– Восемь… девять судов с поднятыми реями, сэр, – сообщил Хорнблауэр.
– Благодарю вас, – отвечал Пелью. – Поворот оверштаг!
«Неустанный» лег на другой галс и взял курс на мол. Гибралтарская гавань была, как обычно, полна судов: здесь вынужденно базировались все средиземноморские военно-морские силы Англии. Пелью взял марсели на гитовы и положил руль к борту. Потом загромыхал канат и «Неустанный» повернулся на якоре.
– Спускайте мою гичку, – скомандовал Пелью. Пелью выбрал для своей шлюпки и ее команды сочетание синего и белого – синие рубахи и белые штаны для матросов, белые шляпы с синими лентами; сама шлюпка была синяя с белым, у весел – синие рукоятки и белые лопасти. Все вместе получалось очень красиво – весла взметнулись, и шлюпка плавно заскользила по воде. Капитан Пелью отправился засвидетельствовать свое почтение адмиралу порта. Вскоре по его возвращении к Хорнблауэру подбежал посыльный.
– Капитан приветствует вас и хотел бы видеть вас в своей каюте.
– Проверь-ка свою совесть, – ухмыльнулся мичман Брэйсгедл. – Что ты такого натворил?
– Хотел бы я знать, – искренне отвечал Хорнблауэр. Вызов к капитану – это всегда повод для волнения. Подходя к каюте, Хорнблауэр нервно сглотнул и, прежде чем постучаться, немного помедлил, собираясь с духом. Однако опасения его оказались напрасны: Пелью сидел за столом и приветливо улыбался.
– А, мистер Хорнблауэр, у меня для вас новость, надеюсь, радостная. Завтра будут лейтенантские экзамены, здесь, на «Санта Барбаре». Я надеюсь, вы к ним готовы?
Хорнблауэр чуть не ответил: «Думаю, что да», но вовремя себя одернул.
– Да, сэр. – Пелью ненавидел уклончивые ответы.
– Что ж, очень хорошо. Доложитесь там в три часа пополудни с характеристиками и журналами.
– Есть, сэр.
Такой короткий разговор о таком важном деле! Пелью назначил Хорнблауэра исполняющим обязанности лейтенанта два месяца тому назад. Завтра экзамен. Если он сдаст, адмирал на следующий же день утвердит назначение, и Хорнблауэр станет лейтенантом с двумя месяцами стажа. Но если он провалится! Это будет означать, что он не достоин лейтенантского чина. Он снова станет мичманом, два месяца стажа пропадут, и до следующих экзаменов его допустят не раньше, чем через полгода. Восемь месяцев стажа – дело огромной важности. Оно может повлиять на всю последующую карьеру.
– Скажите мистеру Болтону, что я разрешаю вам завтра оставить судно. Можете воспользоваться одной из корабельных шлюпок.
– Благодарю вас, сэр.
– Удачи, Хорнблауэр.
В последующие двадцать четыре часа Хорнблауэру нужно было не только перечесть «Краткий курс навигации» Нори и «Полный справочник по судовождению» Кларка, но и добиться, чтоб его парадная форма блестела, как с иголочки. За порцию спиртного уорент-офицерский кок разрешил лейтенантскому вестовому нагреть на камбузе утюг и прогладить шейный платок. Брейсгедл одолжил чистую рубашку, однако критический момент наступил, когда обнаружилось, что весь лейтенантский запас ваксы ссохся в комок. Пришлось двум мичманам растирать его с жиром, а получившаяся смесь, будучи нанесена на хорнблауэровы башмаки с пряжками, решительно отказалась натираться. Лишь упорный труд с применением сперва полинялой лейтенантской обувной щетки, а затем мягкой тряпочки, позволил довести их до приличествующего экзаменам блеска. Что до треуголки – тяжела жизнь треуголки в мичманской каюте, и часть вмятин так и не удалось выправить.
– Снимай ее как можно скорей и держи под мышкой, – посоветовал Брэйсгедл. – Может они не увидят, как ты поднимаешься на мостик.
Все собрались проводить Хорнблауэра, когда тот покидал корабль, со шпагой, в белых бриджах, в башмаках с пряжками, неся под мышкой стопку журналов, а в кармане – характеристики (о трезвости и примерном поведении). Зимний день уже давно перевалил за полдень, когда Хорнблауэр поднялся на борт «Санта Барбары» и доложился вахтенному офицеру.
«Санта Барбара» была плавучей тюрьмой. Захваченная родни в Кадисе, она с 1780 года так и гнила без мачт, на приколе, в мирное время – склад, в военное – тюрьма. На переходных мостиках стояли солдаты в красных мундирах – ружья заряжены, штыки примкнуты. Карронады на полубаке и шканцах были направлены внутрь и наклонены так, чтобы простреливался весь шкафут. Несколько печальных и оборванных заключенных прогуливались по палубе. Поднявшись на борт, Хорнблауэр сразу почувствовал вонь: внизу томились две тысячи заключенных. Он доложился вахтенному офицеру и сообщил цель своего прибытия.
– Кто бы мог догадаться? – сказал вахтенный, пожилой лейтенант с длинными, до плеч, седыми волосами, оглядывая безупречную форму и толстую стопку у Хорнблауэра под мышкой. – Пятнадцать человек вашего брата уже на борту, и – Боже милостивый, вы поглядите только.
Целая флотилия маленьких лодок приближалась к «Санта Барбаре». На каждой было по крайней мере по одному мичману в треугольной шляпе и белых бриджах, на иных четыре-пять.
– Каждый уважающий себя молодой человек в Средиземноморском флоте хочет получить эполет, – сказал лейтенант. – Вот подождите только, экзаменационная комиссия увидит, сколько вас собралось. Ни за что на свете я не хотел бы оказаться на вашем, юноша, месте. Идите на корму и ждите в левой бортовой каюте.
Каюта была полна, и пятнадцать пар глаз уставились на Хорнблауэра. Офицеры в возрасте от восемнадцати до сорока лет, все в парадных формах, все нервничали. Кто-то судорожно листал «Краткий курс» Нори, восстанавливая в памяти сомнительные места. Одна компания передавала из рук в руки бутылку, очевидно для поднятия духа. Следом за Хорнблауэром хлынул поток новоприбывших. Каюта начала заполняться и вскоре была набита битком. Половине из сорока мичманов посчастливилось сесть на палубу, другие остались стоять.
– Сорок лет назад, – произнес кто-то громко, – мой дед шел с Клайвом отомстить за Черную Калькуттскую Яму [11]. Видел бы он, что случится с его отпрыском.
– Выпей! – сказал другой, – и ну их всех к черту!
– Нас здесь сорок, – заметил высокий, худой, ученый на вид офицер, считая по головам. – Сколько сдаст, как вы думаете. Пять?
– А ну их всех к черту, – повторил хмельной голос в углу и затянул: – Прочь от меня, докучные заботы…
Воздух наполнился протяжным свистом боцманских дудок, на палубе зазвучали команды.
