Фридрих Незнанский. Восемь трупов под килем

   – Это то, что ты продаешь, Николь. Очень полезные и незаменимые в хозяйстве предметы. Цепочки, искусственные кактусы, резиновые крокодилы, пуговицы с мундиров наполеоновских солдат, каменные фаллосы, сработанные ремесленниками времен династии Цин… – он виновато покосился на закрывшую глаза Ольгу Андреевну. – С Робером нас связывает долгое и плодотворное сотрудничество в сфере бизнеса.
   – О, это есть действительно так, – важно выпятив губы, сообщил француз. – Игорь помог с инвестициями мне, я помог Игорю.
   – И мы весьма довольны друг другом, – резюмировал Голицын. – И просто невозможно обойти стороной нашего любимого друга господина Феликса Печорина. – Голицын оборотил свой взор к толстяку, который развалился на кушетке и перебирал пухлыми пальцами пуговицы на едва сходящейся на животе жилетке. – Человек, которого невозможно не любить.
   «Мне не нравится в нем лишь три вещи, – подумал Турецкий, – подбородок».
   – Мне кажется, я вас где-то видел, – пробормотал Турецкий, – вы не выступали на последней ассамблее ООН?
   – Не зовут, – развел руками толстяк.
   – Феликс Печорин – известный в столице и за ее пределами писатель-беллетрист, – продолжал подбрасывать информацию Голицын, – автор модных детективов о похождениях гениального сыщика Михаила Вагнера и его шустрого помощника журналиста Пичугина. Тонкий психологический сюжет, непременно несколько перестрелок, пара драк – и в качестве обязательного условия совершенно непредсказуемая развязка. В прошлом году суммарный тираж книг моего старинного школьного приятеля превысил тиражи знаменитых Пушкова и Донец-Поляковской. Вы могли его видеть, например, на встречах, которые Феликс регулярно проводит со своими восторженными читателями, или на канале «Культура», куда его не так давно приглашали на творческий диспут и который закончился, к сожалению, скандалом. Но это нормально – критики по отношению к Феликсу занимают однозначно… неоднозначную позицию.
   – И это совершенно естественно, – украдкой подмигнул толстяк. – Джонатан Свифт еще подметил: критика – налог, который великий человек платит публике.
   – Вспомнил, где вас видел, – сообразил Турецкий, – на рекламном плакате в газетном киоске, где я ежедневно покупаю свежую прессу. Внешность киоскерши интереса не представляет, вот и приходится глазеть по сторонам, пока она считает мелочь.
   – Пусть так, чем никак, – добродушно прогудел Феликс. Он не собирался обижаться – вероятно, человек, и в самом деле, коммуникабельный.
   – Феликс Печорин – творческий псевдоним, – подала голос Ксения. – Настоящая фамилия нашего литератора – Ряхин. Алексей Ряхин. Разумеется, невероятно сложно добиться с такой фамилией популярности…
   – Фу, ну, зачем, милочка? – поморщился писатель. – Право слово, такие подробности никого из присутствующих не интересуют.
   – Интересует то, что наш писатель в процессе творчества не всегда высасывает сюжеты из пальца. Он часто контактирует с представителями правоохранительных органов, частных сыскных структур и, чего уж греха таить, представителями, хм, неформальных организаций. А так как занимается своим ремеслом он уже много лет, то, покопавшись в памяти, вспомнил некогда популярного в Москве следователя прокуратуры Турецкого, на счету которого было не меньше сотни успешно раскрытых дел.
   – Популярность – явление временное, – пробормотал Турецкий.
   – Ах, как вы правы, – патетично возвестил литератор. – Иллюзий не питаю, пройдет еще год, другой, третий – и, увы, вся эта, с позволения сказать, литература станет никому не нужна. Такая же фигня приключилась и с вами. Хм, сферы приложения наших усилий, конечно, несколько разные…
   – Я, кажется, догадался, – усмехнулся Турецкий. – Вы пришли к досадному мнению, что, будучи специалистом по раскрытию преступлений, Турецкий не мог пойти на ничем не обоснованное убийство незнакомого человека. Тем более в состоянии, весьма приближенном к коме. Поздравляю, господа, вы на верном пути.
   – Господин Манцевич, немного знакомый с криминалистическими процедурами, уверяет, что смерть наступила в промежутке от часа до двух ночи, – сказал Голицын. – Разумеется, никто не собирается вас обвинять. Опустим пока вопрос, как вы попали на яхту. Будем считать, что дело житейское. Оказались в каюте и сразу уснули.
   «Интересно, как Манцевич определил время смерти? – недоуменно подумал Турецкий. – Приложил руку ко лбу покойника?»
   – Представляю вам господина Манцевича Альберта Яковлевича, – объявил Голицын, – мой секретарь, помощник, консультант по особого рода вопросам.
   «И заплечных дел мастер», – мысленно закончил Турецкий.
   Не нуждающийся в представлении Манцевич воздержался от учтивого кивка, но от язвительной ухмылки воздержаться не смог.
   – Кстати, у меня имеется пара слов к господину Манцевичу, – встрепенулся Турецкий. – Я прощаю вам, Альберт Яковлевич, ранее случившееся рукоприкладство, но если вы попробуете еще разок распустить руки, мне придется ответить, и вам, ей-богу, не понравится. Так что держите свои позывы при себе, договорились? И мне абсолютно безразлично, что подумаете об этом вы и ваш шеф.
   Физиономия Манцевича местами порозовела. Голицын сделал предупреждающий жест.
   – Не ссорьтесь, дети. Александр Борисович, возможно, прав – нужно уважительно относиться друг к другу. Представляю вам Герду – м-м… работницу нашего дома. Она любезно согласилась прокатиться с нами из Москвы до Сочи.
   Дама с тугими «наростами» на макушке с достоинством кивнула и задрала нос.
   – А также двух матросов – Глотова и Шорохова, которые в данный момент работают и подойти не могут. Ну, и Салим – наш семейный ангел-хранитель. Не следует обращать внимание на его мусульманское имя, человек родом из Татарстана и до сегодняшнего дня неплохо справлялся со своей работой.
   В распахнутых дверях на палубу возникла подтянутая фигура телохранителя в спортивном пиджаке.
   – К чему эти утомительные представления, Игорь Максимович?
   – Вы еще не догадались, Александр Борисович? – бизнесмен удивленно взметнул брови. – Хотите честно заработать?
   – Не хочу, – помотал головой Турецкий, – я в отпуске.
   – Не хотите заработать?
   – Честно – не хочу. Это шутка, Игорь Максимович. Но в каждой шутке, как известно…
   – Признаюсь по секрету, Александр Борисович, – вкрадчиво сказал Голицын. Глаза его сделались стальными, челюсть отвердела – и сразу же втянула голову в плечи Ирина Сергеевна, – хотя для остальных присутствующих это не является секретом. Я вполне миролюбивый и компанейский человек, если дело касается досуга и прочих семейных ценностей. Но в отношении работы и дел, которые я считаю важными и основополагающими, со мной лучше не спорить. Вы находитесь на борту моей яхты, поэтому будьте добры играть по правилам, которые здесь устанавливаю я. Не хотелось бы вам угрожать, а также применять меры воздействия…
   – Между прочим, сермяжная правда, – вставил писатель. – В делах наш Игорь Максимович крут, и под горячую руку ему лучше не попадаться. Смиритесь, Александр Борисович, – вы в чужом монастыре.
   Турецкий благоразумно промолчал.
   – Итак, в одиннадцать сорок пять «Антигона» отшвартовалась от пирса и вышла в открытое море. Как уже было сказано, обычная развлекательная прогулка. Приятно провести время, искупаться в открытом море, половить рыбку… в общем, насладиться морской жизнью. В воскресенье вечером яхта должна была вернуться в Сочи. Думаю, не стоит сейчас восстанавливать хронологию событий – в какое время и в какой последовательности пассажиры восходили на борт. Вы сами это сделаете позднее. В кают-компании Герда накрыла поздний ужин, но время было позднее, многие сразу легли спать, чтобы пораньше проснуться.
   – Я поел, – хмыкнул писатель.
   – Еще бы ты не поел, – ухмыльнулся Голицын. – На нижней палубе вы уже были. Представляете там обстановку. Передний отсек – для гостей и хозяев, задний – для обслуживающего персонала. Каюту Николая вы уже знаете. Первая по правому борту. В следующей поселили Ксению, за ней – Иван Максимович с Ольгой Андреевной. Затем пустая, далее Манцевич, и последнюю каюту на этой стороне выбрал Феликс.
   – Мне понравилось, – с достоинством кивнул беллетрист. – Кровать мягкая, могу на животе лежать. А чуть пожестче, уже не могу – качаюсь неваляшкой.
   – Первые каюты слева, – повысил голос Голицын – он не любил, когда его перебивали, – я, Ирина и Салим. Далее – вновь пустая, далее – Робер с Николь и, наконец… снова пустая.
   – Мерси, Игор, – улыбнулась француженка, – у тебя немного уютно, нам понравилось. Правда, Робер?
   Француз с важностью кивнул.
   – Только в клозете немножко мусор, – призналась Николь. – Плохо льется вода, понимаешь? И иллю… илли… как это… окно нельзя открыть.
   – Что же ты сразу не сказала? – поморщился Голицын. – Работнички, итить их!.. Я пришлю матроса, он все сделает. Что касается второго отсека – две каюты там пустые (в одной из них весьма «своевременно» оказались вы), в третьей поселилась Герда, в четвертой – оба матроса. Можете назвать последнюю кубриком. Парни проверенные, оба местные, не впервые выходят с нами в море. Такая вот диспозиция на текущий час. Николай Лаврушин, к нашему великому прискорбию, мертв. Был ли это несчастный случай? Складывается впечатление, он с кем-то разговаривал. Разумеется, это были не вы. Зная, что на борту такого субъекта быть не должно, Николай поднял бы шум. Альберт с Салимом осмотрели тело. Николая ударили по лицу – в районе переносицы имеется припухлость и небольшая ранка, порвалась кожа. Он упал, ударился затылком о выступающую часть обрамления иллюминатора. Пролежал всю ночь. Утром люди поднялись на верхнюю палубу – вы сами были свидетелями, мы сидели, мирно общались, ждали, пока Герда накроет на стол. Так уж вышло, что к Николаю этим утром никто не заглянул.
   – Почему? – Турецкий повернулся к Лаврушиным, перевел глаза на Ксению. Девушка побледнела еще больше, сжала пальцами подлокотник. Моргал, волновался и собирал с одежды несуществующие ворсинки Иван Максимович. Смотрела в точку и не шевелилась Ольга Андреевна.
   – Не будем сейчас разбираться, – поморщился Голицын. – Вы сами это выясните. Надеюсь, вы улавливаете мою мысль? Вам предстоит провести расследование обстоятельств смерти моего племянника Николая Лаврушина. Вы должны найти виновного, который находится на этом борту. В вашем распоряжении остаток сегодняшнего дня, весь завтрашний день и, если понадобится, понедельник. Человек, который это сделал, признаваться не намерен. Поэтому я вынужден принять меры. С этого момента под подозрением находятся все.
   «И даже вы», – подумал Турецкий.
   – Ходите, разбирайтесь, беседуйте со всеми, с кем посчитаете нужным, суйте нос не в свои дела, никто не будет чинить вам препятствий. Вам же нужно поддерживать себя в профессиональной форме, нет?
   – Особенно в отпуске, – пробормотал Турецкий.
   – Не будем начинать все заново, – Голицын нахмурился. – Вопрос об оплате мы обсудим позднее.
