Страница:
«Мыть голову – не тру. Волосы должны быть длинными, черными и сальными – так ты выглядишь мрачно и ужасно». А вот этому правилу, судя по фотографиям, девочки следовали, прямо скажем, инстинктивно. Было, правда, подозрение, что к эстетике такая позиция не имела отношения, просто не возникло за пятнадцать лет жизни привычки мыть голову каждый день. Вот и ходят они, такие «мрачные и ужасные», что самим подчас страшно. Ладно, эти уже не ходят…
Так что это могло быть, в сухом остатке? Случайность случайностью, но к местным сумасшедшим, похоже, сунуться все равно придется. Кому пришла в голову мысль перейти от кошек к людям? Кстати, нельзя отметать возможность, что кто-то просто решил «замаскироваться» под этих самых сатанистов. От этой мысли у Панюшкина заболела голова. Если это так, то дело пахнет «висяком». Искать маньяка, который так заметает следы, – гиблое дело. То есть, не совсем гиблое, конечно, но нужно больше данных, а значит – надо, чтобы он еще кого-нибудь убил. Но, лучше бы он этого не делал.
«Пентограмма – это такая перевернутая звездочка в круге. Ее носят на шее. Что обозначает? Тебе этого знать не надо, просто запомни слово.
Пентограмму можно получить у наставника. Он получает их прямо от Сатаны и освящает кровью невинной девственницы. Или можешь купить ее в любом киоске, торгующем сувенирным барахлом. Пентограмма – твое самое главное оружие в борьбе с врагами. Береги ее. Еще ею можно открывать бутылки с пивом». В общем, правила сатинистов в альтернативном формате одновременно впечатляли, веселили и разочаровывали.
Хорошо. Хотя, ничего хорошего, конечно. Если это убийство окажется единичным, – а на это стоит надеяться, уповать и молить об этом провидение, – но получается, что кто-то целил именно в этих конкретных вполне безобидных разгильдяек, подобных которым в городе полным-полно. Вот кому и, спрашивается, чем могли досадить Катя и Валя до такой степени, что у человека, пусть даже ненормального, возникла мыль проткнуть девчачьи тела ножом 666 раз? Эти девочки, они ж, как в том анекдоте, «неуловимый Джо»! Кому они нужны-то? Но ведь оказались нужны. Даже очень, судя по тем издевательствам, которым подверглись уже мертвые их тела. Вырезать сердце… И что с ним потом сделать? Хорошенький «сувенир»!
В голове, как на зло, крутились те самые злосчастные, уже совершенно бесполезные правила. «Чтобы быть сатанистом-философом, нужно тоже прочитать много книг, только с другой полки, на которой будет бирка «философия». Здесь очень важно запомнить фамилии авторов – это не так трудно, потому что они все смешные, например – Платон или Штирнер». Может, даже толк какой-то есть от этих правил?.. А что, вполне возможно! Вот, прочитает их какая-нибудь пэтэушница и, глядишь, в библиотеку зайдет, поинтересуется, кто он есть, этот самый Платон или Штирнер. Впрочем, поможет ли ей это в жизни? Кто знает? Многие знания, как известно… Тут Панюшкин усилием воли остановил «поток сознания». Не в ту сторону потянуло. Читала Катя Штирнера или нет, но она мертва, лежит в холодильнике у судмедэкспертов со вскрытой грудной клеткой. Да и Валя – совершенно не важно, знала она, кто такой Платон или нет, находится там же, лишенная сердца… Надо в школу, наверное, сходить и в «путягу». Выяснить подробнее про их короткие непутевые жизни. Может, там окажется какая-нибудь зацепка?
Резким движением Панюшкин захлопнул крышку ноутбука. Школа так школа, пойдем в школу.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Так что это могло быть, в сухом остатке? Случайность случайностью, но к местным сумасшедшим, похоже, сунуться все равно придется. Кому пришла в голову мысль перейти от кошек к людям? Кстати, нельзя отметать возможность, что кто-то просто решил «замаскироваться» под этих самых сатанистов. От этой мысли у Панюшкина заболела голова. Если это так, то дело пахнет «висяком». Искать маньяка, который так заметает следы, – гиблое дело. То есть, не совсем гиблое, конечно, но нужно больше данных, а значит – надо, чтобы он еще кого-нибудь убил. Но, лучше бы он этого не делал.
«Пентограмма – это такая перевернутая звездочка в круге. Ее носят на шее. Что обозначает? Тебе этого знать не надо, просто запомни слово.
Пентограмму можно получить у наставника. Он получает их прямо от Сатаны и освящает кровью невинной девственницы. Или можешь купить ее в любом киоске, торгующем сувенирным барахлом. Пентограмма – твое самое главное оружие в борьбе с врагами. Береги ее. Еще ею можно открывать бутылки с пивом». В общем, правила сатинистов в альтернативном формате одновременно впечатляли, веселили и разочаровывали.
Хорошо. Хотя, ничего хорошего, конечно. Если это убийство окажется единичным, – а на это стоит надеяться, уповать и молить об этом провидение, – но получается, что кто-то целил именно в этих конкретных вполне безобидных разгильдяек, подобных которым в городе полным-полно. Вот кому и, спрашивается, чем могли досадить Катя и Валя до такой степени, что у человека, пусть даже ненормального, возникла мыль проткнуть девчачьи тела ножом 666 раз? Эти девочки, они ж, как в том анекдоте, «неуловимый Джо»! Кому они нужны-то? Но ведь оказались нужны. Даже очень, судя по тем издевательствам, которым подверглись уже мертвые их тела. Вырезать сердце… И что с ним потом сделать? Хорошенький «сувенир»!
