Франке Герберт. Сириус транзитный

   Гас. Да, ракета. Мне сообщили, как здорово ты водишь ракету. Пошли, все готово!
   Он берет чемодан, еще раз быстро оглядывает комнату, решительно выходит. Ютта и Барри следуют за ним.
   ВЕЧЕР РАКЕТОДРОМ
   Шофер подгоняет машину прямо к ракете. Все шлагбаумы тотчас открываются, едва охрана прочитывает номер автомобиля и узнает владельца. На последнем отрезке впереди едет красный джип дорожной полиции, как лоцман, направляет их в лабиринте подъездных путей. Они вылезают из машины. Гас отсылает автомобиль и эскорт.
   Два стюарда помогают им подняться в ракету, вносят багаж. Подводят их к креслам в пилотской кабине, усаживают. Один из стюардов надевает им шлемы, второй затягивает привязные ремни. Гас. Вещи погрузили? Стюард. Все в порядке, сэр. Гас. Вот и хорошо. Больше нам ничего не нужно.
   По его знаку стюарды уходят. Пусковая платформа приходит в движение, выезжает на стартовую позицию. На приборной панели вспыхивает зеленый огонек.
   Гас. Теперь твой черед, Барри. Покажи, на что ты способен! Слушай диспетчера. Маршрут отмечен здесь, в журнале.
   Барри. Порядок, Гас.
   Голос из динамика. Р-один! К старту готовы?
   Гас. Р-один--это мы. Ответь, Барри!
   Барри. Я -- Р-один, к старту готов.
   Голос из динамика. Предстартовая проверка закончена. Старт разрешен. Вы готовы?
   Барри. Р-один к старту готов.
   Голос из динамика. Внимание! Даем протяжку!
   Вой и свистящее шипенье двигателей. Сполохи огня, клубы пара скрывают обзор.
   Голос из динамика. Десятисекундная готовность: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один -- пуск!
   Последнее слово тонет в реве старта. Сильная вибрация, резко возрастает тяжесть. Секунду корпус ракеты сотрясается от дрожи, потом отрывается от пусковой платформы; стартовая площадка, долина Санта-Моники, унылые холмы быстро уходят вниз, вот уже видно морское побережье... Еще несколько тяжелых вздохов под грузом ускорения, и Земля -- всего-навсего шар, парящий в черном, затканном звездами пространстве.
   Барри переводит дух. Счастье захлестывает его: о таком он даже мечтать не смел -- и вот ведет ракету к Сириусу... А рядом брат, нуждающийся в его помощи и получающий ее... Он смотрит направо, но там ничего нет. А слева... Ютта тоже исчезла.
   Неописуемое разочарование.
   Барри озадаченно оглядывается. Проводит ладонью по глазам, опасаясь, что все это обман зрения. Окружающие предметы начинают бледнеть, короткая вспышка, горизонт опрокидывается -- и внезапно Барри опять в кабине глоборамы. Он безмерно разочарован и сбит с толку, не понимает, реальность перед ним или частица сна, в котором он заблудился.
   ВЕЧЕР ВЕСТИБЮЛЬ ГЛОБОРАМЫ
   Открывается дверь. Входит билетер, отстегивает ремни.
   Билетер. Вы превысили время на двенадцать минут. Что, сигнала не заметили?
   Барри, не говоря ни слова, изумленно глядит на него, встает; билетер выпроваживает его за дверь.
   Билетер. Стоп! Вы задолжали мне еще двенадцать долларов. (Смотрит на счетчик.) Ровно двенадцать долларов шестьдесят пять центов.
   Барри. Где Ютта? Где Гас?
   Билетер. Двенадцать шестьдесят пять.
   Барри достает деньги. Чувство раздражения и досады.
   Барри. Где Гас?
   Билетер. Какой Гас? Какая Ютта? Барри. Гас Гриффин! Ведь вот только что... Билетер. Слушайте, мистер, если нервишки шалят, так вам надо не сюда. Ну и ну, совсем парень свихнулся.
