– Они все еще находятся в закоченелом состоянии, – засомневался Гвидо. – У меня такое впечатление, будто они делают это умышленно. Как же нам установить с ними контакт?
– Я уже сделал это. – И Мортимер рассказал о странном разговоре, который он вел.
Гвидо задумался.
– Вообще-то говоря, ты нарушил приказ. Кто знает, может быть, это опасно – устанавливать такие контакты? Если все так, как ты говоришь, то, очевидно, мы имеем дело с каким-то внушением. А может, это и хорошо, что ты попытался разгадать эту загадку. Я пока ничего не скажу остальным. А то могут расценить твою беседу как сделку с врагом. И все же возможно, в этом кроется выход. Если же не удастся… – Гвидо не договорил. Оба понимали, что их ждет, если «это не удастся». Гвидо размышлял, не повторить ли эксперимент Мортимера.
Они прошли в его кабину, и Мортимер опустился на свое ложе. Он решительно дернул рычаг вниз. Механизм действовал безотказно, потолок опустился. С помощью своего рода мысленного входа в зацепление была установлена связь. Снова его захлестнул поток мыслей, представлений, эмоций…
Но Мортимер не обращал сейчас на это внимания, он думал о Дерреке – как бы мысленно пытался произнести это имя, не делая ни малейшего движение губами.
«Алло, Деррек! Алло, Деррек! Отзовитесь!»
– Это ты, Стэнтон! – ответил кто-то. – Говорит Деррек. Кто меня зовет?
«Я, Мортимер Кросс. Мне поручено вступить с вами в переговоры. Я бы хотел поговорить с вашим шефом».
– О! – Это было не возгласом, а каким-то соответствующим ему знаком удивления. – Минуту, я разбужу его.
Мортимер услыхал, как несколько раз позвали: Профессор ван Стейн!
Профессор ван Стейн! Перед ним возник образ старика с коротким седым ежиком – лицо пленного ученого, которого Мортимер уже видел.
– На связи желающий вести переговоры, профессор!
Возник новый голос, глухой и неопределенный:
– По мысленному каналу?
– Да!
– Хорошо, я готов.
Мортимер с удовлетворением отмечал, что уже может сосредоточиться на отдельных потоках в сумятице представлений. Очевидно было, что и ему удалось добиться, чтобы его понимали, так как ему отвечали без промедления.
«Говорит Мортимер Кросс. Хочу быть кратким, профессор. Вы наверняка сознаете особенность вашего положения».
– Да, конечно. Что дальше?
«Вы в наших руках, и лучше вам признать это. У нас возникли некоторые проблемы с обслуживанием систем корабля, и мы требуем, чтобы вы помогли нам».
Вы не справляетесь с системой? Этого следовало ожидать. А в чем трудности?
Мортимер на минуту задумался. Он понял, что умалчивать о чем-либо не имеет смысла.
«У нас трудности с питанием, с водой и кислородом. Нам не хватит имеющихся запасов».
Вы, видимо, полагали, что летать в межзвездном космическом корабле так же легко, как ездить на почтовых лошадях? А преодолеть предел ускорения и протонной стены можно и на летающем океанском пароходе? Предел скорости движения, за границей которого безобидный свет звезд становится смертельным дождем гамма-лучей, период жизни одного человеческого поколения, за пределы которого не может выйти целесообразная исследовательская работа, – все это вы, вероятно, собираетесь пережить в этаком комфортабельном вагоне-ресторане с видом на звездные туманности! Что значат в этих условиях вопросы питания и регенерации воздуха!
«Для нас они означают многое – по крайней мере, в данный момент. А если быть точными – и для вас тоже».
Безмолвный вопрос был реакцией на эту реплику. Мортимер понял, что имелось в виду.
«Если воздух не содержит более кислорода, то и вы, и все остальные члены вашей группы погибли. В каком бы состоянии вы ни находились, вам нужен кислород. Как только он будет израсходован, вы погибнете».
Заблуждаетесь! Благодаря гормональному вмешательству, которое я сейчас не могу описать подробно, мы снизили свой метаболизм до одной пятой нормальной скорости реакции. Если мы применим все наши вспомогательные средства, то сможем пойти еще дальше. Одним словом, наша потребность в кислороде составляет одну пятую той концентрации, которая обычно требуется для человека и в которой нуждаетесь вы и ваши люди. Это значит, что мы еще долго будем жить после того, как вы погибнете от удушья. Можете поверить моим словам: в течение длительного времени, когда мы будем находиться на корабле, бессмысленно расходовать физическую энергию – необходимо только мышление при минимальном потреблении энергии. Так как всем нужно поддерживать связь, мы установили в изголовьях своих коек антенны, способные принимать токи мозга; кстати, для этого вам не нужно запирать антигравитационные кассеты. Эти токи после некоторых усиливающих фаз направляются в компьютер, который анализирует их и очищает от всего лишнего, не содержащего информации. Затем эти токи направляются во все места, где расположены комбинированные принимающие и передающие устройства. Там они наконец фокусируются и передаются в автоматически запеленгованные центры в коре головного мозга. Итак, вы видите, тут нет никакого волшебства, это всего лишь высокоразвитая биотехника.
«Мы ни минуты и не думали о волшебстве», – возразил Мортимер.
Тем лучше! Тогда вы по крайней мере знаете, с чем вам придется столкнуться. Не предавайтесь иллюзиям – именно для этого я вам все и рассказываю.
«Не сомневаюсь в истинности того, что вы сказали. Но несмотря на ваши выдающиеся технические знания, факт остается фактом: мы можем делать с вами все, что сочтем нужным. Большинство моих соратников, например, за то, чтобы без всякого сожаления выставить вас в вакуум, поскольку вы для нас бесполезны. Помогите нам – и вы сохраните себе жизнь».
А как вы гарантируете мне это?
«Никак», – отвечал Мортимер.
Тогда я считаю разговор законченным.
Поток мыслей оборвался, и вместо него снова отчетливее выступил фон прочих впечатлений. Мортимер обратил внимание, что теперь ему все легче удается изымать и воспринимать отдельные нити – так из хора улавливают голоса отдельных ораторов.
«Минуту, профессор, останьтесь-ка».
Просьба оказалась тщетной, ван Стейн больше не отзывался. Наоборот, шумы стали слабее, образы бледнее, было такое впечатление, будто один за другим участники ментальной связи отключались.