– На борт поднялся капитан, – заметил кто-то. Офицер выглянул в дверную щелку.
– Неустрашимый Фостер, – сообщил он.
– Вот уж кто все жилы вытянет, – сказал толстый молодой человек, удобно прислонившийся к переборке. Снова засвистели дудки.
– Харви, из дока, – сообщил наблюдатель. Тут же последовал третий капитан.
– Черный Чарли Хэммонд, – сказал наблюдатель. – У него такой вид, словно он потерял гинею и нашел шестипенсовик.
– Черный Чарли?! – воскликнул кто-то, вскакивая и опрометью бросаясь к двери.– Дайте-ка глянуть! Он самый! По крайней мере, один молодой человек на экзамен не останется. Я и так знаю, что он мне скажет. «Еще шесть месяцев в море, сэр, и как, вы посмели, черт вас дери, явиться на экзамен с такими знаниями». Черный Чарли никогда мне не простит, что я уронил его любимого пуделя с борта тендера в Порт-оф-Спейн. Он тогда был первым на «Пегасе». Прощайте, джентльмены. Кланяйтесь от меня экзаменационной комиссии.
С этими словами молодой человек вышел. Все видели, как он объясняется с вахтенным офицером и подзывает лодку, чтоб вернуться на свой корабль.
– Одним меньше, – сказал ученый офицер. – В чем дело, любезный?
– Комиссия приветствует вас, господа, – сказал посыльный – морской пехотинец, – и приглашает первого молодого джентльмена.
Все смутились – никто не хотел быть первой жертвой.
– Тот, кто ближе к двери, – предложил пожилой помощник штурмана. – Будете добровольцем, сэр?
– Я буду Даниилом, – в отчаянии произнес бывший наблюдатель. – Вспоминайте меня в своих молитвах.
Он пригладил мундир, расправил галстук и вышел. Остальные ждали в полном молчании, нарушаемом лишь редким бульканьем – мичман-забулдыга прикладывался к бутылке. Прошло целых десять минут, пока вернулся кандидат на повышение. Он пытался изобразить улыбку.
– Еще шесть месяцев в море? – спросил кто-то.
– Нет, – последовал неожиданный ответ. – Три! Велели послать следующего. Идите вы.
– Но о чем они вас спрашивали?
– Сначала они попросили меня определить локсодромию… Советую вам не заставлять их ждать. – Человек тридцать офицеров тут же вытащили свои тетради, чтоб перечитать про локсодромию.
– Вы пробыли там десять минут, – сказал ученый офицер, глядя на часы. – Нас сорок, по десять минут на каждого… да они и к полуночи не управятся.
– Они проголодаются, – сказал кто-то.
– И съедят нас с потрохами, – добавил другой.
– Может, они будут допрашивать нас партиями, – предложил третий, – как французские трибуналы.
Слушая их, Хорнблауэр вспоминал о французских аристократах, шутивших у подножия эшафота. Кандидаты уходили и возвращались, одни – подавленные, другие – улыбались. В каюте стало просторнее. Хорнблауэр нашел свободный кусок палубы, сел, вытянул ноги и беспечно вздохнул. Не успел он этого сделать, как понял, что притворяется сам перед собой. Его нервы были на пределе. Наступала зимняя ночь; какой-то добрый самаритянин прислал пару интендантских свечей, слегка осветивших темноту каюты.
– Сдает один из трех, – сказал ученый офицер, вставая. – Как бы мне оказаться третьим.
Ученый офицер вышел, и Хорнблауэр встал – следующая очередь его. Он шагнул в темноту на полупалубу и вдохнул прозрачный свежий воздух. Слабый бриз дул с зюйда, охлажденный снежными вершинами Африканского Атласа. Ни луны, ни звезд не было. Ученый офицер вернулся.
– Быстрей, – сказал он. – Они нервничают. Хорнблауэр прошел мимо часового в кормовую каюту; она была ярко освещена, он заморгал и обо что-то споткнулся. Тут он вспомнил, что не поправил галстук и не проверил, ровно ли висит шпага. Он продолжал растерянно моргать. Три мрачных лица смотрели из-за стола.
– Ну, сэр? – произнес суровый голос. – Доложитесь. У нас нет времени.
– Х-хорнблауэр, сэр. Г-горацио Х-хорнблауэр. Мичман, то есть исполняющий обязанности лейтенанта Его Величества судна «Неустанный».
– Характеристики, пожалуйста,– произнес сидевший справа.
Хорнблауэр протянул капитанам бумаги и ждал, пока они их изучат. Тут неожиданно заговорил сидевший слева:
– Вы идете в крутой бейдевинд левым галсом, мистер Хорнблауэр, лавируя в проливе против штормового норд-оста в двух милях к норду от Дувра. Это понятно?
– Да,сэр.
– Теперь ветер заходит на четыре румба и лобовой порыв застает вас врасплох. Что вы делаете, сэр? Что вы делаете?
Если Хорнблауэр о чем и думал в этот момент, то только о локсодромии. Вопрос в лоб застал его врасплох не хуже ветра в описанной ситуации. Он открыл и снова закрыл рот.
– Вы уже потеряли мачту, – сказал сидевший посредине смуглолицый капитан – Хорнблауэр заключил, что это Черный Чарли Хэммонд. Об этом он мог думать, а вот об экзамене – никак.
– Потеряли мачту, – повторил сидевший слева. Он улыбался, словно Нерон, наслаждающийся предсмертными муками христианина, – а скалы Дувра с подветренной стороны. Вы в затруднительной ситуации, мистер э… Хорнблауэр.
Вот уж действительно. Рот Хорнблауэра открылся и закрылся. В полном отупении он услышал глухой пушечный выстрел где-то неподалеку, но он не обратил внимания. Комиссия тоже ничего не сказала. Через минуту, однако, последовала целая серия выстрелов. Капитаны вскочили на ноги. Без всяких церемоний они выбежали из каюты, сбив с ног часового, Хорнблауэр – за ними. Как только они выскочили на шкафут, в ночное небо взмыла ракета и рассыпалась водопадом красных брызг – тревога! Над водой стоял барабанный бой, на всех кораблях командовали по местам. Возле левого борта, оживленно переговариваясь, толпились оставшиеся кандидаты.
– Смотрите, – сказал кто-то.
В полумиле от них темная вода осветилась желтоватым светом. Свет приближался, и вскоре все увидели объятый пламенем корабль. Он на всех парусах несся прямо к якорной стоянке.
– Брандеры!
