашка свежая. Но сегодня он надел бумажные штаны защитного цвета, еще не расставшиеся с фабричным ярлыком и морщинами от лежания на полке, с которой их сняли только утром, когда открылся магазин. Он встретил Лукаса ядовитым взглядом.
   - Не буду спрашивать, на месте ли мой мул, - сказал он. - Спрашивать незачем. Или как?
   - На месте, - сказал Лукас.
   Они с Джорджем влезли на заднее сиденье. Искательная машина лежала на переднем рядом с торговцем. Джордж, перед тем как сесть, задержался и, моргая, посмотрел на машину.
   - Подумать, какой бы я был богатый, если бы знал, сколько она знает, сказал он. - Мы бы все были богатые. И не надо было бы ночи даром тратить, клад искать. - Он обращался к торговцу - дружелюбно, почтительно, непринужденно. - А вам с мистером Лукасом - волноваться, чей это мул и вообще есть он, этот чей-нибудь мул, или нету его. Верно?
   - Замолчи и сядь в машину, - сказал Лукас.
   Коммивояжер включил скорость, но с места не трогался. Полуобернувшись, он смотрел на Лукаса.
   - Ну? - сказал он. - Где ты сегодня намерен ходить? Там же?
   - Не там, - ответил Лукас. - Я покажу вам где. Мы не там искали. Я неправильно понял бумагу.
   - Да-а, - сказал торговец. - Стоило заплатить лишних двадцать пять долларов, чтобы уяснить это. - Автомобиль уже тронулся. И вдруг затормозил так резко, что Лукас с Джорджем, почтительно сидевшие на краешке сиденья, ткнулись в переднюю спинку. - Как ты сказал? - спросил торговец. - Что ты сделал с бумагой?
   - Неправильно понял, - сказал Лукас.
   - Неправильно понял что?
   - Бумагу.
   - Так у тебя, значит, есть письмо или что-то там и в нем сказано, где зарыли?
   - Да, есть, - сказал Лукас. - Я вчера его неправильно понял.
   - Где оно?
   - Дома у меня спрятано.
   - Иди принеси.
   - А на что? - сказал Лукас. - Нам его не нужно. Теперь я его правильно понял.
   Коммивояжер продолжал смотреть через плечо на Лукаса. Потом отвернулся и положил руку на рычаг - но он уже стоял на скорости.
   - Ладно, - сказал торговец. - Где это место?
   - Ехайте, - сказал Лукас. - Покажу.
   Ехали туда почти два часа, дорога давно превратилась в заросшую тропу-водомоину, которая петляла между холмами, а нужное место оказалось не в Долине, а на холме над речкой - куча клочковатых можжевельников, останки печей с пустыми швами, яма - в прошлом колодец или резервуар, вокруг старые истощенные поля, завоеванные колючками и осокой, и несколько корявых деревьев - бывший сад, сумрачный и непроглядный под безлунным небом, в котором плыли яркие августовские звезды.
   - Они разделенные, в двух местах закопаны. Одно в саду.
   - Если тот, кто тебе письмо писал, не пришел сюда и не соединил их снова, - сказал торговец. - Чего мы ждем? Эй, - обратился он к Джорджу, хватай эту
   штуку.
   Джордж вытащил искательную машину из автомобиля. Сегодня коммивояжер запасся новеньким фонарем, но вынул его из заднего кармана не сразу. Он окинул взглядом темный горизонт, холмы, даже в темноте видимые за несколько миль.
   - Ты уж постарайся сегодня найти по-быстрому. Еще час, и все, кто может ходить в окружности десяти миль, сбегутся поглазеть на нас.
   - Зачем вы мне говорите? - ответил Лукас. - Скажите это своей говорящей коробке - я купил ее за триста двадцать пять долларов, а она у вас только одно слово знает: "Нет".
   - Эту коробку ты еще не купил, дядя, - сказал коммивояжер. - Говоришь, одно место - там, под деревьями? Хорошо. Где?
   Лукас с лопатой вошел в сад. Они последовали за ним. Коммивояжер увидел, что Лукас задержался, прищурясь поглядел на небо и на деревья, чтобы определиться, зашагал дальше: Наконец он остановился.
