— Правда, — соглашаюсь. И честно предупреждаю: — Только учтите, вам это невыгодно. Я тут нажрала на полтора сеанса. А то и на все два.
— Будем считать, это надбавка за неурочное время, — решает он. — И за срочный вызов. И еще за что-нибудь. Например, за профессиональный риск. Вам ведь со мной в одном автомобиле по темному городу ехать.
Надо отдать должное, этот тип вполне способен рассмешить меня с полпинка. Ну ладно, не рассмешить, разулыбать хотя бы, зато практически до ушей. Ценное качество. С другой стороны, нечему удивляться: Пятнадцатый Аркан, кроме всего прочего, еще и чувством юмора заведует — по крайней мере, в одной из знакомых мне традиций.
— В автомобиле по темному городу — это серьезно, — киваю. — Уговорили, платите. И поехали. А то Марина кафе закроет, придется вас черным ходом проводить, тогда еще неизвестно, кто больше испугается.
— Страсти какие, — уважительно заключает мой прекрасный принц. И поднимается, чтобы подать мне пятикилограммовую дубленку. Ничего, на пол ее не уронил, даже не поморщился. Настоящий герой.
Вместо белого коня в нашем распоряжении оказалась горчичного цвета «Нива».
— Цвет, — говорит рыжий, — обычно оказывается решающим аргументом в дружеском споре на тему: у кого самый дерьмовый автомобиль? Стоит взглянуть на цвет, и всем ясно, что я — победитель… Зато она ездит.
— В смысле — хорошо ездит? — переспрашиваю из вежливости.
— В смысле — просто ездит. Для отечественной модели семи лет от роду это огромное, неоценимое достоинство.
Все. Купил меня с потрохами, окончательно и бесповоротно. Мужчина, способный столь пренебрежительно говорить о своем автомобиле, представляется мне почти ангелом.
Пока машина греется, мы курим и молчим, вприглядку. Вполне, надо сказать, легкое вышло молчание. То есть не идеальное, конечно, но ничего, сойдет. Для людей, которые только-только познакомились, практически духовный подвиг — так молчать на протяжении трехсот полновесных секунд.
Потом-то все становится проще: я показываю путь, он ругает дорожные знаки, то и дело понуждающие нас сворачивать с прямой и отправляться в объезд.
Наконец я объявляю:
— Приехали.
— Надо же, — радуется мой клиент. — Никогда не был в этом переулке. Тут ведь где-то рядом Маяковка, да?.. «Шипе-Тотек». Кафе «Шипе-Тотек» — надо же! Вот уж не думал, что хоть кто-то, кроме меня, знает это тайное имя бога!
— Марина — крупный специалист по индейским приколам, — объясняю. — Даже сына индейского себе завела…
— А значение этого имени она вам объясняла?
Пожимаю плечами. Она-то, может, и объясняла, да я вряд ли внимательно слушала. Разве все упомнишь?
— Наш вождь ободранный, — говорит рыжий.
— Что такое?!
Я правда не понимаю, к чему это он.
— Шипе-Тотек значит: «наш вождь ободранный». Дословный перевод, если верить мифологическому словарю. Думаю, таким образом ваша Марина тонко намекает сведущему посетителю, что здесь его обдерут как липку. А несведущие пусть уйдут ободранными. Так им и надо.
— Ну и ну…
Я, признаться, озадачена. Вот уж не ожидала от Маринушки такого изощренного кокетства. «Обдерут как липку» — скажет тоже! Не те у нас цены, да и ассортимент наслаждений, честно говоря, не тот. Можно выпить кофе, можно коньяку, можно — кофе с коньяком. Это — ну, не все, конечно, но, так сказать, базовый пакет.
— Вас, — говорю, — не обдерут. Вас уже ободрали. Вернее, вы самостоятельно ободрались, еще в «Кортиле» этом… Что за «Кортиле» такое, кстати? Что это слово означает? Не знаете?
— Наверное, знаю. «Дворик». Если, конечно, я ничего не перепутал.
— Странно. Закрытое помещение «двориком» называть… Есть в этом какая-то особая московская шиза.
— Ага, — радуется. — Это было первое, что я подумал, когда увидел вывеску… Ну что, идем? Гадать-то вы мне будете?
— Буду, — вздыхаю. — И кофе с коньяком, для храбрости, за счет заведения.
— Кофе мне, коньяк вам. Я все-таки за рулем.
— От чайной ложки небось ничего с вашим рулем не случится.
— От чайной — пожалуй.
— А больше за счет заведения вам никто и не даст, — смеюсь. — Пошли.
СТОЯНКА IV
Знак — Телец.
Градусы — 8°34'03" — 21°25'43".
Названия европейские — Альдебаран, Альдеперам, Альделамен.
Названия арабские — аль-Дабаран — «Тыльный, Идущий Вслед».
Восходящие звезды — альфа Тельца, Альдебаран.
Магические действия — заговоры на злобу и ненависть.
Такая хорошая оказалась. Сама меня заметила, уставилась, глаз не отводила. Чутье называется. С таким чутьем оракулы без надобности; однако барышня полезла за гадальными картами. Я, впрочем, не сразу понял, зачем она копается в сумке. Тайком, под столом, как школьница на уроке. Я озадаченно наблюдал за ее действиями, прикрывшись газетой, и наконец — скорее догадался, чем увидел. Незнакомка перетасовала под столом карты, заглянула украдкой, оценила неведомый результат гадания и призадумалась.
Крепко призадумалась.
Пока она думала, я вдруг понял, что вот он, шанс. Надо вставать, подходить, знакомиться. Сейчас или… Нет, вовсе не обязательно «сейчас или никогда», — почему же непременно «никогда»? Очень может быть, и полчаса спустя все у нас получится. Но упускать удобный момент в ожидании никем не гарантированного следующего было бы глупо.
Я и не упустил.
Подошел к ней, ног под собой, честно говоря, не чуя. С посторонними девушками я не раз знакомился, не только в кафе, но и на улице, на бегу, было дело. Невелика премудрость, как показывает практика. А вот заманивать неопытного, не подозревающего о собственной силе накха в бездонный капкан чудес мне никогда прежде не доводилось. До сих пор я сам всегда был тем, кого заманивают. Добычей, не охотником.
Добычей-то быть легко. Живешь дурак дураком, судьбы под собой не чуя, и тут, откуда ни возьмись, Злой Магрибский Колдун. Это ты Аладдин, сын Али аль-Маруфа? Не Аладдин? Ничего страшного, имя не имеет значения. А ну-ка давай, собирайся, пойдем в Пещеру Чудес. Время твое пришло.
И ведь не отвертишься. Да и кто я такой, чтобы отказываться от чудесных даров во имя сохранения бытового душевного равновесия? Дурак дураком, да, но все же не настолько — с некоторых пор…
Я уселся напротив. Не удержался от искушения, заглянул быстренько под стол: что она там себе нагадала? Меня, как ни крути, ее дела теперь тоже касаются. Только они меня и касаются нынче вечером, если разобраться.
Она страшно смутилась, карты смешала и, не вынимая из-под стола, в сумку стала прятать. Но я все же успел заметить пятнадцатый по счету Старший Аркан. «Дьявол». Это у нас, надо понимать, я, любимый.
Смешно получилось.
Действительно смешно.
Рот мой распахнулся совершенно самостоятельно, без хозяйской команды. Пролопотал нечто невразумительное:
— Может быть, вы и мне погадаете?..
Как ни странно, девочке такое начало беседы понравилось. Так часто бывает: думаешь, что спорол бестактность, а оказывается, нет, очень правильные слова сказались. Самое то.
— Можно и погадать, — соглашается без церемоний. — Но не здесь.
И я тут же получаю приглашение посетить еще какое-то волшебное заведение. Где у моей новой знакомой, оказывается, имеется так называемое «рабочее место».
Хорошо-то как.
Я и опомниться не успел, а она уже сидит в моей машине. Курит. Ну и я тоже закурил, за компанию. Какое-никакое, а все же общее дело. Говорить нам, пока машина греется, вроде не о чем… Вернее, мне-то есть о чем с нею говорить; ради этого разговора, собственно, и затеял всю канитель с гаданием, но…
Но.
Тут нужно быть очень, очень осторожным. Брякнуть ни с того ни с сего: «Девочка-девочка, сейчас я научу тебя пожирать чужие судьбы» — любой дурак может. Ну и толку от такого заявления? Неотложку небось вызывать не побежит, но вот отделаться от меня постарается незамедлительно. Я бы и сам на ее месте, пожалуй…
То-то и оно.
Пока мы курили, мотор разогрелся, и мы отправились в путь. Поплутали изрядно, это в центре Москвы обычная история: вроде близко все, а ехать надо кругами, приближаясь к заветной цели, как хищник к добыче. Чтобы оставалась на месте, не улизнула, не укуталась туманом, не сгинула. А то знаем мы эти московские улицы-переулки-подворотни.
Ох уж эти мне подворотни…
Поездка наша завершилась неподалеку от метро «Маяковская». Никогда прежде не забредал в эти переулки. Ничего удивительного: моя Москва — лоскутное одеяло; некоторые фрагменты этого города исследованы мною более-менее тщательно, некоторые мне удавалось увидеть мельком, на бегу, — вполне достаточно, чтобы убедиться в их существовании, но и только. А некоторые до сих пор зияют ослепительно белыми пятнами прорех в моем образовании. Только на карте и видел.
А схемам-картинкам веры нет. Мало ли что на бумаге нарисовано?..
Переулок, где я оказался по милости прекрасной незнакомки, как раз и располагался на месте одной из таких прорех. Оглядевшись по сторонам, я мысленно поставил переулку высший балл. Хорошее местечко, захочешь — не придерешься. Узкая мостовая, узкие тротуары, зато древесные стволы радуют глаз толщиной. Не сикоморы, конечно, но по московским меркам вполне великаны. И фонари тут правильные: лиловые, неяркие, как раз в моем вкусе. Скучных реалистических подробностей, вроде ржавых контейнеров для бытового мусора, облупившейся штукатурки, окурков и прочей мелкой подножной дряни на тротуаре, при таком свете не разглядишь, зато настроение создается самое что ни на есть готическое. Еще бы по черному коту на всякую крышу да парочку летучих мышей в небесную чернильницу окунуть… Да нет, и так неплохо.
Черный кот тут, впрочем, имелся. Всего один, зато крупный, мохнатый и, кажется, чрезвычайно серьезный экземпляр. Экземпляр сей чинно восседал у входа в заведение общественного питания, увенчанное вывеской «Шипе-Тотек».
Я глазам своим не поверил.
— Вот уж не думал, — говорю, — что хоть кто-то, кроме меня, знает это тайное имя бога!
— Марина — крупный специалист по индейским приколам, — объясняет моя спутница.
Марина, надо думать, основательница этого заведения. Есть еще, значит, братья по разуму в стольном граде Москве. Некоторые вон даже кафе открывают, оказывается. Приятный сюрприз. Пожить, что ли, несколько дней нормальной человеческой жизнью, если уж так все хорошо? Вдруг обнаружится, что за время моего сугубо формального присутствия на обочине событий мир дивным образом переменился?
Впрочем, даже если и обнаружится — толку-то? Времени у меня, как ни крути, в обрез.
Ладно, проехали.
— Наш вождь ободранный! — говорю, не в силах скрыть младенческий свой восторг.
— Что такое?!
Она, кажется, не понимает. Хотя, казалось бы… Приходится объяснять.
— Шипе-Тотек значит: «наш вождь ободранный». Дословный перевод, если верить мифологическому словарю. — Гляжу на ее вытянувшееся личико и из чистого ехидства прибавляю: — Думаю, таким образом ваша Марина тонко намекает сведущему посетителю, что здесь его обдерут как липку. А несведущие пусть уйдут ободранными. Так им и надо.
— Вас не обдерут, — утешает. — Вас уже ободрали. Вернее, вы самостоятельно ободрались, еще в «Кортиле» этом…
Тоже мне «ободрался». Ну да, оплатил ее ужин. Рублей на триста наела, всего-то. Ну, на триста с хвостиком.
Как, впрочем, и я.
И заказали мы, к слову сказать, одно и то же — не сговариваясь, сидя за разными столиками, не имея решительно никакой возможности подслушать чужой заказ. Суп из шампиньонов, яблочный штрудель, один капуччино, два эспрессо. Я даже чеки наши на память сохранил. Как ни крути, а всякое совпадение — добрый знак. Особенно для того, кому кроме этого самого доброго знака и опереться-то не на что.
Как вот, например, мне.
— Ну что, идем? — спрашиваю. — Гадать-то вы мне будете?
— Буду, — вздыхает, как школьница в конце переменки.
И мы наконец переступаем порог заведения, посвященного памяти Нашего Ободранного Вождя.
Внутри, как я и предполагал, торжествует этнический стиль. Стены расписаны в духе кодексов майя — явно старательным любителем, но все равно глаз радуется. А уж сердце как радуется, словами не сказать.
— Кто стены расписывал? — спрашиваю.
— Марина сама и расписывала. А братские молдавские штукатуры ей помогали. Словом и, что гораздо хуже, делом… Прошу прощения, секундочку, сейчас…
Она опрометью несется к стойке, вспрыгивает на высокий табурет, как ученая птица на жердочку, тычется носом в плечо высокой седовласой кельнерши. Та улыбается строго и ласково, в лучших традициях Мэри Поппинс. Мама и дочка? Нет, вряд ли. Совсем не похожи…
— Маринушка, я все-таки пришла! Лучше поздно, чем никогда. И вот тебе за это новый клиент.
«Новый клиент» — это, надо понимать, я. Да уж, воистину сокровище. Непьющий и сытый хмырь. Да и кофе, по правде сказать, надувшийся за этот длинный, хлопотный день впрок, на неделю вперед. Горе горькое, а не клиент…
Подхожу к стойке, улыбаюсь натянуто. Дескать, вот он я, любуйтесь. Седая Маринушка отвечает на мой хтонический оскал столь искренней улыбкой, что сердце мое тает и неспешно стекает к ее ногам. Если хозяйке заведения нужна эта неопрятная, мутная лужица — что ж, мне не жалко. Она заслужила.
— Для начала дай ему кофе. И коньяку добавь чуть-чуть, — распоряжается гадалка. — За наш… в смысле за мой счет. Он меня ужином накормил. Авансом, за гадание. Видишь, как я низко пала? Работаю за еду, как ярмарочная шарлатанка!
Они смеются; между делом Марина включает кофеварку. Гремит посудой, исподтишка разглядывает меня. Довольно критически, надо сказать, разглядывает. Не то чтобы неодобрительно, но настороженно. Решила небось, что у ее подружки завелся новый ухажер. И гадание — только предлог продлить знакомство. Правильно, в общем, решила. Ну, почти правильно. Я — хуже чем ухажер. Много, много хуже.
— Вам повезло, — наконец говорит она. — Варвара — очень хорошая гадалка. Действительно хорошая.
Вот, значит, как ее зовут. Варвара. Варя. Редкое имя. У меня, кажется, ни одной знакомой Вари до сих пор не было. Ну что ж, как говорится, с почином…
— Да, — киваю, — повезло. Это я уже понял. И с кафе вашим мне повезло. Знал бы, что есть в Москве кафе, названное в честь ободранного вождя, был бы вашим завсегдатаем, хоть и неудобно сюда из Бабушкина ездить.
— Вы изучаете индейскую мифологию?
Марина расцвела. А я немедленно почувствовал себя самозванцем. Тоже мне, нашла специалиста…
— «Изучаю» — громко сказано. Просто читаю время от времени что под руку попадется. А попадается много занятного. Имена и прочие интимные подробности из жизни индейских богов — моя слабость. Одна только Уиштосиуатль чего стоит! Соленая богиня и покровительница распутства в одном лице… Моя любимица.