Мортимер уже собирался прекратить попытки наладить связь, как вдруг снова обозначился поток мыслей, тонкий ручеек смутных представлений, а затем он уловил робкий вызов:
Мортимер Кросс, вы еще здесь? Вы слышите меня?
Он тотчас сконцентрировался и установил контакт – он увидел юное лицо и снова узнал девушку в белом плаще, которая бросилась ему в глаза во время осмотра пленных, девушку, чей образ оставался в его памяти еще перед первой попыткой установить контакт – очевидно, как сохранившееся представление о ней человека, того, кто любил ее. Теперь он узнавал ее – не как фотографическое изображение, а скорее как нечто давно знакомое и близкое.
«Говорит Мортимер Кросс. Да, я еще здесь. Что вы хотите?»
Голос или то, что соответствовало голосу, был трогательным.
Я Люсин Вилье. Ассистентка профессора ван Стейна. Я слышала ваш разговор.
«Ах, вот как! Чем могу быть полезен?»
Послушайте! Остальные отключились, они спят, если вам так угодно это называть. Никто нас не подслушивает, я уверена.
«Прекрасно, – отозвался Мортимер. – Что же вы хотите мне сообщить?»
Собственно, ничего. Но, пожалуйста, останьтесь, не исчезайте! Позвольте только один вопрос: вы нас действительно убили бы?
Это было больше, чем просто вопрос, это были не только слова – желание жить, существовать и сохранить молодость, и еще страх, что все это можно потерять. Все эти чувства были переданы и восприняты одновременно.
«До этого дело не дойдет, – твердо ответил Мортимер. – Ваши коллеги поймут, что им ничего другого не остается, как помочь нам».
А я уверена, что этого они делать не станут. Они не позволят себя принуждать. Лучше умрут. Они говорят, что нам не придется страдать, мы даже не почувствуем боли. Но ведь после этого все будет кончено, не так ли?
Мортимер не ответил.
Вы нас действительно убили бы? Я не могу в это поверить. Если я верно понимаю ваши мысли… Вы же не преступник! Вы не сделаете этого – просто не сможете!
«Скажите, как нам наладить регенерацию воздуха или по крайней мере замедлить течение физических процессов в организме, и вы уже поможете нам.
Тогда с вами ничего не случится – это я гарантирую».
В ответе он почувствовал разочарование и грусть.
Как вы можете предлагать мне такое! Что вы обо мне думаете? Даже если бы я захотела, это все слишком сложно: для замедления жизненных процессов нужна инъекция белковых препаратов, для каждого человека – своя. Не трудитесь, вам ее не получить. Мне жаль вас, Мортимер. Вы, пожалуй, мне симпатичны, хотя и ожесточены. Прощайте!
Они сидели на полу, безучастные ко всему, и чего-то ждали, хотя и не надеялись больше. Они изнемогали от слабости и истощения, их рацион был сведен к мизерным порциям, которые только возбуждали аппетит, но не насыщали. Воды, правда, еще было достаточно, на воздух был таким спертым, что каждый боялся сделать лишнее движение, чтобы не задохнуться.
– Соратники, – сказал Гвидо, – благодарю вас за то, что пришли. Вы знаете сами: положение наше отчаянное. Мы достигли того рубежа, когда нужно принимать Решения. Запаса воздуха хватит еще на два дня. Продовольствие можно было растянуть, но какой в этом смысл в данных обстоятельствах? Вы можете верить нам – мы сделали все, что могли, но у нас просто нет больше запасов и регенерационные установки не справляются. Практически у нас осталось два выхода – или мы сдаемся…
– Это было бы хуже смерти!
– Об этом и речи быть не может!
– Ведь это означает, что нас ждет обезличивание!
Гвидо взмахом руки погасил шум.
– Или летим дальше и погибаем от удушья…
Все молчали. Затем слова попросил мужчина с рыжевато-бурыми волосами и загорелым лицом.
– Есть компромиссное решение. Двадцать пять из нас примут смерть добровольно, десять останутся жить. Для них регенераторов хватит!
Все сразу ожили, апатии как не бывало, словно кто-то с кнутом прошелся по рядам.
– Кто же эти десять избранников?
– Самые молодые, разумеется!
– Это потому, что ты к ним относишься…
– Будем голосовать!
– Нет, будем тащить жребий!..
И тут открылась дверь грузового лифта, показалась коляска Никласа.
Беннет вкатил ее и жестом приказал всем успокоиться.
– Тихо! Никлас хочет говорить с вами! – крикнул, Гвидо.
Слепой вздрогнул. Он поднял голову, покачивающуюся из стороны в сторону, словно буек на волнах. Медленно, как бы нехотя, смолкли негодующие крики.
– Соратники, час испытаний настал. Теперь главное – выдержать. – Никлас запнулся, тяжело задышал. – Если мы выдержим, мы победили! Мы должны преодолеть самих себя… во имя победы! Выстоять, выстоять… – Он подтянулся, поднял голову, невидящие глаза уставились в пустоту. – Судьба закаляет нас. Мужайтесь, друзья…
Мужчины, все еще очень взволнованные, слушали Никласа с растущим беспокойством. Наконец кто-то не выдержал и крикнул:
– Болтовня!..
На мгновенье все смолкли. А потом словно вихрь прокатился по рядам:
– Хватит!
– Нам не нужны проповеди!
– Дай нам кислород!
– Убирайся!
Никлас сидел как каменный. Даже голова перестала качаться. Трудно было понять, теплится ли еще жизнь в этом теле. Беннет быстро вкатил коляску в грузовой лифт. Дверь за ними закрылась.
Возмущение улеглось, но тут же вспыхнула новая дискуссия. Гвидо опасался, что теперь с падением авторитета руководителя восстания падет и дисциплина. Он пробовал перекричать шум, но это ему не удавалось. Маленькая, приземистая женщина с пронзительным голосом завладела всеобщим вниманием.
– Во всем виноваты ученые, которые спят где-то на корабле и крадут у нас последние остатки кислорода. Нам нечего больше ждать! Выбросьте их за борт, паразитов! В вакуум их!
В ответ раздался ропот. Казалось, пламя гнева вспыхнуло еще ярче, прежде чем окончательно угаснуть.
– Где они? Вон их!
Несколько рассудительных членов команды попытались унять страсти, но они не смогли ничего сделать – слепая лихорадка психоза уже успела охватить почти всех.
Неожиданно дверь грузового лифта снова открылась. Некоторые сразу заметили это, и шум постепенно улегся. Была мертвая тишина, когда из двери вышел, пошатываясь, белый как мел, Беннет.
