Страница:
Теперь относительно связи всего этого со мной и с моими близкими. Школьная скамья, парта, на которой учился в детстве сын профессора М., была подарена его матерью моему старшему сыну, в уста которого я вкладываю в сновидении слова прощания. Одно из желаний, связанных с таким перенесением, обнаружить нетрудно. Эта школьная парта благодаря своей особой конструкции должна, однако, также предохранить ребенка от близорукости и однобокости. Отсюда в сновидении Миоп (за ним Циклоп) и рассуждение о двухсторонности. Забота об односторонности имеет различный смысл: помимо физической однобокости здесь может идти речь об односторонности умственного развития. Даже больше того: разве сновидение во всей своей абсурдности не противоречит, по-видимому, именно этой заботе? Обратившись со словами прощания в одну сторону, мальчик говорит в другую как раз противоположную фразу точно для того, чтобы восстановить равновесие. Он действует, как бы соблюдая правила двухсторонней симметрии.
Таким образом, мы видим, что сновидение оказывается зачастую наиболее глубокомысленным там, где оно кажется наиболее абсурдным. Всегда ведь те люди, которым нужно было сказать что-нибудь и которые не имели возможности этого делать, надевали обычно шутовской колпак. Слушатель, для которого было предназначено такое запретное слово, терпел его только, когда мог смеяться при нем и утешаться тем, что в горькой пилюле все-таки много смешного. Совершенно так же, как в жизни сновидение, поступает в трагедии Гамлет, который должен притворяться сумасшедшим; поэтому-то и про сновидение можно сказать то же, что говорит о себе Гамлет, заменяя истинные условия шуточно-непонятными: «Я безумен только при нордвесте; если же ветер с юга, я могу отличить сокола от цапли». Это сновидение представляет собой также весьма доказательный пример того, что сновидения одной и той же ночи, хотя в раздельны в воспоминании, но базируются на почве одного к того же материала мыслей. Сновидение, рисующее, что я вывожу своих детей из Рима, имеет, правда, еще связь с одним аналогичным эпизодом моего детства и потому содержит столь значительные следы искажения. Смысл тот, что я завидую своим родственникам, которые несколько лет тому назад имели возможность перевезти своих детей в другую страну.
Таким образом, я разрешил проблему абсурдности сновидения в том смысле, что мысли, скрывающиеся за ним, никогда не носят абсурдного характера – по крайней мере, у умственно нормальных людей – и что деятельность сновидения создает также вполне или отчасти абсурдные сновидения лишь в том случае, когда изображению в нем подлежит критика, ирония и насмешка, имеющиеся в мыслях. Мне остается только показать, что деятельность сновидения вполне исчерпывается взаимодействием трех названных моментов и еще одного, четвертого, о котором будет речь ниже; что ее функции, строго говоря, сводятся лишь к переводу на своеобразный язык мыслей, скрывающихся за сновидением, с соблюдением четырех предписанных ей условий и что самый вопрос, проявляет ли душа в сновидении все свои духовные способности или лишь часть их, поставлен неправильно, не в соответствии с фактическим положением дела. Так как имеется, однако, множество сновидения, в содержании которых мы находим оценку, критику утверждения, недоумение по поводу каких-либо отдельных элементов, попытки объяснения и аргументацию, то я считаю нужным на нескольких избранных примерах указать на неосновательность всякого рода возражений, основывающихся именно на этом.
Я утверждаю: все, что имеет в сновидении форму мнимого проявления функций мышления, не должно считаться мыслительным процессом деятельности сновидения, а относится к материалу мыслей, скрывающихся за сновидением, и в виде готового целого переносится оттуда в явное его содержание. Я могу сказать даже больше. К скрытому содержанию сновидения относится также и большая часть суждений, высказываемых по поводу вспоминаемого сновидения после пробуждения от сна, и ощущений, вызываемых в нас репродукцией этого сновидения; все они должны быть включены в его толкование.
I. Наглядный пример этого я приводил уже выше. Одна пациентка не хочет рассказать свое сновидение, потому что оно очень туманно. Ей приснился кто-то, и она не знает, был ли это ее муж или отец. Во второй части сновидения играло какую-то роль «помойное ведро» (Misttrugeri), с которым связано для нее следующее воспоминание. Будучи молодой хозяйкой, она сказала в присутствии одного своего родственника, что ее первая забота теперь – приобрести новое помойное ведро. На следующее утро он прислал ей такое ведро, наполненное, однако, ландышами. Продолжив анализ, я узнал, что в мыслях, лежавших в основе ее сновидения, обнаружился след воспоминания об одной истории, слышанной ею в детстве: одна девушка родила ребенка и не знала, кто его отец. Деятельность сновидения простирается здесь, таким образом, на бодрствующее мышление и дает возможность выразить один из элементов сновидения суждением о всем его целом, высказанным в бодрствующем состоянии.
II. Аналогичный случай:
Сновидение одного из моих пациентов показалось ему настолько интересным, что он, проснувшись, тотчас же сказал себе самому: «Я должен рассказать его доктору». Сновидение подвергается анализу и обнаруживает очевидное указание на любовную связь, в которую он вступил во время лечения и о которой твердо решил мне ничего не рассказывать. Содержащееся в сновидении решение или намерение: «Это я должен рассказать доктору» соответствует обычно при сновидениях во время психоаналитического лечения сопротивлению в сообщении сновидения и сопровождается нередко полным забыванием его.
III. Мое собственное сновидение:
«Вместе с П. я иду в больницу. Мы проходим по улице, где я вижу много домов и садов. У меня появляется мысль, что эта местность мне не раз уже снилась. Но я не знаю дороги. П. говорит мне, что за углом ресторан. Я иду туда и осведомляюсь о госпоже Дони. Мне говорят, что она живет с тремя детьми в маленькой комнатке. По дороге к ней я встречаю какую-то женщину с обеими моими дочерьми. Постояв с ними недолго, я беру их с собой. Я как бы посылаю упрек по адресу жены за то, что она их оставила там».
При пробуждении я испытываю чувство удовлетворения и объясняю его себе тем, что сейчас узнаю из анализа, что означает: мне не раз уже это снилось. По поводу этого вопроса завязалась обширная полемика на страницах «Revue philosophique» (парамнезия в сновидении). Анализ не разъясняет мне, однако, этого; он показывает только, что чувство удовлетворения относится к скрытому содержанию сновидения, а не к суждению о нем. Удовлетворение я испытываю потому, что у меня есть дети. П. – человек, с которым я некоторую часть жизненного пути прошел вместе; впоследствии он опередил меня в социальном и материальном отношении, но его брак остался бездетным. Анализ сновидения вскрывает два его мотива. Накануне я прочел в газете объявление о смерти некоей г-жи Дона А. (отсюда и фамилия Дони), умершей от родов; жена сообщила мне, что ребенка у покойной принимала та же акушерка, что и у нее. Имя Дона бросилось мне в глаза потому, что незадолго до того я впервые встретил его в одном английском романе. Другой источник сновидения явствует из времени его появления; я видел его как раз в ночь накануне дня рождения моего старшего сына, одаренного, по-видимому, поэтическим талантом.
IV. Такое же чувство удовлетворения испытал я по пробуждении от того абсурдного сновидения, в котором отец после своей смерти играл видную политическую роль в Венгрии: чувство это мотивируется продолжением ощущения, сопровождавшего последнюю часть сновидения: «я вспоминаю, что он на смертном одре был очень похож на Гарибальди и радуюсь, что это все-таки осуществилось в действительности… (Дальнейшее забыто.)» Анализ показывает мне, что относится к этому пробелу в сновидении: упоминание о моем втором сыне, которому я дал имя одного великого человека; в юношеские годы, особенно после моего пребывания в Англии, человек этот производил на меня сильнейшее впечатление. Весь год ожидания ребенка я намеревался дать ему это имя и с чувством удовлетворения приветствовал его появление на свет, когда он оказался мальчиком. Нетрудно подметить, как подавленная мания величия отца переносится в его мыслях на детей; приходится согласиться с тем, что это один из путей, по которым проходит ставшее необходимым подавление этого стремления.[107] Свое право на включение в данное сновидение мой сын приобрел благодаря тому, что с ним приключился тот же грех, извинительный как для ребенка, так и для умирающего.
V. Обращаясь теперь к суждениям, остающимся в сновидении и не простирающимся на бодрствующее состояние, я с чувством облегчения замечаю, что могу с этой целью привести несколько сновидений, уже рассмотренных нами с другой точки зрения. Сновидение о Гете, обрушившемся на господина М., содержит, по-видимому, целый ряд таких суждений. «Я стараюсь выяснить себе соотношение времени, которое представляется мне невероятным». Разве не содержится тут критическое сомнение в том, что Гете мог обрушиться на молодого человека? «Мне думается, что ему было 18 лет». Это звучит совсем как результат неверного вычисления; а фраза «я не знаю, какой сейчас год» могла бы служить примером наличия колебания или сомнения в сновидении.
Из анализа этого сновидения я знаю, однако, что эти высказываемые, по-видимому, лишь в сновидении суждения допускают иное объяснение, которое делает их необходимыми для толкования сновидений и благодаря которому устраняется абсурдность последних. Фразой «я стараюсь выяснить себе соотношение времени» я становлюсь на место своего друга, который действительно стремится выяснить роль времени в жизни. Благодаря этому фраза теряет значение суждения, которое сопротивлялось бы абсурду предыдущего. Конец ее: «которое представляется невероятным» относится к дальнейшему: «Мне думается». Приблизительно в тех же словах я ответил даме, рассказавшей мне о болезни ее брата: «Мне представляется невероятным, чтобы восклицание „Природа, природа!“ имело что-нибудь общее с Гете; мне думается скорее, что оно носит сексуальный характер». Здесь имеется, правда, суждение, высказанная мысль, но не в сновидении, а в действительности; повод его вспоминается и используется мыслями, скрывающимися за сновидением. Содержание последнего присваивает себе это суждение, как и всякую другую часть мыслей, лежащих в его основе.
Число 18, с которым самым бессмысленным образом связано в сновидении это суждение, сохраняет еще следы того источника, из которого взято само суждение. Наконец, «я не знаю, какой сейчас год» означает не что иное, как мое отождествление себя с паралитиком.
При разъяснении мнимых суждений в сновидении следует руководствоваться тем вышеуказанным правилом толкования, что связь отдельных элементов сновидения настолько призрачна, что ее можно оставить в стороне и подвергать анализу каждый элемент в отдельности. Сновидение представляет собою конгломерат, который в целях анализа должен быть снова раздроблен на отдельные части. С другой стороны, нельзя отрицать и того, что в сновидениях проявляется особая психическая сила, создающая эту мнимую связь отдельных элементов, иначе говоря, подвергающая вторичной обработке материал, добытый деятельностью сновидения. Эта сила и является четвертым моментом образования сновидений; о ней речь будет впереди.
