Страница:
Я так внимательно наблюдал за этим представлением, что даже не попробовал пирог. Когда граф Ламберт сел рядом со мной — между нами было два пустых стула, — он сказал:
— Ну, ешь же, пан Конрад!
Я кивнул, улыбнулся и откусил от пирога. Неплохо, но это всего лишь медово-ореховый пирог. Не то что чудеса кондитерского искусства, которые делают в современной Торуни. Я жестом подозвал Кристину.
— Вкусно, господин мой. Позволь мне тоже внести небольшой вклад в пиршество.
Когда девушка подошла, я обратился к ней:
— Ну-ка, бегом! У меня есть кусок коричневого лакомства, завернутого в серебряную и коричневую бумагу. В последний раз я его видел на своей кровати. Принеси его сюда, да побыстрее!
— Какие-то твои сладости? — спросил граф.
— Что-то вроде этого. Шоколад.
Когда Кристина вернулась, остальные пять девушек раздавали простому народу булочки.
Осталось семь кусков шоколада. Естественно, невозможно угостить двухсот простолюдинов и такое же количество их детей. За главным столом сидят пять человек, плюс еще шестеро. Я разломал каждый кусок надвое, встал и положил по маленькому кусочку на каждое место. Поднялся граф.
— Это заморское угощение, — выкрикнул он. — Его очень мало. Поэтому хватит лишь для главного стола, плюс два куска для короля и королевы!
Эти слова также встретили возгласами одобрения. Если бы сейчас здесь проводились выборы, думаю, народ проголосовал бы даже за Чингисхана.
Я продолжал раздавать шоколад, не забыв и себя. Когда я вернулся на место, осталось три кусочка.
— Господин, что ты там говорил про короля и королеву?
Граф попробовал шоколад, и его глаза округлились от удивления.
— Мы собираемся выбрать их на время праздников — короля и королеву неповиновения. Видишь маленькие булочки, которые сейчас раздают? Пшеничные — мужчинам и ржаные — женщинам. В одной пшеничной и одной ржаной спрятано по горошине. Кому попадется горошина, те и станут королем и королевой праздника. Тогда ты и я, пан Мешко и отец Иоанн станем простолюдинами!
— Ты хочешь сказать, что король будет иметь право на Франсин? — спросил я.
— Она замужем. Хотя он может попробовать охмурить и ее, и, может, это ему даже удастся, пока не кончится праздник. А потом я этому ублюдку яйца отрежу! Если на нее не могу претендовать я, то, — будь я проклят, какой-нибудь чертов крестьянин — тем более.
— О… да. Осталось три куска.
— Хорошо. Один для короля и один для королевы. А последний… что ж, титул дает некоторые привилегии. — Граф собрался было положить его в свой мешок, но затем передумал и жестом подозвал Наталью. — Отдай это рыжеволосой дочери Петра Мороцека.
Когда девушка умчалась, он взглянул на меня и сказал:
— Кажется, ты лишаешь меня кое-кого из моих дворовых девушек, пан Конрад. Мне, пожалуй, пора набирать новых.
Пани Малиньская обнаружила в своей булочке горошину и стала королевой. Кузнец стал королем и приказал нам, «простым свиньям», убираться с главного стола. Для нас был приготовлен стол рядом.
Первым делом «король» выбрал себе шесть «придворных дам», а именно шесть самых пышнотелых женщин. Пани Малиньская потребовала себе «пажей», которые принялись ластиться к ней. Все это сопровождалось одобрительными выкриками толпы.
Король потребовал, чтобы граф выказывал больше почтения кузнецам, и, следовательно, должен попробовать себя в этой роли.
Принесли кожаный фартук и молот. Облачившись в наряд кузнеца и взяв в руки его орудие труда, Ламберт разыграл пародию, которая понравилась бы мне еще больше, если бы я был лучше знаком с кузнецом.
Пану Мешко поручили оставить свою жену и на «вакантное место» назначили другую женщину. Этой дородной матроне дали набитую перьями подушку, и он позволил ей гоняться за ним с подушкой по всему залу и лупить себя. Народ визжал от восторга. Пиво лилось рекой.
Настала моя очередь. «Король» решил, что поскольку у меня хорошо получается спасать младенцев, то я, вероятно, сам еще не вышел из нежного возраста. Это решение, очевидно, было придумано заранее, потому что слишком уж скоро меня окружили три незнакомые женщины и прикололи на мою тунику и брюки огромные пеленки. А я-то думал, что булавка — современное изобретение.
Затем мне под нос сунули шесть огромных сисек, три из которых принадлежали кормящим матерям. Меня насильно покормили грудью. Я выжил. В телевизионных комедиях юмор намного утонченнее.
Затем вызвали Франсин. «Король» заявил, что лишь немногим посчастливилось лицезреть ее прелести, а это несправедливо. Он приказал ей раздеться догола и пройти по залу, чтобы показать народу истинную красоту.
Я хотел вмешаться. Я готов стерпеть весь этот маскарад по отношению к графу, пану Мешко и к себе самому. Но не мог позволить, чтобы на моих глазах унижали жену священника, хотя сам факт наличия у священника жены немало удивлял меня.
Однако я даже не успел схватиться за меч.
Франсин встала из-за стола и сбросила с себя одежду. Толпа разразилась радостными возгласами. Я был в шоке. Она горделиво прошлась, покачивая бедрами, между столами простолюдинов, кого-то ущипнув за подбородок, кого-то поцеловав в губы или небритую щеку. Все это сопровождалось оглушительным ревом толпы, и Франсин упивалась всеобщим восторгом! Наконец она подошла к нашему столу. Пана Мешко она поцеловала в щеку, и тот даже не возражал. Граф потребовал большего и погладил ее от подмышки до колена. Мне же захотелось еще большего. Я усадил ее к себе на колени и поцеловал. Она тесно прижалась ко мне.
— Но все это во имя Церкви, — сказала она с притворной невинностью в голосе. — Нужно смешаться с варварами и следовать их обычаям.
Я не знал, чего мне хочется в первую очередь — шлепнуть ее или заняться с ней любовью, поэтому я просто передал ее законному мужу. Она осталась возле него до конца праздника, позволив, в конце концов, чтобы ей на плечи набросили плащ. Я не солгу, если скажу, что ситуация оставила у меня в душе неприятный осадок.
Священника и дворовых девушек не стали вовлекать в это шутовство; король с королевой переключили внимание на простолюдинов. Все музыканты дружно заиграли в надежде, что их не станут вызывать.
