Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Фредерик Форсайт
Кобра
Посвящается Джастин и всем молодым агентам, британским и американским, кто с огромным риском для жизни ведет тайную войну с наркотиками.
Часть 1
Кольца
Глава 01
Мальчишка умирал в полном одиночестве. И никто об этом не знал, потому что ни одному человеку на всем свете не было до парня дела. Он лежал на зловонной подстилке в углу грязной комнаты заброшенного многоквартирного дома в Анакостии, том районе Вашингтона, которым не гордятся власти и который не показывают туристам, и даже не подозревал, что его смерть развяжет войну. Но даже если бы он и услышал об этом, все равно ничего не понял бы и никак к этому не отнесся. Потому что парень был наркоманом, и наркотики сначала уничтожили его сознание, а теперь убили и его самого.
Ужин в Белом доме в конце лета по меркам президентского гостеприимства был скромным. Всего двадцать гостей – десять супружеских пар – сидели с коктейлями в гостиной, и из них восемнадцать человек были в восторге от того, что находились здесь.
Девять гостей были ответственными сотрудниками Ассоциации ветеранов ВС, общенациональной организации, которая заботилась о благополучии тех, кто в прошлом носил военную форму. За девять предшествующих 2010 году лет появилось огромное количество мужчин и некоторое число женщин, вернувшихся из Ирака, Афганистана и других стран, где принимали участие в военных действиях, ранеными, искалеченными, травмированными. И вот сейчас президент как верховный главнокомандующий выражал свою благодарность девяти гостям из АВ за то, что организация смогла сделать для этих людей. Сотрудников ассоциации вместе с супругами пригласили поужинать там, где когда‑то трапезничал сам легендарный Авраам Линкольн. Предварительно первая леди лично провела их с экскурсией по Белому дому, после чего усадила за стол, и теперь они под бдительным оком мажордома ждали, когда начнут разливать суп. Поэтому, когда официантка вдруг расплакалась, произошло некоторое замешательство.
Она не издала ни звука, но супница у нее в руках задрожала. Стол был круглый, и первая леди находилась как раз напротив. Подняв взгляд от гостя, которого обслуживали, она увидела слезы, беззвучно текущие по щекам уже не очень молодой женщины.
Мажордом, от взгляда которого не укрывалось ничего такого, что могло бы побеспокоить президента, проследил за ее взглядом и бесшумно, но быстро двинулся вокруг стола. Он выразительно кивнул стоящему рядом официанту, показывая, чтобы тот забрал супницу до того, как произойдет катастрофа, а сам повел женщину через вращающиеся двери на кухню. Когда они скрылись, первая леди вытерла салфеткой губы, пробормотала извинение генералу в отставке, сидящему слева от нее, поднялась из‑за стола и последовала за ними.
Официантка сидела на кухне. Плечи у нее тряслись, и она повторяла: «Извините, извините». Выражение лица мажордома говорило о том, что он не в настроении прощать такое. Подобные нервные срывы в присутствии главы законодательной власти недопустимы.
Первая леди знаком показала ему возвращаться в зал и следить за обедом. После чего склонилась к плачущей женщине, которая, не переставая извиняться, поспешно промокнула глаза краем фартука.
В ответ на пару ласковых вопросов официантка Мэйбл объяснила причину своего необычного срыва. Полиция только что обнаружила тело ее единственного внука, которого она воспитывала с тех пор, как его отец умер девять лет назад.
Убитой горем женщине назвали причину смерти, установленную при вскрытии, и сообщили, что труп внука находится в городском морге.
Так что весь обед первая леди Соединенных Штатов просидела в углу кухни, успокаивая плачущую официантку, в то время как в нескольких шагах от них ведущие деятели АВ вели высокопарные разговоры за супом с гренками.
Только когда президент два часа спустя снял в своих личных покоях смокинг, он задал очевидный вопрос.
Через пять часов после этого в темноте спальни, освещенной лишь тонкой полоской света, пробивающейся сквозь щель в шторах, которыми были завешаны пуленепробиваемые окна, первая леди заметила, что лежащий рядом с ней мужчина не спит.
В воспитании президента большое участие принимала его бабушка. Их отношения навсегда остались в памяти мальчика. Так что, несмотря на привычку вставать рано, он сейчас не мог заснуть. Лежал в темноте и размышлял.
Президент уже решил, что умерший пятнадцатилетний мальчишка, кем бы он ни был, упокоится не в безымянной могиле для нищих, а на приличном кладбище. Однако его беспокоила причина смерти полного сил подростка из бедной, но порядочной семьи.
В три часа ночи президент спустил свои длинные худые ноги с кровати и потянулся за халатом. Рядом послышалось сонное: «Ты куда?»
– Я ненадолго, – ответил президент, завязывая пояс и шлепая босиком в соседнюю комнату.
Когда он снял трубку, ответа пришлось ждать всего две секунды. Если дежурному оператору и хотелось спать в этот ночной час, она этого никак не показала. Ее ответ был бодрым и жизнерадостным.
– Да, господин президент?
Лампочка на консоли сообщила ей, кто звонит.
Даже после трех лет, проведенных в этом примечательном здании, выходцу из бедного района Чикаго приходилось напоминать себе, что он может получить все, что только ему заблагорассудится, в любое время дня и ночи.
– Вы не могли бы разыскать директора УБН, у него дома или где он сейчас? – смущенно попросил президент.
Оператор не выразила никакого удивления. Когда ты «тот самый» человек, даже если тебе захочется просто обменяться любезностями с президентом Монголии, это может быть устроено.
– Я тотчас же с ним свяжусь, – ответила девушка, сидевшая в центре связи.
Она быстро застучала по клавишам компьютера. Крохотные микросхемы сделали свое дело, и на экране высветилось имя. Запрос личного номера телефона выдал десять цифр. Этот телефон был установлен в симпатичном особняке в Джорджтауне. После десятого звонка ответил бесцветный голос.
– Сэр, соединяю вас с президентом, – сказала оператор.
Государственный чиновник средних лет тотчас же проснулся. После чего оператор переключила главу федерального ведомства, официально известного как Управление по борьбе с наркотиками, на линию в кабинет наверху. О чем говорили президент и директор УБН, она не слушала. Загоревшаяся лампочка сообщит ей, что разговор закончился, и тогда она отключит связь.