   Он пересчитывает деньги, полученные от Барри, отворачивается, уходит в кассу.
   ВЕЧЕР ГОСТИНИЧНЫЙ ХОЛЛ
   В гостиницу Барри возвращается, еще не вполне опомнившись. Вот почему в первые минуты он с удивлением смотрит на Ютту, шагнувшую ему навстречу. Она отнюдь не приветлива. Все то же раздражение и досада.
   Ютта. Я жду уже двадцать минут. Где вы пропадаете?
   Барри смотрит на часы, морщит лоб.
   Барри. Извините, все как-то перепуталось. Ютта. Да что с вами такое? Вы забыли о нашей встрече?
   Барри. Нет-нет, что вы.
   Ютта. Вам больше не хочется повидать Гаса?
   Барри. Почему? Хочется.
   Они садятся за столик.
   Барри. Ну как? Можно к нему съездить? Он у себя на вилле?
   Ютта. О чем вы? (Испытующе смотрит на него.) Все не так просто, как вам кажется. А колдовать я не умею. Может, завтра, может, послезавтра. Мне надо увидеть его. Если что-нибудь выйдет, я вам позвоню.
   Барри (раздраженно). Завтра или послезавтра! (Невольно повышает голос.) Слушайте, ну к чему эта комедия?! Речь идет как-никак о моем брате! Разве я не вправе повидаться с родным братом?
   Ютта с неудовольствием замечает, что на них обращают внимание.
   Ютта. В чем дело, Барри? Возьмите себя в руки! Если вы устроите тут скандал, вам никогда не увидеть брата!
   Барри затихает. Порыв иссяк, и тотчас до его сознания доходит вся щекотливость ситуации.
   Барри. Извините меня.
   Ютта. Да, кстати, есть тут одна мелочь... У меня будут расходы.
   Барри вздергивает плечи. Барри (с ощущением неловкости). Сколько?
   Ютта. Пятисот долларов хватит--для начала.
   Барри достает деньги, незаметно передает Ютте. Она бросает взгляд на купюры, встает и, не прощаясь, уходит. Барри чувствует, что за ним кто-то наблюдает, и, оглянувшись, видит Нелли.
   Нелли. Ты дал ей денег? За что?
   Барри. Почему тебя это интересует?
   Нелли садится на стул, где только что сидела Ютта. Нелли. Она же просто обирает тебя. Неужели не видишь?
   Барри. Ты знаешь ее?
   Нелли чуточку медлит.
   Нелли. Нет, но я знаю этот тип женщин. Что ты получишь взамен?
   Барри. Она обещала свести меня с Гасом.
   Нелли (саркастически). Ах, с Гасом. Чудесно! Хоть что-то за свои денежки получишь.
   Барри. В конце концов, это мое дело. Тебе-то что до моих денег?
   Нелли. А еще у тебя есть?
   Барри заглядывает в бумажник. Барри. Да.
   Нелли. Так что ж мы тут сидим? Пошли, устроим себе хорошенький вечерок!
   По лицу Барри заметно, что ему совсем этого не хочется. Но вечерок в обществе Нелли все-таки лучше, чем в одиночестве. Он встает, она берет его под руку и мягко увлекает за собой.
   Раздражение медленно отступает. Запах лаванды.
   Шестнадцать лет, возраст совершеннолетия -- рубеж для взрослеющего поколения. Дети покидают семьи, еще два года продолжают учебу, только на более высокой ступени. Гас удачно выдержал тесты и был зачислен в технический колледж, сделал первый шаг к специализации, за которым по завершении общеобразовательного курса последует профессиональное распределение и новая учебная подготовка, на сей раз узкоспециализированная, нацеленная на будущую деятельность, подобранную с учетом задатков и способностей.