«Королевские указы» простолюдинам были еще более грубыми, чем знати. Большинство из них были основаны на непонятных мне местных шутках и вскоре стали скучны. По крайней мере для меня. Все остальные веселились от души.
Вскоре у нашего «правительства» иссяк запас идей, и они объявили начало танцев. Столы и стулья отодвинули к стене и вкатили две бочки с пивом. С бочек сняли крышки, и пиво нужно было просто черпать оттуда.
Ламберт, пан Мешко и я танцевали первыми. Я не был уверен, что у меня получится, но Кристина вытащила меня на середину зала.
Вряд ли это можно было назвать танцами. В Окойтце никогда не слыхивали о польке или мазурке, не говоря уже о вальсе. Танец заключался в том, что люди самозабвенно скакали вверх-вниз. Это походило на «танцы» современных панков.
После этого я оказался в сторонке рядом с графом. Он похлопал меня по плечу и жестом пригласил последовать за ним. Я прошел в его палаты. Он закрыл дверь и облегченно вздохнул.
— Как хорошо, что подобные праздники проводятся лишь раз в году! Согласно традиции, я должен устраивать пир для народа и строить из себя дурака, но мне это нравится не больше, чем тебе. Если бы ты увидел этих людей во время сбора урожая, у тебя сложилось бы совсем иное мнение. Важный вид можно напустить на себя и позже, а сейчас давай сыграем в шахматы. Да, и сними с себя дурацкие пеленки.
Я вполне сносно играю в шахматы, хотя и не могу назвать себя мастером в этом деле. Его техника примерно соответствовала современной, за исключением того, что пешки не могли бить походя. Граф играл хорошо, однако слишком консервативно. За семь столетий стратегия игры заметно развилась. В тот вечер я выиграл четыре игры из четырех.
— Пан Конрад, у тебя больше не осталось этих коричневых сладостей, которыми ты угощал?
— Боюсь, что нет, и не удастся сделать еще. А мне понравился ваш пирог.
— Вкусно, правда?
— Да. Просто восхитительно. Но я заметил, что, в отличие от еды и напитков, пирога всем досталось немного.
— Естественно. Он же с медом. Продав этот мед, я получил бы столько, сколько ушло на остальные угощения.
— Мед здесь редкость? Удивительно. Это же натуральный продукт, который легко добыть.
— Достаточно легко, пан Конрад, если найти медовое дерево. Охотнику за медом удается найти одно, ну, может, два медовых дерева за год.
— Поразительно. А что вы делаете потом?
— Как что — нужно выкурить оттуда пчел, а затем разрубить дерево.
— Я начинаю понимать, в чем дело. Знаешь, господин, пчелы не могут сами сделать себе дупло. Им приходится искать для улья подходящее место. Если рубить каждое дуплистое дерево, им будет негде жить. Неудивительно, что мед — такая редкость.
— Понятно. Ты предлагаешь, чтобы мы сами делали в деревьях дупла?
— Не обязательно нужно целое дерево. Сойдет и простой деревянный ящик. Пчелы — поистине поразительные существа, я читал о них. Знаешь ли ты, что у них есть свой язык?
— Что? Насекомые разговаривают?
— Не совсем. Но когда пчела находит цветущий луг, она возвращается в улей и начинает специальный танец, чтобы показать остальным, куда нужно лететь.
— Потрясающе! Ты говоришь «она». А как же пчелы-самцы?
И я целый час рассказывал о пчелах. Друзья всегда обвиняли меня в том, что у меня не голова, а свалка. Все, что в неё попадает, остается там и «гниет». В результате я согласился проинструктировать местного плотника по поводу постройки ульев — целых двенадцати дюжин.
В этом, конечно же, нет ничего сложного. Сойдет и обычный прямоугольный ящик вместимостью около сорока литров. В нем нужно сделать отверстие в четыре квадратных сантиметра в нижней части. А затем водрузить на шест высотой метра в три.
— Это была очень приятная и поучительная беседа, пан Конрад. И вдвойне приятно, что мы играли в шахматы не на деньги. Но теперь нам нужно возвращаться вниз и продолжить маскарад.
В заключение праздника принято дарить подарки. Никто и не думал о том, чтобы подарки во что-то заворачивать, но это мало кого волновало. Правда, получилась неловкость, когда священник и его жена подарили мне деревянное распятие и вырезанные из дерева четки — ручная работа самого священника, я же не знал, что подарить им в ответ. Единственное, что я мог тотчас же придумать, — подарить им семена роз.
Пан Мешко подарил мне новый ремень для меча. Дворовые девушки ничего не дарили; они только получали. Хотя, наверное, все-таки дарили. В ту ночь меня посетили Явальда и Мария. Они предпочитали работать сообща.
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
— Ну, ешь же, пан Конрад!
Я кивнул, улыбнулся и откусил от пирога. Неплохо, но это всего лишь медово-ореховый пирог. Не то что чудеса кондитерского искусства, которые делают в современной Торуни. Я жестом подозвал Кристину.
— Вкусно, господин мой. Позволь мне тоже внести небольшой вклад в пиршество.
Когда девушка подошла, я обратился к ней:
— Ну-ка, бегом! У меня есть кусок коричневого лакомства, завернутого в серебряную и коричневую бумагу. В последний раз я его видел на своей кровати. Принеси его сюда, да побыстрее!
— Какие-то твои сладости? — спросил граф.
— Что-то вроде этого. Шоколад.
Когда Кристина вернулась, остальные пять девушек раздавали простому народу булочки.
Осталось семь кусков шоколада. Естественно, невозможно угостить двухсот простолюдинов и такое же количество их детей. За главным столом сидят пять человек, плюс еще шестеро. Я разломал каждый кусок надвое, встал и положил по маленькому кусочку на каждое место. Поднялся граф.
— Это заморское угощение, — выкрикнул он. — Его очень мало. Поэтому хватит лишь для главного стола, плюс два куска для короля и королевы!
Эти слова также встретили возгласами одобрения. Если бы сейчас здесь проводились выборы, думаю, народ проголосовал бы даже за Чингисхана.
Я продолжал раздавать шоколад, не забыв и себя. Когда я вернулся на место, осталось три кусочка.
— Господин, что ты там говорил про короля и королеву?
Граф попробовал шоколад, и его глаза округлились от удивления.
— Мы собираемся выбрать их на время праздников — короля и королеву неповиновения. Видишь маленькие булочки, которые сейчас раздают? Пшеничные — мужчинам и ржаные — женщинам. В одной пшеничной и одной ржаной спрятано по горошине. Кому попадется горошина, те и станут королем и королевой праздника. Тогда ты и я, пан Мешко и отец Иоанн станем простолюдинами!
