Фрейтаг Густав. Инго и Инграбан

   Выйдя за ворота, она поспешила в горы, на то место, где некогда встретила своего возлюбленного. Она остановилась в страхе, потому что в сумеречном свете увидела вдруг у ручья высокую фигуру. А Инго уже спешил к ней навстречу:
   – Я надеялся встретить тебя. Побуждаемый предчувствием, я мчался сюда ночной порой на резвом коне.
   – К недругам едет король, – ответила Ирмгарда, – потому что мой род изменил клятвам. Горька мысль эта, ненавистна мне жизнь: и на меня станешь ты гневаться, вспоминая в несчастье о доме отцов моих.
   – Где бы я ни был, но о тебе я буду помнить всегда! – воскликнул Инго. – От тебя одной жду я счастья в жизни. Ты для меня дороже всего, тверда ты духом, поэтому вручаю тебе нити, на которых, по словам жрицы, держится судьба моя.
   И он протянул Ирмгарде маленькую сумку из кожи выдры, с крепким ремнем. Ирмгарда робко взглянула на дар.
   – В ней сокрыты чары дракона, – продолжал Инго, – тайны римских побед, как полагают наши воины, и моя судьба. В королевском замке римлянин расточает золото, и очень может быть, что ратники короля готовят мне гибель. Если они убьют меня с моими воинами, то пусть не достанется римлянину то, что, как говорят, приносит ему победы. Сохрани поэтому пурпур, доколе я не потребую его, но если врагам удастся их дело, тогда отнеси таинственное знамение на могильный холм, который воздвигнут над моим прахом, и глубоко зарой его там, чтоб не попал он в чужие руки.
   Взяв сумку, Ирмгарда обронила на нее свои слезы.
   – Чужим был ты у очага отцов моих, но ты пребудешь навсегда моим гостем, Инго, и люб ты сердцу моему. Я сохраню данное тобой и буду молить богов, властителей судеб, чтобы залог этот и меня сделал участницей твоей судьбины. Родись я мальчиком, как того желали родители, последовала бы я за тобой по стезе твоей. Но одинокой, с сомкнутыми устами останусь я в нерадостном доме, о тебе думая, – о тебе, которого видят только ястребы, свирепые птицы, когда реют они между небом и грешной землей. Не зная отдыха, скитаешься ты, благородный человек, среди чужих стен, под ветром веющим и падающим инеем.
   – Не кручинься, милая, – взмолился Инго. – Не боюсь я, что недругам удастся погубить меня. Пусть вихрится снег, но радостно сердце мое, что могу тебе довериться, о ком моя забота. И ночью, и днем одна только у меня мысль: как бы сделать тебя своей.
   – Отец гневается, мать ненавидит, а дочь любит – есть ли на свете большая мука? – скорбела Ирмгарда.
   Инго нежно обнял ее:
   – Затаи свою любовь, как дерево таит свою силу в земле по миновании лета. Теперь вокруг нас бушует лютая сила зимы, белым саваном укрыта земля, но и ты, милая, молча неси ледяное бремя. А когда набухнут почки и молодая зелень покажется из земли, взгляни тогда на вешнее солнце: не услышишь ли пение диких лебедей, реющих в небе?
   – Затаю и вынесу! – торжественно сказала Ирмгарда. – Но и ты запомни: когда вокруг твоей головы будет бушевать буря, знай, что скорблю я и взываю тебе, когда же красное солнце улыбнется тебе с небес – плачу по тебе!
   Она оторвала от своего платья ленту и обвила ею его руку.
   – Вот так связала я тебя с собой, и знай, Инго, что ты мой, а я твоя.
   И обхватив руками его шею, она крепко прижала его к себе. В стороне послышался резкий крик хищной птицы.
   – Сторож напоминает, что нам пора расставаться, – огорченно сказал Инго. – Благослови меня, Ирмгарда, чтобы счастлив был путь мой.