   Барри опять предстояло два года прожить в разлуке с братом. Впрочем, он уже был достаточно самостоятелен, чтобы в группах и компаниях подростков не дать себя в обиду, обойтись без поддержки старшего брата, и он не рвал эти отношения полностью. А все же что-то утратилось, что-то существенное, мотив, наделявший его поступки смыслом, стимул, возбуждавший в нем напряженный интерес, сеявший тревогу и сомнения, но, с другой стороны, приносивший удовлетворение -- вот ведь сколько сумел выдержать и преодолеть. Телевидение вновь заняло довольно большое место в жизни Барри; как и прочие средства массовой информации, оно быстро развивалось, экраны стали огромными, во всю стену, изображение приобрело объемность -- зритель как бы заглядывал через окно в иной мир, где не было скуки, мир, полный столкновений, борьбы, поражений и побед. С увеличением формата изображения и появлением голографии иллюзия стала еще реалистичнее. О передаче знаний, об образовательной миссии и думать давным-давно забыли. Сошлись на том, что единственная функция телевидения-- помочь людям выплеснуть подспудные эмоции, исполнить подавляемые желания, осуществить тайные мечты, иными словами, как бы компенсировать нереализованное стремление к бурной, полной опасностей, зато так много обещающей жизни.
   Другие средства массовой информации тоже, по сути, служили тому, чтобы покрыть громадную потребность в переживаниях и чувствах. Никому теперь даже в голову не приходило считать отпуск временем покоя, он был предназначен для физической и душевной разрядки. Все воспринимали это как непреложный факт, а рекламные ролики еще и упорно подчеркивали: свободное время есть награда за выполненную работу, компенсация за однообразность бытия среди массы, клапан для подавляемых желаний и стремлений, которые каждый носит в себе и однажды--ради сохранения равновесия -- обязан выпустить на волю. Конечно, подлинных приключений представителям многомиллиардного населения ждать было неоткуда -- зато к их услугам были сконструированные эмоции, заготовленная заранее щекотка нервов, рассчитанное напряжение, имитация успеха, точно под стать потребностям, по разным ценам, доступно для каждого. И надо сказать, тут непременно учитывалась индивидуальность, переживания отнюдь не были стандартными, на одну колодку, нет, они отличались своеобразием, личной окраской, созданной на основе последних достижений науки об инстинктах и исследования мотивов человеческого поведения.
   Этим требованиям прежние зоны отдыха, туристские центры, "райские уголки" и пляжи давным-давно перестали удовлетворять. Их место заняли синтетические ландшафты, оазисы беспечного веселья, волшебные царства и искусственные "райские кущи", исполинский дисней-ленд -- врата довольства, ключ успеха. В этих-то краях, простирающихся на сотни квадратных километров, отпускники проводили свой досуг, жили в роскошных отелях под опекой современнейших автоматов, день и ночь купаясь в звуках музыки, среди довольных и спокойных людей, равно жаждущих впечатлений, радостно предвкушающих любой эффектный аттракцион, благодарных за чудесное. Здесь проводили дни и недели, вживаясь в новую роль, врастая в этот мир, словно взятый из книжки с картинками, воссозданный по образцам прошлого,-- Венеция, Париж, Гейдельберг, Афины,--становясь путешественниками во времени или первопроходцами, исследователями морских глубин или астронавтами... Пейзаж, рожденный научно-фантастическими грезами, пестрая жизнь кораллового рифа, наблюдаемая с подводной лодки, кратер из Моря Дождей, настоящие лунные скалы, специально привезенные и установленные в соответствии с натурой.