VI. Я ищу другие примеры мыслительной работы в сообщенных мною ранее сновидениях. В абсурдном сновидении о письме общинного совета я спрашиваю: «Ты женился вскоре после этого? Я высчитываю, что я родился в 1856 году; это представляется мне непосредственно следующим друг за другом». Мы видим тут своего рода умозаключение. Отец женился в 1851 году; я, старший, родился в 1856 году. Это верно. Мы знаем, что это умозаключение желания, что в мыслях, скрывающихся за сновидением, содержится следующее: разница в 45 лет не имеет никакого значения. Однако каждая часть этого умозаключения как по содержанию, так и по форме детерминируется иначе в мыслях, лежащих в основе сновидения. Жениться тотчас же после лечения собирается мой пациент, на терпение которого жалуется мой коллега. Мое отношение к отцу в сновидении напоминает допрос или экзамен и вызывает в памяти представление об одном университетском преподавателе, который при записи студентов устраивал форменный допрос: «Когда родились?» – «Отец?» Ему называли имя отца с латинским окончанием; мы, студенты, думали, что гофрат из имени отца делает умозаключения, для которых слишком мало данных в имени самого студента. Таким образом, умозаключение в сновидении является лишь повторением другого, представляющего собою часть материала в мыслях, скрывающихся за сновидением. Отсюда мы узнаем кое-что новое. Если в содержании сновидения имеется умозаключение, то оно исходит, наверное, из мыслей; в последних же оно может быть частью материала воспоминаний, либо же в качестве логической связи может соединять ряд отдельных мыслей. В том и другом случае умозаключение в сновидении представляет собою умозаключение в мыслях, лежащих в его основе. Это положение вносит некоторую поправку в мои предыдущие утверждения относительно изображения логической связи. Выше, однако, я описывал общий характер деятельности сновидения и не касался ее мелких деталей.
Мы можем продолжить анализ сновидения. С допросом профессора связано воспоминание о списке студентов (в мое время составлявшемся по-латыни). И далее о моих занятиях. Пяти лет, предназначенных для прохождения курса медицинского факультета, для меня оказалось недостаточно. Я продолжал заниматься, хотя мои знакомые и считали меня бездельником, сомневаясь, что из меня что-нибудь «выйдет». Тогда я решил поскорее сдать экзамены и добился своего. Новое подкрепление мыслей, скрывающихся за сновидением. «Хоть вы и сомневаетесь во мне, все-таки я достиг цели, все-таки я кончил (zum Schluss gekommen)».
То же сновидение содержит в начале своем элементы, за которыми нельзя не признать характера аргументации. Эта аргументация даже не абсурдна, она могла бы с таким же успехом относиться и к бодрствующему мышлению. Я смеюсь в сновидении над письмом общинного совета, так как, во-первых, в 1851 году меня не было еще в живых, во-вторых, отец, к которому это может относиться, уже умер. То и другое не только справедливо, но совпадает вполне с аргументами, которые я мог бы привести в случае получения такого письма. Из прежнего анализа мы знаем, что это сновидение возникло на почве мыслей, преисполненных горького сарказма; если мы примем во внимание, кроме того, и чрезвычайно существенные мотивы к воздействию цензуры, то поймем, что сновидение имеет полное основание конструировать безупречное опровержение абсурдного предположения по примеру, содержащемуся в мыслях, скрывающихся за ним. Анализ показывает, однако, что на сновидение не возлагается труда самостоятельного творчества: оно может и должно использовать с этой целью материал из мыслей. Все это похоже на то, как если бы в каком-нибудь алгебраическом уравнении помимо знаков + и – имелись еще знаки потенциала и радикала и кто-нибудь, описывая это уравнение и не понимая его, переписал бы эти знаки вместе с цифрами в полном беспорядке. Оба вышеназванных аргумента можно свести к следующему материалу. Мне неприятно сознавать, что некоторые положения, которые я кладу в основу своего психологического понимания психоневрозов, могут вызвать при их опубликовании недоверие и смех. Так, например, я утверждаю, что уже впечатления второго года жизни, а иногда даже и первого, оставляют прочный след в душе впоследствии заболевающих и, хотя чрезмерно преувеличиваются и искажаются памятью, все же могут дать первую и наиболее глубокую основу истерических симптомов. Пациенты, которым я это в нужный момент разъясняю, стараются пародировать мое положение, выискивая воспоминания о том времени, когда их еще не было в живых. То же самое могло произойти, по моему мнению, и с раскрытием неожиданной роли, которую у больных женщин в их ранних сексуальных побуждениях играет отец. И то, и другое, по моему глубокому убеждению, вполне справедливо. Для подтверждения я перебираю в уме несколько примеров, когда ребенок теряет отца в раннем детстве и когда позднейшие факты, иначе не поддающиеся объяснению, доказывают, что ребенок сохранил все-таки бессознательное воспоминание о столь рано утраченном им близком человеке. Я знаю, что оба мои утверждения покоятся на выводах, справедливость которых может вызвать возражения. Таким образом, лишь задача осуществления желания способствует тому, что сновидение использует для конструирования безупречных умозаключений материал именно этих выводов.
