Страница:
Только 4 августа у входа в Финский залив появились неприятельские силы в составе нескольких крейсеров и каких-то еще кораблей, державшихся за горизонтом и заметных только по дымам. Крейсера все время держались на большом расстоянии и пока ничего не предпринимали.
Как потом выяснилось, около 8 часов вечера эти неприятельские силы подошли ко входу в залив на линию Руссарэ – Оденсхольм, причем имевшийся в их составе заградитель поставил в 46-м квадрате большое заграждение. Из донесений начальника службы связи штабу о нем стало немедленно же известно; а на следующее утро все подтвердилось в точности, так как на месте постановки оказалось много всплывших неприятельских мин. Таким образом, оно никакого вреда нам не принесло, и только во время работ по определению его границ взорвались тральщики «Проводник» и «№ 8».
5 августа неприятельские крейсера опять появились в виду залива. Очевидно, они хотели выманить наши корабли и таким образом навести их на свое заграждение. Но так как о нем мы уже знали, а кроме того, по донесениям, в составе неприятельских сил находились броненосные крейсера «Роон» и «Принц Генрих», то наши дозорные крейсера «Адмирал Макаров» и «Баян» навстречу им не вышли: дело в том, что ожидать быстрой поддержки было нельзя, так как наши главные силы находились в Гельсингфорсе. Поэтому они только вступили в перестрелку, которая нам и, по-видимому, неприятелю не принесла никакого вреда. Тем не менее это были первые выстрелы, которыми обменялись наши суда с противником.
10 августа неприятель опять появился перед Либавой, но на этот раз только один крейсер, который, обстреляв ее, вскоре ушел.
II. Катастрофа крейсера «Магдебург»
III. Поход с крейсерами. Минная атака «Новика». Поход Бригады линейных кораблей
Как потом выяснилось, около 8 часов вечера эти неприятельские силы подошли ко входу в залив на линию Руссарэ – Оденсхольм, причем имевшийся в их составе заградитель поставил в 46-м квадрате большое заграждение. Из донесений начальника службы связи штабу о нем стало немедленно же известно; а на следующее утро все подтвердилось в точности, так как на месте постановки оказалось много всплывших неприятельских мин. Таким образом, оно никакого вреда нам не принесло, и только во время работ по определению его границ взорвались тральщики «Проводник» и «№ 8».
5 августа неприятельские крейсера опять появились в виду залива. Очевидно, они хотели выманить наши корабли и таким образом навести их на свое заграждение. Но так как о нем мы уже знали, а кроме того, по донесениям, в составе неприятельских сил находились броненосные крейсера «Роон» и «Принц Генрих», то наши дозорные крейсера «Адмирал Макаров» и «Баян» навстречу им не вышли: дело в том, что ожидать быстрой поддержки было нельзя, так как наши главные силы находились в Гельсингфорсе. Поэтому они только вступили в перестрелку, которая нам и, по-видимому, неприятелю не принесла никакого вреда. Тем не менее это были первые выстрелы, которыми обменялись наши суда с противником.
10 августа неприятель опять появился перед Либавой, но на этот раз только один крейсер, который, обстреляв ее, вскоре ушел.
II. Катастрофа крейсера «Магдебург»
Прождав «Новик» несколько дней в Гельсингфорсе, я, наконец 11 августа явился на него. Назначен я был на должность второго минного офицера, но не в этом дело, – важно, что я на «Новике»…
На следующий же день после моего прибытия мы пошли в Ревель. Там я имел возможность спокойно ознакомиться с кораблем и со своими новыми соплавателями, с которыми отныне мне предстояло переживать все трудные минуты боевой жизни.
В нашем маленьком флоте все офицеры более или менее знают друг друга, если не лично, то понаслышке, и поэтому, когда являешься на новый корабль, то все же всегда имеешь понятие, кто тебя окружает. На «Новике» подобралась исключительно симпатичная кают-компания во главе с командиром корабля – капитаном 2-го ранга П.П. Палецким[9], состоявшая из пылкой, беспечной молодежи.
13 августа, в тумане, на Оденсхольмский риф выскочил германский крейсер «Магдебург» и неудачно был взорван своей командой. Мы на «Новике», конечно, были страшно недовольны, что нас сейчас же не послали к месту посадки крейсера, так как благодаря нашему ходу нам, может быть, и удалось бы настигнуть миноносец, который был при «Магдебурге».
Известие о катастрофе «Магдебурга» было получено от наблюдательного поста на острове Оденсхольм, который сообщил начальнику Службы связи, что явственно слышит доносящуюся со стороны моря немецкую речь, но в чем дело из-за густого тумана разобрать не в состоянии. По его предположению, на камни выскочил какой-то неприятельский корабль.
Это известие было немедленно передано в штаб флота, который решил сейчас же послать к Оденсхольму 6-й дивизион миноносцев. Кроме того, туда же с миноносцами «Лейтенант Бураков» и «Рьяный» должен был выйти начальник Службы связи капитан 1-го ранга Непенин[10].
Когда Непенин выходил в море, то ему из штаба сообщили, что в море наших судов нет и что 6-й дивизион выйдет несколько позже. Как-то вышло, что была допущена крупная ошибка: забыли предупредить, что на меридиане Дагерорта держатся крейсера – «Богатырь» и «Паллада». Таким образом, на «Лейтенанте Буракове» были убеждены, что из своих судов никого в море встретить нельзя. Это едва не повлекло за собой трагические последствия.
В море продолжал держаться густой туман. Миноносцы с большим трудом миновали рейдовые заграждения и, благополучно выйдя в море, дали полный ход.
Во время пути пост на Оденсхольме все время ставил в известность начальника Службы связи о происходящем. Все его сведения подтверждали, что на камни у острова действительно выскочил неприятельский корабль, который не может сняться. Далее им удалось выяснить, что это четырехтрубный крейсер и что к нему подошел миноносец.