   Барри месяцами ничего не слышал о Гасе и сам себе не признавался, как огорчало его молчание брата. Порой он подумывал навестить его, но в конце концов каждый раз отбрасывал эту мысль: очень уж все было сложно--если не спрашивать у Гаса согласия, нужно набраться смелости и на свой страх и риск проникнуть в совершенно незнакомую среду, а именно таков и был закрытый колледж, учебный городок, государство в государстве, непонятным образом функционирующий организм, диковинная система, в которой можно заблудиться, как раньше блуждали в лабиринте пещер или в джунглях. И даже если он сумеет разыскать Гаса, еще не известно, найдется ли у Гаса время и желание заниматься им, не воспримет ли он нежданный визит как досадную помеху, не будет ли в этот момент с приятелями, которые станут подтрунивать над недотепой Барри, так что Гас со стыда сгорит. И тем чаще Барри думал: скорей бы и для него настала пора перебраться в колледж; и он изо всех сил старался быть на хорошем счету, особенно в технических дисциплинах, чтобы в итоге получить направление туда, где был Гас. Ему было ясно, что такой близости, как раньше в семье, в играх среди подземных коридоров или в запретной зоне, уже не будет, но Гас до сих пор был единственным, с кем он ощущал связь, единственным существом, с которым можно было поговорить по-человечески... Поэтому вполне естественно, что ему хотелось жить рядом с братом.
   И вот однажды Гас вдруг приехал, переночевал на своей старой кровати, рассказал, что у него каникулы, и пригласил Барри в "Волшебное царство", один из крупнейших увеселительных парков, расположенный в нескольких сотнях километров к югу,-- миллионы людей стремились в этот парк и находили там именно то, что искали: восторженное изумление и исполнение желаний.
   Гас приехал в лимонно-желтом электромобиле, принадлежавшем, как он говорил, колледжу, и уже сама езда, в многих сотнях метров над морем домов, по высотной эстакаде, поддерживаемой редкими, похожими на паучьи ноги опорами, отделенной от бездны синтетической сеткой, была для Барри необычайным событием. Удобное мягкое сиденье, обтянутое искусственной кожей, сверкающая хромом арматура, яркие огоньки на приборной доске, панорама города глубоко внизу, упоение скоростью и Гас, уверенно сжимающий руль... Так бы и ехал без конца, хоть по городу, хоть из города, в неведомые, чужие края...
   Гас припарковал машину среди сотен тысяч других автомобилей на десятиэтажной стоянке у ворот "Волшебного царства". Пешком они перешли висячий мостик, далеко внизу бешено ярилась река, кольцевой поток, кипящий искусственными водоворотами,--граница между городом и страной чудес.
   За восемь долларов с каждого они на целый день получили право свободного передвижения по парку, в том числе пользуясь местным транспортом; лишь за два-три десятка спецаттракционов нужно было платить особо. У входа в большой павильон, который был, так сказать, преддверием блаженства, они миновали шпалеры девушек в голубой и синей форме, с неброским номерком на блузке.
   -- Не нужна ли вам спутница?--спросил человек в мундире французского кавалериста конца XVII века.
   Гас вопросительно взглянул на Барри, но, не дожидаясь ответа, согласно кивнул.
   -- Две девушки--значит, десять долларов. Желаете выбрать?
   Гас потащил Барри за собой, хотя тому пришелся не по душе этот неожиданный поворот. Девушки были какие-то одинаковые, вроде как студентки колледжа, из тех, что по праздникам участвуют в парадных маршах. В общем-то, на вид вполне приветливые и симпатичные, и когда Гас выбрал одну из них, Барри, не долго думая, последовал примеру брата. Звали девушек Сильвия и Салли, и держались обе так непринужденно и весело, что провести в их обществе целый день казалось даже весьма заманчивым.