– Прошу прощения за то, что беспокою вас в столь поздний час, – начал президент. Его тотчас же заверили в том, что все в порядке. – Мне нужна кое‑какая информация, быть может, совет. Вы не могли бы встретиться со мной сегодня утром, в девять часов, в Западном крыле?
Лишь правила вежливости превратили это в вопрос. Президенты не спрашивают, они отдают распоряжения. Директор УБН заверил первое лицо государства в том, что ровно в девять утра будет в Овальном кабинете. Положив трубку, президент отправился в постель. Наконец ему удалось заснуть.
В особняке из красного кирпича в Джорджтауне в спальне продолжал гореть свет. Директор УБН спросил ничего не понимающую спросонья даму в бигуди, какого черта все это значит? Государственным служащим, которых в три часа ночи будит высшее начальство, притом лично, не остается ничего другого, кроме как гадать, где они ошиблись. Причем, скорее всего, по‑крупному. Директор УБН больше не лег спать, а отправился на кухню варить кофе и ломать голову по поводу того, что же все‑таки случилось.
А на противоположном берегу Атлантики уже светало. На унылых серых волнах, поливаемых дождем, к северу от немецкого порта Куксхафен качалось судно «Сан-Кристобаль». Капитан Хосе-Мария Варгас стоял у штурвала, а лоцман давал ему указания. Они говорили на английском, едином языке для воздуха и моря. Сделав поворот, «Сан-Кристобаль» вошел на внешний рейд эстуария Эльбы. Через шестьдесят миль он окажется в Гамбурге, крупнейшем речном порту Европы.
При водоизмещении тридцать тысяч тонн «Сан-Кристобаль» был торговым судном общего назначения, бороздившим моря под панамским флагом. Перед мостиком, на котором стояли капитан и лоцман, всматриваясь в туман в поисках бакенов, обозначающих фарватер, тянулись ряды стальных контейнеров.
Они стояли в восемь «этажей» в трюме и в четыре на палубе. В каждом ряду от носа до мостика помещалось по четырнадцать контейнеров, а ширина судна позволяла ставить контейнеры в восемь рядов.
Из судовых бумаг следовало, и совершенно справедливо, что «Сан-Кристобаль» начал свое плавание в венесуэльском порту Маракаибо; оттуда он продолжил путь на восток, где пополнил свой груз еще восемьюдесятью контейнерами бананов в Парамарибо, столице и единственном порту Суринама. Но вот чего в бумагах не было, так это того, что из новых контейнеров один был особенным, поскольку помимо бананов содержал еще один товар.
Этот товар прилетел на усталом старом транспортном самолете, купленном за очень небольшие деньги, из уединенного поместья в глухом районе Колумбии, через воздушное пространство Венесуэлы и Гайаны, и приземлился на такой же уединенной банановой плантации в Суринаме.
Груз, доставленный на этом самолете, был уложен, брикет к брикету, в самом дальнем углу стального контейнера. Брикеты были плотно утрамбованы от одной боковой стенки до другой, от пола до потолка. После того как они были уложены в семь слоев в глубину, в контейнер была вварена фальшивая задняя стенка. Лишь после этого контейнер был заполнен твердыми, зелеными, незрелыми бананами, которым предстояло оставаться в холоде, но не замороженными до самой Европы.
Грузовики-контейнеровозы с ревом проехали по джунглям до побережья, доставляя экспортный товар. «Сан-Кристобаль» принял контейнеры на борт, разместил их на палубе и вышел в море, взяв курс на Европу.
Капитан Варгас, безукоризненно честный моряк, понятия не имеющий о дополнительном грузе на своем судне, уже бывал в гамбургском порту, но не переставал восторгаться его размерами и эффективностью. Старый ганзейский порт представлял собой не один, а целых два города. В одном городе вокруг Внешнего и Внутреннего каналов Альстер, как им и положено, жили люди, но имелся еще один город, в котором находится крупнейший на континенте центр разгрузки морских контейнеров.
Ежегодно в порт Гамбурга заходит около тринадцати тысяч кораблей, которые встают у трехсот двадцати причалов и выгружают и загружают сто сорок миллионов тонн всевозможных грузов. Один только контейнерный порт имеет четыре терминала, и «Сан-Кристобаль» направили в Альтенвердер.
Пока судно на скорости пять узлов проходило мимо Гамбурга, следуя вдоль западного берега, капитану и лоцману подали на мостик крепкий колумбийский кофе. Немецкий моряк, понюхав напиток, одобрительно покачал головой. Дождь прекратился, сквозь тучи пробилось солнце, команда начала готовиться к увольнению на берег.
Было уже около полудня, когда «Сан-Кристобаль» плавно подошел к выделенному причалу, и почти сразу же один из пятнадцати портальных кранов Альтенвердера выдвинулся вперед и принялся сгружать контейнеры на пристань.
Капитан Варгас попрощался с лоцманом, и тот, поскольку у него закончилась смена, отправился к себе домой в Альтону. Судно заглушило двигатели, все системы жизнеобеспечения были подключены к резервному источнику питания, и моряки, захватив паспорта, сошли на берег и отправились в бары Репербана. На «Сан-Кристобале» воцарилась тишина. Капитан Варгас, для которого судно было и работой, и домом, любил такие минуты.
Он не мог знать, что в четвертом ряду от мостика, на втором сверху уровне, в третьем ряду считая от правого борта находился контейнер с необычной маленькой эмблемой на боку. Для того чтобы ее разглядеть, нужно было хорошенько присмотреться, поскольку контейнеры покрыты всевозможными царапинами, пятнами, идентификационными кодами и фамилиями владельцев. В данном случае эмблема имела вид двух концентрических окружностей, одна внутри другой, а в меньшую был вписан мальтийский крест. Это был тайный знак «Эрмандада», Братства, преступной организации, стоящей за девяноста процентами колумбийского кокаина. А на пристани ждала ровно одна пара глаз, готовая узнать эмблему.
Кран поднимал контейнеры с палубы и переносил их к суетящейся армии управляемых компьютером колесных погрузчиков. Эти погрузчики, подчиняясь командам из высокой башни над причалом, перевозили контейнеры от крана к складу. И тут один сотрудник порта, незаметно проходя мимо снующих погрузчиков, заметил эмблему с двумя концентрическими окружностями. Достав сотовый телефон, он сделал один звонок и поспешил обратно в свой кабинет. За много миль от порта грузовик-контейнеровоз покатил в сторону Гамбурга.