   – Подождите… – очнулась Ольга Андреевна, подняла голову, обвела безжизненным взглядом присутствующих. Люди смущались, прятали глаза. – А как же… Николаша?
   – Мне очень жаль, Оленька, но ты должна понять, – мягко произнес Голицын. – Тело должно быть предано земле, и оно будет предано. Но позднее. Пусть наш сыщик внимательно его осмотрит, а потом мы отнесем Николая в холодильник. Уикенд превращается в дни скорби, что поделать. Я отдал распоряжение Глотову и Шорохову – судно не вернется в Сочи. Мы будем дрейфовать вдоль береговой полосы. Если понадобится, встанем на якорь. «Антигону» никто не покинет. Средства связи всем придется сдать, я запру их в сейф… хотя, я не думаю, что здесь имеется сотовая связь.
   – Главное, не забраться в территориальные воды Грузии, – усмехнулся Феликс, – а то будет нам всем вторая осетинская война.
   – Ты считаешь, это самое главное? – устремил на него Голицын неприязненный взгляд.
   – Прости, Игорек, – Феликс скорчил театрально-рабскую мину.
   – Мне кажется, вы поступаете неправильно, Игорь Максимович, – сказал Турецкий. – О смерти на борту следует известить правоохранительные органы. А уж органы, вкупе с медициной, пусть решают – было это убийство или несчастный случай. Царапина на лице, говорите? Тем более – человек, ударивший Николая, мог занести ему под кожу свой эпителий, частички своего ДНК. Возьмут пробы у присутствующих на борту, сравнят – и через день, от силы два, виновный в гибели молодого человека будет известен правоохранительным органам.
   – Может, правда, Игорь? – подняла голову Ольга Андреевна. – Зачем тебе нас мучить? Этот человек все равно ничего не сможет выяснить…
   – Повторяю в десятый раз, мне очень жаль, Оленька, – с ноткой раздражения сказал Голицын, – но вопрос уже решеный. Сыщик, свалившийся нам на голову, проведет расследование и доложит о результатах. Не буду объяснять, какими причинами я руководствуюсь, поступая именно так. «Их есть у меня», можете не сомневаться. Незачем милиции раньше времени совать свой нос в чужие дела. В положенное время органам сообщат. И попробуйте убедить меня в том, что я должен быть другим, – нотки раздражения в голосе миллионера окрепли.
   Народ безмолвствовал. Уикенд накрылся ржавым тазиком, – красноречиво говорила обиженная физиономия писателя-беллетриста. Лучший друг подозревает нас – своих лучших друзей? – гласила изумленная мина коммерсанта Робера. Его супруга с растущим любопытством разглядывала Турецкого. Уткнулся в пол Лаврушин. Молчали, никого не замечая, две скорбящие женщины.
   – Прошу прощения за глупый вопрос, Игорь Максимович, – подала голос Герда, – но обед по расписанию?
   – Компот свари, – проворчал Голицын, – печальный день, как-никак. Помянем душу раба божьего… Господа, можете расходиться. Не возражаю, если каждый займется своим делом.
   – Минутка есть, Игорь Максимович? – поинтересовался Турецкий.
 
   Они остались одни в кают-компании. Пассажиры разбрелись – кто по палубам, кто по каютам. Последней удалилась Ирина Сергеевна – вопросительно глянув на мужа. Голицын снисходительно кивнул – иди, мол, так и быть. В проеме образовался бдительный глаз телохранителя – скептически смерил «неблагонадежного» пассажира. Еще один жест со стороны босса – Салим неохотно отклеился от косяка, прикрыл дверь на палубу.
   – Хотите начать с меня? – усмехнулся Голицын. – Ну, что ж, имеете право.
   Он поднялся, добрался до холодильника, утопленного в стену, извлек оттуда банку чешского пива, раскрыл, слизал пену, сделал глоток. Миллионер, разминающийся пивом, – это занятная картина, но Турецкого в данный момент больше интересовало лицо Голицына.
   – Пива хотите?
   – Нет, спасибо. Не такой уж я и специалист по уничтожению алкоголя путем приема внутрь.
   – Да ну?! – изумился миллионер.
   – Ну да, – кивнул Турецкий. – Забудьте все, что видели сегодня утром. Вы точно не хотите обращаться в милицию?
   – Послушайте, Александр Борисович, – начал раздражаться Голицын, – я похож на человека, меняющего свои решения? – Он пересек кают-компанию, опустился в кресло. Видимо, это было его любимое кресло.
   – Так я же не спорю, – Турецкий пожал плечами. – Вам решать. И ошибки – тоже ваши. Скажите, вы много лет женаты?
   – Четыре года, – усмехнулся миллионер. – Я встретил Ирину на балу в Санкт-Петербурге. Звучит глупо, но так оно и было. Один авторитетный господин, директор крупного благотворительного фонда, имеющий устойчивые связи с генерал-губернатором… пардон, губернаторшей, – Голицын язвительно усмехнулся, – устроил званый вечер в одном из питерских дворцов. Я вырвал эту женщину буквально из пищевода у какого-то алчного гангстера. Впрочем, гангстер в накладе не остался… Это так важно для вас?
   – Вы сами начали рассказывать, – пожал плечами Турецкий. – Дети есть?
   – Нет, – ответ прозвучал достаточно резко.
   – Простите. Вы были близки с Николаем? Я имею в виду… нормальные человеческие отношения. Что он был за человек?
   – Ну… – Голицын почесал затылок, сделал продолжительный глоток – настолько продолжительный, что после него осталось только потрясти банку, – как бы выразить в трех словах?.. Резкий, но добрый, умный, но наивный, близорукий, но дальнозоркий… Я говорил, что взял его на работу в свои структуры, – кстати, вовсе не за тем, чтобы сделать одолжение братцу. Николай хорошо учился в институте, имеет диплом с отличием, у него феноменальная память, из парня уже формировался неплохой юрист с цепкой хваткой. В принципе, если бы все пошло нормально, через год-другой я переместил бы его поближе к себе…
   – Как насчет недостатков?
   – Обычные человеческие недостатки, – пожал плечами Голицын. – Временами вспыльчив, недоверчив, хитер. Но пацан без подлости – уж я бы раскусил, будь в нем что неладно…
   – Отношения с Ксенией у него были серьезные?
   – А почему вы спрашиваете? – удивился Голицын. – Их свадьба, как говорится, была на мази. Никто не возражал, Ольга Андреевна, насколько я знаю, к невестке относится вполне благосклонно…
   – У Ксения и Николая были отдельные каюты, – лаконично объяснил Турецкий.
   – Ах, вот оно что… Пусть вас это не обманывает. Жест приличия перед матерью и отчимом. Можете не сомневаться, после того как все улеглись, либо Николай пришел к Ксении, либо Ксения пришла к…
   Голицын осекся, озадаченно потер лоб донышком пустой банки, уставился с интересом на сыщика.
   – Вы хотите сказать, что?..
   – Ничего я не хочу сказать, – фыркнул Турецкий. – И подозревать несчастную девушку раньше времени – тоже не хочу. И вам не советую. Уговорили, Игорь Максимович, буду разбираться. Скажите, какие отношения были у вашей супруги с Николаем?
   Серая тень пробежала по челу миллионера.
   – Ну, что вы, какие отношения… Они от силы несколько раз виделись. Точнее сказать, два раза. Когда Лаврушины в полном составе приезжали к нам в гости в Дагомыс, и в прошлом году – на День весны и труда я устраивал аналогичную прогулку на яхте… Кстати, публика, за малым исключением, была та же самая. Ах, простите, на ваш вопрос я не ответил. Про отношение Ирины… Спокойное, Александр Борисович, отношение. Николай – мальчик, Ирина – взрослая женщина.
   – Почему у вас с братом разные фамилии?
   – А что в этом странного? – миллионер пожал плечами. – Двадцать лет ношу, не жалуюсь. Голицына – девичья фамилия моей матери. Сменил, когда открыл свой первый кооператив по изготовлению садовых леек и тяпок. Хорошо звучит, согласитесь, – тяпки от Голицына? – миллионер тихо засмеялся. – Еще вопросы есть, Александр Борисович? У вас появилось хоть одно твердое мнение?
   – Появилось, – согласился Турецкий. – Могу с уверенностью сказать, что человек, затащивший меня на «Антигону», и человек, убивший Николая – совершенно разные люди, но оба они находятся здесь. Вам не кажется происходящее каким-то странным, Игорь Максимович?
   – Это не ваша забота, Александр Борисович, – в голосе миллионера заскрипела жесть. Возникала уверенность, что «богатенький буратино» что-то знает. Но природное упрямство (или другие неведомые науке причины) не позволяет обратиться за помощью к правоохранительным органам. – Расследуйте преступление, уважаемый сыщик. Судя по всему, оно имело место. Осмотрите хорошенько тело, оно продолжает лежать в каюте.
   – Вы кого-то подозреваете?
   – Нет.
   – Понимаю, ведь на яхте только близкие и проверенные люди… Последний вопрос, Игорь Максимович. Вернее, просьба. Я должен позвонить жене. Не делайте протестующих жестов – это естественное желание нормального человека. Потеряв меня из вида, она обратится в милицию. Милиция не разгонится, допускаю. Пресловутые сорок восемь часов еще не истекли. Но она будет действовать через Москву. Не сомневайтесь, Игорь Максимович, после нескольких звонков сочинская милиция построится и дружными колоннами отправится меня искать. Будут работать со всеми бродягами, нештатными сотрудниками и осведомителями. Найдется тот, кто видел меня поздним вечером. Не исключаю, что в разработке появится слово «Антигона». При изящном повороте дела инцидент могут рассмотреть, как насильственное удерживание человека. Всячески не хочу угрожать, но… вам оно надо? – Турецкий подумал и добавил: – В добавление к уже имеющимся у вас неприятностям?
   Губы Голицына побелели. «А ведь определенно что-то не так, – сообразил Турецкий. – Этот тип чего-то боится. Он считает, что смерть Николая – первая ласточка. Ему плевать на Николая, он боится за себя. И у него есть причины держаться подальше от официальных структур».
   – Александр Борисович, не надо на меня давить. В этом море все равно нет никакой связи.
   – Перестаньте, Игорь Максимович. Нас же не вчера в капусте нашли.
   Он добился, чего хотел. Голицын сделал раздраженное лицо, вышел из каюты. Вернулся через пару минут – Турецкий не успел даже толком задремать. Сунул в руку громоздкий спутниковый телефон.
   – Пользуйтесь. Надеюсь, хватит ума не упоминать в разговоре слово «Антигона»? Звоните, Александр Борисович, не смотрите на меня так выразительно – я не выйду.
   – Я слушаю, – прозвучал в трубке сухой, но немного дрожащий от волнения голос Ирины. Сердце защемило.
   – Это я, Ириша. Со мной все в порядке, не волнуйся.
   – С чего ты взял, что я волнуюсь?
   – Прекрати, Ириша… Я виновен только в том, что собрался в баре пропустить стопку. В ней что-то было. А я сглупил – выпил и вторую. Этот тип… он сидел через столик. Я посадил его за убийство двенадцать лет назад. Ты считаешь, было бы лучше, если бы он меня убил из позыва благородной мести? Он подговорил бармена. Не подойди я за этой клятой стопкой, нам обоим бы подсунули отраву в еду или в шампанское.
   – Бедненький, – посочувствовала Ирина, – ты принял удар на себя?
   – Давай без иронии.
   – Давай без иронии, – согласилась жена. – Не возражаешь, если мы перейдем к менее существенному вопросу? Сущий пустяк: куда на сей раз тебя занесло коварное либидо?
   – В море, Ириша.
   – Какая прелесть, – восхитилась она. – А можно спросить, что ты там делаешь? Надеюсь, ты не на плоту? У тебя нет под боком сладострастно дышащей русалки?
   – Нет, здесь много мужчин, которых не устраивает, что я собрался три недели прожить без работы. Мне подкинули халтурку, так что сегодня я вряд ли вернусь. Кстати, если не вернусь завтра или послезавтра, то тоже не надо бить тревогу – здесь много работы. Это не шутка, Ириша. Я не вру. В общем, загадочная история… Ты зря меня вчера бросила.
   – Между прочим, я вчера вернулась, – возмутилась Ирина, – но ты обрадовался, что я ушла, и уже куда-то слинял. Почему я должна верить, что какие-то злые дядьки взяли тебя в заложники и требуют поработать по специальности?
   – Потому что это правда! – закипел Турецкий.
   – Ну, все, довольно! – Голицын вырвал у него из рук телефон. – Позвонили? Все в порядке? Жена довольна, отлично проводит время? Поздравляю, наши жены тезки. Сами виноваты, Александр Борисович, нужно быть бдительнее. Даже на отдыхе. Идите, сделайте что-нибудь полезное. Можете заглянуть на кухню, намекнуть Герде, что проголодались…
 
   Он не возражал бы обстоятельно перекусить, но решил это сделать после осмотра трупа. Однако трудно что-то рассмотреть, когда в затылок алчно дышат двое мужчин.
   – Господа, – пробормотал Турецкий, – отдаю должное вашей любознательности, но не могли бы вы дать мне спокойно поработать?
   – О, простите за чрезмерное любопытство, это, видимо, профессиональное, – добродушно улыбнулся толстяк, творящий под псевдонимом Феликс Печорин. – Вы не волнуйтесь, я не помешаю.
   – А уж как я не помешаю! – ехидно добавил Манцевич. Присутствие последнего раздражало больше всего. От этого типа исходила дурная энергетика – раздражение и тоску навеивало не только его присутствие, но даже и мысль о нем. – Работайте, Турецкий, работайте. Может, и мы что-нибудь с вами наработаем.
   Можно представить, с каким удовольствием Манцевич приложился бы к его затылку. Он бы тоже в долгу не остался. Обоим приходилось терпеть. Турецкий осмотрелся. Здесь не за что было зацепиться взглядом. Умеренной кубатуры, но комфортная каюта, пол отделан «под мрамор», мягкие ковровые покрытия на полу. Кровать частично заправлена, простыня на месте, а вот вставить подушку в свежую наволочку Николай не успел. Она висела в свернутом виде на спинке стула. Видимо, этим паренек и занимался, когда в каюту проник посторонний. Обходился без слуг. Похвально. В каюте царил удушливый запах. Утром он едва ощущался, а сейчас назойливо проникал в нос, усиливая тошноту.
   – Да тут сущая кондитерская фабрика, – Феликс вытащил из кармана скомканный носовой платок, расправил, прижал к носу. – Скажите, детектив, вы видите хоть одну причину, почему мы не должны открыть окно?
   Манцевич не дождался ответа, перешагнул через тело, провернул «ушастую» гайку. Иллюминатор, жалобно скрипнув, открылся. Свежий воздух потек в помещение.
   Турецкий напрасно терял время. Он был уже здесь, он уже нагибался, он все видел. Больше двенадцати часов прошло с момента смерти. Плоть несчастного Николая начинала разлагаться, выделяя специфический запах. Голубые глаза смотрели в потолок.
   – Жуткая картина, – передернул глазами Феликс. – Час назад несчастная Ольга Андреевна снова сюда рвалась. Хотела посидеть с сыном. Альберт ее не пустил. Ей-богу, женщина готова умом тронуться…