– Вахтенный! Сигнальте моей гичке! – заорал Фостер. Цепочка брандеров неслась по ветру, прямо на тесно стоящие корабли. На «Санта Барбаре» поднялась суматоха: матросы и морские пехотинцы высыпали на палубу, капитаны и кандидаты подзывали лодки. Оранжевое пламя осветило воду, раздался рев бортового залпа – какое-то судно палило по брандеру, пытаясь его потопить. Стоит одному из этих пылающих остовов коснуться, пусть на секунду, стоящего на якоре корабля, пламя перекинется на сухую, крашеную древесину, на просмоленный такелаж, на паруса, и уже ничто его не остановит. Для легковоспламеняющихся кораблей, начиненный взрывчатыми веществами, огонь – страшнейшая из морских опасностей.
– Эй, на лодке! – заорал вдруг Хэммонд. – Сюда! Сюда, черт вас раздери!
Его зоркие глаза высмотрели проплывающую мимо лодку с двумя гребцами.
– Давайте сюда, не то стреляю! – подключился Фостер. – Часовой, приготовьтесь стрелять по ним.
При этой угрозе лодчонка развернулась и заскользила к бизань-русленю.
– Сюда, джентльмены, – сказал Хэммонд. Все три капитана бросились к бизань-русленю и попрыгали в лодку. Хорнблауэр прыгнул за ними. Он знал, что у него, как у младшего офицера, шансы раздобыть лодку минимальны, а он обязан добраться до своего судна. После того, как все три капитана доберутся до своих судов, он сможет воспользоваться лодкой и попасть на «Неустанный». Он прыгнул на корму отваливающей лодки, загремел шпагой о планширь и чуть не вышиб дух их капитана Харви. Однако три капитана приняли незваного гостя, ни слова не сказав.
– Гребите к «Неустрашимому», – приказал Фостер.
– Тысяча чертей, я тут старший, – произнес Хэммонд. – Гребите к «Калипсо».
– К «Калипсо», – сказал Харви, берясь за румпель, и повел лодочку по темной воде.
– Быстрей, быстрее же, – говорил Фостер с искаженным страданием лицом. Ничто не сравниться с душевной мукой капитана, лишенного возможности попасть на свой, терпящий бедствие, корабль.
– Вот один из них, – сказал Харви.
Прямо на них несся на всех парусах маленький бриг; они различали отблески огня, и вдруг, прямо на глазах, бушующее пламя объяло весь корабль, как праздничный фейерверк. Огонь полыхнул из бортов, взвился над люками. Сама вода осветилась зловещим красным отблеском. Судно замедлилось и начало тихо поворачиваться.
– Оно идет прямо на якорный канат «Санта Барбары», – сказал Фостер.
– Еще чуть-чуть, и оно прошло бы мимо, – добавил Хэммонд. – Не повезло же беднягам на «Барбаре». Сейчас оно пройдет борт о борт.
Хорнблауэр подумал о двух тысячах испанских и французских пленных, задраенных под палубами тюрьмы.
– Человек у руля мог бы провести его мимо, – сказал Фостер. – Мы должны это сделать!
Тут все завертелось. Харви положил руль на борт.
– Гребите, – сказал он лодочникам. Те по понятной причине не хотели грести к пылающему каркасу.
– Гребите! – сказал Харви.
Он выхватил из ножен шпагу, и лезвие, направленное загребному в горло, зловеще блеснуло красным. Коротко всхлипнув, загребной налег на весло и лодка понеслась.
– Подведите ее к кормовому подзору, – сказал Фостер. – Я на него прыгну.
Хорнблауэр наконец обрел дар речи:
– Позвольте мне, сэр. Я управлюсь.
– Давайте со мной, если хотите, – ответил Фостер. – Тут могут понадобиться двое.
Прозвище «Неустрашимый Фостер» происходило, вероятно, от названия корабля, но подходило по всем статьям. Харви подвел лодку под корму горящего судна; оно снова шло по ветру, прямо на «Санта Барбару».
В этот момент Хорнблауэр оказался ближе всех к бригу. Медлить было нельзя. Он встал на банку и прыгнул, ухватился за что-то и рывком втащил на палубу свое неуклюжее тело. Судно неслось по ветру и пламя отдувало вперед; на самой корме было пока просто очень жарко, но Хорнблауэр слышал рев пламени и треск горящего дерева. Он шагнул к штурвалу и схватил рукоятки. Штурвал был принайтовлен веревочной стройкой. Сбросив ее, Хорнблауэр снова взялся за штурвал и почувствовал, как руль берет воду. Он всем телом налег на штурвал и повернул его. Правый борт брига почти касался правого борта «Санта Барбары». Пламя осветило взволнованную, размахивающую руками толпу на полубаке плавучей тюрьмы.
– Руль на борт, – загремел в ушах Хорнблауэра голос Фостера.
– Есть руль на борт, – отвечал Хорнблауэр. Тут бриг послушался руля, нос его повернулся, столкновения не произошло.
Огромный столб огня поднялся из люка за грот-мачтой, мачта и такелаж вспыхнули, и тут же порыв ветра понес пламя к корме. Какой-то инстинкт подсказал Хорнблауэру, не выпуская штурвал, другой рукой схватить шейный платок и закрыть им лицо. Пламя на мгновение закружилось вокруг и спало. Но промедление оказалось опасным, бриг продолжал поворачиваться, и теперь его корма грозила врезаться в нос «Санта Барбары». Хорнблауэр в отчаянии крутил штурвал в другую сторону. Пламя отогнало Фостера к гакаборту, теперь он вернулся.
– Руль круто под ветер!
Бриг уже послушался. Его правый борт слегка задел шкафут «Санта Барбары» и скользнул мимо.
– Прямо руль! – крикнул Форстер.
Брандер прошел в двух-трех ярдах от борта «Санта Барбары». По шкафуту, держась наравне с бригом, бежали люди. Минуя плавучую тюрьму, Хорнблауэр краем глаза видел другую группу людей: на шканцах стояли матросы с пожарным деревом, готовые оттолкнуть брандер. Наконец «Санта Барбара» осталась позади.
– «Отважный» с правого борта, – сказал Форстер. – Не заденьте.
– Есть, сэр.
Жар был чудовищный, непонятно, как вообще можно было дышать. Лицо и руки Хорнблауэра обжигало горячим воздухом. Обе мачты высились огненными столпами.
– Один румб вправо, – сказал Форстер. – Мы посадим его на мель у нейтральной земли.
– Есть один румб вправо, – отвечал Хорнблауэр. Его захлестнула волна сильнейшего возбуждения, даже восторга; рев огня пьянил его, страха не было совсем. Тут палуба вспыхнула чуть не в ярде от штурвала. Пламя вырвалось из разошедшихся палубных пазов, жар стал невыносимым, пазы раскрывались все дальше, пламя быстро бежало по корме. Хорнблауэр потянулся за стропкой, чтоб принайтовить штурвал, но тот свободно завертелся под рукой – перегорели тросы рулевого привода. Тотчас палуба под ногами вздыбилась и полыхнула огнем. Хорнблауэр отскочил к гакаборту. Фостер был здесь.
– Перегорели тросы рулевого привода, сэр, – доложил Хорнблауэр.
Кругом бушевало пламя. Рукав его сюртука обуглился.
– Прыгайте! – сказал Фостер.
Хорнблауэр почувствовал, что Фостер толкает его. Все было как во сне. Он перелез через гакаборт, прыгнул, в воздухе от страха захватило дух, но ужаснее всего было прикосновение холодной воды. Волны сомкнулись над ним, и он в панике рванулся к поверхности. Было холодно – Средиземное море в декабре холодное. Какое-то время остававшийся в одежде воздух поддерживал его, несмотря на вес шпаги. Глаза, ослепленные огнем, ничего не видели в темноте. Кто-то барахтался рядом.
– Они идут за нами на лодке и сейчас подберут, – послышался голос Фостера, – Вы плавать умеете?
– Да, сэр. Не очень хорошо.
– Я тоже, – сказал Фостер, потом закричал. – Эй! Эй! Хэммонд! Харви!
Крича, он попытался выпрыгнуть из воды, плюхнулся обратно, снова попытался выпрыгнуть, снова плюхнулся; вода заливала ему рот, не давая закончить слово. Даже слабея в схватке с водой, Хорнблауэр не терял способности думать – так уж странно был устроен его мозг – и отметил про себя, что даже капитан с большим стажем в конечном счете, оказывается, простой смертный. Хорнблауэр попытался отцепить шпагу, не преуспел, а только погрузился глубже и с большим трудом вынырнул; со второй попытки он наполовину вытащил шпагу из ножен, дальше она выскользнула сама, однако ему стало не намного легче.
Тут Хорнблауэр услышал плеск весел и громкие голоса, увидел темный силуэт приближающейся лодки и испустил отчаянный крик. Через секунду лодка нависла над ним, и Хорнблауэр судорожно вцепился в планширь.
Фостера втащили через корму. Даже зная, что его дело – не шевелиться и не пытаться самому влезть в лодку, Хорнблауэр должен был собрать всю свою волю, чтоб тихо висеть за бортом и ждать своей очереди. Он одновременно презирал себя и с интересом анализировал этот необоримый страх. Для того, чтоб люди в лодке смогли подвести его к корме, надо было ослабить смертельную хватку, которой он вцепился в планширь, а для этого потребовалось серьезное и сознательное напряжение воли. Его втащили внутрь и он, на грани обморока, рухнул лицом вниз на дно лодки. Кто-то заговорил, и по коже Хорнблауэра побежали мурашки, ослабшие мускулы напряглись: слова были испанские, по крайней мере – на чужом языке, похожем на испанский.
Кто-то отвечал на том же языке. Хорнблауэр попытался выпрямиться, но чья-то рука легла ему на плечо. Он перекатился на спину, и привыкшими к темноте глазами различил три смуглых черноусых лица. Эти люди – не из Гибралтара. Через мгновение его осенило – это команда одного из брандеров, они провели судно за мол, подожгли, и теперь уходили на лодке. Фостер сидел на дне, согнувшись пополам. Подняв лицо от колен, он огляделся по сторонам.
– Кто это? – спросил он слабо. Схватка с морем вымотала его не меньше Хорнблауэра.
– Я полагаю, сэр, это команда испанского брандера, – сказал Хорнблауэр. – Мы в плену.
– Вот оно что!
Мысль эта вдохнула в него силы, как только что случилось с Хорнблауэром. Фостер попытался встать, но рулевой-испанец, доложив руку на плечо, пригнул его обратно. Фостер попытался скинуть руку и испустил слабый крик, но рулевой шутить не собирался. С быстротой молнии он выхватил из-за пояса нож. Свет брандера, безобидно догоравшего на мели, отразился на лезвии, и Фостер прекратил сопротивление. Несмотря на свое прозвище, Неустрашимый Фостер понимал, когда надо проявить благоразумие.
– Куда мы движемся? – шепотом, чтоб не раздражать хозяев, спросил он у Хорнблауэра.
– На север, сэр. Вероятно они хотят высадиться на нейтральной земле и там перейти границу.
– Это для них лучше всего, – согласился Фостер. Он неловко повернул голову, оглядываясь на гавань.
– Два других судна догорают вон там, – сказал он. – Мне помнится, их было всего три.
– Я видел три, сэр.
– Значит все обошлось благополучно. Но какое смелое предприятие. Кто бы мог подумать, что доны на такое решатся?
– Возможно, они узнали про брандеры от нас, – предположил Хорнблауэр.
– Вы думаете, мы «тот самый повернули маховик, что, приводил в движение огниво»?
– Возможно, сэр.
Какой же ледяной выдержкой надо было обладать, чтобы цитировать стихи и обсуждать военно-морскую диспозицию, следуя в испанский плен под угрозой обнаженной стали. Ледяной в данном случае может быть понято и буквально – Хорнблауэр весь дрожал в мокрой одежде под пронизывающим ночным ветром. После всех волнений этого дня он ощущал себя слабым и разбитым.
– Эй, на лодке! – раздалось над водой: в ночи возник темный силуэт. Испанец, сидевший на корме, резко повернул румпель, направляя лодку в противоположную сторону. Гребцы с удвоенной силой налегли на весла.
– Караульная шлюпка, – сказал Фостер, но осекся, вновь увидев лезвие ножа.
Конечно, с северного края стоянки должна нести дозор караульная шлюпка; они могли бы об этом подумать.
– Эй, на лодке! – послышался новый окрик. – Суши весла, не то стреляю.
Испанцы не отвечали, и через секунду последовала вспышка и звук ружейного выстрела. Пули они не слышали, но выстрел всполошит флот, к которому они сейчас двигались. Однако испанцы не собирались сдаваться. Они отчаянно гребли.
– Эй, на лодке!
Это кричали уже с другой лодки, впереди. Испанцы в отчаянии опустили весла, но окрик рулевого заставилихвновь приняться за работу. Хорнблауэр видел вторую лодку – она была прямо перед ними – и слышал новый окрик с нее. По команде рулевого-испанца загребной налег на весло, лодка развернулась; новая команда, и оба гребца рванули на себя весла. Лодка пошла на таран. Если им удастся опрокинуть находящуюся на пути шлюпку, второй лодке придется задержаться, чтоб подобрать товарищей; тогда испанцы успеют уйти.
Все смешалось, каждый, казалось, орал что есть мочи. Лодки с треском столкнулись, нос испанской лодки прошел по английской шлюпке, но опрокинуть ее не удалось. Кто-то выстрелил, потом караульная шлюпка оказалась рядом, команда попрыгала к испанцам. Кто-то навалился на Хорнблауэра и принялся его душить. Хорнблауэр услышал протестующие, крики Фостера, через мгновение нападавший ослабил хватку, и Хорнблауэр услышал, как мичман караульной шлюпки извиняется за грубое обращение с капитаном Королевского Флота. Кто-то открыл лодочный фонарь, и в его свете появился Фостер, грязный и оборванный. Фонарь осветил молчащих пленников.
– Благодарю вас, – отвечал Пелью. – Поворот оверштаг!
«Неустанный» лег на другой галс и взял курс на мол. Гибралтарская гавань была, как обычно, полна судов: здесь вынужденно базировались все средиземноморские военно-морские силы Англии. Пелью взял марсели на гитовы и положил руль к борту. Потом загромыхал канат и «Неустанный» повернулся на якоре.
– Спускайте мою гичку, – скомандовал Пелью. Пелью выбрал для своей шлюпки и ее команды сочетание синего и белого – синие рубахи и белые штаны для матросов, белые шляпы с синими лентами; сама шлюпка была синяя с белым, у весел – синие рукоятки и белые лопасти. Все вместе получалось очень красиво – весла взметнулись, и шлюпка плавно заскользила по воде. Капитан Пелью отправился засвидетельствовать свое почтение адмиралу порта. Вскоре по его возвращении к Хорнблауэру подбежал посыльный.
– Капитан приветствует вас и хотел бы видеть вас в своей каюте.
– Проверь-ка свою совесть, – ухмыльнулся мичман Брэйсгедл. – Что ты такого натворил?
– Хотел бы я знать, – искренне отвечал Хорнблауэр. Вызов к капитану – это всегда повод для волнения. Подходя к каюте, Хорнблауэр нервно сглотнул и, прежде чем постучаться, немного помедлил, собираясь с духом. Однако опасения его оказались напрасны: Пелью сидел за столом и приветливо улыбался.
– А, мистер Хорнблауэр, у меня для вас новость, надеюсь, радостная. Завтра будут лейтенантские экзамены, здесь, на «Санта Барбаре». Я надеюсь, вы к ним готовы?
Хорнблауэр чуть не ответил: «Думаю, что да», но вовремя себя одернул.
– Да, сэр. – Пелью ненавидел уклончивые ответы.
– Что ж, очень хорошо. Доложитесь там в три часа пополудни с характеристиками и журналами.
– Есть, сэр.
Такой короткий разговор о таком важном деле! Пелью назначил Хорнблауэра исполняющим обязанности лейтенанта два месяца тому назад. Завтра экзамен. Если он сдаст, адмирал на следующий же день утвердит назначение, и Хорнблауэр станет лейтенантом с двумя месяцами стажа. Но если он провалится! Это будет означать, что он не достоин лейтенантского чина. Он снова станет мичманом, два месяца стажа пропадут, и до следующих экзаменов его допустят не раньше, чем через полгода. Восемь месяцев стажа – дело огромной важности. Оно может повлиять на всю последующую карьеру.
– Скажите мистеру Болтону, что я разрешаю вам завтра оставить судно. Можете воспользоваться одной из корабельных шлюпок.
– Благодарю вас, сэр.
– Удачи, Хорнблауэр.
В последующие двадцать четыре часа Хорнблауэру нужно было не только перечесть «Краткий курс навигации» Нори и «Полный справочник по судовождению» Кларка, но и добиться, чтоб его парадная форма блестела, как с иголочки. За порцию спиртного уорент-офицерский кок разрешил лейтенантскому вестовому нагреть на камбузе утюг и прогладить шейный платок. Брейсгедл одолжил чистую рубашку, однако критический момент наступил, когда обнаружилось, что весь лейтенантский запас ваксы ссохся в комок. Пришлось двум мичманам растирать его с жиром, а получившаяся смесь, будучи нанесена на хорнблауэровы башмаки с пряжками, решительно отказалась натираться. Лишь упорный труд с применением сперва полинялой лейтенантской обувной щетки, а затем мягкой тряпочки, позволил довести их до приличествующего экзаменам блеска. Что до треуголки – тяжела жизнь треуголки в мичманской каюте, и часть вмятин так и не удалось выправить.
– Снимай ее как можно скорей и держи под мышкой, – посоветовал Брэйсгедл. – Может они не увидят, как ты поднимаешься на мостик.
Все собрались проводить Хорнблауэра, когда тот покидал корабль, со шпагой, в белых бриджах, в башмаках с пряжками, неся под мышкой стопку журналов, а в кармане – характеристики (о трезвости и примерном поведении). Зимний день уже давно перевалил за полдень, когда Хорнблауэр поднялся на борт «Санта Барбары» и доложился вахтенному офицеру.
«Санта Барбара» была плавучей тюрьмой. Захваченная родни в Кадисе, она с 1780 года так и гнила без мачт, на приколе, в мирное время – склад, в военное – тюрьма. На переходных мостиках стояли солдаты в красных мундирах – ружья заряжены, штыки примкнуты. Карронады на полубаке и шканцах были направлены внутрь и наклонены так, чтобы простреливался весь шкафут. Несколько печальных и оборванных заключенных прогуливались по палубе. Поднявшись на борт, Хорнблауэр сразу почувствовал вонь: внизу томились две тысячи заключенных. Он доложился вахтенному офицеру и сообщил цель своего прибытия.
– Кто бы мог догадаться? – сказал вахтенный, пожилой лейтенант с длинными, до плеч, седыми волосами, оглядывая безупречную форму и толстую стопку у Хорнблауэра под мышкой. – Пятнадцать человек вашего брата уже на борту, и – Боже милостивый, вы поглядите только.
Целая флотилия маленьких лодок приближалась к «Санта Барбаре». На каждой было по крайней мере по одному мичману в треугольной шляпе и белых бриджах, на иных четыре-пять.
– Каждый уважающий себя молодой человек в Средиземноморском флоте хочет получить эполет, – сказал лейтенант. – Вот подождите только, экзаменационная комиссия увидит, сколько вас собралось. Ни за что на свете я не хотел бы оказаться на вашем, юноша, месте. Идите на корму и ждите в левой бортовой каюте.
Каюта была полна, и пятнадцать пар глаз уставились на Хорнблауэра. Офицеры в возрасте от восемнадцати до сорока лет, все в парадных формах, все нервничали. Кто-то судорожно листал «Краткий курс» Нори, восстанавливая в памяти сомнительные места. Одна компания передавала из рук в руки бутылку, очевидно для поднятия духа. Следом за Хорнблауэром хлынул поток новоприбывших. Каюта начала заполняться и вскоре была набита битком. Половине из сорока мичманов посчастливилось сесть на палубу, другие остались стоять.
– Сорок лет назад, – произнес кто-то громко, – мой дед шел с Клайвом отомстить за Черную Калькуттскую Яму [11]. Видел бы он, что случится с его отпрыском.
– Выпей! – сказал другой, – и ну их всех к черту!
– Нас здесь сорок, – заметил высокий, худой, ученый на вид офицер, считая по головам. – Сколько сдаст, как вы думаете. Пять?
– А ну их всех к черту, – повторил хмельной голос в углу и затянул: – Прочь от меня, докучные заботы…
Воздух наполнился протяжным свистом боцманских дудок, на палубе зазвучали команды.
