Страница:
В Швеции Bierre, преемник Wetterstrand'a в области врачебной практики, по крайней мере временно, отказался от внушения в гипнозе в пользу психоаналитического учения. R. Vogt ("Норвегия")
- 47
с уважением отзывается о психоанализе в своих "Psykiatriens Qrundtrack", так что первый учебник психиатрии с упоминанием о психоанализе был написан на норвежском языке. В России психоанализ известен и распространен; почти все мои книги, как и других приверженцев анализа, переведены на русский язык. Но более глубокое понимание психоаналитических учений еще не установилось. Научные вклады русских врачей и психиатров в области психоанализа можно до настоящего времени считать незначительными. Только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы. Введение психоанализа в польскую науку и литературу есть, главным образом, заслуга Jekels'a. Так близко связанная с Австрией географически и столь чуждая ей в научном отношении Венгрия подарила психоанализу только одного сотрудника, S. Ferenczi, но такого, который стоит целого коллоквиума.
Относительно положения психоанализа в Германии можно сказать, что он стоит в центре научной дискуссии и вызывает у врачей, как и у неспециалистов, выражения самого решительного отпора, который до сих пор не прекратился и, временами усиливаясь, все снова и снова поднимается. Ни одно официальное учебное заведение до сих пор не допустило в свои стены психоанализа; врачи, успешно применяющие его на практике, малочисленны; только немногие лечебницы, например, Binswanger'a в Крейцлингене и Марциновского в Гольштинии, открыли ему двери. На критической почве Берлина подвизается один из самых выдающихся представителей анализа, Carl Abraham, бывший ассистент Bleuler'a. Можно было бы удивляться, что это положение вещей остается неизменным вот уже в течение ряда лет, если бы не было известно, что оно соответствует только внешней видимости. Не следует преувеличивать зна
- 48
чение официальных представителей науки и руководителей лечебных заведений, а также находящейся в зависимости от них научной молодежи. Понятно, что противники громко поднимают голос, в то время как запуганные приверженцы воздерживаются от шумных выступлений. Многие из них, первые вклады которых в психоанализ вызывали надежды, потом, под давлением обстоятельств, отстранились от этого движения.
Но само движение потихоньку, неудержимо развивается, вербует постоянно новых приверженцев среди психиатров и неспециалистов, доставляет психоаналитической литературе все возрастающее число читателей и именно этим побуждает противников ко все более сильным попыткам противодействия. Уже десятки раз приходилось мне в течение этих лет читать в отчетах о работах некоторых конгрессов и научных заседаний, ферейнов или в рефератах после некоторых обнародованных трудов: "Ну, теперь психоанализ умер, окончательно побежден и уничтожен". Ответ можно было бы составить в духе телеграммы Марка Твена в газету, поместившую ложное известие о его смерти: "Известие о моей смерти сильно преувеличено". После каждого из этих известий о смерти психоанализ приобретал новых приверженцев и сотрудников или создавал себе новые органы. Объявление о смерти было все-таки шагом вперед по сравнению с полным замалчиванием его.
Одновременно с описанным географическим распространением психоанализа произошло обогащение его содержания благодаря перенесению его из невропатологии (учения о неврозах) и психиатрии в другие области знания. Эту часть истории развития нашей дисциплины я не стану подробно освещать, так как превосходный труд Rank'a и Sachs'a (в "Grenzfragen" Loewenfeld'a) излагает именно эти результаты аналитической работы.
- 49
Впрочем, все это только еще в зародыше, мало разработано, большей частью только начинания, а иногда даже одни лишь намерения. Правильно говоря, здесь нет никаких оснований для упреков. Перед громадной массой заданий стоит только небольшое число работников, большая часть которых работает, главным образом, в какой-нибудь другой области и вынуждена браться за специальные проблемы с неподготовленностью дилетантов. Эти исследователи, работающие в области психоанализа, нисколько не скрывают того, что они дилетанты в других областях; они хотят только указать пути и наметить вехи для специалистов и рекомендовать им аналитическую технику и предпосылки для применения в их работах. Если достигнутые результаты уже и теперь значительны, то это, с одной стороны, вследствие продуктивности аналитической методики, с другой стороны, это происходит благодаря тому обстоятельству, что уже и теперь имеются исследователи, которые, не будучи сами врачами, поставили задачей своей жизни применение психоанализа к наукам о духе. Большая часть этих трудов основана, понятно, на указаниях, данных в моих первых аналитических работах. Аналитическое исследование нервнобольных и невротических симптомов нормальных людей дало основание предполагать такие психологические соотношения, которые никак не исчерпываются только той областью, в которой они были открыты. Таким образом, анализ не только дал нам объяснение патологических процессов, но указал также и на связь их с нормальной душевной жизнью; он открыл непредполагавшиеся отношения между психиатрией и различными другими науками, содержанием которых была душевная деятельность.
Благодаря аналитическому объяснению типических сновидений, стало возможным понимание многих мифов и сказок. Riklin и Abraham последовали
- 50
этому указанию и начали те исследования мифов, которые впоследствии нашли завершение в трудах Rank'a по мифологии, отвечающих всем требованиям специалистов. Дальнейшая разработка символики сновидений привела к важнейшим проблемам мифологии - фольклора (Lones, Storfer) и религиозных созерцаний. Глубокое впечатление на слушателей произвел на одном из психоаналитических конгрессов один ученик Jung'a, доказавший сходство шизофренических фантазий с космогониями эпох первобытных племен. Не совсем убедительную, но все же очень интересную обработку нашел позднее мифологический материал в работах Jung'a, который хотел установить связи между невротикой, религиозными и мифологическими фантазиями.