– Никлас исчез! – крикнул он. – Что-то случилось. Вы только послушайте! – Он поднял небольшой магнитофон и включил его. Раздался глухой голос Никласа: «Это последнее испытание. Если мы выстоим, мы спасены. Я иду первым, следуйте за мной. Мы уходим в свободу, в вечную свободу…» С тихим щелчком запись оборвалась.
Мы должны найти его! – крикнул Беннет. – Помогите мне! Иначе что-нибудь случится!
– Что еще может случиться? – отозвался кто– то. – Он просто сошел с ума, вот и все.
– Он не мог уйти далеко, в своей коляске он передвигается слишком медленно.
Внезапно раздался истеричный крик молодого мужчины:
– Давление падает! Мы теряем воздух! На помощь, мы задохнемся!
Все вскочили, и тут неожиданно ожил бортовой динамик:
– Говорит центральный отсек. С палубы «В» ушел воздух.
Непосредственной опасности для жизни нет. Падение давления незначительное.
Переборки безопасности закрыты. Членам ремонтной группы в вакуумных костюмах немедленно прибыть на палубу «В». Повторяю: членам ремонтной группы в вакуумных костюмах прибыть на палубу «В». Ждите новых сообщений. Конец передачи.
Несколько мужчин бросились к лестнице. Остальные, бледные, взволнованные, толпились возле динамика.
Что-то снова щелкнуло, и возбужденный голос выкрикнул:
– Шлюз открыт! Человек за бортом!
Теперь уже ничто не удерживало их вместе, один за другим они исчезали в дверях.
Мортимер вспомнил об экране в совещательной комнате и поднялся наверх.
Он включил систему, притушил освещение и стал лихорадочно крутить ручки вертикального и горизонтального перемещения… Звезды тихо проплывали на экране. Вот! На экране возникло нечто чуждое, постороннее: кресло-коляска, парило в искрящемся небе, медленно крутясь по инерции… Вот опрокинулась спинка, и стала видна фигура человека, сидевшего без защитного костюма, пристегнутого двумя узкими ремнями. Нижняя часть тела была прикрыта пледом.
Это был Никлас. Медленно вращаясь, он становился все меньше, лицо с тускло блестевшими линзами было поднято, словно он прислушивался к чему-то, только одному ему понятному, словно он и после смерти снова призывал к вниманию – одинокий и недоступный, как всегда.
– Я уже сделал это. – И Мортимер рассказал о странном разговоре, который он вел.
Гвидо задумался.
– Вообще-то говоря, ты нарушил приказ. Кто знает, может быть, это опасно – устанавливать такие контакты? Если все так, как ты говоришь, то, очевидно, мы имеем дело с каким-то внушением. А может, это и хорошо, что ты попытался разгадать эту загадку. Я пока ничего не скажу остальным. А то могут расценить твою беседу как сделку с врагом. И все же возможно, в этом кроется выход. Если же не удастся… – Гвидо не договорил. Оба понимали, что их ждет, если «это не удастся». Гвидо размышлял, не повторить ли эксперимент Мортимера.
Они прошли в его кабину, и Мортимер опустился на свое ложе. Он решительно дернул рычаг вниз. Механизм действовал безотказно, потолок опустился. С помощью своего рода мысленного входа в зацепление была установлена связь. Снова его захлестнул поток мыслей, представлений, эмоций…
Но Мортимер не обращал сейчас на это внимания, он думал о Дерреке – как бы мысленно пытался произнести это имя, не делая ни малейшего движение губами.
«Алло, Деррек! Алло, Деррек! Отзовитесь!»
– Это ты, Стэнтон! – ответил кто-то. – Говорит Деррек. Кто меня зовет?
«Я, Мортимер Кросс. Мне поручено вступить с вами в переговоры. Я бы хотел поговорить с вашим шефом».
– О! – Это было не возгласом, а каким-то соответствующим ему знаком удивления. – Минуту, я разбужу его.
Мортимер услыхал, как несколько раз позвали: Профессор ван Стейн!
Профессор ван Стейн! Перед ним возник образ старика с коротким седым ежиком – лицо пленного ученого, которого Мортимер уже видел.
– На связи желающий вести переговоры, профессор!
Возник новый голос, глухой и неопределенный:
– По мысленному каналу?
– Да!
– Хорошо, я готов.
Мортимер с удовлетворением отмечал, что уже может сосредоточиться на отдельных потоках в сумятице представлений. Очевидно было, что и ему удалось добиться, чтобы его понимали, так как ему отвечали без промедления.
«Говорит Мортимер Кросс. Хочу быть кратким, профессор. Вы наверняка сознаете особенность вашего положения».
– Да, конечно. Что дальше?
«Вы в наших руках, и лучше вам признать это. У нас возникли некоторые проблемы с обслуживанием систем корабля, и мы требуем, чтобы вы помогли нам».
Вы не справляетесь с системой? Этого следовало ожидать. А в чем трудности?
Мортимер на минуту задумался. Он понял, что умалчивать о чем-либо не имеет смысла.
«У нас трудности с питанием, с водой и кислородом. Нам не хватит имеющихся запасов».
Вы, видимо, полагали, что летать в межзвездном космическом корабле так же легко, как ездить на почтовых лошадях? А преодолеть предел ускорения и протонной стены можно и на летающем океанском пароходе? Предел скорости движения, за границей которого безобидный свет звезд становится смертельным дождем гамма-лучей, период жизни одного человеческого поколения, за пределы которого не может выйти целесообразная исследовательская работа, – все это вы, вероятно, собираетесь пережить в этаком комфортабельном вагоне-ресторане с видом на звездные туманности! Что значат в этих условиях вопросы питания и регенерации воздуха!
«Для нас они означают многое – по крайней мере, в данный момент. А если быть точными – и для вас тоже».
Безмолвный вопрос был реакцией на эту реплику. Мортимер понял, что имелось в виду.
«Если воздух не содержит более кислорода, то и вы, и все остальные члены вашей группы погибли. В каком бы состоянии вы ни находились, вам нужен кислород. Как только он будет израсходован, вы погибнете».