— Ты хочешь сказать, что король будет иметь право на Франсин? — спросил я.
— Она замужем. Хотя он может попробовать охмурить и ее, и, может, это ему даже удастся, пока не кончится праздник. А потом я этому ублюдку яйца отрежу! Если на нее не могу претендовать я, то, — будь я проклят, какой-нибудь чертов крестьянин — тем более.
— О… да. Осталось три куска.
— Хорошо. Один для короля и один для королевы. А последний… что ж, титул дает некоторые привилегии. — Граф собрался было положить его в свой мешок, но затем передумал и жестом подозвал Наталью. — Отдай это рыжеволосой дочери Петра Мороцека.
Когда девушка умчалась, он взглянул на меня и сказал:
— Кажется, ты лишаешь меня кое-кого из моих дворовых девушек, пан Конрад. Мне, пожалуй, пора набирать новых.
Пани Малиньская обнаружила в своей булочке горошину и стала королевой. Кузнец стал королем и приказал нам, «простым свиньям», убираться с главного стола. Для нас был приготовлен стол рядом.
Первым делом «король» выбрал себе шесть «придворных дам», а именно шесть самых пышнотелых женщин. Пани Малиньская потребовала себе «пажей», которые принялись ластиться к ней. Все это сопровождалось одобрительными выкриками толпы.
Король потребовал, чтобы граф выказывал больше почтения кузнецам, и, следовательно, должен попробовать себя в этой роли.
Принесли кожаный фартук и молот. Облачившись в наряд кузнеца и взяв в руки его орудие труда, Ламберт разыграл пародию, которая понравилась бы мне еще больше, если бы я был лучше знаком с кузнецом.
Пану Мешко поручили оставить свою жену и на «вакантное место» назначили другую женщину. Этой дородной матроне дали набитую перьями подушку, и он позволил ей гоняться за ним с подушкой по всему залу и лупить себя. Народ визжал от восторга. Пиво лилось рекой.
Настала моя очередь. «Король» решил, что поскольку у меня хорошо получается спасать младенцев, то я, вероятно, сам еще не вышел из нежного возраста. Это решение, очевидно, было придумано заранее, потому что слишком уж скоро меня окружили три незнакомые женщины и прикололи на мою тунику и брюки огромные пеленки. А я-то думал, что булавка — современное изобретение.
Затем мне под нос сунули шесть огромных сисек, три из которых принадлежали кормящим матерям. Меня насильно покормили грудью. Я выжил. В телевизионных комедиях юмор намного утонченнее.
Затем вызвали Франсин. «Король» заявил, что лишь немногим посчастливилось лицезреть ее прелести, а это несправедливо. Он приказал ей раздеться догола и пройти по залу, чтобы показать народу истинную красоту.
Я хотел вмешаться. Я готов стерпеть весь этот маскарад по отношению к графу, пану Мешко и к себе самому. Но не мог позволить, чтобы на моих глазах унижали жену священника, хотя сам факт наличия у священника жены немало удивлял меня.
Однако я даже не успел схватиться за меч.
Франсин встала из-за стола и сбросила с себя одежду. Толпа разразилась радостными возгласами. Я был в шоке. Она горделиво прошлась, покачивая бедрами, между столами простолюдинов, кого-то ущипнув за подбородок, кого-то поцеловав в губы или небритую щеку. Все это сопровождалось оглушительным ревом толпы, и Франсин упивалась всеобщим восторгом! Наконец она подошла к нашему столу. Пана Мешко она поцеловала в щеку, и тот даже не возражал. Граф потребовал большего и погладил ее от подмышки до колена. Мне же захотелось еще большего. Я усадил ее к себе на колени и поцеловал. Она тесно прижалась ко мне.
— Но все это во имя Церкви, — сказала она с притворной невинностью в голосе. — Нужно смешаться с варварами и следовать их обычаям.
Я не знал, чего мне хочется в первую очередь — шлепнуть ее или заняться с ней любовью, поэтому я просто передал ее законному мужу. Она осталась возле него до конца праздника, позволив, в конце концов, чтобы ей на плечи набросили плащ. Я не солгу, если скажу, что ситуация оставила у меня в душе неприятный осадок.
Священника и дворовых девушек не стали вовлекать в это шутовство; король с королевой переключили внимание на простолюдинов. Все музыканты дружно заиграли в надежде, что их не станут вызывать.
«Королевские указы» простолюдинам были еще более грубыми, чем знати. Большинство из них были основаны на непонятных мне местных шутках и вскоре стали скучны. По крайней мере для меня. Все остальные веселились от души.
Вскоре у нашего «правительства» иссяк запас идей, и они объявили начало танцев. Столы и стулья отодвинули к стене и вкатили две бочки с пивом. С бочек сняли крышки, и пиво нужно было просто черпать оттуда.
Ламберт, пан Мешко и я танцевали первыми. Я не был уверен, что у меня получится, но Кристина вытащила меня на середину зала.
Вряд ли это можно было назвать танцами. В Окойтце никогда не слыхивали о польке или мазурке, не говоря уже о вальсе. Танец заключался в том, что люди самозабвенно скакали вверх-вниз. Это походило на «танцы» современных панков.
После этого я оказался в сторонке рядом с графом. Он похлопал меня по плечу и жестом пригласил последовать за ним. Я прошел в его палаты. Он закрыл дверь и облегченно вздохнул.
— Как хорошо, что подобные праздники проводятся лишь раз в году! Согласно традиции, я должен устраивать пир для народа и строить из себя дурака, но мне это нравится не больше, чем тебе. Если бы ты увидел этих людей во время сбора урожая, у тебя сложилось бы совсем иное мнение. Важный вид можно напустить на себя и позже, а сейчас давай сыграем в шахматы. Да, и сними с себя дурацкие пеленки.
Я вполне сносно играю в шахматы, хотя и не могу назвать себя мастером в этом деле. Его техника примерно соответствовала современной, за исключением того, что пешки не могли бить походя. Граф играл хорошо, однако слишком консервативно. За семь столетий стратегия игры заметно развилась. В тот вечер я выиграл четыре игры из четырех.
— Пан Конрад, у тебя больше не осталось этих коричневых сладостей, которыми ты угощал?
— Боюсь, что нет, и не удастся сделать еще. А мне понравился ваш пирог.
— Вкусно, правда?
— Да. Просто восхитительно. Но я заметил, что, в отличие от еды и напитков, пирога всем досталось немного.
— Естественно. Он же с медом. Продав этот мед, я получил бы столько, сколько ушло на остальные угощения.
— Мед здесь редкость? Удивительно. Это же натуральный продукт, который легко добыть.
— Достаточно легко, пан Конрад, если найти медовое дерево. Охотнику за медом удается найти одно, ну, может, два медовых дерева за год.
— Поразительно. А что вы делаете потом?
— Как что — нужно выкурить оттуда пчел, а затем разрубить дерево.
— Я начинаю понимать, в чем дело. Знаешь, господин, пчелы не могут сами сделать себе дупло. Им приходится искать для улья подходящее место. Если рубить каждое дуплистое дерево, им будет негде жить. Неудивительно, что мед — такая редкость.
— Понятно. Ты предлагаешь, чтобы мы сами делали в деревьях дупла?
— Не обязательно нужно целое дерево. Сойдет и простой деревянный ящик. Пчелы — поистине поразительные существа, я читал о них. Знаешь ли ты, что у них есть свой язык?
— Что? Насекомые разговаривают?
— Не совсем. Но когда пчела находит цветущий луг, она возвращается в улей и начинает специальный танец, чтобы показать остальным, куда нужно лететь.
— Потрясающе! Ты говоришь «она». А как же пчелы-самцы?
И я целый час рассказывал о пчелах. Друзья всегда обвиняли меня в том, что у меня не голова, а свалка. Все, что в неё попадает, остается там и «гниет». В результате я согласился проинструктировать местного плотника по поводу постройки ульев — целых двенадцати дюжин.
В этом, конечно же, нет ничего сложного. Сойдет и обычный прямоугольный ящик вместимостью около сорока литров. В нем нужно сделать отверстие в четыре квадратных сантиметра в нижней части. А затем водрузить на шест высотой метра в три.
— Это была очень приятная и поучительная беседа, пан Конрад. И вдвойне приятно, что мы играли в шахматы не на деньги. Но теперь нам нужно возвращаться вниз и продолжить маскарад.
В заключение праздника принято дарить подарки. Никто и не думал о том, чтобы подарки во что-то заворачивать, но это мало кого волновало. Правда, получилась неловкость, когда священник и его жена подарили мне деревянное распятие и вырезанные из дерева четки — ручная работа самого священника, я же не знал, что подарить им в ответ. Единственное, что я мог тотчас же придумать, — подарить им семена роз.
Пан Мешко подарил мне новый ремень для меча. Дворовые девушки ничего не дарили; они только получали. Хотя, наверное, все-таки дарили. В ту ночь меня посетили Явальда и Мария. Они предпочитали работать сообща.
ГЛАВА 12
Это был тихий, спокойный вечер.
Я давал уроки фехтования Ламберту и пану Мешко. Несмотря на их энергичные протесты и по моему настойчивому совету, вместо настоящих мечей мы пользовались деревянными палками. Вскоре к нам присоединился Борис Новацек, расхваливший предыдущие мои поединки.
У графа и пана Мешко были довольно странные представления для людей, которые редко расставались с мечом. Такое впечатление, что они не верили, что у меча есть острие! Мечом они умели только резать и рубить. Они не знали, что им можно еще и колоть.
Наконец Борис сказал:
— Господа, я видел, как он пользуется этой штукой! Я видел, как его маленький меч насквозь прошел через шею противника, и как он убил того немца единственным ударом в прорезь для глаз в шлеме.
— А я, Новацек, не видел, как он кого-либо убивал, — сказал граф. — Нужно проверить это на деле. Неси свой меч, пан Конрад.
Я с опаской последовал за графом. Мы вышли из здания, за нами все остальные. Он остановился возле загона с шестью свиньями, чья участь была стать завтрашним ужином.
— Что ж, пан Конрад. Ты говорил, что край меча эффективней в конном сражении, в то время как острие — в пешем. Сейчас посмотрим. Я зарежу этого борова краем своего меча, а ты — вон ту свиноматку острием.
Без дальнейших рассуждений граф с мечом в руке запрыгнул в загон.
Это испытание было слегка несправедливым, потому что боров оказался злобным. Размахнувшись мечом, Ламберт слегка задел свинью «ниже талии». Удар сломал животному позвоночник, но не рассек его. Боров рассвирепел. Его задние ноги не действовали, но он, перебирая только передними, двинулся на графа.
Свинья — очень сильное животное; ее челюсти могут оторвать человеку ногу. Свиное мясо — это на самом деле мышцы.
Ламберт в ярости отступал назад, и его второй удар — в плечо — нисколько не остановил борова. Я уже собирался вмешаться, но меч графа обрушился на голову животного, и оно затихло.
— Видел, какой сильный удар? — Ламберта явно распирало от гордости за свое искусство владения мечом. — Теперь твоя очередь, пан Конрад.
Мне очень не хотелось запрыгивать в свинарник в вышитой тунике и кожаных чулках, но другого выхода не было.
— Вот эту свиноматку, господин?
Остальные свиньи внимательно рассматривали Ламберта. Я попытался вспомнить расположение ребер у свиней, но забыл, отходили ли они назад, как у человека. Я собирался вложить в удар всю силу. Исходя из анатомического строения свиньи, я решил рубить сверху вниз.
Так и я поступил. Туловище выпрямлено, рука прямо, меч вперед краем вниз.
Результаты поразили меня. Никогда раньше мне не приходилось убивать животных. Мой меч прошел прямо сквозь первую свинью и наполовину через другую, находившуюся за ней. Обе они упали замертво, не успев даже взвизгнуть.
Я вышел из загона и вытер меч о снег. Затем я начал очищать обувь от свиного навоза, Кристина помогала мне.
— Превосходный удар, пан Конрад! — сказал пан Мешко. — Но насколько настоящим было это испытание? А что, если бы на них были доспехи?
— Отличная идея! — воскликнул граф. — Кристина, Борис принес четыре комплекта доспехов. Возьми Марию, и принесите два. Выбери похожие.
Как только девушки побежали, пан Мешко крикнул им вслед:
— И две кольчуги! Принесите две одинаковых кольчуги!
Граф Ламберт и слушать даже не стал возражения Бориса о том, что мы испортим его кольчуги.
— Не бойся, наш кузнец починит их!
Мнения свиней никто спрашивать не стал, зато собралась толпа простого народа, и поэтому помощников хватало с лихвой. По моему предложению мы решили устроить «сражение» за стенами загона.
Несмотря на решительные протесты со стороны свиней, их одели в доспехи, поставив между горизонтальными шестами, передними ногами вверх, задними — вниз.
Общество, выступающее против жестокого обращения с животными, наверняка пришло бы в ужас, но в любом случае мы собирались съесть этих свиней, и я не вижу, чем мой меч хуже ножа мясника.
Вообще-то меч графа был намного хуже. Согласно правилу, удары должны разрубить кольчугу, и графу пришлось нанести пять ударов, прежде чем свинья затихла. Смерть наступила в результате внутренних травм. Доспехи же остались целы.
Булатное лезвие легко разрезало железные кольца и вонзилось в сердце.
От меня не скрылась борьба чувств в душе Ламберта. С одной стороны, он увидел ценную новую технику. С другой — под сомнением оказалось то, чему он всю жизнь учился. Я встревожился. Не обидел ли я ненароком своего хозяина?
— Можно посмотреть лезвие твоего меча, пан Конрад?
— Конечно, господин.
Он схватился за дешевую медную рукоятку и несколько раз крутанул меч. После чего запрыгнул в загон, где оставалась одна живая свинья. Единственным мощным ударом он полностью снес животному голову. И расплылся в улыбке.
— Твоя техника великолепна, пан Конрад, но меч! Он просто волшебный!
— Сомневаюсь. Просто хорошая сталь.
— Можешь обучить нашего кузнеца, как ее изготавливать?
— Я могу объяснить ему, как это делается, но сама работа — это искусство, которое он должен сам для себя выработать. Хороших результатов можно ожидать не раньше, чем через год-два.
— Пан Конрад, нам нужно поговорить.
Казалось, граф немного в нерешительности.
Когда мы возвращались обратно, я заметил, что Кристина насупилась.
— В чем дело, красавица? — спросил я. — Прости, эти убийства расстроили тебя.
— Да нет, дело не в этом. Просто завтра на ужин мы собирались испечь кровяной пудинг, а вы взяли и расплескали всю кровь по двору.
Трудно угодить всем.
Перед ужином мы с графом играли в шахматы, а в другом конце зала девушки установили ткацкий станок.
Хотя это громко сказано. Вокруг верхней планки обмотали несколько тысяч шерстяных нитей. На нижнюю планку предполагалось наматывать готовую материю. Посередине две девушки тщательно двигали челнок взад-вперед между вертикальными нитями, а затем закрепляли горизонтальную нить чем-то вроде небольшого гребня. За час они не сделали и сантиметра ткани.
— Это их увлечение? — спросил я, указав на работающих девушек.
— Увлечение? Материя нужна всегда, а девушки должны быть чем-то заняты.
— Тогда почему бы не использовать нормальный ткацкий станок?
— Ты в них разбираешься? — Игра была моментально забыта.
— Вообще-то я не ткач, но я знаю этот процесс…
— Понятно, пан Конрад. «Но не за эти несколько недель, что я пробуду здесь! ». Ты вообще представляешь нашу экономическую ситуацию относительно материи? Разве ты не знаешь, что французы и итальянцы получают огромные прибыли, торгуя тканью? На одной только ярмарке в Труа вертятся миллионы гривен — в основном польское серебро за французские ткани.
— Почему бы не пригласить сюда ткачей?
— Мой сеньор, Хенрик Бородатый, уже пытался. За огромную сумму он выписал три дюжины валлонских ткачей и на свои средства поселил их во Вроцлаве. Но вплоть до сего дня ни один поляк — за исключением самого Хенрика — не был допущен понаблюдать за их работой! А цена на материю ни на грош не упала! Ткань, из которой сшита твоя туника, произведена во Фландрии и покрашена во Флоренции.
— Я ничего не смыслю в окраске тканей, но уверен, что смогу построить ткацкий станок, — сказал я.
— Вот и решено! Пан Конрад, ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты остался здесь и проинструктировал моих людей в тех делах, о которых ты рассказывал. Не прошло и пары дней, как ты поведал про мед, сталь и материю. Ты показал мне лучшее искусство владения мечом, лучшие танцы, лучшие приемы игры в шахматы, чем вообще представляется возможным. Ты действительно нужен мне. Называй цену.
— Цену? Я не уверен, что мне нужны деньги. У меня есть половина захваченного добра, и…
— Еще одно: у тебя больше, чем ты думаешь. Равная доля с Новацеком — это же чепуха! Хоть ты и находишься у него на службе, ты все же рыцарь, а он простолюдин; и всем, что у него есть, он обязан твоему мечу. Ты можешь подарить ему двенадцатую часть, но больше — это уже слишком. Кроме того, добыча захвачена на моих землях. Согласно обычаю, я имею право на десятую часть. Но это примерно соответствует сумме, которую ты получил от меня за убийство проклятого немца, так что считай, что мы в расчете.
— Пусть так, граф Ламберт, но все же у меня есть договоренность с Борисом. Я обещал сопровождать его, считать его расходы и прибыли, а также защищать его.
— Новацек поедет отсюда в Венгрию и затем обратно. Мне как раз нужно послать в Венгрию рыцаря. Письмо, которое ты мне привез, — от моей жены. Она с нашей дочерью гостит у своих родственников в Пеште. Как обычно, она жалуется на недостаток средств, поэтому я должен отправить ей денег. Иначе жена сама приедет сюда за ними. Если я должен послать рыцаря — а кому еще можно доверять? — тогда он может сопровождать Бориса и работать на него. Учет расходов — едва ли подходящее занятие для рыцаря.
— Видишь ли, господин, не все так гладко. На самом деле я еще не посвящен в рыцари.
— Что? Ты хочешь сказать, что ты скрестил со мной меч, обыграл меня в шахматы, наслаждался обществом моих девушек — и ты не посвящен в рыцари? Пан Мешко! Мне нужен свидетель! Скорее сюда!
— Иду, господин!
— Но, понимаешь, граф Ламберт… в моей стране нет такого понятия — рыцарство, но я был офицером — нет, я и сейчас офицер, и священник сказал, что…
— Молчать! Преклони колени, Конрад Старгардский! — Он вынул меч из ножен.
У меня в мозгу промелькнул образ борова с раздробленным черепом, но все же я опустился на колени.
— Видишь ли…
— Тише!
Он сильно ударил меня мечом плашмя по ушибленному правому плечу. Затем не менее сильный удар пришелся и по раненой левой руке. По всей видимости, меня посвящали в рыцари, и граф явно не желал довольствоваться легким касанием, как в современных фильмах.
— Я посвящаю тебя в рыцари!
Последний удар пришелся мне по голове, и в глазах на мгновение потемнело. Я чуть было не упал, но все же удержался в коленопреклоненном положении.
— Встань, пан Конрад!
Девушки за ткацким станком смотрели на все это, шептались и посмеивались.
— Эй, вы! — обратился к ним граф. — Это была чистая формальность, чтобы избавить пана Конрада от сомнений. В их стране принята другая церемония. И все же помалкивайте об этом. Ты тоже, пан Мешко.
Я с трудом поднялся на ноги.
— Вот и все, пан Конрад! Есть еще что-нибудь?
— Проблемы? Нет, мой господин. Но чего именно ты от меня ожидаешь?
— Я хочу, чтобы ты построил механизмы, которые, по-твоему, принесли бы пользу, а также, чтобы ты присягнул мне на верность.
Что ж… а ведь это не так уж и плохо. Удобное жилище, доброжелательные люди, которым я нужен, внимание противоположного пола. Если сравнить с моей предыдущей должностью — что ж, надо отдать должное, Борис Новацек был честен со мной. Но за два дня путешествия я оказался вовлечен в два кровопролитных сражения. Хотя два — цифра незначительная, все же она что-то да значит! Не будь судьба ко мне так благосклонна — лежать мне раздетым догола трупом в заснеженном лесу.
— Очень хорошо, господин. Я надеюсь, что ты уладишь дела с Борисом Новацеком без ущерба для него. Я присягну на верность, но не навсегда. Лет эдак на девять.
Я оставил для себя малодушный выход из положения. В битве при Легнице — а это совсем недалеко отсюда — тридцать тысяч христиан сражались с превосходящим по численности войском монголов. Эти варвары не оставили в живых ни единого человека. Никто из поляков, что принимали участие в битве, не вернулся с поля боя, чтобы о ней рассказать. Не хотел бы я там оказаться.
— Решено, пан Конрад. А чего бы ты хотел в качестве вознаграждения? Если не деньги, может, тогда земли? Или собственных крестьян?
— Давай пока не будем с этим торопиться. Договоримся обо всем чуть позже. А пока меня устроит, если ты позволишь мне пожить в твоем замке. Ты понимаешь, что я согласен в случае нападения защищать тебя и твоих людей, но я не хочу брать на себя ответственность за прочие военные действия.
— Согласен. Борис рассказывал мне о твоем двойственном отношении к убийству, и я видел твое лицо, когда ты заколол тех свиней. Ты странный человек, пан Конрад Старгардский.
Я давал уроки фехтования Ламберту и пану Мешко. Несмотря на их энергичные протесты и по моему настойчивому совету, вместо настоящих мечей мы пользовались деревянными палками. Вскоре к нам присоединился Борис Новацек, расхваливший предыдущие мои поединки.
У графа и пана Мешко были довольно странные представления для людей, которые редко расставались с мечом. Такое впечатление, что они не верили, что у меча есть острие! Мечом они умели только резать и рубить. Они не знали, что им можно еще и колоть.
Наконец Борис сказал:
— Господа, я видел, как он пользуется этой штукой! Я видел, как его маленький меч насквозь прошел через шею противника, и как он убил того немца единственным ударом в прорезь для глаз в шлеме.
— А я, Новацек, не видел, как он кого-либо убивал, — сказал граф. — Нужно проверить это на деле. Неси свой меч, пан Конрад.
Я с опаской последовал за графом. Мы вышли из здания, за нами все остальные. Он остановился возле загона с шестью свиньями, чья участь была стать завтрашним ужином.
— Что ж, пан Конрад. Ты говорил, что край меча эффективней в конном сражении, в то время как острие — в пешем. Сейчас посмотрим. Я зарежу этого борова краем своего меча, а ты — вон ту свиноматку острием.
Без дальнейших рассуждений граф с мечом в руке запрыгнул в загон.
Это испытание было слегка несправедливым, потому что боров оказался злобным. Размахнувшись мечом, Ламберт слегка задел свинью «ниже талии». Удар сломал животному позвоночник, но не рассек его. Боров рассвирепел. Его задние ноги не действовали, но он, перебирая только передними, двинулся на графа.
Свинья — очень сильное животное; ее челюсти могут оторвать человеку ногу. Свиное мясо — это на самом деле мышцы.
Ламберт в ярости отступал назад, и его второй удар — в плечо — нисколько не остановил борова. Я уже собирался вмешаться, но меч графа обрушился на голову животного, и оно затихло.
— Видел, какой сильный удар? — Ламберта явно распирало от гордости за свое искусство владения мечом. — Теперь твоя очередь, пан Конрад.
Мне очень не хотелось запрыгивать в свинарник в вышитой тунике и кожаных чулках, но другого выхода не было.
— Вот эту свиноматку, господин?
Остальные свиньи внимательно рассматривали Ламберта. Я попытался вспомнить расположение ребер у свиней, но забыл, отходили ли они назад, как у человека. Я собирался вложить в удар всю силу. Исходя из анатомического строения свиньи, я решил рубить сверху вниз.
Так и я поступил. Туловище выпрямлено, рука прямо, меч вперед краем вниз.
Результаты поразили меня. Никогда раньше мне не приходилось убивать животных. Мой меч прошел прямо сквозь первую свинью и наполовину через другую, находившуюся за ней. Обе они упали замертво, не успев даже взвизгнуть.
Я вышел из загона и вытер меч о снег. Затем я начал очищать обувь от свиного навоза, Кристина помогала мне.
— Превосходный удар, пан Конрад! — сказал пан Мешко. — Но насколько настоящим было это испытание? А что, если бы на них были доспехи?
— Отличная идея! — воскликнул граф. — Кристина, Борис принес четыре комплекта доспехов. Возьми Марию, и принесите два. Выбери похожие.
Как только девушки побежали, пан Мешко крикнул им вслед:
— И две кольчуги! Принесите две одинаковых кольчуги!
Граф Ламберт и слушать даже не стал возражения Бориса о том, что мы испортим его кольчуги.
— Не бойся, наш кузнец починит их!
Мнения свиней никто спрашивать не стал, зато собралась толпа простого народа, и поэтому помощников хватало с лихвой. По моему предложению мы решили устроить «сражение» за стенами загона.
Несмотря на решительные протесты со стороны свиней, их одели в доспехи, поставив между горизонтальными шестами, передними ногами вверх, задними — вниз.
Общество, выступающее против жестокого обращения с животными, наверняка пришло бы в ужас, но в любом случае мы собирались съесть этих свиней, и я не вижу, чем мой меч хуже ножа мясника.
Вообще-то меч графа был намного хуже. Согласно правилу, удары должны разрубить кольчугу, и графу пришлось нанести пять ударов, прежде чем свинья затихла. Смерть наступила в результате внутренних травм. Доспехи же остались целы.
Булатное лезвие легко разрезало железные кольца и вонзилось в сердце.
