Я выражаю твердую уверенность, что с окончанием войны все эти люди, которым сейчас Управление пропаганды ЦК доверило руководство литературой и печатью, будут сметены, – следа от них не останется. Им придут на смену новые люди, талантливые, смелые, понимающие, политически твердые».
Писатель Вирта Н.Е.: «Писателю сейчас ставятся очень большие преграды в цензурном отношении, творчество писателя чересчур зависит от случайного мнения тех или иных лиц. Я не согласен, когда на страницах центральных газет появляется сразу убийственный приговор тому или иному писателю. Считаю, что такая критика не нужна и подчас даже вредна. Лица, которые пишут подобные отзывы, являются мало компетентными судьями и во всяком случае плохими критиками».
Писатель Лидин В.Г.: «Совершаются грандиозные дела. Нашим вождям не до литературы, не до наших личных судеб, не до того, что в могучей стране литератор не обеспечен заработком и служит литературе как подвижник.
Но я мечтаю о том, что когда-нибудь Сталин позовет писателей для душевного разговора. Только выйдет ли разговор? Шагинян в качестве партийной неофитки произнесет трактат с цитатами из Маркса, а Павленко скажет, что все мы, советские писатели, не стоим ломаного гроша. Плохо то, что под гнетом РАППа, в бюрократических методах работы Союза писателей мы потеряли великий дар литератора – дар откровенности».
«Население в нашей стране 180 миллионов, писателей действительно пишущих – не более полутораста человек. При таком позорном для нас соотношении, говорящем о низком уровне гуманистической культуры, партия, казалось бы, как зеницу ока должна беречь свой крохотный золотой фонд. А сколько за годы войны выведено писателей из строя, сколько совершено моральных убийств! Я не говорю о Чуковском, за которым, возможно, водятся политические грехи. Но вот Зощенко, написавший одну плохую повесть… Достаточная ли это причина, чтобы человеку переломить хребет, похоронить его морально, ославить на весь мир?.. Нет, литературу у нас не любят. С писателями обращаются как с принципиальными врагами или поденщиками, казня их лютой казнью за всякую вольную или невольную ошибку.
Литературу можно поднять, предоставив ей относительную независимость в рамках советской идеологии и вернув писателям чувство собственного достоинства. Вернуть же его – это значит вывести писателей из такого положения, когда любая статья в «Правде» категорически определяет ту или иную судьбу писателя. Писатель не должен быть беззащитным перед лицом критики…»
Очень показательна история с Зощенко, Сельвинским, Чуковским, Фединым. В ней виден административный произвол. Другое дело Асеев, он написал во время войны антивоенные вещи, и ему за это влетело.
Однако случаи с Зощенко, Сельвинским, Чуковским, Фединым иное. Они носят очень грубую форму. Лет десять назад обо мне могли писать самые отрицательные статьи, называть буржуазным писателем и одновременно печатать. Ныне другое – раз Зощенко или Чуковский уничтожены в «Правде» или «Большевике», их уже никто не печатает, и это ставит писателей в страшное положение общественного остракизма без видимой вины.
Мы, писатели, предали искусство и пошли на время войны в газету. Это была общественная необходимость, жертва, но этого никто не оценивает. С писателями обращаются черт знает как.
Я – Эренбург, и мне позволено многое. Меня уважают в стране и на фронте. Но и я не могу напечатать своих лучших стихов, ибо они пессимистичны, недостаточно похожи на стиль салютов. А ведь война рождает в человеке много горечи. Ее надо выразить».
Так, Гладков говорит: «В моей «Клятве» все, что было от писательских размышлений, от политической мысли, от художественного образа, – все выброшено. И не цензурой, а там, «наверху», чиновниками Александрова. Я не могу и не хочу быть участником прикладной литературы, а только такая литература сейчас легальна… Мы, старые большевики, всегда боролись за свободу творческой жизни пролетариата. Но теперь старые большевики не в моде, революционные принципы их неугодны… Трудно писать. Невыносимо трудно. А главное – поговорить не с кем. Исподличались люди…»
«В свое время профессия писателя понималась как «служение», теперь она воспринимается как казенная служба. Писательский труд используется для голой агитации; оценки литературного произведения по его художественным достоинствам не существует; искусственно создается литературная слава людям вроде Симонова и Горбатова, а настоящие писатели в тени».
«Отсутствие творческих интересов и равнодушие писателей друг к другу объясняются взглядом руководящих товарищей на литературу как на подсобное хозяйство в политике. Литература лишена всякой самостоятельности и поэтому потеряла жизнедеятельность. Художники влачат жалкое, в творческом смысле, существование; процветают лакеи, вроде Катаева или Вирты, всякие шустрые и беспринципные люди… Совершенно губительна форма надзора за литературой со стороны ЦК партии, эта придирчивая и крохоборческая чистка каждой верстки журнала инструкторами и Еголиным… Уже не говоря о том, что это задерживает выход журналов, нивелирует и выхолащивает литературу, это, к тому же, не спасает от ошибок (пример с повестью Зощенко)… Такая практика должна быть сломана, если товарищи хотят, чтобы наш Великий Союз имел если не великую, то хотя бы большую литературу.
Я не тешу себя иллюзиями относительно перемен в литературном деле. Все мы – навоз для будущих литературных урожаев. Литература встанет на ноги только через 20 – 30 лет. Это произойдет, когда народ в массе своей, при открытых дверях за границу, станет культурным. Только тогда чиновники будут изгнаны с командных постов… Бедственно положение писателя, очевидца и участника грандиозных событий, у которого, тем не менее, запечатан рот, и он не может высказать об этих событиях своей писательской правды… Литература видела на своем веку Бенкендорфов всех мастей и все-таки осталась жива. Минует ее и наше лихолетье…»
«Обо всем этом должны знать наверху, но там не знают. Было время, когда писатели – и я в том числе – разговаривали со Сталиным о литературе, а теперь к нему не пускают, и даже письма писателей не доходят до него».
Поэт Уткин И.П.: «Руководство идеологической областью жизни доверено людям не только не любящим мысли, но равнодушным к ней.
Все поэты похожи друг на друга, потому что пишут политическими формулами. Образ изгоняется потому, что он кажется опасным, ведь поэтический образ – это не таблица умножения.
Я неугоден, потому что иду собственной поэтической дорогой и не поступаюсь своим достоинством. Они хотели бы сделать из советской поэзии аракчеевские поселения, где всяк на одно лицо и шагает по команде. Я как поэт на шагистику не способен и поэтому опасен: ведь за мной стоит широкий читатель, до сердца которого я легко дохожу. Этот читатель думающий, а поэтому тоже опасный, конечно, с точки зрения партийного бюрократа.
Управление литературой, управление поэзией! Поэзией нельзя управлять, для нее можно создавать благоприятные условия, и тогда она цветет, но можно надеть на нее смирительную рубашку, и тогда она есть то, что печатается в наших журналах. Она обращается в казенную свистульку.
При проработке Федина «мясорубка», кажется, испортилась. Что-то не сделали из Федина котлету. Вишневский и Тихонов даже его хвалили. А после всего устроили банкет и пили с Фединым за его здоровье. Я рассматриваю такое поведение как носоутиранье «Правде».
А может быть, решили, ввиду безрезультатности массового кровопускания, применявшегося к Чуковскому, Асееву и Зощенко, отказаться от этого впредь и пробуют иначе разговаривать. Все равно нас не исправишь. Они не могут, как мы, а мы не хотим, как они. Ну и что они с нами сделают? Печатать не будут? – все равно не платят! Кормить не будут? – будут, им невыгодно, чтобы мы издыхали».
«Проработки, запугивания, запрещения так приелись, что уже перестали запугивать, и люди по молчаливому уговору решили не обращать внимания, не реагировать и не участвовать в этом спектакле. От ударов все настолько притупилось, что уже не чувствительны к ударам. И в конце концов, чего бояться? Хуже того положения, в котором очутилась литература, уже не будет. Так зачем стараться, зачем избивать друг друга – так рассудили беспартийные и не пришли вовсе на Федина. Вместо них собрали служащих Союза [советских писателей] и перед ними разбирали Федина, и разбирали мягко, даже хвалили, а потом пошли и выпили и Федина тоже взяли с собой.
Союз стал мертвым, все настолько омертвело, что после Асеева, после Зощенко, после Сельвинского, после Чуковского – Федин уже не произвел действия. Довольно! Хватит! Надоело! Можно и не пойти – так почувствовали люди и не пошли. С проработками больше не выйдет. Пусть придумывают другое».
Драматург Погодин Н.Ф.: «В книге Федина много ценных мыслей и высказываний, она должна быть настольной книгой каждого писателя. Самое ценное в ней – мысль автора: «Надо слушать, но не слушаться». Это книга, утверждающая право художника мыслить и писать, о чем он хочет, не считаясь с «указками»«.
Писатель Голубов С.Н.: «Критики у нас нет и быть не может, так как никто не позволит вам создавать какие-то концепции, хотя бы и философские. Сейчас невыносимо душно стало. Сидим, как в темном погребе. Так придушили, что дальше некуда. Когда у нас были военные неудачи, то власти порастерялись, идейно люди разбрелись кто куда, и никто нами особенно не интересовался. Ну а теперь мы побеждаем, и люди эти начинают снова собираться воедино, и идеология появилась прежняя – классовая борьба и все такое…»
Писатель Шпанов Н.Н.: «Я сознательно не беру в пьесе («Слово чести») действительно живших лиц, потому что не хочу идти путем подделки. Это и противно, да и хлопот не оберешься… Мы живем среди лжи, притворства и самого гнусного приспособленчества. Литературой управляют кретины, и за каждую свою строчку приходится драться с пеной на губах».
Писатель Кассиль Л.А.: «Все произведения современной литературы – гниль и труха. Вырождение литературы дошло до предела. Союз писателей надо немедленно закрыть, писателям же предоставить возможности собираться группами у себя на квартирах и обсуждать написанное сообразно своим творческим симпатиям и взглядам. Это – единственный путь…»
Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР Меркулов
«Много идеологически вредных произведений…»
Писатель Вирта Н.Е.: «Писателю сейчас ставятся очень большие преграды в цензурном отношении, творчество писателя чересчур зависит от случайного мнения тех или иных лиц. Я не согласен, когда на страницах центральных газет появляется сразу убийственный приговор тому или иному писателю. Считаю, что такая критика не нужна и подчас даже вредна. Лица, которые пишут подобные отзывы, являются мало компетентными судьями и во всяком случае плохими критиками».
Писатель Лидин В.Г.: «Совершаются грандиозные дела. Нашим вождям не до литературы, не до наших личных судеб, не до того, что в могучей стране литератор не обеспечен заработком и служит литературе как подвижник.
Но я мечтаю о том, что когда-нибудь Сталин позовет писателей для душевного разговора. Только выйдет ли разговор? Шагинян в качестве партийной неофитки произнесет трактат с цитатами из Маркса, а Павленко скажет, что все мы, советские писатели, не стоим ломаного гроша. Плохо то, что под гнетом РАППа, в бюрократических методах работы Союза писателей мы потеряли великий дар литератора – дар откровенности».
«Население в нашей стране 180 миллионов, писателей действительно пишущих – не более полутораста человек. При таком позорном для нас соотношении, говорящем о низком уровне гуманистической культуры, партия, казалось бы, как зеницу ока должна беречь свой крохотный золотой фонд. А сколько за годы войны выведено писателей из строя, сколько совершено моральных убийств! Я не говорю о Чуковском, за которым, возможно, водятся политические грехи. Но вот Зощенко, написавший одну плохую повесть… Достаточная ли это причина, чтобы человеку переломить хребет, похоронить его морально, ославить на весь мир?.. Нет, литературу у нас не любят. С писателями обращаются как с принципиальными врагами или поденщиками, казня их лютой казнью за всякую вольную или невольную ошибку.
Литературу можно поднять, предоставив ей относительную независимость в рамках советской идеологии и вернув писателям чувство собственного достоинства. Вернуть же его – это значит вывести писателей из такого положения, когда любая статья в «Правде» категорически определяет ту или иную судьбу писателя. Писатель не должен быть беззащитным перед лицом критики…»
* * *
Несколько своеобразную позицию занимает писатель Илья Эренбург, осуждающий антивоенные стихи Асеева и одновременно высказывающий недовольство существующей системой цензуры и критики: «Нам придали большое значение и за нами бдительно следят. Вряд ли сейчас возможна правдивая литература, она вся построена в стиле салютов, а правда – это кровь и слезы.Очень показательна история с Зощенко, Сельвинским, Чуковским, Фединым. В ней виден административный произвол. Другое дело Асеев, он написал во время войны антивоенные вещи, и ему за это влетело.
Однако случаи с Зощенко, Сельвинским, Чуковским, Фединым иное. Они носят очень грубую форму. Лет десять назад обо мне могли писать самые отрицательные статьи, называть буржуазным писателем и одновременно печатать. Ныне другое – раз Зощенко или Чуковский уничтожены в «Правде» или «Большевике», их уже никто не печатает, и это ставит писателей в страшное положение общественного остракизма без видимой вины.
Мы, писатели, предали искусство и пошли на время войны в газету. Это была общественная необходимость, жертва, но этого никто не оценивает. С писателями обращаются черт знает как.
Я – Эренбург, и мне позволено многое. Меня уважают в стране и на фронте. Но и я не могу напечатать своих лучших стихов, ибо они пессимистичны, недостаточно похожи на стиль салютов. А ведь война рождает в человеке много горечи. Ее надо выразить».
* * *
За последнее время поступают сведения в отношении писателя Гладкова Ф.В., свидетельствующие о наличии у него антипартийных взглядов на положение советской литературы и перспективы ее развития.Так, Гладков говорит: «В моей «Клятве» все, что было от писательских размышлений, от политической мысли, от художественного образа, – все выброшено. И не цензурой, а там, «наверху», чиновниками Александрова. Я не могу и не хочу быть участником прикладной литературы, а только такая литература сейчас легальна… Мы, старые большевики, всегда боролись за свободу творческой жизни пролетариата. Но теперь старые большевики не в моде, революционные принципы их неугодны… Трудно писать. Невыносимо трудно. А главное – поговорить не с кем. Исподличались люди…»
«В свое время профессия писателя понималась как «служение», теперь она воспринимается как казенная служба. Писательский труд используется для голой агитации; оценки литературного произведения по его художественным достоинствам не существует; искусственно создается литературная слава людям вроде Симонова и Горбатова, а настоящие писатели в тени».
«Отсутствие творческих интересов и равнодушие писателей друг к другу объясняются взглядом руководящих товарищей на литературу как на подсобное хозяйство в политике. Литература лишена всякой самостоятельности и поэтому потеряла жизнедеятельность. Художники влачат жалкое, в творческом смысле, существование; процветают лакеи, вроде Катаева или Вирты, всякие шустрые и беспринципные люди… Совершенно губительна форма надзора за литературой со стороны ЦК партии, эта придирчивая и крохоборческая чистка каждой верстки журнала инструкторами и Еголиным… Уже не говоря о том, что это задерживает выход журналов, нивелирует и выхолащивает литературу, это, к тому же, не спасает от ошибок (пример с повестью Зощенко)… Такая практика должна быть сломана, если товарищи хотят, чтобы наш Великий Союз имел если не великую, то хотя бы большую литературу.
Я не тешу себя иллюзиями относительно перемен в литературном деле. Все мы – навоз для будущих литературных урожаев. Литература встанет на ноги только через 20 – 30 лет. Это произойдет, когда народ в массе своей, при открытых дверях за границу, станет культурным. Только тогда чиновники будут изгнаны с командных постов… Бедственно положение писателя, очевидца и участника грандиозных событий, у которого, тем не менее, запечатан рот, и он не может высказать об этих событиях своей писательской правды… Литература видела на своем веку Бенкендорфов всех мастей и все-таки осталась жива. Минует ее и наше лихолетье…»
«Обо всем этом должны знать наверху, но там не знают. Было время, когда писатели – и я в том числе – разговаривали со Сталиным о литературе, а теперь к нему не пускают, и даже письма писателей не доходят до него».
* * *
Антисоветски настроенные элементы из числа писателей критику и осуждение вредных произведений, а также положение в советской литературе оценивают с враждебных позиций, заявляя, что в условиях советской действительности литература существовать и развиваться не может.Поэт Уткин И.П.: «Руководство идеологической областью жизни доверено людям не только не любящим мысли, но равнодушным к ней.
Все поэты похожи друг на друга, потому что пишут политическими формулами. Образ изгоняется потому, что он кажется опасным, ведь поэтический образ – это не таблица умножения.
Я неугоден, потому что иду собственной поэтической дорогой и не поступаюсь своим достоинством. Они хотели бы сделать из советской поэзии аракчеевские поселения, где всяк на одно лицо и шагает по команде. Я как поэт на шагистику не способен и поэтому опасен: ведь за мной стоит широкий читатель, до сердца которого я легко дохожу. Этот читатель думающий, а поэтому тоже опасный, конечно, с точки зрения партийного бюрократа.
Управление литературой, управление поэзией! Поэзией нельзя управлять, для нее можно создавать благоприятные условия, и тогда она цветет, но можно надеть на нее смирительную рубашку, и тогда она есть то, что печатается в наших журналах. Она обращается в казенную свистульку.
При проработке Федина «мясорубка», кажется, испортилась. Что-то не сделали из Федина котлету. Вишневский и Тихонов даже его хвалили. А после всего устроили банкет и пили с Фединым за его здоровье. Я рассматриваю такое поведение как носоутиранье «Правде».
А может быть, решили, ввиду безрезультатности массового кровопускания, применявшегося к Чуковскому, Асееву и Зощенко, отказаться от этого впредь и пробуют иначе разговаривать. Все равно нас не исправишь. Они не могут, как мы, а мы не хотим, как они. Ну и что они с нами сделают? Печатать не будут? – все равно не платят! Кормить не будут? – будут, им невыгодно, чтобы мы издыхали».
* * *
Писатель Шкловский В.Б.: «В литературе, особенно в военной журналистике, подбираются кадры людей официально-мыслящих, готовых написать под диктовку. Существует болезнь свежей мысли. Даже Эренбург мне жаловался, что установки становятся все более казенными».«Проработки, запугивания, запрещения так приелись, что уже перестали запугивать, и люди по молчаливому уговору решили не обращать внимания, не реагировать и не участвовать в этом спектакле. От ударов все настолько притупилось, что уже не чувствительны к ударам. И в конце концов, чего бояться? Хуже того положения, в котором очутилась литература, уже не будет. Так зачем стараться, зачем избивать друг друга – так рассудили беспартийные и не пришли вовсе на Федина. Вместо них собрали служащих Союза [советских писателей] и перед ними разбирали Федина, и разбирали мягко, даже хвалили, а потом пошли и выпили и Федина тоже взяли с собой.
Союз стал мертвым, все настолько омертвело, что после Асеева, после Зощенко, после Сельвинского, после Чуковского – Федин уже не произвел действия. Довольно! Хватит! Надоело! Можно и не пойти – так почувствовали люди и не пошли. С проработками больше не выйдет. Пусть придумывают другое».
Драматург Погодин Н.Ф.: «В книге Федина много ценных мыслей и высказываний, она должна быть настольной книгой каждого писателя. Самое ценное в ней – мысль автора: «Надо слушать, но не слушаться». Это книга, утверждающая право художника мыслить и писать, о чем он хочет, не считаясь с «указками»«.
Писатель Голубов С.Н.: «Критики у нас нет и быть не может, так как никто не позволит вам создавать какие-то концепции, хотя бы и философские. Сейчас невыносимо душно стало. Сидим, как в темном погребе. Так придушили, что дальше некуда. Когда у нас были военные неудачи, то власти порастерялись, идейно люди разбрелись кто куда, и никто нами особенно не интересовался. Ну а теперь мы побеждаем, и люди эти начинают снова собираться воедино, и идеология появилась прежняя – классовая борьба и все такое…»
Писатель Шпанов Н.Н.: «Я сознательно не беру в пьесе («Слово чести») действительно живших лиц, потому что не хочу идти путем подделки. Это и противно, да и хлопот не оберешься… Мы живем среди лжи, притворства и самого гнусного приспособленчества. Литературой управляют кретины, и за каждую свою строчку приходится драться с пеной на губах».
Писатель Кассиль Л.А.: «Все произведения современной литературы – гниль и труха. Вырождение литературы дошло до предела. Союз писателей надо немедленно закрыть, писателям же предоставить возможности собираться группами у себя на квартирах и обсуждать написанное сообразно своим творческим симпатиям и взглядам. Это – единственный путь…»
* * *
По полученным агентурным данным, чуждые советской идеологии произведения писателей Сельвинского, Асеева, Зощенко, Чуковского, Федина и Довженко нашли одобрение среди антисоветски настроенных студентов литературного института Союза писателей, которые превращают осужденные произведения в «шедевры» современной литературы, отвергают принципы социалистического реализма и пытаются разрабатывать «новые теории» развития литературы и искусства.Народный комиссар государственной безопасности Союза ССР Меркулов
«Много идеологически вредных произведений…»
(Постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград»)
ЦК ВКП(б) отмечает, что издающиеся в Ленинграде литературно-художественные журналы «Звезда» и «Ленинград» ведутся совершенно неудовлетворительно.
В журнале «Звезда» за последнее время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда» № 5 – 6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.
Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезды» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь, как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».
Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, – «искусства для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе.
Допустив проникновение в журнал чуждых в идейном отношении произведений, редакция понизила также требовательность к художественным достоинствам литературного материала. Журнал стал заполняться малохудожественными пьесами и рассказами («Дорога времени» Ягдфельда, «Лебединое озеро» Штейна и т. д.). Такая неразборчивость в отборе материалов для печатания привела к снижению художественного уровня журнала.
ЦК отмечает, что особенно плохо ведется журнал «Ленинград», который постоянно предоставлял свои страницы для пошлых и клеветнических выступлений Зощенко, для пустых и аполитичных стихотворений Ахматовой. Как и редакция «Звезды», редакция журнала «Ленинград» допустила крупные ошибки, опубликовав ряд произведений, проникнутых духом низкопоклонства по отношению ко всему иностранному. Журнал напечатал ряд ошибочных произведений («Случай над Берлином» Варшавского и Реста, «На заставе» Слонимского). В стихах Хазина «Возвращение Онегина» под видом литературной пародии дана клевета на современный Ленинград. В журнале «Ленинград» помещаются преимущественно бессодержательные, низкопробные литературные материалы.
В чем смысл ошибок редакций «Звезды» и «Ленинграда»?
Руководящие работники журналов, и в первую очередь их редакторы т.т. Саянов и Лихарев, забыли то положение ленинизма, что наши журналы, являются ли они научными или художественными; не могут быть аполитичными. Они забыли, что наши журналы являются могучим орудием Советского государства в деле воспитания советских людей и в особенности молодежи и поэтому должны руководствоваться тем, что составляет жизненную основу советского строя – его политикой. Советский строй не может терпеть воспитания молодежи в духе безразличия к советской политике, в духе безыдейности.
В журнале «Звезда» за последнее время, наряду со значительными и удачными произведениями советских писателей, появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда» № 5 – 6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.
Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезды» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь, как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».
Журнал «Звезда» всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, – «искусства для искусства», не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе.
* * *
Предоставление Зощенко и Ахматовой активной роли в журнале, несомненно, внесло элементы идейного разброда и дезорганизации в среду ленинградских писателей. В журнале стали появляться произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада. Стали публиковаться произведения, проникнутые тоской, пессимизмом и разочарованием в жизни (стихи Садофьева и Комиссаровой в № 1 за 1946 г. и т. д.). Помещая эти произведения, редакция усугубила свои ошибки и еще более принизила идейный уровень журнала.Допустив проникновение в журнал чуждых в идейном отношении произведений, редакция понизила также требовательность к художественным достоинствам литературного материала. Журнал стал заполняться малохудожественными пьесами и рассказами («Дорога времени» Ягдфельда, «Лебединое озеро» Штейна и т. д.). Такая неразборчивость в отборе материалов для печатания привела к снижению художественного уровня журнала.
ЦК отмечает, что особенно плохо ведется журнал «Ленинград», который постоянно предоставлял свои страницы для пошлых и клеветнических выступлений Зощенко, для пустых и аполитичных стихотворений Ахматовой. Как и редакция «Звезды», редакция журнала «Ленинград» допустила крупные ошибки, опубликовав ряд произведений, проникнутых духом низкопоклонства по отношению ко всему иностранному. Журнал напечатал ряд ошибочных произведений («Случай над Берлином» Варшавского и Реста, «На заставе» Слонимского). В стихах Хазина «Возвращение Онегина» под видом литературной пародии дана клевета на современный Ленинград. В журнале «Ленинград» помещаются преимущественно бессодержательные, низкопробные литературные материалы.
* * *
Как могло случиться, что журналы «Звезда» и «Ленинград», издающиеся в Ленинграде, городе-герое, известном своими передовыми революционными традициями, городе, всегда являвшемся рассадником передовых идей и передовой культуры, допустили протаскивание в журналы чуждой советской литературе безыдейности и аполитичности?В чем смысл ошибок редакций «Звезды» и «Ленинграда»?
Руководящие работники журналов, и в первую очередь их редакторы т.т. Саянов и Лихарев, забыли то положение ленинизма, что наши журналы, являются ли они научными или художественными; не могут быть аполитичными. Они забыли, что наши журналы являются могучим орудием Советского государства в деле воспитания советских людей и в особенности молодежи и поэтому должны руководствоваться тем, что составляет жизненную основу советского строя – его политикой. Советский строй не может терпеть воспитания молодежи в духе безразличия к советской политике, в духе безыдейности.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента