– Извини, Стаси, но у меня нет привычки кидать свои трупы в канаву, – сухо сказал я. – Не то воспитание. Это раз.
– Надеюсь, аргумент за нумером два будет более веским, – фыркнула она.
– А вот тебе и аргумент за нумером два. Вряд ли на мне все действительно “держится”. Напоминаю: мы пришли сюда вместе. Никто никого не “вел”. Более того, все началось с того, что вы меня разбудили. Не знаю уж как, но вы сделали призрака живым человеком. Потом случились всякие-прочие чудеса, и мы оказались в этом городе. Я не раз пытался обсудить с вами некоторые странные особенности этого места, но вы с Лизой не хотели говорить на эту тему. Ладно, не хотели, и не надо. Ваше дело. Алиса вполне способна заменить полсотни собеседников, поэтому я оставил вас в покое…
– Макс, это был комплимент? – кокетливо поинтересовалась Алиса.
– Нет, констатация факта… Дай договорить.
– Можешь не договаривать, – буркнула Юстасия. – И так понятно. Сейчас ты скажешь, что этот город – не твоих рук дело, и ты сам ни хрена о нем не знаешь, не понимаешь и вообще подозреваешь, что все чудеса совершили мы сами, без твоего участия. Этого я и боялась… Ладно, ты прав, а я – сука вздорная. Так и запиши… нет, я настаиваю, именно запиши! Где в этом доме бумага?! Хоть один сволочной обрывок сволочной бумаги?..
– Не истери, – попросил я. – Ничего страшного пока не случилось. В конце концов, я принес в дом свой труп, а не твой.
– Вы бы себя со стороны послушали, – вздохнула Лиза. – Совершенный абсурд. Ионеско отдыхает. Но вы не обсудили главное: этого мертвого человека следует где-нибудь закопать. В смысле – похоронить. То, что он твой двойник, Макс, это, конечно, возмутительно. Но он ведь не может навсегда остаться у нас в гостиной, правда?
– Он-то может, – ехидно возразила Стаси. – Это мы не можем… Вернее, можем. Но не хотим. По крайней мере, я не хочу, чтобы он тут лежал. И вообще…
Дверь бесшумно отворилась, в комнату вошел пес с волчьим хвостом. Молча сел у моих ног.
– А это что за зверь? – умилилась Лиза. – Это ты его привел, Макс?
– Он сам пришел. Подозреваю, что он намерен отзываться на имя Анубис, иным звукорядом его не приманишь…
Пес невозмутимо кивнул. Мои подружки растерянно его разглядывали.
– Анубис – это остроумно, – нерешительно похвалила меня Лиза.
– Боюсь, не так уж остроумно. Зато соответствует истинному положению вещей, – вмешалась Алиса. – Этот пес заставил нас с Максом принести труп домой. По крайней мере, у меня сложилось впечатление, что он каким-то образом руководил нашими действиями.
– Если бы он еще объяснил, что нам теперь с этим делать, – тоскливо сказал я. – Потому что я ничего не понимаю. Помню только, что встреча с двойником считается опасным эпизодом в большинстве культурных традиций. Увидеть двойника – значит встретить смерть… Но что означает встреча с мертвым двойником?
– Встреча с мертвым двойником означает, что ты идиот, – подсказала Стаси. – Потому что только идиот мог влипнуть в такую идиотскую историю!
– Спасибо, я тоже тебя люблю, – кивнул я.
– Юстасия, да что с тобой? – наконец рассердилась Алиса. – С чего ты взъелась на Макса?
– А с того, что я ничем не могу ему помочь! Если он умрет, он… Он все испортит! В моем представлении Макс – это та самая черепаха, на которой стоят киты, поддерживающие земную твердь. Возможно, мы и есть эти киты. Но! Без черепахи мы не обойдемся. Я паникую, да. Я ору на Макса, как кит орал бы на черепаху, которая собралась дезертировать… – она виновато исподлобья покосилась на меня и буркнула: – Я не хотела тебя обидеть, Макс. Кого угодно, но только не тебя. Ты же знаешь.
– Разумеется, – примирительно сказал я. – Не страшно, Стаси. На твоем месте я бы и сам устроил истерику. Я бы ее и на своем месте устроил, да Анубис не велит.
– Собака, что ли?
– Ну да, собака, – вздохнул я. Пес адресовал мне укоризненный взгляд. Дескать, не мели попусту.