Заблуждаетесь! Благодаря гормональному вмешательству, которое я сейчас не могу описать подробно, мы снизили свой метаболизм до одной пятой нормальной скорости реакции. Если мы применим все наши вспомогательные средства, то сможем пойти еще дальше. Одним словом, наша потребность в кислороде составляет одну пятую той концентрации, которая обычно требуется для человека и в которой нуждаетесь вы и ваши люди. Это значит, что мы еще долго будем жить после того, как вы погибнете от удушья. Можете поверить моим словам: в течение длительного времени, когда мы будем находиться на корабле, бессмысленно расходовать физическую энергию – необходимо только мышление при минимальном потреблении энергии. Так как всем нужно поддерживать связь, мы установили в изголовьях своих коек антенны, способные принимать токи мозга; кстати, для этого вам не нужно запирать антигравитационные кассеты. Эти токи после некоторых усиливающих фаз направляются в компьютер, который анализирует их и очищает от всего лишнего, не содержащего информации. Затем эти токи направляются во все места, где расположены комбинированные принимающие и передающие устройства. Там они наконец фокусируются и передаются в автоматически запеленгованные центры в коре головного мозга. Итак, вы видите, тут нет никакого волшебства, это всего лишь высокоразвитая биотехника.
«Мы ни минуты и не думали о волшебстве», – возразил Мортимер.
Тем лучше! Тогда вы по крайней мере знаете, с чем вам придется столкнуться. Не предавайтесь иллюзиям – именно для этого я вам все и рассказываю.
«Не сомневаюсь в истинности того, что вы сказали. Но несмотря на ваши выдающиеся технические знания, факт остается фактом: мы можем делать с вами все, что сочтем нужным. Большинство моих соратников, например, за то, чтобы без всякого сожаления выставить вас в вакуум, поскольку вы для нас бесполезны. Помогите нам – и вы сохраните себе жизнь».
А как вы гарантируете мне это?
«Никак», – отвечал Мортимер.
Тогда я считаю разговор законченным.
Поток мыслей оборвался, и вместо него снова отчетливее выступил фон прочих впечатлений. Мортимер обратил внимание, что теперь ему все легче удается изымать и воспринимать отдельные нити – так из хора улавливают голоса отдельных ораторов.
«Минуту, профессор, останьтесь-ка».
Просьба оказалась тщетной, ван Стейн больше не отзывался. Наоборот, шумы стали слабее, образы бледнее, было такое впечатление, будто один за другим участники ментальной связи отключались.
Мортимер уже собирался прекратить попытки наладить связь, как вдруг снова обозначился поток мыслей, тонкий ручеек смутных представлений, а затем он уловил робкий вызов:
Мортимер Кросс, вы еще здесь? Вы слышите меня?
Он тотчас сконцентрировался и установил контакт – он увидел юное лицо и снова узнал девушку в белом плаще, которая бросилась ему в глаза во время осмотра пленных, девушку, чей образ оставался в его памяти еще перед первой попыткой установить контакт – очевидно, как сохранившееся представление о ней человека, того, кто любил ее. Теперь он узнавал ее – не как фотографическое изображение, а скорее как нечто давно знакомое и близкое.
«Говорит Мортимер Кросс. Да, я еще здесь. Что вы хотите?»
Голос или то, что соответствовало голосу, был трогательным.
Я Люсин Вилье. Ассистентка профессора ван Стейна. Я слышала ваш разговор.
«Ах, вот как! Чем могу быть полезен?»
Послушайте! Остальные отключились, они спят, если вам так угодно это называть. Никто нас не подслушивает, я уверена.
«Прекрасно, – отозвался Мортимер. – Что же вы хотите мне сообщить?»
Собственно, ничего. Но, пожалуйста, останьтесь, не исчезайте! Позвольте только один вопрос: вы нас действительно убили бы?
Это было больше, чем просто вопрос, это были не только слова – желание жить, существовать и сохранить молодость, и еще страх, что все это можно потерять. Все эти чувства были переданы и восприняты одновременно.
«До этого дело не дойдет, – твердо ответил Мортимер. – Ваши коллеги поймут, что им ничего другого не остается, как помочь нам».
А я уверена, что этого они делать не станут. Они не позволят себя принуждать. Лучше умрут. Они говорят, что нам не придется страдать, мы даже не почувствуем боли. Но ведь после этого все будет кончено, не так ли?
Мортимер не ответил.
Вы нас действительно убили бы? Я не могу в это поверить. Если я верно понимаю ваши мысли… Вы же не преступник! Вы не сделаете этого – просто не сможете!
«Скажите, как нам наладить регенерацию воздуха или по крайней мере замедлить течение физических процессов в организме, и вы уже поможете нам.
Тогда с вами ничего не случится – это я гарантирую».
В ответе он почувствовал разочарование и грусть.
Как вы можете предлагать мне такое! Что вы обо мне думаете? Даже если бы я захотела, это все слишком сложно: для замедления жизненных процессов нужна инъекция белковых препаратов, для каждого человека – своя. Не трудитесь, вам ее не получить. Мне жаль вас, Мортимер. Вы, пожалуй, мне симпатичны, хотя и ожесточены. Прощайте!
Они сидели на полу, безучастные ко всему, и чего-то ждали, хотя и не надеялись больше. Они изнемогали от слабости и истощения, их рацион был сведен к мизерным порциям, которые только возбуждали аппетит, но не насыщали. Воды, правда, еще было достаточно, на воздух был таким спертым, что каждый боялся сделать лишнее движение, чтобы не задохнуться.
– Соратники, – сказал Гвидо, – благодарю вас за то, что пришли. Вы знаете сами: положение наше отчаянное. Мы достигли того рубежа, когда нужно принимать Решения. Запаса воздуха хватит еще на два дня. Продовольствие можно было растянуть, но какой в этом смысл в данных обстоятельствах? Вы можете верить нам – мы сделали все, что могли, но у нас просто нет больше запасов и регенерационные установки не справляются. Практически у нас осталось два выхода – или мы сдаемся…
– Это было бы хуже смерти!
– Об этом и речи быть не может!
– Ведь это означает, что нас ждет обезличивание!
Гвидо взмахом руки погасил шум.
– Или летим дальше и погибаем от удушья…
Все молчали. Затем слова попросил мужчина с рыжевато-бурыми волосами и загорелым лицом.
– Есть компромиссное решение. Двадцать пять из нас примут смерть добровольно, десять останутся жить. Для них регенераторов хватит!
Все сразу ожили, апатии как не бывало, словно кто-то с кнутом прошелся по рядам.
– Кто же эти десять избранников?
– Самые молодые, разумеется!
– Это потому, что ты к ним относишься…
– Будем голосовать!
– Нет, будем тащить жребий!..
И тут открылась дверь грузового лифта, показалась коляска Никласа.
Беннет вкатил ее и жестом приказал всем успокоиться.