В голове, как на зло, крутились те самые злосчастные, уже совершенно бесполезные правила. «Чтобы быть сатанистом-философом, нужно тоже прочитать много книг, только с другой полки, на которой будет бирка «философия». Здесь очень важно запомнить фамилии авторов – это не так трудно, потому что они все смешные, например – Платон или Штирнер». Может, даже толк какой-то есть от этих правил?.. А что, вполне возможно! Вот, прочитает их какая-нибудь пэтэушница и, глядишь, в библиотеку зайдет, поинтересуется, кто он есть, этот самый Платон или Штирнер. Впрочем, поможет ли ей это в жизни? Кто знает? Многие знания, как известно… Тут Панюшкин усилием воли остановил «поток сознания». Не в ту сторону потянуло. Читала Катя Штирнера или нет, но она мертва, лежит в холодильнике у судмедэкспертов со вскрытой грудной клеткой. Да и Валя – совершенно не важно, знала она, кто такой Платон или нет, находится там же, лишенная сердца… Надо в школу, наверное, сходить и в «путягу». Выяснить подробнее про их короткие непутевые жизни. Может, там окажется какая-нибудь зацепка?
Резким движением Панюшкин захлопнул крышку ноутбука. Школа так школа, пойдем в школу.
Глава 6
Итак, загадочный «Ф.Ф.» оказался Филиппом Феоктистовым, а точнее, Филиппом Андреевичем, вторым акционером «Атона» – так называлась компания Смородского. Смешное в этой ситуации виделось только Анне Федоровне, но с нее взятки гладки. В конце концов, стресс, расстроенные нервы, психика неустойчивая. Ей все смешно, и хорошо еще, что так. Многие в такой ситуации рыдают неустанно, а эта ходит, как под анестезией, и хихикать начинает там, где, вроде как, и повода никакого нет. Короче, Анна Федоровна, радостно заливаясь, рассказала, что слежка друг за другом у Олега с Филиппом давно стала своеобразным спортом. Они этим начали развлекаться с незапамятных времен, можно сказать, с самого начала их замысловатой совместной деятельности. И если бы кто-то из них решил убить партнера, то сделал бы это уже давно. А уж повод найти было бы несложно – перечислять, сколько раз за это время они пытались «нагреть» друг друга, пальцев на руках и ногах не хватит. И все же, никто никого не убил, мало того, они до сих пор были вместе. Такой вот альянс, замешанный черт разберет на чем. Хотя, были слухи, что в последнее время у Олега появились мысли разделить бизнес, но там вроде всем должно было по справедливости достаться. В конце концов, времена уже не те, чтобы так просто скинуть кого-нибудь «с поезда современности». Нет, не стал бы Филя Олега заказывать. Он же первый подозреваемый! Нет, первая, конечно, она, Анна Федоровна, а он-то второй, но место тоже почетное. А про раздел фирмы лучше в конторе спрашивать, они там подробнее все объяснят про планы и прожекты…
На словах о первом и втором подозреваемом Турецкий чуть не поперхнулся глотком кофе из второй чашки, заботливо принесенной Кирой. Вот как мы заговорили! Так-так! Но он решил подождать, не давить на женщину. Так или иначе, сама все расскажет. Тем более, если она так откровенно иронизирует по этому поводу, то и секретов тут особенных быть не должно. Все в свое время узнается. А сейчас пора в «контору».
До двери его проводила Кира.
– Вы на маму внимания не обращайте. Она всегда была со странностями, а сейчас – особенно. Она ерунду всякую говорит про «первую подозреваемую», и прочее… а Феоктистов противный. Он мне никогда не нравился. Наверняка там что-то нечисто!
– Спасибо, Кира! – Турецкий улыбнулся. Почему она кажется некрасивой, эта девочка? Ситуация, в общем, не такая плачевная. Два глаза, две руки, две ноги. Ничего экстремального. Одета, как и положено девочке ее круга и возраста. Впрочем, так да не так. Красивые дорогие шмотки не сидят. Она не старается быть красивой. И разве кто поверит, что ей это не нужно, в пятнадцать-то лет? Это какой-то внутренний протест. Откуда что берется? Ладно, вместо копания в подростковой психологии лучше продумать стратегию разговора с загадочным Феоктистовым. Что там за раздел у них намечался, и почему?
Внезапно заверещал мобильник. Послышалось смешное кряканье. Алька! Турецкий специально поставил на нее этот противный звонок. Зачем? Ясное дело, провокация, достойная школьника, который дергает за косичку соседку по парте. Что характерно, Алька на это не обижалась. Умница. По-своему, конечно. Понимает, что это очередное проявление неравнодушия. Ну, уж кто как умеет… Не стреляйте в пианиста, ему уже за пятьдесят!
– Александр Борисович, как устроились?.. Все сложно, говорите? А у нас просто и не бывает! Помощь не нужна?
– Нет, Алечка, тут уже нашлись умельцы варить отличный кофе.
– Фу, какой вы! Я про помощь спрашиваю, может, вам плечо подставить нужно, хрупкое мое, женское!
– Пока не нужно, но если есть что обсудить, позвони вечером в гостиницу. Роуминг, все-таки.
Выйдя с тихой, застроенной особняками улицы на оживленный по местным меркам проспект, Турецкий взмахнул рукой и остановил очередной шедевр отечественного автопрома, промышляющий частным извозом. Продиктовал адрес, который ему дала Анна Федоровна. Он совершенно не представлял, где это находится и как туда ехать, но был совершенно уверен, что это недалеко. По московским масштабам. Поэтому его вдвойне удивила цена. Впрочем, это нормально. В Москве тоже только ленивый не воспользуется растерянностью приезжего. Бог с ним, рыбинским частником, который, видимо, решил заработать на московском пассажире свою дневную норму.
Перед уходом Турецкий попросил показать какие-нибудь фотографии Феоктистова. Казалось бы, зачем? И так ведь увидит его максимум через полчаса. И все-таки, хотелось настроиться. Понять «масштаб бедствия». Кира притащила несколько больших кожаных альбомов. Одинаковых. Сказала, что не проблема, в принципе, но надо поискать. Удивило, что они подходят к этому делу так масштабно. Печатают фотографии, до чего после появления цифры далеко не у каждого руки доходят. Во всем порядок. Ну, почти во всем…
Вразнобой попадались снимки с многолюдных корпоративов, посиделок вокруг мангала, были даже картинки совместного отдыха, чья-то свадьба, дни рождения, «конторские» будни последних лет. Пузатые бульдоги в дорогих костюмах были даже чуть-чуть похожи. Можно было подумать, что родственники. Наконец, одна черно-белая фотография. На ней несколько молодых парней – узнать среди них Феоктистова и Смородского непросто. Слишком фокус размытый, да и давнишняя фотография. Этим парням лет 25. Не больше.