Я покорно умолк: его глаза оказывали на меня почти гипнотическое воздействие.
Мой четвероногий повелитель, тем временем, занялся наведением порядка – как он это себе представлял. Ухватил зубами куртку моего мертвого двойника и принялся таскать его по полу. Женщины молча наблюдали за его действиями. Наконец пес расположил труп почти в центре комнаты, головой к окну, ногами к выходу. Улегся рядом, умостил косматую башку свою на грудь мертвеца и адресовал мне требовательный взгляд. Я сразу понял, чего он хочет: у этой странной твари не было проблем с невербальной коммуникацией.
– Сейчас нам следует спокойно обсудить ту самую тему, которую вы так не хотели поднимать с тех пор, как мы здесь появились, – сказал я женщинам. – Лучше поздно, чем слишком поздно.
– О Городе? – прищурилась Стаси.
– О Городе, – эхом откликнулся я.
– А что о нем говорить? – испуганно спросила Лиза. – По-моему, и так все понятно, разве нет?
– Вот и расскажи, что именно тебе понятно, – вздохнул я, подвигая кресло Алисе: та как застыла на пороге, прислонившись к дверному косяку, так и стояла соляным столбом, пока мы с Юстасией вели свою нелепую перепалку. – Потом выскажутся остальные. И я тоже расскажу, что мне “понятно”, а что – не очень. Возможно, в финале мы будем знать чуть-чуть больше, чем сейчас. Возможно – нет.
– Мне понятно, что мы находимся в каком-то другом мире, – смущенно начала Лиза. – Это довольно дико звучит, но, кажется, именно так и обстоят дела. Мне также понятно, что никаких особых перемен во мне самой не произошло: изменились лишь обстоятельства, причем самым благоприятным образом: все мои тайные желания, даже те, о которых я не подозревала, вдруг разом исполнились. “Когда стану богатой, построю себе небольшой белый город где-нибудь в горах, и там будет рай”, – так я думала в детстве. Но даже строить не пришлось: он сам откуда-то взялся... Мне нравится, что здесь можно бездельничать и не нужно заниматься карьерой. Мне также нравится, что здесь мне никто не докучает, даже мои любовники появляются лишь тогда, когда я хочу их видеть, и уходят, не успев надоесть. И никакой корреспонденции в почтовом ящике! Собственно, и ящика-то нет. Вопросов вроде: “Как мы сюда попали?” и: “Живы мы или умерли?” – я себе не задаю. Они не имеют практического значения. Скорее всего, это наша коллективная греза, какой-нибудь солипсизм, или другая разновидность “сборки мира вручную” – не знаю, но мне хорошо, я довольна. Это все.
– Спасибо, – улыбнулся я ей. – Эгоизм – действительно одна из разновидностей мудрости... Только один вопрос, Лиза. Почти бестактный.
– Бестактных вопросов не бывает, – безмятежно откликнулась она. – Бывает лишь неадекватная реакция на ответы, но с тобой мне это не грозит, правда? Спрашивай на здоровье.
– Ты сама сказала, что у тебя тут появились любовники…
– Тоже мне тайна! – пренебрежительно фыркнула Лиза.
– Не в этом дело. Мне интересно: они похожи на каких-нибудь мужчин, с которыми ты была знакома прежде?
– Ни в коем случае, – она энергично затрясла головой. – Еще чего не хватало!
– Ясно. А на твои личные представления об идеальном мужчине?
– Разумеется. В противном случае, зачем они были бы нужны? Здесь, слава богу, не приходится заводить любовника ни для карьеры, ни просто приличия ради – чтобы, к примеру, не ходить в одиночку в кино…
– Ясно, – кивнул я. – Кто теперь?
– Ты сам обещал высказаться, – напомнила Стаси.
– Обещал. Просто у нас с Алисой самые тяжеловесные версии. В отличие от вас мы все-таки чуть ли не семинары на эту тему устраивали. Поэтому наши выступления лучше оставить на закуску, чтобы не сбивать вас с толку.
– Ладно, тогда я, – хмуро кивнула она. – Не торговаться же с тобой… У меня две версии. Обе мне не очень нравятся, но тут уж ничего не поделаешь. Первая: мы все умерли в ту ночь на вилле и теперь находимся… ну, в раю, что ли. Город не похож ни на одно из классических описаний загробного мира, но это как раз не удивительно: пресловутые классические описания – всего лишь интерпретации смутных догадок. Вторая версия: умерла только я, и вы мне мерещитесь в посмертном сне, что, в общем, вполне закономерно, если учесть мою к вам привязанность. Обе версии, кстати сказать, подразумевают, что заведуешь этим “раем” ты, Макс.