Другой путь вел от исследования сновидений к анализу поэтических произведений и, наконец, самих поэтов и художников. На первом этапе такого исследования выяснилось, что вымышленные поэтами сны часто поддаются такому же анализу, как и настоящие ("Градива"). Понимание бессознательной душевной деятельности впервые дало возможность получить представление о сущности творческой деятельности поэта. Настоящее понимание значения инстинктивных влечений, которое непосредственно вытекало из исследований невроза, позволило уяснить источники художественного творчества и выдвинуло проблему о том, каким образом художник реагирует на эти импульсы и какими средствами маскирует он свои реакции. (Rank "Der Kunstler" - анализы поэтов Sadger'a, Reik'a и других, моя маленькая книжка об одном воспоминании детства Леонардо да Винчи, Abraham'a - анализ Сегантини). Большая часть аналитиков, не чуждых широким интересам, участвовали своими трудами в разработке этой одной из привлекательнейших проблем, к которым был приме
- 51
нен психоанализ, и здесь, естественно, не обошлось без возражений со стороны лиц, не знакомых с психоанализом; они проявлялись в таком же непонимании и страстном отрицании, как это происходило и на родной почве психоанализа. Следовало ожидать с самого начала, что всюду, куда бы ни проникал психоанализ, ему придется выдержать ту же самую борьбу с признанными специалистами. Только эти попытки вторжения в чужие области не возбуждали еще того внимания, какое им стали уделять в будущем. Среди строго научных применений анализа к литературе на первом месте стоит солидный труд Rank'a об инцесте, содержание которого, несомненно, должно вызвать в высшей степени враждебное отношение. Лингвистические и исторические работы на почве психоанализа пока еще немногочисленны. Я сам осмелился в 1910 г. впервые коснуться религиозно-психологической проблемы, проведя параллель между церемониалом религиозным и невротическим. Священник Dr. Pfister в Цюрихе в своей работе о набожности графа von Zinzendorf'a так же, как и в других работах, доказал, что религиозная мечтательность сводится к проявлениям извращенной эротики, в последних же работах цюрихской школы наблюдается, напротив, намеренное введение в анализ религиозных представлений.
В четырех статьях "Тотем и Табу" я сделал попытку разработать с помощью психоанализа проблему психологии народов, которая вела непосредственно к происхождению важнейших культурных установлений, государственных порядков, нравственности, религии, а также к запретам кровосмесительства и велениям совести. В настоящее время еще неизвестно, насколько выяснившиеся при этом взаимоотношения способны будут в дальнейшем выдержать критику.
- 52
Первый пример применения аналитической мысли к эстетическим темам дала моя книга "Об остроумии".
Будущее еще ждет работников, которые в этой области могут рассчитывать на богатую жатву. Однако в соответствующих научных областях замечается недостаток в рабочих силах; для привлечения их Hans Sachs основал в 1912 г. редактируемый им и Rank'ом журнал "Imago". В том же органе Hitschmann и von Winterstein положили начало психоаналитическому освещению философских систем и личностей, которому остается только пожелать продолжения и углубления.
Открытия психоанализа в области душевной жизни ребенка, производящие впечатление целого переворота, значение полового влечения у ребенка (Hug-Helmuth) и дальнейшая судьба тех составных частей сексуальности, которые уже не служат целям продолжения рода, должны были очень рано привлечь внимание педагогики и вызвать попытку в этой области выдвинуть на первый план аналитическую точку зрения. Заслуга пастора Pfister'a состоит в том, что он первый с энтузиазмом применил анализ и познакомил с ним воспитателей и духовных пастырей. (Die psychoanalytische Metode, 1913. Erster Band des Pedagogium von Meumann und Messmer). Ему удалось привлечь к участию в своих научных изысканиях многих швейцарских педагогов. Иные из представителей его сословия как будто разделяют эти убеждения, но из предосторожности предпочитают держаться в тени. Отколовшаяся часть венских аналитиков, отталкиваясь от психоанализа, по-видимому, остановилась на совершенно своеобразной врачебной педагогике. (Adler и Furtmuller. Heilen und Bilden, 1913).
В этих неполных набросках я попытался указать на не поддающиеся еще ближайшему рассмотрению различные отношения, установившиеся между врачеб
- 53
ным психоанализом и другими научными областями. Здесь достаточно материала для работы целого поколения научных исследователей, и я не сомневаюсь, что эта работа будет сделана, как только удастся преодолеть сопротивление против анализа на его родной почве.1
Писать историю этих сопротивлений я считаю в настоящее время делом бесцельным и несвоевременным. Она не делает большой чести современным мужам науки. Заодно уж добавлю, что мне никогда не приходило в голову с презрением ругать без разбора всех противников психоанализа только потому, что они противники. Исключение составляют несколько недостойных личностей авантюристов и карьеристов, которые во время борьбы обыкновенно встречаются в обоих лагерях. Мне уже удалось выяснить по опыту, что психоанализ обнаруживает в каждом человеке все то худшее, что в нем есть. Но я решил не отвечать на нападки и, насколько хватало моего влияния, я и других удерживал от полемики. Польза публичной или литературной дискуссии при особых условиях борьбы за психоанализ казалась мне весьма сомнительной: большинство на конгрессах и в заседаниях ферейнов было заранее обеспечено, а мое доверие к справедливости и благородству господ-противников никогда не было очень велико.
Слишком хорошо известно, что только немногим удается в научном споре держаться в пределах приличия и, еще менее - не отклоняться от сути вопроса, у меня же всегда было отвращение к научной перебранке. Возможно, что такой образ действий с моей стороны послужил причиной для недоразумений: меня стали считать таким добродушным или даже запуганным, что не приходилось уже более уделять мне сколько-нибудь
1 Ср. еще обе мои статьи в "Scientia" (vol. XIV, 1913). "Das Interesse an der Psychoanalyse".
- 54
внимания. И это совершенно неправильно: я так же хорошо умею браниться, как и всякий другой, но я не обладаю умением облекать в литературную форму лежащие в основе всего этого аффекты и поэтому предпочитаю полное воздержание от брани.