   Входной павильон одновременно служил вокзалом подвесной дороги, которая, то опускаясь к самой земле, то поднимаясь высоко в воздух, опоясывала всю территорию. Были здесь и другие необычные средства передвижения: например, железная дорога, точная копия старинной--коротенькие электропоезда, которыми управлял человек в форме давнего почтового ведомства. Встречались и совсем особенные экипажи, под стать экзотическим декорациям: в индийском секторе, где высились храмы точь-в-точь как в Куала-Лумпуре, можно было покататься на слоне, в здешнем Гонконге--на рикше, среди антарктического ландшафта из пластика, стекла и искусственных льдов ездили на собачьих упряжках. Однако все это привлекало в первую очередь посетителей постарше, которые довольствовались спокойными прогулками по историческим местам. Молодежи не менее важны были физические ощущения, а для этого существовали беговые дорожки, треки, ракеты, катапульты, реактивные глайдеры, выписывавшие головоломные виражи вдоль незримых магнитных силовых линий. Как раз для девушек -- можно с визгом сопротивляться встречному ветру, на поворотах прижиматься к ребятам, цепляться за них. Умопомрачительное катанье на русских горах стало для Барри не просто дерзкой на взгляд затеей, доказательством бесстрашия и самообладания, но и первой встречей с женским существом, с девушкой, которая была не где-то поодаль, а умела показать всю незначительность барьеров, обычно разделяющих посторонних людей, держалась дружелюбно, даже доверчиво--хотя бы и только один день, за плату.
   В считанные часы Барри буквально захлестнула лавина новых ощущений, скорее ошеломительных, чем радующих; он бы не смог сказать, что поражало его больше -- бесконечные аттракционы или девушка рядом. Он снова и снова косился на Сильвию и с удивлением обнаружил, что она совершенно искренне восторгается здешними красотами. Ведь он знал, что уж кому-кому, а ей это давным-давно знакомо. Конечно, зрелище великолепное, и достоверность соблюдена, и историческая точность, однако же все какое-то слишком гладкое, слишком сверкающее, слишком яркое... Обману поддавался лишь тот, кто хотел обмануться; кто приглядывался, видел, что черепица и кирпичная кладка из пластмассы, камень -- из гипса, дерево -- из пенопласта, и первое впечатление, при всей его неотразимости, вскоре бледнело--что ж, удачная имитация реальности, но и только, а всякая имитация имеет пределы и не способна ввести в заблуждение раз и навсегда. Барри спросил об этом Сильвию и, хоть не получил ясного ответа, решил, что разгадал загадку: девушки чувствовали себя в этом мирке как дома, считали его своей собственностью, своей стихией и хотели, чтобы у гостей осталось от него самое лучшее впечатление. Вот и радовались любому удачному сюрпризу, любому действенному эффекту... Для них иллюзия стала вторым образом реальности-- и, возможно, здесь присутствовала на первый взгляд абсурдная и все же существенная убежденность в том, что окольно, через иллюзии, какими-то запутанными путями вновь рождается реальность -- реальность восприятия и чувства.
   Чего они только не делали: в круглой штуковине вроде батисферы ныряли в водопад, катапультировались высоко в воздух, а потом опустились на парашютах, проехали через деревню в стиле Дальнего Запада, за которую сражались индейцы и ковбои (резиновые пули так и свистели у лица!), крутились в центрифуге пятисотметрового диаметра -- неподвижный диск посреди кружащегося мира,-- участвовали в родео на электронных лошадях, прыгали с подкидной пневмодоски на многие десятки метров в высоту, скатывались с горы на ренских колесах... После двух часов таких упражнений, счастливые и усталые, они лежали на пляже, на белом песке -- это был побочный продукт химической промышленности,-- плыли на плоту по неторопливой протоке, между свисающими к самой воде цветущими экзотическими кустарниками, ели зеленое, розовое, желтое итальянское мороженое.