VII. В сновидении, которого я касался выше лишь вскользь, высказывается удивление по поводу трактуемой им темы.
Перехожу к мотиву моего сновидения. Им послужил визит той самой Луизы Н., которая в сновидении препарирует мое туловище. Она пришла ко мне и сказала: «Дай мне что-нибудь почитать». Я предлагаю ей роман «Она» Райдера Гаггарда. «Странная книга, но в ней много скрытого смысла, – начинаю я говорить, – тут и вечная женственность, и бессмертие чувства»… Но она перебивает меня: «Я ее уже читала. Нет ли у тебя чего-нибудь своего?» – «Нет, мои собственные бессмертные произведения еще не написаны». – «Так когда же выйдет твое последнее сочинение, которое, как ты обещал, будет доступно и для нас?» – спрашивает она. Я понимаю, что ее устами говорит другой, и молчу; я думаю о том, что мне приходится побороть в себе, чтобы выпустить в свет мое сочинение о сновидениях, в котором я должен опубликовать столько подробностей своей личной жизни. Препарирование собственного тела, которое я вижу в сновидении, есть, таким образом, не что иное, как самоанализ, связанный с сообщением собственных сновидений. Старый Брюкке вполне тут у места; уже в первые годы своей научной деятельности я до тех пор не решался опубликовать одну из своих работ, пока его энергичное воздействие не побудило меня к этому. Дальнейшие мысли, однако, связанные с разговором с Луизой Н., имеют слишком глубокие корни, чтобы быть сознательными; они отклоняются от своего пути благодаря упоминанию о романе «Она» Райдера Гаггарда. К этой книге и к другой того же автора «Сердце мира» относится мое суждение «странным образом», между тем как многочисленные элементы самого сновидения заимствованы из обоих фантастических романов. Болото, через которое меня несет проводник, ров, который нужно перейти через мостик, и т. п. относятся к роману «Она»; индейцы, девушка и деревянный домик – к «Сердцу мира». В обоих романах центральное лицо – женщина, в обоих идет речь об опасных странствованиях. Усталые ноги – несомненное отражение реального ощущения предыдущих дней. Им соответствовала, по всей вероятности, общая усталость и мысль: «Сколько смогу я еще влачить ноги?» В романе «Она» дело кончается тем, что героиня вместо того чтобы достичь бессмертия себе и другим, находит смерть в центральном огне земного шара. Аналогичное чувство страха имелось, несомненно, и в мыслях, лежавших в основе сновидения. «Деревянный дом» – это гроб, могила. Но в изображении этой самой неприятной и жуткой из всех мыслей при помощи осуществления желания сновидение проявило выдающиеся способности. Я действительно был однажды в могиле, в этрусской гробнице в Орвиетто; это было тесное помещение с двумя каменными скамьями вдоль стен, на которых лежали два скелета. Совершенно такой же вид имеет деревянный дом в сновидении с той только разницей, что камень заменен здесь деревом. Сновидение говорит, по-видимому: «Если уж тебе суждено покоиться в гробу, пусть это будет хоть этрусская гробница»; этим замещением она превращает печальную мысль в желание. К сожалению, однако, сновидение, как мы увидим ниже, может обратить в противоположность лишь представление, сопровождающее эффект, а не его самого. Поэтому-то я и просыпаюсь в страхе; предварительно, однако, находит свое изображение та мысль, что, быть может, дети достигнут того, чего не достиг отец; это еще одно указание на фантастический роман, в котором проводится мысль о сохранении существенных черт личности в течение целого ряда поколений.
VIII. В следующем сновидении имеется также выражение удивления по поводу переживаемого, но тут оно связано с попыткой такого оригинального, глубокого и положительно остроумного объяснения, что я из-за него одного считал бы нужным подвергнуть все сновидение анализу, если бы в нем не было даже еще двух элементов, могущих для нас быть интересными.
Таким образом, мы видим, что сновидение оказывается зачастую наиболее глубокомысленным там, где оно кажется наиболее абсурдным. Всегда ведь те люди, которым нужно было сказать что-нибудь и которые не имели возможности этого делать, надевали обычно шутовской колпак. Слушатель, для которого было предназначено такое запретное слово, терпел его только, когда мог смеяться при нем и утешаться тем, что в горькой пилюле все-таки много смешного. Совершенно так же, как в жизни сновидение, поступает в трагедии Гамлет, который должен притворяться сумасшедшим; поэтому-то и про сновидение можно сказать то же, что говорит о себе Гамлет, заменяя истинные условия шуточно-непонятными: «Я безумен только при нордвесте; если же ветер с юга, я могу отличить сокола от цапли». Это сновидение представляет собой также весьма доказательный пример того, что сновидения одной и той же ночи, хотя в раздельны в воспоминании, но базируются на почве одного к того же материала мыслей. Сновидение, рисующее, что я вывожу своих детей из Рима, имеет, правда, еще связь с одним аналогичным эпизодом моего детства и потому содержит столь значительные следы искажения. Смысл тот, что я завидую своим родственникам, которые несколько лет тому назад имели возможность перевезти своих детей в другую страну.
