Страница:
William Faulkner
Hand upon the waters
Перевод с английского Н. Колпакова
Файл с книжной полки Несененко Алексея
OCR: Несененко Алексей март 2005
По тропинке, там, где она вьется между рекой и. плотной стеной
кипарисов, тростников, камедных деревьев и шиповника, шли двое.
Первый, пожилой, нес в руках рюкзак из грубой мешковины, выстиранный и
выглядевший так, словно его заодно и выгладили. Второй был молодой
парень, лет двадцати, не более, судя по лицу. Река обмелела, и вода
держалась на уровне середины лета.
- Он, должно быть, рыбачит. В мелководье самый клев, - сказал
молодой.
- Если ему вздумалось рыбачить, - отозвался второй, с рюкзаком. -
Только они с Джо проверяют перемет, когда им захочется, а не когда
рыба клюет.
- Так или иначе, но на крючке она будет, - заметил молодой. - Не
думаю, чтобы Лонни очень беспокоился, когда она попадет к нему на обед.
Вскоре тропинка вывела на маленький расчищенный участок, вдающийся
в реку, словно мыс. Посреди него стояла коническая, с заостренной
кверху крышей хибарка, построенная частью из прогнившего брезента и
разнокалиберных досок, частью из выпрямленных жестяных бидонов из-под
масла. Над крышей хибарки торчала, держась каким-то чудом, заржавелая
труба, рядом на земле валялись тощая охапка дров и топор, а у стены
была прислонена ивовая верша. Перед раскрытой дверью они увидели с
дюжину поводков из корда, нарезанных прямо от мотка, валявшегося тут
же, и порыжевшую от ржавчины консервную банку с рыболовными крючками.
Часть крючков была уже привязана к кордовым поводкам. Но вокруг не
было ни души.
- А лодки-то нет на месте, - сказал тот, что постарше, с рюкзаком,
- так что он не ушел в магазин.
Увидев, что молодой продолжает шагать дальше, пожилой уже
приготовился окликнуть его, как вдруг, словно выросши из-под земли,
перед пожилым появился и замер, натолкнувшись на него, какой-то
человек небольшого роста, но с могучими плечами и руками. Он что-то
громко и жалобно хныкал. Это был уже взрослый парень, но, несмотря на
это, в нем оставалось много детского: и в том, как он ходил - босой, в
поношенном комбинезоне, и в упорном взгляде человека от рождения
глухого и немого.
- Эге, Джо, - сказал пожилой громким голосом, каким обычно говорят
с теми, кто плохо слышит. - Где Лонни? - Он показал рукой в сторону
реки: - Что, рыбу ловит?
Но немой только в упор смотрел на него и часто всхлипывал, потом
повернулся и бросился бежать по тропинке, туда, где скрылся молодой
парень, который в эту минуту закричал:
- Эй, сюда, скорей! Взгляни-ка на этот перемет!
Пожилой заспешил на зов. Парень стоял, сильно наклонившись над
водой, возле дерева, к которому был привязан конец туго натянутого
тонкого хлопчатобумажного шнура, косо уходившего в воду. Прямо за
спиной парня стоял глухонемой, все еще тихо всхлипывавший и быстро
переступавший на месте ногами, словно в нетерпении. Однако не успел
пожилой дойти до него, как он повернулся и бросился бежать обратно к
хижине.
Обычно перемет, натянутый между двумя деревьями с одного берега на
другой, уходил в реку так, что только средняя часть его с крючками на
поводках погружалась в воду. На сей раз, однако, он с обеих сторон
резко уходил под воду, сильно провиснув посредине, так что даже издали
можно было заметить, как шнур дрожит от напряжения.
- Ох и большая, с человека будет! - закричал молодой.
- А вон и лодка его, - сказал пожилой.
Второй также ее заметил. Она кружилась чуть ниже по реке, посреди
маленького заливчика, защищенного поросшей тальником косой.
- Ну-ка, сплавай и приведи ее сюда. Посмотрим, что там за рыбина
попалась.
Юноша разулся, снял комбинезон и рубашку, зашел в воду по грудь и
поплыл, держась так, чтобы течением его вынесло прямо к лодке.
Забравшись в нее, он взял небольшое кормовое весло и стоя начал
грести, нетерпеливо всматриваясь туда, где перемет сильно провис. Вода
время от времени так и вскипала под напором какого-то подводного
течения. Он подвел лодку к берегу. Пожилой в это время заметил у себя
за спиной глухонемого, продолжавшего о чем-то горестно всхлипывать и
старавшегося забраться в лодку.
- Пошел вон! - закричал на него пожилой, подталкивая его в спину
рукой. - Пошел отсюда, Джо!
- Скорей! - торопил молодой, не спуская глаз с затонувшего
перемета, где что-то огромное как бы нехотя выворачивалось на
поверхность воды и снова уходило на дно. - Не я буду, если там не кит!
Ух, какой большой, прямо с человека!
Пожилой влез в лодку. Держась за перемет, он начал перебирать
бечевку руками от одного крючка к другому, вытягивая постепенно лодку
на середину реки.
Внезапно на оставшемся позади берегу реки глухонемой завыл, громко
и протяжно.
- Следствие? А по какому делу? - спросил Стивенс.
- По делу Лонни Гриннапа, - ответил старый сельский врач, который
был следователем по делам о насильственной смерти. - Тут два приятеля
нашли сегодня его труп в реке. Он висел на собственном перемете.
- Этот слабоумный бедняга? Не может быть! Сейчас приеду, - бросил в
трубку Стивенс.
Как прокурор округа, он мог бы не выезжать на место происшествия,
даже если бы дело действительно касалось умышленного убийства. Он это
знал. Ему захотелось съездить и взглянуть на лицо покойного из чисто
сентиментальных побуждений. Дело в том, что ныне существующий округ
Йокнапатофа был основан не одним пионером-переселенцем, а сразу тремя.
Они приехали сюда из Каролины верхом на лошадях через Камберлендское
ущелье в те времена, когда город Джефферсон был всего-навсего почтовым
пунктом Чикасо, и купили у индейцев землю. Пустившие здесь корни
семейства сначала разрослись, но потом постепенно их представители
исчезли. Сейчас, сто лет спустя, в округе остался всего лишь один
потомок этих трех семейств.
Им был Стивенс, потому что последний из рода Холстонов умер в конце
прошлого века, а Луи, на труп которого Стивенс отправился взглянуть за
восемь миль
по июльской жаре, был не в счет, поскольку он, когда был еще жив,
даже не знал, что он из рода Гренье. Он даже не мог четко произнести
имя Лонни Гриннап, которым нарек себя сам. Его знал весь округ.
Сирота, как и Стивенс, он был среднего роста, возраста где-то между
тридцатью и сорока, с лицом, если приглядеться повнимательнее, тонким,
всегда приветливым и спокойным, с пушком мягких золотистых волос на
нежном, не знавшем бритвы подбородке и с ясными, кроткими глазами.