Как раз в это время директора УБН проводили в Овальный кабинет.
Чиновник уже бывал здесь несколько раз, но массивный старинный письменный стол, флаги на стенах и государственная печать не переставали его поражать. Директор УБН восхищался властью, а это место было буквально пропитано властью.
Президент, сделав зарядку, приняв душ, позавтракав и буднично одевшись, пребывал в хорошем настроении. Пригласив гостя сесть на диван, он устроился напротив.
– Кокаин, – начал президент. – Я хочу знать все о кокаине. У вас должен быть огромный материал на эту тему.
– Целые горы материала, господин президент. Дела толщиной в несколько футов, если сложить все папки одна на другую.
– Это уже слишком, – усмехнулся президент. – Мне достаточно всего десяти тысяч слов. Не бесчисленные страницы статистик. Только факты. И общий анализ. Что это такое, откуда это берется (как будто я не знаю), кто это изготавливает, кто переправляет, кто покупает, кто использует, сколько это стоит, куда идет прибыль, кому это выгодно, кто в проигрыше, что нам делать по этому поводу.
– Только кокаин, господин президент? Больше вас ничего не интересует? Героин, «ангельская пыль», фенилциклидин, метамфетамин, вездесущая марихуана?
– Только кокаин. Материал будет предназначаться лично для меня. Я хочу знать основные факты.
– Я прикажу подготовить новый доклад, сэр. Десять тысяч слов. Понятный язык. Совершенно секретно. Через шесть дней, господин президент?
Верховный главнокомандующий встал, улыбнулся, протянул руку. Встреча была окончена. Дверь уже открылась.
– Я знал, что могу на вас рассчитывать. Доклад должен быть у меня через три дня.
«Краун» директора УБН ждал на стоянке. По команде водитель подогнал машину к крыльцу Западного крыла. Через сорок минут директор УБН уже был на противоположном берегу Потомака в Арлингтоне, в своем кабинете на последнем этаже в здании по адресу дом 700, Арми-Нейви-драйв.
Он поручил задание главе оперативного отдела Бобу Берригану. Его помощник, сделавший карьеру не в кабинете, а на оперативной работе, угрюмо кивнул и пробормотал:
– Через три дня?
Директор кивнул.
– Не ешь, не спи. Живи на одном только кофе. И, Боб, не приукрашивай. Выдай все так, как есть на самом деле. Быть может, нас ждет солидная прибавка к бюджету.
Бывший оперативник прошел к себе в кабинет и попросил своего пресс-секретаря на ближайшие три дня отменить все встречи, интервью и заседания. «Вот они, канцелярские крысы, – подумал он. – Передать дело другому, попросить сделать невозможное, отправиться на ужин и ждать денег».
К заходу солнца весь груз «Сан-Кристобаля» был уже на берегу, однако оставался на территории порта. Грузовики толкались у трех мостов, по которым им проходилось проезжать, чтобы забрать импортный товар. В длинной очереди, вытянувшейся вдоль канала Нидернфельде, ждал и грузовик из Дармштадта, за рулем которого сидел смуглый водитель. По документам он значился гражданином Германии турецкого происхождения, представителем крупнейшей национальной диаспоры. Но в документах не было ни слова о том, что он принадлежал к турецкой мафии.
Водитель знал, что как только его грузовик окажется на территории порта, дальше никаких заминок не будет. Растаможивание определенного контейнера из Суринама пройдет без проблем.
Такое огромное количество грузов попадает в Европу через гамбургский порт, что придирчивое изучение каждого контейнера просто физически невозможно. Германская таможенная служба ЦКА делает все, что в ее силах. Приблизительно пять процентов ввозимых грузов проходит тщательный досмотр. В некоторых случаях партия товара выбирается наугад, но в основном это делается по наводке, из‑за несоответствия характера груза и порта отправки (бананы не привозят из Мавритании) или просто вследствие неправильно оформленных документов.
В ходе проверки могут быть вскрыты пломбы, которыми опечатан контейнер, могут быть измерены его размеры на предмет наличия тайников, в собственной лаборатории проводятся химические анализы, к работе привлекаются служебные собаки, контейнер просвечивается рентгеновскими лучами. За один день рентгенографии подвергается в среднем около двухсот пятидесяти контейнеров. Однако у этого контейнера с бананами таких проблем не должно было быть.
Этот контейнер не отправили в овощехранилище, поскольку по документам ему предстояло немедленно покинуть порт, так что тащить его в холодильник не имело смысла. На гамбургской таможне разрешение выдается электронной системой АТЛАС. Кто‑то ввел в компьютер ЦКА двадцатиодноразрядный регистрационный номер груза, и разрешение было получено еще до того, как «Сан-Кристобаль» покинул устье Эльбы.
К тому времени как грузовик с водителем-турком наконец дополз до начала очереди у ворот порта, все необходимые документы на отгрузку контейнера уже были получены. Водитель предъявил их сотруднику ЦКА в будке у ворот, тот ввел в компьютер данные о поставке небольшой партии бананов скромной торговой компании из Дармштадта и кивком показал, что можно ехать. Через тридцать минут водитель-турок уже вернулся на разветвленную сеть немецких автобанов.
Позади него ехала целая тонна чистого колумбийского кокаина. Перед тем как попасть к конечному потребителю, кокаин будет «разбавлен» в шесть-семь раз по сравнению с первоначальным объемом такими химическими веществами, как бензокаин, креатин, эфедрин или даже кетамин, транквилизатор, применяющийся для ухода за лошадьми. Все это делается для того, чтобы убедить потребителя, что он получит больший кайф, чем если бы просто вдохнул носом аналогичную дозу чистого наркотика. Еще больше увеличить объем можно с помощью таких безобидных белых порошков, как пищевая сода и сахарная пудра.
Каждый килограмм, тысяча граммов, распухнет до семи тысяч, а поскольку «нюхачи» выкладывают до десяти американских долларов за грамм, в итоге каждый килограмм чистого кокаина принесет семьдесят тысяч долларов. За спиной у водителя таких килограммов была тысяча, и рыночная их стоимость составляла семьдесят миллионов долларов. Поскольку исходная «паста» закупалась у колумбийских крестьян по тысяче долларов за килограмм, разницы хватало на аренду транспортного самолета до Суринама, на щедрый гонорар владельцам банановых плантаций и на мизерную стоимость фрахта «Сан-Кристобаля», и еще пятьдесят тысяч долларов сливались на счет в банке на Каймановых островах, открытый на имя продажного таможенного чиновника в Гамбурге.
Европейские гангстеры возьмут на себя задачу измельчения твердых брикетов в похожий на тальк порошок, добавления примесей с целью увеличения объема и розничной продажи потребителям. Но если накладные расходы на переправку товара из джунглей в гамбургский порт составляли пять процентов и еще пять процентов уходило на накладные расходы в Европе, оставалась прибыль в девяносто процентов, которую делили между собой колумбийский наркокартель и преступные группировки Европы и Соединенных Штатов.
Американскому президенту предстояло узнать все это из отчета Берригана, который лег к нему на стол через три дня, как и было обещано.
В то время как президент читал отчет после ужина, еще две тонны чистого колумбийского кокаина в кузове пикапа тайно пересекли границу штата Техас неподалеку от маленького городка Нуэво-Ларедо и исчезли на бескрайних просторах Америки.
Уважаемый господин президент!
Мне выпала честь представить вам доклад обо всем, что связано с производством, распространением и употреблением кокаина.
ИСХОДНОЕ СЫРЬЕ: кокаин получается исключительно из коки, неказистого кустарника, с незапамятных времен произрастающего в джунглях в горах северо-западной части Южной Америки.
Местные жители испокон веку жевали листья коки, обнаружив, что это помогает заглушить постоянное чувство голода и улучшить настроение. Кока редко цветет и дает плоды; отвердевшие ствол и ветви растения не содержат наркотик, он находится только в листьях.
Но даже так кокаин составляет значительно меньше одного весового процента лиственной массы. Требуется 375 килограммов свежих листьев коки – достаточно, чтобы заполнить кузов пикапа, – для производства 2,5 килограммов пасты коки, промежуточного сырья, из которого в свою очередь получается один килограмм чистого кокаина в форме белого порошка.
ГЕОГРАФИЯ: в настоящий момент приблизительно 10 процентов мирового производства кокаина приходится на Боливию, 29 процентов на Перу и 61 процент на Колумбию.
Однако колумбийские банды полностью забирают продукцию мелких производителей еще на этапе производства пасты, перерабатывают ее и выдают практически сто процентов готового наркотика.
ХИМИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ: для превращения свежих листьев коки в готовый продукт требуется всего два химических процесса, и оба они являются дешевыми. Вот почему, учитывая отчаянную нищету крестьян, которые выращивают по сути дела неприхотливый сорняк, искоренить посадки коки пока что никак не удается.
Собранные листья насыпаются в старую бочку и заливаются кислотой – подойдет дешевая серная кислота из автомобильных аккумуляторов, – которая растворяет кокаин. Затем размокшие листья вытаскиваются и выбрасываются, после чего остается что‑то вроде густого бурого бульона. Раствор разбавляется спиртом или даже керосином, что приводит к выпадению в осадок алкалоидов.
Осадок снимается и обрабатывается такой сильной щелочью, как углекислый натрий. В результате получается пенистая белесая слизь, которая называется «пастой». Паста является основным объектом торговли наркотиками в Южной Америке. Именно ее покупают у крестьян гангстеры. Приблизительно 150 килограммов листьев дает 1 килограмм пасты. Все химические реактивы являются дешевыми и доступными, а готовый продукт легко транспортировать от плантаций к месту дальнейшей переработки.
ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПЕРЕРАБОТКА: в тайных лабораториях, как правило, спрятанных в глухих джунглях, паста превращается в белоснежный порошкообразный гидрохлорид кокаина (полное название) посредством добавления таких химических реактивов, как соляная кислота, марганцово-кислый калий, ацетон, эфир, аммиак, углекислый кальций, углекислый натрий, серная кислота и снова керосин. Затем раствор «восстанавливается», осадок высушивается, и получается белый порошок. Все химические реактивы являются дешевыми, а поскольку они применяются во многих легальных видах деятельности, они также доступны.
СТОИМОСТЬ: крестьянин, выращивающий коку, или «кокалеро», работая круглый год как вол, собирает со своей делянки до шести урожаев в год; каждый урожай дает ему по 125 килограммов свежих листьев. Итого он выращивает в год 750 килограммов листьев коки, что позволяет получить пять килограммов пасты. За вычетом накладных расходов кокалеро зарабатывает около 5000 долларов в год. Даже после переработки в порошок за килограмм кокаина можно выручить около 4000 долларов.
ПРИБЫЛЬ: таким прибыльным не является ни одно производство в мире. Стоимость одного килограмма «чистого» колумбийского кокаина возрастает с 4000 долларов до 60 000–70 000 долларов, преодолев три тысячи миль от побережья Колумбии до США или пять тысяч миль до Европы. И это еще не предел. Этот килограмм, перед тем как попасть к конечному потребителю, будет разбавлен в шесть-семь раз по весу и объему, нисколько не потеряв в цене за грамм. В конечном счете потребителю придется выложить розничному торговцу около 70 000 долларов за килограмм кокаина, который покидал побережье Колумбии, имея стоимость всего 4000 долларов.
РЕЗУЛЬТАТЫ: такая высокая норма прибыли гарантирует то, что крупные игроки могут позволить себе новейшие технологии, оборудование, оружие и научные разработки. Они могут нанимать ученых мирового уровня, подкупать государственных чиновников – в некоторых случаях вплоть до президентов суверенных государств. При этом у них буквально нет отбоя от желающих помочь с транспортировкой и распространением продукции в обмен на кусок прибыли. И сколько бы простых «ишаков» ни отправлялось за решетку, всегда найдутся тысячи отчаявшихся глупцов, готовых пойти на риск.
СТРУКТУРЫ: после убийства Пабло Эскобара, главы Медельинского картеля, и отхода от дел братьев Очоа из Кали колумбийские гангстеры разделились на сотню мелких картелей. Однако в последние три года образовался новый гигантский картель, объединивший их под своим господством.