   Скоро в них опять воспрянула предприимчивость, они бродили по Историческим залам, видели рыцарей в крестовых походах, Наполеона в битве при Ватерлоо, гибель "Титаника", воздушный бой над Атлантическим океаном, разгром на Плайя-Хирон--не просто картины, но каким-то необъяснимым образом ожившие сцены, электронный кабинет восковых фигур, сочетание робототехники и голографии; и хотя все было технически объяснимо, зритель снова и снова замирал перед неожиданным, непостижимым... Вот зал заседаний ООН, Хрущев стучит ботинком по трибуне; а пока ты удивлялся жизненности происходящего, все-таки узнавая в мерцанье контуров технику "черного ящика", "голубого экрана", тот же Хрущев вставал со стула, выходил из сценического пространства и гладил по головкам маленьких зрителей. Вот Гитлер провозглашает возврат своего отечества в лоно Германской империи, а потом бросает в толпу конфеты; вот Фидель Кастро, произнеся пламенную речь, угощает всех безалкогольным ромом; вот Мао Цзэдун, макая в тушь крохотную кисточку, выводит на шелковой бумаге диковинные знаки--короткие стихи, изречения, китайские мудрости на темы, предложенные посетителями.
   В полдень они наведались в Страну Молочных Рек, где сбываются грезы голодных детей, и там действительно были сливочные горы: проешь их насквозь и попадешь в край летающих жареных голубей и прочих лакомых чудес-- заливных окороков, жаркого с фруктовым желе, сладких огурцов и острых перчиков, всевозможных соусов и кремов, а запивать все это полагалось шипучим напитком, который снимал ощущение сытости и позволял снова и снова предаваться радостям гурманства...
   Из Страны Молочных Рек они попали в зал отдыха-- искусственные руки, шерстяные и резиновые, на стальных суставах с приводом от сервомоторов, управляемые адаптивной электронной системой, массировали их, растирали и мяли, они погружались в виброполя, которые снимали усталость и дарили ощущение неисчерпаемой энергии, в облака аэрозолей, мгновенно возбуждавших ожидание, больше того, жажду новых впечатлений и переживаний, и все это сопровождала торжественная и приятно бодрящая музыка.
   Во второй половине дня настал черед Современного Мира: они увидели луномобиль с астронавтами среди кратеров и получили по щепотке лунной пыли, запечатанной в пластиковый пакетик, увидели памятную, но неудачную высадку на Марсе, вместе со Слейтером и Мак-Грегором впервые облетели вокруг Венеры, наблюдали за полетом сквозь кольца Сатурна и чудесным спасением экипажа, когда посадочный модуль потерпел аварию, участвовали в первой межзвездной экспедиции и дивились релятивистскому "радужному" эффекту на пороге скорости света, следили в смотровой иллюминатор, как первые люди высадились на одной из безжизненных планет Альфы Центавра--триумф человечества и одновременно разочарование для тех, кто втайне надеялся увидеть мир, похожий на земной, райские кущи, полные цветов и ручного зверья. Не день, а сплошная вереница развлечений, беззаботная пора под лазурным сводом подсвеченного стеклянного купола; ближе к вечеру настроение опять заметно поднялось. Хитроумные световые эффекты создавали иллюзию густеющих сумерек, неописуемые переливы розовых и лиловых тонов мало-помалу отступали перед беспредельной тьмой, солнечный диск, точно на шнурах, опускался в гряду облаков, волшебный отсвет бархатистым покровом подернул пейзаж, здания, дороги, и душу вдруг захлестнул дотоле неведомый покой, удовлетворенность, любовь к людям --результат воздействия психотропного газа, который распыляли в воздухе миллионы крохотных форсунок, установленных буквально на каждом шагу.
   Еще два часа в запасе -- вполне достаточно, чтобы насладиться и этими последними впечатлениями, и по желанию девушек они уселись в маленькие открытые вагончики на двоих и поехали в Панорамный зал, где можно было по своему вкусу выбрать ландшафт, и время дня, и сезон.
   Впервые за весь день Барри остался с Сильвией наедине; она сразу вызвала у него огромный интерес, а уж теперь он вообще не мог думать ни о чем другом, и, судя по всему, это было заранее предусмотрено -- Барри обратил внимание, что в этот зал тихой услады направлялись в основном парочки.