   Он склонил голову, а Ирмгарда, держа над ним руки, шевелила пальцами и шептала молитву. В нечеловеческой скорби Инго еще раз обнял ее и умчался в сосновый лес. И снова Ирмгарда стояла одинокая среди скал и деревьев, а вокруг нее кружился снег.
   Поздним утром вандалы выехали со двора Ротари и с ними окрепший духом Инго; но он молчал, потому что мысли его стремились назад, к девушке в княжеском дворе. В полдень прибыли они в деревню, известную под названием «Свободная топь», где находился двор Беро. Весело освещало солнце белый покров земли, вершины ив сверкали инеем. Мост, перекинутый через деревенский ров, был украшен зелеными сосновыми ветками, у избы сторожа стояли землепашцы в нарядной одежде, а перед ними Беро и шесть его сыновей, крепкие парни со статными фигурами и громадными ручищами. Беро приветственно воскликнул:
   – Так как мы живем последними на твоем пути, то хотим обогреть вас под нашими камышовыми кровлями, прежде чем вступите вы на чужбину.
   Всадники весело соскочили с коней и вошли в деревню, окруженные землепашцами.
   – Угощением гостей мы поделимся, – продолжал Беро, – чтобы каждый мог почтить их, а если молодым людям угодно, то, отобедав с нашими парнями, они могут поплясать с девушками в просторной избе или на подметенном гумне, как у нас принято.
   Он взял под уздцы коня Инго и ввел благородных гостей в распахнутые ворота. Пока его сыновья привязывали коней и засыпали им овес, гости подошли к дому, на пороге которого их ждала мать Фриды. Она подала им загоревшую от солнца руку. В сенях, на глиняном полу стоял стол и деревянные стулья, в глубине дома с возвышенных подмостков на вошедших таращились голубоглазые, с белыми как лен волосами ребятишки, – и когда гости улыбались им, дети смущенно прятали головки за перилами.
   – Проси обедать, – сказал Беро жене, – да подавай на стол все лучшее, что есть в печи, потому что гости привыкли к господской пище.
   Инго пригласил было хозяйку сесть возле себя, но на отказалась и сама стала подавать кушанья.
   – По-моему, это хороший обычай, – пояснил Беро, потому что глаз хозяйки лучше всего видит, чего не достает гостю; да и хозяину бывает в тягость, когда прислуга подслушивает хозяйские разговоры.
   Много яств подавала хозяйка, без конца приносила она разные блюда и всякого просила отведать. Наконец хозяин увел короля и Бертара в свою комнату; втроем сели они за маленький стол, и Беро подал сосуды с хмельным медом, черным и густым от многолетней выдержки.
   – Напиток сварен еще моей матерью, когда она только пришла в этот двор, – сказал он.
   Он поднял свою кружку, выпил за здоровье гостей и важно начал:
   – Старики наши говорят, будто некий бог, странствуя по саду земли, создал однажды людей благородных, вольных хлебопашцев и работников. И каждой породе дал он особые дары; вам – благородным – предводительство народом на войне, нам – летом и зимой господство на полях; работникам – тяжкий труд с согбенной спиной. Но благородный и вольный не могут обойтись друг без друга. Вам, витязям, не добыть себе славы, если мы не пойдем за вами на поле брани, а нам не пахать спокойно, если вы не защитите нас от враждебных соседей оружием и советом. На войне достается вам лучшая доля славы, потому что редко певцы воспевают воинские подвиги хлебопашцев, но тревожна жизнь ваша и непостоянно принимаются роды. Мы же, напротив, крепко сидим на пашнях, и если, бывает, убьют хозяина и сожгут его двор, то сыновья идут стопами отца и снова начинают строить и пахать.
   Довольные добрым словом, гости одобрительно кивнули.