Двое независимых игроков, пытавшихся удержать свои позиции, были обнаружены убитыми, причем перед смертью их подвергли изощренным пыткам; после этого сопротивление новым объединителям прекратилось. Мега-картель именует себя «Эрмандадом», Братством, и действует как крупная промышленная корпорация, которая к тому же имеет в своем распоряжении личную армию, защищающую ее собственность, а также карательный отряд для поддержания внутренней дисциплины.
Ужин в Белом доме в конце лета по меркам президентского гостеприимства был скромным. Всего двадцать гостей – десять супружеских пар – сидели с коктейлями в гостиной, и из них восемнадцать человек были в восторге от того, что находились здесь.
Девять гостей были ответственными сотрудниками Ассоциации ветеранов ВС, общенациональной организации, которая заботилась о благополучии тех, кто в прошлом носил военную форму. За девять предшествующих 2010 году лет появилось огромное количество мужчин и некоторое число женщин, вернувшихся из Ирака, Афганистана и других стран, где принимали участие в военных действиях, ранеными, искалеченными, травмированными. И вот сейчас президент как верховный главнокомандующий выражал свою благодарность девяти гостям из АВ за то, что организация смогла сделать для этих людей. Сотрудников ассоциации вместе с супругами пригласили поужинать там, где когда‑то трапезничал сам легендарный Авраам Линкольн. Предварительно первая леди лично провела их с экскурсией по Белому дому, после чего усадила за стол, и теперь они под бдительным оком мажордома ждали, когда начнут разливать суп. Поэтому, когда официантка вдруг расплакалась, произошло некоторое замешательство.
Она не издала ни звука, но супница у нее в руках задрожала. Стол был круглый, и первая леди находилась как раз напротив. Подняв взгляд от гостя, которого обслуживали, она увидела слезы, беззвучно текущие по щекам уже не очень молодой женщины.
Мажордом, от взгляда которого не укрывалось ничего такого, что могло бы побеспокоить президента, проследил за ее взглядом и бесшумно, но быстро двинулся вокруг стола. Он выразительно кивнул стоящему рядом официанту, показывая, чтобы тот забрал супницу до того, как произойдет катастрофа, а сам повел женщину через вращающиеся двери на кухню. Когда они скрылись, первая леди вытерла салфеткой губы, пробормотала извинение генералу в отставке, сидящему слева от нее, поднялась из‑за стола и последовала за ними.
Официантка сидела на кухне. Плечи у нее тряслись, и она повторяла: «Извините, извините». Выражение лица мажордома говорило о том, что он не в настроении прощать такое. Подобные нервные срывы в присутствии главы законодательной власти недопустимы.
Первая леди знаком показала ему возвращаться в зал и следить за обедом. После чего склонилась к плачущей женщине, которая, не переставая извиняться, поспешно промокнула глаза краем фартука.
В ответ на пару ласковых вопросов официантка Мэйбл объяснила причину своего необычного срыва. Полиция только что обнаружила тело ее единственного внука, которого она воспитывала с тех пор, как его отец умер девять лет назад.
Убитой горем женщине назвали причину смерти, установленную при вскрытии, и сообщили, что труп внука находится в городском морге.
Так что весь обед первая леди Соединенных Штатов просидела в углу кухни, успокаивая плачущую официантку, в то время как в нескольких шагах от них ведущие деятели АВ вели высокопарные разговоры за супом с гренками.
Только когда президент два часа спустя снял в своих личных покоях смокинг, он задал очевидный вопрос.
Через пять часов после этого в темноте спальни, освещенной лишь тонкой полоской света, пробивающейся сквозь щель в шторах, которыми были завешаны пуленепробиваемые окна, первая леди заметила, что лежащий рядом с ней мужчина не спит.
В воспитании президента большое участие принимала его бабушка. Их отношения навсегда остались в памяти мальчика. Так что, несмотря на привычку вставать рано, он сейчас не мог заснуть. Лежал в темноте и размышлял.
Президент уже решил, что умерший пятнадцатилетний мальчишка, кем бы он ни был, упокоится не в безымянной могиле для нищих, а на приличном кладбище. Однако его беспокоила причина смерти полного сил подростка из бедной, но порядочной семьи.
В три часа ночи президент спустил свои длинные худые ноги с кровати и потянулся за халатом. Рядом послышалось сонное: «Ты куда?»
– Я ненадолго, – ответил президент, завязывая пояс и шлепая босиком в соседнюю комнату.
Когда он снял трубку, ответа пришлось ждать всего две секунды. Если дежурному оператору и хотелось спать в этот ночной час, она этого никак не показала. Ее ответ был бодрым и жизнерадостным.
– Да, господин президент?
Лампочка на консоли сообщила ей, кто звонит.
Даже после трех лет, проведенных в этом примечательном здании, выходцу из бедного района Чикаго приходилось напоминать себе, что он может получить все, что только ему заблагорассудится, в любое время дня и ночи.
– Вы не могли бы разыскать директора УБН, у него дома или где он сейчас? – смущенно попросил президент.
Оператор не выразила никакого удивления. Когда ты «тот самый» человек, даже если тебе захочется просто обменяться любезностями с президентом Монголии, это может быть устроено.
– Я тотчас же с ним свяжусь, – ответила девушка, сидевшая в центре связи.
Она быстро застучала по клавишам компьютера. Крохотные микросхемы сделали свое дело, и на экране высветилось имя. Запрос личного номера телефона выдал десять цифр. Этот телефон был установлен в симпатичном особняке в Джорджтауне. После десятого звонка ответил бесцветный голос.
– Сэр, соединяю вас с президентом, – сказала оператор.
Государственный чиновник средних лет тотчас же проснулся. После чего оператор переключила главу федерального ведомства, официально известного как Управление по борьбе с наркотиками, на линию в кабинет наверху. О чем говорили президент и директор УБН, она не слушала. Загоревшаяся лампочка сообщит ей, что разговор закончился, и тогда она отключит связь.
– Прошу прощения за то, что беспокою вас в столь поздний час, – начал президент. Его тотчас же заверили в том, что все в порядке. – Мне нужна кое‑какая информация, быть может, совет. Вы не могли бы встретиться со мной сегодня утром, в девять часов, в Западном крыле?
