Страница:
Близился день отъезда из Бриеннского училища. Еще в 1781 и в 1782 годы инспектор военных училищ, Кералио, отметил его, как способного к абстрактным наукам, и предложил ему поступить в военное училище в Париже. В то время у Наполеона было все еще желание поступить во флот. Несмотря на представления бриеннских учителей, которые указывали Кералио на то, что Бонапарт, в сущности, успевает лишь в математике и находится в школе четвертый год, вместо положенных шести, Кералио все-таки настаивал на Париже. “Я знаю, что делаю, – сказал он тогда. – Если я этим преступаю правило, то делаю это не из-за симпатии к его семье, – лично я вообще мальчика не знаю. Я делаю это только ради него самого. Я подметил в нем искру, которой нельзя дать угаснуть!” С этой целью Кералио выдал ему следующее свидетельство:
“Мсье де Буонапарте (Наполеон) родился 15 августа 1769 г. Рост: четыре фута, десять дюймов, десять линий. Физическое состояние: превосходное. Характер: послушный (!), честный и признательный. Поведение – безукоризненное. Отличается прилежанием к математике. В истории и географии хорошо успевает. Будет превосходным морским офицером. Заслуживает принятия в военное училище в Париже”.
Но Кералио ушел вскоре и умер в том же году. Преемником его был Рейно де Мон. Во время своей инспекторской поездки в 1783 году он выбрал для Парижа только двух воспитанников, среди которых, к величайшему прискорбию отца, Наполеона не оказалось. Он сильно рассчитывал на это, так как на место Наполеона в Бриенне думал отдать Люсьена.
Через год, 21 июня 1784 года, Карло навестил своего сына в Бриенне и привез с собою Люсьена. Кроме того, он отвез Марианну в Сен-Сир и направился в Париж к лейб-медику посоветоваться относительно своей болезни желудка. Это было единственным посещением Наполеона отцом в Бриенне: Летиции очень хотелось повидать сына, но по многим причинам она должна была отказаться от поездки. Во-первых, она была занята своей многочисленной семьей, да и денег для такого дальнего путешествия у нее не было, ведь и Карло вынужден был занять крупную сумму.
Наполеон был счастлив, увидев отца, после столь продолжительной разлуки. Но болезненный вид Карло, со следами страшного недуга, от которого год спустя он умер, вселил в него снова убеждение, что ему придется скоро стать опорой семьи. Жозеф был, по-видимому, малопригоден использовать свое право первенства: он был непостоянен и нерешителен и неожиданно захотел стать солдатом, между тем как все его воспитание было направлено к тому, чтобы он стал священником. Отец был очень озабочен будущим своего старшего сына и говорил об этом с пятнадцатилетним Наполеоном, как со взрослым. Серьезно и озабоченно тот дал несколько советов. Когда Карло уехал, Наполеон 25 июня написал одному своему дяде, вероятно, Николо Паровичини, в Аяччио, следующее письмо, служащее красноречивым доказательством развития практического ума и зрелого образа мыслей пятнадцатилетнего мальчика.
“Дорогой дядюшка, пишу вам сам, чтобы известить вас о прибытии моего дорогого отца в Бриенн. Он везет Марианну в Сен-Сир и хочет посоветоваться в Париже с врачами. Сюда он прибыл двадцать первого с Люсьеном и с обеими барышнями.[12] Люсьена, которому теперь девять лет (ростом он в три фута, одиннадцать дюймов и шесть линий), он намерен оставить здесь. Его приняли в сексту. Он будет учиться по-латыни и по всем другим предметам. Мы надеемся, что из него что-нибудь выйдет. Он чувствует себя хорошо, он толстый, живой, для начала им тут довольны. Он говорит превосходно по-французски и совсем забыл итальянский язык. Впрочем, он сам припишет к моему письму несколько строк. Помогать я ему не буду, чтобы вы убедились, на что он способен. По всей вероятности, он будет вам писать теперь чаще, чем из Отена.
Я твердо убежден, что брат мой Жозеф вам еще не писал. Да и что вы хотите: он не пишет даже отцу! Откровенно говоря, он не тот, что был раньше. Мне он, правда, пишет очень часто. Он в предпоследнем классе и, наверное, был бы первым учеником, если бы прилежнее учился: господин ректор сказал отцу, что во всей школе нет человека, у которого было бы столько способностей, как у него. Что же касается его будущей профессии, он остановился сначала на духовной карьере и настаивал на ней до того дня, когда захотел служить королю. Но эту перемену в нем я считаю по многим причинам неблагоразумной. Во-первых, он, как говорит и дорогой отец, не обладает достаточным мужеством, чтобы сносить опасности сражений. Его слабое здоровье не позволяет ему переносить трудности походов и, кроме того, вообще мой брат смотрит на солдатчину только с точки зрения гарнизонной службы. Очень возможно, что брат действительно станет превосходным гарнизонным офицером: у него приятная внешность, он умеет льстить и со своими способностями всегда сумеет извлечь пользу из салонной жизни, – но при чем тут военное дело? Вот в этом-то сомневается и отец!
Во-вторых, он получил образование для духовной карьеры.
Теперь уже поздно думать о какой-либо другой: Его Преосвященство, епископ Отенский, наверное, помог бы ему выдвинуться, и Жозеф стал бы скоро епископом! Какие блестящие перспективы для семьи! Его Преосвященство сделал все, чтобы уговорить его остаться при прежнем решении, и обещал, что он не пожалеет об этом. Но нет, Жозеф настаивает на своем. Если у него действительно есть решительная склонность к этой деятельности (военной), прекраснейшей, впрочем, которая вообще только существует, и если великая движущая сила всех человеческих поступков вселила в него эту склонность, то я его все же хвалю.