Таким образом, я разрешил проблему абсурдности сновидения в том смысле, что мысли, скрывающиеся за ним, никогда не носят абсурдного характера – по крайней мере, у умственно нормальных людей – и что деятельность сновидения создает также вполне или отчасти абсурдные сновидения лишь в том случае, когда изображению в нем подлежит критика, ирония и насмешка, имеющиеся в мыслях. Мне остается только показать, что деятельность сновидения вполне исчерпывается взаимодействием трех названных моментов и еще одного, четвертого, о котором будет речь ниже; что ее функции, строго говоря, сводятся лишь к переводу на своеобразный язык мыслей, скрывающихся за сновидением, с соблюдением четырех предписанных ей условий и что самый вопрос, проявляет ли душа в сновидении все свои духовные способности или лишь часть их, поставлен неправильно, не в соответствии с фактическим положением дела. Так как имеется, однако, множество сновидения, в содержании которых мы находим оценку, критику утверждения, недоумение по поводу каких-либо отдельных элементов, попытки объяснения и аргументацию, то я считаю нужным на нескольких избранных примерах указать на неосновательность всякого рода возражений, основывающихся именно на этом.
Я утверждаю: все, что имеет в сновидении форму мнимого проявления функций мышления, не должно считаться мыслительным процессом деятельности сновидения, а относится к материалу мыслей, скрывающихся за сновидением, и в виде готового целого переносится оттуда в явное его содержание. Я могу сказать даже больше. К скрытому содержанию сновидения относится также и большая часть суждений, высказываемых по поводу вспоминаемого сновидения после пробуждения от сна, и ощущений, вызываемых в нас репродукцией этого сновидения; все они должны быть включены в его толкование.
I. Наглядный пример этого я приводил уже выше. Одна пациентка не хочет рассказать свое сновидение, потому что оно очень туманно. Ей приснился кто-то, и она не знает, был ли это ее муж или отец. Во второй части сновидения играло какую-то роль «помойное ведро» (Misttrugeri), с которым связано для нее следующее воспоминание. Будучи молодой хозяйкой, она сказала в присутствии одного своего родственника, что ее первая забота теперь – приобрести новое помойное ведро. На следующее утро он прислал ей такое ведро, наполненное, однако, ландышами. Продолжив анализ, я узнал, что в мыслях, лежавших в основе ее сновидения, обнаружился след воспоминания об одной истории, слышанной ею в детстве: одна девушка родила ребенка и не знала, кто его отец. Деятельность сновидения простирается здесь, таким образом, на бодрствующее мышление и дает возможность выразить один из элементов сновидения суждением о всем его целом, высказанным в бодрствующем состоянии.
II. Аналогичный случай:
Сновидение одного из моих пациентов показалось ему настолько интересным, что он, проснувшись, тотчас же сказал себе самому: «Я должен рассказать его доктору». Сновидение подвергается анализу и обнаруживает очевидное указание на любовную связь, в которую он вступил во время лечения и о которой твердо решил мне ничего не рассказывать. Содержащееся в сновидении решение или намерение: «Это я должен рассказать доктору» соответствует обычно при сновидениях во время психоаналитического лечения сопротивлению в сообщении сновидения и сопровождается нередко полным забыванием его.
III. Мое собственное сновидение:
«Вместе с П. я иду в больницу. Мы проходим по улице, где я вижу много домов и садов. У меня появляется мысль, что эта местность мне не раз уже снилась. Но я не знаю дороги. П. говорит мне, что за углом ресторан. Я иду туда и осведомляюсь о госпоже Дони. Мне говорят, что она живет с тремя детьми в маленькой комнатке. По дороге к ней я встречаю какую-то женщину с обеими моими дочерьми. Постояв с ними недолго, я беру их с собой. Я как бы посылаю упрек по адресу жены за то, что она их оставила там».
При пробуждении я испытываю чувство удовлетворения и объясняю его себе тем, что сейчас узнаю из анализа, что означает: мне не раз уже это снилось. По поводу этого вопроса завязалась обширная полемика на страницах «Revue philosophique» (парамнезия в сновидении). Анализ не разъясняет мне, однако, этого; он показывает только, что чувство удовлетворения относится к скрытому содержанию сновидения, а не к суждению о нем. Удовлетворение я испытываю потому, что у меня есть дети. П. – человек, с которым я некоторую часть жизненного пути прошел вместе; впоследствии он опередил меня в социальном и материальном отношении, но его брак остался бездетным. Анализ сновидения вскрывает два его мотива. Накануне я прочел в газете объявление о смерти некоей г-жи Дона А. (отсюда и фамилия Дони), умершей от родов; жена сообщила мне, что ребенка у покойной принимала та же акушерка, что и у нее. Имя Дона бросилось мне в глаза потому, что незадолго до того я впервые встретил его в одном английском романе. Другой источник сновидения явствует из времени его появления; я видел его как раз в ночь накануне дня рождения моего старшего сына, одаренного, по-видимому, поэтическим талантом.
IV. Такое же чувство удовлетворения испытал я по пробуждении от того абсурдного сновидения, в котором отец после своей смерти играл видную политическую роль в Венгрии: чувство это мотивируется продолжением ощущения, сопровождавшего последнюю часть сновидения: «я вспоминаю, что он на смертном одре был очень похож на Гарибальди и радуюсь, что это все-таки осуществилось в действительности… (Дальнейшее забыто.)» Анализ показывает мне, что относится к этому пробелу в сновидении: упоминание о моем втором сыне, которому я дал имя одного великого человека; в юношеские годы, особенно после моего пребывания в Англии, человек этот производил на меня сильнейшее впечатление. Весь год ожидания ребенка я намеревался дать ему это имя и с чувством удовлетворения приветствовал его появление на свет, когда он оказался мальчиком. Нетрудно подметить, как подавленная мания величия отца переносится в его мыслях на детей; приходится согласиться с тем, что это один из путей, по которым проходит ставшее необходимым подавление этого стремления.[107] Свое право на включение в данное сновидение мой сын приобрел благодаря тому, что с ним приключился тот же грех, извинительный как для ребенка, так и для умирающего.
