Он был известен как «мистер Фред» в отличие от «мистера Марка» (деда) и «мистера Поля», Основателя. Никто и никогда не звал меня «мистер Тим»: знак изменившихся времен. Следуя установившемуся порядку, дядюшка Фредди проводил утро во Внешних Вложениях, где проработал всю жизнь. После ленча он заворачивают в зал заседаний, из вежливости просовывал голову в Ценные Бумаги и заканчивал марш-броском через Банковские Операции. По пути, руководствуясь внутренним телепатическим чутьем, он узнавал, что творится в коллективном разуме банка, и безошибочно ощущал, откуда дует ветер.
Он был в банке, когда там взорвалась «Что Происходит...».
Алек по обыкновению выскользнул к местному ларьку, как раз когда доставили свежие газеты, и вернулся с шестью экземплярами, которые банк официально выписывал. Никто в Сити не мог позволить себе не знать про то, Что Происходит у них под носом.
Алек разносил подписные экземпляры по одному на каждый этаж, а наш придерживал у себя, чтобы прочитать первым, заявляя, что заработал чаевые.
— Твой дядя, — доложил он по возвращении, — закидывает дерьмом беднягу Теда Лорримера из Инвестиций за то, что тот прошляпил с продажей «Уинклер Консолидэйтед», когда даже косоглазый бабуин сообразит, что они по уши завязли в центральноамериканских махинациях, а голова, торчащая не оттуда, так и просится, чтоб ее оттяпали.
Гордон негромко фыркнул в стенографический отчет. Алек сел за свой стол и развернул газету. Нормальная жизнь офиса продолжалась где-то минут пять, а потом Алек подскочил на стуле, точно его шилом кольнули.
— И-исус Христос, — прошептал он.
— Что такое?
— Наш младенец опять течет.
— Что? — сказал Гордон.
— Лучше прочитайте это. — Он протянул газету Гордону, который по мере чтения наливался гневом.
— Это позор, — сказал Гордон. Он сделал движение, чтобы передать газету мне, но Джон, вскочив на ноги, только что не силой выхватил ее у него из рук.
— Я должен увидеть первый, — с нажимом проговорил он. Затем отнес газету на свой стол, методически разместился сам, разложил страницы на плоской поверхности и принялся читать. Гордон безмятежно наблюдал за ним, а я ничем не ответил на вызов. Джон неторопливо дочитал, не сказал ничего, но, стиснув зубы, передал газету не мне, а Руперту; а Руперт проглотил статью, широко раскрыв глаза и тихо ахая, и наконец принес ее мне.
— Скверно, — сказал Гордон.
— Сейчас узнаю. — Я откинулся на спинку стула и поднял оскорбительную колонку к глазам. Озаглавлена она была «Обманки в банке» и гласила следующее:
"Возможно, читателям не слишком хорошо известно, что во многих коммерческих банках две трети годового дохода складывается из процентов на ссуды. Отдел Инвестиций, Управление Кредитов и Общие Финансы — это прикрытие для публики, театральная мишура, маскирующая истинное лицо этих весьма скрытных банков. Они вкладывают (чужие деньги) в рынок ценных бумаг, они выступают в качестве посредников при объединениях и слияниях предприятий, и эта их деятельность год за годом широко освещается на страницах биржевых отчетов.
А ниже этажом, так сказать, лежит хвост, который вертит собакой, таинственный отдел банковских операций, где мирно ссужают деньги из собственных глубоких сундуков и загребают огромные барыши в виде процентов; причем размер процентных ставок устанавливают сами.
Этим процентным ставкам нет необходимости быть высокими. Кто в «Поль Эктрин Лтд» успешно ссужает сам себе кругленькие суммы из этих сундуков за ПЯТЬ процентов? Кто в «Поль Эктрин Лтд» открывает частные компании, НЕ занимающиеся тем бизнесом, под который якобы ссужаются деньги? Кто не объявляет, что эти компании принадлежат ему?
Человек-с-улицы (бедный недотепа) был бы счастлив получить неограниченную наличность из «Поль Эктрин Лтд» за пять процентов годовых и вложить ее туда, где платят больше. И у банкиров есть свои маленькие развлечения".
Я оторвал взгляд от оскорбительной статьи и взглянул на Алека; тот, разумеется, ухмылялся.
— Интересно, кто запустил руку в банку с вареньем, — сказал он.