От меня не скрылась борьба чувств в душе Ламберта. С одной стороны, он увидел ценную новую технику. С другой — под сомнением оказалось то, чему он всю жизнь учился. Я встревожился. Не обидел ли я ненароком своего хозяина?
— Можно посмотреть лезвие твоего меча, пан Конрад?
— Конечно, господин.
Он схватился за дешевую медную рукоятку и несколько раз крутанул меч. После чего запрыгнул в загон, где оставалась одна живая свинья. Единственным мощным ударом он полностью снес животному голову. И расплылся в улыбке.
— Твоя техника великолепна, пан Конрад, но меч! Он просто волшебный!
— Сомневаюсь. Просто хорошая сталь.
— Можешь обучить нашего кузнеца, как ее изготавливать?
— Я могу объяснить ему, как это делается, но сама работа — это искусство, которое он должен сам для себя выработать. Хороших результатов можно ожидать не раньше, чем через год-два.
— Пан Конрад, нам нужно поговорить.
Казалось, граф немного в нерешительности.
Когда мы возвращались обратно, я заметил, что Кристина насупилась.
— В чем дело, красавица? — спросил я. — Прости, эти убийства расстроили тебя.
— Да нет, дело не в этом. Просто завтра на ужин мы собирались испечь кровяной пудинг, а вы взяли и расплескали всю кровь по двору.
Трудно угодить всем.
Перед ужином мы с графом играли в шахматы, а в другом конце зала девушки установили ткацкий станок.
Хотя это громко сказано. Вокруг верхней планки обмотали несколько тысяч шерстяных нитей. На нижнюю планку предполагалось наматывать готовую материю. Посередине две девушки тщательно двигали челнок взад-вперед между вертикальными нитями, а затем закрепляли горизонтальную нить чем-то вроде небольшого гребня. За час они не сделали и сантиметра ткани.
— Это их увлечение? — спросил я, указав на работающих девушек.
— Увлечение? Материя нужна всегда, а девушки должны быть чем-то заняты.
— Тогда почему бы не использовать нормальный ткацкий станок?
— Ты в них разбираешься? — Игра была моментально забыта.
— Вообще-то я не ткач, но я знаю этот процесс…
— Понятно, пан Конрад. «Но не за эти несколько недель, что я пробуду здесь! ». Ты вообще представляешь нашу экономическую ситуацию относительно материи? Разве ты не знаешь, что французы и итальянцы получают огромные прибыли, торгуя тканью? На одной только ярмарке в Труа вертятся миллионы гривен — в основном польское серебро за французские ткани.
— Почему бы не пригласить сюда ткачей?
— Мой сеньор, Хенрик Бородатый, уже пытался. За огромную сумму он выписал три дюжины валлонских ткачей и на свои средства поселил их во Вроцлаве. Но вплоть до сего дня ни один поляк — за исключением самого Хенрика — не был допущен понаблюдать за их работой! А цена на материю ни на грош не упала! Ткань, из которой сшита твоя туника, произведена во Фландрии и покрашена во Флоренции.
— Я ничего не смыслю в окраске тканей, но уверен, что смогу построить ткацкий станок, — сказал я.
— Вот и решено! Пан Конрад, ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты остался здесь и проинструктировал моих людей в тех делах, о которых ты рассказывал. Не прошло и пары дней, как ты поведал про мед, сталь и материю. Ты показал мне лучшее искусство владения мечом, лучшие танцы, лучшие приемы игры в шахматы, чем вообще представляется возможным. Ты действительно нужен мне. Называй цену.
— Цену? Я не уверен, что мне нужны деньги. У меня есть половина захваченного добра, и…
— Еще одно: у тебя больше, чем ты думаешь. Равная доля с Новацеком — это же чепуха! Хоть ты и находишься у него на службе, ты все же рыцарь, а он простолюдин; и всем, что у него есть, он обязан твоему мечу. Ты можешь подарить ему двенадцатую часть, но больше — это уже слишком. Кроме того, добыча захвачена на моих землях. Согласно обычаю, я имею право на десятую часть. Но это примерно соответствует сумме, которую ты получил от меня за убийство проклятого немца, так что считай, что мы в расчете.
— Пусть так, граф Ламберт, но все же у меня есть договоренность с Борисом. Я обещал сопровождать его, считать его расходы и прибыли, а также защищать его.
— Новацек поедет отсюда в Венгрию и затем обратно. Мне как раз нужно послать в Венгрию рыцаря. Письмо, которое ты мне привез, — от моей жены. Она с нашей дочерью гостит у своих родственников в Пеште. Как обычно, она жалуется на недостаток средств, поэтому я должен отправить ей денег. Иначе жена сама приедет сюда за ними. Если я должен послать рыцаря — а кому еще можно доверять? — тогда он может сопровождать Бориса и работать на него. Учет расходов — едва ли подходящее занятие для рыцаря.
— Видишь ли, господин, не все так гладко. На самом деле я еще не посвящен в рыцари.
— Что? Ты хочешь сказать, что ты скрестил со мной меч, обыграл меня в шахматы, наслаждался обществом моих девушек — и ты не посвящен в рыцари? Пан Мешко! Мне нужен свидетель! Скорее сюда!
— Иду, господин!
— Но, понимаешь, граф Ламберт… в моей стране нет такого понятия — рыцарство, но я был офицером — нет, я и сейчас офицер, и священник сказал, что…
— Молчать! Преклони колени, Конрад Старгардский! — Он вынул меч из ножен.
У меня в мозгу промелькнул образ борова с раздробленным черепом, но все же я опустился на колени.
— Видишь ли…
— Тише!
Он сильно ударил меня мечом плашмя по ушибленному правому плечу. Затем не менее сильный удар пришелся и по раненой левой руке. По всей видимости, меня посвящали в рыцари, и граф явно не желал довольствоваться легким касанием, как в современных фильмах.
— Я посвящаю тебя в рыцари!
Последний удар пришелся мне по голове, и в глазах на мгновение потемнело. Я чуть было не упал, но все же удержался в коленопреклоненном положении.
— Встань, пан Конрад!
Девушки за ткацким станком смотрели на все это, шептались и посмеивались.
— Эй, вы! — обратился к ним граф. — Это была чистая формальность, чтобы избавить пана Конрада от сомнений. В их стране принята другая церемония. И все же помалкивайте об этом. Ты тоже, пан Мешко.
Я с трудом поднялся на ноги.
— Вот и все, пан Конрад! Есть еще что-нибудь?
— Проблемы? Нет, мой господин. Но чего именно ты от меня ожидаешь?
— Я хочу, чтобы ты построил механизмы, которые, по-твоему, принесли бы пользу, а также, чтобы ты присягнул мне на верность.