V. Обращаясь теперь к суждениям, остающимся в сновидении и не простирающимся на бодрствующее состояние, я с чувством облегчения замечаю, что могу с этой целью привести несколько сновидений, уже рассмотренных нами с другой точки зрения. Сновидение о Гете, обрушившемся на господина М., содержит, по-видимому, целый ряд таких суждений. «Я стараюсь выяснить себе соотношение времени, которое представляется мне невероятным». Разве не содержится тут критическое сомнение в том, что Гете мог обрушиться на молодого человека? «Мне думается, что ему было 18 лет». Это звучит совсем как результат неверного вычисления; а фраза «я не знаю, какой сейчас год» могла бы служить примером наличия колебания или сомнения в сновидении.
Из анализа этого сновидения я знаю, однако, что эти высказываемые, по-видимому, лишь в сновидении суждения допускают иное объяснение, которое делает их необходимыми для толкования сновидений и благодаря которому устраняется абсурдность последних. Фразой «я стараюсь выяснить себе соотношение времени» я становлюсь на место своего друга, который действительно стремится выяснить роль времени в жизни. Благодаря этому фраза теряет значение суждения, которое сопротивлялось бы абсурду предыдущего. Конец ее: «которое представляется невероятным» относится к дальнейшему: «Мне думается». Приблизительно в тех же словах я ответил даме, рассказавшей мне о болезни ее брата: «Мне представляется невероятным, чтобы восклицание „Природа, природа!“ имело что-нибудь общее с Гете; мне думается скорее, что оно носит сексуальный характер». Здесь имеется, правда, суждение, высказанная мысль, но не в сновидении, а в действительности; повод его вспоминается и используется мыслями, скрывающимися за сновидением. Содержание последнего присваивает себе это суждение, как и всякую другую часть мыслей, лежащих в его основе.
Число 18, с которым самым бессмысленным образом связано в сновидении это суждение, сохраняет еще следы того источника, из которого взято само суждение. Наконец, «я не знаю, какой сейчас год» означает не что иное, как мое отождествление себя с паралитиком.
При разъяснении мнимых суждений в сновидении следует руководствоваться тем вышеуказанным правилом толкования, что связь отдельных элементов сновидения настолько призрачна, что ее можно оставить в стороне и подвергать анализу каждый элемент в отдельности. Сновидение представляет собою конгломерат, который в целях анализа должен быть снова раздроблен на отдельные части. С другой стороны, нельзя отрицать и того, что в сновидениях проявляется особая психическая сила, создающая эту мнимую связь отдельных элементов, иначе говоря, подвергающая вторичной обработке материал, добытый деятельностью сновидения. Эта сила и является четвертым моментом образования сновидений; о ней речь будет впереди.
VI. Я ищу другие примеры мыслительной работы в сообщенных мною ранее сновидениях. В абсурдном сновидении о письме общинного совета я спрашиваю: «Ты женился вскоре после этого? Я высчитываю, что я родился в 1856 году; это представляется мне непосредственно следующим друг за другом». Мы видим тут своего рода умозаключение. Отец женился в 1851 году; я, старший, родился в 1856 году. Это верно. Мы знаем, что это умозаключение желания, что в мыслях, скрывающихся за сновидением, содержится следующее: разница в 45 лет не имеет никакого значения. Однако каждая часть этого умозаключения как по содержанию, так и по форме детерминируется иначе в мыслях, лежащих в основе сновидения. Жениться тотчас же после лечения собирается мой пациент, на терпение которого жалуется мой коллега. Мое отношение к отцу в сновидении напоминает допрос или экзамен и вызывает в памяти представление об одном университетском преподавателе, который при записи студентов устраивал форменный допрос: «Когда родились?» – «Отец?» Ему называли имя отца с латинским окончанием; мы, студенты, думали, что гофрат из имени отца делает умозаключения, для которых слишком мало данных в имени самого студента. Таким образом, умозаключение в сновидении является лишь повторением другого, представляющего собою часть материала в мыслях, скрывающихся за сновидением. Отсюда мы узнаем кое-что новое. Если в содержании сновидения имеется умозаключение, то оно исходит, наверное, из мыслей; в последних же оно может быть частью материала воспоминаний, либо же в качестве логической связи может соединять ряд отдельных мыслей. В том и другом случае умозаключение в сновидении представляет собою умозаключение в мыслях, лежащих в его основе. Это положение вносит некоторую поправку в мои предыдущие утверждения относительно изображения логической связи. Выше, однако, я описывал общий характер деятельности сновидения и не касался ее мелких деталей.
Мы можем продолжить анализ сновидения. С допросом профессора связано воспоминание о списке студентов (в мое время составлявшемся по-латыни). И далее о моих занятиях. Пяти лет, предназначенных для прохождения курса медицинского факультета, для меня оказалось недостаточно. Я продолжал заниматься, хотя мои знакомые и считали меня бездельником, сомневаясь, что из меня что-нибудь «выйдет». Тогда я решил поскорее сдать экзамены и добился своего. Новое подкрепление мыслей, скрывающихся за сновидением. «Хоть вы и сомневаетесь во мне, все-таки я достиг цели, все-таки я кончил (zum Schluss gekommen)».