В-третьих, он хочет поступить в армию. Это прекрасная мысль, но в какой корпус? Не во флот ли? Математики он не знает. Потребовалось бы два года, чтобы хотя немного ей научиться. Кроме того, и здоровье его не годится для пребывания на море. Быть может, в инженерные войска, где он четыре или пять лет будет учиться и в конце концов останется простым офицером, тем более что, по-моему, он не годится для такой напряженной работы? То же самое нужно сказать и об артиллерии, с той только разницею, что там придется работать восемнадцать месяцев, чтобы получить звание ученика, и столько же, чтобы стать офицером. Он, наверное, имеет в виду пехоту! Прекрасно! Я понимаю. Он хочет по целым дням ничего не делать, слоняться из стороны в сторону. Что представляет собою такой ничтожный офицер? Плохой солдат три четверти дня, а этого, на мой взгляд, не хотят ни отец, ни мать, ни дорогой мой дядя архидиакон. Жозеф дал уже несколько доказательств своего легкомыслия и расчетливости. Нужно поэтому прибегнуть к последней энергичной попытке уговорить его вернуться к духовной карьере, – в противном случае отец возьмет его с собою на Корсику, где он будет хотя бы у него перед глазами. Он будет стараться поместить его в адвокатуру.
Я кончаю свое письмо с просьбой не отказывать мне и в дальнейшем в вашей благосклонности. Быть достойным ее будет моим первым и прекраснейшим долгом.
Остаюсь с глубочайшим почтением ваш преданный и покорный слуга и племянник Наполеон Буонапарте.
Р. S. Дорогой дядюшка, разорвите это письмо. Будем надеяться, что Жозеф со своими способностями и с чувствами, которые должно вселить в него его воспитание, примет правильное решение и станет опорой нашей семьи. Постарайтесь доказать ему все преимущество этого”.
Как ни юн был Наполеон, он все же прекрасно понимал печальное положение своей семьи, увеличивавшееся почти с каждым годом. Он сознавал необходимость того, что и Жозеф, и он прежде всего должны стараться возможно скорее сделать что-либо, что поддержало бы семью. И вот теперь этот Жозеф, которого он считал таким близким к цели, хочет избрать себе другое поприще, иначе говоря, начать сызнова! Он, у которого такие широкие перспективы! “Какие перспективы для семьи!” В этих словах – весь корсиканец. Наполеон был в отчаянии, тем более что и у него дела обстояли не так, как ему хотелось. Чтобы облегчить отцу воспитание Люсьена, он охотно уступил бы ему свою вакансию в Бриенне, но перевод в Париж все откладывался.
Карло Бонапарт тотчас же обратился по этому поводу к военному министру и попросил его, в случае, если даже перевод Наполеона в парижскую военную школу сейчас еще невозможен, определить Люсьена в училище в Бриенне. Министр, однако, ответил: пока старший состоит в Бриенне стипендиатом короля, до тех пор младший не может получить вакансии, так как два сына одной и той же семьи одновременно не имеют на это права. Карло, однако, не унимался. Он поручил своему родственнику Казанове, который в качестве депутата корсиканских сословий был послан к королю, возбудить ходатайство за Наполеона у министра.
Тем временем здоровье Карло все ухудшалось. Лечение, предписанное ему врачом, казалось, скорее ухудшило его состояние. Поместив Марианну в пансион в Сен-Сире, он принужден был поспешно вернуться на Корсику, не заехав даже в Бриенн к Наполеону. Последний так и не видел отца. Он был очень опечален известием, полученным им, а в сентябре 1784 года написал домой письмо, представляющее собою продолжение его письма к дяде. Будущее Жозефа непрестанно занимало Наполеона, и он должен был еще раз объясниться с отцом по поводу того, что предпринять, так как брат твердо настаивал на своем новом решении. Не верится, чтобы логика, которою проникнуто это письмо, принадлежала пятнадцатилетнему мальчику, настолько точно и ясно выражается он. Он пишет:
“Дорогой отец, ваше письмо, как вы и сами догадываетесь, меня сильно опечалило. Но так как ваше здоровье и благо дорогой нашей семьи требуют вашего возвращения на Корсику, то я могу только преклониться перед вашим решением. Постараюсь как-нибудь утешиться в этом.
Как же не быть, впрочем, счастливым и довольным, раз я уверен в вашей неизменной любви, а также и в вашей заботе всегда помогать и поддерживать меня? Преисполненный этими чувствами, спешу спросить вас, какое действие оказало на вас купание, а также уверить вас в своей всепочтительной, огромной и вечной благодарности.
Я в восторге, что Жозеф вместе с вами вернулся на Корсику, и думаю, что первого ноября, через год то есть, он приедет сюда. Жозеф может быть спокоен: патер Патро, мой учитель математики, не уходит. Наш директор поручил мне передать вам, что Жозеф здесь будет хорошо принят, пусть он только приедет. Патер Патро – превосходный преподаватель математики. Он уверил меня, что с радостью берется обучать моего брата, и если Жозеф будет прилежен, то мы бы могли, может быть, сдавать вместе экзамен по артиллерии. По-моему, вам не надо предпринимать никаких шагов. Я надеюсь, дорогой отец, что вы все же предпочтете поместить его в Бриенне, а не в Меце, по следующим причинам:
1. Потому что это будет большим утешением для Жозефа, Люсьена и для меня.
2. Потому что вам пришлось бы писать директору в Меце, – и это заняло бы только время, и вам пришлось бы долго дожидаться ответа.
3. В Меце не проходят в полгода всего того, что нужно знать Жозефу для экзамена; ввиду этого его определят в младший класс, так как он не обладает никакими познаниями в математике. Эта и еще другие причины должны будут побудить вас прислать его сюда, тем более что здесь ему будет лучше, чем где-либо в другом месте. Я рассчитываю, что он приедет сюда в конце октября. Впрочем, он может уехать и двадцать шестого или двадцать седьмого октября и приехать сюда двенадцатого или тринадцатого ноября.
Очень прошу вас прислать мне Босвелля (Историю Корсики), а также и другие исторические сочинения и мемуары, касающиеся нашей страны. Не беспокойтесь: я их привезу обратно на Корсику, когда вернусь туда, – хотя бы и через шесть лет. Прощайте, дорогой отец. Шевалье[13] шлет вам много сердечных поцелуев. Он работает очень прилежно и хорошо сдал экзамены. Инспектор приедет сюда самое позднее пятнадцатого или шестнадцатого сего месяца, то есть дня через три. Как только он уедет, я вам сообщу его мнение. Передайте Минане Саверна, Гертруде, Николино, Тута и другим моим сердечный привет и кланяйтесь Менано Франческо, Санто Джиованне и Орацио. Напишите мне, здоровы ли они все. Шлю пожелание, чтобы ваше здоровье было таким же хорошим, как и мое.