Лишь правила вежливости превратили это в вопрос. Президенты не спрашивают, они отдают распоряжения. Директор УБН заверил первое лицо государства в том, что ровно в девять утра будет в Овальном кабинете. Положив трубку, президент отправился в постель. Наконец ему удалось заснуть.
В особняке из красного кирпича в Джорджтауне в спальне продолжал гореть свет. Директор УБН спросил ничего не понимающую спросонья даму в бигуди, какого черта все это значит? Государственным служащим, которых в три часа ночи будит высшее начальство, притом лично, не остается ничего другого, кроме как гадать, где они ошиблись. Причем, скорее всего, по‑крупному. Директор УБН больше не лег спать, а отправился на кухню варить кофе и ломать голову по поводу того, что же все‑таки случилось.
А на противоположном берегу Атлантики уже светало. На унылых серых волнах, поливаемых дождем, к северу от немецкого порта Куксхафен качалось судно «Сан-Кристобаль». Капитан Хосе-Мария Варгас стоял у штурвала, а лоцман давал ему указания. Они говорили на английском, едином языке для воздуха и моря. Сделав поворот, «Сан-Кристобаль» вошел на внешний рейд эстуария Эльбы. Через шестьдесят миль он окажется в Гамбурге, крупнейшем речном порту Европы.
При водоизмещении тридцать тысяч тонн «Сан-Кристобаль» был торговым судном общего назначения, бороздившим моря под панамским флагом. Перед мостиком, на котором стояли капитан и лоцман, всматриваясь в туман в поисках бакенов, обозначающих фарватер, тянулись ряды стальных контейнеров.
Они стояли в восемь «этажей» в трюме и в четыре на палубе. В каждом ряду от носа до мостика помещалось по четырнадцать контейнеров, а ширина судна позволяла ставить контейнеры в восемь рядов.
Из судовых бумаг следовало, и совершенно справедливо, что «Сан-Кристобаль» начал свое плавание в венесуэльском порту Маракаибо; оттуда он продолжил путь на восток, где пополнил свой груз еще восемьюдесятью контейнерами бананов в Парамарибо, столице и единственном порту Суринама. Но вот чего в бумагах не было, так это того, что из новых контейнеров один был особенным, поскольку помимо бананов содержал еще один товар.
Этот товар прилетел на усталом старом транспортном самолете, купленном за очень небольшие деньги, из уединенного поместья в глухом районе Колумбии, через воздушное пространство Венесуэлы и Гайаны, и приземлился на такой же уединенной банановой плантации в Суринаме.
Груз, доставленный на этом самолете, был уложен, брикет к брикету, в самом дальнем углу стального контейнера. Брикеты были плотно утрамбованы от одной боковой стенки до другой, от пола до потолка. После того как они были уложены в семь слоев в глубину, в контейнер была вварена фальшивая задняя стенка. Лишь после этого контейнер был заполнен твердыми, зелеными, незрелыми бананами, которым предстояло оставаться в холоде, но не замороженными до самой Европы.
Грузовики-контейнеровозы с ревом проехали по джунглям до побережья, доставляя экспортный товар. «Сан-Кристобаль» принял контейнеры на борт, разместил их на палубе и вышел в море, взяв курс на Европу.
Капитан Варгас, безукоризненно честный моряк, понятия не имеющий о дополнительном грузе на своем судне, уже бывал в гамбургском порту, но не переставал восторгаться его размерами и эффективностью. Старый ганзейский порт представлял собой не один, а целых два города. В одном городе вокруг Внешнего и Внутреннего каналов Альстер, как им и положено, жили люди, но имелся еще один город, в котором находится крупнейший на континенте центр разгрузки морских контейнеров.
Ежегодно в порт Гамбурга заходит около тринадцати тысяч кораблей, которые встают у трехсот двадцати причалов и выгружают и загружают сто сорок миллионов тонн всевозможных грузов. Один только контейнерный порт имеет четыре терминала, и «Сан-Кристобаль» направили в Альтенвердер.
Пока судно на скорости пять узлов проходило мимо Гамбурга, следуя вдоль западного берега, капитану и лоцману подали на мостик крепкий колумбийский кофе. Немецкий моряк, понюхав напиток, одобрительно покачал головой. Дождь прекратился, сквозь тучи пробилось солнце, команда начала готовиться к увольнению на берег.
Было уже около полудня, когда «Сан-Кристобаль» плавно подошел к выделенному причалу, и почти сразу же один из пятнадцати портальных кранов Альтенвердера выдвинулся вперед и принялся сгружать контейнеры на пристань.
Капитан Варгас попрощался с лоцманом, и тот, поскольку у него закончилась смена, отправился к себе домой в Альтону. Судно заглушило двигатели, все системы жизнеобеспечения были подключены к резервному источнику питания, и моряки, захватив паспорта, сошли на берег и отправились в бары Репербана. На «Сан-Кристобале» воцарилась тишина. Капитан Варгас, для которого судно было и работой, и домом, любил такие минуты.
Он не мог знать, что в четвертом ряду от мостика, на втором сверху уровне, в третьем ряду считая от правого борта находился контейнер с необычной маленькой эмблемой на боку. Для того чтобы ее разглядеть, нужно было хорошенько присмотреться, поскольку контейнеры покрыты всевозможными царапинами, пятнами, идентификационными кодами и фамилиями владельцев. В данном случае эмблема имела вид двух концентрических окружностей, одна внутри другой, а в меньшую был вписан мальтийский крест. Это был тайный знак «Эрмандада», Братства, преступной организации, стоящей за девяноста процентами колумбийского кокаина. А на пристани ждала ровно одна пара глаз, готовая узнать эмблему.
Кран поднимал контейнеры с палубы и переносил их к суетящейся армии управляемых компьютером колесных погрузчиков. Эти погрузчики, подчиняясь командам из высокой башни над причалом, перевозили контейнеры от крана к складу. И тут один сотрудник порта, незаметно проходя мимо снующих погрузчиков, заметил эмблему с двумя концентрическими окружностями. Достав сотовый телефон, он сделал один звонок и поспешил обратно в свой кабинет. За много миль от порта грузовик-контейнеровоз покатил в сторону Гамбурга.
Как раз в это время директора УБН проводили в Овальный кабинет.
Чиновник уже бывал здесь несколько раз, но массивный старинный письменный стол, флаги на стенах и государственная печать не переставали его поражать. Директор УБН восхищался властью, а это место было буквально пропитано властью.