   - Тут начнем, - сказал он.
   Коммивояжер зажег фонарь и, загородив его ладонью, направил свет на ящик и руки Джорджа.
   - Эй, давай, - сказал он. - Поехали.
   - Лучше я понесу, - сказал Лукас.
   - Нет, - сказал коммивояжер. - Старый ты. Еще неизвестно, так-то выдержишь или нет.
   - Вчерашнюю ночь выдержал, - сказал Лукас.
   - То вчерашняя, а то сегодняшняя, - ответил торговец. - Эй, давай! скомандовал он Джорджу.
   Они пошли рядом - Джордж с машиной посередине - и стали прочесывать сад взад и вперед параллельными ходами, втроем следя за маленькими таинственными шкалами в узком луче фонаря, и все трое увидели, как ожили, откачнулись, забегали стрелки, а потом остановились, дрожа. Тогда Джордж начал копать в узком озерке света; Лукас, держа машину, увидел, как он вывернул ржавую консервную банку, как доллары блестящим серебряным водопадом потекли по рукам торговца, и услышал голос торговца: "Черт возьми. Черт возьми". Лукас тоже сел на корточки. Они с торговцем сидели на корточках возле ямы, друг против друга.
   - Так, это хотя бы я нашел, - сказал Лукас.
   Коммивояжер, растопырив пятерню над монетами, другой ладонью рубанул по воздуху, словно Лукас тоже потянулся к деньгам. Сидя на корточках, он хрипло и протяжно засмеялся в лицо Лукасу.
   - Ты нашел? Машина не твоя, старик.
   - Я ее купил у вас, - сказал Лукас.
   - На что купил?
   - За мула, - сказал Лукас. Торговец хрипло смеялся ему в лицо, сидя над ямой. - Я вам на него написал купчую бумагу, - сказал Лукас.
   - Ломаного гроша не стоит твоя бумага, - сказал торговец. - Она у меня в автомобиле. Бери ее хоть сейчас. Цена ей такая, что мне ее даже лень порвать. - Он сгреб монеты в банку. Горящий фонарь лежал на земле там, где его уронили, бросили. Торговец быстро встал, так что освещенными остались только икры в новеньких слежавшихся штанах и черные туфли, на этот раз не начищенные, а просто вымытые. - Ну ладно, - сказал он. - Тут всего ничего. Ты сказал, они закопаны в двух местах. Где второе?
   - Спросите свою искательную машину, - сказал Лукас. - Разве она не знает? Разве не за это вы просили триста долларов? - Они смотрели в темноте друг на друга - две тени, без лиц. Лукас сделал шаг. - Колитак, мы, пожалуй, домой пойдем, - сказал он. - Джордж Уилкинс.
   - Сэр? - сказал Джордж.
   - Постойте, - сказал коммивояжер. Лукас остановился. Они снова смотрели друг на друга, не видя. - Тут не больше сотни. Большая часть в другом месте. Я отдам тебе десять процентов.
   - Письмо - мое, - ответил Лукас. - Это мало.
   - Двадцать, - сказал торговец. - И это - все.
   - Я хочу половину, - сказал Лукас.
   - Половину?
   - И бумагу на мула обратно, и еще бумагу, что машина моя.
   - Ха-ха, - сказал торговец. - Ха-ха-ха. Говоришь, в письме сказано: в саду. Сад не очень большой. А еще вся ночь впереди, не говоря о завтра...
   - Я сказал, там сказано: часть в саду, - ответил Лукас.
   Они глядели друг на друга в темноте.
   - Завтра, - сказал коммивояжер.
   - Сейчас, - сказал Лукас.
   - Завтра.
   - Сейчас, - сказал Лукас. Невидимое лицо смотрело ему в лицо и не видело. И он и Джордж прямо кожей чувствовали, как дрожь белого передается воздуху тихой летней ночи.
   - Эй, - сказал торговец, - сколько те нашли, ты говорил?
   Но Лукас ответил раньше Джорджа:
   - Двадцать две тысячи долларов.
   - Может, и больше, чем двадцать две, - сказал Джордж. - Большой был кув...
   - Ладно, - сказал торговец. - Я выпишу тебе квитанцию, как только мы кончим.