– На борт поднялся капитан, – заметил кто-то. Офицер выглянул в дверную щелку.
– Неустрашимый Фостер, – сообщил он.
– Вот уж кто все жилы вытянет, – сказал толстый молодой человек, удобно прислонившийся к переборке. Снова засвистели дудки.
– Харви, из дока, – сообщил наблюдатель. Тут же последовал третий капитан.
– Черный Чарли Хэммонд, – сказал наблюдатель. – У него такой вид, словно он потерял гинею и нашел шестипенсовик.
– Черный Чарли?! – воскликнул кто-то, вскакивая и опрометью бросаясь к двери.– Дайте-ка глянуть! Он самый! По крайней мере, один молодой человек на экзамен не останется. Я и так знаю, что он мне скажет. «Еще шесть месяцев в море, сэр, и как, вы посмели, черт вас дери, явиться на экзамен с такими знаниями». Черный Чарли никогда мне не простит, что я уронил его любимого пуделя с борта тендера в Порт-оф-Спейн. Он тогда был первым на «Пегасе». Прощайте, джентльмены. Кланяйтесь от меня экзаменационной комиссии.
С этими словами молодой человек вышел. Все видели, как он объясняется с вахтенным офицером и подзывает лодку, чтоб вернуться на свой корабль.
– Одним меньше, – сказал ученый офицер. – В чем дело, любезный?
– Комиссия приветствует вас, господа, – сказал посыльный – морской пехотинец, – и приглашает первого молодого джентльмена.
Все смутились – никто не хотел быть первой жертвой.
– Тот, кто ближе к двери, – предложил пожилой помощник штурмана. – Будете добровольцем, сэр?
– Я буду Даниилом, – в отчаянии произнес бывший наблюдатель. – Вспоминайте меня в своих молитвах.
Он пригладил мундир, расправил галстук и вышел. Остальные ждали в полном молчании, нарушаемом лишь редким бульканьем – мичман-забулдыга прикладывался к бутылке. Прошло целых десять минут, пока вернулся кандидат на повышение. Он пытался изобразить улыбку.
– Еще шесть месяцев в море? – спросил кто-то.
– Нет, – последовал неожиданный ответ. – Три! Велели послать следующего. Идите вы.
– Но о чем они вас спрашивали?
– Сначала они попросили меня определить локсодромию… Советую вам не заставлять их ждать. – Человек тридцать офицеров тут же вытащили свои тетради, чтоб перечитать про локсодромию.
– Вы пробыли там десять минут, – сказал ученый офицер, глядя на часы. – Нас сорок, по десять минут на каждого… да они и к полуночи не управятся.
– Они проголодаются, – сказал кто-то.
– И съедят нас с потрохами, – добавил другой.
– Может, они будут допрашивать нас партиями, – предложил третий, – как французские трибуналы.
Слушая их, Хорнблауэр вспоминал о французских аристократах, шутивших у подножия эшафота. Кандидаты уходили и возвращались, одни – подавленные, другие – улыбались. В каюте стало просторнее. Хорнблауэр нашел свободный кусок палубы, сел, вытянул ноги и беспечно вздохнул. Не успел он этого сделать, как понял, что притворяется сам перед собой. Его нервы были на пределе. Наступала зимняя ночь; какой-то добрый самаритянин прислал пару интендантских свечей, слегка осветивших темноту каюты.
– Сдает один из трех, – сказал ученый офицер, вставая. – Как бы мне оказаться третьим.
Ученый офицер вышел, и Хорнблауэр встал – следующая очередь его. Он шагнул в темноту на полупалубу и вдохнул прозрачный свежий воздух. Слабый бриз дул с зюйда, охлажденный снежными вершинами Африканского Атласа. Ни луны, ни звезд не было. Ученый офицер вернулся.
– Быстрей, – сказал он. – Они нервничают. Хорнблауэр прошел мимо часового в кормовую каюту; она была ярко освещена, он заморгал и обо что-то споткнулся. Тут он вспомнил, что не поправил галстук и не проверил, ровно ли висит шпага. Он продолжал растерянно моргать. Три мрачных лица смотрели из-за стола.
– Ну, сэр? – произнес суровый голос. – Доложитесь. У нас нет времени.
– Х-хорнблауэр, сэр. Г-горацио Х-хорнблауэр. Мичман, то есть исполняющий обязанности лейтенанта Его Величества судна «Неустанный».
– Характеристики, пожалуйста,– произнес сидевший справа.
Хорнблауэр протянул капитанам бумаги и ждал, пока они их изучат. Тут неожиданно заговорил сидевший слева:
– Вы идете в крутой бейдевинд левым галсом, мистер Хорнблауэр, лавируя в проливе против штормового норд-оста в двух милях к норду от Дувра. Это понятно?
– Да,сэр.
– Теперь ветер заходит на четыре румба и лобовой порыв застает вас врасплох. Что вы делаете, сэр? Что вы делаете?
Если Хорнблауэр о чем и думал в этот момент, то только о локсодромии. Вопрос в лоб застал его врасплох не хуже ветра в описанной ситуации. Он открыл и снова закрыл рот.
– Вы уже потеряли мачту, – сказал сидевший посредине смуглолицый капитан – Хорнблауэр заключил, что это Черный Чарли Хэммонд. Об этом он мог думать, а вот об экзамене – никак.
– Потеряли мачту, – повторил сидевший слева. Он улыбался, словно Нерон, наслаждающийся предсмертными муками христианина, – а скалы Дувра с подветренной стороны. Вы в затруднительной ситуации, мистер э… Хорнблауэр.
Вот уж действительно. Рот Хорнблауэра открылся и закрылся. В полном отупении он услышал глухой пушечный выстрел где-то неподалеку, но он не обратил внимания. Комиссия тоже ничего не сказала. Через минуту, однако, последовала целая серия выстрелов. Капитаны вскочили на ноги. Без всяких церемоний они выбежали из каюты, сбив с ног часового, Хорнблауэр – за ними. Как только они выскочили на шкафут, в ночное небо взмыла ракета и рассыпалась водопадом красных брызг – тревога! Над водой стоял барабанный бой, на всех кораблях командовали по местам. Возле левого борта, оживленно переговариваясь, толпились оставшиеся кандидаты.
– Смотрите, – сказал кто-то.
В полумиле от них темная вода осветилась желтоватым светом. Свет приближался, и вскоре все увидели объятый пламенем корабль. Он на всех парусах несся прямо к якорной стоянке.
– Брандеры!
– Вахтенный! Сигнальте моей гичке! – заорал Фостер. Цепочка брандеров неслась по ветру, прямо на тесно стоящие корабли. На «Санта Барбаре» поднялась суматоха: матросы и морские пехотинцы высыпали на палубу, капитаны и кандидаты подзывали лодки. Оранжевое пламя осветило воду, раздался рев бортового залпа – какое-то судно палило по брандеру, пытаясь его потопить. Стоит одному из этих пылающих остовов коснуться, пусть на секунду, стоящего на якоре корабля, пламя перекинется на сухую, крашеную древесину, на просмоленный такелаж, на паруса, и уже ничто его не остановит. Для легковоспламеняющихся кораблей, начиненный взрывчатыми веществами, огонь – страшнейшая из морских опасностей.
– Эй, на лодке! – заорал вдруг Хэммонд. – Сюда! Сюда, черт вас раздери!
Его зоркие глаза высмотрели проплывающую мимо лодку с двумя гребцами.
– Давайте сюда, не то стреляю! – подключился Фостер. – Часовой, приготовьтесь стрелять по ним.
При этой угрозе лодчонка развернулась и заскользила к бизань-русленю.
– Сюда, джентльмены, – сказал Хэммонд. Все три капитана бросились к бизань-русленю и попрыгали в лодку. Хорнблауэр прыгнул за ними. Он знал, что у него, как у младшего офицера, шансы раздобыть лодку минимальны, а он обязан добраться до своего судна. После того, как все три капитана доберутся до своих судов, он сможет воспользоваться лодкой и попасть на «Неустанный». Он прыгнул на корму отваливающей лодки, загремел шпагой о планширь и чуть не вышиб дух их капитана Харви. Однако три капитана приняли незваного гостя, ни слова не сказав.
– Гребите к «Неустрашимому», – приказал Фостер.
– Тысяча чертей, я тут старший, – произнес Хэммонд. – Гребите к «Калипсо».
– К «Калипсо», – сказал Харви, берясь за румпель, и повел лодочку по темной воде.
– Быстрей, быстрее же, – говорил Фостер с искаженным страданием лицом. Ничто не сравниться с душевной мукой капитана, лишенного возможности попасть на свой, терпящий бедствие, корабль.
– Вот один из них, – сказал Харви.
Прямо на них несся на всех парусах маленький бриг; они различали отблески огня, и вдруг, прямо на глазах, бушующее пламя объяло весь корабль, как праздничный фейерверк. Огонь полыхнул из бортов, взвился над люками. Сама вода осветилась зловещим красным отблеском. Судно замедлилось и начало тихо поворачиваться.
– Оно идет прямо на якорный канат «Санта Барбары», – сказал Фостер.
– Еще чуть-чуть, и оно прошло бы мимо, – добавил Хэммонд. – Не повезло же беднягам на «Барбаре». Сейчас оно пройдет борт о борт.
Хорнблауэр подумал о двух тысячах испанских и французских пленных, задраенных под палубами тюрьмы.
– Человек у руля мог бы провести его мимо, – сказал Фостер. – Мы должны это сделать!
Тут все завертелось. Харви положил руль на борт.
– Гребите, – сказал он лодочникам. Те по понятной причине не хотели грести к пылающему каркасу.
– Гребите! – сказал Харви.
Он выхватил из ножен шпагу, и лезвие, направленное загребному в горло, зловеще блеснуло красным. Коротко всхлипнув, загребной налег на весло и лодка понеслась.
– Подведите ее к кормовому подзору, – сказал Фостер. – Я на него прыгну.
Хорнблауэр наконец обрел дар речи:
– Позвольте мне, сэр. Я управлюсь.
– Давайте со мной, если хотите, – ответил Фостер. – Тут могут понадобиться двое.
Прозвище «Неустрашимый Фостер» происходило, вероятно, от названия корабля, но подходило по всем статьям. Харви подвел лодку под корму горящего судна; оно снова шло по ветру, прямо на «Санта Барбару».
В этот момент Хорнблауэр оказался ближе всех к бригу. Медлить было нельзя. Он встал на банку и прыгнул, ухватился за что-то и рывком втащил на палубу свое неуклюжее тело. Судно неслось по ветру и пламя отдувало вперед; на самой корме было пока просто очень жарко, но Хорнблауэр слышал рев пламени и треск горящего дерева. Он шагнул к штурвалу и схватил рукоятки. Штурвал был принайтовлен веревочной стройкой. Сбросив ее, Хорнблауэр снова взялся за штурвал и почувствовал, как руль берет воду. Он всем телом налег на штурвал и повернул его. Правый борт брига почти касался правого борта «Санта Барбары». Пламя осветило взволнованную, размахивающую руками толпу на полубаке плавучей тюрьмы.
– Руль на борт, – загремел в ушах Хорнблауэра голос Фостера.
– Есть руль на борт, – отвечал Хорнблауэр. Тут бриг послушался руля, нос его повернулся, столкновения не произошло.
Огромный столб огня поднялся из люка за грот-мачтой, мачта и такелаж вспыхнули, и тут же порыв ветра понес пламя к корме. Какой-то инстинкт подсказал Хорнблауэру, не выпуская штурвал, другой рукой схватить шейный платок и закрыть им лицо. Пламя на мгновение закружилось вокруг и спало. Но промедление оказалось опасным, бриг продолжал поворачиваться, и теперь его корма грозила врезаться в нос «Санта Барбары». Хорнблауэр в отчаянии крутил штурвал в другую сторону. Пламя отогнало Фостера к гакаборту, теперь он вернулся.
– Руль круто под ветер!
Бриг уже послушался. Его правый борт слегка задел шкафут «Санта Барбары» и скользнул мимо.
– Прямо руль! – крикнул Форстер.
Брандер прошел в двух-трех ярдах от борта «Санта Барбары». По шкафуту, держась наравне с бригом, бежали люди. Минуя плавучую тюрьму, Хорнблауэр краем глаза видел другую группу людей: на шканцах стояли матросы с пожарным деревом, готовые оттолкнуть брандер. Наконец «Санта Барбара» осталась позади.
– «Отважный» с правого борта, – сказал Форстер. – Не заденьте.
– Есть, сэр.
Жар был чудовищный, непонятно, как вообще можно было дышать. Лицо и руки Хорнблауэра обжигало горячим воздухом. Обе мачты высились огненными столпами.
– Один румб вправо, – сказал Форстер. – Мы посадим его на мель у нейтральной земли.
– Есть один румб вправо, – отвечал Хорнблауэр. Его захлестнула волна сильнейшего возбуждения, даже восторга; рев огня пьянил его, страха не было совсем. Тут палуба вспыхнула чуть не в ярде от штурвала. Пламя вырвалось из разошедшихся палубных пазов, жар стал невыносимым, пазы раскрывались все дальше, пламя быстро бежало по корме. Хорнблауэр потянулся за стропкой, чтоб принайтовить штурвал, но тот свободно завертелся под рукой – перегорели тросы рулевого привода. Тотчас палуба под ногами вздыбилась и полыхнула огнем. Хорнблауэр отскочил к гакаборту. Фостер был здесь.
– Перегорели тросы рулевого привода, сэр, – доложил Хорнблауэр.
Кругом бушевало пламя. Рукав его сюртука обуглился.