В некоторых отношениях, пожалуй, было бы лучше, если бы я дал волю страстям, бурлившим и во мне, и вокруг меня. Всем нам пришлось быть свидетелями интересной попытки отыскать в венском быте объяснение возникновения психоанализа; еще в 1913 г. Janet не преминул воспользоваться этим утверждением для своих целей, хотя, наверное, гордится тем, что он парижанин. В заметке этой говорилось, что психоанализ - respective положение, что неврозы происходят от аномалий половой жизни, - могло возникнуть только в таком городе, как Вена, в атмосфере чувственности и безнравственности, чуждой другим городам, и представляет собою просто отражение, так сказать, теоретическую проекцию специфических условий венской жизни. Мне-то, наверное, чужд патриотизм моего квартала, но эта теория казалась мне всегда особенно бессмысленной, настолько бессмысленной, что я не раз приходил к мысли, что упрек в моем венском происхождении заменяет, только в более приличной форме, что-то другое, о чем не так охотно говорят вслух. Если бы вместо предполагаемых условий имелись совершенно противоположные, то тогда можно было бы еще о чем-то творить. Предположим, что существует город, жители которого подвергают себя особенным ограничениям в области удовлетворения полового влечения и в то же время проявляют особенную склонность к тяжелым нервным заболеваниям, тогда, разумеется, такой город явился бы подходящей почвой, на которой наблюдателю могло бы прийти в голову связать эти два факта и объяснить один другим. Но ни
- 55
одно, ни другое предположение не подходят к городу Вена. Жители Вены не отличаются ни большим воздержанием, ни более повышенной нервностью, чем жители других крупных центров. Отношения между полами несколько свободнее, чопорности меньше, чем в кичащихся своим целомудрием городах Запада и Севера. Эти особенности венской жизни должны были бы скорее ввести в заблуждение предполагаемого наблюдателя, чем выяснить ему этиологию неврозов.
Но город Вена сделал все возможное для того, чтобы отклонить свое участие в возникновении психоанализа.
Нигде враждебная индифферентность ученых и образованных кругов не дает так сильно чувствовать себя аналитику, как именно в Вене.
Быть может, отчасти я и сам в этом виноват, благодаря моей политике избегать широкой гласности. Если бы я сам дал повод и согласился бы на то, чтобы психоанализ стал предметом обсуждения на шумных заседаниях венских медицинских обществ, причем разразились бы все страсти, были бы высказаны все упреки и ругательства, готовые сорваться с языка и таившиеся в уме, то гонение на психоанализ было бы преодолено, и он не был бы чужим в своем родном городе. Ну, а теперь, видно, прав поэт, когда влагает в уста Валленштейну:
"Никак мне венцы не простят,
Что я лишил спектакля их".
Задачу, до которой я не дорос, - указать противникам психоанализа в более мягкой форме неправоту и произвольность их заключений, - взял на себя потом Bleuler в 1911 г. в своем труде "Die Psychoanalyse Freuds. Verteidigung und kritische Bemerkungen" и выполнил ее самым достойным образом.
- 56
То, что я расхваливаю этот направленный против обеих сторон критический труд, настолько понятно, что я спешу заявить, какие я в нем нахожу недостатки. Он кажется мне все-таки пристрастным, слишком снисходительным к недостаткам противников, слишком строгим к промахам сторонников. Этой характерной чертой можно затем объяснить также и то, что суждение столь высоко авторитетного психиатра, компетентность и независимость мнений которого не подлежат никакому сомнению, не произвело сильного влияния на его товарищей по специальности. Для автора "Affektivitat" (1906) нет ничего удивительного в том утверждении, что влияние научного труда зависит не от ценности его аргументации, а от основного аффективного тона. Другую часть своего влияния - влияния на сторонников психоанализа - Bleuler позднее потерял, проявив в своей "Kritik der Freudschen Theorie" (1913) отрицательную сторону своего отношения к психоанализу. Он в нем так много разрушает в психоаналитическом учении, что противники, конечно, могут быть вполне довольны помощью такого защитника психоанализа. Основанием для такого осуждения психоанализа Вlеuleг'у служат не какие-либо новые аргументы или более точные наблюдения, но единственно ссылка на уровень его собственных познаний, в недостаточности которых автор, однако, не признается, как он это делал в более ранних работах. Здесь, таким образом, казалось, психоанализу грозила трудно переносимая потеря. Но в последнем труде ("Die Kritiken der Schizophrenie", 1914) Bleuler вследствие нападок, которым он подвергся за введение психоанализа в свою книгу о шизофрении, доходит до признания в себе, как он сам выражается, "заносчивости": "Теперь я позволю себе кое-какую заносчивость (Uberhebung). Я полагаю, что различные психологические теории до сих пор слишком мало сделали
- 57
для выяснения соотношений психогенетических симптомов и заболеваний, но что "глубинная психология" открывает часть той психологии, которую только предстоит создать и которая необходима врачу для правильного понимания и рационального лечения его больных, и думаю даже, что в своей шизофрении я сделал, хотя и очень незначительный, шаг вперед к этому пониманию. Первые два утверждения, несомненно, правильны, последнее может быть и ошибочно". Так как под "глубинной психологией" разумеется не что иное, как психоанализ, то мы удовлетворимся пока этим признанием.
3
Mach's Kurz!
Am jungsten Tag ist's nur ein Furz.
Goethe.