   – Несколько недель наблюдая вас, витязи, узнал и прослышал, что мыслите вы правдиво и живете честно. Полагаю поэтому, что можем мы быть полезными друг другу. Не возлагайте ровно никаких надежд на дворян, – иные из них и сами себе порадеть не могут – и ничего не ждите от короля, потому что ко всякому, кто не служит ему, питает он подозрение и зависть. Попытайте поэтому счастья у хлебопашцев. Когда я привел тебя с юга, витязь Бертар, то тогда уже я вскользь высказал мою тайну, как вообще высказываются перед чужими, но сегодня я целиком откроюсь перед вами. Со времен дедов я вожу хлеб-соль со свободными людьми на Идисбах. Живут там честные земледельцы, а имя им марвинги. Они в кровном родстве с турингами, но давно уже поселились они маленьким племенем в долинах, на ручье Идисы, высокой жены судеб. Много лет назад лишились они своего княжеского рода и лучших воинов, которые сначала стали враждовать со своим народом, а затем отправились за славой и добычей на запад, к франкам. С того времени оставшихся теснят наши поселенцы с той стороны гор, а с юга, с Майна – бургунды. Невыносим им двойной гнет, и часть марвингов собирается тайно, как только деревья выбросят зеленые побеги, отправиться вслед за князьями. Поэтому и ездил я по осени за горы променивать коней и упряжных быков на их свиней, которых марвинги сами не бьют. Видел я там прекрасные луга и вспомнил при этом о парнях во дворе моем. Но все они, как и приятели мои, скорбели, что нет матки в их маленьком пчелином рое: они лишились княжеского рода, который водил бы за них дружбу с соседями или воевал с хищными пограничными дворянами. Однако ж хлебопашцы на Идисбахе не желают быть ни турингами, ни бургундами, хотят сохранить свое свойство и скорее готовы присягнуть чужому роду, чем нашим дворянам, а королю – и того меньше. Вот я и подумал о тебе, Инго. Вас мало, их побольше, стало быть, вы не сможете притеснять их. Советую тебе съездить туда весной. Поглядите сами, хорошо ли это будет для вас, но пахарям это полезно, поэтому и таков совет мой.
   – Обрати внимание на его слова, король! – воскликнул Бертар. – Это весть, какой давно уже не получал ты, и правдиво каждое из сказанных слов: я сам видел эту страну и разговаривал там с людьми. От Майна ехали мы на север, за пределы бургундов, по тощим сосновым лесам и песчаным полям, как вдруг с какого-то возвышения увидели обширную долину с проточкой водой, которую называют ручьем жены судеб, Идисы. Повсюду там крутые, покрытые лесом холмы, а на лугах такая высокая трава, что наши кони с трудом продирались. Знаю я там один горный склон, очень удобный для постройки королевского замка – словно со сторожевой вышки видны оттуда долина Идисбаха и леса далеко за Майном.
   Инго засмеялся:
   – Тебе, старому бродяге, тоже захотелось помахать плотницким топором и иметь теплый угол у собственного очага? Странная судьба скитальца: князь гонит меня со своего двора, а хлебопашец предлагает землю. Мы же, не зная отдыха, скитаемся по миру, подобно тучам, гонимым солнцем. Одного только опасаюсь я, разумный ты человек, чтоб не пришлось мне ехать на Идисбах через замок короля Бизино.
   – Избегай короля, – увещевал Беро, – уклоняйся от границ и ты избавишься от его преследований.
   – Не сердись, – ответил Инго, – если на этот раз я, подобно странствующему богатырю, сам нарываюсь на опасность, а не обхожу ее, как осторожный человек. На приглашение короля я ответил, что приеду, и хотя немилостив он ко мне, но я сдержу свое слово. Да и ты не будешь порицать эту поездку: если б я стал избегать короля, то в этом он увидел бы мою неприязнь, а когда мои ратники, как ты того желаешь, весной возведут деревянную ограду неподалеку от его границ, то месть короля скоро уготовит поселенцам на Идисбахе лютую участь. Во всем другом я последую твоим советам, – сказал Инго, схватив Беро за руку, – а потому скажи мне: каким образом должен я поступить с твоими приятелями касательно приобретения земли, чтобы летом мы вошли друг с другом в союз?
   Витязи склонили головы и долго еще сидели в совете, а на дворе между тем раздавались звуки свирели и волынки, и молодые пары выходили в плясовой круг.

7. Инго при дворе короля

   Вольф, ведший передовой отряд, остановился на одном из возвышений и указал вдаль. Перед всадниками открылся на занесенной снегом местности величественный королевский замок: высокие стены, толстые башни и между ними темно-красные черепичные кровли королевских строений. Вид, устрашающий любого неприятеля.
   – Нетрудно птице будет залететь в такую клетку, но не каждой удастся выбраться оттуда, – проворчал Бертар.
   С дальней башни раздался отрывистый звук рога.
   – Башенный страж зашевелился; теперь – рысью, чтобы они видели нашу поспешность.
   Витязи поднялись по дороге между двух скал к внешнему каменному укреплению, сооруженному перед мостом и защищаемому вооруженными ратниками.
   – Готовясь принять нас, они заперли ворота, – съязвил Бертар и ударил по ним железной колотушкой.
   Башенный страж сверху осведомился об имени прибывших и их цели. Однако еще долго пришлось ждать отряду, и нетерпеливо перебирали копытами кони, прежде чем со скрипом отворились тяжелые ворота и на землю опустился подъемный мост. Всадники въехали во двор замка, во всех дверях которого толпились вооруженные люди; дворецкий вышел навстречу гостям, еще раз послышались вопросы и ответы, после чего этот человек предложил вандалам сойти с коней и привел витязей к большим королевским хоромам.
   – Где хозяин?! – с досадой воскликнул Бертар. – Мой король не привык переступать через порог, на котором не стоит сам хозяин.
   Но в это мгновение дверь хором отворилась, и у входа остановился король Бизино, окруженный своими благородными мужами, а возле него Гизела с сыном.
   – Долго и тщетно ждали мы тебя, чужеземец, и медлен был ход твоего коня от лесов до моего жилища, – мрачно начал король.
   Но Гизела тотчас выступила вперед, подала витязю свою белую руку и наклоном головы приветствовала его спутников.
   – Когда я была ребенком, не больше, чем теперь мой сын, я видела тебя, витязь, в палатах бургундов, но ни прошлое, ни дружба не забыты нами. Подай руку родственнику, – велела она мальчику, – и постарайся быть столь же славным в народе витязем, как и он.
   Ребенок протянул ему руку. Инго приподнял малютку, поцеловал его, и мальчик тотчас ласково повис на шее у витязя. Подошел король, и в сопровождении царственной четы Инго последовал в хоромы, обмениваясь с супругами приветствиями; наконец король приказал своему дворецкому провести гостей в приготовленное для них помещение. Инго вернулся к своей дружине; лица турингов стали поласковей – то один, то другой воин подходил к чужеземцам и приветствовал их. Служители принесли в отведенные гостям покои яств и напитков, подушек и одеял, а снова вошедший дворецкий пригласил Инго к королевскому столу.
   Поздно вечером вернулся Инго в покои своих ратников, сопровождаемый служителем и факельщиком. У дверей сидел Бертар – у ног он держал свой боевой меч, а щит прислонил к косяку; его седая борода и кольчуга под полотняным кафтаном блестели при свете факелов. Инго поклоном отпустил служителей, а Бертар воткнул факел в большой, с рост человека подсвечник, возвышавшийся посреди комнаты, и свет озарил ряды ратников, спавших на полу на тюфяках; возле них лежали мечи, в изголовьях – щиты и кольчуги.
   – Верный же ты страж, – сказал Инго, – а как тебе нравятся наши новые хозяева?