   - Сейчас надо, - сказал Лукас.
   Они вернулись к автомобилю. Лукас держал фонарь. У них на глазах коммивояжер расстегнул свой лакированный портфель, выдернул оттуда купчую на мула и швырнул Лукасу. Они продолжали наблюдать за ним, пока он дрожащей рукой заполнял под копирку большую квитанцию; он расписался и вырвал одну копию.
   - Она переходит к тебе в собственность завтра утром, - сказал торговец. - До тех пор она моя. - Он выскочил из машины. - Пошли.
   - И половину, чего она найдет, - мне, - сказал Лукас.
   - От какого шиша там будет половина, если ты стоишь и треплешь языком? - сказал торговец. - Пошли.
   Но Лукас не двинулся с места.
   - А как же эти пятьдесят долларов, что мы нашли? - спросил он. - От них мне идет половина?
   На этот раз коммивояжер только стоял и смеялся над ним, хрипло, долго и невесело. Потом ушел. Даже не застегнул портфель. Он отнял машину у Джорджа,
   - Джордж Уилкинс, - сказал Лукас.
   - Сэр? - сказал Джордж.
   - Отведи мула туда, где взял. Потом ступай к Росу Эдмондсу и скажи, что хватит беспокоить из-за него людей.
   III
   Он поднялся по выщербленной лестнице, возле которой стояла под широким седлом светлая кобыла, и вошел в длинную комнату, где на полках стояли консервы, на крючьях висели хомуты, клешни, постромки и пахло черной патокой, сыром, кожей и керосином. Эдмондс, сидевший за бюро, повернулся вместе с креслом. - Где ты был? - спросил он. - Я посылал за тобой два дня назад. Ты почему не пришел?
   - В кровати, наверно, был, - сказал Лукас. - Три ночи уже ночью не ложился. Теперь мне это тяжело - когда молодой был, то ли дело. И вам будет тяжело в мои годы.
   - Я, когда был вдвое моложе тебя, и то не затеял бы такой глупости. Может, и ты кончишь затевать, когда станешь вдвое старше меня. Но я другое хотел спросить. Я хотел узнать про этого проклятого торгаша из Сент-Луиса. Дан говорит, он еще здесь. Что он делает?
   - Клад ищет, - сказал Лукас.
   Эдмондс на секунду лишился дара речи.
   - Что? Что ищет? Что ты сказал?
   - Клад ищет, - повторил Лукас. Он слегка оперся задом о прилавок. Потом достал из жилетного кармана жестянку нюхательного табаку, открыл, аккуратно насыпал полную крышечку, двумя пальцами оттянул нижнюю губу, опрокинул над ней крышечку, закрыл жестянку и спрятал в жилетный карман. - С моей искательной машиной. На ночь у меня арендует. Потому мне и спать не приходится ночью - чтобы не утек с ней. А вчера ночью он не пришел - слава богу, выспаться удалось. Так что, думаю, уехал туда, откудова приехал.
   Эдмондс сидел во вращающемся кресле и смотрел на Лукаса:
   - У тебя арендует? Ту самую машину, ради которой ты угнал моего... у меня... ту самую машину...
   - По двадцать пять долларов за ночь, - сказал Лукас. - Он сам с меня столько запросил за одну ночь. Так что, думаю, это правильная плата. Он же ими торгует; ему видней. Не знаю, я столько беру.
   Эдмондс положил руки на подлокотники, но не встал. Он сидел неподвижно, чуть подавшись вперед, глядя на негра, в котором только запавший рот выдавал старика: негр стоял, прислонившись к прилавку, в вытертых мохеровых брюках, какие мог бы носить летом Гровер Кливленд или президент Тафт{*}, в белой крахмальной рубашке без воротничка, в пожелтелом от старости пикейном жилете с толстой золотой цепочкой, и лицо его под шестидесятидолларовой, ручной работы, бобровой шапкой, которую ему подарил пятьдесят лет назад дед Эдмондса, не было ни серьезным, ни важным, а вообще ничего не выражало.