Спустя два года после первого состоялся второй частный конгресс психоаналитиков, на этот раз в Нюрнберге (март 1910 г.) За этот промежуток времени под впечатлением того приема, который оказан был психоанализу в Америке, всевозрастающего враждебного отношения к нему в немецких странах и неожиданного усиления психоанализа вследствие присоединения цюрихской школы у меня возникло намерение, которое при содействии моего друга S. Ferenczi я и привел в исполнение на втором конгрессе. Я решил организовать психоаналитическое движение, перенести центр его в Цюрих и поставить во главе человека, который позаботился бы о его будущем. Так как учреждение это вызвало среди сторонников анализа много разногласий, я хочу подробнее изложить мои мотивы. И я надеюсь тогда на оправдание, даже если бы оказалось, что я, действительно, не сделал ничего
- 58
разумного. Я считал, что связь с Веной молодому движению не в пользу, а во вред. Центр вроде Цюриха, сердца Европы, где академический преподаватель дал психоанализу доступ в свой институт, сулил мне куда больше надежд. Далее, я полагал, что второй помехой является моя личность, оценка которой слишком спуталась из-за партийной ненависти и пристрастия; то меня сравнивали с Дарвином, Кеплером, то ругали паралитиком. Я хотел поэтому отодвинуть себя на второй план так же, как и тот город, где возник психоанализ. К тому же я уже не был молодым, видел перед собой долгий путь и мне было тяжело, что на мою долю в таком возрасте выпала обязанность быть вождем. Но ведь должен же быть кто-нибудь вождем, думал я. Я слишком хорошо узнал, какие заблуждения подстерегают каждого, кто стал бы заниматься анализом, и надеялся, что можно избегнуть многих заблуждений, если установить какой-нибудь авторитет, готовый давать советы и наставления. Такого рода авторитетом, прежде всего, обладал я, вследствие незаменимых преимуществ почти пятнадцатилетнего опыта. Мне было поэтому важно передать эту авторитетную роль более молодому человеку, который, после моей смерти, разумеется, стал бы моим заместителем. Таковым мог быть только К. G. Jung, так как Bleuler приходился мне ровесником, в пользу же Jung'a говорили его выдающееся дарование и уже внесенные им вклады в анализ, его независимое положение и впечатление уверенной в себе силы, которая производила его личность. К тому же он готов был вступить со мной в дружеские отношения и отказался ради меня от расовых предрассудков, которыми раньше он был заражен. Я и не подозревал тогда, как неудачен был этот выбор при всех его выгодах, что он упал на человека, который, не будучи способен подчиняться чьему бы то ни было авторитету, меньше
- 59
всего мог сам стать авторитетом и энергия которого ушла на беспощадное преследование своих же собственных интересов.
Я считал необходимой форму официального общества, так как опасался, что психоанализом, как только он станет популярным, станут злоупотреблять. Должна же быть инстанция, правомочная объявить: со всей этой бессмыслицей анализ не имеет ничего общего, это не психоанализ. На заседаниях местных групп, из которых образовалось интернациональное общество, должны были учить, как вести анализ, врачи должны были совершенствоваться, и за деятельность их могла быть дана своего рода гарантия. Мне казалось также желательным, чтобы сторонники психоанализа сходились для дружеского общения и взаимной поддержки, после того как официальная наука предала анафеме и объявила бойкот врачам и учреждениям, применявшим его.
Основанием "Интернационального психоаналитического общества" я хотел достичь именно этого и ничего другого. Но это, должно быть, оказалось больше того, что было возможно. Подобно тому, как моим противникам пришлось убедиться в невозможности остановить новое движение, так и мне предстояло убедиться в том, что его не удастся вести по тому пути, который я для него нарисовал. Сделанное Ferenczi предложение было принято. Jung, избранный председателем, сделал Riklin'a своим секретарем; решено было так же издавать журнал, который связал бы центральный орган с местными группами. Цель общества была следующая: разработка и поощрение основанной Freud'ом психоаналитической науки как в чистой психологии, так и в приложении к медицине и к гуманитарным наукам; взаимная поддержка членов в стремлениях приобретать и распространять психоаналитические знания. Проект встретил со стороны венцев
- 60
сильное возражение. Adler в страстном возбуждении высказал опасение, что тут имеется в виду цензура и ограничение научной свободы. Затем венцы уступили, после того как провели постановление, что центральный орган общества будет не в Цюрихе, а там, где будет жить избранный на два года председатель.
На самом конгрессе сконструировались три местных группы: берлинская, под председательством Abraham'a, цюрихская, которой пришлось уступить своего руководителя центральному управлению общества, и венская, ведение которой я предоставил Adler'y.
Четвертую группу, в Будапеште, можно было создать лишь позднее. Bleuler'y помешала болезнь быть на конгрессе, но позднее он высказал принципиальное соображение против вступления в Общество, и хотя, после личного объяснения со мной, согласился на это, однако через некоторое время вследствие недоразумений в Цюрихе снова вышел из него. Тем самым была порвана связь между цюрихской местной группой и лечебным заведением Burgho1zli.
Следствием Нюрнбергского конгресса было также основание журнала "Zentralblatt fur Psychoanalyse", для которого объединились Adler и Stekel. Первоначально этот журнал был создан для оппозиции и с тем, чтобы вернуть Вене гегемонию, находившуюся в опасности вследствие избрания Jung'a. Но когда оба лица, предпринявшие издание журнала, затрудняясь найти издателя, убедили меня в своих мирных намерениях и, как доказательство своего образа мыслей, предоставили мне право veto, я взял издательство на себя и стал ревностно сотрудничать в новом органе, первый номер которого появился в сентябре 1910 г.
Продолжаю историю психоаналитических конгрессов. Третий конгресс состоялся в сентябре 1911 г. в
- 61
Веймаре и превзошел предыдущие по настроению и научному интересу. J. Patnem, присутствовавший на этом собрании, выразил затем в Америке свое удовлетворение и уважение к "the mental attitude" участников его и цитировал мои слова относительно них: "Вы научились терпеть известную долю истины".1 В самом деле у каждого, кто посещал эти научные конгрессы, должно было остаться впечатление, самое благоприятное для психоаналитического общества. Я сам вел заседания на первых двух конгрессах, представлял каждому докладчику достаточно времени для его сообщений; дискуссий же в собственном смысле не было, - они были заменены частным обменом мнений. Jung же, который в Веймаре в качестве председателя взял ведение конгресса на себя, открывал дискуссии после каждого доклада, что тогда еще не так сильно мешало.
Совсем другую картину представил спустя два года четвертый конгресс в Мюнхене, в сентябре 1913 г., воспоминание о котором свежо еще у всех участников. Jung вел его недостойным и некорректным образом, докладчики были ограничены во времени, прения превзошли по времени сами доклады. Злой дух Hoche свил себе по иронии судьбы гнездо в том же самом доме, где аналитики вели свои заседания. Hoche мог бы без особого труда убедиться, как они доводят до абсурда данную им характеристику фанатической секты, слепо следующей за своим вождем. Утомительные и неприятные заседания привели к повторному избранию Jung'a в председатели интернационального общества, которое Jung принял, хотя две пятых из числа присутствовавших отказали ему в своем доверии.