   – Косятся, – засмеялся старик, – Справедлива пословица: чем могущественнее король, тем злее блохи в простынях, которые он стелет заезжему гостю. Скуден был хозяйский ужин, но королева прислала вина и сладких закусок; утомленные дорогой, но сытые, твои ратники лежат подле щитов своих. Обширно помещение это, – продолжал он, вглядываясь в темные углы, – там, на возвышении устроили тебе господское ложе. Заметь себе, король: в каменных стенах огромного замка это единственное деревянное строение; стоит оно вплотную к высокой стене, и если ночью кто-нибудь из королевских ратников поднесет факел к этой деревяшке и запрет дверь, то вспыхнет пламенем дом, и треск огня немногим нарушит сон владетелей замка.
   Инго обменялся со стариком взглядом и тихо спросил:
   – Каков привет ратников королевских?
   – Крадутся, что лисы к гнезду; не привычен им придворный обычай, и похваляются они могуществом своего повелителя, пытливо поглядывая на наше оружие. Сдается мне, что надеются они обменяться с нами сильными ударами мечей. Мой король порой бывал окружен врагами, но никогда еще преграда не была столь крепка.
   – Король Бизино и сам не знает, чего он хочет, а королева к нам благосклонна.
   – Никто из прислуги не восхвалял красоту королевы, – возразил старик. – Из этого я заключаю, что они побаиваются своей госпожи. Быть может, тревога сломает моего короля и поможет ему соснуть ненадолго. Погашу-ка факелы, чтобы их свет не указал стреле места, где стоит твое ложе. Первая ночь для гостя всегда самая трудная.
   – Быть может, она же и последняя, – отозвался Инго. – Теперь моя очередь сторожить, иди на постель.
   – Не думаешь ли ты, что старик уснет, если не смыкается глаз твой?
   Он поставил для Инго у входа стул – там тень скрывала сидевших – затем снова уселся на свою скамейку, положил руки на рукоятку меча, прислушиваясь к шорохам на дворе и порой поглядывая на вызвездившееся небо холодной зимней ночи.
   – Говорят, будто высокие звезды восседают на серебряных седалищах и предохраняют они угнетенного от бед, с мольбой взирающего на них человека, – благоговейно начал Бертар. – Я дряхлый ствол и пора бы уже срубить меня, но иногда я желаю тебе, король, боя с благородными врагами, славного исхода для твоих трудов. Видел я в лесах добрую, преданную тебе женщину, и боюсь я теперь для тебя мрачных туч ночи, заслоняющих нас от света звезд, опасаюсь ночной бури, проносящейся по кровле, и полагаю, что во мраке исполнит король внушения своего злобного духа.
   – Тебе известно, что мы умеем преодолевать невзгоды холодного гостеприимства, – ответил Инго.
   Старик улыбнулся от приятных воспоминаний и велеречиво продолжил:
   – Всегда я радуюсь, когда железо свободно летит по воздуху: значит, поле открытое, а свет получше, чем от пылающего дерева. Однако ж разумно говоришь ты, король, многое неверно на грешной земле, но нет ничего более обманчивого, как ожидание перед битвой. Чем дольше походишь меж мечей и копий, тем меньше думаешь о ее исходе, и, чтобы все высказать тебе, я полагаю, что высокие жены судеб с улыбающимися устами мечут перед битвой жребии наши. Словно шутя, то готовят они нам смертельную опасность, то снова весело вытаскивают нас за волосы, порой опьяняют чувства победными мечтами и наконец мертвыми укладывают нас на сырую землю. Но как ни испытывают они сердце мужа, а все же мы, воины, приятны им на земле, а позже и в ином месте.
   Речь его была прервана свистом и ударом; к месту, где сидел Инго, со двора прилетела стрела и, ударившись наконечником о ножны меча, упала на пол. Неподвижно сидели мужи, но за этим нападением не последовало ни новых неожиданностей, ни крика.
   – Ложись-ка спать, дуралей! – вскричал Бертар, обращаясь к темной тени, скрывшейся во мраке возле домов. – А стрела из охотничьего колчана.