– Почему именно я?
– Потому что все случилось сразу после того, как ты появился. Потому что ты – призрак виллы Вальдефокс, присутствие которого мы ощущали, пока там находились. Все вполне логично: призрак пришел за нами, или только за мной, чтобы увести за черту… Романтично до безвкусицы, не спорю, но иных предположений у меня нет.
– Ладно, но тогда почему ты так испугалась, когда я приволок этот труп? – изумился я.
– Твой мертвый двойник – дурной знак, – упрямо сказала она. – А что плохо для тебя – плохо для всех нас.
– Но если мы все уже умерли, что еще может с нами случиться? – растерянно спросила Алиса.
– Все что угодно. Может оказаться, что этот городок – всего лишь короткая предсмертная галлюцинация перед небытием. Такое явление описывается некоторыми специалистами. Откуда мне знать, что правда, а что нет? Когда все настолько хорошо, начинаешь панически бояться перемен. Думать о них не могу! Не хочу покидать этот солнечный Лимб. И не хочу расставаться с вами. В том числе и с тобой, Макс. Достаточно?
– Вполне. Скажи только: я правильно понимаю, что этот, как ты говоришь, “посмертный сон” полностью соответствует твоим представлениям о том, какой должна бы быть райская жизнь?
– У меня, знаешь ли, никогда не было представлений о райской жизни. Впрочем, я понимаю, что ты имеешь в виду. Да, здесь все именно так, как мне хотелось бы. Вернее, почти все. Например, ты, Макс, не всегда ведешь себя так, как я считаю нужным. Но это лишь подтверждает мою версию: ты – не часть наваждения, ты – сам по себе.
– Когда это я веду себя “не так”? – я почти возмутился.
– Периодически. Я как-нибудь на досуге составлю список, если тебе действительно любопытно...
– Чушь! Я совершенно уверена, что жива, и вы все – тоже… Ну, по крайней мере, за себя я ручаюсь! – вдруг рассердилась Лиза. – Но вести теоретические споры не хочу и не буду. Я с самого начала решила, что с нами произошло настоящее большое чудо: мы попали в волшебное место. А чудеса нельзя пытаться объяснять, они от этого портятся… Знаете, когда я была маленькая, мне подарили говорящую куклу: по тем временам почти чудо! И, конечно же, я…
– Разобрала ее, чтобы посмотреть, как устроен механизм? – понимающе улыбнулась Алиса. Я догадался, что от ее нежных ручек в свое время приняло смерть немало хитроумных устройств.
– Хуже. Гораздо хуже. Я не сумела разобрать куклу, и мне пришлось разрезать ее кухонным ножом. Я не рассчитала свои силы и вместо того, чтобы сделать аккуратный надрез, разрезала куклу на две половинки. Потом долго рассматривала механизм, но все равно ничего не поняла. Так и сидела весь день наедине с неразгаданной тайной и разрезанной куклой. Еще и мама огорчилась до слез: кукла была дорогая… С тех пор я стараюсь просто пользоваться вещами, а не разбираться, как они устроены.
– Солнышко, ты явно не находилась к психотерапевту! – расхохоталась Стаси.
– Я к нему вообще не ходила. Еще чего! Это занятие для вялых вареных огурцов!
– Для кого? – опешил я.
– “Вялые вареные огурцы” – так мы с подружками называли обеспеченных домохозяек, – улыбнулась она. – Рядовых представительниц среднего класса, так сказать.
– Какая прелесть!..
– Алиса, теперь ты, – потребовала Стаси. – Рассказывай, до чего вы с Максом договорились.
Я всегда поражался ее феноменальной способности перехватывать инициативу. Сейчас Юстасия вела себя так, словно все эти месяцы настойчиво пыталась вынудить нас поговорить о Городе и вот, наконец-то, добилась своего.
– Мы-то как раз не договорились, – вздохнула Алиса. – У меня на этот счет свое мнение, а у него – свое.
– Иначе и быть не могло. Ну же, не томи!