   Они остановились у объемного изображения какого-то романтического острова, и Сильвия поставила регулятор на "ночь"--огромная луна повисла над головой, вспыхнули несчетные звезды. Девушка придвинулась к Барри, поцеловала его, скользнула рукой ему под рубашку, а когда он, с легкой досадой, но без удивления, отпрянул, спросила:
   -- Не хочешь?
   Вместо ответа он только кивнул, хотя толком не видел девушки, но она все поняла, и Барри покорился ее ласкам.
   Немного погодя все четверо снова встретились на улице; Барри не мог отделаться от впечатления, что что-то изменилось, сердце у него громко стучало, колени дрожали-- поди пойми, отчего девушки хихикают и болтают как ни в чем не бывало. Они расположились на террасе кафетерия, ели пирожные и пили кофе со сбитыми сливками. В конце концов Гас спросил, не сходить ли им напоследок еще раз в Панорамный зал. Барри замешкался с ответом, но девушки не возражали; они вышли из кафетерия-- платить было не нужно, ешь-пей сколько хочешь -- и побрели через площадь, а потом Гас схватил Сильвию за руку и сказал:
   -- На этот раз со мной пойдешь ты!
   Не прошло и нескольких секунд, как они исчезли в темном въезде.
   Барри смотрел им вслед и вздрогнул, когда Салли, тронув его за плечо, сказала:
   -- Идем, вон свободный вагончик!
   На миг он задумался, потом покачал головой.
   Спасибо, Салли. Мне больше не хочется. Ты не обидишься?
   Салли не сумела скрыть удивления, но потом улыбнулась и погладила его по щеке.
   -- Конечно, нет.
   Они остались возле павильона, наблюдая, как проекция солнечного диска окончательно утонула за туманной линией горизонта.
   УПРАВЛЕНИЕ КАДРОВ СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. УТРО
   Барри стучит, входит в комнату. Чиновник поднимает глаза от бумаг, продолжает сидеть, склонившись над столом.
   Барри. Доброе утро. Я хотел узнать... Вы мне разрешили...
   Чиновник. Рановато вы пришли. Мы, как видите, просто завалены работой. Рекомендации у вас превосходные, но тем не менее--вы не единственный. Придется вам это учесть и запастись терпением.
   Барри не в силах скрыть разочарование. Уныние, подавленность.
   Барри, Когда можно снова зайти? Чиновник. Завтра, а еще лучше--послезавтра! Барри. Большое спасибо. До свидания.
   Чиновник тем временем возвращается к своим бумагам. Чиновник (себе под нос). До свидания!
   ТИР ДЕНЬ
   Барри и Нелли перед голографической картиной: охота на Сириусе. Барри палит по чудовищам, а Нелли встречает ликованием каждый удачный выстрел. Звонок, отмечающий попадание, тарахтит почти без умолку.
   Барри и Нелли переходят к следующему стенду. Берут в автомате стаканы с напитками, ставят на полку. Игра начинается снова.
   ВЕЧЕР ИГОРНЫЙ САЛОН
   Нелли бросает в игральные автоматы доллар за долларом; Барри только смотрит и снабжает ее монетами. Потом они пытают счастья в механической рулетке. Барри проигрывает.
   БАР ВЕЧЕР
   С высоких табуретов Барри и Нелли смотрят на маленькую круглую сцену, где двое в облегающем золотом трико исполняют какой-то танец.
   Музыкальное сопровождение обеспечивает флейтист в индийском костюме и тюрбане.
   Нелли знаком просит бармена налить ей шампанского, но тот показывает пустую бутылку.
   Нелли. Закажешь еще, милый?
   Барри достает бумажник, заглядывает внутрь, снова захлопывает и прячет в карман.
   Барри. Сколько с меня?
   Бармен предъявляет длинный счет, и Барри выкладывает последние деньги, опустошив свой кошелек; на чаевые не хватает.