   – Это товар, оставленный нам Тертуллием, – ответил Инго. – Король Бизино не прислал бы столь слабого привета.
   Витязи сидели и ждали, но больше ничего не произошло; звезды медленно катились по небу на своих седалищах, объятый мраком, в глубоком безмолвии стоял замок королевский. Наконец Бертар сказал:
   – Сон уже носится над хмельными ратниками короля, пора и тебе подумать об отдыхе.
   И подойдя к спавшим, он разбудил Вольфа. Молодой воин проворно вскочил на ноги и провел своего господина до постели, затем, взяв щит и копье, остался со стариком сторожить у дверей, пока сероватый свет занимавшегося дня не скользнул по небу.
   На этот день была объявлена большая охота. На свободной площадке перед королевскими хоромами нетерпеливо перебирали ногами кони, свора псов, с трудом сдерживаемая на ремнях сильными псарями, подавала злобные голоса, веселой толпой в ожидании короля собрались воины. Прислонившись к коню, Инго тоже ждал отъезда. Наконец и король, любивший охоту даже больше, чем добрую выпивку, пришел в охотничьей одежде, с тяжелым копьем в руке. Рога протрубили утреннее приветствие, и весело подойдя к Инго, король громко спросил:
   – Как почивал ты ночью? Я только узнал, что со времени отцов ты в кровном родстве с королевой; приветствую тебя при моем дворе как родственника.
   Услышав эти слова, ратники изумленно переглянулись, Инго же почтительно ответил:
   – Благодарю короля, столь милостиво приветствующего меня.
   – Так и быть, – продолжал Бизино, – испытай сегодня подле нас силу твоего копья.
   Он сел на коня, ворота распахнулись, опустился мост, и ринулись вперед собаки, а за ними поезд вершников. Инго легко правил конем, который, подобно своему господину, радовался свободной земле под копытами. Витязь ехал близ короля, а тот внимательно вглядывался в благородный облик гостя и самоуверенную силу, с какой Инго управлял мощным охотничьим конем. Иногда Бизино ласково разговаривал с ним, как со старым товарищем, так что королевские ратники шептали друг другу: «К чему кот величает мышку тетушкой, если она у него в когтях?» Но не таково было мнение короля – ему полюбился Инго, в его ушах еще звучали благосклонные речи королевы о чужеземце, а еще помнил он о сыне, который был ему дороже всего на свете. И король подумал, что Инго действительно веселый товарищ, на которого приятно смотреть. «Почему же не делать ему добро, покуда можно терпеть его в числе живых? Есть ведь другие, смерть которых была бы для меня полезнее». Его ласка шла прямо от сердца, и с удовольствием слушал он рассказы о силе льва, которого Инго видел в башне аллеманских королей.
   Вскоре охотников принял дубовый лес, а до тех пор глаза королевы следили за воинами с высоты башенных зубцов. Она кликнула прислугу и спустилась в опустевший двор. К удивлению слуг, королева остановилась у поварни и сказала там несколько слов о предстоящем торжественном обеде – редко удостаивавшийся такой чести повар обещал показать все свое умение в изготовлении блюд охотничьего обеда. Подойдя к дому, где разместились гости, она услышала стук молотка – Бертар сидел у двери и, натачивая наконечники копий, тихо напевал заговор острому железу. Королева решительным жестом приказала своей свите отойти назад и, остановившись возле ступенек, глядела на старого витязя. Бертар поднял глаза и, сбросив кожаный передник, почтительно вышел навстречу королеве.
   – Какого зверя намерен ты низложить железом, витязь короля Инго? – спросила Гизела. – Ведь ты сидишь в замке, в то время как собаки рыщут в лесу.
   – Затачиваю я снаряд для другого охотничьего клика, – ответил Бертар, – потому что далече славится по свету потеха королевская.
   – Трудно твоему господину будет обойтись в лесу без боевого товарища.