— А Тескатлипока! — подхватывает Марина. — «Дымящееся зеркало»! Ничего себе зеркальце: тело без головы, с дверцами в груди, — это у нас такой парадный облик, вечерний туалет. Чтобы, значит, не стыдно было людям показаться… Вам кофе, кстати, со сливками? Или просто с коньяком?
— Давайте со сливками. А коньяку чайную ложку, не больше. Просто для вкуса. Я за рулем.
— Руль — дело хорошее, — рассеянно соглашается Марина. — Особенно если жить в Бабушкине… — Вручает мне чашку и обращается к Варе: — Слушай, посетителей нет и уже, наверное, не будет, все же понедельник. Я домой собиралась… Вы за полчаса успеете?
— Наверное, — отвечает гадалка. — Но тебе с нами сидеть вовсе не обязательно. Хочешь — иди хоть сейчас. Я за тобой закрою и сигнализацию потом включу, как всегда.
— Как скажешь. А может быть, если так, сначала мне?.. Алешке весь день не могу дозвониться. Не нравится мне это.
— Ты же знаешь, ты у меня всегда первая в очереди, — улыбается Варя. — Пока человек кофе пьет и стены твои разглядывает, мы с тобой быстренько…
Уяснив, что Марине требуется сеанс прикладной футурологии, я тактично пересаживаюсь за столик у окна. Дескать, будьте покойны, ничего не вижу, ничего не слышу, так что и говорить не о чем.
Тем более кофе тут неплохой, и стены действительно красивые. В такой обстановке и поскучать не грех.
Варя подходит ко мне, ставит на стол пепельницу. Это она молодец, о пепельнице я не подумал.
— Я недолго, — шепчет. — Просто Марина за сына волнуется… Вы не очень спешите?
— Я совсем не спешу. Могу ждать хоть до утра, если не выгонят.
— Никто вас отсюда не выгонит, — улыбается. — И вы это знаете.
Глаза наши встречаются. Так-так. Ну и дела. Кажется, Варя тоже решила, что я — «ухажер». И, насколько я разбираюсь в девичьих улыбках, ей такая версия по сердцу.
С одной стороны, оно, конечно, и неплохо. А с другой…
Трудно нам будет к делу перейти, ежели так.
Но никто и не обещал, что будет легко. Мне, если разобраться, вообще никто никогда ничего не обещал.
Впрочем, не стоит забегать вперед, да еще и переучет грядущих трудностей затевать на ночь глядя. Что будет, то и будет, а сейчас мое дело маленькое: сидеть тихонько за столом, курить, остывший кофе цедить сквозь зубы, стены разноцветные разглядывать. Ждать своего часа.
Я успел выкурить три сигареты и всласть налюбоваться настенными росписями да пейзажами из кофейной гущи в собственной чашке. Но вот наконец Марина ушла куда-то в глубь помещения одеваться, а Варя села рядом со мной.
— Не нравится мне это, — вздыхает. — Ох, не нравится…
— Все плохо? — спрашиваю. Не только из вежливости: Марина мне понравилась. Хорошо бы у нее все было в порядке. Был бы ангелом, с утра до ночи таких, как она, караулил бы.
— Да нет, не все, конечно. Алеша, думается мне, в полном порядке. По крайней мере, пока. А вот Маринушке светит Аркан «Башня». Нехорошо это. Не люблю я «Башню». Что-нибудь непременно медным тазом накроется…
— Ну, — говорю осторожно, — не всегда это плохо. Старое накрывается тазом, а потом в этом тазу вырастает новое. Прекрасное и удивительное, как анютины глазки… Как раз весна на носу.
— Это в теории, — снова вздыхает Варя. — Рождение нового — о да, на словах это звучит прекрасно. Заслушаешься. А на практике всякое рождение — это боль, мука, кровь и пот роженицы. Нам с вами, может быть, в охотку покряхтеть, а когда человеку за пятьдесят… Ну ее к чертям собачьим, эту Башню!… Ладно, будем надеяться, просто табурет какой-нибудь сломается. Или кофеварка. Бывает и так. Неприятные пустяки вообще случаются куда чаще, чем глобальные катастрофы.
— Потому и живы мы все до сих пор, — киваю.
Марина выходит к нам в шубе, голова закутана какой-то сногсшибательной индейской шалью. Стучит каблучками, победительно размахивает сумочкой.
— Дозвонилась я до этого засранца! — объявляет. — Варенька, ты была права, как всегда. Говорит, за город ездил, на переговоры, а там «Билайн» не берет. Сердится, что я волнуюсь. Говорит: «Мама, я у нас бессмертный, как Маклауд». Ну, ты же знаешь Алешу… В общем, я пошла, а ты, пожалуйста, постарайся что-нибудь уронить и сломать. Чтобы покончить с этой ужасной Башней раз и навсегда.
— Попробую, — вздыхает Варя. — Но лучше ты сама что-то сломай. Башня все же твоя, а не моя.
— А имущество тут мое, — упрямится Марина. — Так что все в порядке.
На прощание мне достается нежный, почти влюбленный взгляд и приглашение заходить почаще. Пожалуй. Куда я от Шипе-Тотека денусь?
Мы с Варей остаемся вдвоем. Она запирает дверь, гасит свет, оставляет только одну лампу, над барной стойкой.
— Чтобы не ломились, — объясняет. — Табличку «Закрыто» почему-то никто никогда не видит, хоть метровыми буквами пиши… Идите сюда, здесь уютно.
Правда уютно.
Но Варя вертит в руках колоду, недовольно хмурится.
— Что-то не так? — спрашиваю.
— Что-то не так, — соглашается. — Не пойму, что именно. Другую колоду, что ли, взять? Или уйти в комнату? Что-то мне тут не сидится.
— Как скажете, — я с готовностью поднимаюсь.
— Пожалуй, пойдем отсюда, — решает она. — А то свет с улицы видно. И вообще…
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, открывает дверь, ведущую в служебные помещения. Включает свет в коротком пустом коридоре. Берет под мышку пакет сока и бутылку минеральной воды. Гасит лампу над стойкой.
— Идемте.
Отпирает угрожающего вида железную дверь в конце коридора. За дверью обнаруживается крошечная комнатка без окон. Зато с кондиционером, шумным, но работящим. Так пашет, мерзавец, что я, пожалуй, даже куртку снимать не стану: холодно тут.
Деревянный пол, белые стены, в дальнем углу — полупустой стеллаж и собранный футон, накрытый черным пледом. В центре комнаты небольшой круглый стол и два кожаных кресла.
— Вот такой вот рабочий кабинет, — вздыхает Варя. — Но лучше, чем ничего. Гораздо лучше.
— Отличный кабинет, — говорю. — Здесь не только работать, здесь жить можно. Сам бы жил.
— А я и живу, — она пожимает плечами. — Незаметно, да? Просто одежда у меня в кладовой хранится. Чтобы клиентов колготками не распугать.
— Известное дело, — улыбаюсь невольно, — нет зверя страшнее, чем колготки.
Варя тоже улыбается. Напряжение, возникшее было после ухода Марины, кажется, рассеивается. Ну, будем надеяться. По крайней мере, она меня не боится. Вон в комнату свою привела. Высшая степень доверия — по моим меркам. Ее мерок я пока не знаю. Но втайне предполагаю, что приглашение в кабинет — добрый знак.
Прежде, чем усесться в кресло, подхожу к стеллажу. Такая уж у меня манера знакомиться с давних времен. Если есть возможность осмотреть чужой книжный шкаф, непременно это делаю. И в глубине души по-прежнему полагаю, что это и есть наилучший способ узнать человека. Глупо, конечно, — при моих-то нынешних возможностях. Да и вообще глупо. Мало ли кто что читает. Но вот живучая оказалась привычка. Куда более живучая, чем прочие.
Книг на стеллаже совсем мало; добрая половина — на немецком языке. На русском лишь толстенный том Юнга, Тибетская Книга Мертвых, два разных издания Книги Перемен, очень старый, потрепанный скорее временем, чем небрежными читателями сборник персидских сказок, «Книга Тота» Кроули[4] да полное собрание Туве Янссон. Интересный набор. Есть о чем поразмыслить на досуге. Ну, Кроули и (возможно) Юнг — это у нас, надо понимать, методическая литература, профессиональная необходимость. Но все равно интересный набор. Да еще и немецкие книги…
— Я, вообще-то, переводами зарабатываю, — говорит Варя. — Технические лучше оплачиваются, но я стараюсь только за беллетристику браться. Люблю я это дело. Вот погадаю вам сейчас и засяду Штрауха переводить…
— Кого?!
Фамилия Михаэля прозвучала для меня как гром с ясного неба. Я-то, конечно, в курсе, что он раньше книжки писал. Собственно, о книжках я узнал задолго до нашего знакомства. Можно сказать, случайно. Одна белокурая валькирия сразила меня наповал роскошной цитатой, из которой я запомнил лишь наспех переведенное специально для меня причудливое слово «судьбокресток». Schicksalkreuzung, кажется так. Очень уж в масть мне оно тогда пришлось…
Знал я и то, что книги Михаэля на русский язык никто до сих пор не переводил. Изумлялся нерасторопности отечественных издателей: всякую мутотень тоннами на рынок выбрасывают, а о Михаэле Штраухе слыхом не слыхивали.
И вот, оказывается, спохватился кто-то. Славно.
Славно-то оно славно, но чтобы Варя оказалась переводчицей Штрауха?! Девушка, которую мне предстоит посвятить в основы искусства хищения чужих судеб, переводит на русский язык книгу моего учителя. Забавно.
Впрочем, нет. Не «забавно». А очень и очень серьезно. Настолько серьезно, что кровь стынет в жилах, зато слюна закипает во рту. Ни с места двинуться, ни слова вымолвить.
— Михаэля Штрауха, он у нас еще никогда не издавался… Да что с вами? — тревожится Варя. — Что-то не так?
Мне удается наконец подчинить себе взбунтовавшиеся было органы речи.
— Наоборот, — говорю. — Все настолько так, вы вообразить не можете. Михаэль Штраух мой… Ну да, можно сказать, «друг». Он… Впрочем, это отдельная история. Я вам расскажу, если захотите.
— Вы знакомы со Штраухом?!
Теперь приходит Варина очередь неметь и цепенеть. А также бледнеть, шататься и хвататься за колонну, — давным-давно я подцепил этот дивный набор штампов у Александра Дюма и до сих пор с удовольствием извлекаю на свет божий всякий раз, когда требуется посмеяться над бурными переживаниями, чужими или собственными.
Чаще — второе. Я, в сущности, вполне великодушен.
— Не просто знаком, — отвечаю. — Нас связывает своего рода братство. Я с удовольствием расскажу вам эту историю. Но она, предупреждаю, очень длинная. И мне нужно собраться с мыслями и понять, с чего начать… Давайте так: сперва вы мне все-таки погадаете, как обещали. А потом я к вашим услугам.
Я, честно говоря, в восторге. Теперь все будет гораздо легче. Михаэль, пройдоха, и тут ухитрился мне помочь. Вот уж сюрприз так сюрприз!
— Господи, — говорит Варя, — конечно. Конечно, я вам погадаю. Я же обещала. Да-да-да. Просто вы меня совсем огорошили.
— А вы — меня. Сколько лет уже жду, что Михаэля кто-то переводить возьмется, — и нате! Познакомился с переводчицей. Заодно и сам наконец почитаю, что он написал. Должно быть здорово…
— Так вы не читали его книг? — изумляется.
— Я знаю примерно полсотни немецких слов. Какое уж тут чтение…
— А как же вы с Михаэлем разговаривали? — недоверчиво хмурится она.