Гакин Владимир. Золотые листья

   - Про золото мы толком не ведаем. Посказульку только слыхивали, что попадья бабам нашим болтала. А вот русалка - девчонка живая, Аники Бубуева дочь. Мы давно догадались, что Алена у Данилы на острове приют нашла. А теперь, как не стало Аники-паука старого, объявиться им можно. Даниле, коли сам в село не заявится, зимою поедем, все и расскажем.
   Однако Микола последнее не слушал, будто пьяный поплелся домой. С тех пор стал вокруг болота бродить. Углядит осину, за ствол ухватится, потрясет и на листья долго глядит. Люди и поняли - умом трекнулся. А в ту осень клюква на удивление уродилась. Старики баяли:
   - Русалочьей кровью ягода напиталась, собирать пора.
   Люди вдоволь ягоды на зиму запасали; чуть не лопатой гребли. И Арсентия семья собралась. Сам с женой, тесть с тещей, Первуня-пасынок и девчоночки-погодки. Шустрые обе, наперебой помогать лезли. Около отца с матерью повертелись, деду с бабкой кой в чем подсобили, к брату направились. А тому помощь их совсем ни к чему - шестнадцатый годок минул, могутный в плечах, короба с ягодой играючи на телегу грузил, сестренки только мешали. Застрожился было:
   - Вот я вас понужну! - и шутейно замахнулся, щелкнуть хотел, да треск недалече раздался. Глянули все - Микола Терпышный бредет: косматый, в бороденке у рта клюквина зацепилась, сам шальными глазами осины оглядывает. А то подойдет к какой-нибудь, потрясет и давай кулаками долбить. Вскоре, бормоча непонятное, мимо прошел, а как скрылся, девчонки и спрашивают:
   - Что с ним? Почто осины трясет?
   А взрослые будто не слышали. Арсентий коня стал запрягать, дед цигаркою затянулся, мать с бабкой потупились, ягоду дерюжками накрывают. Вскоре и отправились. Девчонки про Терпышного забыли, забалаболили о пустяках. А Первуня на старших поглядывает - почуял, что-то скрывают, ну и спросил:
   - Чего ж про Терпышного не рассказываете?
   Взрослые опять не ответили, молча к дому доехали.
   Вечером, перед закатом, Первуня на завалинку к деду подсел и опять:
   - Пошто Микола круг болота бродит, осины трясет? На селе парни сказывали, с золотыми листьями какую-то ищет.
   Старик покурил да и рассказал про Анику Бубуева, про то, как с Васеной обманули они Алену-красавицу, да про то, что Данила ее из болота вызволил. А потом добавил:
   - При тятьке об этом не заговаривай, ему и так не сладко досталось. А что осина золотом Бубуева одарила, поди, враки все. Кто поверит, тот ума лишается. Вон как Терпышный.
   Парень больше не спрашивал, а все ж любопытно было на деревья с золотыми листьями поглядеть. Зимой подрядился торговым мужикам в помощь за медом, за орехом к Даниле старому на остров съездить. Тому уже сообщили, что Аники не стало, но Алена с Аришкою хоть от людей не прятались, а все же на глаза не лезли, так-то спокойнее. Ну и в этот раз. Прикатили мужики, Алена самовар поставила, в стайку ушла корове с козой сена задать, Аришка в глубь острова убежала. Вскоре мужики на подводы мед да орех погрузили, в избу зашли почаевничать, разговоры про жизнь повели. Данила и рассказал, что Аника Аришку покалечил, жилку шейную ей повредил, оттого голову теперь набок носит.
   Первуня не слышал - не стал чай пить, побрел по льду вокруг острова. Поглядел на осинки голые, что на глаза попались, да усмехнулся, дескать, и вправду вранье, что золотые денежки на деревьях растут. И вдруг скрип снега послышался, оглянулся - девчонка из-за кедра выглядывает, сама головку набок склонила. Парень и крикнул:
   - Эй, чего прячешься, востроглазая?!
   Аришка ойкнула, за деревьями скрылась. Парень плечами пожал: "Пугливая". Да и воротился к подводам. Мужики ехать уж собрались, вскоре отправились. Первуня их спрашивает: что, мол, за девчонка на острове? Те поведали, что Данила рассказывал. Первуня и понял, отчего головку Аришка держит наискось. В ту зиму не пришлось ему боле на острове побывать. Вскоре с Арсентием в город уехал на заработки. Однако нет-нет, да и вспомнит: "Ишь, востроглазая!" К весне в здоровенного парня вымахал, ко многим девчатам приглядывался, да не к душе были.
   Летом на ярмарке глядит, недалеко, у галантерейной лавки, Данила стоит с дочерью, обновы для Ариши приглядывает. Она-то уж совсем девушкой стала, как и мать - красавица синеокая, русые волосы в тугой косе заплетенные, только головка чуть набок. Парень заметил, вроде как повернулась она, взгляд метнула в его сторону. Подойти хотел, но друзья на миг отвлекли, а как глянул, Данилы с дочерью у лавки не было, в толпе затерялись. Парень туда-сюда заметался, да так не увидел их более.
   Вернулся домой, кой-что по хозяйству стал ладить, все из рук валится образ Аринин перед глазами стоит. Вечер наступил, а он все молчит. Родители да дед с бабкою это заметили, дед усмехнулся:
   - Ты што ж квелый такой, али дружки бока за девок намяли?
   Ничего Первуня не ответил, а как от ужина отказался, мать-то и запричитала:
   - Уж не захворал ли Первунюшка?!
   Парень опять молчок, собрался, ушел на сеновал ночевать. Долго в звездное небо глядел. Наутро решил к болоту сходить, про тропу Данилину слыхал, ну, и подумал: "Найду тропу, доберусь до острова". Пока солнце не встало, отправился. В одном месте походил, в другом, вымок весь, и все без толку. Присел на коряжину, штанины у портков отжимает, вдруг видит, опять Терпышный бредет, да на этот раз не мычит и осины-то не оглядывает, сам слегой в болото тычет, тоже, видать, брод ищет. Присел парень за коряжиной, затаился. Да Терпышный будто учуял, обернулся да прямо парню в глаза:
   - Что, Первун, и тебя водяного золото притянуло?
   Сам смотрит и говорит здраво, будто убогим никогда не был.
   Парень глядит на Терпышного удивленно. Микола ухмыльнулся под нос.
   - Будет зенки пялить! Сказывай, зачем к болоту пришел?
   Первун и не знает, что отвечать, не скажешь ведь, что из-за Арины к острову пробирался. Соврал невпопад: клюкву, дескать, глянуть хотел, поспела ли? А про осинки с листьями золотыми - враки все! Терпышного тут будто шилом кольнули, сунул руку за пазуху:
   - А это видел! - и блеснул перед носом Первуни золотой денежкой. - С острова когда-то принес! А мог хоть горсть, хоть шапку набрать.
   И рассказал парню, как на остров попал, как червонцев кучу видением посчитал, а потом и про Анику, как тот погиб, и про русалку с золотыми монистами. Ну, а чтобы у других охоту отбить про золото спрашивать, убогим прикинулся. И который уж год не может на Гриву попасть, с лета ведь надо али ранней осенью, пока листья не осыпались.
   Почесал парень затылок, да и говорит:
   - Деньги, поди, никому лишними не были. Да только дело твое неверное, от лихих доходов дурная жизнь - старики так говорят. И сам ты про Бубуева сказывал - был мужик как мужик, а разбогател - волком стал и погиб, как собака!
   Отмахнулся Терпышный, на мокрые штанины Первуни показал, прищурился:
   - А ведь и ты свой антирес соблюдаешь, какой только - не ведаю, - и ближе к парню подсел. - Ты меня лучше слушай! - И провел пятерней круг шеи своей. - Мне напарник во как нужон! Вдвоем только переберемся на остров.
   Почесал парень затылок: "Была не была! - думает. - Когда еще случай такой представится". И кивнул согласно.
   Вырубил Микола для него слегу и побрели. Вскоре добрались до островка, где в последний раз Микола с Аникою был, и не знают, куда дальше направиться - впереди лужайка зеленая, с цветочками лазоревыми. Первун ране слыхал про черную падь, да видел-то впервые, для интересу ступил под ногами лужок закачался, зыбью подернулся, он назад тут же. Хотели обойти лужок, да везде топь глубокая, слегой дно не достать. Однако недалеко от островочка кочку углядели, чуть только из воды торчала, за ней еще несколько, цепочкой к камышам тянутся. Решил Первун с разбегу на кочку прыгнуть. Разбежался, да не долетел, рядом в трясине увяз, вглубь его потянуло. Обернулся, руки к Терпышному протянул:
   - Слегу скорей кидай!
   Кинул Терпышный, да промахнулся, а парня глубже трясина затягивает. Микола свою кинул - опять мимо. И заметался туда-сюда без толку. Вдруг голос раздался девичий:
   - Эх, косорукой! И бросить-то не сумел!
   Оглянулся Микола, а это Арина с той самой кочки, на которую парень не допрыгнул, руку ему протягивает, ухватила и потянула. Терпышный тут завыл не своим голосом, к берегу побежал. Девушка в это время Первуню на кочку из трясины вызволила, тот не поймет, наяву перед ним Арина али наваждение, себя перекрестил и ее. Рассмеялась Арина и рассказала, что у острова с лодки корчажку на карася проверяла, хотела лебедей проведать. И только в камыши вплыла, услышала говор, пробралась ближе, узнала Терпышного, испугалась - он ведь с нее монисто чуть не сорвал. Уйти хотела, да увидела, что Первуня гибнет, Микола без толку мечется - сердце не выдержало, по кочкам, что от камышей тянулись, вприпрыжку бегом. Так и спасла.
   Рассказала и обратно к камышам, к лодке скорей, парень следом. В лодку сели, отплыли, Арина искоса на него глянула:
   - А ты зачем на болото пришел? Неужто, как и Терпышный, за золотом? Так возьми же его!
   Хотела с себя монисто сорвать, но парень удержал. Зарделся, будто маков цвет, и рассказал, что глаза Аринины сна лишили, что всю ярмарку обежал, чтоб хоть раз еще на нее взглянуть, а потому и дорогу на остров искал.
   Услыхала Арина Первунин рассказ, у самой щеки зарей полыхают, и тоже призналась, что заметила, как Первун на ярмарке глядел на нее, и парень ей шибко понравился, и тоже ночь не спала, надумала в село тайком сходить, на него глянуть, а про лебедей с карасями придумала.
   За разговором вскоре подплыли они к острову, пошли рука об руку, будто друг дружке давно знакомые. Долго гуляли, кедрами любовались. Арина про подружку русалочку рассказала, про водяного старого, как бранился он с месяцем из-за звездочек и как червонцы его дочка нашла да разбросала по берегу, а из них осинки выросли, листочки у которых по осени денежками осыпаются.
   Парень только дивился чудным рассказам Арининым. Вскоре к дому они подошли. Старый Данила с ульями в огороде возился, Первуню увидел, брови нахмурил:
   - Как попал сюда, младен?! За какой такой надобностью?! Зимой с мужиками, кажись, ты приезжал?
   Аришка вперед парня выступила:
   - Суженый это мой!
   Данила от слов ее аж присел, да Алена тут из дома вышла, в чем дело узнала, Первуню с Ариною перекрестила и Даниле-то говорит:
   - Не гневись, батюшка, не век же ей в девках сидеть на острове. Прислал бог доброго человека, пущай ознакомятся да обженятся.
   Данила вроде обмяк и сам парня спрашивает? "Чьих, дескать, будешь родителей?" Первуня рассказал. Алена сразу потупилась, а Данила головой покачал:
   - Арсентия, значит, прикормыш.
   Парень и вспыхнул - не любил, когда на селе пасынком Арсентия кликали, на Данилу насупился. Однако Алена разговор подхватила:
   - Сызмальства коли слово да ласку отеческую получал, чего же Арсентия отцом не считать?! - И сама, на Данилу глянув, поведала, как спас он ее, и что Аришке отца заменил.
   Долго молодые молчали, каждый о своем думал, да большого колокола гул услыхали - полдень отбивал. Первуня спохватился, дескать, обещался на сенокос с дедом поехать. К лодке с Ариной пошли, с ними Данила отправился - проводить пожелал.
   Поплыли к камышам, на тропу болотную парня вывели. А колокол все гудит, не смолкает. Первуня и озаботился:
   - Чего это дольше прежнего, будто набат!
   Тут берег из камышей показался, у болота люди мечутся, палками глубину меряют, среди них мать и отец, дед с бабкою и сестренки. Микола Терпышный всем что-то доказывает. Кой-кто из мужиков по кочкам навстречу к камышам шагает. Первуню, Арину, Данилу старого увидели, остановились. Старик им кричит:
   - Кой леший вас на болото погнал?!
   Те переглянулись и в ответ: дескать, Терпышный поутру к Первунькиным родителям прибег, давай орать, будто русалки схватили их, хотели в топь утащить, но он вызволился, а Первуня не смог.
   Данила аж плюнул с досады:
   - Экой выдумщик!
   А парень с девушкой давай хохотать:
   - Понятно теперь, почто с воплями от Арины улепетывал - за русалку принял. - Ну и к берегу поспешили. Родня к парню кинулась, давай обнимать его, целовать. А он Арину подвел к отцу с матерью, невестою объявил. Тут еще больше прибавилось радости. А потом про Миколу Терпышного вспомнили:
   - Вот ведь как напужал всех, пустобрех!
   Оглянулись, его уж нет рядом.
   - Куда подевался? - Друг друга спрашивают, да сестренки Первунины замахали руками: вон, мол, дядька Микола по болоту побег. Глянули, и вправду Микола с кочки на кочку, по которым Данила молодых вел, прыгает. Далеко уж был, кой-кто из мужиков усмехнулся:
   - Эвон испужался как, и дороги не разобрал.
   А Данила закричал:
   - Куда нелегкая тебя понесла? Вертайся назад! За брехню не станем наказывать!
   Тот будто не слышал, дальше уходит. Но Первун будто вспомнил:
   - Да он к осинкам золотым пробирается, углядел, ведь, откуда вышли мы.
   Чертыхнулся Данила, услышав слова Первунины:
   - Экой несураз! В бабьи поверил россказни! - И опять закричал: - Правее держи, дальше место топкое. А лучше меня дожидайся, коли нужда, на Гриву сам выведу.
   Микола не обернулся, раз, другой шагнул, по грудь провалился, завыл истошным голосом. Кинулся старый Данила на выручку, за ним вслед Первуня с Ариною, Арсентий да еще мужиков несколько, да пока добрались, где Микола выл, на поверхности уж пузыри плавали. Хорошо, у мужиков шесты были с крючьями, ткнули раз, другой, подцепили за штанину Терпышного, полумертвого из трясины вытянули. Как откачали, признался он, что к осинкам на остров пробраться хотел, а как совсем очухался, старик на Гриву увел его. Что уж ему там Данила показывал, да какие меж них разговоры велись, никто не знал. Только Терпышный, как вернулся, к болоту дорогу будто забыл, потом признался - старик осины на глазах его все до одной порубил и наказал, чтоб на селе обо всем рассказал, не то еще найдется бестолочь - в сказки уверует.
   С тех пор про золотые листья ребятишкам только старики сказывали.
   А к зиме с морозами Первун с дружками на остров свататься прикатил, глядит, и вправду у дома жердины осиновые навалены. Старик их взгляды заметил, усмехнулся:
   - Для изгороди они, право дело, отменные.
   Свадьбу для Арины с Первуней в ту же зиму чин по чину сыграли, а когда в церкви венчались, гудел большой колокол, шибче прежнего.
   Данилу с Аленой молодые к себе в село звали жить, да они отказались на Гриве привычнее. Ну, да Арина с Первуней часто их навещали. А летом али осенью Первуня все замечал: как через болото пойдут к острову, Арина кому-то рукою помашет. Спрашивал: кого, дескать, приветствуешь? Та отвечала:
   - Подружку свою, русалочку.
   Вглядится Первун в ту сторону, куда жена рукою махала, да только увидит, как деревце али камышинка в ответ покачиваются.