Ваш преданный и покорный сын
де Буонапарте, второй”.
Наполеон, который тем временем, как явствует из его письма, остановил свой выбор на артиллерии, был, наконец, допущен к экзамену. Его ответы на экзамене в сентябре 1784 года были настолько блестящими, что инспектор Рейно счел на сей раз своим долгом перевести его в парижское военное училище. Он назначил его в отряд “Cadets gentilhommes”, – отличие, которого удостаивались лишь лучшие ученики провинциальных военных училищ. В выпускном свидетельстве его стояло: “Caractère dominant, impérieux et entêté”.
Патент на “Cadet gentilhomme” Наполеон получил 22 октября, a 30-го, в сопровождении своих товарищей, Никола Лорен-де-Монтарби де Дампиерра Жана Жозефа де Коменжа, Анри Александра Леопольда де Кастр-де-Во и Пиерра Франсуа Мария Ложие-де-Беллекура, уехал в дилижансе из Бриенна, где пребыл почти четыре с половиной года. Друг его Фовле де Бурьен провожал его до Ножена. Наполеону предстояло в первый раз увидеть Париж, который принес ему впоследствии столько славы, блеска и счастья, но также и столько страданий!
Таков был мальчик Наполеон.
ГЛАВА IV. ЮНОСТЬ НАПОЛЕОНА
“Мсье де Буонапарте (Наполеон) родился 15 августа 1769 г. Рост: четыре фута, десять дюймов, десять линий. Физическое состояние: превосходное. Характер: послушный (!), честный и признательный. Поведение – безукоризненное. Отличается прилежанием к математике. В истории и географии хорошо успевает. Будет превосходным морским офицером. Заслуживает принятия в военное училище в Париже”.
Но Кералио ушел вскоре и умер в том же году. Преемником его был Рейно де Мон. Во время своей инспекторской поездки в 1783 году он выбрал для Парижа только двух воспитанников, среди которых, к величайшему прискорбию отца, Наполеона не оказалось. Он сильно рассчитывал на это, так как на место Наполеона в Бриенне думал отдать Люсьена.
Через год, 21 июня 1784 года, Карло навестил своего сына в Бриенне и привез с собою Люсьена. Кроме того, он отвез Марианну в Сен-Сир и направился в Париж к лейб-медику посоветоваться относительно своей болезни желудка. Это было единственным посещением Наполеона отцом в Бриенне: Летиции очень хотелось повидать сына, но по многим причинам она должна была отказаться от поездки. Во-первых, она была занята своей многочисленной семьей, да и денег для такого дальнего путешествия у нее не было, ведь и Карло вынужден был занять крупную сумму.
Наполеон был счастлив, увидев отца, после столь продолжительной разлуки. Но болезненный вид Карло, со следами страшного недуга, от которого год спустя он умер, вселил в него снова убеждение, что ему придется скоро стать опорой семьи. Жозеф был, по-видимому, малопригоден использовать свое право первенства: он был непостоянен и нерешителен и неожиданно захотел стать солдатом, между тем как все его воспитание было направлено к тому, чтобы он стал священником. Отец был очень озабочен будущим своего старшего сына и говорил об этом с пятнадцатилетним Наполеоном, как со взрослым. Серьезно и озабоченно тот дал несколько советов. Когда Карло уехал, Наполеон 25 июня написал одному своему дяде, вероятно, Николо Паровичини, в Аяччио, следующее письмо, служащее красноречивым доказательством развития практического ума и зрелого образа мыслей пятнадцатилетнего мальчика.
“Дорогой дядюшка, пишу вам сам, чтобы известить вас о прибытии моего дорогого отца в Бриенн. Он везет Марианну в Сен-Сир и хочет посоветоваться в Париже с врачами. Сюда он прибыл двадцать первого с Люсьеном и с обеими барышнями.[12] Люсьена, которому теперь девять лет (ростом он в три фута, одиннадцать дюймов и шесть линий), он намерен оставить здесь. Его приняли в сексту. Он будет учиться по-латыни и по всем другим предметам. Мы надеемся, что из него что-нибудь выйдет. Он чувствует себя хорошо, он толстый, живой, для начала им тут довольны. Он говорит превосходно по-французски и совсем забыл итальянский язык. Впрочем, он сам припишет к моему письму несколько строк. Помогать я ему не буду, чтобы вы убедились, на что он способен. По всей вероятности, он будет вам писать теперь чаще, чем из Отена.
Я твердо убежден, что брат мой Жозеф вам еще не писал. Да и что вы хотите: он не пишет даже отцу! Откровенно говоря, он не тот, что был раньше. Мне он, правда, пишет очень часто. Он в предпоследнем классе и, наверное, был бы первым учеником, если бы прилежнее учился: господин ректор сказал отцу, что во всей школе нет человека, у которого было бы столько способностей, как у него. Что же касается его будущей профессии, он остановился сначала на духовной карьере и настаивал на ней до того дня, когда захотел служить королю. Но эту перемену в нем я считаю по многим причинам неблагоразумной. Во-первых, он, как говорит и дорогой отец, не обладает достаточным мужеством, чтобы сносить опасности сражений. Его слабое здоровье не позволяет ему переносить трудности походов и, кроме того, вообще мой брат смотрит на солдатчину только с точки зрения гарнизонной службы. Очень возможно, что брат действительно станет превосходным гарнизонным офицером: у него приятная внешность, он умеет льстить и со своими способностями всегда сумеет извлечь пользу из салонной жизни, – но при чем тут военное дело? Вот в этом-то сомневается и отец!
Во-вторых, он получил образование для духовной карьеры.
Теперь уже поздно думать о какой-либо другой: Его Преосвященство, епископ Отенский, наверное, помог бы ему выдвинуться, и Жозеф стал бы скоро епископом! Какие блестящие перспективы для семьи! Его Преосвященство сделал все, чтобы уговорить его остаться при прежнем решении, и обещал, что он не пожалеет об этом. Но нет, Жозеф настаивает на своем. Если у него действительно есть решительная склонность к этой деятельности (военной), прекраснейшей, впрочем, которая вообще только существует, и если великая движущая сила всех человеческих поступков вселила в него эту склонность, то я его все же хвалю.
В-третьих, он хочет поступить в армию. Это прекрасная мысль, но в какой корпус? Не во флот ли? Математики он не знает. Потребовалось бы два года, чтобы хотя немного ей научиться. Кроме того, и здоровье его не годится для пребывания на море. Быть может, в инженерные войска, где он четыре или пять лет будет учиться и в конце концов останется простым офицером, тем более что, по-моему, он не годится для такой напряженной работы? То же самое нужно сказать и об артиллерии, с той только разницею, что там придется работать восемнадцать месяцев, чтобы получить звание ученика, и столько же, чтобы стать офицером. Он, наверное, имеет в виду пехоту! Прекрасно! Я понимаю. Он хочет по целым дням ничего не делать, слоняться из стороны в сторону. Что представляет собою такой ничтожный офицер? Плохой солдат три четверти дня, а этого, на мой взгляд, не хотят ни отец, ни мать, ни дорогой мой дядя архидиакон. Жозеф дал уже несколько доказательств своего легкомыслия и расчетливости. Нужно поэтому прибегнуть к последней энергичной попытке уговорить его вернуться к духовной карьере, – в противном случае отец возьмет его с собою на Корсику, где он будет хотя бы у него перед глазами. Он будет стараться поместить его в адвокатуру.
Я кончаю свое письмо с просьбой не отказывать мне и в дальнейшем в вашей благосклонности. Быть достойным ее будет моим первым и прекраснейшим долгом.
Остаюсь с глубочайшим почтением ваш преданный и покорный слуга и племянник Наполеон Буонапарте.
Р. S. Дорогой дядюшка, разорвите это письмо. Будем надеяться, что Жозеф со своими способностями и с чувствами, которые должно вселить в него его воспитание, примет правильное решение и станет опорой нашей семьи. Постарайтесь доказать ему все преимущество этого”.
Как ни юн был Наполеон, он все же прекрасно понимал печальное положение своей семьи, увеличивавшееся почти с каждым годом. Он сознавал необходимость того, что и Жозеф, и он прежде всего должны стараться возможно скорее сделать что-либо, что поддержало бы семью. И вот теперь этот Жозеф, которого он считал таким близким к цели, хочет избрать себе другое поприще, иначе говоря, начать сызнова! Он, у которого такие широкие перспективы! “Какие перспективы для семьи!” В этих словах – весь корсиканец. Наполеон был в отчаянии, тем более что и у него дела обстояли не так, как ему хотелось. Чтобы облегчить отцу воспитание Люсьена, он охотно уступил бы ему свою вакансию в Бриенне, но перевод в Париж все откладывался.
Карло Бонапарт тотчас же обратился по этому поводу к военному министру и попросил его, в случае, если даже перевод Наполеона в парижскую военную школу сейчас еще невозможен, определить Люсьена в училище в Бриенне. Министр, однако, ответил: пока старший состоит в Бриенне стипендиатом короля, до тех пор младший не может получить вакансии, так как два сына одной и той же семьи одновременно не имеют на это права. Карло, однако, не унимался. Он поручил своему родственнику Казанове, который в качестве депутата корсиканских сословий был послан к королю, возбудить ходатайство за Наполеона у министра.
Тем временем здоровье Карло все ухудшалось. Лечение, предписанное ему врачом, казалось, скорее ухудшило его состояние. Поместив Марианну в пансион в Сен-Сире, он принужден был поспешно вернуться на Корсику, не заехав даже в Бриенн к Наполеону. Последний так и не видел отца. Он был очень опечален известием, полученным им, а в сентябре 1784 года написал домой письмо, представляющее собою продолжение его письма к дяде. Будущее Жозефа непрестанно занимало Наполеона, и он должен был еще раз объясниться с отцом по поводу того, что предпринять, так как брат твердо настаивал на своем новом решении. Не верится, чтобы логика, которою проникнуто это письмо, принадлежала пятнадцатилетнему мальчику, настолько точно и ясно выражается он. Он пишет:
“Дорогой отец, ваше письмо, как вы и сами догадываетесь, меня сильно опечалило. Но так как ваше здоровье и благо дорогой нашей семьи требуют вашего возвращения на Корсику, то я могу только преклониться перед вашим решением. Постараюсь как-нибудь утешиться в этом.
Как же не быть, впрочем, счастливым и довольным, раз я уверен в вашей неизменной любви, а также и в вашей заботе всегда помогать и поддерживать меня? Преисполненный этими чувствами, спешу спросить вас, какое действие оказало на вас купание, а также уверить вас в своей всепочтительной, огромной и вечной благодарности.
Я в восторге, что Жозеф вместе с вами вернулся на Корсику, и думаю, что первого ноября, через год то есть, он приедет сюда. Жозеф может быть спокоен: патер Патро, мой учитель математики, не уходит. Наш директор поручил мне передать вам, что Жозеф здесь будет хорошо принят, пусть он только приедет. Патер Патро – превосходный преподаватель математики. Он уверил меня, что с радостью берется обучать моего брата, и если Жозеф будет прилежен, то мы бы могли, может быть, сдавать вместе экзамен по артиллерии. По-моему, вам не надо предпринимать никаких шагов. Я надеюсь, дорогой отец, что вы все же предпочтете поместить его в Бриенне, а не в Меце, по следующим причинам:
1. Потому что это будет большим утешением для Жозефа, Люсьена и для меня.
2. Потому что вам пришлось бы писать директору в Меце, – и это заняло бы только время, и вам пришлось бы долго дожидаться ответа.
3. В Меце не проходят в полгода всего того, что нужно знать Жозефу для экзамена; ввиду этого его определят в младший класс, так как он не обладает никакими познаниями в математике. Эта и еще другие причины должны будут побудить вас прислать его сюда, тем более что здесь ему будет лучше, чем где-либо в другом месте. Я рассчитываю, что он приедет сюда в конце октября. Впрочем, он может уехать и двадцать шестого или двадцать седьмого октября и приехать сюда двенадцатого или тринадцатого ноября.