Говорили, что он слегка "чокнутый", хотя если он и был "чокнутым", то
самую малость, и потерял от этого не очень много, а как раз то, что и
следовало потерять. Он жил в лачуге (год - там, другой - где-нибудь
еще), которую соорудил собственными руками из старого брезента,
отходов досок и кусков жести из-под бидонов для масла. Жил он в ней
вместе с глухонемым сиротой, которого лет десять назад подобрал где-то
на улице, одевал его, кормил и поил, воспитывал, но так и не смог
дотянуть в умственном развитии даже до собственного уровня.
Хибарка, перемет и ивовая верша, по существу, находились почти в
центре тех тысячи с чем-то акров земли, которыми некогда владели его
предки. Но он этого не знал.
Стивенс был уверен, что Лонни Гриннапу никогда не могла прийти в
голову мысль о том, что один человек имеет право владеть таким
количеством земли, которая принадлежит, как он говорил, "всем людям на
радость и пользу". Сам он, например, на своих тридцати или сорока
квадратных футах земли, где стояла его хибарка и проходил участок
реки, куда он закидывал свой перемет, всегда держал дверь лачуги
гостеприимно распахнутой для всех, в любое время дня и ночи,
безразлично, находился ли он сам в это время дома или нет, и каждый
мог пользоваться всей его утварью, питаться его продуктами, если они
там были.
Иногда он мог, подперев дверь колом, чтобы в хижину ненароком не
забрались в поисках пищи дикие звери, со своим глухонемым
воспитанником внезапно, без всякого предупреждения или приглашения
явиться в чей-нибудь дом и жить там неделями и месяцами, неприхотливый
и непритязательный славный малый, всегда веселый и всем довольный, ни
перед кем не заискивающий, готовый спать в любом месте, куда бы его ни
положили, - в сарае, на сеновале, в доме на кровати или на полу;
глухонемой же спал на веранде или прямо на земле во дворе, лишь бы ему
было слышно дыхание того, кто был для него отцом и братом, -
единственный звук, который он различал на расстоянии, причем
безошибочно.
Стоял ясный день. Дали затянулись синей дымкой. За широкой
равниной, там, где шоссе сворачивало и шло вдоль русла реки, Стивенс
увидел магазин. Обычно он пустовал, но сейчас возле него виднелись
сбившиеся в кучу легковые автомобили с откидным верхом, оседланные
лошади и мулы, фургоны, владельцев которых он знал по именам. Они тоже
знали его, из года в год голосовали за него и называли просто по
имени, несмотря на то, что совсем не понимали его, точно так же как не
понимали смысла и значения висевшего на его часовой цепочке маленького
золотого ключика с тремя вычеканенными на нем греческими буквами
"пси", "каппа", "бета"- символа старейшей всемирной студенческой
корпорации.
Оказывается, покойник лежал не в магазине, а на расположенной
неподалеку мельнице, перед распахнутой дверью которой чистые
воскресные комбинезоны, белые рубашки, обнаженные головы и обожженные
солнцем шеи, окантованные тонкой белой полосой бритые ради субботы
затылки сгрудились молчаливой плотной массой. Они раздвинулись, чтобы
пропустить его. Внутри стояли стол и три стула, на которых сидели два
свидетеля и следователь.
Стивенс обратил внимание на мужчину лет сорока, державшего в руке
чистый рюкзак из грубой мешковины, сложенный так, что он походил на
книгу, и юношу, на лице которого были заметны следы усталости и
какого-то безграничного удивления.
Лонни Гриннап, укрытый стеганым одеялом, лежал на низенькой
платформе, к которой была привернута болтами небольшая мельничная
установка. Стивенс пересек комнату, поднял уголок одеяла, взглянул в
лицо утопленника, опустил одеяло и повернулся, собираясь возвратиться
назад в город, но вдруг передумал. Он двинулся сквозь толпу выстроившихся
вдоль стены мужчин со шляпами в руках, слушавших внимательно показания
свидетеля - молодого парня, рассказывавшего усталым, неуверенным голосом о
том, как было дело. Стивенс понаблюдал, как следователь подписал свидетельство
о смерти Лонни - случайной смерти, как он сунул авторучку в карман, и в эту
минуту понял, что в город не поедет.
- Кажется, все, - сказал следователь и глянул на распахнутую дверь.
- Все в порядке, Айк. Можете его забрать теперь.
Стивенс вместе с другими отодвинулся в сторону и подождал, пока
четверо мужчин не подошли к мертвому телу.
- Айк, это вы будете его хоронить? - спросил он. Старший из
четверых взглянул на Стивенса вопросительно.
- Да. Он держал у Митчела в лавке деньги на свои похороны.
- Значит, ты, Поусе, Метью и Джим Блейк? - спросил Стивенс.
На этот раз еще один посмотрел на него с недоумением и некоторым
нетерпением и заявил:
- Да, мы добавим, если не хватит.
- Я тоже могу помочь, - сказал Стивенс.
- Спасибо, не надо, хватит своих, - отрезал тот. Тут подошел
следователь и проговорил раздраженно:
- Ну, все в порядке, мальчики. Двигайте. Пропустите-ка их.
Стивене вместе с другими снова вышел под палящие лучи солнца.
Теперь у дверей мельницы стоял фургон, которого прежде не было. Задний
борт откинут, внутри устроено ложе из соломы. Вместе с другими Стивенс
стоял, сняв шляпу, и смотрел, как четверо мужчин вынесли из-под навеса
завернутое в одеяло тело и потащили к фургону. Два-три человека из
толпы двинулись им навстречу, чтобы помочь. Стивенс также пошел вперед
и тронул за плечо молодого парня-очевидца, на лице которого все еще
сохранялись следы усталости и недоумения.
- Вы вплавь добрались до лодки, еще ничего плохого не подозревая? -
спросил его Стивенс.
- Совершенно верно, - ответил тот. Он заговорил вначале спокойно: -
Я переплыл речку, взял лодку и начал грести обратно. Я знал, конечно,
что там, на перемете, что-то есть. Я же видел, как рвет шнур.
- Вы хотели сказать, что лодку привели вплавь?
- Сэр? - не понял тот.
- Вы вплавь привели лодку к берегу? Вы подплыли к ней, взяли ее на
буксир и вернулись вместе с ней вплавь? Так?
- Нет, сэр! Я влез в нее и начал грести. Я ничего не знал! Я видел,
как рыба...
- Чем же вы гребли? - спросил Стивенс. Юноша вопросительно уставился
на него.
- Так чем же вы гребли? Руками?
- Как чем? Кормовым веслом! Я взял весло в лодке, начал им грести к
берегу и все время видел, как они шуруют в воде. Они не хотели его
отпускать. Они вцепились в него и не отпускали, даже когда мы начали
вытаскивать его из воды. Они его пожирали! Рыбы! Я знал, что черви
едят трупы людей, но чтобы рыбы... А они ели! Конечно, мы думали
вначале, что на крючке большая рыбина, а это был он! Никогда в рот
больше не возьму ни кусочка рыбы. Никогда!
Казалось, прошло не так уж много времени, однако полдень куда-то
исчез, испарился, прихватив с собой часть июльской жары. Снова, уже
сидя в автомашине, рука на ключе зажигания, Стивенс смотрел на готовый
тронуться фургон. "Тут что-то не так, - подумал он, - что-то нечисто.
Тут что-то есть еще, чего я не заметил, пропустил, да и другие тоже. А
может, еще не все кончено и следует ждать продолжения".
Фургон сдвинулся с места и покатил через пыльную насыпь на шоссе;
два человека сидели на козлах, а еще двое ехали верхом на мулах. Рука
Стивенса повернула ключ зажигания, и автомобиль рванулся с места.
Набирая скорость, машина обогнала фургон.
Проехав с милю по шоссе, он свернул на грунтовый проселок в сторону
возвышавшихся вдали холмов. Дорога начала медленно подниматься вверх,
солнце то появлялось, то вновь скрывалось за гребнями холмов. Оно
медленно садилось. Вскоре дорога разветвилась. У развилки стояла
небольшая церквушка, только что выбеленная, без колокольни, рядом с
ней виднелась группа разбросанных там и сям дешевеньких, без всякой
ограды мраморных надгробий и несколько холмиков земли, обведенных по
краям выстроенными в ряд перевернутыми стеклянными банками, глиняными
горшками или половинками кирпичей.
Он не стал раздумывать. Подкатив к церквушке, он повернул машину в
сторону развилки, образованной шоссе и грунтовой дорогой, по которой
только что ехал, повернул туда, где она сворачивала и исчезала за
поворотом. Он слышал, как из-за поворота раздается громыхание фургона,
еще до того, как фургон показался, но тут его заглушил грузовик.
Затянутый сверху брезентом, он спустился на большой скорости с холма
позади церквушки и пронесся мимо, притормаживая.
Выскочив у развилки на шоссе, грузовик встал, и Стивенс снова
услышал громыхание фургона, а потом увидел и сам фургон с четырьмя
сопровождающими, в сумерках огибающий поворот. Какой-то человек
выпрыгнул из кабины грузовика и встал у дороги. Стивенс узнал его.
Тайлер Белленбах - фермер, имевший репутацию человека решительного и
опасного. Местный уроженец, он провел несколько лет на Западе и
вернулся назад, волоча за собой, словно зловонный шлейф, слухи о
деньгах, которые якобы он выиграл в карты. Он женился, купил землю и
больше в карты не играл, а в течение ряда лет закладывал свой урожай
на корню, а на вырученные деньги скупал у других еще не убранный с
полей хлопок. Это как раз он сейчас стоял у фургона, высокий,
запыленный, и что-то говорил - без жестикуляции и не повышая голоса -
людям в фургоне. Потом рядом с ним появилась еще одна фигура в белой
рубашке, этого человека Стивенс не успел как следует разглядеть.
Его рука опять легла на ключ зажигания, машина, рыча, рванулась с
места. Он включил фары, на полном ходу выскочил на шоссе и подъехал
сзади к фургону. Человек в белой рубашке вскочил на подножку его
автомобиля, что-то крича, и тут Стивенс узнал и его: младший брат
Белленбаха, пять лет назад уехавший в Мемфис, где он, по слухам,
служил в наемных войсках, охраняя текстильную фабрику, когда рабочие
объявили забастовку. Последние два-три года он жил у своего брата,
скрываясь, как говорили, не от полиции, а от своих же мемфисских
дружков. Здесь его имя часто фигурировало в полицейских протоколах,
составленных после драк и скандалов на танцах и вечеринках. Как-то два
представителя власти его усмирили и бросили в тюрьму, где по субботам
он, напившись пьяным, хвастался своими прошлыми похождениями или
проклинал судьбу а своего старшего брата, заставившего его работать на
ферме простым батраком.
- Какого черта ты тут высматриваешь?! - кричал он Стивенсу.
- Бойд, - сказал старший Белленбах. Он даже не повысил голос. - Иди
назад в грузовик.
Сам он остался стоять спокойно - высокий, с мрачным лицом,
смотревший на Стивенса бесцветными, холодными как сталь, ничего не
выражающими глазами.
- Привет, Гевин, - бросил он Стивенсу.
- Привет, Тайлер, - ответил Стивенс.
- Хотите взять его к себе?
И он кивнул на мертвое тело.
- А что, власти против?
- Да нет, не против, - ответил Стивенс, выходя из машины. - Я
помогу вам перенести его в грузовик.
Потом он снова сел в автомобиль. Фургон двинулся дальше. Грузовик
попятился назад, развернулся и проехал мимо, набирая скорость.
Мелькнули два лица. Одно- Стивенс теперь успел его разглядеть - уже не
было столь свирепым, как прежде, скорее даже несколько напуганным. На
втором вообще ничего нельзя было заметить, кроме спокойных, холодных,
бесцветных глаз. Треснувшая задняя фара мигнула в последний раз и
скрылась за холмом. "А номер-то на машине округа Окатомба", - подумал
Стивенс.
Лонни Гриннапа похоронили на следующий день. Тело покойного
выносили из дома Тайлера Белленбаха.
Стивенс не поехал на похороны.
- Джо, я думаю, там также не было, - заметил он. - Того глухонемого,
друга Лонни.
Его действительно там не было. Те, кто воскресным утром ходили к
лачуге Лонни, чтобы взглянуть на перемет, рассказывали, что он все еще
находится там в поисках Лонни. Нет, его не было на похоронах. Но если
бы он нашел Лонни, то, даже положив голову на грудь своему другу, он
не услышал бы дыхания человека, который заменил ему отца и брата,
- Неправда, найдем, - говорил себе Стивенс.
В тот день он находился в Мотстауне, административном центре округа
Окатомба. И хотя день был воскресный, а Стивенс даже не знал, что же,
собственно, он ищет, все-таки к вечеру он нашел то, что искал, - агента
страховой компании, который одиннадцать лет назад застраховал жизнь Лонни
Гриннапа на случай его неожиданной смерти. Всю сумму по страховому
полису должен был получить Тайлер Белленбах.
Догадка оказалась правильной. Медицинский эксперт никогда до этого
не видел Лонни, но был много лет знаком с Тайлером Белленбахом. Лонни
поставил закорючку вместо подписи, Белленбах уплатил первый взнос и
продолжал платить страховые взносы все остальное время.
В этом не было ничего особенного, кроме того, что сделка
совершалась в другом городе, и Стивенс понимал, что при
беспристрастном рассмотрении никто бы не нашел в этом ничего
незаконного. Округ Окатомба начинался прямо за рекой, в трех милях от
фермы Белленбаха, и Стивенс знал многих людей кроме Белленбаха,
которые имели дом и землю в одном округе, а покупали машины, трактора
и грузовики, клали деньги в банк в другом, подчиняясь тому
внутреннему, возможно, атавистическому чувству недоверия, которое
сидит в душе каждого выросшего в деревне не по отношению к людям в
белых воротничках и галстуках, а по отношению к асфальту и бетону
залитых электрическим светом городских улиц.
- Значит, пока компанию извещать не нужно? - спросил страховой агент.
- Нет, почему же, я хочу, чтобы, когда он придет и принесет
заявление, вы признали иск правильным и объяснили ему, что для того,
чтобы уладить все дело, потребуется как минимум неделя. Затем выждите
три дня и пошлите ему извещение с просьбой прийти в контору на
следующий день в девять или в десять утра, не поясняя, зачем и для
чего. Как только узнаете, что он получил повестку, тут же дайте мне
знать.
Следующей ночью перед самым рассветом, когда знойная волна воздуха
столкнулась с холодной, разразилась гроза. Стивенс, лежа в постели,
видел вспышки молний и слышал раскаты грома и яростный шум низвергающейся
с небес воды и думал о том, что мутная вода размывает холодную сиретскую
могилу Лонни Гриннапа на голом склоне холма позади маленькой церквушки без
колокольни, о том, что, перекрывая рев вздувшейся реки, дождь барабанит по
крыше брезентовой лачуги, где глухонемой паренек все еще, вероятно, сидит и
ждет, когда Лонни вернется домой, ждет понапрасну, чутьем понимая: случилось
непоправимое несчастье, но не зная, какое именно и как.
"Не зная как?! - подумал Стивенс. - Да они каким-то образом
обманули беднягу. Они даже не стали его связывать, не захотели
утруждать себя. Они просто обманули его, только и всего".
В среду вечером ему позвонил мотстаунский страховой агент и сообщил,
что Тайлер Белленбах пришел и предъявил страховой полис к оплате.
- Очень хорошо, - сказал Стивенс. - Пошлите ему в понедельник
повестку с просьбой явиться в четверг. И как только он ее получит,
позвоните мне.
Он повесил трубку. "Я, кажется, решил сыграть партию в стад-покер
<Самый азартный вариант игры в покер, когда ставки непрерывно
удваиваются, игроки держат часть карт открытыми (рубашкой вниз), а
часть-закрытыми (рубашкой вверх)> с человеком, который зарекомендовал
себя одним из самых азартных карточных игроков, не мне чета, - подумал
Стивенс. - Ну, по крайней мере, я хоть заставил его взять карты в
руки. И он знает, кто сел против него играть".
Таким образом, когда на следующий день пришла вторая
телефонограмма, Стивенс уже обдумал, что ему делать. Поначалу он было
решил пригласить с собой шерифа или кого-нибудь из друзей, но потом
передумал. "Даже друг и тот вряд ли поверит, что я уже взял карту
втемную, хотя так оно и есть, - подумал он. - Если убийца - один
человек, пусть даже новичок в этом деле, он может удовлетвориться тем,
что чисто замел следы после "мокрого дела". Но когда их двое, каждый
не успокоится до тех пор, пока сам не убедится на месте, что другой не
оставил никакой нити, потянув за которую можно было бы распутать все
дело".
Вот почему Стивенс поехал один. У него имелся пистолет. Но он
взглянул на него и бросил обратно в стол.
"По крайней мере, из него меня не ухлопают", - сказал он себе.
Как только стемнело, Стивенс выехал из города.
На сей раз он миновал магазин, когда уже не было видно ни зги.
Добравшись до проселка, по которому он проезжал девять дней назад, он
не стал на него сворачивать, а, проехав еще с четверть мили, завернул
на какой-то захламленный двор. Свет фар упал на потемневшую
негритянскую хижину. Оставив фары включенными, Стивенс вступил в
желтый круг света и направился прямо к хижине, крича: "Найт! Эй,
Найт!"
Вскоре послышался мужской голос, но огонь в хижине не зажгли.
- Я иду в лагерь мистера Лонни Гриннапа. Если к утру не вернусь,
дойди до магазина и дай там знать об этом.
Никакого ответа. Потом донесся женский голос, который кому-то
сердито выговаривал:
- Отойди от двери! Кому говорят! Мужской голос что-то возразил в ответ.
- Не лезь, тебе говорят, не лезь не в свое дело! - кричала женщина.
- Отойди от двери, слышишь! Пусть белые сами между собой разбираются,
не твое это дело, не суйся куда не надо!
- Значит, не я один, есть и другие, - сказал самому себе Стивенс,
подумав о том, как часто негры чуют если не самого дьявола, то дело рук его.
Он вернулся обратно к мадонне, потушил фары и взял с сиденья
карманный фонарик. Он отыскал грузовик. С фонариком он снова
рассмотрел номер машины, мелькнувшей и скрывшейся за холмом девять
дней назад. Затем выключил фонарик и положил его в карман.
Двадцать минут спустя Стивенс понял, что ему незачем было
беспокоиться об освещении. Спускаясь по тропинке между стеной зарослей
и рекой, он увидел, как изнутри по брезентовой стене хижины скачут
отблески огня. До него донеслись два мужских голоса: один - ровный,
холодный и спокойный, второй - высокий, неприятный. Стивенс споткнулся
об охапку дров, потом обо что-то еще, наконец отыскал дверь и, рывком
отворив ее, очутился среди разорения осиротевшего дома: рваные матрасы
сброшены с деревянных настилов, плита опрокинута, кухонная утварь
валяется под ногами... ногами Тайлера Белленбаха, который стоит,
повернувшись лицом к двери, с пистолетом в руках, в то время как его
младший брат копошится у перевернутого сундука, перебирая тряпье.
- Назад, Гевин! - сказал Белленбах.
- Сам назад, Тайлер! - ответил спокойно Стивенс: - Ты немного опоздал.
Младший Белленбах выпрямился. По выражению его лица Гевин понял,
что тот узнал его.
- Вот те раз! - сказал он только.
- Все кончено, Гевин? - спросил старший Белленбах. - Только не ври.
- Полагаю, что так, - сказал Стивенс. - Брось-ка свой пистолет.
- Много с тобой народу?
- На вас хватит, - ответил Стивенс. - Клади, клади свой пистолет,
Тайлер.
- К черту! - сказал младший Белленбах и сделал шаг по направлению к
Стивенсу. Гевин видел, как глаза Бойда настороженно перебегают от него
к двери и обратно. - Он врет. Там никого нет. Он просто шныряет тут,
как в тот раз, сует свой нос куда не просят. Надо будет ему укоротить
его немного.
Младший Белленбах, слегка наклонившись вперед и растопырив руки,
двинулся на Стивенса.
- Бойд! - сказал Тайлер.
Тот без тени улыбки, с пронзительным блеском в глазах продолжал
надвигаться на Стивенса.
- Бойд! - еще раз произнес Тайлер и рванулся за братом, догнал его
и резким взмахом руки швырнул на развороченные нары. Они в упор
смотрели друг на друга: один - спокойно и холодно, с пистолетом,
выставленным вперед, но никуда не нацеленным, другой - пригнувшись, с
оскаленными, как у крысы, зубами.
- Какого черта ты мешаешь? Хочешь, чтобы он нас сцапал и увез,
Hand upon the waters
Перевод с английского Н. Колпакова
Файл с книжной полки Несененко Алексея
OCR: Несененко Алексей март 2005
По тропинке, там, где она вьется между рекой и. плотной стеной
кипарисов, тростников, камедных деревьев и шиповника, шли двое.
Первый, пожилой, нес в руках рюкзак из грубой мешковины, выстиранный и
выглядевший так, словно его заодно и выгладили. Второй был молодой
парень, лет двадцати, не более, судя по лицу. Река обмелела, и вода
держалась на уровне середины лета.
- Он, должно быть, рыбачит. В мелководье самый клев, - сказал
молодой.
- Если ему вздумалось рыбачить, - отозвался второй, с рюкзаком. -
Только они с Джо проверяют перемет, когда им захочется, а не когда
рыба клюет.
- Так или иначе, но на крючке она будет, - заметил молодой. - Не
думаю, чтобы Лонни очень беспокоился, когда она попадет к нему на обед.
Вскоре тропинка вывела на маленький расчищенный участок, вдающийся
в реку, словно мыс. Посреди него стояла коническая, с заостренной
кверху крышей хибарка, построенная частью из прогнившего брезента и
разнокалиберных досок, частью из выпрямленных жестяных бидонов из-под
масла. Над крышей хибарки торчала, держась каким-то чудом, заржавелая
труба, рядом на земле валялись тощая охапка дров и топор, а у стены
была прислонена ивовая верша. Перед раскрытой дверью они увидели с
дюжину поводков из корда, нарезанных прямо от мотка, валявшегося тут
же, и порыжевшую от ржавчины консервную банку с рыболовными крючками.
Часть крючков была уже привязана к кордовым поводкам. Но вокруг не
было ни души.
- А лодки-то нет на месте, - сказал тот, что постарше, с рюкзаком,
- так что он не ушел в магазин.
Увидев, что молодой продолжает шагать дальше, пожилой уже
приготовился окликнуть его, как вдруг, словно выросши из-под земли,
перед пожилым появился и замер, натолкнувшись на него, какой-то
человек небольшого роста, но с могучими плечами и руками. Он что-то
громко и жалобно хныкал. Это был уже взрослый парень, но, несмотря на
это, в нем оставалось много детского: и в том, как он ходил - босой, в
поношенном комбинезоне, и в упорном взгляде человека от рождения
глухого и немого.
- Эге, Джо, - сказал пожилой громким голосом, каким обычно говорят
с теми, кто плохо слышит. - Где Лонни? - Он показал рукой в сторону
реки: - Что, рыбу ловит?
Но немой только в упор смотрел на него и часто всхлипывал, потом
повернулся и бросился бежать по тропинке, туда, где скрылся молодой
парень, который в эту минуту закричал:
- Эй, сюда, скорей! Взгляни-ка на этот перемет!
Пожилой заспешил на зов. Парень стоял, сильно наклонившись над
водой, возле дерева, к которому был привязан конец туго натянутого
тонкого хлопчатобумажного шнура, косо уходившего в воду. Прямо за
спиной парня стоял глухонемой, все еще тихо всхлипывавший и быстро
переступавший на месте ногами, словно в нетерпении. Однако не успел
пожилой дойти до него, как он повернулся и бросился бежать обратно к
хижине.
Обычно перемет, натянутый между двумя деревьями с одного берега на
другой, уходил в реку так, что только средняя часть его с крючками на
поводках погружалась в воду. На сей раз, однако, он с обеих сторон
резко уходил под воду, сильно провиснув посредине, так что даже издали
можно было заметить, как шнур дрожит от напряжения.
- Ох и большая, с человека будет! - закричал молодой.
- А вон и лодка его, - сказал пожилой.
Второй также ее заметил. Она кружилась чуть ниже по реке, посреди
маленького заливчика, защищенного поросшей тальником косой.
- Ну-ка, сплавай и приведи ее сюда. Посмотрим, что там за рыбина
попалась.
Юноша разулся, снял комбинезон и рубашку, зашел в воду по грудь и
поплыл, держась так, чтобы течением его вынесло прямо к лодке.
Забравшись в нее, он взял небольшое кормовое весло и стоя начал
грести, нетерпеливо всматриваясь туда, где перемет сильно провис. Вода
время от времени так и вскипала под напором какого-то подводного
течения. Он подвел лодку к берегу. Пожилой в это время заметил у себя
за спиной глухонемого, продолжавшего о чем-то горестно всхлипывать и
старавшегося забраться в лодку.
- Пошел вон! - закричал на него пожилой, подталкивая его в спину
рукой. - Пошел отсюда, Джо!
- Скорей! - торопил молодой, не спуская глаз с затонувшего
перемета, где что-то огромное как бы нехотя выворачивалось на
поверхность воды и снова уходило на дно. - Не я буду, если там не кит!
Ух, какой большой, прямо с человека!
Пожилой влез в лодку. Держась за перемет, он начал перебирать
бечевку руками от одного крючка к другому, вытягивая постепенно лодку
на середину реки.
Внезапно на оставшемся позади берегу реки глухонемой завыл, громко
и протяжно.
- Следствие? А по какому делу? - спросил Стивенс.
- По делу Лонни Гриннапа, - ответил старый сельский врач, который
был следователем по делам о насильственной смерти. - Тут два приятеля
нашли сегодня его труп в реке. Он висел на собственном перемете.
- Этот слабоумный бедняга? Не может быть! Сейчас приеду, - бросил в
трубку Стивенс.
Как прокурор округа, он мог бы не выезжать на место происшествия,
даже если бы дело действительно касалось умышленного убийства. Он это
знал. Ему захотелось съездить и взглянуть на лицо покойного из чисто
сентиментальных побуждений. Дело в том, что ныне существующий округ
Йокнапатофа был основан не одним пионером-переселенцем, а сразу тремя.
Они приехали сюда из Каролины верхом на лошадях через Камберлендское
ущелье в те времена, когда город Джефферсон был всего-навсего почтовым
пунктом Чикасо, и купили у индейцев землю. Пустившие здесь корни
семейства сначала разрослись, но потом постепенно их представители
исчезли. Сейчас, сто лет спустя, в округе остался всего лишь один
потомок этих трех семейств.
Им был Стивенс, потому что последний из рода Холстонов умер в конце
прошлого века, а Луи, на труп которого Стивенс отправился взглянуть за
восемь миль
по июльской жаре, был не в счет, поскольку он, когда был еще жив,
даже не знал, что он из рода Гренье. Он даже не мог четко произнести
имя Лонни Гриннап, которым нарек себя сам. Его знал весь округ.
Сирота, как и Стивенс, он был среднего роста, возраста где-то между
тридцатью и сорока, с лицом, если приглядеться повнимательнее, тонким,
всегда приветливым и спокойным, с пушком мягких золотистых волос на
нежном, не знавшем бритвы подбородке и с ясными, кроткими глазами.
Говорили, что он слегка "чокнутый", хотя если он и был "чокнутым", то
самую малость, и потерял от этого не очень много, а как раз то, что и
следовало потерять. Он жил в лачуге (год - там, другой - где-нибудь
еще), которую соорудил собственными руками из старого брезента,
отходов досок и кусков жести из-под бидонов для масла. Жил он в ней
вместе с глухонемым сиротой, которого лет десять назад подобрал где-то
на улице, одевал его, кормил и поил, воспитывал, но так и не смог
дотянуть в умственном развитии даже до собственного уровня.
Хибарка, перемет и ивовая верша, по существу, находились почти в
центре тех тысячи с чем-то акров земли, которыми некогда владели его
предки. Но он этого не знал.
Стивенс был уверен, что Лонни Гриннапу никогда не могла прийти в
голову мысль о том, что один человек имеет право владеть таким
количеством земли, которая принадлежит, как он говорил, "всем людям на
радость и пользу". Сам он, например, на своих тридцати или сорока
квадратных футах земли, где стояла его хибарка и проходил участок
реки, куда он закидывал свой перемет, всегда держал дверь лачуги
гостеприимно распахнутой для всех, в любое время дня и ночи,
безразлично, находился ли он сам в это время дома или нет, и каждый
мог пользоваться всей его утварью, питаться его продуктами, если они
там были.
Иногда он мог, подперев дверь колом, чтобы в хижину ненароком не
забрались в поисках пищи дикие звери, со своим глухонемым
воспитанником внезапно, без всякого предупреждения или приглашения
явиться в чей-нибудь дом и жить там неделями и месяцами, неприхотливый
и непритязательный славный малый, всегда веселый и всем довольный, ни
перед кем не заискивающий, готовый спать в любом месте, куда бы его ни
положили, - в сарае, на сеновале, в доме на кровати или на полу;
глухонемой же спал на веранде или прямо на земле во дворе, лишь бы ему
было слышно дыхание того, кто был для него отцом и братом, -
единственный звук, который он различал на расстоянии, причем
безошибочно.
Стоял ясный день. Дали затянулись синей дымкой. За широкой
равниной, там, где шоссе сворачивало и шло вдоль русла реки, Стивенс
увидел магазин. Обычно он пустовал, но сейчас возле него виднелись
сбившиеся в кучу легковые автомобили с откидным верхом, оседланные
лошади и мулы, фургоны, владельцев которых он знал по именам. Они тоже
знали его, из года в год голосовали за него и называли просто по
имени, несмотря на то, что совсем не понимали его, точно так же как не
понимали смысла и значения висевшего на его часовой цепочке маленького
золотого ключика с тремя вычеканенными на нем греческими буквами
"пси", "каппа", "бета"- символа старейшей всемирной студенческой
корпорации.
Оказывается, покойник лежал не в магазине, а на расположенной
неподалеку мельнице, перед распахнутой дверью которой чистые
воскресные комбинезоны, белые рубашки, обнаженные головы и обожженные
солнцем шеи, окантованные тонкой белой полосой бритые ради субботы
затылки сгрудились молчаливой плотной массой. Они раздвинулись, чтобы
пропустить его. Внутри стояли стол и три стула, на которых сидели два
свидетеля и следователь.
Стивенс обратил внимание на мужчину лет сорока, державшего в руке
чистый рюкзак из грубой мешковины, сложенный так, что он походил на
книгу, и юношу, на лице которого были заметны следы усталости и
какого-то безграничного удивления.
Лонни Гриннап, укрытый стеганым одеялом, лежал на низенькой
платформе, к которой была привернута болтами небольшая мельничная
установка. Стивенс пересек комнату, поднял уголок одеяла, взглянул в
лицо утопленника, опустил одеяло и повернулся, собираясь возвратиться
назад в город, но вдруг передумал. Он двинулся сквозь толпу выстроившихся
вдоль стены мужчин со шляпами в руках, слушавших внимательно показания
свидетеля - молодого парня, рассказывавшего усталым, неуверенным голосом о
том, как было дело. Стивенс понаблюдал, как следователь подписал свидетельство
о смерти Лонни - случайной смерти, как он сунул авторучку в карман, и в эту
минуту понял, что в город не поедет.
- Кажется, все, - сказал следователь и глянул на распахнутую дверь.
- Все в порядке, Айк. Можете его забрать теперь.
Стивенс вместе с другими отодвинулся в сторону и подождал, пока
четверо мужчин не подошли к мертвому телу.
- Айк, это вы будете его хоронить? - спросил он. Старший из
четверых взглянул на Стивенса вопросительно.
- Да. Он держал у Митчела в лавке деньги на свои похороны.
- Значит, ты, Поусе, Метью и Джим Блейк? - спросил Стивенс.
На этот раз еще один посмотрел на него с недоумением и некоторым
нетерпением и заявил:
- Да, мы добавим, если не хватит.
- Я тоже могу помочь, - сказал Стивенс.
- Спасибо, не надо, хватит своих, - отрезал тот. Тут подошел
следователь и проговорил раздраженно:
- Ну, все в порядке, мальчики. Двигайте. Пропустите-ка их.
Стивене вместе с другими снова вышел под палящие лучи солнца.
Теперь у дверей мельницы стоял фургон, которого прежде не было. Задний
борт откинут, внутри устроено ложе из соломы. Вместе с другими Стивенс
стоял, сняв шляпу, и смотрел, как четверо мужчин вынесли из-под навеса
завернутое в одеяло тело и потащили к фургону. Два-три человека из
толпы двинулись им навстречу, чтобы помочь. Стивенс также пошел вперед
и тронул за плечо молодого парня-очевидца, на лице которого все еще
сохранялись следы усталости и недоумения.
- Вы вплавь добрались до лодки, еще ничего плохого не подозревая? -
спросил его Стивенс.
- Совершенно верно, - ответил тот. Он заговорил вначале спокойно: -
Я переплыл речку, взял лодку и начал грести обратно. Я знал, конечно,
что там, на перемете, что-то есть. Я же видел, как рвет шнур.
- Вы хотели сказать, что лодку привели вплавь?
- Сэр? - не понял тот.
- Вы вплавь привели лодку к берегу? Вы подплыли к ней, взяли ее на
буксир и вернулись вместе с ней вплавь? Так?
- Нет, сэр! Я влез в нее и начал грести. Я ничего не знал! Я видел,
как рыба...
- Чем же вы гребли? - спросил Стивенс. Юноша вопросительно уставился
на него.
- Так чем же вы гребли? Руками?
- Как чем? Кормовым веслом! Я взял весло в лодке, начал им грести к
берегу и все время видел, как они шуруют в воде. Они не хотели его
отпускать. Они вцепились в него и не отпускали, даже когда мы начали
вытаскивать его из воды. Они его пожирали! Рыбы! Я знал, что черви
едят трупы людей, но чтобы рыбы... А они ели! Конечно, мы думали
вначале, что на крючке большая рыбина, а это был он! Никогда в рот
больше не возьму ни кусочка рыбы. Никогда!