   - Не там он искал-то, - продолжал Лукас. - Он искал на холме. А деньги вон они где зарыты, возле речки. Те двое белых, ну, те, что пробрались сюда четыре года назад и унесли двадцать две тысячи... - Наконец Эдмондс поднялся с кресла. Он набрал полную грудь воздуху и медленно пошел на Лукаса. Теперь мы с Джорджем Уилкинсом его спровадили и...
   Медленно шагая к нему, Эдмондс выдохнул. Он думал, что закричит, но это был только шепот.
   - Уйди отсюда, - сказал он. - Иди домой. И не показывайся. Чтобы я тебя больше не видел. Будут нужны продукты - присылай тетю Молли.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   I
   Эдмондс поднял голову от гроссбуха, заметил, что по дороге подходит старуха, но не узнал ее. Он опять углубился в гроссбух и, только когда она с трудом поднялась на крыльцо и вошла в лавку, понял, кто это. За последние четыре года или пять он ни разу не видел, чтобы старуха вышла за калитку. Отправляясь объезжать свои поля, ехал мимо ее дома и видел ее с лошади: она сидела на веранде, скомкав морщинистое лицо вокруг тростникового чубука глиняной трубки, или ходила по двору, от лохани с бельем к веревке, ходила медленно, с трудом, как древняя старуха, - даже Эдмондсу, когда он об этом задумывался, она казалась старше своих лет. Раз в месяц он слезал с лошади, набрасывал поводья на забор, входил в дом с жестянкой табака и мешочком ее любимых мягких дешевых конфет и проводил с ней полчаса. Называл это возлиянием своей Удаче - на манер римского сотника, проливавшего немного вина, прежде чем выпить{*}, - но на самом деле это было возлияние предкам или совести - хотя существование ее он скорее всего стал бы отрицать, - в образе, в лице негритянской женщины, которая не только была ему матерью, потому что другой он не знал, не только приняла его в ту ночь потопа, когда ее муж чуть не пожертвовал жизнью, чтобы доставить врача - все равно опоздавшего, - но и переселилась в их дом вместе со своим ребенком, - черный младенец и белый младенец спали в одной комнате, вместе с ней, и она давала грудь обоим, пока не пришла пора отнять их от груди, да и потом не отлучалась из дому надолго, пока ему не стукнуло двенадцать и его не отправили в школу, - маленькая женщина, почти крошка, за эти сорок лет она стала еще крошечнее, но носила все такие же белые чистые косынки и фартуки, в каких он ее запомнил с детства; он знал, что она моложе Лукаса, но выглядела она гораздо старше, невероятно старой, и в последние годы стала называть его именем отца, а иногда и так, как старики негры звали его деда.
   - Господи, - сказал он. - Что ты здесь делаешь? Почему не послала Лукаса? Неужели он не понимает, что тебе...
   - Он сейчас спит, - сказала старуха. Она еще не отдышалась после дороги. - Вот я и улучила минуту. Мне ничего не надо. Поговорить с тобой хотела. - Она слегка повернулась к окну. Эдмондс увидел лицо в тысяче морщин.
   - О чем же? - Он встал с вращающегося кресла и подтащил ей из-за бюро другое, с прямой спинкой и ножками, перевязанными проволокой. - Вот, сказал он.
   Но она только перевела с него на кресло невидящий взгляд, и тогда он взял ее за руку, - под двумя или тремя слоями одежды, под безупречно чистым платьем рука показалась на ощупь не толще тростникового чубука ее трубки. Он подвел ее к креслу и усадил; ее многочисленные юбки и нижние юбки пышно раскинулись по сиденью. Она сразу наклонила и повернула в сторону лицо, заслонив глаза узловатой ладонью, похожей на связку сухих обугленных корешков.
   - Болят у меня от света, - сказала она.
   Он помог ей встать и повернул ее кресло спинкой к окну. На этот раз она нашла его и села сама. Эдмондс уселся в свое кресло.
   - Ну, так о чем? - сказал он.
   - Уйти хочу от Лукаса, - сказала она. - Я хочу этот... этот....
   Эдмондс сидел не шевелясь и смотрел ей в лицо, хотя сейчас не мог его разглядеть в подробностях.
   - Что? - сказал он. - Развод? После сорока пяти лет, в твоем возрасте? Что ты будешь делать? Как будешь обходиться без...