То же сновидение содержит в начале своем элементы, за которыми нельзя не признать характера аргументации. Эта аргументация даже не абсурдна, она могла бы с таким же успехом относиться и к бодрствующему мышлению. Я смеюсь в сновидении над письмом общинного совета, так как, во-первых, в 1851 году меня не было еще в живых, во-вторых, отец, к которому это может относиться, уже умер. То и другое не только справедливо, но совпадает вполне с аргументами, которые я мог бы привести в случае получения такого письма. Из прежнего анализа мы знаем, что это сновидение возникло на почве мыслей, преисполненных горького сарказма; если мы примем во внимание, кроме того, и чрезвычайно существенные мотивы к воздействию цензуры, то поймем, что сновидение имеет полное основание конструировать безупречное опровержение абсурдного предположения по примеру, содержащемуся в мыслях, скрывающихся за ним. Анализ показывает, однако, что на сновидение не возлагается труда самостоятельного творчества: оно может и должно использовать с этой целью материал из мыслей. Все это похоже на то, как если бы в каком-нибудь алгебраическом уравнении помимо знаков + и – имелись еще знаки потенциала и радикала и кто-нибудь, описывая это уравнение и не понимая его, переписал бы эти знаки вместе с цифрами в полном беспорядке. Оба вышеназванных аргумента можно свести к следующему материалу. Мне неприятно сознавать, что некоторые положения, которые я кладу в основу своего психологического понимания психоневрозов, могут вызвать при их опубликовании недоверие и смех. Так, например, я утверждаю, что уже впечатления второго года жизни, а иногда даже и первого, оставляют прочный след в душе впоследствии заболевающих и, хотя чрезмерно преувеличиваются и искажаются памятью, все же могут дать первую и наиболее глубокую основу истерических симптомов. Пациенты, которым я это в нужный момент разъясняю, стараются пародировать мое положение, выискивая воспоминания о том времени, когда их еще не было в живых. То же самое могло произойти, по моему мнению, и с раскрытием неожиданной роли, которую у больных женщин в их ранних сексуальных побуждениях играет отец. И то, и другое, по моему глубокому убеждению, вполне справедливо. Для подтверждения я перебираю в уме несколько примеров, когда ребенок теряет отца в раннем детстве и когда позднейшие факты, иначе не поддающиеся объяснению, доказывают, что ребенок сохранил все-таки бессознательное воспоминание о столь рано утраченном им близком человеке. Я знаю, что оба мои утверждения покоятся на выводах, справедливость которых может вызвать возражения. Таким образом, лишь задача осуществления желания способствует тому, что сновидение использует для конструирования безупречных умозаключений материал именно этих выводов.
VII. В сновидении, которого я касался выше лишь вскользь, высказывается удивление по поводу трактуемой им темы.
«Старый Брюкке поручил мне, по-видимому, произвести какой-то опыт; странным образом дело идет о препарировании нижней части моего собственного тела, таза и ног. Я вижу их перед собой как в анатомическом театре, но не испытываю при этом ни боли, ни ужаса. Препарирует меня Луиза Н. Мой таз очищается от мышц; я вижу его сверху и снизу, вижу и большие кровавые узлы мускулов и думаю о геморрое. Необходимо еще снять все, что покрывает стенки и напоминает серебряную фольгу. Но вот я опять очутился на ногах, пошел по городу, но, устав, взял извозчика. К моему удивлению, извозчик въехал в какие-то ворота; мы попали в узкий проезд, который в конце заворачивает и ведет на открытую площадь. Потом я отправился куда-то вместе с альпийским проводником.Кто составил себе достаточное представление об интенсивности процесса сгущения в сновидении, тот поймет без труда, сколько страниц должен был бы занять анализ этого сновидения. Но в целях связности изложения я воспользуюсь им, лишь как примером элемента удивления, которое в данном случае реализуется в фразе: «странным образом».
У меня устали ноги, и он понес меня. Кругом было болото, мы шли по краю его. На земле сидели люди, среди них девушки; впечатление цыганского табора или поселения индейцев. Перед этим я сам еще все-таки шел по болотистой местности и удивлялся, как-я способен на это, несмотря на операцию. Наконец мы пришли в какой-то маленький деревянный дом, у которого вместо задней стены было большое окно. Проводник спустил меня на пол и положил на подоконник две лежавших тут же доски, чтобы, я мог перейти через ров, вырытый под окном. Тут меня охватил страх за мои ноги. Но вместо перекинутого мостика я увидел двух взрослых мужчин, лежавших на деревянных скамьях вдоль стен, и рядом с ними двух детей. Как будто не доски, а дети должны были послужить мостом для перехода… В страхе я просыпаюсь».
Перехожу к мотиву моего сновидения. Им послужил визит той самой Луизы Н., которая в сновидении препарирует мое туловище. Она пришла ко мне и сказала: «Дай мне что-нибудь почитать». Я предлагаю ей роман «Она» Райдера Гаггарда. «Странная книга, но в ней много скрытого смысла, – начинаю я говорить, – тут и вечная женственность, и бессмертие чувства»… Но она перебивает меня: «Я ее уже читала. Нет ли у тебя чего-нибудь своего?» – «Нет, мои собственные бессмертные произведения еще не написаны». – «Так когда же выйдет твое последнее сочинение, которое, как ты обещал, будет доступно и для нас?» – спрашивает она. Я понимаю, что ее устами говорит другой, и молчу; я думаю о том, что мне приходится побороть в себе, чтобы выпустить в свет мое сочинение о сновидениях, в котором я должен опубликовать столько подробностей своей личной жизни. Препарирование собственного тела, которое я вижу в сновидении, есть, таким образом, не что иное, как самоанализ, связанный с сообщением собственных сновидений. Старый Брюкке вполне тут у места; уже в первые годы своей научной деятельности я до тех пор не решался опубликовать одну из своих работ, пока его энергичное воздействие не побудило меня к этому. Дальнейшие мысли, однако, связанные с разговором с Луизой Н., имеют слишком глубокие корни, чтобы быть сознательными; они отклоняются от своего пути благодаря упоминанию о романе «Она» Райдера Гаггарда. К этой книге и к другой того же автора «Сердце мира» относится мое суждение «странным образом», между тем как многочисленные элементы самого сновидения заимствованы из обоих фантастических романов. Болото, через которое меня несет проводник, ров, который нужно перейти через мостик, и т. п. относятся к роману «Она»; индейцы, девушка и деревянный домик – к «Сердцу мира». В обоих романах центральное лицо – женщина, в обоих идет речь об опасных странствованиях. Усталые ноги – несомненное отражение реального ощущения предыдущих дней. Им соответствовала, по всей вероятности, общая усталость и мысль: «Сколько смогу я еще влачить ноги?» В романе «Она» дело кончается тем, что героиня вместо того чтобы достичь бессмертия себе и другим, находит смерть в центральном огне земного шара. Аналогичное чувство страха имелось, несомненно, и в мыслях, лежавших в основе сновидения. «Деревянный дом» – это гроб, могила. Но в изображении этой самой неприятной и жуткой из всех мыслей при помощи осуществления желания сновидение проявило выдающиеся способности. Я действительно был однажды в могиле, в этрусской гробнице в Орвиетто; это было тесное помещение с двумя каменными скамьями вдоль стен, на которых лежали два скелета. Совершенно такой же вид имеет деревянный дом в сновидении с той только разницей, что камень заменен здесь деревом. Сновидение говорит, по-видимому: «Если уж тебе суждено покоиться в гробу, пусть это будет хоть этрусская гробница»; этим замещением она превращает печальную мысль в желание. К сожалению, однако, сновидение, как мы увидим ниже, может обратить в противоположность лишь представление, сопровождающее эффект, а не его самого. Поэтому-то я и просыпаюсь в страхе; предварительно, однако, находит свое изображение та мысль, что, быть может, дети достигнут того, чего не достиг отец; это еще одно указание на фантастический роман, в котором проводится мысль о сохранении существенных черт личности в течение целого ряда поколений.
VIII. В следующем сновидении имеется также выражение удивления по поводу переживаемого, но тут оно связано с попыткой такого оригинального, глубокого и положительно остроумного объяснения, что я из-за него одного считал бы нужным подвергнуть все сновидение анализу, если бы в нем не было даже еще двух элементов, могущих для нас быть интересными.
«Ночью с 18 на 19 июля я ехал по южной железной дороге, уснул в купе и во сне услыхал: „Голлтурн 10 минут!“ Я думаю тотчас же о Голотурии – естественно-историческом музее; это местечко, в котором горсть храбрецов мужественно боролась с деспотизмом повелителя страны. Да, да, контрреволюция в Австрии) Как будто местечко это в Штирии или в Тироле. Но вот я вижу смутно небольшой музей, в котором сохраняются воспоминания об этих людях. Я хочу выйти из вагона, но колеблюсь. На перроне много женщин, торгующих овощами, они сидят, подобрав ноги, и протягивают пассажирам свои корзины. Я не решался выйти из вагона, боясь, что поезд уйдет: между тем он все еще стоит на станции. Неожиданно я оказываюсь в другом купе, сидения тут такие узкие, что спиной касаешься непосредственно спинок. Эта фраза непонятна мне самому, но я следую правилу излагать сновидение так, как оно приходило мне в голову при его записывании. Словесное выражение тоже ведь часть изобразительной деятельности сновидения. Я удивляюсь этому, но ведь я мог перейти в другое купе в сонном состоянии. Тут несколько человек, среди них брат с сестрой, англичане. На полке, на стене много книг. Я вижу „Wealth of nations“ и „Matter and Motion“[108] Максуэлла в толстых коричневых холщовых переплетах. Брат спрашивает сестру, не забыла ли она захватить сочинения Шиллера. Книги на стене принадлежат как будто то мне, то англичанам. Мне хочется вмешаться в их разговор. Я просыпаюсь весь в поту. Окна в купе закрыты. Поезд стоит в Марбурге».Во время записи сновидения мне приходит в голову еще одна его часть, пропущенная памятью.
«Я указываю англичанам на одну из книг и говорю: „It is from…“ Но поправляюсь тотчас же: „It is by…“ Брат замечает сестре: „Он сказал правильно“.Сновидение начинается с названия станции; крик кондуктора, очевидно, разбудил меня не вполне. Я заменил Марбург Голлтурном. То, что я слышал восклицание «Марбург», доказывается упоминанием в сновидения о Шиллере, который родился в Марбурге, хотя, правда, не в Штирии. Шиллер родился не в Марбурге, а в Марбахе; это знает каждый немецкий гимназист; знаю это, конечно, и я. Это снова одна из тех ошибок, которые вкрадываются в изложение в виде возмещения умышленного искажения и которые я пытался разъяснить в своей «Психопатологии обыденной жизни».