Страница:
Довольный благоговейным вниманием слушателей, оценивших его ораторский талант, благодетель продолжал:
– Так, пользуясь поддержкой народа и устрашая своих врагов, Козимо Медичи правил, как я говорил, более двадцати лет. Но в 1445 году у него возникли затруднения, связанные, как ни странно, со смертью его соперника по влиянию на государственные дела, синьора Нери Каццони. Все время, пока эти два человека были на самом верху власти в республике, они уравновешивали друг друга.
– Но, господин маркиз, – вмешалась Жаккетта, – вы же сказали, что правил Козимо? Тогда при чем тут другой господин?
– Дитя мое, вы выросли в стране монархического устройства, где государь один имеет прерогативу верховного правления.
– Что он имеет, простите? – не поняла Жаккетта.
– То есть он первое лицо в государстве, принимает решения, казнит и милует, – проявил снисхождение к особому устройству женских мозгов благодетель. – А во Флоренции одно лицо не может иметь всю полноту власти – как считают флорентийцы, это ограничивает свободу и ведет к тирании.
– Но как же тогда правил Козимо? – не унималась Жаккетта. – . Раз одному нельзя быть главным?
– Дитя мое, вы слишком юны и не знаете, что любая прописная истина на бумаге и на практике может выглядеть совершенно по-разному.
Благодаря богатству и влиянию, Медичи имел столько сторонников, что лица, заседающие в Синьории и управляющие делами в коллегиях, принимали те решения, которые были нужны ему. Именно это я имел в виду, говоря о правлении Козимо в течение двадцати лет. То есть все происходило в соответствии с порядком: правила Синьория, но члены Синьории так или иначе были подвержены влиянию Медичи.
Но после смерти Каццони влиятельные друзья Козимо решили ограничить власть дома Медичи, опасаясь его могущества. Они стали требовать возвращения к старому порядку выборов: к жеребьевке кандидатов, ибо балия всегда поддерживала правящую партию Козимо.
У Козимо было два пути. Взять силой бразды правления, подавив новых противников, или предоставить событиям развиваться своим чередом. Он выбрал второй путь, и очень скоро люди, затеявшие эти перемены, поняли, что проиграли они, а могущество Козимо осталось неизменным. А получилось так потому, что все стало происходить по закону, а не по прихоти отдельных лиц.
Испуганные тем, что натворили, знатные горожане явились к Медичи и молили вырвать их из власти простолюдинов и вернуть Флоренцию в прежнее состояние. Козимо ответил им, что согласен вернуться к власти лишь законным путем. Но теперь граждане Флоренции отказывались вновь прийти под власть меньшинства, и собрать балию никак не удавалось. Все это продолжалось до тех пор, пока гонфалоньером справедливости не стал некий Лука Питти, человек весьма склонный к решительным действиям и не чурающийся жестоких мер.
После очередного отказа народа созвать балию, он во время празднования дня святого Лоренцо ввел во дворец воинов и силой оружия вырвал то, что не удавалось сделать силой закона. Было. создано новое правительство, учреждена балия, и на главные посты назначены люди, представляющие интересы самой знатной части флорентийских граждан. Опять начались репрессии.
Это правительство скорее можно назвать правительством Луки Питги, ибо Козимо к тому времени уже состарился и прежних сил влиять на дела государства у него не было. И в 1464 году он скончался. В горьком сожалении о его кончине объединились и друзья, и враги, ибо все понимали, что только его влияние и уважение к нему всех без исключения сдерживало алчность некоторых граждан, стоящих у власти.
После кончины Козимо ему наследовал сын Пьеро. Был он человеком добросердечным, мягким и болезненным. При жизни Козимо возлагал большие надежды на другого сына, Джованни, но тот умер. А болезнь Пьеро не позволяла ему должным образом продолжать дело своего великого отца.
После смерти Козимо Пьеро решил довериться в ведении дел человеку разумному и опытному, на которого указал, умирая, его отец. Но мессир Диотисальвн Пьерони, помимо всех этих похвальных качеств, был еще и человеком честолюбивым, поэтому он постарался давать такие советы, которые ослабили бы влияние Пьеро и, соответственно, привели бы к усилению его собственного влияния. Мессир Лука Питти был на его стороне, потому что если влияние Козимо он еще признавал, то необходимость считаться с Пьеро его раздражала.
К ним присоединились другие знатные граждане, по тем или иным причинам желавшие упадка дома Медичи. Постепенно организовался круг заговорщиков, и враждебность двух партий стала проявляться открыто.
Сторонники Медичи имели обыкновение собираться по ночам в Крочетте, его противники – в церкви Пиета. По рукам граждан ходил список, в котором они подписывались под замыслом погубить Пьеро. Заговорщики решили дождаться перевыборов Синьории и расправиться с Медичи.
Пьеро решил тоже собрать подписи своих сторонников и поручил это дело своим людям. И, надо думать, с большим изумлением увидел в этом списке множество подписей тех самых лиц, что до того расписались в списке его врагов.
Видите, как опасно полагаться на любовь и доверие народа? Люди по природе своей переменчивы или бесчестны и любят есть сразу из всех кормушек. По моему мнению, гораздо надежней верой и правдой служить одному государю и зависеть только от его милости или немилости.
Но это я отвлекся, а дело во Флоренции складывалось следующим образом. Наконец, противники Пьеро решили умертвить его, пользуясь тем, что он лежит больной в одном из своих поместий. Причем умертвить руками маркиза Феррарского, для чего вызвать его отряды к стенам Флоренции. А когда Пьеро умрет, вывести своих вооруженных сторонников на площадь и установить власть по собственному желанию.
Господин Диотисальви, стоявший во главе этого заговора, часто ездил к Пьеро и, чтобы держать Медичи в неведении, уверял, что в городе нет раздоров. Но верные люди доносили Пьеро все, что творилось в стане заговорщиков.
Пьеро решил первым взяться за оружие. Пользуясь своим знанием о сговоре врагов с маркизом, он сделал вид, что получил сведения о том, что маркиз Феррарский с большим войском идет на Флоренцию. Созвав вооруженных сторонников, Пьеро явился из предместья в город. Враги его растерялись, среди них начались разногласия, а Синьория заперлась во дворце, не отдавая предпочтения ни одной партии, ожидая, пока они сами разберутся.