— И кто ее там поймал, — добавил я. — Ага. Гордон мрачно заметил:
— Это очень серьезно. — Если этому поверить, — сказал я. — Но газета...
— начал он.
— Да ну, — прервал я, — они уже и раньше на нас наезжали, помните?
Еще в мае. Помните, какая тут поднялась суматоха? — Я был дома... с гриппом. — Ах, да. Ну, фурор давным-давно стих, и никто не выступил с опровержением. Эта сегодняшняя статья просто высосана из пальца. А значит... будем исходить из того, что кому-то захотелось потрепать банку нервы. Кто и что имеет против нас? Чьей спятившей башке мы, например, отказали в ссуде?
Алек уставился на меня с преувеличенным восторгом.
— И тут Шерлок Холме пришел на помощь, — восхищенно продекламировал он. — Теперь мы можем спокойно пойти пообедать.
Гордон, однако, задумчиво сказал:
— Тем не менее вполне возможно основать компанию и ссудить ей деньги. Все, что для этого требуется, — повозиться с бумагами. Я сам мог бы это сделать. И кто угодно из сидящих здесь, разумеется, в пределах своих возможностей. Если бы думал, что может выйти сухим из воды.
Джон кивнул.
— Нельзя позволять, чтобы Тим или Алек шутили над этим, — значительно сказал он. — Сама репутация банка поставлена под угрозу.
Гордон нахмурился, встал, взял газету с моего стола и пошел поговорить с Почти-Равным себе в комнату, окна которой выходили на собор св. Павла. Сеется ужас, подумал я. Выступает холодный пот, и сердца банкиров трепещут в страхе.
Я мысленно прикинул, кто в нашем отделе имел такую возможность и обладал достаточной властью: тех, кто мог теоретически это сделать, оказалось двенадцать, начиная с Вэла Фишера и кончая мной самим.
Но... не Руперт же, еще погруженный в свое горе: у него нет ни сил, ни желания становиться мошенником.
Не Алек, само собой: просто потому, что он мне нравится.
Не Джон: слишком себя уважает. Не Вэл, не Гордон: немыслимо. Не я.
Остались те, кто пасся на других лужайках, а я не настолько хорошо их знал, чтоб судить. Может быть, кто-то из них поверил, что очень крупный куш стоит риска разоблачения и полного краха; но нам всем и так платили щедро, возможно, именно потому, что искушению легче всего противостоять, когда не приходится выворачивать карманы, чтобы заплатить за газ.
Гордон не возвращался. Утро медленно тащилось к обеденному перерыву, когда Джона известили, что пришел клиент, и он суетливо заторопился навстречу, а Алек подбил Руперта выйти с ним съесть пирожков и попить пива. Я захотел в тишине разделаться с делами и не пошел на ленч, и к двум часам дня еще сидел в одиночестве, когда вошел Питер, помощник Генри, и попросил меня подняться на верхний этаж, поскольку меня хотят видеть.
Дядюшка Фредди, подумал я. Дядюшка Фредди читает газетенку и взрывается, как боеголовка. По какой-либо причине он делает вывод, что это моя вина. Нервно вздохнув, я покинул свой стол и поднялся в лифте, чтобы встретиться лицом к лицу со старым воякой, рядом с которым мне никогда в жизни не было легко.
Он поджидал меня наверху, разговаривая с Генри. Оба взглянули на меня с высоты своих шести футов. Жизнь казалась бы куда менее ужасной, подумал я, будь дядюшка Фредди чуть пониже ростом.
— Тим, — сказал Генри, завидев меня, — пройдите-ка в малый зал.
Я кивнул и прошел в комнатку за залом заседаний, в которой стоял квадратный полированный стол в окружении четырех или пяти стульев. На столе лежал экземпляр «Что Происходит...», уже истрепанный от многоразового прочтения.
— Ну, Тим, — сказал мой дядя, входя в комнату вслед за мной, — ты знаешь, что все это означает?
Я покачал головой.
— Нет.
Мой дядя что-то проворчал про себя и сел, жестом позволив нам с Генри сесть рядом. Генри мог быть председателем, мог даже зваться в служебное время боссом дядюшки Фредди, но седовласому старому тирану помимо всего еще принадлежало личное право собственности на само здание, и он издавна привык обходиться со всеми здесь как с гостями.
Генри рассеянно повертел в руках газету.
— Что вы думаете? — обратился он ко мне. — Кто... вы думаете?