Что ж… а ведь это не так уж и плохо. Удобное жилище, доброжелательные люди, которым я нужен, внимание противоположного пола. Если сравнить с моей предыдущей должностью — что ж, надо отдать должное, Борис Новацек был честен со мной. Но за два дня путешествия я оказался вовлечен в два кровопролитных сражения. Хотя два — цифра незначительная, все же она что-то да значит! Не будь судьба ко мне так благосклонна — лежать мне раздетым догола трупом в заснеженном лесу.
— Очень хорошо, господин. Я надеюсь, что ты уладишь дела с Борисом Новацеком без ущерба для него. Я присягну на верность, но не навсегда. Лет эдак на девять.
Я оставил для себя малодушный выход из положения. В битве при Легнице — а это совсем недалеко отсюда — тридцать тысяч христиан сражались с превосходящим по численности войском монголов. Эти варвары не оставили в живых ни единого человека. Никто из поляков, что принимали участие в битве, не вернулся с поля боя, чтобы о ней рассказать. Не хотел бы я там оказаться.
— Решено, пан Конрад. А чего бы ты хотел в качестве вознаграждения? Если не деньги, может, тогда земли? Или собственных крестьян?
— Давай пока не будем с этим торопиться. Договоримся обо всем чуть позже. А пока меня устроит, если ты позволишь мне пожить в твоем замке. Ты понимаешь, что я согласен в случае нападения защищать тебя и твоих людей, но я не хочу брать на себя ответственность за прочие военные действия.
— Согласен. Борис рассказывал мне о твоем двойственном отношении к убийству, и я видел твое лицо, когда ты заколол тех свиней. Ты странный человек, пан Конрад Старгардский.
ГЛАВА 13
В тот вечер праздник был куда более цивилизованным, чем на Рождество. Просто праздничное застолье, за которым последовали танцы.
Кажется, это я научил поляков танцевать польку. Мой короткий танец с Кристиной явно произвел на всех впечатление, и в тот вечер граф настоятельно попросил меня продемонстрировать его вновь. Несколько минут я насвистывал музыкантам мелодию, хлопая для ритмичности по бедру, и они быстро подхватили мотив. Нот не было, они играли по слуху.
Я не стану описывать пронзительный звук трех рожков, четырех флейт, свирели, двух бубнов и волынки, играющих польку «Пивной бочонок».
Праздничная суматоха слегка улеглась. Женщины-крестьянки разделились на шесть групп, которые по очереди исполняли роль прислуги. Каждую группу возглавляла юная девушка. И это работало.
Кажется, граф считал, что рыцарю подобает всегда иметь под рукой по меньшей мере двух молодых женщин. Думаю, их называли подручными девушками, потому что они всегда были под рукой. Слово «девушки», конечно же, было эвфемизмом. Если они беременели, он отдавал их замуж и заменял новыми. Позже я обнаружил, что это не всем удается. Большинство рыцарей графа, а также и его феодал, завидовали такой способности справляться с этой проблемой.
Я играл в шахматы с паном Мешко, когда в комнату ворвалась Кристина. Она нетерпеливым жестом попросила меня следовать за ней. Я извинился перед Мешко и последовал за девушкой. Мы прошли в пустую комнату рядом с палатами графа. Она приложила ухо к стене и знаками показала, что мне нужно сделать то же самое. Смутившись, я так и поступил.
Оказывается, Ламберт и Новацек обсуждали меня! Я отошел от стены и побежал обратно в свою комнату, опасаясь, что таким образом могу нарушить конфиденциальность.
Меня догнал граф.
— О, пан Конрад! Я хотел с тобой поговорить!
— Да, мой господин. Ты знаешь, что слуги подслушивают твои разговоры?
— Что? Ну конечно! Дорогой пан Конрад, или ты слишком наивен, или в твоей стране слуги совершенно иной породы, нежели остальные люди. Слуги подслушивают! Это все равно что сказать «рыбы плавают»! Или у тебя есть слуги, или секреты. Иначе не бывает. Но я не об этом хотел с тобой поговорить! Пойдем в мои палаты. Я хочу довести до конца наше соглашение с Борисом. Я правильно предположил, что ты сделал Борису подарок, равный двенадцатой части захваченного тобой сокровища?
Кажется, это я научил поляков танцевать польку. Мой короткий танец с Кристиной явно произвел на всех впечатление, и в тот вечер граф настоятельно попросил меня продемонстрировать его вновь. Несколько минут я насвистывал музыкантам мелодию, хлопая для ритмичности по бедру, и они быстро подхватили мотив. Нот не было, они играли по слуху.
Я не стану описывать пронзительный звук трех рожков, четырех флейт, свирели, двух бубнов и волынки, играющих польку «Пивной бочонок».
Праздничная суматоха слегка улеглась. Женщины-крестьянки разделились на шесть групп, которые по очереди исполняли роль прислуги. Каждую группу возглавляла юная девушка. И это работало.
Кажется, граф считал, что рыцарю подобает всегда иметь под рукой по меньшей мере двух молодых женщин. Думаю, их называли подручными девушками, потому что они всегда были под рукой. Слово «девушки», конечно же, было эвфемизмом. Если они беременели, он отдавал их замуж и заменял новыми. Позже я обнаружил, что это не всем удается. Большинство рыцарей графа, а также и его феодал, завидовали такой способности справляться с этой проблемой.
Я играл в шахматы с паном Мешко, когда в комнату ворвалась Кристина. Она нетерпеливым жестом попросила меня следовать за ней. Я извинился перед Мешко и последовал за девушкой. Мы прошли в пустую комнату рядом с палатами графа. Она приложила ухо к стене и знаками показала, что мне нужно сделать то же самое. Смутившись, я так и поступил.
Оказывается, Ламберт и Новацек обсуждали меня! Я отошел от стены и побежал обратно в свою комнату, опасаясь, что таким образом могу нарушить конфиденциальность.
Меня догнал граф.
— О, пан Конрад! Я хотел с тобой поговорить!
— Да, мой господин. Ты знаешь, что слуги подслушивают твои разговоры?
— Что? Ну конечно! Дорогой пан Конрад, или ты слишком наивен, или в твоей стране слуги совершенно иной породы, нежели остальные люди. Слуги подслушивают! Это все равно что сказать «рыбы плавают»! Или у тебя есть слуги, или секреты. Иначе не бывает. Но я не об этом хотел с тобой поговорить! Пойдем в мои палаты. Я хочу довести до конца наше соглашение с Борисом. Я правильно предположил, что ты сделал Борису подарок, равный двенадцатой части захваченного тобой сокровища?