Видя, что перевес в оружии находится на стороне Пьеро, его противники решили явиться к нему с жалобой на смуту в городе, вызванную появлением на улицах и площадях вооруженных сторонников Медичи. На их жалобы Пьеро ответил, что виноват в беспорядках не тот, кто взялся за оружие, а тот, кто до этого довел. А его цель – г – лишь обеспечить собственную безопасность, и покой, потому что семейство Медичи сумеет жить во Флоренции в почете независимо от того, каким способом проводятся выборы.
Все это привело к тому, что при выборах в Синьорию и другие органы власти победили сторонники Медичи. Главари враждебной партии пустились в бегство, кто в Неаполь, кто в Венецию, и были объявлены мятежниками. Большое количество сторонников враждебной Пьеро партии были изгнаны, а несколько человек казнены.
Изгнанники, обосновавшиеся в Венеции, подтолкнули венецианский Сенат на объявление войны Флоренции, и войска под предводительством кондотьера республики вторглись на территорию Флорентийского государства. Но Венеции эта война особых успехов не принесла. Флорентийцы обратились за помощью к своим союзникам – герцогу Миланскому Галеаццо и королю Ферранте. Граф Урбинский стал во главе войска.
Войска, не вступая в крупные сражения, ограничивались мелкими стычками, и скоро было заключено мирное соглашение, означавшее конец надеждам изгнанников.
После этого власть во Флоренция укрепилась в руках победившей партии, но Пьеро Медичи стал ее главой лишь номинально, ибо из-за слабости своего здоровья был устранен от дел. Италия тогда находилась в состоянии относительного мира и ее государи старались больше заключать брачные союзы между домами, чем воевать.
Но Флоренцию в это время стали раздирать внутренние распри. Речи больного Пьеро, в которых он пытался усовестить своих сторонников, не имели ровно никакого влияния, ибо граждане, которым они предназначались, выслушивали их, заверяли Пьеро, что его слова направили их на путь истинный и продолжали делать то, что делали.
Измученный телесными недугами и душевными терзаниями из-за действий своих же союзников, Пьеро скончался. Он оставил после себя двух сыновей, Лоренцо и Джулиано, которые, однако, были еще слишком молоды. Поэтому взоры граждан Флоренции обратились к именитому гражданину, пользовавшемуся известностью не только в. своем городе, но и во всей Италии, мессиру Томазо Содерини. Многие государи италийских земель слали ему письма как правителю Флорентийского государства, и многие граждане обращались к нему как к главе.
Но господин Томазо был человеком разумным. Он тщательно взвесил влияние собственного дома и дома Медичи, сравнил их богатство и славу и на письма государей не отвечал. А гражданам говорил, что они пришли не к тому лицу, и отправлял их к Медичи. А затем Томазо собрал всех глав знатных семейств Флоренции, включая и Лоренцо с Джули-ано, в монастыре Сан-Антонио. Там он сказал перед собравшимися речь о положении дел во Флоренции и внешнем мире и призвал все дома не затевать распрей, а поддерживать дом Медичи и его юных представителей Лоренцо и Джулиано, потому что создание новой власти приведет лишь к смутам и неустойчивости.
После него выступал Лоренцо. Речь его была скромна и вдумчива и вызвала большое уважение у собравшихся, которые поклялись видеть в юных Медичи своих сыновей, а те в ответ пообещали почитать находящихся здесь старших за отцов.
После этого Лоренцо и Джулиано стали почитаться за первых людей в государстве, а они руководствовались советами, которые давал мессир Томазо. Тем самым Томазо Содерини, не вызывая зависти и волнений среди горожан, стал фактическим главой государства, пользуясь полным расположением дома Медичи.
Благодетель, видимо, сам устал от своей длинной речи, предложил сделать перерыв и объявил привал на обед.
Жаккетта оторвалась от исследования своего декольте, и кавалеры дружно вздохнули. Желание услышать продолжение рассказа маркиза в них усилилось.
После привала благодетель продолжил свое повествование:
– В это время в Риме правил его святейшество папа Сикст IV и он, прямо скажем, находился с Флоренцией и семейством Медичи в отнюдь не дружественных отношениях. Он старался всячески поддерживать противников Медичи, и среди них могущественное семейство Пацци.
Взаимная вражда между Падди и Медичи не затухала, несмотря на то, что Козимо выдал свою внучку Бьянку за одного из Пацпи, надеясь примирить дома…
Благодетель вдохновенно рассказывал, Жанна спокойно дремала в тени, Жаккетта слушала и испытывала на прочность жемчужинки, украшающие вырез. Кавалеры, вполуха слушая благодетеля, наслаждались волнующим зрелищем, и в экипаже царили мир и гармония.
– Новую интригу задумал Франческо Пацци, который почти все время жил в Риме. Он стал готовить заговор против Медичи. В него были втянуты граф. Джироламо Риарио и архиепископ Пизанский. Заговорщики попытались вовлечь в это предприятия и Якопо Пацци, и папского кондотьера Джована Баттисту де Монтесекко. Через некоторое время это им удалось, и заговор стал разрастаться.
После переговоров с папой было условлено, что войска будут наготове в Романье и Кастелло, чтобы поддержать заговор извне, а заговорщики попытаются убить братьев Медичи, вместе или поврозь, как уж представится возможность. Чтобы облегчить выполнение этого плана, заговорщики призвали во Флоренцию новоиспеченного кардинала Рафаэлло Риарио, племянника графа Джироламо, надеясь, что его прибытие заставит Лоренцо и Джулиано оказаться в одном месте.
Жанна проснулась и насторожилась. Рассказ благодетеля стал перекликаться со словами плешивого протонотара. Она стала слушать внимательнее.
Благодетель продолжал:
– Кардинал приехал и остановился на вилле Якопо Пацци. Заговорщики приготовились к убийству. Первый раз их замысел сорвался. Хоть Медичи и пригласили кардинала на свою виллу, но, волею судеб, Джулиано туда не прибыл. Тогда заговорщики объявили об устройстве в воскресенье, 28 апреля 1478 года, праздника. Во время пира они надеялись разделаться с братьями. Последние приготовления были завершены в субботу вечером. Но утром в воскресенье Франческо Пацци, возглавлявшему заговор, сообщили, что Джулиано на пиршество не явится…
Заговорщики срочно собрались вновь и решили, что откладывать более нельзя, в заговор вовлечено слишком много людей и рано или поздно он неминуемо раскроется.
– Вы так говорите, дорогой маркиз – заметила Жанна, – словно были в то время среди этих людей.
– Нет, дорогая госпожа Жанна, – отозвался благодетель, – в числе заговорщиков я не был, но вот присутствовать на допросах некоторых из них мне посчастливилось. Франция – давний друг и союзник Флоренции. И беды дома Медичи вызывают искреннее сочувствие при королевском дворе.
