Страница:
Гаков Вл
Век Толкина
Вл. ГАКОВ
ВЕК ТОЛКИНА
(К 100-летию со дня рождения писателя)
Пролог. Оксфордское чудо.
На карте Страны Фантазии знаменитый английский "город колледжей" помечен особым знаком. Сколько дивных сказок и умопомрачительных фантастических историй было сочинено здесь, в Оксфорде, в тиши кабинетов, воистину хранивших пыль веков, или во время прогулок по окрестным тенистым рощам!
В середине прошлого века студенты местного Крайст Чёрч колледжа (что означало "колледж при Христовой церкви") слушали лекции по математике одного молодого профессора; согласно уставу этого учебного заведения он одновременно обязан был занимать пост диакона в церкви. Лекции его, по свидетельству современников, особой популярностью не пользовались - монотонные, сухие, без проблеска юмора... До болезненного застенчивый холостяк, к тому же страдающий от постоянного заикания, профессор преображался лишь в обществе детей. Водопады шуток и забавных каламбуров, разного рода чудачеств, в изобретении коих преподобному Чарлзу Лютвиджу Доджсону (так его звали) не сыскать было равных, щедро низвергались на головы благодарных маленьких слушателей.
А какие он сочинял сказки!.. Во время одной из лодочных прогулок, которые были столь популярны в городе, раскинувшемся на живописных берегах Темзы, молодой преподаватель принялся рассказывать юным спутницам еще одну, только что сочиненную невероятную историю. Случилось это точно в полдень 4 июля 1862 года,
Он не знал тогда, что это был самый солнечный полдень его жизни (хотя досужие биографы раскопали-таки, что в тот исторический для литературы день было прохладно и накрапывал дождичек...). И что столетие спустя придуманная им история послужит невольной причиной забвения его подлинного, не отличавшегося благозвучием имени. Зато обессмертит другое, выдуманное: Льюис Кэрролл.
Автор "Алисы"...
На тихих церковных кладбищах Оксфорда покоятся еще трое знаменитостей, произведения которых по праву украшают мировую фантастику. Во-первых, это ученый-теолог, моралист и почтенный оксфордский дон (так по традиции именуют местных преподавателей, входящих в советы колледжей) Клайв Стэплз Льюис; известность ему принесли детские сказки о волшебной стране Нарнии, а также популярная в свое время научно-фантастическая трилогия - романы "Полет на Венеру", "Перельяндра" и "Эта странная мощь". Что касается второго - Чарлза Уильямса, автора рассказов о сверхъестественном, "ужасном", то нашему читателю это имя, полагаю, прозвучит внове (да и Льюиса-то у нас знают всего по одной-двум переведенным сказкам), однако и его не обходит молчанием ни одна солидная история англоязычной фантастической литературы.
В жизни Льюис и Уильямс были закадычными друзьями. Настолько близкими, что даже совместно основали орден - литературный кружок под названием "Инклинги" (от английского ink - чернила, а также inkling - намек), объединивший натур возвышенных и романтичных, не чуждых фантазии и обладавших чувством юмора. Со временем "Инклинги" превратились в своего рода местную литературную достопримечательность, хотя и весьма экстравагантную по меркам чинного и добропорядочного Оксфорда,
Однако был еще третий "отец-основатель", также оксфордский дон, хорошо известный в академических кругах своими исследованиями по средневековой английской литературе. Его могила появилась на католическом кладбище, что за городом, относительно недавно.
Серая плита из корнуоллского мрамора навечно скрыла от любопытства коллег-филологов и миллионов восторженных поклонников того, кто заслужил титул одного из самых читаемых авторов второй половины XX века. И не только в Англии - во всем мире. На мраморе высечено имя: Джон Роналд Руэль Толки. И цифры, часовыми выстроившиеся по обе стороны этой долгой, растянутой на целых восемь десятилетий жизни: 1892 - 1973.
Есть на могильной плите (под которой он похоронен вдвоем с женой, Эдит Мэри Толкин) еще два странных имени-прозвища, словно принесенных из какой-то древней легенды: Верен и Лютьиен. Но что они значат, ведомо, очевидно, лишь тому, кто не раз перечитывал книги Толкина...
Большую часть жизни он практически безвыездно провел в Оксфорде. И хотя конкуренция у него, как мы видим, серьезная, жители городка теперь гордятся им не в меньшей степени, чем Льюисом Кэрроллом.
...Все было так, как описал его биограф Хамфри Карпентер. Я без труда нашел дом, а котором писатель провел годы после выхода на пенсию (это было время, когда слава уже нашла его, но он еще сохранял сдержанно-ироническое отношение к поднявшейся в литературном мире шумихе). Для этого следовало сначала выехать из центра города на мост Магдален, затем проехать немного по Лондон-роуд, взобраться на холм, где расположены респектабельные, но скучные на вид пригороды Хедингтона, и возле частной школы для девочек не прозевать поворот налево...
Небольшая улочка Сэндфилд-роуд, как и век назад, оказалась застроенной двухэтажными кирпичными домами с непременным крошечным садиком перед фасадом. Дом номер 76 расположен в самом ее конце. Белое здание почти совсем скрыто за нависающими деревьями, высоким забором и дублирующей его живой изгородью. Но сквозь узорчатые воротца ограды все же можно разглядеть ведущую в дом* короткую дорожку, теряющуюся в пышных розовых кустах.
Казалось, двустворчатые двери вот-вот раскроются, и выйдет низенький старик в твидовом пиджаке и жилете, которых уже давно никто не носит, не спеша, по-старинному степенно раскурит трубочку и, вероятно, улыбнется про себя, не переставая удивляться той кутерьме вокруг, которая все растет как снежный ком, и конца этому не видно. (Впрочем, до сонного Хедингтона тогда, в конце 60-х, доносились только слабые отголоски бури, что разразилась по обе стороны Атлантического океана...)
Этот мой очерк посвящен ему.
Первые читатели прочтут его скорее всего в один из месяцев 1992 года. А в самом начале года - 3 января у могилы Толкина на старом оксфордском кладбище соберутся, я уверен, толпы народу. По всему миру прокатится волна научных конференций, и выйдут десятки новых статей и книг о нем (число которых уже во много раз превысило написанное им самим). И, не сомневаюсь, переиздадут - в который раз! - собственные сочинения писателя, отчего сердца десятков миллионов его поклонников забьются сильнее; ведь сколько уже было переизданий, а потребность в этих книгах все никак не иссякает.
Короче, мир торжественно и даже, может быть, в некотором изумлении отметит столетие его рождения.
Писатель заслужил юбилейные торжества - хотя бы потому, что книги его прочно вошли в обойму любимого чтения миллионов взрослых и детей, включены в школьные хрестоматии и университетские курсы истории литературы XX века. А изумленно встречаем юбилей потому, что все это, кажется, было еще совсем недавно: триумфальный его выход на авансцену сначала английской и затем мировой литературы, почти религиозный культ, в который боготворившие его читатели превратили каждую написанную им строчку, все сметающая на своем пути лавина академического "толкиноведения"...
А мы, его поклонники в стране, еще недавно представлявшейся ее жителям самой читающей страной в мире! Наконец-то мы примкнули к этому всемирному литературному пиршеству (как ни досадно признать, вероятно, одними из последних) - и уже юбилей? Только-только начал массовый читатель открывать для себя нового, доселе неизвестного автора - а это, оказывается, давно признанный миром классик?
Впрочем, какой он, если задуматься, "классик"... Свое столетие писатель встречает совсем в ином качестве.
Сегодня для нас это один из самых читаемых современных авторов, чьи книги погружают читателей в самую глубь мучительных проблем повседневности! И как знать, может быть, именно на закате нервного и чреватого столькими тревогами века нам позарез нужна его мудрая и светлая сказка, в которой без труда разглядишь себя самих, свои заботы, свое время.
Сказать про судьбу книг Толкина "удивительная", "невероятная", "сногсшибательная"... - подберите любой эпитет в том же духе сами! - значит, ничего не сказать. Не было еще в истории литературы книги со столь странной судьбой, как сочинение почтенного профессора из Оксфорда. Странной по многим параметрам и прежде всего по редкой солидарности в оценках двух, обычно полярных, групп читателей - массового читателя и элитарной академической критики.
Не всуе было произнесено имя Льюиса Кэрролла - вот, пожалуй, с кем Толкин может потягаться по праву! Оба почтенных оксфордских дона вроде и не подозревали, что пишут, подумать только, нечто великое; они вообще не относились серьезно к напавшему на них увлечению, однако именно оно обессмертило их имена... Видно, в самом воздухе Оксфорда было разлито что-то особенное, а может, нашептал на ухо ветер, гулявший по опушкам окрестных дубовых рощ, но так случилось, что оба, Кэрролл и Толкин, сочинили по фантастической книге (второй распространил свой замысел на гигантскую по объемам трилогию, плюс томик-пролог да посмертно вышедший еще один пролог... в то время как первый ограничился книгой-продолжением). И судьбу обеих книг также можно охарактеризовать одним и тем же словом: фантастическая.
Впрочем, лучший способ не поддаться эмоциям - это просто привести факты. И цифры.
В 1937 году Дж. Р. Р. (так сокращенно зовут сегодня Толкина во всем мире) выпустил детскую книжку "Хоббит, или Туда и обратно". В 1954 - 1955 годах последовало ее продолжение, сказочная трилогия "Повелитель Колец". Потом вышли еще четыре тоненькие книги стихов, эссе и прозаических фрагментов. И наконец, в 1977 году под редакцией сына писателя, Кристофера, выходит посмертно последняя книга, примыкающая к трилогии, - "Сильмариллион". Итого пять солидных томов объемом почти в две тысячи страниц плюс еще "кое-что".
Другие цифры. В 1965 году книги Толкина изданы массовым тиражом в США и за последующие 6 лет переизданы 40 раз и переведены на десятки языков мира. А в октябре 1988 года журнал "Локус" сообщил о новом издании "Хоббита" и трилогии, попутно приведя данные об общем тираже и количестве переизданий.
Эти цифры заслуживают того, чтобы подумать о них на досуге. Одно только американское издательство "Баллантайн" с 1965 года выпустило около 100 (1) изданий трилогии тиражом, приближающимся к 20 миллионам экземпляров. Общий тираж "Хоббита" в том же издательстве приближается уже к полутора десяткам миллионов. Плюс издания английские - монопольные права до сил пор держит и не собирается ни с кем делиться издательство "Аллен энд Анвин", плюс "престижные" издания в твердом переплете и роскошные, в тисненных золотом переплетах издания с цветными иллюстрациями... Общий тираж произведений Толкина на сегодняшний день составляет восьмизначное число, а вышедшая на волне успеха книга "Сильмариллион" по скорости занятия первых строчек в списках бестселлеров (а также по времени, в течение которого она смогла там удержаться) превзошла вообще все, доселе виданное в западной книгоиздательской практике.
И последний ряд цифр. В 1960 году филолог Марджори Вейт защитила в Иллинойсском университете первую диссертацию по Толкину. После этой единственной капли - почти пятилетняя "засуха", а потом будто плотина прорвалась: во второй половине 60-х годов только на английском языке выпущено 6 отдельных книг, посвященных Толкину, за следующее десятилетие - 29 и наконец, в 1980 - 1988 годах - еще 17.
Более полусотни отдельных книг о Толкине за неполных три десятилетия. (Можно себе представить, сколько их наберется к юбилею писателя!) Интересно, что же привлекло специалистов-филологов (и как оказалось, не только их) в "сказочке" английского писателя?
Попробую бегло перечислить. Разумеется, я не собираюсь выписывать все полсотни названий, приведу только избранные, чтобы у читателя создалось ясное впечатление, какой это сегодня пестрый и любопытный мир - толкиниана.
Как и следовало ожидать, большинство работ - это литературоведение и критика (всех мыслимых видов и оттенков). Кроме того, это плодящиеся из года в год биографии писателя (из которых только одна была "авторизована" самим Толкином - книга Хамфри Карпентера, на нее я уже ссылался).
На полке страстного почитателя Толкина соберется неплохая коллекция различных энциклопедий и справочников, целиком посвященных предмету обожания. Это, к примеру, роскошная - другого слова не подберешь! - иллюстрированная энциклопедия Дэвида Дэя "Толкинский бестиарий", солидные труды Карен Уинн фонстад "Атлас Средьземелья" и Роберта Фостера "Путеводитель по Средьземелью"; и даже... подробнейший (с нанесенными уровнями высоты и тщательно выверенным масштабом) географический атлас "Путешествия Фродо", профессионально составленный Барбарой Стрэйки!
Толкину посвятили свои научные работы лингвисты Джим Аллен ("Введение в эльфский и другие языки, включающее в себя правописание имен собственных, грамматику и синтаксис Третьего Века в западных областях Средьземелья. По опубликованным работам профессора Дж. Р. Р. Толкина") и Верлин Флигер ("Расщепленный свет. Логос и язык в мире Толкина"). Ученые-структуралисты Дэвид Харви ("Песнь Средьземелья. Темы, символы и мифы Дж. Р. Р. Толкина") и Рэндел Хелмс ("Мир Толкина", "Толкин и сильмариллы"). Религиоведы и культурологи - тут наберется с добрый десяток самых разнообразных книг: "Миф, символ и религия в "Повелителе Колец" Сандры Майзел, "Искусство Толкина (английская мифология)" Джейн Ницше, "Мифология Средьземелья" Рут Ноёль... Наконец, это антропологи - например, фундаментальная работа Карен Рокоу на такую, казалось бы, "специальную" тему, как "Погребальные обряды в трилогии Толкина"...
Разумеется, массовый читатель искал и находил в книгах Толкина совсем не то, что могло бы взволновать специалиста. Но какая-то опосредованная связь этих двух "взрывов интереса" - несомненна (есть произведения, справочно-критической литературы по которым еще больше, - например, по почти легендарному головоломному "Улиссу" Джойса, но кто слышал, чтобы подобные произведения зачислялись в любимое чтение "масс"?)
Тем более интригующа эта связь, что вскоре к двум волнам увлечения Толкином прибавилась третья. На сей раз взрыв прогремел в американских университетских городках-кампусах.
Подумать только! Благообразный старец, всем радостям жизни предпочитавший добрую прогулку в одиночестве или же сидение часами в плетеном кресле-качалке с любимой трубкой в зубах, - и вмиг превратился в идола нового, шумного и взбалмошного поколения. А по-старому целомудренная сказка, написанная неспешно и обстоятельно, непостижимым образом заняла свое место рядом с томиками признанных кумиров этого поколения - Керуака, Гинзберга, Маркузе и Мао, став которой по счету? - "новой библией хиппи".
И теперь в нью-йоркском районе богемы и молодежного бунта Гринвич-Вилледж, на майках и жетонах его пестрого населения можно было прочитать (вместо привычного "Занимайтесь любовью, а не войной") странные надписи типа: "Фродо жив!" или "Вперед, Гандальф!"
Впрочем, популярность трилогии в Америке легко объяснима, если вспомнить, что значит для "среднестатистического" жителя этой страны сказочное чудо Диснейленда, превращенное в легенду пионерско-ковбойское прошлое, предприимчивость. Да и взращенное с малых лет чувство внутренней свободы, ради обретения которой воистину ничего не пожалеешь.
И еще одно. Толкин трепетно любит своего читателя, в его книгах начисто отсутствует элитарное высокомерие, и рассказывает он свою длинную сказку, как это делали сказители прошлого, неспешно и предельно ясно. Словесные выкрутасы - не для него, поразительной глубины он достигает теми же средствами, что (я лично глубоко убежден в этом) и большинство действительно великих писателей, простотой. Простотой изложения, а не мысли, что не одно и то же. А массовый американский читатель любит, чтобы автор не "умничал", а внятно, по порядку изложил, что и как.
Трудно представить, чтобы новомодный культ остался незамеченным. Потянулась сначала робкая, а затем все более напористая толпа подражателей, множились интерпретации - одна безумнее другой; и вот наконец родилось и обрело права гражданства в западном литературоведении слово "толкиниана".
Источник всей этой шумихи стал модой дня, и теперь кто только о нем ни писал: теологи, психиатры, фрейдисты, экзистенциалисты, глашатаи "новых левых", либералы, консерваторы и центристы... Только одного человека, похоже, вся эта суета если и беспокоила, то самую малость - Толкина. Осознавал ли он в полной мере, что выходит из его пишущей машинки? Вряд ли. Скорее всего разгоревшиеся вокруг его сочинений страсти самого виновника происходящего вначале позабавили, а потом не на шутку озадачили.
Во всяком случае почти два десятилетия после выхода трилогии "Повелитель Колец" писатель молчал. Баснословный успех прямо-таки за руку тянул на дальнейшую разработку счастливо найденной жилы, а Дж. Р. Р. только ухмылялся, наблюдая за растущим ажиотажем, попыхивал себе трубочкой и продолжал тихо-мирно заниматься научными изысканиями.
Он вообще в жизни мало суетился, не метался, в консерватизме своем оставаясь англичанином до мозга костей.
И самое, наверное, интригующее из тысячи и одной загадки его личности это те самые восемьдесят лет жизни, которые могли бы послужить ключом к разгадке литературного феномена по имени Толкин, но... не стали. Жизнь как жизнь, начало еще "побаловало" биографов драматическими событиями, а затем решительно ничего экстраординарного.
Почти полвека - однообразное чередование социальных ролей: ученый, преподаватель, муж, отец.
Ничего, конечно, особенного, если не считать пяти книг, невесть откуда вынырнувших на поверхность этой на удивление бедной деталями биографии...
Жизнь и книги
Кажется, первые же записи в этой биографии опровергают только что сказанное про "бедность деталями". Ибо родился будущий писатель в месте, не сказать чтобы обычном, наоборот - экзотическом: в Африке!
...Мартовским днем 1891 года английский пароход "Рослин Кастл" отчалил с берегов Альбиона, взяв курс на Южную Африку. Среди пассажиров была девушка по имени Мейбл Саффилд, которой только что исполнился 21 год. Ближайшее будущее виделось ей в красках преимущественно радужных: в Блумфонтейне, тогдашней столице независимой Оранжевой республики, ее ждал жених - служащий Африканского банка Артур Руэль Толкин.
Познакомились они на родине, а поженились в далекой Африке. После венчания в кейптаунском кафедральном соборе - произошло это событие 16 апреля 1891 года - и медового месяца на побережье молодые отправились в глубь страны, в Блумфонтейн.
"Столица" тогда была еще, по сути, просто большой деревней; для жителей метрополии это место навевало понятную тоску. Но что делать - в Блумфонтейне у Артура Толкина был какой-никакой, а заработок, позволявший сводить концы с концами. Поначалу юной супружеской паре с трудом удавалось сделать это, так как незадолго до свадьбы, как на грех, обанкротились сразу оба их родителя - и старший Толкин и отец Мейбл! (Хотя она еще помнила лучшие времена, когда Джон Саффилд владел процветающим мануфактурным "делом"...)
Однако главное, что молодые любили друг друга и свой собственный рай в шалаше они умудрились создать и в суровой, негостеприимной Африке. К Мейбл потом часто возвращались в памяти те счастливые часы, когда ей удавалось-таки вытащить мужа из-за его проклятой конторки и вместе сыграть партию-другую в теннис или в гольф или даже почитать что-нибудь друг другу вслух.
Вскоре прибавились новые заботы - впрочем, радостные: Мейбл Толкин сообщила мужу, что беременна. И в ночь на 3 января родила ему сына, которого окрестили в том же соборе, где они венчались. Имя, данное мальчику при рождении, полностью звучало роскошно: Джон Роналд Руэль. Однако много лет спустя писатель вспоминал, что с этим тройным именем вечно выходила путаница. Редкие одноклассники удосуживались произносить имя полностью (да и какой школьник вынесет такое!), предпочитая пользоваться прозвищами. В конце жизни читатели и многочисленные поклонники перешли на всем известное, общепринятое ныне сокращение - Дж. Р. Р....
Первая в его жизни фотография была сделана, когда малышу исполнилось несколько месяцев. В плетеном кресле сидит строгая и немного чопорная Мейбл (эффект нацеленной фотокамеры, перед которой так нелегко выглядеть естественно-непринужденной), а рядом в тропическом белом костюме и соломенной шляпе канотье стоит красавец-денди с огромными черными усами. Это Артур Толкин. И наконец, на заднем плане трое слуг, а на руках у няньки - белобрысый младенец, сощурившись, с видимым интересом ожидает обещанную дядей-фотографом "птичку".
На семейном фото все, как и положено, символизирует мир и покой. В реальной жизни, однако, проблем хватало. То слуга-негр "похитил" мальчика и целый день продержал его в краале (оказалось, лишь затем, чтобы похвастать перед другими слугами); постоянно нужно было опасаться змей. А раз мальчик случайно наступил на ядовитого тарантула, и если бы не оказавшаяся поблизости нянька, мужественно и быстро отсосавшая яд из ранки, мир, вполне возможно, потерял бы великого писателя, автора знаменитой трилогии... Эпизод с тарантулом постоянно будоражил память Дж. Р. Р. - не оттого ли он с таким "сладострастием" описывает в своих книгах гигантских злющих пауков и прочих ядовитых гадов и насекомых?
Одним словом - Африка... Собственно, как следует проникнуться экзотикой мальчик так и не сподобился - а было б время, как знать, не приобрела бы мировая литература в таком случае второго Хаггарда, Буссенара или Майн Рида. Ведь окружающее казалось точно списанным со страниц их книг: алмазные копи, легендарные грабители, буры, кафры... Однако беспощадно палящее солнце оказалось чересчур вредным для здоровья Дж. Р. Р., и собравшийся семейный совет постановил: Мейбл с детьми (когда будущему писателю исполнилось два года, на свет появился его маленький брат Хилари Артур Руэль) возвращаются в Англию, что же касается Артура, то он присоединится к ним позже, когда приведет в порядок свои банковские дела.
Так, спустя четыре года Мейбл вновь ступила на борт парохода, но теперь она была не одна. А в детской памяти Дж. Р. Р. Африка оставила лишь какие-то мозаичные осколки: несколько выученных слов на языке буров африкаанс, знойное дыхание южноафриканской пустыни - вельда, того самого проклятого тарантула... А об отце сохранилась картинка и вовсе крошечная, какая-то незначащая застывший кадр из сцены прощания в кейптаунском порту: на крышке семейного сундука отец старательно выводит краской "А. Р. Толкин"...
Мог ли мальчик предполагать, что отца своего он больше никогда не увидит!
По прибытии в Англию Мейбл с детьми приютили в отчем доме. Тихая деревушка Кинге Хит неподалеку от Бирмингема на время принесла долгожданное отдохновение от тревог и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Да и что было тревожиться, пока все складывалось как нельзя к лучшему: дружелюбная, веселая семья, поправлявшееся здоровье Дж. Р. Р. и ожидание скорой встречи с Артуром. Всю весну и лето он писал, что очень скучает по жене и малышам и ждет не дождется, когда можно будет бросить все дела и мчаться назад в Англию...
А затем, когда зачастили противные ноябрьские дожди, из Африки прилетели тревожные вести. Артур Толкин подхватил где-то инфекционный ревмакардит, и, хотя состояние его улучшается, во всяком случае до весны о его переезде в Англию не может быть и речи.
Рождеству в тот год в доме радовались одни только дети, не подозревавшие, что происходит; что касается настоящей елки, то она привела Дж. Р. Р. в неописуемый восторг (куда там до обряженного игрушками эвкалипта, как было в прошлый год!). И сразу же по окончании праздников Мейбл принимает решение отправиться к мужу в Блумфонтейн.
Но... человек, как учили набожную Мейбл, предполагает, а Бог располагает. 14 февраля пришла телеграмма, из которой следовало, что Артур Толкин перенес сильнейшее кровоизлияние и его близкие должны подготовиться к худшему.
На следующий день отца будущего писателя не стало. Похоронили его там же, в Блумфонтейне, на англиканском кладбище. Дж. Р. Р. за долгие без малого восемь десятилетий так ни разу и не собрался посетить могилу отца.
Овдовевшей Мейбл на этот раз пришлось столкнуться с самой настоящей бедностью, ибо доходов с капитала, положенного Артуром в банк, едва хватало на жизнь. Вопрос, экономить или нет на образовании для детей, матерью даже не ставился: на всем, чем угодно, только не на здоровье детей и не на их обучении... На первых порах она сама постарается стать для сыновей образцовой учительницей; как-никак, а Мейбл сносно владела французским, латинским и немецким, умела рисовать и немного играла на фортепьяно. А потом... потом она что-нибудь да придумает.
Домашнее образование уступало школьному в методичности и глубине, зато снабжало множеством любопытных знаний, не доступных обычному школьнику.
Так, от тетки Грейс маленький Дж. Р. Р. узнал, откуда пошел род Толкинов. Конечно, в подобных генеалогических "копаниях" - а ими занимались во многих семьях английского среднего класса - красивые легенды пышно декорировали действительные факты; но для впечатлительного мальчика все это было донельзя важным. И он с гордостью впитывал очередную историю о своем дальнем предке из императорского рода фон Гогенцоллернов, который будто бы воевал под началом австрийского эрцгерцога Фердинанда во время осады Вены в 1592 году и даже захватил штандарт турецкого султана. За тот подвиг ему и присвоили прозвище Безрассудно-храбрый (Tollkuhn) - так гласила семейная легенда...
ВЕК ТОЛКИНА
(К 100-летию со дня рождения писателя)
Пролог. Оксфордское чудо.
На карте Страны Фантазии знаменитый английский "город колледжей" помечен особым знаком. Сколько дивных сказок и умопомрачительных фантастических историй было сочинено здесь, в Оксфорде, в тиши кабинетов, воистину хранивших пыль веков, или во время прогулок по окрестным тенистым рощам!
В середине прошлого века студенты местного Крайст Чёрч колледжа (что означало "колледж при Христовой церкви") слушали лекции по математике одного молодого профессора; согласно уставу этого учебного заведения он одновременно обязан был занимать пост диакона в церкви. Лекции его, по свидетельству современников, особой популярностью не пользовались - монотонные, сухие, без проблеска юмора... До болезненного застенчивый холостяк, к тому же страдающий от постоянного заикания, профессор преображался лишь в обществе детей. Водопады шуток и забавных каламбуров, разного рода чудачеств, в изобретении коих преподобному Чарлзу Лютвиджу Доджсону (так его звали) не сыскать было равных, щедро низвергались на головы благодарных маленьких слушателей.
А какие он сочинял сказки!.. Во время одной из лодочных прогулок, которые были столь популярны в городе, раскинувшемся на живописных берегах Темзы, молодой преподаватель принялся рассказывать юным спутницам еще одну, только что сочиненную невероятную историю. Случилось это точно в полдень 4 июля 1862 года,
Он не знал тогда, что это был самый солнечный полдень его жизни (хотя досужие биографы раскопали-таки, что в тот исторический для литературы день было прохладно и накрапывал дождичек...). И что столетие спустя придуманная им история послужит невольной причиной забвения его подлинного, не отличавшегося благозвучием имени. Зато обессмертит другое, выдуманное: Льюис Кэрролл.
Автор "Алисы"...
На тихих церковных кладбищах Оксфорда покоятся еще трое знаменитостей, произведения которых по праву украшают мировую фантастику. Во-первых, это ученый-теолог, моралист и почтенный оксфордский дон (так по традиции именуют местных преподавателей, входящих в советы колледжей) Клайв Стэплз Льюис; известность ему принесли детские сказки о волшебной стране Нарнии, а также популярная в свое время научно-фантастическая трилогия - романы "Полет на Венеру", "Перельяндра" и "Эта странная мощь". Что касается второго - Чарлза Уильямса, автора рассказов о сверхъестественном, "ужасном", то нашему читателю это имя, полагаю, прозвучит внове (да и Льюиса-то у нас знают всего по одной-двум переведенным сказкам), однако и его не обходит молчанием ни одна солидная история англоязычной фантастической литературы.
В жизни Льюис и Уильямс были закадычными друзьями. Настолько близкими, что даже совместно основали орден - литературный кружок под названием "Инклинги" (от английского ink - чернила, а также inkling - намек), объединивший натур возвышенных и романтичных, не чуждых фантазии и обладавших чувством юмора. Со временем "Инклинги" превратились в своего рода местную литературную достопримечательность, хотя и весьма экстравагантную по меркам чинного и добропорядочного Оксфорда,
Однако был еще третий "отец-основатель", также оксфордский дон, хорошо известный в академических кругах своими исследованиями по средневековой английской литературе. Его могила появилась на католическом кладбище, что за городом, относительно недавно.
Серая плита из корнуоллского мрамора навечно скрыла от любопытства коллег-филологов и миллионов восторженных поклонников того, кто заслужил титул одного из самых читаемых авторов второй половины XX века. И не только в Англии - во всем мире. На мраморе высечено имя: Джон Роналд Руэль Толки. И цифры, часовыми выстроившиеся по обе стороны этой долгой, растянутой на целых восемь десятилетий жизни: 1892 - 1973.
Есть на могильной плите (под которой он похоронен вдвоем с женой, Эдит Мэри Толкин) еще два странных имени-прозвища, словно принесенных из какой-то древней легенды: Верен и Лютьиен. Но что они значат, ведомо, очевидно, лишь тому, кто не раз перечитывал книги Толкина...
Большую часть жизни он практически безвыездно провел в Оксфорде. И хотя конкуренция у него, как мы видим, серьезная, жители городка теперь гордятся им не в меньшей степени, чем Льюисом Кэрроллом.
...Все было так, как описал его биограф Хамфри Карпентер. Я без труда нашел дом, а котором писатель провел годы после выхода на пенсию (это было время, когда слава уже нашла его, но он еще сохранял сдержанно-ироническое отношение к поднявшейся в литературном мире шумихе). Для этого следовало сначала выехать из центра города на мост Магдален, затем проехать немного по Лондон-роуд, взобраться на холм, где расположены респектабельные, но скучные на вид пригороды Хедингтона, и возле частной школы для девочек не прозевать поворот налево...
Небольшая улочка Сэндфилд-роуд, как и век назад, оказалась застроенной двухэтажными кирпичными домами с непременным крошечным садиком перед фасадом. Дом номер 76 расположен в самом ее конце. Белое здание почти совсем скрыто за нависающими деревьями, высоким забором и дублирующей его живой изгородью. Но сквозь узорчатые воротца ограды все же можно разглядеть ведущую в дом* короткую дорожку, теряющуюся в пышных розовых кустах.
Казалось, двустворчатые двери вот-вот раскроются, и выйдет низенький старик в твидовом пиджаке и жилете, которых уже давно никто не носит, не спеша, по-старинному степенно раскурит трубочку и, вероятно, улыбнется про себя, не переставая удивляться той кутерьме вокруг, которая все растет как снежный ком, и конца этому не видно. (Впрочем, до сонного Хедингтона тогда, в конце 60-х, доносились только слабые отголоски бури, что разразилась по обе стороны Атлантического океана...)
Этот мой очерк посвящен ему.
Первые читатели прочтут его скорее всего в один из месяцев 1992 года. А в самом начале года - 3 января у могилы Толкина на старом оксфордском кладбище соберутся, я уверен, толпы народу. По всему миру прокатится волна научных конференций, и выйдут десятки новых статей и книг о нем (число которых уже во много раз превысило написанное им самим). И, не сомневаюсь, переиздадут - в который раз! - собственные сочинения писателя, отчего сердца десятков миллионов его поклонников забьются сильнее; ведь сколько уже было переизданий, а потребность в этих книгах все никак не иссякает.
Короче, мир торжественно и даже, может быть, в некотором изумлении отметит столетие его рождения.
Писатель заслужил юбилейные торжества - хотя бы потому, что книги его прочно вошли в обойму любимого чтения миллионов взрослых и детей, включены в школьные хрестоматии и университетские курсы истории литературы XX века. А изумленно встречаем юбилей потому, что все это, кажется, было еще совсем недавно: триумфальный его выход на авансцену сначала английской и затем мировой литературы, почти религиозный культ, в который боготворившие его читатели превратили каждую написанную им строчку, все сметающая на своем пути лавина академического "толкиноведения"...
А мы, его поклонники в стране, еще недавно представлявшейся ее жителям самой читающей страной в мире! Наконец-то мы примкнули к этому всемирному литературному пиршеству (как ни досадно признать, вероятно, одними из последних) - и уже юбилей? Только-только начал массовый читатель открывать для себя нового, доселе неизвестного автора - а это, оказывается, давно признанный миром классик?
Впрочем, какой он, если задуматься, "классик"... Свое столетие писатель встречает совсем в ином качестве.
Сегодня для нас это один из самых читаемых современных авторов, чьи книги погружают читателей в самую глубь мучительных проблем повседневности! И как знать, может быть, именно на закате нервного и чреватого столькими тревогами века нам позарез нужна его мудрая и светлая сказка, в которой без труда разглядишь себя самих, свои заботы, свое время.
Сказать про судьбу книг Толкина "удивительная", "невероятная", "сногсшибательная"... - подберите любой эпитет в том же духе сами! - значит, ничего не сказать. Не было еще в истории литературы книги со столь странной судьбой, как сочинение почтенного профессора из Оксфорда. Странной по многим параметрам и прежде всего по редкой солидарности в оценках двух, обычно полярных, групп читателей - массового читателя и элитарной академической критики.
Не всуе было произнесено имя Льюиса Кэрролла - вот, пожалуй, с кем Толкин может потягаться по праву! Оба почтенных оксфордских дона вроде и не подозревали, что пишут, подумать только, нечто великое; они вообще не относились серьезно к напавшему на них увлечению, однако именно оно обессмертило их имена... Видно, в самом воздухе Оксфорда было разлито что-то особенное, а может, нашептал на ухо ветер, гулявший по опушкам окрестных дубовых рощ, но так случилось, что оба, Кэрролл и Толкин, сочинили по фантастической книге (второй распространил свой замысел на гигантскую по объемам трилогию, плюс томик-пролог да посмертно вышедший еще один пролог... в то время как первый ограничился книгой-продолжением). И судьбу обеих книг также можно охарактеризовать одним и тем же словом: фантастическая.
Впрочем, лучший способ не поддаться эмоциям - это просто привести факты. И цифры.
В 1937 году Дж. Р. Р. (так сокращенно зовут сегодня Толкина во всем мире) выпустил детскую книжку "Хоббит, или Туда и обратно". В 1954 - 1955 годах последовало ее продолжение, сказочная трилогия "Повелитель Колец". Потом вышли еще четыре тоненькие книги стихов, эссе и прозаических фрагментов. И наконец, в 1977 году под редакцией сына писателя, Кристофера, выходит посмертно последняя книга, примыкающая к трилогии, - "Сильмариллион". Итого пять солидных томов объемом почти в две тысячи страниц плюс еще "кое-что".
Другие цифры. В 1965 году книги Толкина изданы массовым тиражом в США и за последующие 6 лет переизданы 40 раз и переведены на десятки языков мира. А в октябре 1988 года журнал "Локус" сообщил о новом издании "Хоббита" и трилогии, попутно приведя данные об общем тираже и количестве переизданий.
Эти цифры заслуживают того, чтобы подумать о них на досуге. Одно только американское издательство "Баллантайн" с 1965 года выпустило около 100 (1) изданий трилогии тиражом, приближающимся к 20 миллионам экземпляров. Общий тираж "Хоббита" в том же издательстве приближается уже к полутора десяткам миллионов. Плюс издания английские - монопольные права до сил пор держит и не собирается ни с кем делиться издательство "Аллен энд Анвин", плюс "престижные" издания в твердом переплете и роскошные, в тисненных золотом переплетах издания с цветными иллюстрациями... Общий тираж произведений Толкина на сегодняшний день составляет восьмизначное число, а вышедшая на волне успеха книга "Сильмариллион" по скорости занятия первых строчек в списках бестселлеров (а также по времени, в течение которого она смогла там удержаться) превзошла вообще все, доселе виданное в западной книгоиздательской практике.
И последний ряд цифр. В 1960 году филолог Марджори Вейт защитила в Иллинойсском университете первую диссертацию по Толкину. После этой единственной капли - почти пятилетняя "засуха", а потом будто плотина прорвалась: во второй половине 60-х годов только на английском языке выпущено 6 отдельных книг, посвященных Толкину, за следующее десятилетие - 29 и наконец, в 1980 - 1988 годах - еще 17.
Более полусотни отдельных книг о Толкине за неполных три десятилетия. (Можно себе представить, сколько их наберется к юбилею писателя!) Интересно, что же привлекло специалистов-филологов (и как оказалось, не только их) в "сказочке" английского писателя?
Попробую бегло перечислить. Разумеется, я не собираюсь выписывать все полсотни названий, приведу только избранные, чтобы у читателя создалось ясное впечатление, какой это сегодня пестрый и любопытный мир - толкиниана.
Как и следовало ожидать, большинство работ - это литературоведение и критика (всех мыслимых видов и оттенков). Кроме того, это плодящиеся из года в год биографии писателя (из которых только одна была "авторизована" самим Толкином - книга Хамфри Карпентера, на нее я уже ссылался).
На полке страстного почитателя Толкина соберется неплохая коллекция различных энциклопедий и справочников, целиком посвященных предмету обожания. Это, к примеру, роскошная - другого слова не подберешь! - иллюстрированная энциклопедия Дэвида Дэя "Толкинский бестиарий", солидные труды Карен Уинн фонстад "Атлас Средьземелья" и Роберта Фостера "Путеводитель по Средьземелью"; и даже... подробнейший (с нанесенными уровнями высоты и тщательно выверенным масштабом) географический атлас "Путешествия Фродо", профессионально составленный Барбарой Стрэйки!
Толкину посвятили свои научные работы лингвисты Джим Аллен ("Введение в эльфский и другие языки, включающее в себя правописание имен собственных, грамматику и синтаксис Третьего Века в западных областях Средьземелья. По опубликованным работам профессора Дж. Р. Р. Толкина") и Верлин Флигер ("Расщепленный свет. Логос и язык в мире Толкина"). Ученые-структуралисты Дэвид Харви ("Песнь Средьземелья. Темы, символы и мифы Дж. Р. Р. Толкина") и Рэндел Хелмс ("Мир Толкина", "Толкин и сильмариллы"). Религиоведы и культурологи - тут наберется с добрый десяток самых разнообразных книг: "Миф, символ и религия в "Повелителе Колец" Сандры Майзел, "Искусство Толкина (английская мифология)" Джейн Ницше, "Мифология Средьземелья" Рут Ноёль... Наконец, это антропологи - например, фундаментальная работа Карен Рокоу на такую, казалось бы, "специальную" тему, как "Погребальные обряды в трилогии Толкина"...
Разумеется, массовый читатель искал и находил в книгах Толкина совсем не то, что могло бы взволновать специалиста. Но какая-то опосредованная связь этих двух "взрывов интереса" - несомненна (есть произведения, справочно-критической литературы по которым еще больше, - например, по почти легендарному головоломному "Улиссу" Джойса, но кто слышал, чтобы подобные произведения зачислялись в любимое чтение "масс"?)
Тем более интригующа эта связь, что вскоре к двум волнам увлечения Толкином прибавилась третья. На сей раз взрыв прогремел в американских университетских городках-кампусах.
Подумать только! Благообразный старец, всем радостям жизни предпочитавший добрую прогулку в одиночестве или же сидение часами в плетеном кресле-качалке с любимой трубкой в зубах, - и вмиг превратился в идола нового, шумного и взбалмошного поколения. А по-старому целомудренная сказка, написанная неспешно и обстоятельно, непостижимым образом заняла свое место рядом с томиками признанных кумиров этого поколения - Керуака, Гинзберга, Маркузе и Мао, став которой по счету? - "новой библией хиппи".
И теперь в нью-йоркском районе богемы и молодежного бунта Гринвич-Вилледж, на майках и жетонах его пестрого населения можно было прочитать (вместо привычного "Занимайтесь любовью, а не войной") странные надписи типа: "Фродо жив!" или "Вперед, Гандальф!"
Впрочем, популярность трилогии в Америке легко объяснима, если вспомнить, что значит для "среднестатистического" жителя этой страны сказочное чудо Диснейленда, превращенное в легенду пионерско-ковбойское прошлое, предприимчивость. Да и взращенное с малых лет чувство внутренней свободы, ради обретения которой воистину ничего не пожалеешь.
И еще одно. Толкин трепетно любит своего читателя, в его книгах начисто отсутствует элитарное высокомерие, и рассказывает он свою длинную сказку, как это делали сказители прошлого, неспешно и предельно ясно. Словесные выкрутасы - не для него, поразительной глубины он достигает теми же средствами, что (я лично глубоко убежден в этом) и большинство действительно великих писателей, простотой. Простотой изложения, а не мысли, что не одно и то же. А массовый американский читатель любит, чтобы автор не "умничал", а внятно, по порядку изложил, что и как.
Трудно представить, чтобы новомодный культ остался незамеченным. Потянулась сначала робкая, а затем все более напористая толпа подражателей, множились интерпретации - одна безумнее другой; и вот наконец родилось и обрело права гражданства в западном литературоведении слово "толкиниана".
Источник всей этой шумихи стал модой дня, и теперь кто только о нем ни писал: теологи, психиатры, фрейдисты, экзистенциалисты, глашатаи "новых левых", либералы, консерваторы и центристы... Только одного человека, похоже, вся эта суета если и беспокоила, то самую малость - Толкина. Осознавал ли он в полной мере, что выходит из его пишущей машинки? Вряд ли. Скорее всего разгоревшиеся вокруг его сочинений страсти самого виновника происходящего вначале позабавили, а потом не на шутку озадачили.
Во всяком случае почти два десятилетия после выхода трилогии "Повелитель Колец" писатель молчал. Баснословный успех прямо-таки за руку тянул на дальнейшую разработку счастливо найденной жилы, а Дж. Р. Р. только ухмылялся, наблюдая за растущим ажиотажем, попыхивал себе трубочкой и продолжал тихо-мирно заниматься научными изысканиями.
Он вообще в жизни мало суетился, не метался, в консерватизме своем оставаясь англичанином до мозга костей.
И самое, наверное, интригующее из тысячи и одной загадки его личности это те самые восемьдесят лет жизни, которые могли бы послужить ключом к разгадке литературного феномена по имени Толкин, но... не стали. Жизнь как жизнь, начало еще "побаловало" биографов драматическими событиями, а затем решительно ничего экстраординарного.
Почти полвека - однообразное чередование социальных ролей: ученый, преподаватель, муж, отец.
Ничего, конечно, особенного, если не считать пяти книг, невесть откуда вынырнувших на поверхность этой на удивление бедной деталями биографии...
Жизнь и книги
Кажется, первые же записи в этой биографии опровергают только что сказанное про "бедность деталями". Ибо родился будущий писатель в месте, не сказать чтобы обычном, наоборот - экзотическом: в Африке!
...Мартовским днем 1891 года английский пароход "Рослин Кастл" отчалил с берегов Альбиона, взяв курс на Южную Африку. Среди пассажиров была девушка по имени Мейбл Саффилд, которой только что исполнился 21 год. Ближайшее будущее виделось ей в красках преимущественно радужных: в Блумфонтейне, тогдашней столице независимой Оранжевой республики, ее ждал жених - служащий Африканского банка Артур Руэль Толкин.
Познакомились они на родине, а поженились в далекой Африке. После венчания в кейптаунском кафедральном соборе - произошло это событие 16 апреля 1891 года - и медового месяца на побережье молодые отправились в глубь страны, в Блумфонтейн.
"Столица" тогда была еще, по сути, просто большой деревней; для жителей метрополии это место навевало понятную тоску. Но что делать - в Блумфонтейне у Артура Толкина был какой-никакой, а заработок, позволявший сводить концы с концами. Поначалу юной супружеской паре с трудом удавалось сделать это, так как незадолго до свадьбы, как на грех, обанкротились сразу оба их родителя - и старший Толкин и отец Мейбл! (Хотя она еще помнила лучшие времена, когда Джон Саффилд владел процветающим мануфактурным "делом"...)
Однако главное, что молодые любили друг друга и свой собственный рай в шалаше они умудрились создать и в суровой, негостеприимной Африке. К Мейбл потом часто возвращались в памяти те счастливые часы, когда ей удавалось-таки вытащить мужа из-за его проклятой конторки и вместе сыграть партию-другую в теннис или в гольф или даже почитать что-нибудь друг другу вслух.
Вскоре прибавились новые заботы - впрочем, радостные: Мейбл Толкин сообщила мужу, что беременна. И в ночь на 3 января родила ему сына, которого окрестили в том же соборе, где они венчались. Имя, данное мальчику при рождении, полностью звучало роскошно: Джон Роналд Руэль. Однако много лет спустя писатель вспоминал, что с этим тройным именем вечно выходила путаница. Редкие одноклассники удосуживались произносить имя полностью (да и какой школьник вынесет такое!), предпочитая пользоваться прозвищами. В конце жизни читатели и многочисленные поклонники перешли на всем известное, общепринятое ныне сокращение - Дж. Р. Р....
Первая в его жизни фотография была сделана, когда малышу исполнилось несколько месяцев. В плетеном кресле сидит строгая и немного чопорная Мейбл (эффект нацеленной фотокамеры, перед которой так нелегко выглядеть естественно-непринужденной), а рядом в тропическом белом костюме и соломенной шляпе канотье стоит красавец-денди с огромными черными усами. Это Артур Толкин. И наконец, на заднем плане трое слуг, а на руках у няньки - белобрысый младенец, сощурившись, с видимым интересом ожидает обещанную дядей-фотографом "птичку".
На семейном фото все, как и положено, символизирует мир и покой. В реальной жизни, однако, проблем хватало. То слуга-негр "похитил" мальчика и целый день продержал его в краале (оказалось, лишь затем, чтобы похвастать перед другими слугами); постоянно нужно было опасаться змей. А раз мальчик случайно наступил на ядовитого тарантула, и если бы не оказавшаяся поблизости нянька, мужественно и быстро отсосавшая яд из ранки, мир, вполне возможно, потерял бы великого писателя, автора знаменитой трилогии... Эпизод с тарантулом постоянно будоражил память Дж. Р. Р. - не оттого ли он с таким "сладострастием" описывает в своих книгах гигантских злющих пауков и прочих ядовитых гадов и насекомых?
Одним словом - Африка... Собственно, как следует проникнуться экзотикой мальчик так и не сподобился - а было б время, как знать, не приобрела бы мировая литература в таком случае второго Хаггарда, Буссенара или Майн Рида. Ведь окружающее казалось точно списанным со страниц их книг: алмазные копи, легендарные грабители, буры, кафры... Однако беспощадно палящее солнце оказалось чересчур вредным для здоровья Дж. Р. Р., и собравшийся семейный совет постановил: Мейбл с детьми (когда будущему писателю исполнилось два года, на свет появился его маленький брат Хилари Артур Руэль) возвращаются в Англию, что же касается Артура, то он присоединится к ним позже, когда приведет в порядок свои банковские дела.
Так, спустя четыре года Мейбл вновь ступила на борт парохода, но теперь она была не одна. А в детской памяти Дж. Р. Р. Африка оставила лишь какие-то мозаичные осколки: несколько выученных слов на языке буров африкаанс, знойное дыхание южноафриканской пустыни - вельда, того самого проклятого тарантула... А об отце сохранилась картинка и вовсе крошечная, какая-то незначащая застывший кадр из сцены прощания в кейптаунском порту: на крышке семейного сундука отец старательно выводит краской "А. Р. Толкин"...
Мог ли мальчик предполагать, что отца своего он больше никогда не увидит!
По прибытии в Англию Мейбл с детьми приютили в отчем доме. Тихая деревушка Кинге Хит неподалеку от Бирмингема на время принесла долгожданное отдохновение от тревог и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Да и что было тревожиться, пока все складывалось как нельзя к лучшему: дружелюбная, веселая семья, поправлявшееся здоровье Дж. Р. Р. и ожидание скорой встречи с Артуром. Всю весну и лето он писал, что очень скучает по жене и малышам и ждет не дождется, когда можно будет бросить все дела и мчаться назад в Англию...
А затем, когда зачастили противные ноябрьские дожди, из Африки прилетели тревожные вести. Артур Толкин подхватил где-то инфекционный ревмакардит, и, хотя состояние его улучшается, во всяком случае до весны о его переезде в Англию не может быть и речи.
Рождеству в тот год в доме радовались одни только дети, не подозревавшие, что происходит; что касается настоящей елки, то она привела Дж. Р. Р. в неописуемый восторг (куда там до обряженного игрушками эвкалипта, как было в прошлый год!). И сразу же по окончании праздников Мейбл принимает решение отправиться к мужу в Блумфонтейн.
Но... человек, как учили набожную Мейбл, предполагает, а Бог располагает. 14 февраля пришла телеграмма, из которой следовало, что Артур Толкин перенес сильнейшее кровоизлияние и его близкие должны подготовиться к худшему.
На следующий день отца будущего писателя не стало. Похоронили его там же, в Блумфонтейне, на англиканском кладбище. Дж. Р. Р. за долгие без малого восемь десятилетий так ни разу и не собрался посетить могилу отца.
Овдовевшей Мейбл на этот раз пришлось столкнуться с самой настоящей бедностью, ибо доходов с капитала, положенного Артуром в банк, едва хватало на жизнь. Вопрос, экономить или нет на образовании для детей, матерью даже не ставился: на всем, чем угодно, только не на здоровье детей и не на их обучении... На первых порах она сама постарается стать для сыновей образцовой учительницей; как-никак, а Мейбл сносно владела французским, латинским и немецким, умела рисовать и немного играла на фортепьяно. А потом... потом она что-нибудь да придумает.
Домашнее образование уступало школьному в методичности и глубине, зато снабжало множеством любопытных знаний, не доступных обычному школьнику.
Так, от тетки Грейс маленький Дж. Р. Р. узнал, откуда пошел род Толкинов. Конечно, в подобных генеалогических "копаниях" - а ими занимались во многих семьях английского среднего класса - красивые легенды пышно декорировали действительные факты; но для впечатлительного мальчика все это было донельзя важным. И он с гордостью впитывал очередную историю о своем дальнем предке из императорского рода фон Гогенцоллернов, который будто бы воевал под началом австрийского эрцгерцога Фердинанда во время осады Вены в 1592 году и даже захватил штандарт турецкого султана. За тот подвиг ему и присвоили прозвище Безрассудно-храбрый (Tollkuhn) - так гласила семейная легенда...