- 47
с уважением отзывается о психоанализе в своих "Psykiatriens Qrundtrack", так что первый учебник психиатрии с упоминанием о психоанализе был написан на норвежском языке. В России психоанализ известен и распространен; почти все мои книги, как и других приверженцев анализа, переведены на русский язык. Но более глубокое понимание психоаналитических учений еще не установилось. Научные вклады русских врачей и психиатров в области психоанализа можно до настоящего времени считать незначительными. Только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы. Введение психоанализа в польскую науку и литературу есть, главным образом, заслуга Jekels'a. Так близко связанная с Австрией географически и столь чуждая ей в научном отношении Венгрия подарила психоанализу только одного сотрудника, S. Ferenczi, но такого, который стоит целого коллоквиума.
Относительно положения психоанализа в Германии можно сказать, что он стоит в центре научной дискуссии и вызывает у врачей, как и у неспециалистов, выражения самого решительного отпора, который до сих пор не прекратился и, временами усиливаясь, все снова и снова поднимается. Ни одно официальное учебное заведение до сих пор не допустило в свои стены психоанализа; врачи, успешно применяющие его на практике, малочисленны; только немногие лечебницы, например, Binswanger'a в Крейцлингене и Марциновского в Гольштинии, открыли ему двери. На критической почве Берлина подвизается один из самых выдающихся представителей анализа, Carl Abraham, бывший ассистент Bleuler'a. Можно было бы удивляться, что это положение вещей остается неизменным вот уже в течение ряда лет, если бы не было известно, что оно соответствует только внешней видимости. Не следует преувеличивать зна
- 48
чение официальных представителей науки и руководителей лечебных заведений, а также находящейся в зависимости от них научной молодежи. Понятно, что противники громко поднимают голос, в то время как запуганные приверженцы воздерживаются от шумных выступлений. Многие из них, первые вклады которых в психоанализ вызывали надежды, потом, под давлением обстоятельств, отстранились от этого движения.
Но само движение потихоньку, неудержимо развивается, вербует постоянно новых приверженцев среди психиатров и неспециалистов, доставляет психоаналитической литературе все возрастающее число читателей и именно этим побуждает противников ко все более сильным попыткам противодействия. Уже десятки раз приходилось мне в течение этих лет читать в отчетах о работах некоторых конгрессов и научных заседаний, ферейнов или в рефератах после некоторых обнародованных трудов: "Ну, теперь психоанализ умер, окончательно побежден и уничтожен". Ответ можно было бы составить в духе телеграммы Марка Твена в газету, поместившую ложное известие о его смерти: "Известие о моей смерти сильно преувеличено". После каждого из этих известий о смерти психоанализ приобретал новых приверженцев и сотрудников или создавал себе новые органы. Объявление о смерти было все-таки шагом вперед по сравнению с полным замалчиванием его.
Одновременно с описанным географическим распространением психоанализа произошло обогащение его содержания благодаря перенесению его из невропатологии (учения о неврозах) и психиатрии в другие области знания. Эту часть истории развития нашей дисциплины я не стану подробно освещать, так как превосходный труд Rank'a и Sachs'a (в "Grenzfragen" Loewenfeld'a) излагает именно эти результаты аналитической работы.
- 49
Впрочем, все это только еще в зародыше, мало разработано, большей частью только начинания, а иногда даже одни лишь намерения. Правильно говоря, здесь нет никаких оснований для упреков. Перед громадной массой заданий стоит только небольшое число работников, большая часть которых работает, главным образом, в какой-нибудь другой области и вынуждена браться за специальные проблемы с неподготовленностью дилетантов. Эти исследователи, работающие в области психоанализа, нисколько не скрывают того, что они дилетанты в других областях; они хотят только указать пути и наметить вехи для специалистов и рекомендовать им аналитическую технику и предпосылки для применения в их работах. Если достигнутые результаты уже и теперь значительны, то это, с одной стороны, вследствие продуктивности аналитической методики, с другой стороны, это происходит благодаря тому обстоятельству, что уже и теперь имеются исследователи, которые, не будучи сами врачами, поставили задачей своей жизни применение психоанализа к наукам о духе. Большая часть этих трудов основана, понятно, на указаниях, данных в моих первых аналитических работах. Аналитическое исследование нервнобольных и невротических симптомов нормальных людей дало основание предполагать такие психологические соотношения, которые никак не исчерпываются только той областью, в которой они были открыты. Таким образом, анализ не только дал нам объяснение патологических процессов, но указал также и на связь их с нормальной душевной жизнью; он открыл непредполагавшиеся отношения между психиатрией и различными другими науками, содержанием которых была душевная деятельность.
Благодаря аналитическому объяснению типических сновидений, стало возможным понимание многих мифов и сказок. Riklin и Abraham последовали
- 50
этому указанию и начали те исследования мифов, которые впоследствии нашли завершение в трудах Rank'a по мифологии, отвечающих всем требованиям специалистов. Дальнейшая разработка символики сновидений привела к важнейшим проблемам мифологии - фольклора (Lones, Storfer) и религиозных созерцаний. Глубокое впечатление на слушателей произвел на одном из психоаналитических конгрессов один ученик Jung'a, доказавший сходство шизофренических фантазий с космогониями эпох первобытных племен. Не совсем убедительную, но все же очень интересную обработку нашел позднее мифологический материал в работах Jung'a, который хотел установить связи между невротикой, религиозными и мифологическими фантазиями.