Казалось, прошло не так уж много времени, однако полдень куда-то
исчез, испарился, прихватив с собой часть июльской жары. Снова, уже
сидя в автомашине, рука на ключе зажигания, Стивенс смотрел на готовый
тронуться фургон. "Тут что-то не так, - подумал он, - что-то нечисто.
Тут что-то есть еще, чего я не заметил, пропустил, да и другие тоже. А
может, еще не все кончено и следует ждать продолжения".
Фургон сдвинулся с места и покатил через пыльную насыпь на шоссе;
два человека сидели на козлах, а еще двое ехали верхом на мулах. Рука
Стивенса повернула ключ зажигания, и автомобиль рванулся с места.
Набирая скорость, машина обогнала фургон.
Проехав с милю по шоссе, он свернул на грунтовый проселок в сторону
возвышавшихся вдали холмов. Дорога начала медленно подниматься вверх,
солнце то появлялось, то вновь скрывалось за гребнями холмов. Оно
медленно садилось. Вскоре дорога разветвилась. У развилки стояла
небольшая церквушка, только что выбеленная, без колокольни, рядом с
ней виднелась группа разбросанных там и сям дешевеньких, без всякой
ограды мраморных надгробий и несколько холмиков земли, обведенных по
краям выстроенными в ряд перевернутыми стеклянными банками, глиняными
горшками или половинками кирпичей.
Он не стал раздумывать. Подкатив к церквушке, он повернул машину в
сторону развилки, образованной шоссе и грунтовой дорогой, по которой
только что ехал, повернул туда, где она сворачивала и исчезала за
поворотом. Он слышал, как из-за поворота раздается громыхание фургона,
еще до того, как фургон показался, но тут его заглушил грузовик.
Затянутый сверху брезентом, он спустился на большой скорости с холма
позади церквушки и пронесся мимо, притормаживая.
Выскочив у развилки на шоссе, грузовик встал, и Стивенс снова
услышал громыхание фургона, а потом увидел и сам фургон с четырьмя
сопровождающими, в сумерках огибающий поворот. Какой-то человек
выпрыгнул из кабины грузовика и встал у дороги. Стивенс узнал его.
Тайлер Белленбах - фермер, имевший репутацию человека решительного и
опасного. Местный уроженец, он провел несколько лет на Западе и
вернулся назад, волоча за собой, словно зловонный шлейф, слухи о
деньгах, которые якобы он выиграл в карты. Он женился, купил землю и
больше в карты не играл, а в течение ряда лет закладывал свой урожай
на корню, а на вырученные деньги скупал у других еще не убранный с
полей хлопок. Это как раз он сейчас стоял у фургона, высокий,
запыленный, и что-то говорил - без жестикуляции и не повышая голоса -
людям в фургоне. Потом рядом с ним появилась еще одна фигура в белой
рубашке, этого человека Стивенс не успел как следует разглядеть.
Его рука опять легла на ключ зажигания, машина, рыча, рванулась с
места. Он включил фары, на полном ходу выскочил на шоссе и подъехал
сзади к фургону. Человек в белой рубашке вскочил на подножку его
автомобиля, что-то крича, и тут Стивенс узнал и его: младший брат
Белленбаха, пять лет назад уехавший в Мемфис, где он, по слухам,
служил в наемных войсках, охраняя текстильную фабрику, когда рабочие
объявили забастовку. Последние два-три года он жил у своего брата,
скрываясь, как говорили, не от полиции, а от своих же мемфисских
дружков. Здесь его имя часто фигурировало в полицейских протоколах,
составленных после драк и скандалов на танцах и вечеринках. Как-то два
представителя власти его усмирили и бросили в тюрьму, где по субботам
он, напившись пьяным, хвастался своими прошлыми похождениями или
проклинал судьбу а своего старшего брата, заставившего его работать на
ферме простым батраком.
- Какого черта ты тут высматриваешь?! - кричал он Стивенсу.
- Бойд, - сказал старший Белленбах. Он даже не повысил голос. - Иди
назад в грузовик.
Сам он остался стоять спокойно - высокий, с мрачным лицом,
смотревший на Стивенса бесцветными, холодными как сталь, ничего не
выражающими глазами.
- Привет, Гевин, - бросил он Стивенсу.
- Привет, Тайлер, - ответил Стивенс.
- Хотите взять его к себе?
И он кивнул на мертвое тело.
- А что, власти против?
- Да нет, не против, - ответил Стивенс, выходя из машины. - Я
помогу вам перенести его в грузовик.
Потом он снова сел в автомобиль. Фургон двинулся дальше. Грузовик
попятился назад, развернулся и проехал мимо, набирая скорость.
Мелькнули два лица. Одно- Стивенс теперь успел его разглядеть - уже не
было столь свирепым, как прежде, скорее даже несколько напуганным. На
втором вообще ничего нельзя было заметить, кроме спокойных, холодных,
бесцветных глаз. Треснувшая задняя фара мигнула в последний раз и
скрылась за холмом. "А номер-то на машине округа Окатомба", - подумал
Стивенс.
Лонни Гриннапа похоронили на следующий день. Тело покойного
выносили из дома Тайлера Белленбаха.
Стивенс не поехал на похороны.
- Джо, я думаю, там также не было, - заметил он. - Того глухонемого,
друга Лонни.
Его действительно там не было. Те, кто воскресным утром ходили к
лачуге Лонни, чтобы взглянуть на перемет, рассказывали, что он все еще
находится там в поисках Лонни. Нет, его не было на похоронах. Но если
бы он нашел Лонни, то, даже положив голову на грудь своему другу, он
не услышал бы дыхания человека, который заменил ему отца и брата,
- Неправда, найдем, - говорил себе Стивенс.
В тот день он находился в Мотстауне, административном центре округа
Окатомба. И хотя день был воскресный, а Стивенс даже не знал, что же,
собственно, он ищет, все-таки к вечеру он нашел то, что искал, - агента
страховой компании, который одиннадцать лет назад застраховал жизнь Лонни
Гриннапа на случай его неожиданной смерти. Всю сумму по страховому
полису должен был получить Тайлер Белленбах.
Догадка оказалась правильной. Медицинский эксперт никогда до этого
не видел Лонни, но был много лет знаком с Тайлером Белленбахом. Лонни
поставил закорючку вместо подписи, Белленбах уплатил первый взнос и
продолжал платить страховые взносы все остальное время.
В этом не было ничего особенного, кроме того, что сделка
совершалась в другом городе, и Стивенс понимал, что при
беспристрастном рассмотрении никто бы не нашел в этом ничего
незаконного. Округ Окатомба начинался прямо за рекой, в трех милях от
фермы Белленбаха, и Стивенс знал многих людей кроме Белленбаха,
которые имели дом и землю в одном округе, а покупали машины, трактора
и грузовики, клали деньги в банк в другом, подчиняясь тому
внутреннему, возможно, атавистическому чувству недоверия, которое
сидит в душе каждого выросшего в деревне не по отношению к людям в
белых воротничках и галстуках, а по отношению к асфальту и бетону
залитых электрическим светом городских улиц.
- Значит, пока компанию извещать не нужно? - спросил страховой агент.
- Нет, почему же, я хочу, чтобы, когда он придет и принесет
заявление, вы признали иск правильным и объяснили ему, что для того,
чтобы уладить все дело, потребуется как минимум неделя. Затем выждите
три дня и пошлите ему извещение с просьбой прийти в контору на
следующий день в девять или в десять утра, не поясняя, зачем и для
чего. Как только узнаете, что он получил повестку, тут же дайте мне
знать.
Следующей ночью перед самым рассветом, когда знойная волна воздуха
столкнулась с холодной, разразилась гроза. Стивенс, лежа в постели,
видел вспышки молний и слышал раскаты грома и яростный шум низвергающейся
с небес воды и думал о том, что мутная вода размывает холодную сиретскую
могилу Лонни Гриннапа на голом склоне холма позади маленькой церквушки без
колокольни, о том, что, перекрывая рев вздувшейся реки, дождь барабанит по
крыше брезентовой лачуги, где глухонемой паренек все еще, вероятно, сидит и
ждет, когда Лонни вернется домой, ждет понапрасну, чутьем понимая: случилось
непоправимое несчастье, но не зная, какое именно и как.
"Не зная как?! - подумал Стивенс. - Да они каким-то образом
обманули беднягу. Они даже не стали его связывать, не захотели
утруждать себя. Они просто обманули его, только и всего".
В среду вечером ему позвонил мотстаунский страховой агент и сообщил,
что Тайлер Белленбах пришел и предъявил страховой полис к оплате.
- Очень хорошо, - сказал Стивенс. - Пошлите ему в понедельник
повестку с просьбой явиться в четверг. И как только он ее получит,
позвоните мне.
Он повесил трубку. "Я, кажется, решил сыграть партию в стад-покер
<Самый азартный вариант игры в покер, когда ставки непрерывно
удваиваются, игроки держат часть карт открытыми (рубашкой вниз), а
часть-закрытыми (рубашкой вверх)> с человеком, который зарекомендовал
себя одним из самых азартных карточных игроков, не мне чета, - подумал
Стивенс. - Ну, по крайней мере, я хоть заставил его взять карты в
руки. И он знает, кто сел против него играть".
Таким образом, когда на следующий день пришла вторая
телефонограмма, Стивенс уже обдумал, что ему делать. Поначалу он было
решил пригласить с собой шерифа или кого-нибудь из друзей, но потом
передумал. "Даже друг и тот вряд ли поверит, что я уже взял карту
втемную, хотя так оно и есть, - подумал он. - Если убийца - один
человек, пусть даже новичок в этом деле, он может удовлетвориться тем,
что чисто замел следы после "мокрого дела". Но когда их двое, каждый
не успокоится до тех пор, пока сам не убедится на месте, что другой не
оставил никакой нити, потянув за которую можно было бы распутать все
дело".
Вот почему Стивенс поехал один. У него имелся пистолет. Но он
взглянул на него и бросил обратно в стол.
"По крайней мере, из него меня не ухлопают", - сказал он себе.
Как только стемнело, Стивенс выехал из города.
На сей раз он миновал магазин, когда уже не было видно ни зги.
Добравшись до проселка, по которому он проезжал девять дней назад, он
не стал на него сворачивать, а, проехав еще с четверть мили, завернул
на какой-то захламленный двор. Свет фар упал на потемневшую
негритянскую хижину. Оставив фары включенными, Стивенс вступил в
желтый круг света и направился прямо к хижине, крича: "Найт! Эй,
Найт!"
Вскоре послышался мужской голос, но огонь в хижине не зажгли.
- Я иду в лагерь мистера Лонни Гриннапа. Если к утру не вернусь,
дойди до магазина и дай там знать об этом.
Никакого ответа. Потом донесся женский голос, который кому-то
сердито выговаривал:
- Отойди от двери! Кому говорят! Мужской голос что-то возразил в ответ.
- Не лезь, тебе говорят, не лезь не в свое дело! - кричала женщина.
- Отойди от двери, слышишь! Пусть белые сами между собой разбираются,
не твое это дело, не суйся куда не надо!
- Значит, не я один, есть и другие, - сказал самому себе Стивенс,
подумав о том, как часто негры чуют если не самого дьявола, то дело рук его.
Он вернулся обратно к мадонне, потушил фары и взял с сиденья
карманный фонарик. Он отыскал грузовик. С фонариком он снова
рассмотрел номер машины, мелькнувшей и скрывшейся за холмом девять
дней назад. Затем выключил фонарик и положил его в карман.
Двадцать минут спустя Стивенс понял, что ему незачем было
беспокоиться об освещении. Спускаясь по тропинке между стеной зарослей
и рекой, он увидел, как изнутри по брезентовой стене хижины скачут
отблески огня. До него донеслись два мужских голоса: один - ровный,
холодный и спокойный, второй - высокий, неприятный. Стивенс споткнулся
об охапку дров, потом обо что-то еще, наконец отыскал дверь и, рывком
отворив ее, очутился среди разорения осиротевшего дома: рваные матрасы
сброшены с деревянных настилов, плита опрокинута, кухонная утварь
валяется под ногами... ногами Тайлера Белленбаха, который стоит,
повернувшись лицом к двери, с пистолетом в руках, в то время как его
младший брат копошится у перевернутого сундука, перебирая тряпье.
- Назад, Гевин! - сказал Белленбах.
- Сам назад, Тайлер! - ответил спокойно Стивенс: - Ты немного опоздал.
Младший Белленбах выпрямился. По выражению его лица Гевин понял,
что тот узнал его.
- Вот те раз! - сказал он только.
- Все кончено, Гевин? - спросил старший Белленбах. - Только не ври.
- Полагаю, что так, - сказал Стивенс. - Брось-ка свой пистолет.
- Много с тобой народу?
- На вас хватит, - ответил Стивенс. - Клади, клади свой пистолет,
Тайлер.
- К черту! - сказал младший Белленбах и сделал шаг по направлению к
Стивенсу. Гевин видел, как глаза Бойда настороженно перебегают от него
к двери и обратно. - Он врет. Там никого нет. Он просто шныряет тут,
как в тот раз, сует свой нос куда не просят. Надо будет ему укоротить
его немного.
Младший Белленбах, слегка наклонившись вперед и растопырив руки,
двинулся на Стивенса.
- Бойд! - сказал Тайлер.
Тот без тени улыбки, с пронзительным блеском в глазах продолжал
надвигаться на Стивенса.
- Бойд! - еще раз произнес Тайлер и рванулся за братом, догнал его
и резким взмахом руки швырнул на развороченные нары. Они в упор
смотрели друг на друга: один - спокойно и холодно, с пистолетом,
выставленным вперед, но никуда не нацеленным, другой - пригнувшись, с
оскаленными, как у крысы, зубами.
- Какого черта ты мешаешь? Хочешь, чтобы он нас сцапал и увез,