   - Работать могу. Пойду...
   - Да нет, черт, - сказал Эдмондс. - Ты же понимаешь, я не об этом. Даже если бы отец не распорядился в завещании обеспечивать тебя до конца жизни... Я спрашиваю - что ты будешь делать? Бросишь дом, ваш с Лукасом, и перейдешь жить к Нат и Джорджу?
   - У них не лучше, - сказала она. - Мне совсем надо уйти. Он рехнулся. Как раздобыл эту машину, совсем рехнулся. Обои они с... с... - Эдмондс видел, что она не может вспомнить имя зятя, хотя оно только что было произнесено. Она опять заговорила, не шевелясь, ничего как будто не видя, и ее руки напоминали две скомканные чернильные кляксы на чистом белом переднике: - Каждую ночь с ней возится, целыми ночами клад ищет. За скотиной и то ухаживать перестал. Я и лошадь кормлю, и свиней, и дою, как могу уж. Но это полбеды. Это я могу. И рада услужить, когда он хворый. А сейчас у него не в теле хворь - в голове. Ой, плохо. Даже в церковь по воскресеньям не ходит. Ой, плохо, хозяин. Не велел Господь делать то, что он делает. Боюсь я.
   - Чего боишься? - сказал Эдмондс. - Лукас здоровый, как конь. Он и сейчас крепче меня. Дел у него никаких, пока урожай не созрел. Невелика беда, если не поспит ночь-другую, а погуляет у речки с Джорджем. В будущем месяце все это кончится - хлопок пора собирать.
   - Не этого боюсь.
   - А чего же? - спросил он. - Чего?
   - Боюсь, найдет он.
   И снова Эдмондс застыл в кресле, глядя на нее.
   - Боишься, что найдет?
   Он по-прежнему не мог понять, смотрит ли она на что-нибудь - крохотная, как кукла, игрушка.
   - Потому что Господь говорит: "Что предано моей земле, то мое {*}, пока не воскрешу. А кто тронет - берегись". Боюсь. Уйду я. Не буду с ним.
   - Нет у нас никаких кладов, - сказал Эдмондс. - Ведь он с весны копается у речки, ищет. И машина ему ничего не найдет. Как только я Лукаса не отговаривал ее покупать. Все способы испробовал - разве что этого проклятого торговца не арестовал за вторжение на мою землю. Теперь жалею. Если бы я мог предвидеть... Да и все равно - что толку? Лукас встретился бы с ним где-нибудь на дороге и купил бы. Но с ней он денег найдет не больше, чем без нее - когда бродил по речке и Джордж копал там, где Лукасу померещился клад. Он сам это скоро поймет. Бросит свою затею. И все у вас наладится.
   - Нет, - сказала она. - Лукас старик. Ему шестьдесят семь, хоть и не дашь столько. Когда такой старый клад стал искать - это все равно что к картам пристрастился, к вину или к женщинам. Где уж бросить - годов-то не осталось. И пропал человек, пропал... - Старуха умолкла. Она не пошевелилась в жестком кресле, не двинулись даже плоские кляксы узловатых рук на белом фартуке. {Дьявол, дьявол, дьявол}, подумал Эдмондс.
   - Я бы сказал тебе, как его вылечить в два дня. Будь ты на двадцать лет моложе. А сейчас ты не справишься.
   - Скажи. Справлюсь.
   - Нет, - сказал он. - Стара ты.
   - Скажи. Справлюсь.
   - Дождись, когда он вернется завтра утром с этой штукой, возьми ее сама, иди на речку и ищи клад, и тоже самое - послезавтра утром, и послепослезавтра. Пусть узнает, что ты делаешь - что ходишь с этой машиной, пока он спит, все время, пока спит и не стережет ее, и сам не ищет. Пусть придет и увидит, что завтрака ему нет, проснется и увидит, что ужина нет, а ты на речке, ищешь клад с его машиной. Это его вылечит. Но ты стара. Тебе не выдержать. Возвращайся домой, а когда Лукас проснется, вы с ним... Нет, второй раз за день в такую даль тебе нельзя. Передай ему, что я велел меня дождаться. Я приду после ужина. Скажи, чтобы ждал.