Другой путь вел от исследования сновидений к анализу поэтических произведений и, наконец, самих поэтов и художников. На первом этапе такого исследования выяснилось, что вымышленные поэтами сны часто поддаются такому же анализу, как и настоящие ("Градива"). Понимание бессознательной душевной деятельности впервые дало возможность получить представление о сущности творческой деятельности поэта. Настоящее понимание значения инстинктивных влечений, которое непосредственно вытекало из исследований невроза, позволило уяснить источники художественного творчества и выдвинуло проблему о том, каким образом художник реагирует на эти импульсы и какими средствами маскирует он свои реакции. (Rank "Der Kunstler" - анализы поэтов Sadger'a, Reik'a и других, моя маленькая книжка об одном воспоминании детства Леонардо да Винчи, Abraham'a - анализ Сегантини). Большая часть аналитиков, не чуждых широким интересам, участвовали своими трудами в разработке этой одной из привлекательнейших проблем, к которым был приме
- 51
нен психоанализ, и здесь, естественно, не обошлось без возражений со стороны лиц, не знакомых с психоанализом; они проявлялись в таком же непонимании и страстном отрицании, как это происходило и на родной почве психоанализа. Следовало ожидать с самого начала, что всюду, куда бы ни проникал психоанализ, ему придется выдержать ту же самую борьбу с признанными специалистами. Только эти попытки вторжения в чужие области не возбуждали еще того внимания, какое им стали уделять в будущем. Среди строго научных применений анализа к литературе на первом месте стоит солидный труд Rank'a об инцесте, содержание которого, несомненно, должно вызвать в высшей степени враждебное отношение. Лингвистические и исторические работы на почве психоанализа пока еще немногочисленны. Я сам осмелился в 1910 г. впервые коснуться религиозно-психологической проблемы, проведя параллель между церемониалом религиозным и невротическим. Священник Dr. Pfister в Цюрихе в своей работе о набожности графа von Zinzendorf'a так же, как и в других работах, доказал, что религиозная мечтательность сводится к проявлениям извращенной эротики, в последних же работах цюрихской школы наблюдается, напротив, намеренное введение в анализ религиозных представлений.
В четырех статьях "Тотем и Табу" я сделал попытку разработать с помощью психоанализа проблему психологии народов, которая вела непосредственно к происхождению важнейших культурных установлений, государственных порядков, нравственности, религии, а также к запретам кровосмесительства и велениям совести. В настоящее время еще неизвестно, насколько выяснившиеся при этом взаимоотношения способны будут в дальнейшем выдержать критику.
- 52
Первый пример применения аналитической мысли к эстетическим темам дала моя книга "Об остроумии".
Будущее еще ждет работников, которые в этой области могут рассчитывать на богатую жатву. Однако в соответствующих научных областях замечается недостаток в рабочих силах; для привлечения их Hans Sachs основал в 1912 г. редактируемый им и Rank'ом журнал "Imago". В том же органе Hitschmann и von Winterstein положили начало психоаналитическому освещению философских систем и личностей, которому остается только пожелать продолжения и углубления.
Открытия психоанализа в области душевной жизни ребенка, производящие впечатление целого переворота, значение полового влечения у ребенка (Hug-Helmuth) и дальнейшая судьба тех составных частей сексуальности, которые уже не служат целям продолжения рода, должны были очень рано привлечь внимание педагогики и вызвать попытку в этой области выдвинуть на первый план аналитическую точку зрения. Заслуга пастора Pfister'a состоит в том, что он первый с энтузиазмом применил анализ и познакомил с ним воспитателей и духовных пастырей. (Die psychoanalytische Metode, 1913. Erster Band des Pedagogium von Meumann und Messmer). Ему удалось привлечь к участию в своих научных изысканиях многих швейцарских педагогов. Иные из представителей его сословия как будто разделяют эти убеждения, но из предосторожности предпочитают держаться в тени. Отколовшаяся часть венских аналитиков, отталкиваясь от психоанализа, по-видимому, остановилась на совершенно своеобразной врачебной педагогике. (Adler и Furtmuller. Heilen und Bilden, 1913).
В этих неполных набросках я попытался указать на не поддающиеся еще ближайшему рассмотрению различные отношения, установившиеся между врачеб
- 53
ным психоанализом и другими научными областями. Здесь достаточно материала для работы целого поколения научных исследователей, и я не сомневаюсь, что эта работа будет сделана, как только удастся преодолеть сопротивление против анализа на его родной почве.1
Писать историю этих сопротивлений я считаю в настоящее время делом бесцельным и несвоевременным. Она не делает большой чести современным мужам науки. Заодно уж добавлю, что мне никогда не приходило в голову с презрением ругать без разбора всех противников психоанализа только потому, что они противники. Исключение составляют несколько недостойных личностей авантюристов и карьеристов, которые во время борьбы обыкновенно встречаются в обоих лагерях. Мне уже удалось выяснить по опыту, что психоанализ обнаруживает в каждом человеке все то худшее, что в нем есть. Но я решил не отвечать на нападки и, насколько хватало моего влияния, я и других удерживал от полемики. Польза публичной или литературной дискуссии при особых условиях борьбы за психоанализ казалась мне весьма сомнительной: большинство на конгрессах и в заседаниях ферейнов было заранее обеспечено, а мое доверие к справедливости и благородству господ-противников никогда не было очень велико.
Слишком хорошо известно, что только немногим удается в научном споре держаться в пределах приличия и, еще менее - не отклоняться от сути вопроса, у меня же всегда было отвращение к научной перебранке. Возможно, что такой образ действий с моей стороны послужил причиной для недоразумений: меня стали считать таким добродушным или даже запуганным, что не приходилось уже более уделять мне сколько-нибудь
1 Ср. еще обе мои статьи в "Scientia" (vol. XIV, 1913). "Das Interesse an der Psychoanalyse".
- 54
внимания. И это совершенно неправильно: я так же хорошо умею браниться, как и всякий другой, но я не обладаю умением облекать в литературную форму лежащие в основе всего этого аффекты и поэтому предпочитаю полное воздержание от брани.
В некоторых отношениях, пожалуй, было бы лучше, если бы я дал волю страстям, бурлившим и во мне, и вокруг меня. Всем нам пришлось быть свидетелями интересной попытки отыскать в венском быте объяснение возникновения психоанализа; еще в 1913 г. Janet не преминул воспользоваться этим утверждением для своих целей, хотя, наверное, гордится тем, что он парижанин. В заметке этой говорилось, что психоанализ - respective положение, что неврозы происходят от аномалий половой жизни, - могло возникнуть только в таком городе, как Вена, в атмосфере чувственности и безнравственности, чуждой другим городам, и представляет собою просто отражение, так сказать, теоретическую проекцию специфических условий венской жизни. Мне-то, наверное, чужд патриотизм моего квартала, но эта теория казалась мне всегда особенно бессмысленной, настолько бессмысленной, что я не раз приходил к мысли, что упрек в моем венском происхождении заменяет, только в более приличной форме, что-то другое, о чем не так охотно говорят вслух. Если бы вместо предполагаемых условий имелись совершенно противоположные, то тогда можно было бы еще о чем-то творить. Предположим, что существует город, жители которого подвергают себя особенным ограничениям в области удовлетворения полового влечения и в то же время проявляют особенную склонность к тяжелым нервным заболеваниям, тогда, разумеется, такой город явился бы подходящей почвой, на которой наблюдателю могло бы прийти в голову связать эти два факта и объяснить один другим. Но ни
- 55
одно, ни другое предположение не подходят к городу Вена. Жители Вены не отличаются ни большим воздержанием, ни более повышенной нервностью, чем жители других крупных центров. Отношения между полами несколько свободнее, чопорности меньше, чем в кичащихся своим целомудрием городах Запада и Севера. Эти особенности венской жизни должны были бы скорее ввести в заблуждение предполагаемого наблюдателя, чем выяснить ему этиологию неврозов.
Но город Вена сделал все возможное для того, чтобы отклонить свое участие в возникновении психоанализа.
Нигде враждебная индифферентность ученых и образованных кругов не дает так сильно чувствовать себя аналитику, как именно в Вене.
Быть может, отчасти я и сам в этом виноват, благодаря моей политике избегать широкой гласности. Если бы я сам дал повод и согласился бы на то, чтобы психоанализ стал предметом обсуждения на шумных заседаниях венских медицинских обществ, причем разразились бы все страсти, были бы высказаны все упреки и ругательства, готовые сорваться с языка и таившиеся в уме, то гонение на психоанализ было бы преодолено, и он не был бы чужим в своем родном городе. Ну, а теперь, видно, прав поэт, когда влагает в уста Валленштейну:
"Никак мне венцы не простят,
Что я лишил спектакля их".
Задачу, до которой я не дорос, - указать противникам психоанализа в более мягкой форме неправоту и произвольность их заключений, - взял на себя потом Bleuler в 1911 г. в своем труде "Die Psychoanalyse Freuds. Verteidigung und kritische Bemerkungen" и выполнил ее самым достойным образом.
- 56
То, что я расхваливаю этот направленный против обеих сторон критический труд, настолько понятно, что я спешу заявить, какие я в нем нахожу недостатки. Он кажется мне все-таки пристрастным, слишком снисходительным к недостаткам противников, слишком строгим к промахам сторонников. Этой характерной чертой можно затем объяснить также и то, что суждение столь высоко авторитетного психиатра, компетентность и независимость мнений которого не подлежат никакому сомнению, не произвело сильного влияния на его товарищей по специальности. Для автора "Affektivitat" (1906) нет ничего удивительного в том утверждении, что влияние научного труда зависит не от ценности его аргументации, а от основного аффективного тона. Другую часть своего влияния - влияния на сторонников психоанализа - Bleuler позднее потерял, проявив в своей "Kritik der Freudschen Theorie" (1913) отрицательную сторону своего отношения к психоанализу. Он в нем так много разрушает в психоаналитическом учении, что противники, конечно, могут быть вполне довольны помощью такого защитника психоанализа. Основанием для такого осуждения психоанализа Вlеuleг'у служат не какие-либо новые аргументы или более точные наблюдения, но единственно ссылка на уровень его собственных познаний, в недостаточности которых автор, однако, не признается, как он это делал в более ранних работах. Здесь, таким образом, казалось, психоанализу грозила трудно переносимая потеря. Но в последнем труде ("Die Kritiken der Schizophrenie", 1914) Bleuler вследствие нападок, которым он подвергся за введение психоанализа в свою книгу о шизофрении, доходит до признания в себе, как он сам выражается, "заносчивости": "Теперь я позволю себе кое-какую заносчивость (Uberhebung). Я полагаю, что различные психологические теории до сих пор слишком мало сделали
- 57
для выяснения соотношений психогенетических симптомов и заболеваний, но что "глубинная психология" открывает часть той психологии, которую только предстоит создать и которая необходима врачу для правильного понимания и рационального лечения его больных, и думаю даже, что в своей шизофрении я сделал, хотя и очень незначительный, шаг вперед к этому пониманию. Первые два утверждения, несомненно, правильны, последнее может быть и ошибочно". Так как под "глубинной психологией" разумеется не что иное, как психоанализ, то мы удовлетворимся пока этим признанием.
3
Mach's Kurz!
Am jungsten Tag ist's nur ein Furz.
Goethe.
Спустя два года после первого состоялся второй частный конгресс психоаналитиков, на этот раз в Нюрнберге (март 1910 г.) За этот промежуток времени под впечатлением того приема, который оказан был психоанализу в Америке, всевозрастающего враждебного отношения к нему в немецких странах и неожиданного усиления психоанализа вследствие присоединения цюрихской школы у меня возникло намерение, которое при содействии моего друга S. Ferenczi я и привел в исполнение на втором конгрессе. Я решил организовать психоаналитическое движение, перенести центр его в Цюрих и поставить во главе человека, который позаботился бы о его будущем. Так как учреждение это вызвало среди сторонников анализа много разногласий, я хочу подробнее изложить мои мотивы. И я надеюсь тогда на оправдание, даже если бы оказалось, что я, действительно, не сделал ничего
- 58
разумного. Я считал, что связь с Веной молодому движению не в пользу, а во вред. Центр вроде Цюриха, сердца Европы, где академический преподаватель дал психоанализу доступ в свой институт, сулил мне куда больше надежд. Далее, я полагал, что второй помехой является моя личность, оценка которой слишком спуталась из-за партийной ненависти и пристрастия; то меня сравнивали с Дарвином, Кеплером, то ругали паралитиком. Я хотел поэтому отодвинуть себя на второй план так же, как и тот город, где возник психоанализ. К тому же я уже не был молодым, видел перед собой долгий путь и мне было тяжело, что на мою долю в таком возрасте выпала обязанность быть вождем. Но ведь должен же быть кто-нибудь вождем, думал я. Я слишком хорошо узнал, какие заблуждения подстерегают каждого, кто стал бы заниматься анализом, и надеялся, что можно избегнуть многих заблуждений, если установить какой-нибудь авторитет, готовый давать советы и наставления. Такого рода авторитетом, прежде всего, обладал я, вследствие незаменимых преимуществ почти пятнадцатилетнего опыта. Мне было поэтому важно передать эту авторитетную роль более молодому человеку, который, после моей смерти, разумеется, стал бы моим заместителем. Таковым мог быть только К. G. Jung, так как Bleuler приходился мне ровесником, в пользу же Jung'a говорили его выдающееся дарование и уже внесенные им вклады в анализ, его независимое положение и впечатление уверенной в себе силы, которая производила его личность. К тому же он готов был вступить со мной в дружеские отношения и отказался ради меня от расовых предрассудков, которыми раньше он был заражен. Я и не подозревал тогда, как неудачен был этот выбор при всех его выгодах, что он упал на человека, который, не будучи способен подчиняться чьему бы то ни было авторитету, меньше
- 59
всего мог сам стать авторитетом и энергия которого ушла на беспощадное преследование своих же собственных интересов.
Я считал необходимой форму официального общества, так как опасался, что психоанализом, как только он станет популярным, станут злоупотреблять. Должна же быть инстанция, правомочная объявить: со всей этой бессмыслицей анализ не имеет ничего общего, это не психоанализ. На заседаниях местных групп, из которых образовалось интернациональное общество, должны были учить, как вести анализ, врачи должны были совершенствоваться, и за деятельность их могла быть дана своего рода гарантия. Мне казалось также желательным, чтобы сторонники психоанализа сходились для дружеского общения и взаимной поддержки, после того как официальная наука предала анафеме и объявила бойкот врачам и учреждениям, применявшим его.
Основанием "Интернационального психоаналитического общества" я хотел достичь именно этого и ничего другого. Но это, должно быть, оказалось больше того, что было возможно. Подобно тому, как моим противникам пришлось убедиться в невозможности остановить новое движение, так и мне предстояло убедиться в том, что его не удастся вести по тому пути, который я для него нарисовал. Сделанное Ferenczi предложение было принято. Jung, избранный председателем, сделал Riklin'a своим секретарем; решено было так же издавать журнал, который связал бы центральный орган с местными группами. Цель общества была следующая: разработка и поощрение основанной Freud'ом психоаналитической науки как в чистой психологии, так и в приложении к медицине и к гуманитарным наукам; взаимная поддержка членов в стремлениях приобретать и распространять психоаналитические знания. Проект встретил со стороны венцев
- 60
сильное возражение. Adler в страстном возбуждении высказал опасение, что тут имеется в виду цензура и ограничение научной свободы. Затем венцы уступили, после того как провели постановление, что центральный орган общества будет не в Цюрихе, а там, где будет жить избранный на два года председатель.
На самом конгрессе сконструировались три местных группы: берлинская, под председательством Abraham'a, цюрихская, которой пришлось уступить своего руководителя центральному управлению общества, и венская, ведение которой я предоставил Adler'y.
Четвертую группу, в Будапеште, можно было создать лишь позднее. Bleuler'y помешала болезнь быть на конгрессе, но позднее он высказал принципиальное соображение против вступления в Общество, и хотя, после личного объяснения со мной, согласился на это, однако через некоторое время вследствие недоразумений в Цюрихе снова вышел из него. Тем самым была порвана связь между цюрихской местной группой и лечебным заведением Burgho1zli.
Следствием Нюрнбергского конгресса было также основание журнала "Zentralblatt fur Psychoanalyse", для которого объединились Adler и Stekel. Первоначально этот журнал был создан для оппозиции и с тем, чтобы вернуть Вене гегемонию, находившуюся в опасности вследствие избрания Jung'a. Но когда оба лица, предпринявшие издание журнала, затрудняясь найти издателя, убедили меня в своих мирных намерениях и, как доказательство своего образа мыслей, предоставили мне право veto, я взял издательство на себя и стал ревностно сотрудничать в новом органе, первый номер которого появился в сентябре 1910 г.
Продолжаю историю психоаналитических конгрессов. Третий конгресс состоялся в сентябре 1911 г. в
- 61
Веймаре и превзошел предыдущие по настроению и научному интересу. J. Patnem, присутствовавший на этом собрании, выразил затем в Америке свое удовлетворение и уважение к "the mental attitude" участников его и цитировал мои слова относительно них: "Вы научились терпеть известную долю истины".1 В самом деле у каждого, кто посещал эти научные конгрессы, должно было остаться впечатление, самое благоприятное для психоаналитического общества. Я сам вел заседания на первых двух конгрессах, представлял каждому докладчику достаточно времени для его сообщений; дискуссий же в собственном смысле не было, - они были заменены частным обменом мнений. Jung же, который в Веймаре в качестве председателя взял ведение конгресса на себя, открывал дискуссии после каждого доклада, что тогда еще не так сильно мешало.
Совсем другую картину представил спустя два года четвертый конгресс в Мюнхене, в сентябре 1913 г., воспоминание о котором свежо еще у всех участников. Jung вел его недостойным и некорректным образом, докладчики были ограничены во времени, прения превзошли по времени сами доклады. Злой дух Hoche свил себе по иронии судьбы гнездо в том же самом доме, где аналитики вели свои заседания. Hoche мог бы без особого труда убедиться, как они доводят до абсурда данную им характеристику фанатической секты, слепо следующей за своим вождем. Утомительные и неприятные заседания привели к повторному избранию Jung'a в председатели интернационального общества, которое Jung принял, хотя две пятых из числа присутствовавших отказали ему в своем доверии.