– Начну с того, что мне вовсе не кажется, будто мы попали в некую “волшебную страну”, “загробное царство” – называйте как угодно. Это – не тот мир, в котором мы родились, тут не поспоришь. Однако он не менее реален, чем, к примеру, вилла Вальдефокс, где мы все встретились. Я много общалась с местными жителями, заходила к ним в гости… будете смеяться, я даже стала кем-то вроде крестной матери: здесь, оказывается, есть обычай в день рождения младенца выходить на улицу и приглашать в дом каждую восьмую из встреченных женщин; отсчет прохожих продолжается, пока их не наберется ровно восемь. Считается, что эти случайные гостьи – что-то вроде добрых фей, которые, сами того не ведая, одарят малыша удачей и прочими благами… Ну вот, один раз я оказалась восьмой по счету. Меня зазвали в дом, весь вечер угощали вином и сладостями… Очень милый обычай, правда?
– Милый, милый... И что с того?
– Эти люди никак не могут быть нашими наваждениями, – упрямо заключила Алиса. – Скорее уж мы – их наваждения. Образцовые городские привидения, достаточно нахальные, чтобы появляться на людях даже при свете дня. А что? Живем мы замкнуто, ведем себя, как правило, странно – это не мое мнение, а общественное, имейте в виду. Впрочем, нас в городе любят такими, какие мы есть, и перевоспитывать не собираются, так что все в порядке… Ах да, чуть не забыла. Знаете ли вы, что дом наш то появляется, то исчезает? То есть, его не всегда видно. Это стало мне известно со слов наших ближайших соседей: они тактично пытались выяснить, что у нас происходит.
– Вот это новость! – нахмурилась Юстасия. – Дом исчезает, говоришь? Странно, что мы ничего не замечаем…
– Уверен, что дом исчезает в тех случаях, когда мы спим, причем все четверо одновременно, что, согласитесь, случается не так уж часто, – вмешался я.
– Вот как? – протянула Лиза. – Что ж, все может быть…
– Рассказывай теперь свою хитроумную теорию, – подмигнула мне Алиса. – Уверена, что моя версия будет признана более удачной. Хотя бы потому, что, в отличие от твоей, она простая и понятная.
– Моя тоже простая и вполне понятная, – сделав сие официальное опровержение, я умолк. Это моя вечная проблема: никогда не знаю, с чего следует начать монолог. Даже когда собираюсь ознакомить восхищенную аудиторию с оптимальным способом приготовления яичницы в домашних условиях – всего лишь!
Гайто Газданов писал о полупрозрачной непроницаемой пленке, словно бы обволакивающей глаза людей, не привыкших мыслить; думаю, он наверняка сравнил бы этот почти невыразимый эффект с некой особенной разновидностью контактных линз, если бы в сорок первом году, когда он писал “Ночные дороги”, контактные линзы уже были бы изобретены... Так вот, глаза здешних горожан тоже кажутся мне покрытыми своего рода пленкой, но не тусклой, а, наоборот, слишком яркой. Такие глаза могли бы быть у святых, или джиннов, отпущенных на волю из ламп и бутылок. Порой я думаю, что они вообще ничем не являются, и сияние их глаз – лишь зеркальное отражение моей давней невысказанной мечты о месте, где людей с тусклыми зрачками попросту нет...
Да, пожалуй, начну именно с Газданова, как это ни нелепо в данных обстоятельствах... вот именно, в данных. В обстоятельствах, данных нам не то свыше, не то в ощущениях, не то в долг.
Пес, о котором мы уже почти забыли, вдруг тихо зарычал, исподлобья уставившись на меня.
– Он... она... Макс, эта собака хочет, чтобы ты молчал!
Стаси оказалась неплохим переводчиком, но ее вмешательство не требовалось: я и сам понял, что мне следует держать язык за зубами.
Почему-то.
Наш четвероногий друг окончательно свихнулся. Нарезал круги по комнате, постепенно приближаясь к мертвецу, ритмично подвывая и поскуливая; результат больше походил на варварские напевы какого-нибудь лесного колдуна, чем на обычные собачьи страдания. Мы молча наблюдали за ним, не в силах сдвинуться с места. По моей спине ползла тонкая струйка холодного пота, скользкая и подвижная, как гадюка. Тело обмякло, приготовившись не то хлопнуться в обморок, не то покорно подставить шею под жертвенный нож – как прикажете, мой господин, с любовью и удовольствием!
– Он умер не в срок, – вдруг сипло сказала Юстасия; тонкий указательный палец с полированным полуптичьим когтем устремился в направлении трупа.