   – Зверя, что рыскает при солнечном свете, мой велитель убьет и сам со своими воинами, а ночью, волчьей охоте я помогу ему.
   Королева пристально взглянула ему в глаза и шагнула вперед.
   – Не впервые вижу я тебя, Бертар, и хотя с тех пор снег пал на твою голову, но я узнала тебя.
   – Не тверда память старика; многих я видел с того дня, как скитаюсь с моим повелителем по миру, лишенный родины. В глаза мои заронились искры, когда пылал мой дом, так что не узнаю я прекрасного лица.
   – По справедливости гневаешься ты, старик, на моих соотечественников. Отец твоего повелителя заключил некогда союз с моим отцом, но Гундамар, мой брат, забыл о клятвах и ратовал он на Одере союзником врагов наших, а меня еще ребенком услали в супружество королю турингов. Узнал ли ты меня теперь, Бертар?
   – Стебель сделался красивым деревом, и иные, чем в былые времена, щебечут теперь птицы в его листве.
   – Однако что ни год, то дерево цветет одним и тем же цветом, и старый витязь найдет в королеве друга. Доволен ли ты своим домом в замке и честно ли приветствовали тебя юноши короля?
   – При дворах таков привет слуг, каков и господ, но твое благоволение, королева, ручается за добрую волю твоих приближенных.
   Лицо королевы омрачилось.
   – Это язык гордых гостей, – продолжала она с притворной улыбкой. – Полагаю, что веселее жилось вам в лесных избах.
   – Мы странники, королева, а кто скитается безродным, тому в помощь быстрая сметка. Нет у него ни двора, ни жены, и берет он, что подаст ему день: добычу, напитки, женщин. Нет у него ни выбора, ни забот, и при расставании он беспечно помышляет о делах грядущего дня.
   Старик заметил, что королева снова улыбнулась ему. Подойдя поближе, она сказала:
   – Там, в башне, покои королевы. Если от копий своих ты подымешь глаза вот на то окно, то, быть может, там будет гореть свет, который наперед возвестит тебе охоту на волка.
   И поклонившись, она вернулась к своей свите. Старик изумленно посмотрел ей вслед и, схватив молоток, стал колотить им – но на этот раз он уже не пел.
   Следующей ночью сон гостей не был возмущен ни стрелой, ни лаем волков королевских. С каждым днем король становился все ласковее к гостям, расхваливал их придворные обычаи своим ратникам, в особенности их искусство управлять конями в воинских играх. Гермин, маленький сын короля, часто приходил к Инго, упражнялся перед ним своим детским оружием, гладил седую бороду Бертара и просил забавных побасенок. Однажды утром, на охоте, Инго полюбился королю пуще прежнего. В охотничьем задоре король заехал далеко вперед, и на крутояре соскочив с коня, поскользнулся на льду. В следующий миг он уже лежал, беззащитный, под рогами дикого быка. Подвергая опасности собственную жизнь, Инго отвлек от короля внимание разъяренного животного и убил его. Король поднялся и, хромая от ушиба, сказал:
   – Теперь, когда мы одни и нет поблизости никого из моих вассалов, я вполне убедился в твоем добром расположении. Если бы ты не прибежал, подобно верному псу, то свирепый бык взметнул бы меня на рога, и никто не смог бы упрекнуть тебя. Чего никому не следует знать, то известно, однако ж, мне.
   В тот же день король весело сидел за обедом на своем почетном месте, подле него – Гизела, с другой стороны – Инго.
   – Нынче радуюсь я удачной охоте, – начал король, – радуюсь моей власти и золотой казне, о которой вы все знаете, и пью за здоровье витязя Инго, оказавшегося добрым товарищем в бою с горным быком. И все вы радуйтесь вместе со мной при виде серебряных блюд и кубков, стоящих перед глазами вашими в честь вам и мне. Побывал ты, Инго, при дворах могучих властителей; скажи же мне, витязь, видел ли ты где-нибудь лучшую утварь?