Президент, сделав зарядку, приняв душ, позавтракав и буднично одевшись, пребывал в хорошем настроении. Пригласив гостя сесть на диван, он устроился напротив.
– Кокаин, – начал президент. – Я хочу знать все о кокаине. У вас должен быть огромный материал на эту тему.
– Целые горы материала, господин президент. Дела толщиной в несколько футов, если сложить все папки одна на другую.
– Это уже слишком, – усмехнулся президент. – Мне достаточно всего десяти тысяч слов. Не бесчисленные страницы статистик. Только факты. И общий анализ. Что это такое, откуда это берется (как будто я не знаю), кто это изготавливает, кто переправляет, кто покупает, кто использует, сколько это стоит, куда идет прибыль, кому это выгодно, кто в проигрыше, что нам делать по этому поводу.
– Только кокаин, господин президент? Больше вас ничего не интересует? Героин, «ангельская пыль», фенилциклидин, метамфетамин, вездесущая марихуана?
– Только кокаин. Материал будет предназначаться лично для меня. Я хочу знать основные факты.
– Я прикажу подготовить новый доклад, сэр. Десять тысяч слов. Понятный язык. Совершенно секретно. Через шесть дней, господин президент?
Верховный главнокомандующий встал, улыбнулся, протянул руку. Встреча была окончена. Дверь уже открылась.
– Я знал, что могу на вас рассчитывать. Доклад должен быть у меня через три дня.
«Краун» директора УБН ждал на стоянке. По команде водитель подогнал машину к крыльцу Западного крыла. Через сорок минут директор УБН уже был на противоположном берегу Потомака в Арлингтоне, в своем кабинете на последнем этаже в здании по адресу дом 700, Арми-Нейви-драйв.
Он поручил задание главе оперативного отдела Бобу Берригану. Его помощник, сделавший карьеру не в кабинете, а на оперативной работе, угрюмо кивнул и пробормотал:
– Через три дня?
Директор кивнул.
– Не ешь, не спи. Живи на одном только кофе. И, Боб, не приукрашивай. Выдай все так, как есть на самом деле. Быть может, нас ждет солидная прибавка к бюджету.
Бывший оперативник прошел к себе в кабинет и попросил своего пресс-секретаря на ближайшие три дня отменить все встречи, интервью и заседания. «Вот они, канцелярские крысы, – подумал он. – Передать дело другому, попросить сделать невозможное, отправиться на ужин и ждать денег».
К заходу солнца весь груз «Сан-Кристобаля» был уже на берегу, однако оставался на территории порта. Грузовики толкались у трех мостов, по которым им проходилось проезжать, чтобы забрать импортный товар. В длинной очереди, вытянувшейся вдоль канала Нидернфельде, ждал и грузовик из Дармштадта, за рулем которого сидел смуглый водитель. По документам он значился гражданином Германии турецкого происхождения, представителем крупнейшей национальной диаспоры. Но в документах не было ни слова о том, что он принадлежал к турецкой мафии.
Водитель знал, что как только его грузовик окажется на территории порта, дальше никаких заминок не будет. Растаможивание определенного контейнера из Суринама пройдет без проблем.
Такое огромное количество грузов попадает в Европу через гамбургский порт, что придирчивое изучение каждого контейнера просто физически невозможно. Германская таможенная служба ЦКА делает все, что в ее силах. Приблизительно пять процентов ввозимых грузов проходит тщательный досмотр. В некоторых случаях партия товара выбирается наугад, но в основном это делается по наводке, из‑за несоответствия характера груза и порта отправки (бананы не привозят из Мавритании) или просто вследствие неправильно оформленных документов.
В ходе проверки могут быть вскрыты пломбы, которыми опечатан контейнер, могут быть измерены его размеры на предмет наличия тайников, в собственной лаборатории проводятся химические анализы, к работе привлекаются служебные собаки, контейнер просвечивается рентгеновскими лучами. За один день рентгенографии подвергается в среднем около двухсот пятидесяти контейнеров. Однако у этого контейнера с бананами таких проблем не должно было быть.
Этот контейнер не отправили в овощехранилище, поскольку по документам ему предстояло немедленно покинуть порт, так что тащить его в холодильник не имело смысла. На гамбургской таможне разрешение выдается электронной системой АТЛАС. Кто‑то ввел в компьютер ЦКА двадцатиодноразрядный регистрационный номер груза, и разрешение было получено еще до того, как «Сан-Кристобаль» покинул устье Эльбы.
К тому времени как грузовик с водителем-турком наконец дополз до начала очереди у ворот порта, все необходимые документы на отгрузку контейнера уже были получены. Водитель предъявил их сотруднику ЦКА в будке у ворот, тот ввел в компьютер данные о поставке небольшой партии бананов скромной торговой компании из Дармштадта и кивком показал, что можно ехать. Через тридцать минут водитель-турок уже вернулся на разветвленную сеть немецких автобанов.
Позади него ехала целая тонна чистого колумбийского кокаина. Перед тем как попасть к конечному потребителю, кокаин будет «разбавлен» в шесть-семь раз по сравнению с первоначальным объемом такими химическими веществами, как бензокаин, креатин, эфедрин или даже кетамин, транквилизатор, применяющийся для ухода за лошадьми. Все это делается для того, чтобы убедить потребителя, что он получит больший кайф, чем если бы просто вдохнул носом аналогичную дозу чистого наркотика. Еще больше увеличить объем можно с помощью таких безобидных белых порошков, как пищевая сода и сахарная пудра.
Каждый килограмм, тысяча граммов, распухнет до семи тысяч, а поскольку «нюхачи» выкладывают до десяти американских долларов за грамм, в итоге каждый килограмм чистого кокаина принесет семьдесят тысяч долларов. За спиной у водителя таких килограммов была тысяча, и рыночная их стоимость составляла семьдесят миллионов долларов. Поскольку исходная «паста» закупалась у колумбийских крестьян по тысяче долларов за килограмм, разницы хватало на аренду транспортного самолета до Суринама, на щедрый гонорар владельцам банановых плантаций и на мизерную стоимость фрахта «Сан-Кристобаля», и еще пятьдесят тысяч долларов сливались на счет в банке на Каймановых островах, открытый на имя продажного таможенного чиновника в Гамбурге.