– Как можно умереть не в ср– Как можно умереть не в срок?
– Не знаю. Очевидно, он гений.
– Среди удобрений… Ой, это мы в школе так говорили…
Они нервно хихикают.
– Почему ты это сказала, Стаси?
– Откуда я знаю? Само сказалось…
– Он умер не в срок, он умер не в срок, он умер не в срок, – теперь они смакуют эту дурацкую фразу на несколько голосов. Сумасшедший дом!
– Макс, слышишь, ты даже умер не в срок, бестолочь!
– Не говори так. Макс не умер.
– А чей это труп, по-твоему?
– Это не он. Просто двойник. Брат-близнец.
– А что мы знаем о двойниках?
– О двойниках? Ничего.
– Правильно, ничего.
– Мы знаем, что мы ничего не знаем, это же классика! – снова вымученный смех. Будто их кто-то щекочет.
– Надобыус пок оить сянем огум нест рашноипо томус мешнонет нуж новзя тьсе бяврук инуво тибе риаян емо гу, – я внезапно осознал, что не понимаю больше их речь, только слышу голоса, слившийся в единый убаюкивающий гул... Даже не так, не слышу, а вижу. Обнаружилось вдруг, что мир состоит из нескольких слоев: на самой поверхности – тонкий целлофан знакомых голосов, под ним – скользкий шелк солнечного света, еще глубже – непрочный, но целебный марлевый бинт привычного домашнего интерьера, а под ним – толстый войлочный слой небытия, темноты, которую ощущаешь не глазами, а всем телом…
Спина моя наслаждается соприкосновением с упругим ворсом ковра; надо понимать, что уже не стою, а лежу. Рядом мерцают янтарные песьи глаза – не добрые, не злые, не равнодушные даже, – никакие. Где-то вдалеке непропеченными солнечными зайчиками светятся лица: раз, два, три… Нет, не три, а четыре, так-то. Я лежу на ковре, а тот, чье место я занял, стоит в дверном проеме, пытается успокоить моих подружек и выпроводить их из гостиной, потому что нам...
Да, как ни странно, нам следует кое-что обсудить.
Глава 23. Мяцкай
В мифологии тобольских татар <...> дух умершего колдуна, покинувший кладбище и продолжающий жить среди людей.
Когда мы остались одни (пес улегся на пороге, его рыжее тело стало своего рода шлагбаумом между миром живых и миром мертвых), ко мне тут же вернулась полуденная ясность бытия – словно некий невидимый душитель передумал и убрал тяжкую войлочную подушку с моего лица. Впрочем, встать я по-прежнему не мог. Очевидно, одному из нас полагалось сохранять неподвижность – регламент!
Мой двойник подошел поближе, присел на корточки и теперь внимательно меня разглядывал. Никаких признаков смятения на его физиономии я не обнаружил. Он сохранял совершенное, я бы сказал, противоестественное спокойствие. Поэтому я заговорил первым:
– Что происходит?
– Уже ничего.
– Совсем?
– Совсем. Когда встречаешь себя, мир пропадает. В сущности, он больше не нужен...
– Поэтому и считается, что встреча с двойником – это смерть?
– Поэтому и считается, да.
– А почему нас двое? Откуда ты взялся? Или откуда я взялся? Кто из нас настоящий?
– Хороший вопрос. Хотел бы я это знать… А ты сам что думаешь?
– Ну, честно говоря, у тебя больше шансов оказаться “настоящим”: не так давно я был призраком на вилле Вальдефокс. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Черт его знает. “Вальдефокс” – где это? Германщина какая-нибудь?
– Да. Городок называется Шёнефинг. Из Мюнхена на электричке за час можно доехать. Это если останавливаться у каждого телеграфного столба, на машине гораздо5 быстрее…
– Стоп, вспомнил. Однажды я был там проездом, но никаких призраков не видел… – смеется. – А знаешь, для баварского привидения ты слишком худой. И где, скажи на милость, твои кожаные шорты и тирольская шляпа с пером удода?
– Считай, что оставил преемнику… Почему именно “удода”?!
– Слово хорошее.
– А ты кем был? Что говорит тебе твоя память?
– Память… Она много чего говорит, с нею не соскучишься! Знаешь, я как раз дописал эссе о смерти литературных героев и тут же умер сам. Идиотизм какой-то… Я не был призраком, если тебя это интересует. Нормальный живой человек – насколько накх может быть нормальным…