Галина Гончарова. Средневековая история. Первые уроки

   Авестер граничит с Ивернеей. Эльвана – соседка Уэльстера и Авестера. Эльфы там не живут, не стоит обольщаться. Просто такое название. Почему? А может, основателю королевства яблочко на голову упало? Теперь-то не спросишь!
   Дарком – сосед Авестера и Эльваны. Неподалеку от Ативерны существует островное государство Вирма. Аля так поняла, что это аналог страны викингов в ее мире. А климат, кстати, меняется очень интересно. На Вирме он хуже всего. Ативерна тоже не слишком отстает. Холодная четырехмесячная зима, не слишком жаркое лето, не особо плодородная почва…
   Уэльстер и Ивернея чуть получше, но не намного. В Эльване и Авестере значительно теплее. Почему – сложный вопрос. И заканчивается континент, действительно большой, Варийскими пустынями. Там тоже процветает государство, Варийский Ханганат.
   Своего рода кочевники. А что им еще делать? В пустыне земледелием не позанимаешься.
   Восьмое государство было отделено горами, и туда товарищ дворянин не добрался. Просто упоминал, что Эльвана с запада ограждена неприступными горами и говорят, что за ними тоже люди живут, но врут много… сам грешен.
   Также упоминался здоровенный остров Лорис где-то в районе Ханганата, но где и как? Пустота… Эх, где вы, спутниковые технологии…
   Освоив книгу по географии, Аля опять навестила библиотеку и выбрала себе церковную литературу. Зачем?
   Да узнать, во что тут верят. А здоровущий том, переплетенный в красный бархат, с красивым названием «Книга Сияющего» оказалась аналогом Библии. И не слишком плохим.
   Аля долго чесала затылок, но потом решила, что человеческая глупость во всех мирах одинакова.
   Если человек не может поверить в то, что его судьба в его руках, он выдумывает себе доброго небесного папочку, который то дает конфетку, то дает а-та-та по попке.
   Оно и понятно, кто ж добровольно признается, что сам дурак? Проще – Господь наказал, грехи мои тяжкие. Красиво звучит!
   Сказки, кстати, оказались редкостно похожи на ветхозаветные. Такой же карающий светлый бог, такой же его антагонист: светлого бога звали Альдонай, его вечного оппонента – Мальдоная, и ради разнообразия это было существо женского рода. Оно и понятно.
   Где бы чего ни говорили – все равно. Все зло от баб!
   Поэтому место женщины тут было… между лошадью и коровой. Хорошо хоть к животному не приравняли.
   Отдельно стояли аристократки.
   Вроде как и имущество, но способное распоряжаться своими землями и людьми. Это Алю очень сильно порадовало.
   Но в этом мире у женщины было четыре вида деятельности. Максимум – пять.
   Дочь, жена, мать, вдова и шлюха.
   Все. Больше ничего не предусматривалось.
   Никаких «свободных и независимых», никакого феминизма, никакой самодостаточности. Не нравится? Да ты, я вижу, ведьма?! И посохом поперек хребтины. До полного перелома. Не посоха.
   Ведьмы здесь тоже явно были. Но не в почете. Аля нашла в книге пару историй, как с ними боролись. Считались они служанками Мальдонаи, и отношение к ним было почему-то невежливое. На костер там или притопить.
   Особенно повеселила одна история о том, как женщину человеком признали.
   Достала одного праведника жена, ну тот к богу. Мол, товарищ Альдонай, стерва, гадина, дура… короче, сущая тварь. А мы ее человеком считаем. Нельзя ли ее… того-с? Признать животным типа крысы?
   Подумал товарищ Альдонай и ответствовал: мол, терпи, сын мой. Ежели сейчас я ее крысой признаю, так ведь ты скотоложцем будешь. А заодно и все остальные мужчины. И рождаться вы тогда будете от скотины. И прелюбодействовать с любым домашним скотом… и настанет на земле безлепие и непорядок…
   Пророк впечатлился и заткнулся. Женщина осталась человеком. Аля только пальцем у виска покрутила. Психбольные^[8].
   Но – ладно. Зато теперь Аля была подкована в религии, знала, как креститься – кстати, здесь этого не делали, здесь очерчивали круг перед лицом посолонь и касались сначала губ, а потом лба. Вполне осознанно повторила и затвердила молитвы. Почитала несколько житий святых, такие тоже нашлись в библиотеке.
   Лучшее оружие в споре – знание. Аля прекрасно осознавала, что не усидит на одном месте. Что будет внедрять что-то новое, да просто для своего удобства. Что ее поведение резко отличается от поведения местных женщин, поэтому лучше подстраховаться.
   Тебе: «Дитя мое, так не делают. Ты, часом, не ведьма?»
   А ты в ответ: «Товарищ пастор, а вот святая Марильда наложением рук лечила. Святая Евграстия путешествовала. А святая Ридалина вообще в публичном доме проповедовала. Так что не надо ля-ля, это на меня натурально святой дух ка-ак снизошел… не верите? Сейчас и на вас снизойдет. Я только что потяжелее найду, и вы мигом узрите ангелов с крылышками!»
   К тому же жития святых порадовали Алю кое-чем другим.
   Они были написаны на свитках. Пергаментных. Серьезных таких.
   Двусторонних.
   Самое милое дело, чтобы очистить их и начать записывать, что сама знаешь.
   Аля отлично понимала, что быстро она тут практиковать не начнет. А знания выветриваются. Это подтвердит каждый студент.
   Так что… как только начнет наводить порядок в своем доме… пока она не решалась начинать писать. Но свитки себе уже присмотрела и пометила.
   Лучше фармакология, чем житие святой Ридалины. Идиоток много везде, а до холинолитиков, холино– и адреноблокаторов тут если и дойдут, то очень не скоро.
   А мышцы?
   Нервы?
   Скелет человека, между прочим, выученный до последней паршивой косточки!!!
   Да на одну анатомию столько бумаги надо!!!
   Аля вздохнула.
   Да, человек знает очень много. И в то же время очень мало.
   Она сейчас может навскидку вспомнить, а то и переписать кучу классических романов. От «Тараса Бульбы» до «Идиота». Но при этом получить обычную бумагу для нее непосильная задача. А хотелось бы. Можно даже серенькую, туалетную, а то лопушки – они все-таки… не соответствуют высоким аристократическим запросам.
   Хорошо хоть профессия такая, с ней не пропадешь. Врач – это вам не юрист с экономистом, которых в последнее время развелось… или хуже того – менеджер по продажам всего и всем. Оченно нужные профессии! Особенно там, где половина народа читать не умеет… да что половина! Девяносто процентов подписываются крестиком, споры решаются с помощью чего потяжелее или поострее, а понятие «двоичная бухгалтерия» понимают в том смысле, что управляющий ворует.
   Кстати – а ведь точно ворует, гад.
   Ночами Аля продолжала изучать замок.
   Во двор она не выходила по практическим соображениям. Вдруг там какой-нибудь барбос бегает? Нет уж, обойдемся. Жир сбросить надо, но это уж слишком радикальное решение. Позволить выкусить из себя кусок? Ага, щаз-з-з!
   И понимала – воруют.
   Слишком уж все было старое и ветхое. Да, Лиле не было никакого дела до большей части дома. К ней никто не ездил, а больше шести комнат женщине обжить не удалось. Но судя по словам верной Марты, по кое-каким признакам, по своим воспоминаниям…
   Ладно. С ворами Аля разобраться могла.
   Еще одной проблемой стала еда.
   Простите, хотелось не есть. Не кушать.
   Жрать!!!
   Стокилограммовая (ну там побольше, но, может, после болезни похудеть удалось?) тушка требовала прежнего режима питания. А питание было… хотелось ругаться и шипеть.
   Аля невольно вспоминала Ивана Васильевича.
   Почки заячьи верченые, головы щучьи с чесночком и прочий скромный стол. Пока она болела, ее кормили куриным бульоном и красным вином. И то неплохо. И еще что-то вроде гренок. А вот стоило Але начать вставать…
   В первый же день на завтрак у нее на столе оказалось здоровущее блюдо, в котором она насчитала не меньше десятка яиц. Сваренных вкрутую, очищенных, размятых и залитых чем-то вроде вина. Два вида каш. Что-то вроде овсянки с грибами и пшеничная каша с ягодами. Кусок ветчины весом так на полкило. Такой же кусок сыра. Каравай горячего пшеничного хлеба. Масло, мед, варенье в розетках, напоминавших больше тарелки. В каждой помещалось грамм по триста продукта.
   Запивать все это предлагалось пивом, вином или сидром.
   Желудок радостно взвыл.
   Следом за ним взвыла Аля.
   – Это что?!
   – Госпожа, завтрак…
   Я же столько не сожру… или сожру? Нет, раньше Але хватило бы этого на неделю. Да еще бы и подруг угостила. Но сейчас…
   Она морщила нос, глядя на яйца в вине, а желудок распевал боевые песни зажранца.
   Ее мутило от одного вида несоленого овечьего сыра, а руки сами тянулись запустить в него ложку и слопать полкуска.
   От напитков сводило зубы, а пальцы, обретя свою волю, сжимали кувшин с вином.
   Так, вот еще алкоголизма не хватало.
   Аля решительно отставила все, кроме тарелок с кашами.
   – Марта, на завтрак мне подавать только каши. И больше ничего.
   – Лилюшка, ты ж изголодаешься…
   – Няня, это не подлежит обсуждению.
   В голосе Али лязгнул металл. И Марта неожиданно для себя кивнула. Если ее девочка просит… да и добавку всегда можно принести с кухни…
   Так же Аля расправилась с обедом и ужином.
   Из двенадцати обеденных блюд остались только два. Суп и какое-нибудь мясо. Не жирное. Не жареное.
   С ужином пришлось поступить крайне жестоко. Распорядиться, чтобы подавали только рагу из овощей. И овощи во всех видах. Никакого мяса, сыра, хлеба… вообще ничего такого! Вино из рациона убрать к чертовой матери. Сидр? Оставить.
   Пока я вас компот варить не научу и кастрюли мыть перед готовкой. Лучше уж пить то, что естественно убивает микробов, чем загнуться от аппендицита или дизентерии. Аля сильно подозревала, что здесь такое не вылечат. Окончательно она в этом убедилась через пару недель, когда вынужденное затворничество сильно надоело, но выйти на люди мешал какой-то иррациональный страх.
   Аля все понимала.
   Ругалась. Обзывала себя тряпкой и соплей.
   Не помогало ничего.
   Ей казалось, что стоит выйти на люди, и в ней тут же распознают иномирянку, заорут «держи ведьму!!!» или что-нибудь еще, такое же неприятное. И она тянула, сколько могла, отговариваясь от самой себя привычным «я же изучаю этот мир! По книгам, ага!»
   Реальность вторглась жестко.
   Марта осторожно поскреблась в дверь, скользнула в комнату и доложила:
   – Лилюшка, прибыл докторус Крейби.
   Аля даже и не подумала встать с кровати.
   – И что?
   – Но как же! Он же не может тебя вот так осматривать! Тебе надо одеться…
   Аля даже не шевельнулась. Во-первых, было неохота, во-вторых, у нее под одеялом как раз лежала поспешно спрятанная книга. И выбраться, не засветив свой «источник знаний», было невозможно.
   – Нянюшка, пока я была без сознания, он меня одетой осматривал?
   – Нет, Лилюшка…
   – Вот и пусть приходит. Все, что можно, он уже видел. Я жду.
   Марта вышла из комнаты, не решаясь возразить, а Аля поспешно перепрятала книгу под кровать. Судя по количеству пыли, туда уже лет двадцать не заглядывали и еще столько же не заглянут. Так что тайник был в полной безопасности.
   Было немного страшно. Все же доктор… чему-то он учился? И полным дураком он быть не может.
   Это не Марта, которая так рада здоровой «девочке», что на странности ее поведения внимания не обращает.
   Страшновато.
   Аля привычно подтянула чуть повыше поросячье-розовое одеяло и поежилась.
   А, ладно!
   Семи смертям не бывать, одной не миновать.
   И дверь распахнулась. Даже не постучался, свин.
   Докторус Крейби порадовал душу Али-Лилиан зрелищем обтягивающих коричневых штанов в сочетании с морковного цвета туникой. Довершали это великолепие сапоги до колена из кожи нежно-голубого цвета (грязные до безобразия), здоровенная сумка через плечо и короткая накидка поверх туники. Тоже коричневого цвета.
   Аля сделала вывод, что это и есть традиционный мужской костюм. И перевела взгляд на волосы доктора. Тоже длинные, стянутые сзади оранжевой лентой и обильно засыпанные чем-то вроде пудры. Да так, что ее следы оставались и на плечах мужчины. Мода-с…
   – Добрый день, госпожа графиня, – поздоровался докторус.
   – Добрый день, – кивнула Аля.
   Руку для поцелуя не протянула. Перетопчется. И вообще ему придется на кровать лезть, чтобы дотянуться, а в сапогах это неудобно.
   – Как вы себя чувствуете?
   Алю так и подмывало сказать «не дождетесь». Но пришлось ограничиться кратким:
   – Хорошо.
   – Нет ли болей? Кровотечения? Резей или жжения? Не возвращалась ли лихорадка?
   – Нет. Не возвращалась.
   Аля была краткой и спокойной. Сейчас – ее первый экзамен. Если доктор заметит что-либо неладное…
   Но Крейби (имя это или фамилия?!) расплылся в улыбке.
   – Я очень рад! Я знал, что ваше тело справится с болезнью. Надо было только, как говорил мой учитель, выпустить дурную кровь и дать промывательное и прочистительное. И все будет замечательно. Я всегда знал, что мой учитель удивительно умен.
   У Али словно пелена с глаз упала. Внезапно под пудрой и напускной важностью она увидела обычного мальчишку лет двадцати – двадцати пяти. Такого же раздолбая, как и ее сокурсники. Но в отличие от них…
   – Учитель тебе говорил, что женщине с выкидышем надо пускать кровь, давать рвотное и ставить клизмы? – тихо спросила она. Пока тихо, опасаясь сорваться.
   Увы. Аля никогда не отличалась выдержкой. А добила ее самодовольная улыбка на губах этого безмозглого щенка.
   – Но вы ведь живы! Все я правильно сделал. Если…
   Пуф!
   Одна из подушек врезалась ему в лицо и упала на пол. Следом за ней пролетела вторая, но эта, ударившись о преграду, лопнула. и осыпала докторуса дождем из перьев.
   – Еще раз увижу – прикажу собак спустить! Пошел вон, болван! – рявкнула Аля, забывая к чертовой матери и про осторожность, и про конспирацию, и про первый опыт. К черту!
   Урод!
   Придурок жизни, осколок унитаза!
   Ур-р-р-рою!
   Но когда влетела Марта, Аля была уже более-менее спокойна.
   – Это – убрать, – указала она на докторуса в перьях. – И больше ко мне не пускать.
   Марта не стала охать, ахать и что-либо восклицать. Она просто вытащила докторуса из комнаты, а еще через десять минут появились две хихикающие девицы, которые начали собирать перья.
   Аля одарила их людоедской улыбочкой.
   И на волне дурного настроения принялась раздавать задания. Вымыть окно. Снять все занавески и балдахин и постирать. Убрать пыль под кроватью и шкафами.
   Ее приказания выполнялись безупречно. Аля какое-то время просто глядела на девушек. А потом решила, что пришло время вставать и выходить из подполья. Пора.
   Тем более что нянюшка не нашла в ее поведении ничего удивительного. Да и девицы слушались.
   Но поскольку после визита доктора началось дикое сердцебиение, время было к пяти часам вечера (по солнцу, исключительно по солнцу…) и вообще важные дела начинать лучше с нового дня (не считая понедельника), Аля решила начать все завтра.
   Вернуть сегодня на место книгу, обдумать, что надо сделать, – и приступить.
   Наступить кое-кому на вольности…
 
   Анна Уэльстерская подошла к зеркалу, поправила волосы, разгладила складки платья на груди…
   – Анелюшка, погоди минутку…
   Старая камеристка заколола ей выбившийся из прически локон и подтолкнула к двери.
   – Батюшка ждать не будет.
   Анна поежилась, но медлить не стала.
   Отца она боялась и ненавидела. И было отчего.
   Гардвейг Двенадцатый.
   Его величество король Уэльстера.
   Правил Гардвейг уже лет двадцать, отличался вспыльчивым характером, жестокостью и расчетливостью. Был женат семь раз и не собирался останавливаться на достигнутом. Вообще-то Светлый Престол не разрешал разводы, но ради Гардвейга им пришлось смириться. Еще бы.
   Ты ему: «Сын мой, это против закона божьего», а он тебе: «Я король – а на земле это не меньше бога. У меня свои законы».
   Ты ему: «Сластолюбцы служат Мальдонае», а он тебе: «Хочешь лично удостовериться у Альдоная? Сейчас обеспечу палача».
   Ты короля предаешь анафеме, а он тебе в ответ: «А я тебя сейчас казни предам».
   В общем, Гардвейг победил по очкам. Ругать его ругали, но за границей. А в родном Уэльстере лишний раз старались не вякать, помня, что жалобы от покойников принимает лично Альдонай и в суд дела не передает.
   Так что Гардвейг мог жениться, разводиться и даже казнить своих супруг сколько его душе угодно. Жалованье гвардии платил вовремя, солдаты за него стояли горой, а простонародье даже гордилось – мол, какой у нас король мощный! Да и не все ли равно, что он там делает? Сеять и урожай убирать, оно важнее.
   Мать Анны была его второй женой. Кстати, казненной. С первой женой Гардвейг развелся – старая. Вторую казнил за измену. Но Анну признал и услал на воспитание подальше от столицы. С третьей женой тоже развелся – одних девок рожает, так что у Анны были четыре сестры, которые воспитывались вместе с ней. Кстати, сестренки терпеть друг друга не могли.
   Четвертая жена умерла в родах вместе с ребенком. Девочкой, так что Гардвейг не огорчился. Пятая, еще до того как забеременеть, попалась на измене и была казнена. Шестая два года пыталась подарить королю наследника, а потом бросилась Гардвейгу в ноги и стала умолять развестись. Мол, сына она, видимо, дать не может, поэтому грехом будет и дальше оставлять короля без любви, а престол без наследника. И Гардвейг пошел ей навстречу. Тем более что ради разнообразия ходатайство к Светлому Престолу было от имени его жены. Там поворчали, но пожалели бедную женщину и развод подтвердили. Седьмая жена Гардвейга, впрочем, оправдала все, что пророчило счастливое число.
   Милия Шельтская, тихая сероглазая баронесса с толстой каштановой косой, нежно любила своего тирана-мужа. Она окружала постаревшего (сорок лет не шутка) Гардвейга заботой, следила, чтобы он вовремя питался и не переедал, а кроме того, родила ему двух сыновей и опять ходила беременная. Так что Гардвейг наслаждался последним браком и ни о разводе, ни о казнях не думал. Вроде бы.
   Хотя Анна точно знала: если отец узнает о ее шашнях с учителем, казнит. Не задумываясь. И Милия не поможет.
   Мачеха, приехавшая с отцом, Анне вообще не слишком нравилась. Какая-то она была… наседка. Все время хлопотала вокруг мужа, поправляла подушки, подносила вино, пока король не приказал ей отдохнуть. Тогда ее увели. Но было видно – Гардвейг ею доволен.
   А вот Анной…
   Нелюбимая дочь от казненной жены…
   Только бы в монастырь не упекли…
   Анна поскреблась в дверь, дождалась окрика и скромно замерла на пороге.
   Его величество изволил отдыхать у камина. Бокал вина, блюдо с закусками, верный шут на ковре – Анна не помнила, когда рядом с отцом не было этого маленького человечка с удивительно умными ясными глазами и морщинистым лицом…
   – Ваше величество. – Анна присела в реверансе.
   – Ну заходи чего пол подметаешь…
   Анна, повинуясь кивку отца, опустилась на скамеечку у его ног, почти рядом с шутом, и замерла, опустив глаза долу.
   – Ну-ка в лицо мне смотри. – Жесткие пальцы вздернули ее за подбородок, и Анна подавила в себе желание зажмуриться. – А ничего так девка выросла, а, Харви?
   – Грудаста больно…
   – Сиськи мужикам нравятся.
   – Сиськами парня не удержишь.
   – Да как сказать. Рик пока мальчишка, может и повестись…
   Рик?! Кто такой Рик?!
   Мысли метались в голове Анны вспугнутыми птицами. И, видимо, Гардвейг заметил это, потому что пояснил:
   – Ричард Ативернский. Едет с визитом и посольством. А на самом деле папаша собирается женить сынка, так что ты по возрасту подходишь. Внешне вроде как не страшна, на мать похожа… Алия такая же была, темненькая.
   Сам Гардвейг отличался густой гривой золотых волос и ледяными серыми глазами. Анна же была темноволоса и темноглаза, как мать, которую она знала только по портретам.
   – Лишь бы не дура была. Ни с кем еще не спуталась? – Голос шута был спокойным и… изучающим.
   Анна вспыхнула. Но сквозь растерянность прошло холодное: «уничтожат…», и с губ само собой сорвалось:
   – Да кому я нужна без копейки приданого! Платья – и те по шесть раз перешиваем.
   – Дура, – сверкнул глазами Гардвейг. – Ты что думаешь, твое приданое – это тряпки с монетками? Сопля!
   Анна шарахнулась назад, упала со скамеечки на попу и некрасиво раскорячилась, но Гардвейг продолжал греметь набатом:
   – Ты – принцесса! Может быть, будущая королева! Твое приданое – это не юбки, а связи! Земли! Союзы! А юбками и побрякушками ты награждать будешь, если понравишься Рику. Ативерна богата, а мне нужен Эдоард в союзниках. А потом и Рик. Так что если выйдешь за него замуж – не обижу. Дам в приданое провинцию Бальи.
   Анна кое-как оправила юбки и села под насмешливым взглядом шута. И спросила уже другим тоном:
   – Ваше величество, я должна его очаровать?
   – Да. Потом он еще поедет в Ивернею. Но это – потом. Ты будешь первой и должна стать для него единственной.
   Анна кивнула. А перед глазами проносились видения балов, бриллианто, кавалеров – и тонкой короны на ее голове. Короны принцессы. Будущей королевы.
   Черт!
   Зачем она только спуталась с Лонсом?!
   Гардвейг несколько минут смотрел на нее. А потом кивнул:
   – Иди, прочухайся. А завтра поговоришь с Милией. Пусть она тебе платья какие пошьет, чтобы сверкала. Я ей скажу. Свободна.
   Анна кое-как сделала реверанс, раскланялась и вышла вон.
   Она не знала, что королевский шут покачал головой:
   – Ох, не знаю, Гард. Жадная она. И дура.
   – Вся в мать.
   – Может, кого еще предложить?
   – Не получится. Старшей двенадцать лет, сам знаешь. Этой хоть шестнадцать скоро будет. А те вообще. А Эду надо сопляка женить в ближайшие год-два.
   – М-да. А в Ивернее Лидия.
   – Та шерстяной носок. Восемнадцать лет девке, а она ни о чем, кроме книг, не думает. Перестарок.
   – Милии за двадцать было, нет?
   – Так Милия и вдовой была… повезло мне с ней.
   Шут только кивнул. Жену Гардвейга он не уважал. Не за что. Но ценил. Видел, как она любит короля, как старается окружить его заботой… курица-наседка, да. Но для пожилого короля – не худший вариант.
   Не злая, не гадина, не интриганка, власть ей не нужна, только гнездо и дети. Ну и сыновей она, конечно, родила. Что хорошо. Гард ведь вообще с ума сходил без мальчишек…
   – Ладно. Если ты думаешь, что эта соплячка – то, что надо, я с ней еще поговорю. Разрешишь?
   – Когда я тебе что запрещал?
   Мало кто знал, что шут был молочным братом короля. Что двое мужчин дружили с детства. И что неистовый, капризный, вздорный и злобный Гардвейг на этой земле любил только своего брата. И брат всеми силами старался оправдать его доверие.
   А шутовство?
   Почему бы и нет?
   Чем-то же заниматься надо в свободное от интриг время?
 
   Анна, пританцовывая, возвращалась к себе.
   Принцесса!
   Принцесса!!!
   А может стать королевой, надо только правильно повести игру!
   Она красива. Умна. И образование получила – Лонс позаботился… гримаска скривила пухлые губки.
   Мальдоная!
   Ну почему она не подождала еще пару лет?
   Но хотелось всего и сразу.
   Денег! Танцев! Любви! Жизни!!!
   Танцев и денег не досталось, Лонс и сам беден как церковная крыса, а вот любви… Анна едва не облизнулась, вспоминая про руки Лонса, его губы, его тело, и вдруг в растерянности остановилась.
   А ведь она уже замужем…
   Вот это проблема. И серьезная. Но что же делать, что делать…
   Ясно было только одно – отцу признаваться нельзя.
 
   Джес Иртон, между прочим, настоящий граф, красавец-мужчина и отличный боец, смотрел на ревущего в три ручья ребенка. И совершенно не знал, что делать.
   – Маленькая моя, ну не надо… котик, солнышко…
   Ребенок ревел вдохновенно.
   – Миранда Кэтрин Иртон, прекратите немедленно водоразлив!
   Не помогало. Разве что в хлюпаньях носом прорезалось:
   – Уезжаешь, бросаешь и покидаешь…
   Джес только взъерошил волосы.
   Дочку он любил до безумия. Пятилетняя малышка это отлично понимала и вила из отца веревки.
   Но сейчас выбора просто не было. Взять с собой малышку он не мог. Предстояли дела, заботы, балы, турниры, интриги… как тут потащишь за собой ребенка, если даже не знаешь, где будешь жить? После предложения поехать к Лилиан Миранда впала в настоящую истерику. Стала биться, задыхаться… Джес даже испугался. И капитулировал.
   – Малыш, ты поедешь в Иртон и поживешь там зиму. А весной я за тобой приеду. Хорошо?
   О том, что пока только конец лета, он благоразумно умолчал. Но дочка все равно разревелась. И ее пришлось долго и упорно успокаивать.
   И заодно сочинять в уме длинное письмо к Лилиан.
   Да, истеричка. Дура. Но не гадина же! И не обидит малышку.
   Главное, ее предупредить и напугать. Хорошенько напугать…
   И успокоить ребенка…
 
   Когда часов в двенадцать следующего дня пришла Марта, Аля стояла посреди комнаты и старательно приседала. Получалось плохо. Сделано не было и десятка приседаний, а пот лил ручьями. И колени подозрительно ныли.
   – Что это ты делаешь, Лилюшка? – ахнула няня.
   Аля одарила ее веселой улыбкой.
   – Нянюшка, милая, распорядись насчет ванны. И поищи мне какое-нибудь платье. Пора вставать с кровати. Пора!
   – Лилюшка, а докторус…
   – Пусть держится от меня подальше. Целее будет. Нянюшка, я же здесь с ума сойду. И вообще, я и так слишком долго занималась только собой. Так что там насчет ванны?
   Марта покачала головой, но спорить не стала. И молча вышла.