– Вот Олег, второй справа, – прокомментировала Анна Федоровна. – Год, наверное, восемьдесят второй. Мы уже женаты. А с Филиппом они познакомились еще раньше. В институте. В общем, они все это вместе сделали, и еще раз говорю, если они лет десять назад друг друга не перестреляли, то уж сейчас это точно было бы лишено смысла.
– Так я верю. Но поговорить-то все равно не лишнее.
Все-таки Анна Федоровна – странная женщина. Ведет себя так, как будто не она является наследницей половины компании, которую сейчас собираются делить. Как будто ее все это не касается. Самое смешное, что она до сих пор не высказала никаких предположений или версий, за что все-таки могли порешить ее мужа. Не может такого быть, чтобы она действительно ничего по этому поводу не думала… Не верится как-то. Да, запутано тут все, запутано…
Машина затормозила у небольшого, но эффектного бизнес-центра, архитектура которого вполне вписалась бы в деловой квартал любого крупного города. Бизнес центр, кстати, полностью принадлежал «Атону». Это еще Алька в Москве выяснила. Вообще, про «Атон» Турецкий знал уже довольно много. Он вышел из машины и вошел в прохладный кондиционированный холл.
На словах о первом и втором подозреваемом Турецкий чуть не поперхнулся глотком кофе из второй чашки, заботливо принесенной Кирой. Вот как мы заговорили! Так-так! Но он решил подождать, не давить на женщину. Так или иначе, сама все расскажет. Тем более, если она так откровенно иронизирует по этому поводу, то и секретов тут особенных быть не должно. Все в свое время узнается. А сейчас пора в «контору».
До двери его проводила Кира.
– Вы на маму внимания не обращайте. Она всегда была со странностями, а сейчас – особенно. Она ерунду всякую говорит про «первую подозреваемую», и прочее… а Феоктистов противный. Он мне никогда не нравился. Наверняка там что-то нечисто!
– Спасибо, Кира! – Турецкий улыбнулся. Почему она кажется некрасивой, эта девочка? Ситуация, в общем, не такая плачевная. Два глаза, две руки, две ноги. Ничего экстремального. Одета, как и положено девочке ее круга и возраста. Впрочем, так да не так. Красивые дорогие шмотки не сидят. Она не старается быть красивой. И разве кто поверит, что ей это не нужно, в пятнадцать-то лет? Это какой-то внутренний протест. Откуда что берется? Ладно, вместо копания в подростковой психологии лучше продумать стратегию разговора с загадочным Феоктистовым. Что там за раздел у них намечался, и почему?
Внезапно заверещал мобильник. Послышалось смешное кряканье. Алька! Турецкий специально поставил на нее этот противный звонок. Зачем? Ясное дело, провокация, достойная школьника, который дергает за косичку соседку по парте. Что характерно, Алька на это не обижалась. Умница. По-своему, конечно. Понимает, что это очередное проявление неравнодушия. Ну, уж кто как умеет… Не стреляйте в пианиста, ему уже за пятьдесят!
– Александр Борисович, как устроились?.. Все сложно, говорите? А у нас просто и не бывает! Помощь не нужна?
– Нет, Алечка, тут уже нашлись умельцы варить отличный кофе.
– Фу, какой вы! Я про помощь спрашиваю, может, вам плечо подставить нужно, хрупкое мое, женское!
– Пока не нужно, но если есть что обсудить, позвони вечером в гостиницу. Роуминг, все-таки.
Выйдя с тихой, застроенной особняками улицы на оживленный по местным меркам проспект, Турецкий взмахнул рукой и остановил очередной шедевр отечественного автопрома, промышляющий частным извозом. Продиктовал адрес, который ему дала Анна Федоровна. Он совершенно не представлял, где это находится и как туда ехать, но был совершенно уверен, что это недалеко. По московским масштабам. Поэтому его вдвойне удивила цена. Впрочем, это нормально. В Москве тоже только ленивый не воспользуется растерянностью приезжего. Бог с ним, рыбинским частником, который, видимо, решил заработать на московском пассажире свою дневную норму.
Перед уходом Турецкий попросил показать какие-нибудь фотографии Феоктистова. Казалось бы, зачем? И так ведь увидит его максимум через полчаса. И все-таки, хотелось настроиться. Понять «масштаб бедствия». Кира притащила несколько больших кожаных альбомов. Одинаковых. Сказала, что не проблема, в принципе, но надо поискать. Удивило, что они подходят к этому делу так масштабно. Печатают фотографии, до чего после появления цифры далеко не у каждого руки доходят. Во всем порядок. Ну, почти во всем…
Вразнобой попадались снимки с многолюдных корпоративов, посиделок вокруг мангала, были даже картинки совместного отдыха, чья-то свадьба, дни рождения, «конторские» будни последних лет. Пузатые бульдоги в дорогих костюмах были даже чуть-чуть похожи. Можно было подумать, что родственники. Наконец, одна черно-белая фотография. На ней несколько молодых парней – узнать среди них Феоктистова и Смородского непросто. Слишком фокус размытый, да и давнишняя фотография. Этим парням лет 25. Не больше.
– Вот Олег, второй справа, – прокомментировала Анна Федоровна. – Год, наверное, восемьдесят второй. Мы уже женаты. А с Филиппом они познакомились еще раньше. В институте. В общем, они все это вместе сделали, и еще раз говорю, если они лет десять назад друг друга не перестреляли, то уж сейчас это точно было бы лишено смысла.
– Так я верю. Но поговорить-то все равно не лишнее.