– Прыгайте! – сказал Фостер.
Хорнблауэр почувствовал, что Фостер толкает его. Все было как во сне. Он перелез через гакаборт, прыгнул, в воздухе от страха захватило дух, но ужаснее всего было прикосновение холодной воды. Волны сомкнулись над ним, и он в панике рванулся к поверхности. Было холодно – Средиземное море в декабре холодное. Какое-то время остававшийся в одежде воздух поддерживал его, несмотря на вес шпаги. Глаза, ослепленные огнем, ничего не видели в темноте. Кто-то барахтался рядом.
– Они идут за нами на лодке и сейчас подберут, – послышался голос Фостера, – Вы плавать умеете?
– Да, сэр. Не очень хорошо.
– Я тоже, – сказал Фостер, потом закричал. – Эй! Эй! Хэммонд! Харви!
Крича, он попытался выпрыгнуть из воды, плюхнулся обратно, снова попытался выпрыгнуть, снова плюхнулся; вода заливала ему рот, не давая закончить слово. Даже слабея в схватке с водой, Хорнблауэр не терял способности думать – так уж странно был устроен его мозг – и отметил про себя, что даже капитан с большим стажем в конечном счете, оказывается, простой смертный. Хорнблауэр попытался отцепить шпагу, не преуспел, а только погрузился глубже и с большим трудом вынырнул; со второй попытки он наполовину вытащил шпагу из ножен, дальше она выскользнула сама, однако ему стало не намного легче.
Тут Хорнблауэр услышал плеск весел и громкие голоса, увидел темный силуэт приближающейся лодки и испустил отчаянный крик. Через секунду лодка нависла над ним, и Хорнблауэр судорожно вцепился в планширь.
Фостера втащили через корму. Даже зная, что его дело – не шевелиться и не пытаться самому влезть в лодку, Хорнблауэр должен был собрать всю свою волю, чтоб тихо висеть за бортом и ждать своей очереди. Он одновременно презирал себя и с интересом анализировал этот необоримый страх. Для того, чтоб люди в лодке смогли подвести его к корме, надо было ослабить смертельную хватку, которой он вцепился в планширь, а для этого потребовалось серьезное и сознательное напряжение воли. Его втащили внутрь и он, на грани обморока, рухнул лицом вниз на дно лодки. Кто-то заговорил, и по коже Хорнблауэра побежали мурашки, ослабшие мускулы напряглись: слова были испанские, по крайней мере – на чужом языке, похожем на испанский.
Кто-то отвечал на том же языке. Хорнблауэр попытался выпрямиться, но чья-то рука легла ему на плечо. Он перекатился на спину, и привыкшими к темноте глазами различил три смуглых черноусых лица. Эти люди – не из Гибралтара. Через мгновение его осенило – это команда одного из брандеров, они провели судно за мол, подожгли, и теперь уходили на лодке. Фостер сидел на дне, согнувшись пополам. Подняв лицо от колен, он огляделся по сторонам.
– Кто это? – спросил он слабо. Схватка с морем вымотала его не меньше Хорнблауэра.
– Я полагаю, сэр, это команда испанского брандера, – сказал Хорнблауэр. – Мы в плену.
– Вот оно что!
Мысль эта вдохнула в него силы, как только что случилось с Хорнблауэром. Фостер попытался встать, но рулевой-испанец, доложив руку на плечо, пригнул его обратно. Фостер попытался скинуть руку и испустил слабый крик, но рулевой шутить не собирался. С быстротой молнии он выхватил из-за пояса нож. Свет брандера, безобидно догоравшего на мели, отразился на лезвии, и Фостер прекратил сопротивление. Несмотря на свое прозвище, Неустрашимый Фостер понимал, когда надо проявить благоразумие.
– Куда мы движемся? – шепотом, чтоб не раздражать хозяев, спросил он у Хорнблауэра.
– На север, сэр. Вероятно они хотят высадиться на нейтральной земле и там перейти границу.
– Это для них лучше всего, – согласился Фостер. Он неловко повернул голову, оглядываясь на гавань.
– Два других судна догорают вон там, – сказал он. – Мне помнится, их было всего три.
– Я видел три, сэр.
– Значит все обошлось благополучно. Но какое смелое предприятие. Кто бы мог подумать, что доны на такое решатся?
– Возможно, они узнали про брандеры от нас, – предположил Хорнблауэр.
– Вы думаете, мы «тот самый повернули маховик, что, приводил в движение огниво»?
– Возможно, сэр.
Какой же ледяной выдержкой надо было обладать, чтобы цитировать стихи и обсуждать военно-морскую диспозицию, следуя в испанский плен под угрозой обнаженной стали. Ледяной в данном случае может быть понято и буквально – Хорнблауэр весь дрожал в мокрой одежде под пронизывающим ночным ветром. После всех волнений этого дня он ощущал себя слабым и разбитым.
– Эй, на лодке! – раздалось над водой: в ночи возник темный силуэт. Испанец, сидевший на корме, резко повернул румпель, направляя лодку в противоположную сторону. Гребцы с удвоенной силой налегли на весла.
– Караульная шлюпка, – сказал Фостер, но осекся, вновь увидев лезвие ножа.
Конечно, с северного края стоянки должна нести дозор караульная шлюпка; они могли бы об этом подумать.
– Эй, на лодке! – послышался новый окрик. – Суши весла, не то стреляю.
Испанцы не отвечали, и через секунду последовала вспышка и звук ружейного выстрела. Пули они не слышали, но выстрел всполошит флот, к которому они сейчас двигались. Однако испанцы не собирались сдаваться. Они отчаянно гребли.
– Эй, на лодке!
Это кричали уже с другой лодки, впереди. Испанцы в отчаянии опустили весла, но окрик рулевого заставилихвновь приняться за работу. Хорнблауэр видел вторую лодку – она была прямо перед ними – и слышал новый окрик с нее. По команде рулевого-испанца загребной налег на весло, лодка развернулась; новая команда, и оба гребца рванули на себя весла. Лодка пошла на таран. Если им удастся опрокинуть находящуюся на пути шлюпку, второй лодке придется задержаться, чтоб подобрать товарищей; тогда испанцы успеют уйти.
Все смешалось, каждый, казалось, орал что есть мочи. Лодки с треском столкнулись, нос испанской лодки прошел по английской шлюпке, но опрокинуть ее не удалось. Кто-то выстрелил, потом караульная шлюпка оказалась рядом, команда попрыгала к испанцам. Кто-то навалился на Хорнблауэра и принялся его душить. Хорнблауэр услышал протестующие, крики Фостера, через мгновение нападавший ослабил хватку, и Хорнблауэр услышал, как мичман караульной шлюпки извиняется за грубое обращение с капитаном Королевского Флота. Кто-то открыл лодочный фонарь, и в его свете появился Фостер, грязный и оборванный. Фонарь осветил молчащих пленников.