– Тихо! Никлас хочет говорить с вами! – крикнул, Гвидо.
Слепой вздрогнул. Он поднял голову, покачивающуюся из стороны в сторону, словно буек на волнах. Медленно, как бы нехотя, смолкли негодующие крики.
– Соратники, час испытаний настал. Теперь главное – выдержать. – Никлас запнулся, тяжело задышал. – Если мы выдержим, мы победили! Мы должны преодолеть самих себя… во имя победы! Выстоять, выстоять… – Он подтянулся, поднял голову, невидящие глаза уставились в пустоту. – Судьба закаляет нас. Мужайтесь, друзья…
Мужчины, все еще очень взволнованные, слушали Никласа с растущим беспокойством. Наконец кто-то не выдержал и крикнул:
– Болтовня!..
На мгновенье все смолкли. А потом словно вихрь прокатился по рядам:
– Хватит!
– Нам не нужны проповеди!
– Дай нам кислород!
– Убирайся!
Никлас сидел как каменный. Даже голова перестала качаться. Трудно было понять, теплится ли еще жизнь в этом теле. Беннет быстро вкатил коляску в грузовой лифт. Дверь за ними закрылась.
Возмущение улеглось, но тут же вспыхнула новая дискуссия. Гвидо опасался, что теперь с падением авторитета руководителя восстания падет и дисциплина. Он пробовал перекричать шум, но это ему не удавалось. Маленькая, приземистая женщина с пронзительным голосом завладела всеобщим вниманием.
– Во всем виноваты ученые, которые спят где-то на корабле и крадут у нас последние остатки кислорода. Нам нечего больше ждать! Выбросьте их за борт, паразитов! В вакуум их!
В ответ раздался ропот. Казалось, пламя гнева вспыхнуло еще ярче, прежде чем окончательно угаснуть.
– Где они? Вон их!
Несколько рассудительных членов команды попытались унять страсти, но они не смогли ничего сделать – слепая лихорадка психоза уже успела охватить почти всех.
Неожиданно дверь грузового лифта снова открылась. Некоторые сразу заметили это, и шум постепенно улегся. Была мертвая тишина, когда из двери вышел, пошатываясь, белый как мел, Беннет.
– Никлас исчез! – крикнул он. – Что-то случилось. Вы только послушайте! – Он поднял небольшой магнитофон и включил его. Раздался глухой голос Никласа: «Это последнее испытание. Если мы выстоим, мы спасены. Я иду первым, следуйте за мной. Мы уходим в свободу, в вечную свободу…» С тихим щелчком запись оборвалась.
Мы должны найти его! – крикнул Беннет. – Помогите мне! Иначе что-нибудь случится!
– Что еще может случиться? – отозвался кто– то. – Он просто сошел с ума, вот и все.
– Он не мог уйти далеко, в своей коляске он передвигается слишком медленно.
Внезапно раздался истеричный крик молодого мужчины:
– Давление падает! Мы теряем воздух! На помощь, мы задохнемся!
Все вскочили, и тут неожиданно ожил бортовой динамик:
– Говорит центральный отсек. С палубы «В» ушел воздух.
Непосредственной опасности для жизни нет. Падение давления незначительное.
Переборки безопасности закрыты. Членам ремонтной группы в вакуумных костюмах немедленно прибыть на палубу «В». Повторяю: членам ремонтной группы в вакуумных костюмах прибыть на палубу «В». Ждите новых сообщений. Конец передачи.
Несколько мужчин бросились к лестнице. Остальные, бледные, взволнованные, толпились возле динамика.
Что-то снова щелкнуло, и возбужденный голос выкрикнул:
– Шлюз открыт! Человек за бортом!
Теперь уже ничто не удерживало их вместе, один за другим они исчезали в дверях.
Мортимер вспомнил об экране в совещательной комнате и поднялся наверх.
Он включил систему, притушил освещение и стал лихорадочно крутить ручки вертикального и горизонтального перемещения… Звезды тихо проплывали на экране. Вот! На экране возникло нечто чуждое, постороннее: кресло-коляска, парило в искрящемся небе, медленно крутясь по инерции… Вот опрокинулась спинка, и стала видна фигура человека, сидевшего без защитного костюма, пристегнутого двумя узкими ремнями. Нижняя часть тела была прикрыта пледом.
Это был Никлас. Медленно вращаясь, он становился все меньше, лицо с тускло блестевшими линзами было поднято, словно он прислушивался к чему-то, только одному ему понятному, словно он и после смерти снова призывал к вниманию – одинокий и недоступный, как всегда.
14
Когда коляска удалилась настолько, что превратилась в маленькое темное пятнышко, растворявшееся в пелене звездной туманности, Мортимер почувствовал руку на своем плече. Это был Гвидо, позади него стоял Бребер.
– Мы хотим предпринять еще одну, последнюю попытку – объединиться с учеными, – сказал Гвидо. – Они не говорили о том, что нам надо вернуться на Землю и где-нибудь высадить их?
– Говорили, конечно. При первом же моем контакте.
– Тогда они должны нам помочь, – заключил Гвидо. – Иначе мы не сможем выполнить их пожелание.
– Вы собираетесь повернуть назад, к Земле? – Мортимер не скрывал своего удивления.
– Посмотрим. Пошли! Сейчас я объясню тебе, что мы затеваем.
Придя в свою кабину, Мортимер лег на койку. Он уже хорошо изучил маленький операционный щит на стене и не сомневался, что сможет включиться в коммуникационную сеть и при этом избежать погребения под потолочным матом, который хотя и защищал его от гравитации, но зато отрезал от окружающего мира. Он надавил кнопку и, действительно, в ту же секунду начал воспринимать чужие мыслительные образы.
«Вызываю профессора ван Стейна! – мысленно произнес он, стараясь четко отделять слова одно от Другого. – У нас есть предложение. Просим ответить!»
Он ощущал различные оттенки эмоций – от категорического отказа и возмущения до напряженного ожидания. Ему удалось даже уловить волнение Люсин Вивье, он не удержался и послал ей закодированный ободряющий импульс.
Говорит ван Стейн. Что вам угодно?
«Я веду переговоры по поручению руководства корабля. Мне велено заявить, что мы готовы сохранить жизнь вам и вашим людям, готовы вернуться на Землю и высадить вас так, чтобы вы смогли связаться с вашими властями и вновь занять свои рабочие места. Но тогда вы должны нам немедленно помочь!»
Ваше предложение устарело и обсуждению не подлежит. Время работало на нас. Скоро мы будем освобождены, и для этого нам не потребуется даже пальцем пошевелить.
Мортимер громко сказал Гвидо:
– Он отклоняет.
Гвидо молча кивнул. Мортимер снова сосредоточился на своем партнере.
«Вы ошибаетесь! Так как нас уже ничто не спасет, мы уничтожим корабль».
Небольшая пауза, явная растерянность. Мортимер почувствовал, что уверенность его растет.
Я не верю вам. Ни один человек не сдаст позиций, пока еще существует надежда, а надежда существует, пока человек жив. И если вы думаете о схеме замедления, о бомбе замедленного действия или еще о чем-то подобном, то это безрассудство. Мы отключим их, как только вы потеряете способность двигаться.
Мортимер уловил выражение какого-то чувства, какого-то мнения или позиции, которое вновь заставило его усомниться: чувствовалось, что профессор поймал проблеск надежды и усилил свой натиск. Мортимеру пришлось прибегнуть к последнему отчаянному средству.
«Слушайте меня внимательно, профессор! До сих пор вы имели дело только с людьми, чьи физические силы и побуждения соответствовали средним значениям. Мы вовсе не чудовища, какими нас считает один из ваших сотрудников, однако мы готовы принести себя в жертву и пренебречь собственными интересами ради достижения цели. К тому же положение у нас безвыходное. Вы можете торжествовать победу, но это очень опасно для вас.
Люди, доведенные до крайности, действуют не всегда в соответствии с нормами.
И если вы полагаете, что при голосовании у нас те, кто цепляются за жизнь, окажутся в большинстве, то могу вас заверить: голосовать мы не будем. Среди нас есть люди, абсолютно не считающиеся с желаниями остальных. И один из них – Бребер. Вы, наверное, уже слышали о нем. Он вооружен, в отличие от меня, и я даже не смогу помешать ему сделать то, что он задумал».
Мортимер не пытался скрывать свои взгляды и чувства, напротив, старался как можно откровеннее излагать свое мнение о Бребере и свои оценки – все, что знал о нем. Он восстанавливал в памяти детали, подробности операций, которые возглавлял Бребер, вспоминал о его жестокости и жажде разрушения. Он рисовал дикие сцены, картины гибели и хаоса – раскаленные перегородки, расплавленный металл, взрыв корабля…
Неужели он станет… – Видимо, ван Стейн не решался довести мысль до конца.
«Он это сделает, – подтвердил Мортимер. – Будьте уверены!»
Мортимер почувствовал, что у его партнера зарождается страх, вполне обоснованный и пока еще сдержанный, – очевидно, он думал о своих сотрудниках, о корабле, о том, какую задачу ему предстоит выполнить, но все же это был страх. Снова Мортимер поймал себя на чувстве удовлетворения от того, что он выиграл, однако готовность его партнера к уступкам тут же замкнулась. Мортимер совершенно отчетливо ощущал: нарисованная им картина разрушения возымела свое действие, но, очевидно, профессор боялся, что окажется в положении человека, застигнутого врасплох или обманутого.
Кто даст гарантию, что вы действительно будете выполнять наше соглашение? – выразил свое сомнение ван Стейн.
«Профессор, я вижу, вы еще не полностью осознали свое положение. Сейчас пятнадцать часов сорок минут. Бребер немедленно отправится к реактору и разогреет его. Не пройдет и двадцати минут, как будет достигнута критическая отметка. Единственный, кто может остановить Бребера, это вы. Я делаю последнее предложение. Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы в состоянии в кратчайший срок выйти из вашего оцепенения? Сколько времени вам на это потребуется?»
Профессор медлил с ответом, и Мортимер продолжал:
«Можете не отвечать мне. Если вы не в состоянии сделать то, о чем вас просят, все потеряно. Советую вам: возвращайтесь как можно скорее в нормальное состояние. Я буду ждать вас, а потом отведу к реактору. Вы сможете сами во всем убедиться и затем действуйте, как сочтете необходимым».
Мортимер поднялся и отключил связь.
– Нам не миновать этого! – сказал он.
– А не лучше ли было попробовать силой заставить его подчиниться?
– Нет, – ответил Мортимер. – Мы зависим от его доброй воли. Наших знаний недостаточно, чтобы определить, не пытается ли он с помощью технических трюков провести нас. Он может с нами сотворить все что угодно – например, окутать нас смертельной газовой смесью и тому подобное. В действительности наша судьба в значительно большей степени зависит от него, чем он сам считает. Нам остается лишь надеяться, что он верит в честную игру и потому будет придерживаться правил.
Дверь открылась, на пороге стоял Бребер.
– Кончайте. Хватит копаться! Пора действовать. Я им сейчас задам жару. – Он выбежал.
… Охранник, дежуривший перед лабораторией с плененными учеными, открыл дверь. Гвидо и Мортимер с беспокойством наблюдали за неподвижной фигурой ван Стейна.
– Будем надеяться, что он сможет сам себя разбудить, – сказал Гвидо.
– Не сомневаюсь, – ответил Мортимер. – Они так хорошо овладели искусством управления мозговыми импульсами, что, без сомнения, могут с помощью определенных ментальных операций, например введения в действие кодов, комбинаций букв и тому подобного, вызвать включение мозга. При известных обстоятельствах может оказаться достаточно одних лишь сновидений.
Вероятно, контрольным автоматам, защищающим человеческую жизнь, мы обязаны тем, что они предохраняют нас от того, чтобы ван Стейн уже сейчас не отдал какой-нибудь губительный для нас приказ.
Гвидо ответил скептической ухмылкой.
– Чего это он так долго тянет?
Через несколько минут профессор ван Стейн пробудился. Дрожь прошла по телу ученого, его щеки порозовели, дрогнули веки, пальцы рук начали сжиматься и разжиматься.
Гвидо взглянул на часы.
– Еще семь минут.
Мортимер подошел к ван Стейну, чтобы помочь ему встать на ноги, но рука профессора, за которую он взялся, бессильно упала.
С кормы корабля донесся шум.
– Лишь бы не опоздать! – Гвидо не в силах был сдерживать свое нетерпение. Мортимер указал на лицо профессора. Глаза его были открыты. Губы шевелились. Произносимые шепотом слова были уже слышны, хотя почти неразличимы.
– Еще минутку… Я сейчас… Я в порядке.
– Если он не поторопится, Бребер поджарит нас, как цыплят на вертеле, – заметил Гвидо. – Малопривлекательная перспектива.
Профессор, однако, правильно рассчитал время. Через минуту он поднялся, хотя и с усилием, оторвался от топчана и сделал несколько неуверенных шагов.
Гвидо и Мортимер, поддерживая его, подвели к лифту. Через тридцать секунд они уже стояли в блоке управления, в средней части корабля, откуда управлялись реактор, установка водородной ионизации и система ускорения.
Бребер сидел в передвижном кресле оператора, зажав в углу рта сигарету и держа в руке бутылку виски – неизвестно, где он ее раздобыл! Он полузакрыл глаза, и по лицу его разлилось блаженство.
Ван Стейн оторвался от своих помощников и двинулся к операционному щиту. Скорость разогрева мезон-ноантимезонной плазмы была максимальной.
Черная стрелка температурного индикатора приближалась к красной зоне. В камере бушевали 400 миллионов градусов мезонной температуры.
– Блеф! – объявил профессор, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Вы еще не так удивитесь, – заявил Гвидо. 450 миллионов градусов.
500 миллионов – рубеж безопасности.
– Неприкрытый маневр, – прохрипел ван Стейн. – Автоматическая контролирующая система выключится сама, как только возникнет опасность.
Гвидо молча указал на ту часть пульта управления, с которой был снят щит. Даже для непосвященного было ясно, что вся схема нарушена – несколько проводов были прикреплены к контактам пружинными зажимами, выключив таким образом промежуточные элементы.
Достав из кармана платок, ван Стейн вытер лоб.
– Не дойдет же он до такой степени безумия… Гвидо шагнул к нему, схватил его за плечи.
– Ради бога, неужели вы не понимаете, что мы действительно пойдем до конца?!
Профессор затряс головой.
Помещение наполнилось угрожающим гулом. Потом к нему присоединился звон, похожий на пение циркулярной пилы. Бребер с наслаждением вслушивался в эти звуки, словно это была прекрасная музыка. Мортимер с тревогой наблюдал за ним.
550 миллионов градусов…
600 миллионов градусов…
– Блеф! – снова бросил ван Стейн. – Предел безопасности учтен. Вам он хорошо известен, но и мне тоже, он наступает лишь при температуре семьсот миллионов градусов.
Установка кондиционирования уже не справлялась с охлаждением. От боковой стенки исходил жар; словно хищное животное, вползал он в помещение, пожирая остатки кислорода.
650 миллионов градусов…
– Мы хотим предпринять еще одну, последнюю попытку – объединиться с учеными, – сказал Гвидо. – Они не говорили о том, что нам надо вернуться на Землю и где-нибудь высадить их?
– Говорили, конечно. При первом же моем контакте.
– Тогда они должны нам помочь, – заключил Гвидо. – Иначе мы не сможем выполнить их пожелание.
– Вы собираетесь повернуть назад, к Земле? – Мортимер не скрывал своего удивления.
– Посмотрим. Пошли! Сейчас я объясню тебе, что мы затеваем.
Придя в свою кабину, Мортимер лег на койку. Он уже хорошо изучил маленький операционный щит на стене и не сомневался, что сможет включиться в коммуникационную сеть и при этом избежать погребения под потолочным матом, который хотя и защищал его от гравитации, но зато отрезал от окружающего мира. Он надавил кнопку и, действительно, в ту же секунду начал воспринимать чужие мыслительные образы.
«Вызываю профессора ван Стейна! – мысленно произнес он, стараясь четко отделять слова одно от Другого. – У нас есть предложение. Просим ответить!»
Он ощущал различные оттенки эмоций – от категорического отказа и возмущения до напряженного ожидания. Ему удалось даже уловить волнение Люсин Вивье, он не удержался и послал ей закодированный ободряющий импульс.
Говорит ван Стейн. Что вам угодно?
«Я веду переговоры по поручению руководства корабля. Мне велено заявить, что мы готовы сохранить жизнь вам и вашим людям, готовы вернуться на Землю и высадить вас так, чтобы вы смогли связаться с вашими властями и вновь занять свои рабочие места. Но тогда вы должны нам немедленно помочь!»
Ваше предложение устарело и обсуждению не подлежит. Время работало на нас. Скоро мы будем освобождены, и для этого нам не потребуется даже пальцем пошевелить.
Мортимер громко сказал Гвидо:
– Он отклоняет.
Гвидо молча кивнул. Мортимер снова сосредоточился на своем партнере.
«Вы ошибаетесь! Так как нас уже ничто не спасет, мы уничтожим корабль».
Небольшая пауза, явная растерянность. Мортимер почувствовал, что уверенность его растет.
Я не верю вам. Ни один человек не сдаст позиций, пока еще существует надежда, а надежда существует, пока человек жив. И если вы думаете о схеме замедления, о бомбе замедленного действия или еще о чем-то подобном, то это безрассудство. Мы отключим их, как только вы потеряете способность двигаться.
Мортимер уловил выражение какого-то чувства, какого-то мнения или позиции, которое вновь заставило его усомниться: чувствовалось, что профессор поймал проблеск надежды и усилил свой натиск. Мортимеру пришлось прибегнуть к последнему отчаянному средству.
«Слушайте меня внимательно, профессор! До сих пор вы имели дело только с людьми, чьи физические силы и побуждения соответствовали средним значениям. Мы вовсе не чудовища, какими нас считает один из ваших сотрудников, однако мы готовы принести себя в жертву и пренебречь собственными интересами ради достижения цели. К тому же положение у нас безвыходное. Вы можете торжествовать победу, но это очень опасно для вас.
Люди, доведенные до крайности, действуют не всегда в соответствии с нормами.
И если вы полагаете, что при голосовании у нас те, кто цепляются за жизнь, окажутся в большинстве, то могу вас заверить: голосовать мы не будем. Среди нас есть люди, абсолютно не считающиеся с желаниями остальных. И один из них – Бребер. Вы, наверное, уже слышали о нем. Он вооружен, в отличие от меня, и я даже не смогу помешать ему сделать то, что он задумал».
Мортимер не пытался скрывать свои взгляды и чувства, напротив, старался как можно откровеннее излагать свое мнение о Бребере и свои оценки – все, что знал о нем. Он восстанавливал в памяти детали, подробности операций, которые возглавлял Бребер, вспоминал о его жестокости и жажде разрушения. Он рисовал дикие сцены, картины гибели и хаоса – раскаленные перегородки, расплавленный металл, взрыв корабля…
Неужели он станет… – Видимо, ван Стейн не решался довести мысль до конца.
«Он это сделает, – подтвердил Мортимер. – Будьте уверены!»
Мортимер почувствовал, что у его партнера зарождается страх, вполне обоснованный и пока еще сдержанный, – очевидно, он думал о своих сотрудниках, о корабле, о том, какую задачу ему предстоит выполнить, но все же это был страх. Снова Мортимер поймал себя на чувстве удовлетворения от того, что он выиграл, однако готовность его партнера к уступкам тут же замкнулась. Мортимер совершенно отчетливо ощущал: нарисованная им картина разрушения возымела свое действие, но, очевидно, профессор боялся, что окажется в положении человека, застигнутого врасплох или обманутого.
Кто даст гарантию, что вы действительно будете выполнять наше соглашение? – выразил свое сомнение ван Стейн.
«Профессор, я вижу, вы еще не полностью осознали свое положение. Сейчас пятнадцать часов сорок минут. Бребер немедленно отправится к реактору и разогреет его. Не пройдет и двадцати минут, как будет достигнута критическая отметка. Единственный, кто может остановить Бребера, это вы. Я делаю последнее предложение. Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы в состоянии в кратчайший срок выйти из вашего оцепенения? Сколько времени вам на это потребуется?»
Профессор медлил с ответом, и Мортимер продолжал:
«Можете не отвечать мне. Если вы не в состоянии сделать то, о чем вас просят, все потеряно. Советую вам: возвращайтесь как можно скорее в нормальное состояние. Я буду ждать вас, а потом отведу к реактору. Вы сможете сами во всем убедиться и затем действуйте, как сочтете необходимым».
Мортимер поднялся и отключил связь.
– Нам не миновать этого! – сказал он.
– А не лучше ли было попробовать силой заставить его подчиниться?
– Нет, – ответил Мортимер. – Мы зависим от его доброй воли. Наших знаний недостаточно, чтобы определить, не пытается ли он с помощью технических трюков провести нас. Он может с нами сотворить все что угодно – например, окутать нас смертельной газовой смесью и тому подобное. В действительности наша судьба в значительно большей степени зависит от него, чем он сам считает. Нам остается лишь надеяться, что он верит в честную игру и потому будет придерживаться правил.
Дверь открылась, на пороге стоял Бребер.
– Кончайте. Хватит копаться! Пора действовать. Я им сейчас задам жару. – Он выбежал.
… Охранник, дежуривший перед лабораторией с плененными учеными, открыл дверь. Гвидо и Мортимер с беспокойством наблюдали за неподвижной фигурой ван Стейна.
– Будем надеяться, что он сможет сам себя разбудить, – сказал Гвидо.
– Не сомневаюсь, – ответил Мортимер. – Они так хорошо овладели искусством управления мозговыми импульсами, что, без сомнения, могут с помощью определенных ментальных операций, например введения в действие кодов, комбинаций букв и тому подобного, вызвать включение мозга. При известных обстоятельствах может оказаться достаточно одних лишь сновидений.
Вероятно, контрольным автоматам, защищающим человеческую жизнь, мы обязаны тем, что они предохраняют нас от того, чтобы ван Стейн уже сейчас не отдал какой-нибудь губительный для нас приказ.
Гвидо ответил скептической ухмылкой.
– Чего это он так долго тянет?
Через несколько минут профессор ван Стейн пробудился. Дрожь прошла по телу ученого, его щеки порозовели, дрогнули веки, пальцы рук начали сжиматься и разжиматься.
Гвидо взглянул на часы.
– Еще семь минут.
Мортимер подошел к ван Стейну, чтобы помочь ему встать на ноги, но рука профессора, за которую он взялся, бессильно упала.
С кормы корабля донесся шум.
– Лишь бы не опоздать! – Гвидо не в силах был сдерживать свое нетерпение. Мортимер указал на лицо профессора. Глаза его были открыты. Губы шевелились. Произносимые шепотом слова были уже слышны, хотя почти неразличимы.
– Еще минутку… Я сейчас… Я в порядке.
– Если он не поторопится, Бребер поджарит нас, как цыплят на вертеле, – заметил Гвидо. – Малопривлекательная перспектива.
Профессор, однако, правильно рассчитал время. Через минуту он поднялся, хотя и с усилием, оторвался от топчана и сделал несколько неуверенных шагов.
Гвидо и Мортимер, поддерживая его, подвели к лифту. Через тридцать секунд они уже стояли в блоке управления, в средней части корабля, откуда управлялись реактор, установка водородной ионизации и система ускорения.
Бребер сидел в передвижном кресле оператора, зажав в углу рта сигарету и держа в руке бутылку виски – неизвестно, где он ее раздобыл! Он полузакрыл глаза, и по лицу его разлилось блаженство.
Ван Стейн оторвался от своих помощников и двинулся к операционному щиту. Скорость разогрева мезон-ноантимезонной плазмы была максимальной.
Черная стрелка температурного индикатора приближалась к красной зоне. В камере бушевали 400 миллионов градусов мезонной температуры.
– Блеф! – объявил профессор, который явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Вы еще не так удивитесь, – заявил Гвидо. 450 миллионов градусов.
500 миллионов – рубеж безопасности.
– Неприкрытый маневр, – прохрипел ван Стейн. – Автоматическая контролирующая система выключится сама, как только возникнет опасность.
Гвидо молча указал на ту часть пульта управления, с которой был снят щит. Даже для непосвященного было ясно, что вся схема нарушена – несколько проводов были прикреплены к контактам пружинными зажимами, выключив таким образом промежуточные элементы.
Достав из кармана платок, ван Стейн вытер лоб.
– Не дойдет же он до такой степени безумия… Гвидо шагнул к нему, схватил его за плечи.
– Ради бога, неужели вы не понимаете, что мы действительно пойдем до конца?!
Профессор затряс головой.
Помещение наполнилось угрожающим гулом. Потом к нему присоединился звон, похожий на пение циркулярной пилы. Бребер с наслаждением вслушивался в эти звуки, словно это была прекрасная музыка. Мортимер с тревогой наблюдал за ним.
550 миллионов градусов…
600 миллионов градусов…
– Блеф! – снова бросил ван Стейн. – Предел безопасности учтен. Вам он хорошо известен, но и мне тоже, он наступает лишь при температуре семьсот миллионов градусов.
Установка кондиционирования уже не справлялась с охлаждением. От боковой стенки исходил жар; словно хищное животное, вползал он в помещение, пожирая остатки кислорода.
650 миллионов градусов…