Все-таки Анна Федоровна – странная женщина. Ведет себя так, как будто не она является наследницей половины компании, которую сейчас собираются делить. Как будто ее все это не касается. Самое смешное, что она до сих пор не высказала никаких предположений или версий, за что все-таки могли порешить ее мужа. Не может такого быть, чтобы она действительно ничего по этому поводу не думала… Не верится как-то. Да, запутано тут все, запутано…
Машина затормозила у небольшого, но эффектного бизнес-центра, архитектура которого вполне вписалась бы в деловой квартал любого крупного города. Бизнес центр, кстати, полностью принадлежал «Атону». Это еще Алька в Москве выяснила. Вообще, про «Атон» Турецкий знал уже довольно много. Он вышел из машины и вошел в прохладный кондиционированный холл.
Глава 7
Школа была, кстати, не такая обшарпанная, как можно было предположить. Все признаки недавно сделанного ремонта налицо. Стеклопакеты стоят. «Наверное, к последним выборам в порядок привели», – подумал Панюшкин, идя по коридору, покрытому неизменным для постсоветской школы клетчатым линолеумом. Ремонт ремонтом, а красно-синяя клеточка – это навсегда. Свеженькое благообразие, конечно, радовало глаз и настраивало на оптимистический лад, но, по сути, дела не меняло. Как шли из этой школы процентов восемьдесят в ПТУ, так и идут. Собственно, в самом ПТУ ничего плохого нет, ни в коем случае, никакого социального детерминизма. Так в чем тогда проблема? «В убожестве внутреннем, которое ремонтом не исправишь», – решил Панюшкин и сам испугался своего неожиданного пафоса. Детишки, конечно, все как на подбор… Интересно, когда они такими становятся? В колясках, вроде, все симпатичные, а в этом возрасте потолок уже угадывается безошибочно… С вот такой, далекой от идеала человеколюбия и терпимости, мыслью Панюшкин постучался в дверь кабинета математики на третьем этаже.
Логарифмы… да, логарифмы – вот что пыталась втиснуть в немытые из «сатанистских» принципов головы 9 «В» бодрая тетка средних лет. Где они, строгие, преисполненные благородства учительницы из старых советских фильмов? С кичками… Да и усталые, замученные жизнью, но до тошноты принципиальные «училки» из собственного панюшкинского детства середины восьмидесятых тоже куда-то делись. Эта женщина явно справлялась с вверенной ей оравой на «ура», без лишней рефлексии.
– Катя. Катя Горохова. Ужасно это все, конечно. Кто бы мог подумать… Вы думаете, это серийный маньяк, да? Неизвестно пока, говорите? А кто ж еще-то? Кому ж они могли понадобиться, дурочки, пусть земля им будет пухом?
Панюшкин с самого начала понял, что ловить здесь будет нечего. «Классная» – тетка простая, здравая. Зря «накручивать» не будет, но и наблюдательностью особой не отличается. Они у нее все классифицированы, сидят себе по своим полочкам в зависимости от поведения и успеваемости. Приглядываться к каждому – никаких нервов и сил не хватит. Да это и понятно. Как иначе?
– Да ничего такого особенного они не делали, ни она, ни подружка ее, Валька. Я ее тоже помню, она на год старше, в нашей же школе училась. Они, знаете, были как все. И не смотрите на меня так. Я все понимаю, и не от плиты в школу пришла. И тоже хочу видеть в каждом ребенке личность, и прочее, и прочее, как оно там нынче в методичках говорится, но если она, эта самая личность, годам к десяти, в среднем, пропадает бесследно от всей этой жизни, то что же я здесь могу поделать? Вы загляните в класс, что вы там увидите? Ну-ну! Понимаете меня, да? Именно, как все. И произойти это могло с совершенно любой девчонкой из этой школы, из этого класса, вон, с Веркой, например, Илюхиной, не приведи Господь, конечно! – Женщина устало вздохнула. – Это просто зло. Оно не выбирает, – добавила она почти шепотом.
Панюшкин вздрогнул. Наваждение быстро прошло, учительница вернулась к «социалочке». Ему пришлось выслушать еще какое-то количество неожиданных в своей откровенности и «неполиткорректности» рассуждений на тему «бытие определяет сознание». В общем, тетка забавная, вот только не вытащить из нее ничего.
– Лучшая подруга, спрашиваете? Так лучшая подруга – это Валька, с которой они вместе и… А в классе они все понемногу между собой общаются. Общность интересов, знаете, объединяет. Вы поспрашивайте у девчонок, может, удастся что-то выяснить.
Учительница вошла в класс.
– Так, мы сейчас прервемся ненадолго. Тут пришел следователь, по поводу Кати Гороховой. Ну, вы все знаете. Поговорить хочет. Кто что про нее знает, с кем, куда ходила, с кем дружила, ну, и так далее. Вы после урока к нему подойдите, ясно?!
Все заученно кивнули, но лица вдруг стали кислые, закрытые, в глазах будто опустились шторки. Кто-то отвернулся, кто-то уставился в тетрадку. Вот и все.
В ожидании перемены Панюшкин еще какое-то время простоял по дверью класса, слушая «прямой репортаж» о борьбе подростковых умов с алгеброй. Потом прозвенел звонок. Ему стало немного не по себе от этого резкого дребезжащего звука, который наверняка стал спасением для какого-нибудь двоечника, в ужасе ожидавшего вызова к доске. В рекреацию резко хлынул поток. Все куда-то понеслись. Мимо него. Хоть бы кто-то притормозил.
– Девочка, подожди! – он попытался остановить тощенькую «ведьмочку» с длинными иссиня-черными космами, но она сделала вид, что не слышит.
Куда они все бегут? В столовую, наверное, а может, курить. Кстати!
– Валентина Николаевна, простите, еще один вопрос! А где они здесь курят?
– Где курят? Да в туалете!
Панюшкин напрягся. Ясное дело – девочки курят в женском. Это не самая подходящая ситуация, чтобы поговорить с подростками в неформальной обстановке.
– Нет, ну, сейчас, в мае месяце, они за школой собираются. Слева от входа.
Действительно, за углом стола группа подростков. Несколько парней и три девочки. Две из них были из Катиного класса. Панюшкин оказался прав. Спрятавшиеся в убежище между кустами акации и школьной стенкой, они были более расположены к разговору, чем вблизи кабинета, под надзором «классной». Как и следовало ожидать, парни больше отмалчивались, только плевали в траву в промежутках между затяжками. «Активничала» полная девочка с розовой челкой:
– Да, вот как все вышло, а ведь все хорошо у нее было в последнее время. Хорошо в том смысле, что парень новый появился – это всегда хорошо. – Короткий хриплый смешок. – Старше? Нет, не старше. Мы со взрослыми не гуляем. – Еще смешок. – Ну, может, бывает у кого, но у Катьки нет. Да, я того парня видела, это не «гон», ты чего говоришь? – Толстушка отмахнулась от «ведьмочки», ловко пускавшей колечки дыма. – Я видела его, он за ней после уроков заходил. Красивый, да, не то, что некоторые. – После этих слов угрюмый парень с уже явно просматривающимися усами хмыкнул и в который раз сплюнул. – Да, такой… Как сказать, не знаю, как сказать! – В голосе прозвучало раздражение на себя саму. – В общем, не такой, как наши. Да, он не в этой школе учится. В какой, не знаю. Катька говорила, на улице познакомились. Типа, романтично все у них было. Смешно, конечно, но, кто его знает, может, так и оно было, а?.. Не, ничего она больше не рассказывала, просто не успела. У них же недавно закрутилось. Да, жалко получилось, она радостная такая ходила, правда… очень жалко, очень. Очень… Да…
Логарифмы… да, логарифмы – вот что пыталась втиснуть в немытые из «сатанистских» принципов головы 9 «В» бодрая тетка средних лет. Где они, строгие, преисполненные благородства учительницы из старых советских фильмов? С кичками… Да и усталые, замученные жизнью, но до тошноты принципиальные «училки» из собственного панюшкинского детства середины восьмидесятых тоже куда-то делись. Эта женщина явно справлялась с вверенной ей оравой на «ура», без лишней рефлексии.
– Катя. Катя Горохова. Ужасно это все, конечно. Кто бы мог подумать… Вы думаете, это серийный маньяк, да? Неизвестно пока, говорите? А кто ж еще-то? Кому ж они могли понадобиться, дурочки, пусть земля им будет пухом?
Панюшкин с самого начала понял, что ловить здесь будет нечего. «Классная» – тетка простая, здравая. Зря «накручивать» не будет, но и наблюдательностью особой не отличается. Они у нее все классифицированы, сидят себе по своим полочкам в зависимости от поведения и успеваемости. Приглядываться к каждому – никаких нервов и сил не хватит. Да это и понятно. Как иначе?
– Да ничего такого особенного они не делали, ни она, ни подружка ее, Валька. Я ее тоже помню, она на год старше, в нашей же школе училась. Они, знаете, были как все. И не смотрите на меня так. Я все понимаю, и не от плиты в школу пришла. И тоже хочу видеть в каждом ребенке личность, и прочее, и прочее, как оно там нынче в методичках говорится, но если она, эта самая личность, годам к десяти, в среднем, пропадает бесследно от всей этой жизни, то что же я здесь могу поделать? Вы загляните в класс, что вы там увидите? Ну-ну! Понимаете меня, да? Именно, как все. И произойти это могло с совершенно любой девчонкой из этой школы, из этого класса, вон, с Веркой, например, Илюхиной, не приведи Господь, конечно! – Женщина устало вздохнула. – Это просто зло. Оно не выбирает, – добавила она почти шепотом.
Панюшкин вздрогнул. Наваждение быстро прошло, учительница вернулась к «социалочке». Ему пришлось выслушать еще какое-то количество неожиданных в своей откровенности и «неполиткорректности» рассуждений на тему «бытие определяет сознание». В общем, тетка забавная, вот только не вытащить из нее ничего.
– Лучшая подруга, спрашиваете? Так лучшая подруга – это Валька, с которой они вместе и… А в классе они все понемногу между собой общаются. Общность интересов, знаете, объединяет. Вы поспрашивайте у девчонок, может, удастся что-то выяснить.
Учительница вошла в класс.
– Так, мы сейчас прервемся ненадолго. Тут пришел следователь, по поводу Кати Гороховой. Ну, вы все знаете. Поговорить хочет. Кто что про нее знает, с кем, куда ходила, с кем дружила, ну, и так далее. Вы после урока к нему подойдите, ясно?!
Все заученно кивнули, но лица вдруг стали кислые, закрытые, в глазах будто опустились шторки. Кто-то отвернулся, кто-то уставился в тетрадку. Вот и все.
В ожидании перемены Панюшкин еще какое-то время простоял по дверью класса, слушая «прямой репортаж» о борьбе подростковых умов с алгеброй. Потом прозвенел звонок. Ему стало немного не по себе от этого резкого дребезжащего звука, который наверняка стал спасением для какого-нибудь двоечника, в ужасе ожидавшего вызова к доске. В рекреацию резко хлынул поток. Все куда-то понеслись. Мимо него. Хоть бы кто-то притормозил.
– Девочка, подожди! – он попытался остановить тощенькую «ведьмочку» с длинными иссиня-черными космами, но она сделала вид, что не слышит.
Куда они все бегут? В столовую, наверное, а может, курить. Кстати!
– Валентина Николаевна, простите, еще один вопрос! А где они здесь курят?
– Где курят? Да в туалете!
Панюшкин напрягся. Ясное дело – девочки курят в женском. Это не самая подходящая ситуация, чтобы поговорить с подростками в неформальной обстановке.
– Нет, ну, сейчас, в мае месяце, они за школой собираются. Слева от входа.
Действительно, за углом стола группа подростков. Несколько парней и три девочки. Две из них были из Катиного класса. Панюшкин оказался прав. Спрятавшиеся в убежище между кустами акации и школьной стенкой, они были более расположены к разговору, чем вблизи кабинета, под надзором «классной». Как и следовало ожидать, парни больше отмалчивались, только плевали в траву в промежутках между затяжками. «Активничала» полная девочка с розовой челкой:
– Да, вот как все вышло, а ведь все хорошо у нее было в последнее время. Хорошо в том смысле, что парень новый появился – это всегда хорошо. – Короткий хриплый смешок. – Старше? Нет, не старше. Мы со взрослыми не гуляем. – Еще смешок. – Ну, может, бывает у кого, но у Катьки нет. Да, я того парня видела, это не «гон», ты чего говоришь? – Толстушка отмахнулась от «ведьмочки», ловко пускавшей колечки дыма. – Я видела его, он за ней после уроков заходил. Красивый, да, не то, что некоторые. – После этих слов угрюмый парень с уже явно просматривающимися усами хмыкнул и в который раз сплюнул. – Да, такой… Как сказать, не знаю, как сказать! – В голосе прозвучало раздражение на себя саму. – В общем, не такой, как наши. Да, он не в этой школе учится. В какой, не знаю. Катька говорила, на улице познакомились. Типа, романтично все у них было. Смешно, конечно, но, кто его знает, может, так и оно было, а?.. Не, ничего она больше не рассказывала, просто не успела. У них же недавно закрутилось. Да, жалко получилось, она радостная такая ходила, правда… очень жалко, очень. Очень… Да…
Глава 8
Человек, который держит в своем рабочем кабинете – заметьте, не в приемной для посетителей и не в предбаннике для секретарши, а прямо рядом с рабочим столом, – двухсотлитровый аквариум со скаляриями и акарами, – это уже интересно. Причем, тут надо понимать, что морской аквариум с затейливыми разноцветными тварями является, разумеется, в том числе имиджевым аксессуаром. А вот такая пресноводная лохань с созданиями, которые, как среднерусский пейзаж или девушка в очках, радуют глаз далеко не каждого зрителя, – это уже просто от любви к рыбкам. И все тут. Филипп Андреевич Феоктистов рыбок действительно любил.
– А как отличаете, где мальчики, а где девочки? – Турецкий, пользуясь незамысловатой стратегией, пытался изобразить интерес к очевидному предмету страсти собеседника.
– Со скаляриями, если честно, никак не понимаю, а с акарами все довольно просто. У самцов более яркий окрас. Такое часто встречается в природе.
– Да, в дикой, пожалуй. А вот среди людей скорее наоборот. – Турецкий сам не понял, чего это его понесло вдруг на малооригинальные обобщения, но надо же было как-то начать разговор с этим типом. Нельзя же было прямо спросить: «Филипп Андреевич, у вас нет идей, кто мог «заказать» вашего компаньона? А не вы ли это, часом, сделали?» Тем более, что с каждой минутой, проведенной в кабине Феоктистова, Турецкий все больше убеждался в правоте смешливой Анны Федоровны. Не он, не он… Шестое чувство. А может, девятое. Конечно, никогда нельзя быть до конца уверенным, но если сама вдова некой иррациональностью поведения и явными проявлениями неустойчивой психики мозгла возбудить подозрения… В чем? Да в чем угодно, честно, говоря… То уж Филипп Андреевич? Нет. Зачем ему это надо? Уже незачем. На лице – все признаки неполадок с печенью. Глаза грустные. Пресноводных рыбок любит. У него, может, и любовницы-то нет. А на остальное денег хватает. С лихвой.
– А у кого до Олега руки дотянулись, я понятия не имею. Вы ведь по этому поводу пришли, да? Так вот, даже предположений никаких сделать не могу. Вы можете меня лично проверить с головы до ног, от прокуренных легких до «посаженных» почек, но ничего найдете. Поверьте, эту версию милиция уже отработала. Про раздел вы знаете, да? Там все прозрачно. Могу вам все документы предоставить. Тут никаких секретов нет. Я хочу продать свою долю москвичам. Ритэйл – это я говорю про два наших торговых центра на окраинах – требует усилий. Этим нужно заниматься. Даже здесь среда уже становится конкурентной…
Вот сейчас станет ясно, какой путь прошел выпускник строительного института, превратившись из перестроечного искателя приключений в преуспевающего бизнесмена. Он ведь реально в этом разбираться начал, наверняка до бизнес-школы какой-нибудь, стокгольмской например, «доехал» на досуге. Отчего не повышать квалификацию, когда уже не торчат из-за каждого угла стволы! Вот такие преимущества спокойной жизни.
– У меня рак печени. Единственное, чего я хочу, покоя и возможности еще подраться за годик-другой вот тут, с рыбками… – Феоктистов хохотнул. – А здесь одна московская сеть давно хотела открыть свои супермаркеты. Мы с Олегом поначалу сопротивлялись. То есть, ясно было, что против корпораций нам не выстоять. Это хуже, чем бандиты. Да… Просто хотелось продаваться не за копейки, а эти две наши точки, они действительно самые лучшие в городе. Хотелось получить максимально. Подождали бы, конечно, еще немного, но тут у меня этот диагноз подтвердился. Мне некогда ждать. Хочу отойти от дел и лечиться, разумеется, пока возможно. Вот так. Так что, нам уже нечего было делить. А эти скалярии, между прочим, у меня тут размножаться начали… Вдруг! Три года плавали, и в некий момент ни с того ни сего икру метать начали…
Турецкий вздохнул. Слишком все гладко. Можно, наверное, «пробить» этих москвичей. Надо дать Альке задание выяснить, кто у них там регионами занимается и с какой степенью профессионального фанатизма, но маловероятно, маловероятно… Будем честны – это цивилизованный, прозрачный бизнес, да и справиться со Смородским, если даже он и вставлял какие-то палки в колеса, можно было массой других способов. Имея фантазию, это не сложно. Нет мотива, мотива нет!
– А вообще, вы не там ищете, мне кажется. Я не лезу не в свое дело. Просто считаю нужным поделиться некими странными соображениями. Пожалуй, мне они самому кажется странными. Но, с тех пор как я узнал про этот проклятущий рак печени, почему-то считаю себя вправе нагружать ближних своими погружениями в метафизику… Вам это, конечно, мало интересно…
– Отчего же! Очень интересно. Раз уж фактов нет, нужно ко всему приглядываться: к «полуфактам», намекам, ощущениям, предчувствиям… Куда без этого? – На самом деле, Турецкому уже порядком надоела эта история, полная одних предчувствий, в которой факты блистали отсутствием, а смертельно больные философы поневоле и женщины «за гранью нервного срыва» вылезали, как кролики из шляпы фокусника. Но, видать, придется заняться вышиванием замыслов витиеватых узоров на этом тонком полотне. Так, если через два дня не найдется никаких зацепок, придется просто сказать Смородской, что ее мужа убили инопланетяне, а это уже по другой части. Тут ни угрозыск, ни детективное агентство не помогут. Это уже «секретные материалы» какие-то… Можно сразу, недолго думая, оправить ее к какой-нибудь бабке-ведунье и расслабиться, наконец…
– Анечка хочет знать, кто его убил? Зачем ей это надо, ума не приложу! – Феоктистов откинулся в кресле, приготовившись разглагольствовать долго и с удовольствием. Ладно, это надо просто вытерпеть. Ну, насколько его может хватить? – Это ж ничего не изменит. Рациональной причины тут быть не может. Она нарвется только на то, что узнает о нем еще какую-нибудь гадость, себе же во вред. Я вам сейчас скажу такую вещь, только не думайте, что я с ума сошел… – На этих словах Турецкий обреченно вздохнул, а что делать, придется, видать, открывать в агентстве должность штатного психиатра, для таких вот случаев. – Ну, в общем, как бы бредово это ни звучало, но мне кажется, что в последнее время Олег просто притягивал к себе зло. Он в нем купался.
Феоктистов замолчал, то ли в ожидании реакции, то ли собираясь с мыслями. Приплыли. Если такие серьезные ребята, – а рак печени тут оправданием служить не может, – пускаются в «гнилую» метафизику и засоряют себе и окружающим мозги рассуждениями о добре и зле, то ситуация тут действительно запущенная.
– Это не работа для детектива. Дедукция с индукцией вам тут не помогут. Здесь нужно заглянуть в другую дверь, уж извините за неловкую метафору.
После «метафоры» Турецкий сдался. Феоктистов продолжил в том же духе. Он говорил долго, очень долго. И может быть, в его словах было рациональное зерно…
– А как отличаете, где мальчики, а где девочки? – Турецкий, пользуясь незамысловатой стратегией, пытался изобразить интерес к очевидному предмету страсти собеседника.
– Со скаляриями, если честно, никак не понимаю, а с акарами все довольно просто. У самцов более яркий окрас. Такое часто встречается в природе.
– Да, в дикой, пожалуй. А вот среди людей скорее наоборот. – Турецкий сам не понял, чего это его понесло вдруг на малооригинальные обобщения, но надо же было как-то начать разговор с этим типом. Нельзя же было прямо спросить: «Филипп Андреевич, у вас нет идей, кто мог «заказать» вашего компаньона? А не вы ли это, часом, сделали?» Тем более, что с каждой минутой, проведенной в кабине Феоктистова, Турецкий все больше убеждался в правоте смешливой Анны Федоровны. Не он, не он… Шестое чувство. А может, девятое. Конечно, никогда нельзя быть до конца уверенным, но если сама вдова некой иррациональностью поведения и явными проявлениями неустойчивой психики мозгла возбудить подозрения… В чем? Да в чем угодно, честно, говоря… То уж Филипп Андреевич? Нет. Зачем ему это надо? Уже незачем. На лице – все признаки неполадок с печенью. Глаза грустные. Пресноводных рыбок любит. У него, может, и любовницы-то нет. А на остальное денег хватает. С лихвой.
– А у кого до Олега руки дотянулись, я понятия не имею. Вы ведь по этому поводу пришли, да? Так вот, даже предположений никаких сделать не могу. Вы можете меня лично проверить с головы до ног, от прокуренных легких до «посаженных» почек, но ничего найдете. Поверьте, эту версию милиция уже отработала. Про раздел вы знаете, да? Там все прозрачно. Могу вам все документы предоставить. Тут никаких секретов нет. Я хочу продать свою долю москвичам. Ритэйл – это я говорю про два наших торговых центра на окраинах – требует усилий. Этим нужно заниматься. Даже здесь среда уже становится конкурентной…
Вот сейчас станет ясно, какой путь прошел выпускник строительного института, превратившись из перестроечного искателя приключений в преуспевающего бизнесмена. Он ведь реально в этом разбираться начал, наверняка до бизнес-школы какой-нибудь, стокгольмской например, «доехал» на досуге. Отчего не повышать квалификацию, когда уже не торчат из-за каждого угла стволы! Вот такие преимущества спокойной жизни.
– У меня рак печени. Единственное, чего я хочу, покоя и возможности еще подраться за годик-другой вот тут, с рыбками… – Феоктистов хохотнул. – А здесь одна московская сеть давно хотела открыть свои супермаркеты. Мы с Олегом поначалу сопротивлялись. То есть, ясно было, что против корпораций нам не выстоять. Это хуже, чем бандиты. Да… Просто хотелось продаваться не за копейки, а эти две наши точки, они действительно самые лучшие в городе. Хотелось получить максимально. Подождали бы, конечно, еще немного, но тут у меня этот диагноз подтвердился. Мне некогда ждать. Хочу отойти от дел и лечиться, разумеется, пока возможно. Вот так. Так что, нам уже нечего было делить. А эти скалярии, между прочим, у меня тут размножаться начали… Вдруг! Три года плавали, и в некий момент ни с того ни сего икру метать начали…
Турецкий вздохнул. Слишком все гладко. Можно, наверное, «пробить» этих москвичей. Надо дать Альке задание выяснить, кто у них там регионами занимается и с какой степенью профессионального фанатизма, но маловероятно, маловероятно… Будем честны – это цивилизованный, прозрачный бизнес, да и справиться со Смородским, если даже он и вставлял какие-то палки в колеса, можно было массой других способов. Имея фантазию, это не сложно. Нет мотива, мотива нет!