Европейские гангстеры возьмут на себя задачу измельчения твердых брикетов в похожий на тальк порошок, добавления примесей с целью увеличения объема и розничной продажи потребителям. Но если накладные расходы на переправку товара из джунглей в гамбургский порт составляли пять процентов и еще пять процентов уходило на накладные расходы в Европе, оставалась прибыль в девяносто процентов, которую делили между собой колумбийский наркокартель и преступные группировки Европы и Соединенных Штатов.
Американскому президенту предстояло узнать все это из отчета Берригана, который лег к нему на стол через три дня, как и было обещано.
В то время как президент читал отчет после ужина, еще две тонны чистого колумбийского кокаина в кузове пикапа тайно пересекли границу штата Техас неподалеку от маленького городка Нуэво-Ларедо и исчезли на бескрайних просторах Америки.
Уважаемый господин президент!
Мне выпала честь представить вам доклад обо всем, что связано с производством, распространением и употреблением кокаина.
ИСХОДНОЕ СЫРЬЕ: кокаин получается исключительно из коки, неказистого кустарника, с незапамятных времен произрастающего в джунглях в горах северо-западной части Южной Америки.
Местные жители испокон веку жевали листья коки, обнаружив, что это помогает заглушить постоянное чувство голода и улучшить настроение. Кока редко цветет и дает плоды; отвердевшие ствол и ветви растения не содержат наркотик, он находится только в листьях.
Но даже так кокаин составляет значительно меньше одного весового процента лиственной массы. Требуется 375 килограммов свежих листьев коки – достаточно, чтобы заполнить кузов пикапа, – для производства 2,5 килограммов пасты коки, промежуточного сырья, из которого в свою очередь получается один килограмм чистого кокаина в форме белого порошка.
ГЕОГРАФИЯ: в настоящий момент приблизительно 10 процентов мирового производства кокаина приходится на Боливию, 29 процентов на Перу и 61 процент на Колумбию.
Однако колумбийские банды полностью забирают продукцию мелких производителей еще на этапе производства пасты, перерабатывают ее и выдают практически сто процентов готового наркотика.
ХИМИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ: для превращения свежих листьев коки в готовый продукт требуется всего два химических процесса, и оба они являются дешевыми. Вот почему, учитывая отчаянную нищету крестьян, которые выращивают по сути дела неприхотливый сорняк, искоренить посадки коки пока что никак не удается.
Собранные листья насыпаются в старую бочку и заливаются кислотой – подойдет дешевая серная кислота из автомобильных аккумуляторов, – которая растворяет кокаин. Затем размокшие листья вытаскиваются и выбрасываются, после чего остается что‑то вроде густого бурого бульона. Раствор разбавляется спиртом или даже керосином, что приводит к выпадению в осадок алкалоидов.
Осадок снимается и обрабатывается такой сильной щелочью, как углекислый натрий. В результате получается пенистая белесая слизь, которая называется «пастой». Паста является основным объектом торговли наркотиками в Южной Америке. Именно ее покупают у крестьян гангстеры. Приблизительно 150 килограммов листьев дает 1 килограмм пасты. Все химические реактивы являются дешевыми и доступными, а готовый продукт легко транспортировать от плантаций к месту дальнейшей переработки.
ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ПЕРЕРАБОТКА: в тайных лабораториях, как правило, спрятанных в глухих джунглях, паста превращается в белоснежный порошкообразный гидрохлорид кокаина (полное название) посредством добавления таких химических реактивов, как соляная кислота, марганцово-кислый калий, ацетон, эфир, аммиак, углекислый кальций, углекислый натрий, серная кислота и снова керосин. Затем раствор «восстанавливается», осадок высушивается, и получается белый порошок. Все химические реактивы являются дешевыми, а поскольку они применяются во многих легальных видах деятельности, они также доступны.
СТОИМОСТЬ: крестьянин, выращивающий коку, или «кокалеро», работая круглый год как вол, собирает со своей делянки до шести урожаев в год; каждый урожай дает ему по 125 килограммов свежих листьев. Итого он выращивает в год 750 килограммов листьев коки, что позволяет получить пять килограммов пасты. За вычетом накладных расходов кокалеро зарабатывает около 5000 долларов в год. Даже после переработки в порошок за килограмм кокаина можно выручить около 4000 долларов.
ПРИБЫЛЬ: таким прибыльным не является ни одно производство в мире. Стоимость одного килограмма «чистого» колумбийского кокаина возрастает с 4000 долларов до 60 000–70 000 долларов, преодолев три тысячи миль от побережья Колумбии до США или пять тысяч миль до Европы. И это еще не предел. Этот килограмм, перед тем как попасть к конечному потребителю, будет разбавлен в шесть-семь раз по весу и объему, нисколько не потеряв в цене за грамм. В конечном счете потребителю придется выложить розничному торговцу около 70 000 долларов за килограмм кокаина, который покидал побережье Колумбии, имея стоимость всего 4000 долларов.
РЕЗУЛЬТАТЫ: такая высокая норма прибыли гарантирует то, что крупные игроки могут позволить себе новейшие технологии, оборудование, оружие и научные разработки. Они могут нанимать ученых мирового уровня, подкупать государственных чиновников – в некоторых случаях вплоть до президентов суверенных государств. При этом у них буквально нет отбоя от желающих помочь с транспортировкой и распространением продукции в обмен на кусок прибыли. И сколько бы простых «ишаков» ни отправлялось за решетку, всегда найдутся тысячи отчаявшихся глупцов, готовых пойти на риск.
СТРУКТУРЫ: после убийства Пабло Эскобара, главы Медельинского картеля, и отхода от дел братьев Очоа из Кали колумбийские гангстеры разделились на сотню мелких картелей. Однако в последние три года образовался новый гигантский картель, объединивший их под своим господством.
Двое независимых игроков, пытавшихся удержать свои позиции, были обнаружены убитыми, причем перед смертью их подвергли изощренным пыткам; после этого сопротивление новым объединителям прекратилось. Мега-картель именует себя «Эрмандадом», Братством, и действует как крупная промышленная корпорация, которая к тому же имеет в своем распоряжении личную армию, защищающую ее собственность, а также карательный отряд для поддержания внутренней дисциплины.