Очень прошу вас прислать мне Босвелля (Историю Корсики), а также и другие исторические сочинения и мемуары, касающиеся нашей страны. Не беспокойтесь: я их привезу обратно на Корсику, когда вернусь туда, – хотя бы и через шесть лет. Прощайте, дорогой отец. Шевалье[13] шлет вам много сердечных поцелуев. Он работает очень прилежно и хорошо сдал экзамены. Инспектор приедет сюда самое позднее пятнадцатого или шестнадцатого сего месяца, то есть дня через три. Как только он уедет, я вам сообщу его мнение. Передайте Минане Саверна, Гертруде, Николино, Тута и другим моим сердечный привет и кланяйтесь Менано Франческо, Санто Джиованне и Орацио. Напишите мне, здоровы ли они все. Шлю пожелание, чтобы ваше здоровье было таким же хорошим, как и мое.
Ваш преданный и покорный сын
де Буонапарте, второй”.
Наполеон, который тем временем, как явствует из его письма, остановил свой выбор на артиллерии, был, наконец, допущен к экзамену. Его ответы на экзамене в сентябре 1784 года были настолько блестящими, что инспектор Рейно счел на сей раз своим долгом перевести его в парижское военное училище. Он назначил его в отряд “Cadets gentilhommes”, – отличие, которого удостаивались лишь лучшие ученики провинциальных военных училищ. В выпускном свидетельстве его стояло: “Caractère dominant, impérieux et entêté”.
Патент на “Cadet gentilhomme” Наполеон получил 22 октября, a 30-го, в сопровождении своих товарищей, Никола Лорен-де-Монтарби де Дампиерра Жана Жозефа де Коменжа, Анри Александра Леопольда де Кастр-де-Во и Пиерра Франсуа Мария Ложие-де-Беллекура, уехал в дилижансе из Бриенна, где пребыл почти четыре с половиной года. Друг его Фовле де Бурьен провожал его до Ножена. Наполеону предстояло в первый раз увидеть Париж, который принес ему впоследствии столько славы, блеска и счастья, но также и столько страданий!
Таков был мальчик Наполеон.
ГЛАВА IV. ЮНОСТЬ НАПОЛЕОНА
Военная школа в Париже. – В полку “La Fére”. – На родине. – Гарнизон Оксонна (Ноябрь 1784 – сентябрь 1789 года)
Парижская военная школа, в которой юный Наполеон должен был закончить свое теоретическое образование, была в противоположность бриеннской поставлена на довольно широкую ногу.[14] Генерал-лейтенант маркиз де Тембрюн-Валанс управлял училищем в стиле гран-синьора и в сущности нисколько не подходил к этой роли. Субинспектор Рейно де Мон, благодаря своим постоянным поездкам в провинциальные военные училища, очень мало заботился о парижской школе, и поэтому все бремя ее лежало на плечах директора Вальфора, – чрезвычайно добросовестного и интеллигентного человека.
Персонал училища, помимо многочисленных канцелярских чиновников, директора и пр., состоял из ста пятидесяти человек, – цифра весьма солидная по сравнению с незначительным числом учеников, которое не должно было превышать ста тридцати, – из них шестьдесят стипендиатов. Из этих начальствующих лиц было тридцать учителей: шесть по математике, четыре по истории и географии, три по рисованию, три по фортификации, три по немецкому языку, один по английскому, два по литературе, три по верховой езде, три по фехтованию и два танцмейстера. Остальные были служителями в кухне, доме и конюшнях. Кроме того, сторожевую службу нес отряд инвалидов.
Форма парижского военного училища была очень нарядна и составляла предмет гордости молодых людей. Стол был очень обильный, по крайней мере, на первый взгляд, но часто качество уступало количеству. К обеду подавали постоянно шесть блюд: суп, мясо, два жарких и два десерта. Ужин состоял из жаркого, двух других блюд, салата и трех различных десертов. Постом блюд, особенно сладких, бывало еще больше. Здесь, так же как и в Бриенне, каждый воспитанник спал в отдельной комнате.
Помещение училища было просторно и приветливо, а управление его и канцелярия даже роскошны. Стипендиаты и другие воспитанники, которые платили в училище по две тысячи франков в год, пользовались одинаковым преподаванием и одинаковым столом. “Cadets gentilhommes” парижского военного училища имели тот же ранг, что и королевские войска.
Как в Бриенне, так и здесь не существовало ни вакаций, ни отпусков к родным. Неправильно поэтому сообщение, будто Наполеон посетил свою сестру Марианну в Сен-Сире. Только один раз, за день до выхода из школы, он получил разрешение посетить епископа Марбефа, находившегося в то время в Париже, да и то только в сопровождении унтер-офицера.
Развлечением и отдыхом служили военные упражнения и верховая езда. Два раза в неделю бывали упражнения в стрельбе; более слабые и неповоротливые должны были, однако, упражняться ежедневно в обращении с оружием и артиллерийскими снарядами.
В училище вошло в обычай, что каждый старший ученик брал на себя разъяснение военных инструкций новичку. “Старшим” Наполеона был шевалье де Мазис, который находился в училище с 1783 года. С ним Наполеона связала скоро искренняя и прочная дружба.[15] Напротив того, в другом товарище, Фелипо, он приобрел себе уже в училище заклятого врага на всю жизнь.
Широко распространено мнение, будто Бонапарт, изумленный господствовавшей в училище роскошью, подверг ее резкой критике в письме, обращенном ко второму директору бриеннского училища, патеру Бертону, окончательно опровергнуто Массоном и Шюке. Правда, мысли, изложенные в этом письме относительно устройства “Hôtel du Champ de Mars”, как до сих пор называется еще военное училище, согласуются с тем, что Наполеон писал во время своего пленения. “Нас превосходно
кормили, за нами ухаживали и обращались превосходно, во всяком случае лучше, чем в большинстве наших семейств и чем многие из нас могли себе в будущем позволить”.
Наполеону, который ни на Корсике, ни в Бриенне не был в этом отношении избалован, такая постановка дела должна была показаться чрезвычайно роскошной и расточительной. Он не принимал, однако, во внимание, что кроме шестидесяти стипендиатов, сыновей бедных дворянских семейств, училище посещало еще семьдесят отпрысков богатейших и знатнейших придворных аристократов, которые платили, несомненно, высокую для того времени сумму в две тысячи франков в год. Такого впечатления, как Наполеон, наверное, не получили носители таких имен, как Роан-Геменэ, Монморанси-Лаваль, Брогли, де ла Нугарэд и другие! Кроме того, парижское военное училище было первым и самым аристократическим и вследствие этого должно было поддерживать известный блеск.
Жизнь Бонапарта в этом училище была менее одинокой, чем в Бриенне, хотя как раз здесь в сильной степени проявлялся блеск высшей аристократии, с презрением смотревшей на представителей бедного провинциального дворянства. У его соседа по комнате, де Мазиса, бедного, как и сам Наполеон, был простой, уживчивый характер, легко подчинявшийся властолюбивому и уже в то время сильному другу. Морально, однако, Наполеон страдал и здесь. Вместе с его бриеннскими товарищами появились в Париже и старые насмешки: и здесь за ним осталось прозвище: “Paille-au-nez”. Ero странная внешность, его еще более странный характер, особенно же его непоколебимая вера в своих соотечественников возбуждали и здесь едкие насмешки. Сейчас, правда, он относился к ним более хладнокровно, но зато, владея лучше французским языком, отвечал на них более находчиво и логично. Товарищи нарисовали на него карикатуру: с толстой дубиной в руках он спешит на помощь Паоли, между тем как учитель старается удержать его за косу.
Больше, чем когда-либо, несчастная участь его родины, которая принуждена была наконец склониться перед силою и принести в жертву свободу, вызывала у Наполеона вспышки страшного гнева, и нужно было влияние его друга, чтобы его успокоить. Один из учителей по какому-то случаю дал ему пророческую характеристику: “Корсиканец по происхождению и характеру, он пойдет далеко, если обстоятельства будут ему благоприятствовать”.
Несмотря на все это, Наполеону было по душе это училище, устроенное всецело на военный лад. Ему нравилась непрерывная и строгая дисциплина; физические упражнения укрепляли его здоровье. Часы преподавания следовали быстро один за другим. Ни минуты не тратилось понапрасну. Наказания назначались в зависимости от проступков: карцер, арест на хлеб и на воду и просто арест.
Мало-помалу Наполеон сблизился с некоторыми товарищами, но постоянно выделялся среди них своим серьезным видом и своим раздражительным корсиканским характером. Ответы его были всегда своеобразны, точны и метки. Когда архиепископ, монсеньор де Жюнье, у которого он причащался, выразил свое удивление, что имя “Наполеон” не значится в святцах, юный Бонапарт ответил находчиво, что в этом нет ничего удивительного, раз святых больше, чем дней в году! Едва, однако, сжился Наполеон с новыми условиями, как прискорбные известия с Корсики омрачили его пребывание в Париже. 15 ноября 1784 года его и без того многочисленная семья увеличилась еще одним отпрыском. Во время поездки Карло во Францию Летиция родила своего младшего сына Джироламо (Иеронима). Карло хотел раздобыть во Франции новые средства к существованию, отдать Жозефа в военное училище в Меце и, кстати, посоветоваться в Париже относительно своей болезни с доктором ла-Сондом. Морское путешествие ухудшило, однако, его состояние, и 24 февраля 1785 года он умер в Монпелье.
Скорбное известие, как громом, поразило Наполеона. Перед ним встал тотчас же грозный вопрос: чтό будет с семьей, лишившейся теперь своего главы? И, кроме того, его родина? Какого человека лишилась Корсика! “Отечество утратило с его смертью ревностного, просвещенного и бескорыстного гражданина!” – пишет он 23 марта дяде Люциано, который в августе 1785 года на семейном совете был избран опекуном детей Карло.
Скорбь сына по поводу этой утраты не проявляется, однако, в его письмах к матери и к дяде с тою силою, с какою он сам ее испытывал. В холодных, вежливых фразах соболезнования заметна редакция парижских учителей: каждая строчка, которую писали воспитанники своим родителям, родственникам или друзьям, прочитывалась ими и “исправлялась”. Они зорко следили за тем, чтобы воспитанники выражались изысканно, но по возможности более коротко, на военный лад, лишенный всякой сентиментальности. Тем не менее уже в этом письме юного Наполеона чувствуется тон морального авторитета, который с этого времени усвоил он для своей семьи. Луи в письме к Вальтеру Скотту пишет:
“Хотя Наполеон и не был старшим, но с ранней молодости он занял положение главы семьи и исполнял его обязанности”. Чтобы забыть свое горе и заботы, у юного Наполеона оставалась только работа. Ему шел теперь шестнадцатый год, и он мог получить должность младшего лейтенанта в артиллерийском полку. С жаром принялся он за подготовку к предстоявшему экзамену. Его единственным желанием было начать зарабатывать, чтобы иметь возможность поддерживать семью. Как в Бриенне, он целыми часами просиживал в своей комнате и не пускал к себе никого, чтобы не отвлекаться от занятий. Однажды он заперся даже на три дня, питаясь только самым необходимым, и впускал к себе только денщика для уборки. По математике, которую преподавал ему Людовик Монж, брат знаменитого Монжа, по истории и географии Наполеон был подготовлен хорошо; однако его знания по литературе и успехи по рисованию, фехтованию и верховой езде заставляли желать лучшего. Тем не менее его учителя признавали, что он незаурядный воспитанник. Преподаватель истории, де л'Эскиль, составил о нем вышеупомянутое суждение и впоследствии чрезвычайно гордился своим предвидением. Первый Консул принимал его затем часто в Мальмезоне и однажды якобы сказал ему. “Из всех ваших уроков самое глубокое впечатление произвел на меня тот, когда вы говорили о возвышении коннетабля Бурбона. Вы были, однако, не правы, говоря, что тягчайшее его преступление было в борьбе против короля. Он повинен лишь в том, что покорил Францию при помощи чужестранцев”.
Кроме л'Эскиля на понимание личности Наполеона претендует и преподаватель литературы Домерон: он утверждает, по крайней мере, что был приведен в изумление своеобразными достоинствами его сочинений. Он характеризует литературные упражнения юного Наполеона следующим выражением: “Они точно гранит, раскаленный вулканом”. Только один обманулся, по-видимому, в способностях Наполеона: преподаватель немецкого языка Бауэр. По его предмету Наполеон считался самым плохим учеником, так как обладал, как известно, очень незначительными способностями к языкам. Впоследствии во время своих походов в Германию он не произнес ни одного слова по-немецки, а на Святой Елене ему доставило бесконечное мучение выучить несколько слов по-английски. В один прекрасный день он не явился на урок Бауэра. На его вопрос, где Бонапарт, воспитанники отвечали, что у него сегодня репетиция по артиллерийским наукам. “Вот как, разве он вообще на что-нибудь способен?” – удивленно спросил немец. И когда молодые люди сообщили учителю, что Бонапарт лучший математик во всем училище, он заметил презрительно: “Да, я всегда был того мнения, что математика только для глупцов”.
Желающих поступить в артиллерию было немного в парижском военном училище. Воспитанники предпочитали большею частью значительно более аристократическую кавалерию, где им не приходилось так много работать, как в инженерных и артиллерийских войсках. Многие вообще не задавались целью посвятить себя военной службе, а учились здесь лишь для того, чтобы скорее добиться положения при дворе. Из пятидесяти восьми воспитанников, которых ожидало производство в офицеры, только восемь избрали артиллерию.
Парижская военная школа, в которой юный Наполеон должен был закончить свое теоретическое образование, была в противоположность бриеннской поставлена на довольно широкую ногу.[14] Генерал-лейтенант маркиз де Тембрюн-Валанс управлял училищем в стиле гран-синьора и в сущности нисколько не подходил к этой роли. Субинспектор Рейно де Мон, благодаря своим постоянным поездкам в провинциальные военные училища, очень мало заботился о парижской школе, и поэтому все бремя ее лежало на плечах директора Вальфора, – чрезвычайно добросовестного и интеллигентного человека.
Персонал училища, помимо многочисленных канцелярских чиновников, директора и пр., состоял из ста пятидесяти человек, – цифра весьма солидная по сравнению с незначительным числом учеников, которое не должно было превышать ста тридцати, – из них шестьдесят стипендиатов. Из этих начальствующих лиц было тридцать учителей: шесть по математике, четыре по истории и географии, три по рисованию, три по фортификации, три по немецкому языку, один по английскому, два по литературе, три по верховой езде, три по фехтованию и два танцмейстера. Остальные были служителями в кухне, доме и конюшнях. Кроме того, сторожевую службу нес отряд инвалидов.
Форма парижского военного училища была очень нарядна и составляла предмет гордости молодых людей. Стол был очень обильный, по крайней мере, на первый взгляд, но часто качество уступало количеству. К обеду подавали постоянно шесть блюд: суп, мясо, два жарких и два десерта. Ужин состоял из жаркого, двух других блюд, салата и трех различных десертов. Постом блюд, особенно сладких, бывало еще больше. Здесь, так же как и в Бриенне, каждый воспитанник спал в отдельной комнате.
Помещение училища было просторно и приветливо, а управление его и канцелярия даже роскошны. Стипендиаты и другие воспитанники, которые платили в училище по две тысячи франков в год, пользовались одинаковым преподаванием и одинаковым столом. “Cadets gentilhommes” парижского военного училища имели тот же ранг, что и королевские войска.
Как в Бриенне, так и здесь не существовало ни вакаций, ни отпусков к родным. Неправильно поэтому сообщение, будто Наполеон посетил свою сестру Марианну в Сен-Сире. Только один раз, за день до выхода из школы, он получил разрешение посетить епископа Марбефа, находившегося в то время в Париже, да и то только в сопровождении унтер-офицера.
Развлечением и отдыхом служили военные упражнения и верховая езда. Два раза в неделю бывали упражнения в стрельбе; более слабые и неповоротливые должны были, однако, упражняться ежедневно в обращении с оружием и артиллерийскими снарядами.
В училище вошло в обычай, что каждый старший ученик брал на себя разъяснение военных инструкций новичку. “Старшим” Наполеона был шевалье де Мазис, который находился в училище с 1783 года. С ним Наполеона связала скоро искренняя и прочная дружба.[15] Напротив того, в другом товарище, Фелипо, он приобрел себе уже в училище заклятого врага на всю жизнь.
Широко распространено мнение, будто Бонапарт, изумленный господствовавшей в училище роскошью, подверг ее резкой критике в письме, обращенном ко второму директору бриеннского училища, патеру Бертону, окончательно опровергнуто Массоном и Шюке. Правда, мысли, изложенные в этом письме относительно устройства “Hôtel du Champ de Mars”, как до сих пор называется еще военное училище, согласуются с тем, что Наполеон писал во время своего пленения. “Нас превосходно
кормили, за нами ухаживали и обращались превосходно, во всяком случае лучше, чем в большинстве наших семейств и чем многие из нас могли себе в будущем позволить”.
Наполеону, который ни на Корсике, ни в Бриенне не был в этом отношении избалован, такая постановка дела должна была показаться чрезвычайно роскошной и расточительной. Он не принимал, однако, во внимание, что кроме шестидесяти стипендиатов, сыновей бедных дворянских семейств, училище посещало еще семьдесят отпрысков богатейших и знатнейших придворных аристократов, которые платили, несомненно, высокую для того времени сумму в две тысячи франков в год. Такого впечатления, как Наполеон, наверное, не получили носители таких имен, как Роан-Геменэ, Монморанси-Лаваль, Брогли, де ла Нугарэд и другие! Кроме того, парижское военное училище было первым и самым аристократическим и вследствие этого должно было поддерживать известный блеск.
Жизнь Бонапарта в этом училище была менее одинокой, чем в Бриенне, хотя как раз здесь в сильной степени проявлялся блеск высшей аристократии, с презрением смотревшей на представителей бедного провинциального дворянства. У его соседа по комнате, де Мазиса, бедного, как и сам Наполеон, был простой, уживчивый характер, легко подчинявшийся властолюбивому и уже в то время сильному другу. Морально, однако, Наполеон страдал и здесь. Вместе с его бриеннскими товарищами появились в Париже и старые насмешки: и здесь за ним осталось прозвище: “Paille-au-nez”. Ero странная внешность, его еще более странный характер, особенно же его непоколебимая вера в своих соотечественников возбуждали и здесь едкие насмешки. Сейчас, правда, он относился к ним более хладнокровно, но зато, владея лучше французским языком, отвечал на них более находчиво и логично. Товарищи нарисовали на него карикатуру: с толстой дубиной в руках он спешит на помощь Паоли, между тем как учитель старается удержать его за косу.
Больше, чем когда-либо, несчастная участь его родины, которая принуждена была наконец склониться перед силою и принести в жертву свободу, вызывала у Наполеона вспышки страшного гнева, и нужно было влияние его друга, чтобы его успокоить. Один из учителей по какому-то случаю дал ему пророческую характеристику: “Корсиканец по происхождению и характеру, он пойдет далеко, если обстоятельства будут ему благоприятствовать”.
Несмотря на все это, Наполеону было по душе это училище, устроенное всецело на военный лад. Ему нравилась непрерывная и строгая дисциплина; физические упражнения укрепляли его здоровье. Часы преподавания следовали быстро один за другим. Ни минуты не тратилось понапрасну. Наказания назначались в зависимости от проступков: карцер, арест на хлеб и на воду и просто арест.
Мало-помалу Наполеон сблизился с некоторыми товарищами, но постоянно выделялся среди них своим серьезным видом и своим раздражительным корсиканским характером. Ответы его были всегда своеобразны, точны и метки. Когда архиепископ, монсеньор де Жюнье, у которого он причащался, выразил свое удивление, что имя “Наполеон” не значится в святцах, юный Бонапарт ответил находчиво, что в этом нет ничего удивительного, раз святых больше, чем дней в году! Едва, однако, сжился Наполеон с новыми условиями, как прискорбные известия с Корсики омрачили его пребывание в Париже. 15 ноября 1784 года его и без того многочисленная семья увеличилась еще одним отпрыском. Во время поездки Карло во Францию Летиция родила своего младшего сына Джироламо (Иеронима). Карло хотел раздобыть во Франции новые средства к существованию, отдать Жозефа в военное училище в Меце и, кстати, посоветоваться в Париже относительно своей болезни с доктором ла-Сондом. Морское путешествие ухудшило, однако, его состояние, и 24 февраля 1785 года он умер в Монпелье.
Скорбное известие, как громом, поразило Наполеона. Перед ним встал тотчас же грозный вопрос: чтό будет с семьей, лишившейся теперь своего главы? И, кроме того, его родина? Какого человека лишилась Корсика! “Отечество утратило с его смертью ревностного, просвещенного и бескорыстного гражданина!” – пишет он 23 марта дяде Люциано, который в августе 1785 года на семейном совете был избран опекуном детей Карло.
Скорбь сына по поводу этой утраты не проявляется, однако, в его письмах к матери и к дяде с тою силою, с какою он сам ее испытывал. В холодных, вежливых фразах соболезнования заметна редакция парижских учителей: каждая строчка, которую писали воспитанники своим родителям, родственникам или друзьям, прочитывалась ими и “исправлялась”. Они зорко следили за тем, чтобы воспитанники выражались изысканно, но по возможности более коротко, на военный лад, лишенный всякой сентиментальности. Тем не менее уже в этом письме юного Наполеона чувствуется тон морального авторитета, который с этого времени усвоил он для своей семьи. Луи в письме к Вальтеру Скотту пишет:
“Хотя Наполеон и не был старшим, но с ранней молодости он занял положение главы семьи и исполнял его обязанности”. Чтобы забыть свое горе и заботы, у юного Наполеона оставалась только работа. Ему шел теперь шестнадцатый год, и он мог получить должность младшего лейтенанта в артиллерийском полку. С жаром принялся он за подготовку к предстоявшему экзамену. Его единственным желанием было начать зарабатывать, чтобы иметь возможность поддерживать семью. Как в Бриенне, он целыми часами просиживал в своей комнате и не пускал к себе никого, чтобы не отвлекаться от занятий. Однажды он заперся даже на три дня, питаясь только самым необходимым, и впускал к себе только денщика для уборки. По математике, которую преподавал ему Людовик Монж, брат знаменитого Монжа, по истории и географии Наполеон был подготовлен хорошо; однако его знания по литературе и успехи по рисованию, фехтованию и верховой езде заставляли желать лучшего. Тем не менее его учителя признавали, что он незаурядный воспитанник. Преподаватель истории, де л'Эскиль, составил о нем вышеупомянутое суждение и впоследствии чрезвычайно гордился своим предвидением. Первый Консул принимал его затем часто в Мальмезоне и однажды якобы сказал ему. “Из всех ваших уроков самое глубокое впечатление произвел на меня тот, когда вы говорили о возвышении коннетабля Бурбона. Вы были, однако, не правы, говоря, что тягчайшее его преступление было в борьбе против короля. Он повинен лишь в том, что покорил Францию при помощи чужестранцев”.
Кроме л'Эскиля на понимание личности Наполеона претендует и преподаватель литературы Домерон: он утверждает, по крайней мере, что был приведен в изумление своеобразными достоинствами его сочинений. Он характеризует литературные упражнения юного Наполеона следующим выражением: “Они точно гранит, раскаленный вулканом”. Только один обманулся, по-видимому, в способностях Наполеона: преподаватель немецкого языка Бауэр. По его предмету Наполеон считался самым плохим учеником, так как обладал, как известно, очень незначительными способностями к языкам. Впоследствии во время своих походов в Германию он не произнес ни одного слова по-немецки, а на Святой Елене ему доставило бесконечное мучение выучить несколько слов по-английски. В один прекрасный день он не явился на урок Бауэра. На его вопрос, где Бонапарт, воспитанники отвечали, что у него сегодня репетиция по артиллерийским наукам. “Вот как, разве он вообще на что-нибудь способен?” – удивленно спросил немец. И когда молодые люди сообщили учителю, что Бонапарт лучший математик во всем училище, он заметил презрительно: “Да, я всегда был того мнения, что математика только для глупцов”.
Желающих поступить в артиллерию было немного в парижском военном училище. Воспитанники предпочитали большею частью значительно более аристократическую кавалерию, где им не приходилось так много работать, как в инженерных и артиллерийских войсках. Многие вообще не задавались целью посвятить себя военной службе, а учились здесь лишь для того, чтобы скорее добиться положения при дворе. Из пятидесяти восьми воспитанников, которых ожидало производство в офицеры, только восемь избрали артиллерию.