Вскоре на «Буракове» услышали канонаду, которая, однако, быстро прекратилась. Как потом выяснилось, это неприятельский крейсер обстрелял маяк.
Продолжая идти, миноносцы в тумане не могли открыть острова, но по времени заметили, что они должны были его уже пройти. Поэтому пришлось повернуть обратно и взять курс в пролив между островом и материком.
В этот момент вокруг них стали ложиться снаряды. Из-за сильного тумана даже нельзя было разобрать, с какой стороны стреляют. Скоро им удалось выйти из-под обстрела, и почти в тот же момент стрельба прекратилась, а через несколько минут опять началась, с еще большей силой. По звуку выстрелов можно было определить, что это стреляет крупная артиллерия, и так как раньше сообщалось, что выскочивший на камни крейсер – четырехтрубный, то стали предполагать, что это крейсер «Роон».
Между тем миноносцы повернули и пошли вдоль восточного берега острова. К этому времени туман стал понемногу рассеиваться и первое, что бросилось в глаза, было огромное пламя. Оно поднималось от горящих построек вокруг маяка, зажженных снарядами неприятельского крейсера. Потом стал виден и сам крейсер. Его носовая часть была взорвана и совершенно отделена от остального корпуса, и вид был самый печальный, но тем не менее крейсер все время продолжал отстреливаться.
Тогда на «Буракове» приготовились к минной атаке. Но в этот момент по носу открылись два силуэта каких-то больших кораблей, и потому было решено атаковать их, а не крейсер, который сидел на камнях очень прочно и уже никуда не мог уйти.
Разобрать, что это были за корабли, из-за все еще стоявшего тумана было невозможно. Зная же, по сообщению штаба, что в море своих кораблей нет, имелось полное основание считать их за неприятельские. Поэтому, не желая упускать удобного момента, когда передний из них приблизился на прицел, была выпущена мина…
Но корабли круто повернули, и, к своему ужасу, на миноносце увидели, что это крейсера «Богатырь» и «Паллада». К счастью, «Богатырь» заметил шедшую мину и увернулся. «Паллада» же, не разобрав, что это за миноносцы, открыла огонь, и один ее 8-дюймовый снаряд упал так близко от «Буракова», что всех стоявших на палубе окатило водой. Разобравшись, что крейсера эти – наши, миноносцы сделали опознавательные сигналы и, когда «Паллада», дав еще два-три залпа, прекратила огонь, подошли к «Богатырю».
Командир «Богатыря» передал, что неприятель больше не отвечает, и просил подойти к крейсеру, чтобы узнать, в чем там дело. Если же он откроет огонь, тогда наши крейсера снова начнут его обстреливать.
Миноносцы подошли к крейсеру приблизительно на 8 кабельтовых. Крейсер продолжал стоять под флагом, и все его орудия были наведены на миноносцы. Казалось, что он вот-вот откроет огонь, но он не стрелял. Начальник Службы связи приказал спустить вельбот и послал на нем к крейсеру лейтенанта М. Гамильтона с сигнальщиком и гребцами, вооруженными винтовками.
Когда они подошли к борту, лейтенант Гамильтон заметил, что за бортом висит штормтрап: пристав к нему, он стал взбираться на палубу. При этом он прочитал название корабля: «Магдебург». Поравнявшись с палубой, он увидел, что к нему бегут шесть матросов. Не зная еще их намерений, он выхватил револьвер и вылез на палубу.
Все матросы были безоружны, и их лица не носили характера угрозы, так что револьвер оказался ненужным. Не владея достаточно немецким языком, лейтенант Гамильтон спросил обступивших его матросов, не говорит ли кто-нибудь из них на другом языке. Тогда вперед выступил кондуктор и заговорил на отличном французском языке.
Кондуктор рассказал, что их крейсер выскочил на остров ночью, при полном тумане. Сначала он пытался сам сняться, но из этого ничего не вышло. Тогда был вызван миноносец, но и он не мог помочь. В это время подошли русские крейсера и начался бой. Убедившись, что вести его не имеет смысла, миноносец принял 220 человек команды и ушел. Затем, из оставшихся, еще 45 человек спаслись вплавь на остров, и только шесть человек осталось на крейсере.
Когда кондуктор закончил свой рассказ, лейтенант Гамильтон указал ему на кормовой флаг и объяснил, что хочет его спустить и поднять русский. На это тот ответил, что бой окончен и дальнейшие действия зависят уже от русских. Тогда лейтенант Гамильтон с сигнальщиком и немецкими матросами отправился на кормовой мостик. Там вместе с сигнальщиком они спустили германский флаг, но никак не могли его отвязать, так как фалы сильно намокли. Видя это, один из немцев сбегал в палубу и принес нож, которым фалы были перерезаны, и тогда поднят Андреевский флаг.
После этого немецким матросам было приказано сесть в вельбот, но тут они сообщили, что на крейсере находится командир корабля. Тотчас же лейтенант Гамильтон послал одного из матросов доложить ему о себе.
Войдя к командиру и представившись, он заговорил по-французски, но командир не понял его, не понял он также и английского языка. Тогда лейтенант Гамильтон стал придумывать, как бы яснее и вежливее выразиться по-немецки, и, собрав все свои познания, сказал: «Wollen Sie nach Torpedo gehen?» – и для большей ясности показал рукой в направлении стоявшего на якоре «Буракова». Командир слегка улыбнулся на это приглашение и ответил, что хотя, мол, ему этого и не особенно хочется, но делать нечего; он только просил разрешения захватить кое-какие вещи. На это, конечно, последовал утвердительный ответ.
Но командир был так расстроен, что, обойдя каюту, только машинально выдвинул ящик стола, потом его сейчас же задвинул и сказал, что он готов. Выходя из каюты, он снял висевший на стене кортик и передал его лейтенанту Гамильтону. Но тот вернул его обратно, сказав, что, пока командир на своем корабле, он не считает себя вправе его обезоружить, и просил его оставить кортик при себе. Это очень тронуло командира, и он крепко пожал ему руку.
После этого все уселись в вельбот и скоро подошли к «Буракову». У трапа командир «Магдебурга» был встречен самим начальником Службы связи и командиром миноносца. Поднявшись по трапу, он первым делом передал свое оружие Непенину.
Тем временем вельбот с «Рьяного» перевозил пленных с острова Оденсхольм. В числе их оказались еще два офицера, которые были совершенно мокрыми и в одних брюках и рубашке, так как после сдачи крейсера спасались вплавь на остров. Они просили разрешения съездить на «Магдебург», чтобы взять некоторые вещи, что им и было дозволено сделать.
Еще так недавно блестящий крейсер теперь представлял собой печальную картину. От взрыва патронного погреба носовая часть до фок-мачты была почти оторвана и представляла груду железа. Первой трубы и фок-мачты не было: они также были снесены взрывом. Нашими снарядами было оторвано дуло одного орудия, сорвана телеграфная сеть, и в дымовых трубах было видно много осколков.
«Магдебург» сидел на мели приблизительно до командирского мостика, но вся кормовая часть была на чистой воде и в полной исправности. Все механизмы были целы, так что даже при последующих работах по его снятию на нем можно было без всякого ремонта развести пары и его же помпами выкачивать воду.
Внутренние помещения и верхняя палуба находились в хаотическом состоянии – завалены гильзами, патронами, пулеметами, винтовками, койками, офицерскими и матросскими вещами и другими предметами. Как объясняли офицеры, это все было приготовлено для перегрузки на миноносец, чему помешали наши крейсера.
Катастрофа с «Магдебургом» произошла так внезапно, что в кают-компании на столе остались даже тарелки с недоеденными кушаньями и недопитая бутылка пива.
Среди брошенных на палубу вещей случайно оказалась чрезвычайно важная сигнальная книга, второй экземпляр которой был потом найден в руках у одного утонувшего офицера. Очевидно, торопясь пересесть на миноносец, он упал в воду и утонул. Там его нашли водолазы, когда осматривали подводную часть во время работ по снятию крейсера с камней.
Затем всех пленных отправили в Балтийский порт для дальнейшего следования в Ревель.
Тяжело было смотреть на командира и офицеров, которые, видимо, переживали сильную драму. Что же касается пленных матросов, то они относились к происшедшему довольно безразлично, а машинная команда, которая, по ее рассказам, страшно устала от непрерывных походов с начала войны, даже была довольна, что может отдохнуть.
На следующий же день после моего прибытия мы пошли в Ревель. Там я имел возможность спокойно ознакомиться с кораблем и со своими новыми соплавателями, с которыми отныне мне предстояло переживать все трудные минуты боевой жизни.
В нашем маленьком флоте все офицеры более или менее знают друг друга, если не лично, то понаслышке, и поэтому, когда являешься на новый корабль, то все же всегда имеешь понятие, кто тебя окружает. На «Новике» подобралась исключительно симпатичная кают-компания во главе с командиром корабля – капитаном 2-го ранга П.П. Палецким[9], состоявшая из пылкой, беспечной молодежи.
13 августа, в тумане, на Оденсхольмский риф выскочил германский крейсер «Магдебург» и неудачно был взорван своей командой. Мы на «Новике», конечно, были страшно недовольны, что нас сейчас же не послали к месту посадки крейсера, так как благодаря нашему ходу нам, может быть, и удалось бы настигнуть миноносец, который был при «Магдебурге».
Известие о катастрофе «Магдебурга» было получено от наблюдательного поста на острове Оденсхольм, который сообщил начальнику Службы связи, что явственно слышит доносящуюся со стороны моря немецкую речь, но в чем дело из-за густого тумана разобрать не в состоянии. По его предположению, на камни выскочил какой-то неприятельский корабль.
Это известие было немедленно передано в штаб флота, который решил сейчас же послать к Оденсхольму 6-й дивизион миноносцев. Кроме того, туда же с миноносцами «Лейтенант Бураков» и «Рьяный» должен был выйти начальник Службы связи капитан 1-го ранга Непенин[10].
Когда Непенин выходил в море, то ему из штаба сообщили, что в море наших судов нет и что 6-й дивизион выйдет несколько позже. Как-то вышло, что была допущена крупная ошибка: забыли предупредить, что на меридиане Дагерорта держатся крейсера – «Богатырь» и «Паллада». Таким образом, на «Лейтенанте Буракове» были убеждены, что из своих судов никого в море встретить нельзя. Это едва не повлекло за собой трагические последствия.
В море продолжал держаться густой туман. Миноносцы с большим трудом миновали рейдовые заграждения и, благополучно выйдя в море, дали полный ход.
Во время пути пост на Оденсхольме все время ставил в известность начальника Службы связи о происходящем. Все его сведения подтверждали, что на камни у острова действительно выскочил неприятельский корабль, который не может сняться. Далее им удалось выяснить, что это четырехтрубный крейсер и что к нему подошел миноносец.
Вскоре на «Буракове» услышали канонаду, которая, однако, быстро прекратилась. Как потом выяснилось, это неприятельский крейсер обстрелял маяк.
Продолжая идти, миноносцы в тумане не могли открыть острова, но по времени заметили, что они должны были его уже пройти. Поэтому пришлось повернуть обратно и взять курс в пролив между островом и материком.
В этот момент вокруг них стали ложиться снаряды. Из-за сильного тумана даже нельзя было разобрать, с какой стороны стреляют. Скоро им удалось выйти из-под обстрела, и почти в тот же момент стрельба прекратилась, а через несколько минут опять началась, с еще большей силой. По звуку выстрелов можно было определить, что это стреляет крупная артиллерия, и так как раньше сообщалось, что выскочивший на камни крейсер – четырехтрубный, то стали предполагать, что это крейсер «Роон».
Между тем миноносцы повернули и пошли вдоль восточного берега острова. К этому времени туман стал понемногу рассеиваться и первое, что бросилось в глаза, было огромное пламя. Оно поднималось от горящих построек вокруг маяка, зажженных снарядами неприятельского крейсера. Потом стал виден и сам крейсер. Его носовая часть была взорвана и совершенно отделена от остального корпуса, и вид был самый печальный, но тем не менее крейсер все время продолжал отстреливаться.
Тогда на «Буракове» приготовились к минной атаке. Но в этот момент по носу открылись два силуэта каких-то больших кораблей, и потому было решено атаковать их, а не крейсер, который сидел на камнях очень прочно и уже никуда не мог уйти.
Разобрать, что это были за корабли, из-за все еще стоявшего тумана было невозможно. Зная же, по сообщению штаба, что в море своих кораблей нет, имелось полное основание считать их за неприятельские. Поэтому, не желая упускать удобного момента, когда передний из них приблизился на прицел, была выпущена мина…
Но корабли круто повернули, и, к своему ужасу, на миноносце увидели, что это крейсера «Богатырь» и «Паллада». К счастью, «Богатырь» заметил шедшую мину и увернулся. «Паллада» же, не разобрав, что это за миноносцы, открыла огонь, и один ее 8-дюймовый снаряд упал так близко от «Буракова», что всех стоявших на палубе окатило водой. Разобравшись, что крейсера эти – наши, миноносцы сделали опознавательные сигналы и, когда «Паллада», дав еще два-три залпа, прекратила огонь, подошли к «Богатырю».
Командир «Богатыря» передал, что неприятель больше не отвечает, и просил подойти к крейсеру, чтобы узнать, в чем там дело. Если же он откроет огонь, тогда наши крейсера снова начнут его обстреливать.
Миноносцы подошли к крейсеру приблизительно на 8 кабельтовых. Крейсер продолжал стоять под флагом, и все его орудия были наведены на миноносцы. Казалось, что он вот-вот откроет огонь, но он не стрелял. Начальник Службы связи приказал спустить вельбот и послал на нем к крейсеру лейтенанта М. Гамильтона с сигнальщиком и гребцами, вооруженными винтовками.
Когда они подошли к борту, лейтенант Гамильтон заметил, что за бортом висит штормтрап: пристав к нему, он стал взбираться на палубу. При этом он прочитал название корабля: «Магдебург». Поравнявшись с палубой, он увидел, что к нему бегут шесть матросов. Не зная еще их намерений, он выхватил револьвер и вылез на палубу.
Все матросы были безоружны, и их лица не носили характера угрозы, так что револьвер оказался ненужным. Не владея достаточно немецким языком, лейтенант Гамильтон спросил обступивших его матросов, не говорит ли кто-нибудь из них на другом языке. Тогда вперед выступил кондуктор и заговорил на отличном французском языке.
Кондуктор рассказал, что их крейсер выскочил на остров ночью, при полном тумане. Сначала он пытался сам сняться, но из этого ничего не вышло. Тогда был вызван миноносец, но и он не мог помочь. В это время подошли русские крейсера и начался бой. Убедившись, что вести его не имеет смысла, миноносец принял 220 человек команды и ушел. Затем, из оставшихся, еще 45 человек спаслись вплавь на остров, и только шесть человек осталось на крейсере.
Когда кондуктор закончил свой рассказ, лейтенант Гамильтон указал ему на кормовой флаг и объяснил, что хочет его спустить и поднять русский. На это тот ответил, что бой окончен и дальнейшие действия зависят уже от русских. Тогда лейтенант Гамильтон с сигнальщиком и немецкими матросами отправился на кормовой мостик. Там вместе с сигнальщиком они спустили германский флаг, но никак не могли его отвязать, так как фалы сильно намокли. Видя это, один из немцев сбегал в палубу и принес нож, которым фалы были перерезаны, и тогда поднят Андреевский флаг.
После этого немецким матросам было приказано сесть в вельбот, но тут они сообщили, что на крейсере находится командир корабля. Тотчас же лейтенант Гамильтон послал одного из матросов доложить ему о себе.
Войдя к командиру и представившись, он заговорил по-французски, но командир не понял его, не понял он также и английского языка. Тогда лейтенант Гамильтон стал придумывать, как бы яснее и вежливее выразиться по-немецки, и, собрав все свои познания, сказал: «Wollen Sie nach Torpedo gehen?» – и для большей ясности показал рукой в направлении стоявшего на якоре «Буракова». Командир слегка улыбнулся на это приглашение и ответил, что хотя, мол, ему этого и не особенно хочется, но делать нечего; он только просил разрешения захватить кое-какие вещи. На это, конечно, последовал утвердительный ответ.
Но командир был так расстроен, что, обойдя каюту, только машинально выдвинул ящик стола, потом его сейчас же задвинул и сказал, что он готов. Выходя из каюты, он снял висевший на стене кортик и передал его лейтенанту Гамильтону. Но тот вернул его обратно, сказав, что, пока командир на своем корабле, он не считает себя вправе его обезоружить, и просил его оставить кортик при себе. Это очень тронуло командира, и он крепко пожал ему руку.
После этого все уселись в вельбот и скоро подошли к «Буракову». У трапа командир «Магдебурга» был встречен самим начальником Службы связи и командиром миноносца. Поднявшись по трапу, он первым делом передал свое оружие Непенину.
Тем временем вельбот с «Рьяного» перевозил пленных с острова Оденсхольм. В числе их оказались еще два офицера, которые были совершенно мокрыми и в одних брюках и рубашке, так как после сдачи крейсера спасались вплавь на остров. Они просили разрешения съездить на «Магдебург», чтобы взять некоторые вещи, что им и было дозволено сделать.
Еще так недавно блестящий крейсер теперь представлял собой печальную картину. От взрыва патронного погреба носовая часть до фок-мачты была почти оторвана и представляла груду железа. Первой трубы и фок-мачты не было: они также были снесены взрывом. Нашими снарядами было оторвано дуло одного орудия, сорвана телеграфная сеть, и в дымовых трубах было видно много осколков.
«Магдебург» сидел на мели приблизительно до командирского мостика, но вся кормовая часть была на чистой воде и в полной исправности. Все механизмы были целы, так что даже при последующих работах по его снятию на нем можно было без всякого ремонта развести пары и его же помпами выкачивать воду.
Внутренние помещения и верхняя палуба находились в хаотическом состоянии – завалены гильзами, патронами, пулеметами, винтовками, койками, офицерскими и матросскими вещами и другими предметами. Как объясняли офицеры, это все было приготовлено для перегрузки на миноносец, чему помешали наши крейсера.
Катастрофа с «Магдебургом» произошла так внезапно, что в кают-компании на столе остались даже тарелки с недоеденными кушаньями и недопитая бутылка пива.
Среди брошенных на палубу вещей случайно оказалась чрезвычайно важная сигнальная книга, второй экземпляр которой был потом найден в руках у одного утонувшего офицера. Очевидно, торопясь пересесть на миноносец, он упал в воду и утонул. Там его нашли водолазы, когда осматривали подводную часть во время работ по снятию крейсера с камней.
Затем всех пленных отправили в Балтийский порт для дальнейшего следования в Ревель.
Тяжело было смотреть на командира и офицеров, которые, видимо, переживали сильную драму. Что же касается пленных матросов, то они относились к происшедшему довольно безразлично, а машинная команда, которая, по ее рассказам, страшно устала от непрерывных походов с начала войны, даже была довольна, что может отдохнуть.
III. Поход с крейсерами. Минная атака «Новика». Поход Бригады линейных кораблей
19 августа, рано утром, на «Рюрике» был поднят сигнал: «Резервной бригаде крейсеров, полудивизиону и “Новику” приготовиться к походу и по готовности выйти на рейд; ход 16 узлов». Я как раз был дежурным и сейчас же доложил об этом командиру и старшему офицеру. Последовало приказание быстро разводить пары и прогревать турбины.
Вскоре после упомянутого сигнала был поднят второй, которым командиры шедших в поход судов приглашались к командующему флотом. Наш командир сначала переправился на «Сибирский Стрелок» и уже оттуда вместе с начальником дивизии переехал на «Рюрик». Вернувшись к 9 часам, он приказал немедленно сниматься с якоря.
Когда мы вышли на рейд, где я первым вступил на вахту, командир объяснил мне, что мы идем в неприятельские воды. Так начиналась моя первая боевая операция на «Новике».
Через полчаса, достояв свою вахту, я сменился и сошел с мостка; в это время как раз снимались с якоря крейсера «Рюрик», «Россия», «Богатырь» и «Олег», а также полудивизион особого назначения. Войдя в кают-компанию, я застал там других офицеров, которые были в весьма приподнятом настроении, томясь ожиданием узнать, куда мы идем. Томиться пришлось недолго – наше любопытство скоро было удовлетворено старшим офицером, который принес инструкцию похода. По ней выходило, что цель операции – уничтожение неприятельских разведчиков. Для этого отряд в составе вышеперечисленных сил идет по параллели Стейнорт – Хоборг; если до упомянутого района отряд никого не встретит, то должен разойтись в цепь, причем «Рюрик» и «Россия» остаются поддержкой в тылу, а «Богатырь», «Олег» и «Новик» идут к Данцигской бухте. Там «Богатырь» и «Олег» должны обстрелять некоторые пункты, а «Новик» – произвести поиск в самой бухте. Но все же главной задачей всем ставилось уничтожение неприятельских разведчиков.
Когда весь отряд снялся с якоря и вышел за остров Нарген, было приказано построиться в строй кильватера, причем «Рюрик» (флаг командующего флотом), окруженный миноносцами, шел концевым, а в голове колонны шли тральщики.
Благополучно пройдя Финский залив, отряд вышел в Балтийское море, где командующий флотом отпустил тральщики. В данный момент 4 часа дня; на горизонте ничего не видно, и отряд быстро движется на юг. Все готово к бою, а там, конечно, что Бог даст. Хочется верить в успешный исход операции, так как обстановка благоприятствует: по сведениям, большие силы неприятеля сосредоточены в Киле, а в море держатся только разведчики.
С наступлением темноты отряд перестроился по-ночному, причем «Новик» был поставлен в хвосте колонны. Вот уже и половина двенадцатого ночи; пока – все спокойно… Вдруг на горизонте, который, благодаря луне, был совершенно чист, с «Рюрика» увидели два дыма. Адмирал сигналом приказал «Новику» настигнуть и атаковать неприятеля.
Неприятельские же суда, обнаружив наши силы, повернули и стали быстро уходить на юг.
Получив это приказание, мы сейчас же вышли из строя и быстро стали прибавлять ход. Но все-таки мы с трудом настигали уходившего противника, и только когда довели ход до 32 узлов, расстояние стало быстро уменьшаться.
Во время погони у нас была пробита боевая тревога. Я в этот момент спал и, быстро вскочив, побежал к своему месту на юте. Окончательное приготовление миноносца к бою заняло немного времени: через несколько минут все уже было готово и все стояли на своих местах.
Окружающая картина была удивительно красива. Полная луна освещала слегка колеблющееся море, и «Новик», весь содрогаясь, несся вперед, одетый в серебро и пену. Нельзя было не залюбоваться – так он был красив и грозен.
Настроение у нас было напряженное, но, в общем, все были спокойны. Неприятель еще не открывал огня, несмотря на то что было уже близко. Расстояние все уменьшалось; вот уж вырисовался и силуэт: это трехтрубный крейсер типа «Аугсбург», а за ним идет миноносец…[11] Видно было, что крейсер имеет полный ход, очевидно стремясь уйти как можно дальше от наших сил. Вероятно, он не открывал огня именно потому, что не хотел обнаруживать своего места.
Но вот «Новик» подошел, как казалось, на требуемую дистанцию… Раздался условный звонок с мостика… Сейчас же блеснули четыре яркие вспышки, и мины, загудев, тяжело шлепнулись в воду.
В тот же момент крейсер круто повернул на нас и этим маневром избежал мин. Мы последовали его маневру. Несколько минут он шел за нами, а потом опять круто повернул на юг; мы – тоже. Вскоре, в темноте, мы потеряли его из виду.
В этот момент мы заметили какой-то силуэт корабля слева, и почти все офицеры, находившиеся на мостике, считали, что это тоже неприятель, и советовали командиру его атаковать. Но командир не решился на это, так как в том направлении мог быть «Богатырь», что действительно и оправдалось впоследствии.
Остаток ночи, согласно приказанию адмирала, мы шли к Дагерорту.
Как только мы присоединились к отряду, адмирал приказал нам приблизиться к «Рюрику» и в мегафон стал расспрашивать о ночном походе. После этого мы встали на свое место.
В 4 часа дня я вступил на вахту, но уже через час, когда с «Рюрика» приказали прислать офицера, мне пришлось туда ехать.
Когда я взобрался на «Рюрик», меня потребовали на задний мостик к адмиралу. Взойдя туда, я увидел самого адмирала Эссена, который, быстро схватив меня за рукав, потащил в рубку, где стал расспрашивать подробности нашей ночной атаки. Быть может, адмиралу вспомнилось 27 января 1904 года, когда он, тогда еще капитан 2-го ранга, лихо вел на сближение с японской эскадрой свой крейсер, прежний «Новик». Казалось, какие-то невидимые нити протянулись между нами и связали аналогией фактов, разделенных между собой гранью десяти лет. Та атака была его атакой, а эта – нашей, и ею мы фактически начинали свою боевую кампанию…
После моего доклада адмирал и капитан 1-го ранга Колчак[12] стали объяснять мне предстоящую операцию, которая заключалась в том, что «Рюрик» с «Россией» и полудивизионом, отделясь от остального отряда, идут между Готландом и шведским берегом на юг. Обойдя Готланд, они должны повернуть и наступать на север. «Богатырь» же, «Олег» и «Новик», установив завесу, идут прямо на юг, с другой стороны Готланда, а с темнотой поворачивают на север. Задачей этого отряда является не пропустить неприятельских разведчиков сквозь цепь; если это удастся, то к утру противник окажется между двумя нашими отрядами.
Когда я вернулся на «Новик» и шлюпка была поднята, мы сейчас же повернули на юг и с «Богатырем» и «Олегом» установили завесу, но до темноты ничего на горизонте не видели и, согласно инструкции, повернули на север.
Ночью мы на «Новике» дважды были сбиты с толку дымами «Богатыря» и «Олега» и даже пытались гоняться за ними, но, к счастью, вовремя распознавали ошибку и все обходилось благополучно. Конечно, виною тому была наша неопытность, но ведь она вполне понятна и простительна, так как война еще только началась.
Неприятеля за всю ночь мы так и не видели. Утром было получено радио от командующего флотом, что он повернул обратно, не обойдя Готланд. Как потом выяснилось, приблизившись к шведским берегам, отряд встретил шведские военные суда и пароходы. Имея же особо серьезные инструкции правительства не вступать в конфликт со шведами, адмирал не счел возможным идти дальше.
Утром все суда отряда благополучно соединились и пошли обратно в Ревель.
Там из газет мы узнали о первом, сравнительно большом столкновении между германскими и английскими морскими силами. 15 августа, пользуясь туманом, английские силы, состоявшие из двух линейных крейсеров типа «Лайон», нескольких броненосных крейсеров, двух – легких и 40 миноносцев, стали подходить к Гельголанду. Они встретили несколько легких германских крейсеров и миноносцев и вступили с ними в бой. Он был непродолжителен, но очень жесток. В неравном бою погибли от мины легкий крейсер «Майнц» и от артиллерийского огня крейсера «Ариадне» и «Кёльн», а также миноносец «V-187».
Английские газеты сильно раздули успех своего флота, хотя, в сущности, в этом бою на их стороне оказался такой перевес в силах, что другого исхода и не могло быть. Нельзя не отметить мужества, с каким сражались маленькие крейсера против современных, огромных линейных крейсеров.
25 августа нас срочно вызвали на рейд ввиду того, что получили сведения о приближении неприятельской эскадры в составе четырех линейных кораблей типа старых «Кайзеров», броненосного крейсера «Блюхер», двух легких крейсеров и одиннадцати миноносцев.
Выйти навстречу неприятелю наши силы в этот день не успели, так как линейные корабли и «Рюрик» еще только возвращались с погрузки угля в Гельсингфорсе. Поэтому мы простояли целый день на рейде и только были предупреждены, что на следующее утро в 4 часа будет поход.
Действительно, ровно в 4 часа утра был поднят сигнал: «Сняться с якоря». В состав эскадры вошли: «Рюрик», Бригада линейных кораблей, «Новик», семь миноносцев 2-го дивизиона с тралами и четыре миноносца 1-й группы 1-го дивизиона.
Походный порядок был следующий – кильватерная колонна во главе с «Рюриком», который, окруженный миноносцами, шел под флагом командующего флотом; впереди эскадры шел 2-й дивизион миноносцев с тралами. Погода была прекрасная; волны почти не было, и наши миноносцы только слегка покачивало от старой зыби. Ход был от 8 до 10 узлов.
Неприятеля все еще не было видно, но, по частным сведениям, его суда как будто проникли в Ботнический залив. Поэтому около 3 часов дня командующий флотом приказал нам идти в Оландсгаф и произвести разведку, и если мы обнаружим неприятеля, то немедленно донести об этом, а самим стараться его атаковать.
Мы дали 26 узлов и к 6 часам вечера уже были в виду шведских берегов. Вдруг на горизонте показался дым, потом стали вырисовываться мачты, труба и корпус. Несомненно, это был военный корабль, но, увы, не германский, а шведский – броненосец береговой обороны типа «Оден» и при нем миноносец типа «Магне». Командир, имея инструкцию не тревожить шведов, не хотел подходить очень близко к ним, а поэтому мы повернули на юг. Пройдя этим курсом столько, чтобы шведские корабли скрылись из виду, мы повернули опять в Оландсгаф, осмотрели его и, когда стемнело, пошли обратно в Финский залив. Во избежание встречи с нашими судами в темноте, мы всю ночь крейсировали около банки Олег и только около 8 часов утра присоединились к главным силам. В 9 часов эскадра обнаружила подводную лодку, которая оказалась нашей «Акулой». Командующий флотом послал «Новик» спросить ее, куда она идет.
Вскоре после упомянутого сигнала был поднят второй, которым командиры шедших в поход судов приглашались к командующему флотом. Наш командир сначала переправился на «Сибирский Стрелок» и уже оттуда вместе с начальником дивизии переехал на «Рюрик». Вернувшись к 9 часам, он приказал немедленно сниматься с якоря.
Когда мы вышли на рейд, где я первым вступил на вахту, командир объяснил мне, что мы идем в неприятельские воды. Так начиналась моя первая боевая операция на «Новике».
Через полчаса, достояв свою вахту, я сменился и сошел с мостка; в это время как раз снимались с якоря крейсера «Рюрик», «Россия», «Богатырь» и «Олег», а также полудивизион особого назначения. Войдя в кают-компанию, я застал там других офицеров, которые были в весьма приподнятом настроении, томясь ожиданием узнать, куда мы идем. Томиться пришлось недолго – наше любопытство скоро было удовлетворено старшим офицером, который принес инструкцию похода. По ней выходило, что цель операции – уничтожение неприятельских разведчиков. Для этого отряд в составе вышеперечисленных сил идет по параллели Стейнорт – Хоборг; если до упомянутого района отряд никого не встретит, то должен разойтись в цепь, причем «Рюрик» и «Россия» остаются поддержкой в тылу, а «Богатырь», «Олег» и «Новик» идут к Данцигской бухте. Там «Богатырь» и «Олег» должны обстрелять некоторые пункты, а «Новик» – произвести поиск в самой бухте. Но все же главной задачей всем ставилось уничтожение неприятельских разведчиков.
Когда весь отряд снялся с якоря и вышел за остров Нарген, было приказано построиться в строй кильватера, причем «Рюрик» (флаг командующего флотом), окруженный миноносцами, шел концевым, а в голове колонны шли тральщики.
Благополучно пройдя Финский залив, отряд вышел в Балтийское море, где командующий флотом отпустил тральщики. В данный момент 4 часа дня; на горизонте ничего не видно, и отряд быстро движется на юг. Все готово к бою, а там, конечно, что Бог даст. Хочется верить в успешный исход операции, так как обстановка благоприятствует: по сведениям, большие силы неприятеля сосредоточены в Киле, а в море держатся только разведчики.
С наступлением темноты отряд перестроился по-ночному, причем «Новик» был поставлен в хвосте колонны. Вот уже и половина двенадцатого ночи; пока – все спокойно… Вдруг на горизонте, который, благодаря луне, был совершенно чист, с «Рюрика» увидели два дыма. Адмирал сигналом приказал «Новику» настигнуть и атаковать неприятеля.
Неприятельские же суда, обнаружив наши силы, повернули и стали быстро уходить на юг.
Получив это приказание, мы сейчас же вышли из строя и быстро стали прибавлять ход. Но все-таки мы с трудом настигали уходившего противника, и только когда довели ход до 32 узлов, расстояние стало быстро уменьшаться.
Во время погони у нас была пробита боевая тревога. Я в этот момент спал и, быстро вскочив, побежал к своему месту на юте. Окончательное приготовление миноносца к бою заняло немного времени: через несколько минут все уже было готово и все стояли на своих местах.
Окружающая картина была удивительно красива. Полная луна освещала слегка колеблющееся море, и «Новик», весь содрогаясь, несся вперед, одетый в серебро и пену. Нельзя было не залюбоваться – так он был красив и грозен.
Настроение у нас было напряженное, но, в общем, все были спокойны. Неприятель еще не открывал огня, несмотря на то что было уже близко. Расстояние все уменьшалось; вот уж вырисовался и силуэт: это трехтрубный крейсер типа «Аугсбург», а за ним идет миноносец…[11] Видно было, что крейсер имеет полный ход, очевидно стремясь уйти как можно дальше от наших сил. Вероятно, он не открывал огня именно потому, что не хотел обнаруживать своего места.
Но вот «Новик» подошел, как казалось, на требуемую дистанцию… Раздался условный звонок с мостика… Сейчас же блеснули четыре яркие вспышки, и мины, загудев, тяжело шлепнулись в воду.
В тот же момент крейсер круто повернул на нас и этим маневром избежал мин. Мы последовали его маневру. Несколько минут он шел за нами, а потом опять круто повернул на юг; мы – тоже. Вскоре, в темноте, мы потеряли его из виду.
В этот момент мы заметили какой-то силуэт корабля слева, и почти все офицеры, находившиеся на мостике, считали, что это тоже неприятель, и советовали командиру его атаковать. Но командир не решился на это, так как в том направлении мог быть «Богатырь», что действительно и оправдалось впоследствии.
Остаток ночи, согласно приказанию адмирала, мы шли к Дагерорту.
Как только мы присоединились к отряду, адмирал приказал нам приблизиться к «Рюрику» и в мегафон стал расспрашивать о ночном походе. После этого мы встали на свое место.
В 4 часа дня я вступил на вахту, но уже через час, когда с «Рюрика» приказали прислать офицера, мне пришлось туда ехать.
Когда я взобрался на «Рюрик», меня потребовали на задний мостик к адмиралу. Взойдя туда, я увидел самого адмирала Эссена, который, быстро схватив меня за рукав, потащил в рубку, где стал расспрашивать подробности нашей ночной атаки. Быть может, адмиралу вспомнилось 27 января 1904 года, когда он, тогда еще капитан 2-го ранга, лихо вел на сближение с японской эскадрой свой крейсер, прежний «Новик». Казалось, какие-то невидимые нити протянулись между нами и связали аналогией фактов, разделенных между собой гранью десяти лет. Та атака была его атакой, а эта – нашей, и ею мы фактически начинали свою боевую кампанию…
После моего доклада адмирал и капитан 1-го ранга Колчак[12] стали объяснять мне предстоящую операцию, которая заключалась в том, что «Рюрик» с «Россией» и полудивизионом, отделясь от остального отряда, идут между Готландом и шведским берегом на юг. Обойдя Готланд, они должны повернуть и наступать на север. «Богатырь» же, «Олег» и «Новик», установив завесу, идут прямо на юг, с другой стороны Готланда, а с темнотой поворачивают на север. Задачей этого отряда является не пропустить неприятельских разведчиков сквозь цепь; если это удастся, то к утру противник окажется между двумя нашими отрядами.
Когда я вернулся на «Новик» и шлюпка была поднята, мы сейчас же повернули на юг и с «Богатырем» и «Олегом» установили завесу, но до темноты ничего на горизонте не видели и, согласно инструкции, повернули на север.
Ночью мы на «Новике» дважды были сбиты с толку дымами «Богатыря» и «Олега» и даже пытались гоняться за ними, но, к счастью, вовремя распознавали ошибку и все обходилось благополучно. Конечно, виною тому была наша неопытность, но ведь она вполне понятна и простительна, так как война еще только началась.
Неприятеля за всю ночь мы так и не видели. Утром было получено радио от командующего флотом, что он повернул обратно, не обойдя Готланд. Как потом выяснилось, приблизившись к шведским берегам, отряд встретил шведские военные суда и пароходы. Имея же особо серьезные инструкции правительства не вступать в конфликт со шведами, адмирал не счел возможным идти дальше.
Утром все суда отряда благополучно соединились и пошли обратно в Ревель.
Там из газет мы узнали о первом, сравнительно большом столкновении между германскими и английскими морскими силами. 15 августа, пользуясь туманом, английские силы, состоявшие из двух линейных крейсеров типа «Лайон», нескольких броненосных крейсеров, двух – легких и 40 миноносцев, стали подходить к Гельголанду. Они встретили несколько легких германских крейсеров и миноносцев и вступили с ними в бой. Он был непродолжителен, но очень жесток. В неравном бою погибли от мины легкий крейсер «Майнц» и от артиллерийского огня крейсера «Ариадне» и «Кёльн», а также миноносец «V-187».
Английские газеты сильно раздули успех своего флота, хотя, в сущности, в этом бою на их стороне оказался такой перевес в силах, что другого исхода и не могло быть. Нельзя не отметить мужества, с каким сражались маленькие крейсера против современных, огромных линейных крейсеров.
25 августа нас срочно вызвали на рейд ввиду того, что получили сведения о приближении неприятельской эскадры в составе четырех линейных кораблей типа старых «Кайзеров», броненосного крейсера «Блюхер», двух легких крейсеров и одиннадцати миноносцев.
Выйти навстречу неприятелю наши силы в этот день не успели, так как линейные корабли и «Рюрик» еще только возвращались с погрузки угля в Гельсингфорсе. Поэтому мы простояли целый день на рейде и только были предупреждены, что на следующее утро в 4 часа будет поход.
Действительно, ровно в 4 часа утра был поднят сигнал: «Сняться с якоря». В состав эскадры вошли: «Рюрик», Бригада линейных кораблей, «Новик», семь миноносцев 2-го дивизиона с тралами и четыре миноносца 1-й группы 1-го дивизиона.
Походный порядок был следующий – кильватерная колонна во главе с «Рюриком», который, окруженный миноносцами, шел под флагом командующего флотом; впереди эскадры шел 2-й дивизион миноносцев с тралами. Погода была прекрасная; волны почти не было, и наши миноносцы только слегка покачивало от старой зыби. Ход был от 8 до 10 узлов.
Неприятеля все еще не было видно, но, по частным сведениям, его суда как будто проникли в Ботнический залив. Поэтому около 3 часов дня командующий флотом приказал нам идти в Оландсгаф и произвести разведку, и если мы обнаружим неприятеля, то немедленно донести об этом, а самим стараться его атаковать.
Мы дали 26 узлов и к 6 часам вечера уже были в виду шведских берегов. Вдруг на горизонте показался дым, потом стали вырисовываться мачты, труба и корпус. Несомненно, это был военный корабль, но, увы, не германский, а шведский – броненосец береговой обороны типа «Оден» и при нем миноносец типа «Магне». Командир, имея инструкцию не тревожить шведов, не хотел подходить очень близко к ним, а поэтому мы повернули на юг. Пройдя этим курсом столько, чтобы шведские корабли скрылись из виду, мы повернули опять в Оландсгаф, осмотрели его и, когда стемнело, пошли обратно в Финский залив. Во избежание встречи с нашими судами в темноте, мы всю ночь крейсировали около банки Олег и только около 8 часов утра присоединились к главным силам. В 9 часов эскадра обнаружила подводную лодку, которая оказалась нашей «Акулой». Командующий флотом послал «Новик» спросить ее, куда она идет.