— Может быть, и никто.
Он едва заметно улыбнулся.
— Подстрекатель?
— Гм. Ни одной конкретной детали. Как и в прошлый раз.
— В прошлый раз, — сказал Генри, — я спрашивал у издателя газеты, откуда он получил информацию. Он ответил, что не раскрывает источники. Бесполезно спрашивать вновь.
— Нераскрываемые источники, — фыркнул дядюшка Фредди. — Никогда им не верьте.
Генри сказал:
— Гордон считает, что вы, Тим, сможете поднять дела и узнать, сколько предприятий, если они вообще есть, занимают у нас средства под пять процентов. Вряд ли таких много. Те, что остались со времени, когда проценты были низкими. Те, что когда-то выговорили у нас долгосрочный фиксированный процент. — Он не стал упоминать, что, когда пришло его время, он положил конец таким невыгодным соглашениям, связывающим нас по рукам и ногам. Если есть среди них хоть одно недавнее, вы сможете его вычислить?
— Я посмотрю, — сказал я. Мы оба знали, что на это нужны не часы, а дни, а в результате может выйти пшик. Мошенничество, если таковое имело место, могло продолжаться десятилетие. Полвека. Ловкий мошенник может очень долго заниматься своим делом и не попадаться на глаза, пока кто-нибудь случайно его не уличит. Может быть, легче окажется выяснить, кто смог его уличить и почему он обратился в газету, а не в банк.
— Так или иначе, — сказал Генри, — не только поэтому мы попросили вас подняться сюда.
— Нет, — проворчал мой дядя. — Пора тебе стать директором.
Мне показалось, я ослышался.
— Э-э... кем?
— Директором. Директором, — раздраженно повторил он. — Таким типом, который сидит в правлении. Похоже, ты никогда о них не слышал.
Я оглянулся на Генри, который улыбался и кивал.
— Но, — сказал я, — вот так вдруг...
— То есть ты не возьмешься? — требовательно вопросил мой дядя.
— Нет. Возьмусь.
— Отлично. Не подведи меня. Я положил на тебя глаз, еще когда тебе было восемь.
Должно быть, на моем лице выразилось изумление.
— Ты рассказывал мне тогда, — объявил дядя, — сколько ты сэкономил и сколько у тебя будет, если ты вложишь сэкономленный в месяц фунт из четырех процентов по сложной процентной ставке на сорок лет, к каковому времени ты станешь очень старым. Я записал твои цифры, произвел подсчет, и ты оказался прав.
Он был в банке, когда там взорвалась «Что Происходит...».
Алек по обыкновению выскользнул к местному ларьку, как раз когда доставили свежие газеты, и вернулся с шестью экземплярами, которые банк официально выписывал. Никто в Сити не мог позволить себе не знать про то, Что Происходит у них под носом.
Алек разносил подписные экземпляры по одному на каждый этаж, а наш придерживал у себя, чтобы прочитать первым, заявляя, что заработал чаевые.
— Твой дядя, — доложил он по возвращении, — закидывает дерьмом беднягу Теда Лорримера из Инвестиций за то, что тот прошляпил с продажей «Уинклер Консолидэйтед», когда даже косоглазый бабуин сообразит, что они по уши завязли в центральноамериканских махинациях, а голова, торчащая не оттуда, так и просится, чтоб ее оттяпали.
Гордон негромко фыркнул в стенографический отчет. Алек сел за свой стол и развернул газету. Нормальная жизнь офиса продолжалась где-то минут пять, а потом Алек подскочил на стуле, точно его шилом кольнули.
— И-исус Христос, — прошептал он.
— Что такое?
— Наш младенец опять течет.
— Что? — сказал Гордон.
— Лучше прочитайте это. — Он протянул газету Гордону, который по мере чтения наливался гневом.
— Это позор, — сказал Гордон. Он сделал движение, чтобы передать газету мне, но Джон, вскочив на ноги, только что не силой выхватил ее у него из рук.
— Я должен увидеть первый, — с нажимом проговорил он. Затем отнес газету на свой стол, методически разместился сам, разложил страницы на плоской поверхности и принялся читать. Гордон безмятежно наблюдал за ним, а я ничем не ответил на вызов. Джон неторопливо дочитал, не сказал ничего, но, стиснув зубы, передал газету не мне, а Руперту; а Руперт проглотил статью, широко раскрыв глаза и тихо ахая, и наконец принес ее мне.