«Что-то не наблюдала я при дворах искреннего сочувствия к чьим-либо бедам, кроме своих собственных…» – подумала Жанна и пожалела, что проснулась.
– … И поэтому заговорщики решили напасть на Лоренцо и Джулиано в соборе Санта Репарата, куда должны были прийти оба брата, так как на мессе присутствовал кардинал. Распределили они и роли убийц. Убить Джулиано взялись Франческо Пацци и Бернардо Бандини – юноша, многим обязанный дому Пацци. Убийство Лоренцо хотели поручить Джовану Баттисте, папскому кондотьеру, но он наотрез отказался совершать кровопролитие в церкви. Тогда к этому делу привлекли двух достаточно посторонних людей, Антонио да Вольтерру и священника Стефано.
Странный выбор, замечу я вам. Думать, что раз кондотьер, человек, по профессии имеющий дело с пролитием крови, убивать отказался, то священник исполнит дело не хуже, по меньшей мере неблагоразумно.
Архиепископ Сальвиати с остальными. Пацци должен был занять дворец Синьории и после смерти Медичи сместить правительство. Уговорившись так, заговорщики поспешили в храм.
Там уже были и кардинал, и Лоренцо Медичи.
Но не было Джулиано. Тогда его будущие убийцы отправились к нему домой и уговорили его пойти с ними. По дороге к собору они вели себя с Джулиано как лучшие друзья…
В церкви убийцы встали, как было уговорено: кто около Лоренцо, кто подле Джулиано. И в назначенный момент, в то время как священник начал совершать таинство евхаристии, Бернардо Бандини пронзил грудь Джулиано Медичи кинжалом. Смертельно раненый Джулиано упал, и тут ему нанес несколько ударов Франческо Пацци. Он делал это с такой слепой яростью, что в запале поранил себе ногу.
Да Вольтерра и священник напали на Лоренцо, но сумели лишь ранить его в шею. Лоренцо принялся так отчаянно защищать свою жизнь, что решимость их покинула и они обратились в бегство. Но далеко убежать им не удалось, их схватили и убили. И протащили теплые еще трупы по улицам.
Раненого Лоренцо окружили друзья и увели в ризницу.
А Бернардо Бандини, убедившись в смерти Джулиано, успел убить еще Франческо Нори, друга Медичи, и бросился к Лоренцо, намереваясь довершить дело своих неумелых соучастников. Но Лоренцо уже укрылся в ризнице.
Кардинал Риарио спрятался от разбушевавшейся толпы в алтаре, где его с трудом защитили священнослужители. Но едва первое смятение улеглось, как его арестовали и препроводили во дворец Синьории. Участь заговорщиков, что отправились во дворец Синьории для его захвата, была тоже не блистательна.
Архиепископ Сальцати в сопровождении своих родственников, друзей и верных людей и один из главных заговорщиков, мессир Якопо Поджо, явились во дворец. Часть людей архиепископ оставил на улице, приказав им, как услышат шум, занимать входы и выходы, часть взял с собой и поднялся наверх, к Синьории, требуя встречи с гонфалоньером справедливости, якобы у него послание к тому от папы. Синьория обедала, поэтому им пришлось обождать.
Люди кардинала столпились в канцелярии и, как выяснилось позже, сделали это себе на беду, так как в канцелярию, если дверь была закрыта, без ключа ни войти, ни выйти было нельзя и они сами себя заперли.
Архиепископа провели к гонфалоньеру, и он начал передавать несуществующее послание. Но то ли актер из него был плохой, то ли мужество ему изменило… Гонфалоньер заметил волнение на его. лице и сбивчивость в речах и с криком бросился вон из кабинета. Наткнувшись в дверях на Якопо Поджо, он вцепился ему в волосы и не отпускал, пока не подоспела стража Синьории.
Услышав шум в апартаментах гонфалоньера, члены Синьории вооружились кто чем смог, и все, кто поднялся наверх с архиепископом, были перебиты или выброшены в окна прямо на площадь. Архиепископа, его. родственников и Якопо Поджо повесили прямо под окнами.
Люди архиепископа, которые остались внизу, услышали шум и, повинуясь приказу, перебили охрану, заняли нижний этаж дворца и перекрыли входы-выходы.
На этот же шум сбежался народ на площадь ко дворцу, и получилось довольно забавное расположение сил. Сеньория сидела в верхнем этаже дворца, отрезанная от мира и помощи сограждан. В нижнем этаже сидели заговорщики, тоже отрезанные от своих сообщников собравшимся народом, а народ толпился на площади, не в силах оказать помощь своему правительству.
А в это время пути убийц Джулиано Медичи разошлись. Судя по всему, Бернардо Бандини был отъявленным негодяем, ибо когда он увидел, что Лоренцо жив, а Франческо ранен, сразу же озаботился своим личным спасением и так же. решительно, как вонзил кинжал в грудь Джулиано, пустился в бегство. И спокойно исчез.
Раненый Франческо Пацци вернулся домой. Он хотел сесть на коня, чтобы, согласно замыслу, с вооруженным отрядом проехать по городу, призывая народ к оружию на защиту свободы. Но рана его была глубока, и он потерял много крови. Пришлось ему лечь в постель, а поднимать народ на восстание отправился глава семейства Пацци, мессир Якопо, с сотней вооруженных всадников. Они прискакали на дворцовую площадь и принялись призывать народ на помощь себе и свободе. Члены же Синьории, засевшие в осаде на верхнем этаже, стали швырять в него чем попало и выкрикивать угрозы.
Мессир Якопо, видя, что его призывы к народу пропадают впустую, заколебался. А убедившись, что даже родственники не поддерживают его, Лоренцо остался в живых, а для всех членов Синьории он теперь личный враг, Якопо вместе со своим отрядом покинул Флоренцию и поскакал, спасая свою жизнь, в Романью.
Между тем сторонники Медичи вооружались, а Лоренцо, окруженный обнажившими оружие друзьями, отправился домой. Дворец Синьории взяли штурмом, захвативших его людей перебили либо пленили. Толпа, врываясь в дома Пацци, предавала их грабежу и разорению. Франческо Пацци вытащили из постели и раздетого отвели во дворец. Его повесили на площади рядом с архиепископом.
По пути ко дворцу он вел себя очень мужественно, не опускал глаз, не стонал, не жаловался. Только молча вздыхал, какие бы издевательства ему ни приходилось терпеть от конвоя.
Мессиру Якопо не удалось далеко убежать. Жители гор, где юн пытался укрыться, выдали его, и он был доставлен обратно в город. Здесь его судили и тоже казнили.
Убили практически всех Пацци, даже не принимавших участие в заговоре, а лишь знавших о нем. Отделаться изгнанием удалось лишь мессиру Гульельмо, который был женат на внучке Козимо Медичи Бьянке. Двоюродных братьев Гульельмо, оставшихся в живых, заточили в башню Вольтерры. Джо-вана Баттисту обезглавили.
Войска, двинувшиеся было на помощь заговорщикам, узнав о провале заговора, повернули обратно.
У благодетеля от страстной речи пересохло в горле, и он умолк.
Его рассказ захватил всех слушателей и не мог не вызвать обсуждения.
– Мессир Франческо Пацци в последние минуты жизни вел себя так, как следует истинному рыцарю, – заметил шевалье Анри. – Только так и подобает вести себя перед лицом смерти.
– Лучше бы он смотрел во все глаза, когда свое злодейское дело делал! – взвилась Жаккетта. – Это надо же умудриться, себе в ногу кинжал воткнуть!
– Никто не знает, что нас ждет. Может быть, это воля Божия направила его руку с кинжалом на собственное тело! – заметил шевалье Жан. – Несчастное семейство Пацци, десница Господня сурово покарала их!
«Ну и свиту подобрал себе благодетель! – усмехнулась про себя Жанна. – Сборище прелатов!»
– А что же тогда десница Господня промахнулась мимо главного убийцы? – ехидно спросила покрасневшая от ярости Жаккетта. – Что-то ничего не помешало этому Бернардо укокошить в храме двух человек и смыться спокойненько! Его-то не казнили, в тюрьму не бросали, а он виноватей всех.
Со злости она напрочь забыла, как разговаривают знатные дамы, но ей было все равно, Ярость просто кипела в ней.
– Если уж все они задумали такое злое дело, так надо было до конца и идти! – почти кричала она. – Или вообще не браться, что им, есть было нечего, оттого что Медичи в городе главные? А так, как они сделали, – одно разгильдяйство!
Благодетель к тому времени благополучно промочил горло вином и принялся выступать в роли миротворца. Он взял ладошку Жаккетты в свои руки и сказал:
– Несравненная госпожа Нарджис, вы что-то слишком близко к сердцу приняли эту историю!
– Еще бы не близко! – упрямо мотнула головой Жаккетта. – Взялись дело делать – и все провалили, а главный убийца вышел сухим из воды! И вообще, я думала, Восток жестокий, не верила Абдулле, что везде одинаково, а теперь вижу, что он прав!
Иронично улыбающаяся Жанна, с удовольствием слушавшая перепалку Жаккетты с кавалерами, вдруг перестала улыбаться. Жаккетта и правда слишком близко к сердцу приняла эту замшелую историю двадцатилетней давности, и самое опасное, что у нее рассказ благодетеля каким-то неведомым образом связался с убийством шейха. Если уж в разговоре возник Абдулла, то недалеко и до рассказа про смерть шейха Али. Но по легенде-то он живой!
– Успокойся, дорогая! – твердо сказала Жанна.
Она плеснула вина в бокал благодетеля и чуть не насильно вложила его в руку Жаккетты.
– Абдулла – это евнух, который управлял гаремом, – с улыбкой пояснила она кавалерам. – Он обожал истории про перевороты и заговоры при дворе египетского халифа. А малышка Нарджис за время своего пребывания у арабов не раз видела, как легко льется там кровь, поэтому восприняла все рассказанное очень непосредственно. Это пройдет…
Жаккетта, ненавидя всех присутствующих, молча пила вино и смотрела только в глубину бокала. Она сожалела, что он небольшой. Был бы размером с бочонок, можно было, бы тянуть до вечера, ни с кем не разговаривая, никого не видя. Наверное, голова у нее устроена совсем по-другому, не так, как у шевалье Анри и шевалье Жана. Но человек, хладнокровно задумавший убить ни в чем не повинных людей, потому что они перекрыли ему доступ к власти, задействовавший массу других людей, хладнокровно приведший жертву в храм, в запале убийства пырнувший себя самого кинжалом и лишь в последние часы жизни не стонавший и не жаловавшийся, ей почему-то совсем не казался благородным.
Установив мир в экипаже, благодетель продолжил:
– Джулиано с величайшими почестями погребли. А папа и король Ферранте, убедившись, что заговорщикам избавиться от Медичи не удалось, решили сделать это войной, заявляя во всеуслышанье, что единственная причина военных действий – пребывание Лоренцо во Флоренции и что война ведется только из-за него.
Лоренцо тогда собрал во дворце Синьории всех именитых граждан и в большой речи сказал, помимо прочего, что сильные мира сего всегда оправдывают свои грязные поступки благовидными предлогами, но если граждане города считают, что эту войну, начатую пролитием крови его брата, надо закончить, пролив кровь самого Лоренцо, то. он подчинится их решению.
Граждане со слезами на глазах выслушали эти слова и заявили, что не допустят отстранения его от власти и защитят его жизнь. Синьория назначила Лоренцо личных телохранителей и начала подготовку к войне.
Папа в гневе наложил на Флоренцию интердикт. Но флорентийцы заявили на всю Италию, что пастырь оказался волком, что его прелаты сговорились с убийцами и совершили злодействе, не боясь ничего, прямо в храме Божьем, во время мессы и таинства. Флорентийцы не признали отлучения и заставили своих церковников совершать службы. А затем собрали тосканских прелатов – они находились во власти Флорентийской республики и на этом собрании составили обращение к грядущему Вселенскому собору о злодеяниях папы Сикста IV.
Папа же заявил, что глава церкви карает злых и поощряет добрых всеми мерами. А светские правители не имеют права сажать под арест кардиналов, вешать епископов, избивать священников.
Доводы ли папы возымели действие, или флорентийцы надеялись смягчить его гнев, но они выпустили из заточения кардинала Риарио. После этого папу уже ничего не сдерживало, и он обрушился со своими войсками на Флорентийскую республику.
Войск у флорентийцев было мало, как и союзников. Венеция сочла, что война ведется против отдельных флорентийских граждан и, следовательно, является частным делом, а не государственным и под обязательства договора о союзничестве не подпадает. Чтобы разубедить венецианцев в этом крайне вредном для Флоренции заблуждении, в Венецию послом отправился Томазо Содерини. Если вы подзабыли, то напоминаю, что это тот самый человек, которому граждане пытались передать власть после смерти отца Лоренцо Медичи.
– Так, пользуясь поддержкой народа и устрашая своих врагов, Козимо Медичи правил, как я говорил, более двадцати лет. Но в 1445 году у него возникли затруднения, связанные, как ни странно, со смертью его соперника по влиянию на государственные дела, синьора Нери Каццони. Все время, пока эти два человека были на самом верху власти в республике, они уравновешивали друг друга.
– Но, господин маркиз, – вмешалась Жаккетта, – вы же сказали, что правил Козимо? Тогда при чем тут другой господин?
– Дитя мое, вы выросли в стране монархического устройства, где государь один имеет прерогативу верховного правления.
– Что он имеет, простите? – не поняла Жаккетта.
– То есть он первое лицо в государстве, принимает решения, казнит и милует, – проявил снисхождение к особому устройству женских мозгов благодетель. – А во Флоренции одно лицо не может иметь всю полноту власти – как считают флорентийцы, это ограничивает свободу и ведет к тирании.
– Но как же тогда правил Козимо? – не унималась Жаккетта. – . Раз одному нельзя быть главным?
– Дитя мое, вы слишком юны и не знаете, что любая прописная истина на бумаге и на практике может выглядеть совершенно по-разному.
Благодаря богатству и влиянию, Медичи имел столько сторонников, что лица, заседающие в Синьории и управляющие делами в коллегиях, принимали те решения, которые были нужны ему. Именно это я имел в виду, говоря о правлении Козимо в течение двадцати лет. То есть все происходило в соответствии с порядком: правила Синьория, но члены Синьории так или иначе были подвержены влиянию Медичи.
Но после смерти Каццони влиятельные друзья Козимо решили ограничить власть дома Медичи, опасаясь его могущества. Они стали требовать возвращения к старому порядку выборов: к жеребьевке кандидатов, ибо балия всегда поддерживала правящую партию Козимо.
У Козимо было два пути. Взять силой бразды правления, подавив новых противников, или предоставить событиям развиваться своим чередом. Он выбрал второй путь, и очень скоро люди, затеявшие эти перемены, поняли, что проиграли они, а могущество Козимо осталось неизменным. А получилось так потому, что все стало происходить по закону, а не по прихоти отдельных лиц.
Испуганные тем, что натворили, знатные горожане явились к Медичи и молили вырвать их из власти простолюдинов и вернуть Флоренцию в прежнее состояние. Козимо ответил им, что согласен вернуться к власти лишь законным путем. Но теперь граждане Флоренции отказывались вновь прийти под власть меньшинства, и собрать балию никак не удавалось. Все это продолжалось до тех пор, пока гонфалоньером справедливости не стал некий Лука Питти, человек весьма склонный к решительным действиям и не чурающийся жестоких мер.
После очередного отказа народа созвать балию, он во время празднования дня святого Лоренцо ввел во дворец воинов и силой оружия вырвал то, что не удавалось сделать силой закона. Было. создано новое правительство, учреждена балия, и на главные посты назначены люди, представляющие интересы самой знатной части флорентийских граждан. Опять начались репрессии.
Это правительство скорее можно назвать правительством Луки Питги, ибо Козимо к тому времени уже состарился и прежних сил влиять на дела государства у него не было. И в 1464 году он скончался. В горьком сожалении о его кончине объединились и друзья, и враги, ибо все понимали, что только его влияние и уважение к нему всех без исключения сдерживало алчность некоторых граждан, стоящих у власти.
После кончины Козимо ему наследовал сын Пьеро. Был он человеком добросердечным, мягким и болезненным. При жизни Козимо возлагал большие надежды на другого сына, Джованни, но тот умер. А болезнь Пьеро не позволяла ему должным образом продолжать дело своего великого отца.
После смерти Козимо Пьеро решил довериться в ведении дел человеку разумному и опытному, на которого указал, умирая, его отец. Но мессир Диотисальвн Пьерони, помимо всех этих похвальных качеств, был еще и человеком честолюбивым, поэтому он постарался давать такие советы, которые ослабили бы влияние Пьеро и, соответственно, привели бы к усилению его собственного влияния. Мессир Лука Питти был на его стороне, потому что если влияние Козимо он еще признавал, то необходимость считаться с Пьеро его раздражала.
К ним присоединились другие знатные граждане, по тем или иным причинам желавшие упадка дома Медичи. Постепенно организовался круг заговорщиков, и враждебность двух партий стала проявляться открыто.
Сторонники Медичи имели обыкновение собираться по ночам в Крочетте, его противники – в церкви Пиета. По рукам граждан ходил список, в котором они подписывались под замыслом погубить Пьеро. Заговорщики решили дождаться перевыборов Синьории и расправиться с Медичи.
Пьеро решил тоже собрать подписи своих сторонников и поручил это дело своим людям. И, надо думать, с большим изумлением увидел в этом списке множество подписей тех самых лиц, что до того расписались в списке его врагов.
Видите, как опасно полагаться на любовь и доверие народа? Люди по природе своей переменчивы или бесчестны и любят есть сразу из всех кормушек. По моему мнению, гораздо надежней верой и правдой служить одному государю и зависеть только от его милости или немилости.
Но это я отвлекся, а дело во Флоренции складывалось следующим образом. Наконец, противники Пьеро решили умертвить его, пользуясь тем, что он лежит больной в одном из своих поместий. Причем умертвить руками маркиза Феррарского, для чего вызвать его отряды к стенам Флоренции. А когда Пьеро умрет, вывести своих вооруженных сторонников на площадь и установить власть по собственному желанию.
Господин Диотисальви, стоявший во главе этого заговора, часто ездил к Пьеро и, чтобы держать Медичи в неведении, уверял, что в городе нет раздоров. Но верные люди доносили Пьеро все, что творилось в стане заговорщиков.
Пьеро решил первым взяться за оружие. Пользуясь своим знанием о сговоре врагов с маркизом, он сделал вид, что получил сведения о том, что маркиз Феррарский с большим войском идет на Флоренцию. Созвав вооруженных сторонников, Пьеро явился из предместья в город. Враги его растерялись, среди них начались разногласия, а Синьория заперлась во дворце, не отдавая предпочтения ни одной партии, ожидая, пока они сами разберутся.
Видя, что перевес в оружии находится на стороне Пьеро, его противники решили явиться к нему с жалобой на смуту в городе, вызванную появлением на улицах и площадях вооруженных сторонников Медичи. На их жалобы Пьеро ответил, что виноват в беспорядках не тот, кто взялся за оружие, а тот, кто до этого довел. А его цель – г – лишь обеспечить собственную безопасность, и покой, потому что семейство Медичи сумеет жить во Флоренции в почете независимо от того, каким способом проводятся выборы.
Все это привело к тому, что при выборах в Синьорию и другие органы власти победили сторонники Медичи. Главари враждебной партии пустились в бегство, кто в Неаполь, кто в Венецию, и были объявлены мятежниками. Большое количество сторонников враждебной Пьеро партии были изгнаны, а несколько человек казнены.
Изгнанники, обосновавшиеся в Венеции, подтолкнули венецианский Сенат на объявление войны Флоренции, и войска под предводительством кондотьера республики вторглись на территорию Флорентийского государства. Но Венеции эта война особых успехов не принесла. Флорентийцы обратились за помощью к своим союзникам – герцогу Миланскому Галеаццо и королю Ферранте. Граф Урбинский стал во главе войска.
Войска, не вступая в крупные сражения, ограничивались мелкими стычками, и скоро было заключено мирное соглашение, означавшее конец надеждам изгнанников.
После этого власть во Флоренция укрепилась в руках победившей партии, но Пьеро Медичи стал ее главой лишь номинально, ибо из-за слабости своего здоровья был устранен от дел. Италия тогда находилась в состоянии относительного мира и ее государи старались больше заключать брачные союзы между домами, чем воевать.
Но Флоренцию в это время стали раздирать внутренние распри. Речи больного Пьеро, в которых он пытался усовестить своих сторонников, не имели ровно никакого влияния, ибо граждане, которым они предназначались, выслушивали их, заверяли Пьеро, что его слова направили их на путь истинный и продолжали делать то, что делали.
Измученный телесными недугами и душевными терзаниями из-за действий своих же союзников, Пьеро скончался. Он оставил после себя двух сыновей, Лоренцо и Джулиано, которые, однако, были еще слишком молоды. Поэтому взоры граждан Флоренции обратились к именитому гражданину, пользовавшемуся известностью не только в. своем городе, но и во всей Италии, мессиру Томазо Содерини. Многие государи италийских земель слали ему письма как правителю Флорентийского государства, и многие граждане обращались к нему как к главе.
Но господин Томазо был человеком разумным. Он тщательно взвесил влияние собственного дома и дома Медичи, сравнил их богатство и славу и на письма государей не отвечал. А гражданам говорил, что они пришли не к тому лицу, и отправлял их к Медичи. А затем Томазо собрал всех глав знатных семейств Флоренции, включая и Лоренцо с Джули-ано, в монастыре Сан-Антонио. Там он сказал перед собравшимися речь о положении дел во Флоренции и внешнем мире и призвал все дома не затевать распрей, а поддерживать дом Медичи и его юных представителей Лоренцо и Джулиано, потому что создание новой власти приведет лишь к смутам и неустойчивости.
После него выступал Лоренцо. Речь его была скромна и вдумчива и вызвала большое уважение у собравшихся, которые поклялись видеть в юных Медичи своих сыновей, а те в ответ пообещали почитать находящихся здесь старших за отцов.
После этого Лоренцо и Джулиано стали почитаться за первых людей в государстве, а они руководствовались советами, которые давал мессир Томазо. Тем самым Томазо Содерини, не вызывая зависти и волнений среди горожан, стал фактическим главой государства, пользуясь полным расположением дома Медичи.
Благодетель, видимо, сам устал от своей длинной речи, предложил сделать перерыв и объявил привал на обед.
Жаккетта оторвалась от исследования своего декольте, и кавалеры дружно вздохнули. Желание услышать продолжение рассказа маркиза в них усилилось.
После привала благодетель продолжил свое повествование:
– В это время в Риме правил его святейшество папа Сикст IV и он, прямо скажем, находился с Флоренцией и семейством Медичи в отнюдь не дружественных отношениях. Он старался всячески поддерживать противников Медичи, и среди них могущественное семейство Пацци.
Взаимная вражда между Падди и Медичи не затухала, несмотря на то, что Козимо выдал свою внучку Бьянку за одного из Пацпи, надеясь примирить дома…
Благодетель вдохновенно рассказывал, Жанна спокойно дремала в тени, Жаккетта слушала и испытывала на прочность жемчужинки, украшающие вырез. Кавалеры, вполуха слушая благодетеля, наслаждались волнующим зрелищем, и в экипаже царили мир и гармония.
– Новую интригу задумал Франческо Пацци, который почти все время жил в Риме. Он стал готовить заговор против Медичи. В него были втянуты граф. Джироламо Риарио и архиепископ Пизанский. Заговорщики попытались вовлечь в это предприятия и Якопо Пацци, и папского кондотьера Джована Баттисту де Монтесекко. Через некоторое время это им удалось, и заговор стал разрастаться.
После переговоров с папой было условлено, что войска будут наготове в Романье и Кастелло, чтобы поддержать заговор извне, а заговорщики попытаются убить братьев Медичи, вместе или поврозь, как уж представится возможность. Чтобы облегчить выполнение этого плана, заговорщики призвали во Флоренцию новоиспеченного кардинала Рафаэлло Риарио, племянника графа Джироламо, надеясь, что его прибытие заставит Лоренцо и Джулиано оказаться в одном месте.
Жанна проснулась и насторожилась. Рассказ благодетеля стал перекликаться со словами плешивого протонотара. Она стала слушать внимательнее.
Благодетель продолжал:
– Кардинал приехал и остановился на вилле Якопо Пацци. Заговорщики приготовились к убийству. Первый раз их замысел сорвался. Хоть Медичи и пригласили кардинала на свою виллу, но, волею судеб, Джулиано туда не прибыл. Тогда заговорщики объявили об устройстве в воскресенье, 28 апреля 1478 года, праздника. Во время пира они надеялись разделаться с братьями. Последние приготовления были завершены в субботу вечером. Но утром в воскресенье Франческо Пацци, возглавлявшему заговор, сообщили, что Джулиано на пиршество не явится…
Заговорщики срочно собрались вновь и решили, что откладывать более нельзя, в заговор вовлечено слишком много людей и рано или поздно он неминуемо раскроется.
– Вы так говорите, дорогой маркиз – заметила Жанна, – словно были в то время среди этих людей.
– Нет, дорогая госпожа Жанна, – отозвался благодетель, – в числе заговорщиков я не был, но вот присутствовать на допросах некоторых из них мне посчастливилось. Франция – давний друг и союзник Флоренции. И беды дома Медичи вызывают искреннее сочувствие при королевском дворе.
«Что-то не наблюдала я при дворах искреннего сочувствия к чьим-либо бедам, кроме своих собственных…» – подумала Жанна и пожалела, что проснулась.
– … И поэтому заговорщики решили напасть на Лоренцо и Джулиано в соборе Санта Репарата, куда должны были прийти оба брата, так как на мессе присутствовал кардинал. Распределили они и роли убийц. Убить Джулиано взялись Франческо Пацци и Бернардо Бандини – юноша, многим обязанный дому Пацци. Убийство Лоренцо хотели поручить Джовану Баттисте, папскому кондотьеру, но он наотрез отказался совершать кровопролитие в церкви. Тогда к этому делу привлекли двух достаточно посторонних людей, Антонио да Вольтерру и священника Стефано.
Странный выбор, замечу я вам. Думать, что раз кондотьер, человек, по профессии имеющий дело с пролитием крови, убивать отказался, то священник исполнит дело не хуже, по меньшей мере неблагоразумно.
Архиепископ Сальвиати с остальными. Пацци должен был занять дворец Синьории и после смерти Медичи сместить правительство. Уговорившись так, заговорщики поспешили в храм.
Там уже были и кардинал, и Лоренцо Медичи.
Но не было Джулиано. Тогда его будущие убийцы отправились к нему домой и уговорили его пойти с ними. По дороге к собору они вели себя с Джулиано как лучшие друзья…
В церкви убийцы встали, как было уговорено: кто около Лоренцо, кто подле Джулиано. И в назначенный момент, в то время как священник начал совершать таинство евхаристии, Бернардо Бандини пронзил грудь Джулиано Медичи кинжалом. Смертельно раненый Джулиано упал, и тут ему нанес несколько ударов Франческо Пацци. Он делал это с такой слепой яростью, что в запале поранил себе ногу.
Да Вольтерра и священник напали на Лоренцо, но сумели лишь ранить его в шею. Лоренцо принялся так отчаянно защищать свою жизнь, что решимость их покинула и они обратились в бегство. Но далеко убежать им не удалось, их схватили и убили. И протащили теплые еще трупы по улицам.
Раненого Лоренцо окружили друзья и увели в ризницу.
А Бернардо Бандини, убедившись в смерти Джулиано, успел убить еще Франческо Нори, друга Медичи, и бросился к Лоренцо, намереваясь довершить дело своих неумелых соучастников. Но Лоренцо уже укрылся в ризнице.
Кардинал Риарио спрятался от разбушевавшейся толпы в алтаре, где его с трудом защитили священнослужители. Но едва первое смятение улеглось, как его арестовали и препроводили во дворец Синьории. Участь заговорщиков, что отправились во дворец Синьории для его захвата, была тоже не блистательна.
Архиепископ Сальцати в сопровождении своих родственников, друзей и верных людей и один из главных заговорщиков, мессир Якопо Поджо, явились во дворец. Часть людей архиепископ оставил на улице, приказав им, как услышат шум, занимать входы и выходы, часть взял с собой и поднялся наверх, к Синьории, требуя встречи с гонфалоньером справедливости, якобы у него послание к тому от папы. Синьория обедала, поэтому им пришлось обождать.
Люди кардинала столпились в канцелярии и, как выяснилось позже, сделали это себе на беду, так как в канцелярию, если дверь была закрыта, без ключа ни войти, ни выйти было нельзя и они сами себя заперли.
Архиепископа провели к гонфалоньеру, и он начал передавать несуществующее послание. Но то ли актер из него был плохой, то ли мужество ему изменило… Гонфалоньер заметил волнение на его. лице и сбивчивость в речах и с криком бросился вон из кабинета. Наткнувшись в дверях на Якопо Поджо, он вцепился ему в волосы и не отпускал, пока не подоспела стража Синьории.
Услышав шум в апартаментах гонфалоньера, члены Синьории вооружились кто чем смог, и все, кто поднялся наверх с архиепископом, были перебиты или выброшены в окна прямо на площадь. Архиепископа, его. родственников и Якопо Поджо повесили прямо под окнами.
Люди архиепископа, которые остались внизу, услышали шум и, повинуясь приказу, перебили охрану, заняли нижний этаж дворца и перекрыли входы-выходы.
На этот же шум сбежался народ на площадь ко дворцу, и получилось довольно забавное расположение сил. Сеньория сидела в верхнем этаже дворца, отрезанная от мира и помощи сограждан. В нижнем этаже сидели заговорщики, тоже отрезанные от своих сообщников собравшимся народом, а народ толпился на площади, не в силах оказать помощь своему правительству.
А в это время пути убийц Джулиано Медичи разошлись. Судя по всему, Бернардо Бандини был отъявленным негодяем, ибо когда он увидел, что Лоренцо жив, а Франческо ранен, сразу же озаботился своим личным спасением и так же. решительно, как вонзил кинжал в грудь Джулиано, пустился в бегство. И спокойно исчез.
Раненый Франческо Пацци вернулся домой. Он хотел сесть на коня, чтобы, согласно замыслу, с вооруженным отрядом проехать по городу, призывая народ к оружию на защиту свободы. Но рана его была глубока, и он потерял много крови. Пришлось ему лечь в постель, а поднимать народ на восстание отправился глава семейства Пацци, мессир Якопо, с сотней вооруженных всадников. Они прискакали на дворцовую площадь и принялись призывать народ на помощь себе и свободе. Члены же Синьории, засевшие в осаде на верхнем этаже, стали швырять в него чем попало и выкрикивать угрозы.
Мессир Якопо, видя, что его призывы к народу пропадают впустую, заколебался. А убедившись, что даже родственники не поддерживают его, Лоренцо остался в живых, а для всех членов Синьории он теперь личный враг, Якопо вместе со своим отрядом покинул Флоренцию и поскакал, спасая свою жизнь, в Романью.
Между тем сторонники Медичи вооружались, а Лоренцо, окруженный обнажившими оружие друзьями, отправился домой. Дворец Синьории взяли штурмом, захвативших его людей перебили либо пленили. Толпа, врываясь в дома Пацци, предавала их грабежу и разорению. Франческо Пацци вытащили из постели и раздетого отвели во дворец. Его повесили на площади рядом с архиепископом.
По пути ко дворцу он вел себя очень мужественно, не опускал глаз, не стонал, не жаловался. Только молча вздыхал, какие бы издевательства ему ни приходилось терпеть от конвоя.
Мессиру Якопо не удалось далеко убежать. Жители гор, где юн пытался укрыться, выдали его, и он был доставлен обратно в город. Здесь его судили и тоже казнили.
Убили практически всех Пацци, даже не принимавших участие в заговоре, а лишь знавших о нем. Отделаться изгнанием удалось лишь мессиру Гульельмо, который был женат на внучке Козимо Медичи Бьянке. Двоюродных братьев Гульельмо, оставшихся в живых, заточили в башню Вольтерры. Джо-вана Баттисту обезглавили.
Войска, двинувшиеся было на помощь заговорщикам, узнав о провале заговора, повернули обратно.
У благодетеля от страстной речи пересохло в горле, и он умолк.
Его рассказ захватил всех слушателей и не мог не вызвать обсуждения.
– Мессир Франческо Пацци в последние минуты жизни вел себя так, как следует истинному рыцарю, – заметил шевалье Анри. – Только так и подобает вести себя перед лицом смерти.
– Лучше бы он смотрел во все глаза, когда свое злодейское дело делал! – взвилась Жаккетта. – Это надо же умудриться, себе в ногу кинжал воткнуть!
– Никто не знает, что нас ждет. Может быть, это воля Божия направила его руку с кинжалом на собственное тело! – заметил шевалье Жан. – Несчастное семейство Пацци, десница Господня сурово покарала их!
«Ну и свиту подобрал себе благодетель! – усмехнулась про себя Жанна. – Сборище прелатов!»
– А что же тогда десница Господня промахнулась мимо главного убийцы? – ехидно спросила покрасневшая от ярости Жаккетта. – Что-то ничего не помешало этому Бернардо укокошить в храме двух человек и смыться спокойненько! Его-то не казнили, в тюрьму не бросали, а он виноватей всех.
Со злости она напрочь забыла, как разговаривают знатные дамы, но ей было все равно, Ярость просто кипела в ней.
– Если уж все они задумали такое злое дело, так надо было до конца и идти! – почти кричала она. – Или вообще не браться, что им, есть было нечего, оттого что Медичи в городе главные? А так, как они сделали, – одно разгильдяйство!
Благодетель к тому времени благополучно промочил горло вином и принялся выступать в роли миротворца. Он взял ладошку Жаккетты в свои руки и сказал:
– Несравненная госпожа Нарджис, вы что-то слишком близко к сердцу приняли эту историю!
– Еще бы не близко! – упрямо мотнула головой Жаккетта. – Взялись дело делать – и все провалили, а главный убийца вышел сухим из воды! И вообще, я думала, Восток жестокий, не верила Абдулле, что везде одинаково, а теперь вижу, что он прав!
Иронично улыбающаяся Жанна, с удовольствием слушавшая перепалку Жаккетты с кавалерами, вдруг перестала улыбаться. Жаккетта и правда слишком близко к сердцу приняла эту замшелую историю двадцатилетней давности, и самое опасное, что у нее рассказ благодетеля каким-то неведомым образом связался с убийством шейха. Если уж в разговоре возник Абдулла, то недалеко и до рассказа про смерть шейха Али. Но по легенде-то он живой!
– Успокойся, дорогая! – твердо сказала Жанна.
Она плеснула вина в бокал благодетеля и чуть не насильно вложила его в руку Жаккетты.
– Абдулла – это евнух, который управлял гаремом, – с улыбкой пояснила она кавалерам. – Он обожал истории про перевороты и заговоры при дворе египетского халифа. А малышка Нарджис за время своего пребывания у арабов не раз видела, как легко льется там кровь, поэтому восприняла все рассказанное очень непосредственно. Это пройдет…
Жаккетта, ненавидя всех присутствующих, молча пила вино и смотрела только в глубину бокала. Она сожалела, что он небольшой. Был бы размером с бочонок, можно было, бы тянуть до вечера, ни с кем не разговаривая, никого не видя. Наверное, голова у нее устроена совсем по-другому, не так, как у шевалье Анри и шевалье Жана. Но человек, хладнокровно задумавший убить ни в чем не повинных людей, потому что они перекрыли ему доступ к власти, задействовавший массу других людей, хладнокровно приведший жертву в храм, в запале убийства пырнувший себя самого кинжалом и лишь в последние часы жизни не стонавший и не жаловавшийся, ей почему-то совсем не казался благородным.
Установив мир в экипаже, благодетель продолжил:
– Джулиано с величайшими почестями погребли. А папа и король Ферранте, убедившись, что заговорщикам избавиться от Медичи не удалось, решили сделать это войной, заявляя во всеуслышанье, что единственная причина военных действий – пребывание Лоренцо во Флоренции и что война ведется только из-за него.
Лоренцо тогда собрал во дворце Синьории всех именитых граждан и в большой речи сказал, помимо прочего, что сильные мира сего всегда оправдывают свои грязные поступки благовидными предлогами, но если граждане города считают, что эту войну, начатую пролитием крови его брата, надо закончить, пролив кровь самого Лоренцо, то. он подчинится их решению.
Граждане со слезами на глазах выслушали эти слова и заявили, что не допустят отстранения его от власти и защитят его жизнь. Синьория назначила Лоренцо личных телохранителей и начала подготовку к войне.
Папа в гневе наложил на Флоренцию интердикт. Но флорентийцы заявили на всю Италию, что пастырь оказался волком, что его прелаты сговорились с убийцами и совершили злодействе, не боясь ничего, прямо в храме Божьем, во время мессы и таинства. Флорентийцы не признали отлучения и заставили своих церковников совершать службы. А затем собрали тосканских прелатов – они находились во власти Флорентийской республики и на этом собрании составили обращение к грядущему Вселенскому собору о злодеяниях папы Сикста IV.
Папа же заявил, что глава церкви карает злых и поощряет добрых всеми мерами. А светские правители не имеют права сажать под арест кардиналов, вешать епископов, избивать священников.
Доводы ли папы возымели действие, или флорентийцы надеялись смягчить его гнев, но они выпустили из заточения кардинала Риарио. После этого папу уже ничего не сдерживало, и он обрушился со своими войсками на Флорентийскую республику.
Войск у флорентийцев было мало, как и союзников. Венеция сочла, что война ведется против отдельных флорентийских граждан и, следовательно, является частным делом, а не государственным и под обязательства договора о союзничестве не подпадает. Чтобы разубедить венецианцев в этом крайне вредном для Флоренции заблуждении, в Венецию послом отправился Томазо Содерини. Если вы подзабыли, то напоминаю, что это тот самый человек, которому граждане пытались передать власть после смерти отца Лоренцо Медичи.