– А вообще, вы не там ищете, мне кажется. Я не лезу не в свое дело. Просто считаю нужным поделиться некими странными соображениями. Пожалуй, мне они самому кажется странными. Но, с тех пор как я узнал про этот проклятущий рак печени, почему-то считаю себя вправе нагружать ближних своими погружениями в метафизику… Вам это, конечно, мало интересно…
– Отчего же! Очень интересно. Раз уж фактов нет, нужно ко всему приглядываться: к «полуфактам», намекам, ощущениям, предчувствиям… Куда без этого? – На самом деле, Турецкому уже порядком надоела эта история, полная одних предчувствий, в которой факты блистали отсутствием, а смертельно больные философы поневоле и женщины «за гранью нервного срыва» вылезали, как кролики из шляпы фокусника. Но, видать, придется заняться вышиванием замыслов витиеватых узоров на этом тонком полотне. Так, если через два дня не найдется никаких зацепок, придется просто сказать Смородской, что ее мужа убили инопланетяне, а это уже по другой части. Тут ни угрозыск, ни детективное агентство не помогут. Это уже «секретные материалы» какие-то… Можно сразу, недолго думая, оправить ее к какой-нибудь бабке-ведунье и расслабиться, наконец…
– Анечка хочет знать, кто его убил? Зачем ей это надо, ума не приложу! – Феоктистов откинулся в кресле, приготовившись разглагольствовать долго и с удовольствием. Ладно, это надо просто вытерпеть. Ну, насколько его может хватить? – Это ж ничего не изменит. Рациональной причины тут быть не может. Она нарвется только на то, что узнает о нем еще какую-нибудь гадость, себе же во вред. Я вам сейчас скажу такую вещь, только не думайте, что я с ума сошел… – На этих словах Турецкий обреченно вздохнул, а что делать, придется, видать, открывать в агентстве должность штатного психиатра, для таких вот случаев. – Ну, в общем, как бы бредово это ни звучало, но мне кажется, что в последнее время Олег просто притягивал к себе зло. Он в нем купался.
Феоктистов замолчал, то ли в ожидании реакции, то ли собираясь с мыслями. Приплыли. Если такие серьезные ребята, – а рак печени тут оправданием служить не может, – пускаются в «гнилую» метафизику и засоряют себе и окружающим мозги рассуждениями о добре и зле, то ситуация тут действительно запущенная.
– Это не работа для детектива. Дедукция с индукцией вам тут не помогут. Здесь нужно заглянуть в другую дверь, уж извините за неловкую метафору.
После «метафоры» Турецкий сдался. Феоктистов продолжил в том же духе. Он говорил долго, очень долго. И может быть, в его словах было рациональное зерно…
Глава 9
Полковник Подгурский злился. И даже не на кого-то конкретно, а на ситуацию в принципе. Сережа Панюшкин сам на себя не похож: третий день ни одной зацепки. Обычно он не то чтобы на ходу подметки рвет, но, в общем, работает довольно стабильно. А тут ерунда какая-то… А ведь дело серьезное, это вам не «расчлененка» по пьяни. Если это действительно серийный убийца, то скоро будут следующие, и вот тогда им всем тут мало не покажется.
– Панюшкин, ты хоть понимаешь, что тут начнется? – Подгурский уже не кричал, запал весь вышел. Да и к чему кричать-то? Криком тут не поможешь.
– А как же?! Понимаю, конечно, пойдет по всей округе «инфа» про серийного маньяка, журналисты добавят подробностей, насколько фантазии хватит…
– А вот это ты точно подметил. – На стол с шумом опустилась газета, имевшая в городе репутацию желтейшей из желтых. – Уже началось. Ты только почитай!
Панюшкин взглянул на страницу и увидел огромный заголовок «Жертвы маньяка-сатаниста. Кто следующий?». Материал был на целый разворот. Места не пожалели. Это понятно – не каждый день в городе появляются два трупа с вырезанными сердцами. Ситуация была описана в «кровавых» подробностях. Откуда они, правда, взялись, непонятно. В официальном пресс-релизе отчет был, прямо скажем, скупой и канцелярский, не располагающий к такому полету фантазии. Неужели информацию сливает кто-то из судмедэкспертизы? Хорошо еще, что фотографий трупов нет. На развороте островками среди убористого текста виднелись снимки того самого оврага с кустиками, где нашли девчонок. Их лица, вырезанные из общих школьных фотографий. И, собственно, все. Ну, и текст, разумеется, с умелым нагнетанием «макабра» – так, чтобы местным домохозяйкам жизнь медом не казалась.
– Панюшкин, ты хоть понимаешь, что тут начнется? – Подгурский уже не кричал, запал весь вышел. Да и к чему кричать-то? Криком тут не поможешь.
– А как же?! Понимаю, конечно, пойдет по всей округе «инфа» про серийного маньяка, журналисты добавят подробностей, насколько фантазии хватит…
– А вот это ты точно подметил. – На стол с шумом опустилась газета, имевшая в городе репутацию желтейшей из желтых. – Уже началось. Ты только почитай!
Панюшкин взглянул на страницу и увидел огромный заголовок «Жертвы маньяка-сатаниста. Кто следующий?». Материал был на целый разворот. Места не пожалели. Это понятно – не каждый день в городе появляются два трупа с вырезанными сердцами. Ситуация была описана в «кровавых» подробностях. Откуда они, правда, взялись, непонятно. В официальном пресс-релизе отчет был, прямо скажем, скупой и канцелярский, не располагающий к такому полету фантазии. Неужели информацию сливает кто-то из судмедэкспертизы? Хорошо еще, что фотографий трупов нет. На развороте островками среди убористого текста виднелись снимки того самого оврага с кустиками, где нашли девчонок. Их лица, вырезанные из общих школьных фотографий. И, собственно, все. Ну, и текст, разумеется, с умелым нагнетанием «макабра» – так, чтобы местным домохозяйкам жизнь медом не казалась.