— Скверно, — сказал Гордон.
— Сейчас узнаю. — Я откинулся на спинку стула и поднял оскорбительную колонку к глазам. Озаглавлена она была «Обманки в банке» и гласила следующее:
"Возможно, читателям не слишком хорошо известно, что во многих коммерческих банках две трети годового дохода складывается из процентов на ссуды. Отдел Инвестиций, Управление Кредитов и Общие Финансы — это прикрытие для публики, театральная мишура, маскирующая истинное лицо этих весьма скрытных банков. Они вкладывают (чужие деньги) в рынок ценных бумаг, они выступают в качестве посредников при объединениях и слияниях предприятий, и эта их деятельность год за годом широко освещается на страницах биржевых отчетов.
А ниже этажом, так сказать, лежит хвост, который вертит собакой, таинственный отдел банковских операций, где мирно ссужают деньги из собственных глубоких сундуков и загребают огромные барыши в виде процентов; причем размер процентных ставок устанавливают сами.
Этим процентным ставкам нет необходимости быть высокими. Кто в «Поль Эктрин Лтд» успешно ссужает сам себе кругленькие суммы из этих сундуков за ПЯТЬ процентов? Кто в «Поль Эктрин Лтд» открывает частные компании, НЕ занимающиеся тем бизнесом, под который якобы ссужаются деньги? Кто не объявляет, что эти компании принадлежат ему?
Человек-с-улицы (бедный недотепа) был бы счастлив получить неограниченную наличность из «Поль Эктрин Лтд» за пять процентов годовых и вложить ее туда, где платят больше. И у банкиров есть свои маленькие развлечения".
Я оторвал взгляд от оскорбительной статьи и взглянул на Алека; тот, разумеется, ухмылялся.
— Интересно, кто запустил руку в банку с вареньем, — сказал он.
— И кто ее там поймал, — добавил я. — Ага. Гордон мрачно заметил:
— Это очень серьезно. — Если этому поверить, — сказал я. — Но газета...
— начал он.
— Да ну, — прервал я, — они уже и раньше на нас наезжали, помните?
Еще в мае. Помните, какая тут поднялась суматоха? — Я был дома... с гриппом. — Ах, да. Ну, фурор давным-давно стих, и никто не выступил с опровержением. Эта сегодняшняя статья просто высосана из пальца. А значит... будем исходить из того, что кому-то захотелось потрепать банку нервы. Кто и что имеет против нас? Чьей спятившей башке мы, например, отказали в ссуде?
Алек уставился на меня с преувеличенным восторгом.
— И тут Шерлок Холме пришел на помощь, — восхищенно продекламировал он. — Теперь мы можем спокойно пойти пообедать.
Гордон, однако, задумчиво сказал:
— Тем не менее вполне возможно основать компанию и ссудить ей деньги. Все, что для этого требуется, — повозиться с бумагами. Я сам мог бы это сделать. И кто угодно из сидящих здесь, разумеется, в пределах своих возможностей. Если бы думал, что может выйти сухим из воды.
Джон кивнул.
— Нельзя позволять, чтобы Тим или Алек шутили над этим, — значительно сказал он. — Сама репутация банка поставлена под угрозу.
Гордон нахмурился, встал, взял газету с моего стола и пошел поговорить с Почти-Равным себе в комнату, окна которой выходили на собор св. Павла. Сеется ужас, подумал я. Выступает холодный пот, и сердца банкиров трепещут в страхе.
Я мысленно прикинул, кто в нашем отделе имел такую возможность и обладал достаточной властью: тех, кто мог теоретически это сделать, оказалось двенадцать, начиная с Вэла Фишера и кончая мной самим.
Но... не Руперт же, еще погруженный в свое горе: у него нет ни сил, ни желания становиться мошенником.
Не Алек, само собой: просто потому, что он мне нравится.
Не Джон: слишком себя уважает. Не Вэл, не Гордон: немыслимо. Не я.
Остались те, кто пасся на других лужайках, а я не настолько хорошо их знал, чтоб судить. Может быть, кто-то из них поверил, что очень крупный куш стоит риска разоблачения и полного краха; но нам всем и так платили щедро, возможно, именно потому, что искушению легче всего противостоять, когда не приходится выворачивать карманы, чтобы заплатить за газ.
Гордон не возвращался. Утро медленно тащилось к обеденному перерыву, когда Джона известили, что пришел клиент, и он суетливо заторопился навстречу, а Алек подбил Руперта выйти с ним съесть пирожков и попить пива. Я захотел в тишине разделаться с делами и не пошел на ленч, и к двум часам дня еще сидел в одиночестве, когда вошел Питер, помощник Генри, и попросил меня подняться на верхний этаж, поскольку меня хотят видеть.
Дядюшка Фредди, подумал я. Дядюшка Фредди читает газетенку и взрывается, как боеголовка. По какой-либо причине он делает вывод, что это моя вина. Нервно вздохнув, я покинул свой стол и поднялся в лифте, чтобы встретиться лицом к лицу со старым воякой, рядом с которым мне никогда в жизни не было легко.
Он поджидал меня наверху, разговаривая с Генри. Оба взглянули на меня с высоты своих шести футов. Жизнь казалась бы куда менее ужасной, подумал я, будь дядюшка Фредди чуть пониже ростом.
— Тим, — сказал Генри, завидев меня, — пройдите-ка в малый зал.
Я кивнул и прошел в комнатку за залом заседаний, в которой стоял квадратный полированный стол в окружении четырех или пяти стульев. На столе лежал экземпляр «Что Происходит...», уже истрепанный от многоразового прочтения.
— Ну, Тим, — сказал мой дядя, входя в комнату вслед за мной, — ты знаешь, что все это означает?
Я покачал головой.
— Нет.
Мой дядя что-то проворчал про себя и сел, жестом позволив нам с Генри сесть рядом. Генри мог быть председателем, мог даже зваться в служебное время боссом дядюшки Фредди, но седовласому старому тирану помимо всего еще принадлежало личное право собственности на само здание, и он издавна привык обходиться со всеми здесь как с гостями.
Генри рассеянно повертел в руках газету.
— Что вы думаете? — обратился он ко мне. — Кто... вы думаете?
— Может быть, и никто.
Он едва заметно улыбнулся.
— Подстрекатель?
— Гм. Ни одной конкретной детали. Как и в прошлый раз.
— В прошлый раз, — сказал Генри, — я спрашивал у издателя газеты, откуда он получил информацию. Он ответил, что не раскрывает источники. Бесполезно спрашивать вновь.
— Нераскрываемые источники, — фыркнул дядюшка Фредди. — Никогда им не верьте.
Генри сказал:
— Гордон считает, что вы, Тим, сможете поднять дела и узнать, сколько предприятий, если они вообще есть, занимают у нас средства под пять процентов. Вряд ли таких много. Те, что остались со времени, когда проценты были низкими. Те, что когда-то выговорили у нас долгосрочный фиксированный процент. — Он не стал упоминать, что, когда пришло его время, он положил конец таким невыгодным соглашениям, связывающим нас по рукам и ногам. Если есть среди них хоть одно недавнее, вы сможете его вычислить?
— Я посмотрю, — сказал я. Мы оба знали, что на это нужны не часы, а дни, а в результате может выйти пшик. Мошенничество, если таковое имело место, могло продолжаться десятилетие. Полвека. Ловкий мошенник может очень долго заниматься своим делом и не попадаться на глаза, пока кто-нибудь случайно его не уличит. Может быть, легче окажется выяснить, кто смог его уличить и почему он обратился в газету, а не в банк.
— Так или иначе, — сказал Генри, — не только поэтому мы попросили вас подняться сюда.
— Нет, — проворчал мой дядя. — Пора тебе стать директором.
Мне показалось, я ослышался.
— Э-э... кем?
— Директором. Директором, — раздраженно повторил он. — Таким типом, который сидит в правлении. Похоже, ты никогда о них не слышал.
Я оглянулся на Генри, который улыбался и кивал.
— Но, — сказал я, — вот так вдруг...
— То есть ты не возьмешься? — требовательно вопросил мой дядя.
— Нет. Возьмусь.
— Отлично. Не подведи меня. Я положил на тебя глаз, еще когда тебе было восемь.
Должно быть, на моем лице выразилось изумление.
— Ты рассказывал мне тогда, — объявил дядя, — сколько ты сэкономил и сколько у тебя будет, если ты вложишь сэкономленный в месяц фунт из четырех процентов по сложной процентной ставке на сорок лет, к каковому времени ты станешь очень старым. Я записал твои цифры, произвел подсчет, и ты оказался прав.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента