– А почему мы сейчас за руки не беремся? – опять на всякий случай, спросила Жаккетта.
   – Сейчас нас веревочный круг ограждает! – успокоила ее страхи Аньес. – Мы вообще для нечистой силы не видны.
* * *
   За разговором они и не заметили, когда на улице появилась крепко сбитая, высокая фигура.
   – Ой, вот он! – первой опомнилась Аньес. – Шляпу-то как низко на лоб надвинул, идет, наверное, ничего не видя. Как во сне!
   От ее неожиданного возгласа Ришар испуганно дернулся и свалился с камня, на котором сидел, держа Аньес на коленях. Упав спиной в колючий куст не то боярышника, не то еще чего, ощутимо придавленный сверху подругой, он сдавленно зашипел, борясь с желанием заорать во все горло.
   Пока Жаккетта поднимала Аньес, а потом они вдвоем выпутывали бедолагу из колючек, Большой Пьер успел войти в калитку.
   – Хорошо еще, что нас не заметил! – облегченно прошептала Жаккетта. – Ты чего дергаешься, как полоумный?
   – Орите больше! – огрызнулся Ришар, выдирая шипы из штанов. – «Вот он, вот он!» От неожиданности всякий свалится! Черт! Мне крест так в спину вдавился, что теперь неделю синяк не сойдет!
   – Совсем с ума сошел?! – накинулась на него Аньес. – Кто же в таком месте черта поминает?! Накличешь на нашу голову!
   Но потом ее мягкое сердце взяло верх, и она сменила гнев на милость:
   – Подождем, может скоро выйдет!
   И опять пристроилась под крылышко Ришара.
   Большой Пьер, действительно, задержался у колдуньи совсем недолго.
   Не успела Жаккетта хорошенько замерзнуть, а дверь в колдуньином доме опять открылась.
   – Сейчас выйдет, бежим! – подала сигнал Аньес, и они дружно кинулись к калитке.
   Как только высокий человек в надвинутой низко шляпе шагнул на улицу, три благовоняющие на всю округу фигуры в плащах с поднятыми капюшонами и крестами поверх плащей на груди и спине, окружили его и принялись водить хоровод, как вокруг майского дерева.
   «Амэн, амэн, амэн, амэн…» – громко при этом шептали они.
   В первую секунду человек ошарашено застыл, но потом прорычал:
   – Это еще что за шуты?!!! – и потянулся к клинку у пояса.
   Аньес испуганно взвизгнула: это был голос не Большого Пьера!
   Круг распался, фигуры замерли.
   Ришар схватил человека за руку, не давая выхватить кинжал, и быстро сбил с него шляпу.
   Под шляпой оказалась круглая, абсолютно лысая голова со злющими глазами и крючковатым носом.
   Совершив сей героический поступок, конюх тоже замер, не зная, что же делать дальше и как объяснить незнакомцу, что они ошиблись.
   В этот трагический момент на крыше колдуньиного дома дико взвыли коты, повинуясь древнему весеннему инстинкту, наступающему у них в этом месяце.
   Вопль котов и развязал запутанную ситуацию.
   Отряд борцов с чарами кинулся врассыпную, оставив недоумевающему клиенту Мефрэ (он пришел за средством для ращения волос) только запах чеснока и ожерелье из мелких булыжников, развязавшееся и свалившееся с шеи Ришара.
* * *
   Под покровом темноты три жалкие тени осторожно пробрались по неосвещенному двору Аквитанского отеля и шмыгнули в комнату камеристок. Там они принялись грустно складывать в углу испачканные плащи, каменные ожерелья и чесночные пояса.
   Жаккетта с наслаждением стянула чуть не придушивший ее во время бега наспинный крест и рухнула на кровать.
   – Весь подол в угле… – мрачно подытожила она приключение. – Хорошо, платье старое… Пойду, воды принесу, чтобы сполоснуться, да молока – чеснок перебить [41]. Веревку жалко, там ведь осталась. Надо завтра забрать.
   Она вышла.
   Заробевший в девичьей комнате Ришар осторожно присел на старенькое, но очень приличное кресло, (выделенное, как-то, раздобрившейся Жанной) и растерянно ковырялся в затылке.
   Аньес же застыла у стола, невидящими глазами глядя сквозь кучу сложенных на столешнице крестов.
   Жаккетта вернулась с ведром воды и кувшином молока.
   На звук открывающейся двери Аньес обернулась. Обвела комнату расширенными глазами и с холодной убежденной тоской сообщила:
   – Все ясно! Эта тварь заколдовала Большого Пьера куда сильней, чем мы думали! И он приходит к ней в зверином обличье. Он оборотень!
   Кувшин выпал из рук ужаснувшейся Жаккетты.
* * *
   Новый план спасения Большого Пьера и превращения его из заблудшего оборотня в доброго католика был таким:
   – Как только Большой Пьер выйдет со двора, мы пойдем за ним. Когда он превратится в зверя, надо плеснуть на него святой водой и стукнуть по спине крестом – тогда он из оборотня опять превратится в человека!
   Своими знаниями по части борьбы с нечистой силой Аньес могла поспорить с коллегией инквизиторов.
 
   Вечером пошел не сильный, но затяжной дождь.
   В такую погоду уютнее всего сидеть у очага, закутавшись во что-нибудь теплое и пушистое, смотреть на пляшущие язычки огня, слушать монотонное шуршание капель за стеной и шум внезапных порывов ветра, радуясь, что все это там, а ты здесь…
   Не обращая никакого внимания на погоду, принаряженный Большой Пьер накинул плащ, надвинул поплотней шляпу с перышком и исчез за воротами.
   Следивший за ним весь день Ришар кликнул девушек, и летучий отряд борцов с колдовством кинулся в дождь на охоту за оборотнем.
* * *
   Большой Пьер, не спеша, шел по безлюдной улочке, изредка поеживаясь от закинутых в лицо порывом ветра капель, и, если верить его виду со спины, пока ни в кого превращаться не собирался.
   Он и не подозревал, что на расстоянии нескольких туазов за ним крадутся его лучшие друзья.
   Ришар шагал первым, сжимая в руке крест, готовый в любой момент огреть им солдата и сквозь стиснутые зубы бормотал:
   – Уж я его так приложу, что никакая ведьма обратно не превратит!
   За ним семенила Аньес, неся склянку со святой водой и амулет против оборотней (и такой имелся в ее обширной коллекции).
   Замыкала шествие Жаккетта.
   Она очень радовалась, что под плащом у нее теплое платье и два вязанных платка, один на плечах, другой на бедрах, а в башмаках шерстяные носки.
   «Только бы он обращался в кошку или птицу!» – в такт шагам думала Жаккетта. – «Только бы не в волка или змею! Только бы в кошку или птицу, а лучше в мышку, на худой конец в крысу!»
   – Оборотни превращаются в зверей на кладбище или пустыре. Интересно, где он будет? – спокойно сказала Аньес.
   Она оставалась самой невозмутимой. Не то надеялась на амулет, не то на силу Ришара.
   – Слава богу, кладбища в той стороне нет! – радостно выдохнула Жаккетта. – А вот пустырь скоро будет… Даже не пустырь, а плешь такая, как раз на задах «Жирной Хавроньи».
   – Неужто туда двинет? – Ришар не отрывал взгляда от Большого Пьера. – Точно, свернул. Давайте-ка поднажмем! Под ноги смотрите, лужи кругом!
   Вслед за Большим Пьером они свернули в узенький проулочек, выводящий на зады харчевни.
   Жаккетта неправильно назвала плешью небольшое пустое пространство, на которое выходили задние пристройки «Жирной Хавроньи» и соседних с ней домов. На самом деле это было маленькое болотце.
   Днем здесь, обычно, паслись и плескались шипучие гуси, а сейчас, под дождем, оно раскисло и превратилось в истекающую грязью лощину.
   Единственным выходом отсюда был тот самый проулочек, по которому они пришли, (этим путем из «Жирной Хавроньи» частенько уходили посетители, не желающие мозолить глаза прохожим у главного входа).
* * *
   Когда охотники, обходя лужи, добрались до пустыря, Большой Пьер бесследно исчез.
   – Уже превратился! Наверняка в кого-нибудь маленького, а то мы бы увидели. Давайте искать! – скомандовала Аньес. – Жаккетта, стой на выходе!
   Жаккетта послушно застыла между лужами, а Аньес и Ришар, взяв по жердине, с двух сторон принялись обходить болотце. Они шли вдоль построек, заглядывая и проверяя палками все щели и уголки.
   Дождь продолжал сочиться из низких туч.
   Где-то рядом шумной, бурлящей жизнью жила «Жирная Хавронья». Но отголоски гомона ее посетителей доносились на пустырь, словно с другого края Земли.
   Светло-серая мгла превратилась в серую, а потом и в темно-серую.
   Все кругом было мокрым и холодным, въедливая сырость настойчиво заползала под плащ, пытаясь выгнать тепло.
   Помимо Аньес, Жаккетты и Ришара, единственной живой точкой в этом закутке было светящееся теплым красновато-оранжевым светом свечи окошко второго этажа строения напротив проулка.
   Жаккетта поглядывала на окошко и думала, что за ним, в теплой комнате, сухо и уютно…
   Пока охотники никого не нашли – все живое сидело по укрытиям, норкам и конуркам, и вылазить под дождь не желало.
   Еще пару туазов – и Аньес с Ришаром встретились бы как раз под светящимся окном. Уже не веря в успех сегодняшней охоты, Аньес лениво тыкала палкой в углубления под стеной свинарника.
   Вдруг, после очередного тычка, из устланной соломой ямки выскочил крупный, угольно-черный кот.
   – Вот он!!! – взвизгнула Аньес, отпрыгивая назад.
   Котяра кинулся прочь, в сторону Ришара.
   Тот приготовился его схватить, но хитрый кот проскочил между ногами конюха, даже растерявшегося от такой прыти.
   – Держи его! – по лужам кинулась за оборотнем Аньес, маша палкой.
   Беглец оказался странным: вместо того, чтобы спокойно уйти от преследователей по заборам и крышам, он помчался к проулку, где скучала Жаккетта.
   Не долго думая, кот решил повторить тот же прием, что и с Ришаром – и с размаху влетел Жаккетте в юбку.
   Пока подоспели друзья, кот уже ухитрился сильно располосовать Жаккетте руку, но она, не обращая внимания на дерущую боль, туго запеленала его в свой подол, оставив на свободе только шипучую черную голову.
   – Ага, попался, оборотень! – воскликнул подбежавший Ришар. – Подставляй-ка спину под крест!
   – Дай лучше мне! – израненная Жаккетта гневно смотрела на кота. – Друг называется, когти, как бритвы! У-у, рожа усатая! Врежу вот крестом по морде, сразу опомнишься!
   – Не орите!
   Сосредоточенная Аньес приступила к Таинству.
   Она накинула на шею кота свой амулет против оборотней. По ее знаку Ришар осторожно выпутал пленника из Жаккеттиной юбки и крепко ухватил за лапы, не давая коту шелохнуться.
   Что-то шепча под нос, Аньес начала поливать кота святой водой от носа до кончика мечущегося хвоста.
   Коту было наплевать, дождь его мочить, или что другое – он продолжал шипеть.
   Когда святая вода закончилась, в действие вступила Жаккетта и с размаху огрела несчастного оборотня крестом.
   Кот дурно взвыл, но в человека не превратился.
   Подождав чуток, Жаккетта приложила его крестом еще раз. С тем же результатом.
   – Не-е, кот натуральный! – разочарованно вздохнула она.
   – Да, пожалуй… – нехотя согласилась Аньес и сняла с вопящего зверя амулет. – Отпусти его, Ришар…
   Выпущенный на свободу, насквозь мокрый кот пулей ускакал в проулок.
   – Не мог же Большой Пьер испариться? – недоуменно произнес Ришар. – Здесь и спрятаться-то негде…
   – Пойдемте домой… – устало сказала Аньес.
   – Сейчас, гляну напоследок вон в то окно, и пойдем!
   Ришар двинулся к светящемуся окошку.
   Девушки неохотно пошли за ним.
   Как раз под окном к стене дома прилепилась небольшая пристройка, что-то вроде дровяного сарайчика. Ришар легко забрался на нее и подкрался к окошку.
   – Идите сюда! – позвал он девушек.
   Путаясь в плащах и юбках, они забрались на крышу пристройки, и тоже уставились в окно.
* * *
   В небольшой, но симпатичной каморке, Большой Пьер и миловидная женщина любили друг друга. И им было хорошо.
   Обычно суровое лицо солдата было по-детски радостным и безмятежным.
   Личико Аньес стало красным, просто малиновым. Упорно не глядя по сторонам, она стала слезать с крыши.
   Жаккетта, за компанию, тоже немного покраснела и спустилась вслед за подругой, хотя ей очень понравилось увиденное, и она была не прочь чуть подзадержаться и понаблюдать.
   Когда Ришар присоединился к ним, по нему было видно, что он окончательно утратил и без того небольшую веру в умственные способности женского пола.
   Оглядев пристыжено уставившихся на свои заляпанные грязью подолы охотниц за оборотнями, он презрительно процедил:
   – Одно слово, бабы!
   И первым пошел с пустыря.
   Аньес и Жаккетта, молча, потянулись за ним.
   Уже на подходе к Аквитанскому отелю Ришар еще раз оглянулся на сопящих ему в спину понурых девиц и саркастически обронил:
   – Она хозяйка «Жирной Хавроньи».
   – Так вот почему тогда у него в кувшине вино такое вкусное было! – неизвестно чему радуясь, воскликнула Жаккетта.

ГЛАВА IV

   Небесное счастье Жанны с Марином Фальером длилось недолго.
   В начале июля 1488 года он получил послание от родителей с приказом закончить заграничный вояж и явиться к родным пенатам.
   Как почтительный и послушный сын, он тут же собрал пожитки и галантно распрощался с Жанной, горячо ее уверяя,
   что, во-первых, скоро вернется,
   что, во-вторых, в разлуке с возлюбленной сердце его высохнет от тоски,
   что, в-третьих, его заветная мечта – сделать Жанну королевой Кипра и всего Востока.
   После чего отбыл на свой солнечный остров.
   Был конец июля.
* * *
   – Наваждение какое-то! Муж скончался, любовник сбежал! – мрачно охарактеризовала свое положение Жанна, пытаясь вернуть себе бодрое расположение духа. – Значит, настало время заняться общественной жизнью и политикой. Жаккеттина, ты теперь опять Жаккетта! Вели подать экипаж, мы едем в замок слушать последние новости про поражения наших войск. Не может же быть, что только мне одной было плохо!
* * *
   Мрачная шутка оказалась правдой.
   Герцогский двор гудел, как растревоженный улей. Новостей было с избытком и все, как на подбор, одна хуже другой.
   Как сообщил прибывший с плацдарма боевых действий гонец, двадцать восьмого июля в Сент-Обен-дю-Кормье войска противоборствующих сторон схлестнулись в решающем бою.
   Королевская армия, как раскаленный утюг насекомых, уничтожила войска коалиции.
   Де ла Тремуй увенчал и без того блистательную победу пленением Луи Орлеанского. На первое время принца упекли в темницу замка Лузиньян, дальнейшую его судьбу будет решать регентша.
   Сейчас королевские войска идут маршем на Сен-Мало.
   Король находится в замке Верже, что в Анжу, и с воодушевлением наблюдает за успехами своей армии, готовый в любую минуту двинуть на помощь де ла Тремую расквартированный в Верже резерв.
* * *
   Да… Новости были, что называется, убийственные.
   Бледное личико герцогини Анны стало непроницаемой маской, взрослой и невозмутимой, лишь глаза с тревогой и состраданием следили за отцом, подавленным лавиной плохих известий.
   – Луи взял в плен Луи! – состроумничал на ухо Жанне маркиз де Портелу. – Теперь принцу остается уповать только на фею Мелузину [42]– раз уж она все равно взяла привычку облетать свой замок крылатой змеей, может, прихватит и его, да унесет в безопасное место. Лично я сегодня уезжаю домой. Может и Вы, прекрасная Жанна, посетите скромное жилище отшельника? Охота в моих лесах бесподобна!
   – В каких лесах? – не удержалась от ехидной шпильки Жанна. – Дубовые Вы вырубили, а в Ваших сосновых борах пока даже зайцу трудно укрыться. Нет, дорогой маркиз, я предпочитаю остаться тут, рядом с госпожой Анной!
   – Ваш порыв благороден, но я не рискую находиться рядом с человеком, который расплачивается со своими солдатами кожаными деньгами… Да и дома дел невпроворот! – и, откланявшись, маркиз отправился искать в спутницы более сговорчивую даму.
* * *
   Через несколько дней пал и Сен-Мало.
   Бретань оказалась разрезанной пополам, как головка сыра.
   Не имея больше ни армии, ни крепостей, ни денег, герцог Франсуа отправил парламентеров с белым флагом к королю в Верже.
   Там их заставили до дна выпить горькую чашу унижения.
   На заискивающие слова послов:
   – Герцог был бы рад, если бы эта война закончилась…
   Король холодно ответил:
   – Возможно… Но не забудьте ему напомнить, что я б ы л н е р а д, что она началась!
   Парламентеры молча проглотили пилюлю и отправились обратно докладывать герцогу о согласии Карла VIII начать мирные переговоры.
   Судили и рядили недолго.
   Уже девятнадцатого августа французский король и бретонский герцог подписали договор. По этому договору герцог Франсуа был обязан изгнать со своей территории иностранных принцев и их войска, и не выдавать замуж своих дочерей без согласия короля Франции.
   Как и предсказывал Большой Пьер, герцог, ввязавшись в чужую авантюру, в результате потерял больше всех.
   Было от чего придти в отчаяние. Видимо, поражение в войне стало последней соломинкой, сломавшей спину верблюду.
   Вернувшись с переговоров, подавленный Франсуа II Бретонский слег пластом и седьмого сентября скончался.
   В одиннадцать лет Анна Бретонская стала герцогиней суверенной Бретани. И круглой сиротой.
   Вступление во владение герцогством никакой радости ей не принесло. Какая уж тут радость – женихам никакой договор был не указ, они и не собирались покидать гостеприимную бретонскую землю. Наоборот, галантный натиск на сердце юной герцогини удвоился.
   Некоторое время Анна Бретонская просто убегала от настойчивых ухажеров, переезжая из замка в замок. Из этой когорты только Луи Орлеанский был ей небезразличен, но его уже перевели под надежные своды каземата в Бурже.
* * *
   Трясясь по ухабистым дорогам в экипажах, многие придворные дамы хныкали, но Жанне нравилась такая кочевая жизнь. Благодаря титаническим усилиям Аньес и Жаккетты. она всегда выглядела прекрасно и несколько бравировала своей неприхотливостью перед остальными.
   Двор метался по стране, а иностранные принцы вольготно расположились в бретонских крепостях, как в собственных замках.
   Каждый был сам себе господином, и чихать хотел на обязательства покойного герцога по договору в Верже.
   Война опять возобновилась.
   Королевские войска осадили Нант, который оборонял один из претендентов на руку герцогини, Ален д» Альбрэ.
   Своих войск у Анны Бретонской не осталось.
   Нужно было определяться в женихах и просить помощи у кого-то одного… У кого?
* * *
   С тех пор, как пал Сент-Обен-дю-Кормье, Жаккетта ходила сама не своя, чувствуя себя впрямую виноватой за беды Бретани.
   Наконец она, замученная укорами совести, собралась с духом и пошла в церковь святой Анны.
   – Знаешь что, пресвятая Анна! – так начала она свою молитву. – Лучше тебя мне заступницы не найти. За тобой я, как за каменной стеной. Да… Только сдается мне, трудно тебе сейчас приходится: и за Бретанью приглядывать надо, и моими бедами заниматься – это ведь никаких сил не хватит! Я так думаю: больно уж много напастей на герцогиню Анну навалилось, взрослому впору взвыть… Ни отца теперь, ни матери… А что дядя рядом, да что дядя… Не отец ведь, так душа болеть, как у родного, не будет! Давай уж ты ей помогай получше, не надо обо мне заботиться… Невелика птица, не пропаду… Святую Бриджитту Шведскую попрошу – она женщина серьезная, ученая. Опять же, недавно в святых. Вроде, и ста лет не прошло. Дел, наверное, поменьше, чем у тебя… – не зная, что дальше сказать, Жаккетта замолкала и, шумно вздыхая, немного постояла в раздумье, что бы еще умного добавить.
   Не найдя нужных слов, она в полном расстройстве махнула рукой и пошла обратно в Аквитанский отель.

ГЛАВА V

   – Дорогая моя девочка! Знала бы ты, какое это огромное счастье, наконец-то увидеть родное лицо!
   Еще не совсем проснувшаяся, а точнее, совсем не проснувшаяся Жанна с изумлением смотрела на неизвестно откуда свалившуюся баронессу де Шатонуар, по-хозяйски расположившуюся в ее будуаре.
   Уже больше полутора лет баронесса отсутствовала (пообещав, при отъезде, вернуться через несколько месяцев). Но сейчас она сидела с таким видом, словно и не уезжала никуда.
   – Ах, как я рада вновь посетить милый Ренн, но здесь столько всего поменялось, просто ужас, а ты теперь настоящая придворная дама, просто не узнать, хотя, должна заметить, несмотря на перемены, дороги в Бретани все те же, просто кошмар, пока я не приму ванну и не смою с себя корку грязи, я буду чувствовать себя просто отвратительно! – строчила мадам Беатриса без остановок, налегая на слово «просто».
   – Просто чудо, что ты еще в Ренне, я слышала, двор, ну просто как цыганский табор, разъезжает по всей стране, ручного медведя только не хватает!..
   Щебет баронессы прервала Аньес, доложившая, что ванна готова.
   Мадам Беатриса отправилась смывать дорожную грязь, а Жанна постаралась побыстрее проснуться.
* * *
   За завтраком пошел более связный разговор.
   Правда баронесса упорно обходила тему своей жизни за время отсутствия, лишь мельком обмолвившись:
   – Ах, Жанна, ты представить себе не можешь, какие подлые и нечестные люди, родственники моего покойного Анри! Он и при жизни был единственным светлым пятном на их грязном, уродливом фоне… Но я не какая-нибудь провинциальная дурочка, и ущемлять свои права никому не позволю! – и тут же принялась настойчиво расспрашивать Жанну про ее жизнь:
   – Ты, говорят, вышла замуж за герцога Барруа? Поздравляю, прекрасная партия!
   – Да, и уже успела овдоветь. К сожалению, это произошло очень быстро… – развела руками Жанна.
   – Но как вдова герцога ты, надеюсь, владеешь теперь многими землями и получаешь солидный доход? – баронесса умудрялась одновременно и есть, и спрашивать.
   Жанна вздохнула.
   – Увы… Там и без меня наследников пруд пруди… Того, что мне досталось в наследство после смерти Филлиппа, не хватит даже уйти с почетом в монастырь, чтобы оплакивать там свое вдовство и прославиться богоугодными делами, как это модно сейчас у некоторых святош. Вот если бы родился ребенок, другое дело…
   – Дорогая моя, да они просто воспользовались твоей молодостью и обобрали тебя до нитки!
   Баронесса от возмущения швырнула вилочку на стол.
   – Уж если бы я была на твоем месте, я заставила бы их считаться с собой и расставила бы все по своим местам, можешь мне поверить! Вот негодяи! Боже, ну разве в мою молодость было возможно такое, чтобы вдову герцога обрекли на нищету! А что до ребеночка… – баронесса снисходительно улыбнулась:
   – В сущности, ты еще неразумное дитя. И пока не знаешь, что было бы желание дать супругу наследника, а все остальное приложится! Будь ты поопытнее, через девять месяцев после кончины герцога его наследник или наследница уже сучил бы ножками и пускал пузыри в колыбельке. В том-то, моя дорогая, и преимущество положения жены, что, сколько бы муженек не таскался по любовницам, законных наследников рожаешь ему только ты! Хотя, возможно, и без его участия! – довольная собой и своей речью, баронесса захрустела печеньицем.
   – Но почему же Вы, госпожа Беатриса, не воспользовались этим надежным средством? Ведь, как я понимаю, у Вас такие же проблемы, как и у меня?
   Видимо, баронесса давно смирилась с положением вещей, поэтому она без тени огорчения объяснила:
   – Ах, моя дорогая, я как последняя дура, честно рожала своим супругам законных детей. Но они не задерживались на этом свете, как и мои мужья… После четвертого ребенка я, к сожалению, навсегда потеряла способность плодить потомство. Но при здравой голове и без этого можно прекрасно закрепить свое положение. В следующем браке я буду умней и не допущу прежних ошибок. Но бог с ними, с этими приземленными речами! Я рада, что с тобой уже можно разговаривать, как со взрослой женщиной. Почему ты одна? В таком цветущем возрасте просто опасно для здоровья не иметь кавалера!
   – Мой прекрасный рыцарь со сладкой земли Кипра отбыл к родным берегам, и сердце пока не подобрало ему замену! – рассмеялась Жанна. – Да сейчас, как-то, и не до этого…
   – Да… Столько утрат!.. – в тон вздохнула баронесса, ковыряя ложечкой крем. – Страшно подумать, совсем недавно и герцог, и Антуанетта Меньле были живы, и госпожа де Фуа… Как резко все изменилось… А теперь к бедной девочке сватаются все, кто ни попадя, а по полям Бретани маршируют убийцы, хоть и непрямые, ее отца…
   Баронесса промокнула губы и, легко взглянув на Жанну, спросила:
   – Герцогиня Анна уже решила, женой какого государя Европы она будет?
   – Да, она уже написала о своем согласии Максимилиану Австрийскому! – беззаботно открыла политическую тайну Жанна. – Но это пока секрет!
   – О чем ты говоришь! – слегка обиделась баронесса. – Я все прекрасно понимаю. Это хороший выбор. Помимо массы военных и политических достоинств, которыми он обладает, Максимилиан, к тому же, удивительно красив и застенчив. Интересное сочетание, правда? Став его женой, малютка Анна, дай Бог, в скором времени сделается императрицей Священной Римской Империи и мачехой королевы Франции.
   Завершая завтрак, Жанна спросила:
   – Надеюсь, Вы погостите у нас подольше, госпожа Беатриса?
   – О нет, я – птица перелетная! – засмеялась баронесса. – Если ты меня приютишь, то сегодня я переночую у тебя, а завтра в путь! Ты, я вижу, торопишься? Езжай, не думай, что со мной делать и как развлекать! Я с удовольствием загляну в несколько лавок, а потом буду с наслаждением отдыхать от бесконечной дорожной тряски последних недель. Что поделать, душа рвется путешествовать, а тело стенает и ноет!