Галина Романова. Не доставайся никому!

   – Да, убили.
   – И нашли убийцу?
   – Так не ищет никто. Сколько я ни билась, сколько ни жаловалась, никому дела нет до ее смерти, – пожаловалась Алиса и кивнула себе за спину, будто там стоял ее обидчик. – Вы же знаете, чего спрашиваете?
   – Так, давай-ка с этого момента поподробнее, – Аристов мягко коснулся ее руки, едва дотрагиваясь, погладил, улыбнулся смущенно. – Какая ты вся…
   – Какая?
   – Беленькая, чистенькая… Не замызганная жизнью собачьей… Как вспомню, как тебя нашел… – он говорил отрывисто и тихо, не глядя на Алису и продолжая рассматривать карточную комбинацию на столе. – Как же можно-то так?.. Ангел ведь! Божий ангел! Так Шурку-то прибили, говоришь?
   Эта его манера мгновенно менять темы, сбивала ее с толку. Она только-только размякла от его бессвязного ласкового бормотания, как он снова ее отрезвил своим вопросом. Алиса даже не сразу сообразила, что прибитая Шурка и есть Александра.
   – Машина ее сбила.
   – Да? – он разочарованно притих, коротко на нее глянув. – И где?
   – А прямо сбоку от дома нашего. Там проулок, ведущий к соседним домам. С одной стороны стена нашего дома, с другой – стена магазина. Там и летом-то разъехаться сложно, и мало кто ездит, кстати. А зимой вообще намело, только на джипах и пробираются, такие колдобины изо льда!
   – Ага… – Аристов посмотрел на нее, задумался. – Ладно… Она там что делала-то, сбоку дома? В магазин, что ли, пошла?
   – Да нет. Вход в магазин со стороны улицы, то есть со стороны проезжей части, трамвайных путей и так далее. В проулке ей вообще, по сути, делать было нечего. Проезд узкий, машины не часто, но ездят. И когда ездят, пешеходам просто деваться некуда, только в сугроб сигать.
   – Она, стало быть, не сиганула? – уточнил Аристов.
   – Получается, что нет, – Алиса передернулась, вспомнив, что осталось от лица Александры, попавшего под тяжелые колеса машины.
   – А что же, она дура малахольная была, что под колеса полезла? Или запойная?
   – Вот и вы туда же! Все в полиции мне о том же твердили, и в прокуратуре, Сашка им всем поддакивал, и вы теперь, – Алиса надула губы и снова вспомнила про колоду. – Кстати, а где вы взяли бабушкины карты?
   – В серванте, где же еще? – удивился Аристов и сосредоточенно принялся перетаскивать по карте из кучки в кучку.
   – Вы рылись там?! – Она прищурилась. – Как не стыдно!
   – И ничего я не рылся, – с обидой отозвался Петр Иванович. – Открыл дверцу, достал коробку, они там.
   – Но как вы узнали-то, что они там?! Раньше, значит, рылись!
   Ей захотелось вдруг смахнуть ладонью со стола всю его гадальную комбинацию, разозлилась она на него и за покойную Александру, и за то, что по шкафам ее лазает без спроса, но любопытство пересилило. Вдруг карта как-то так ляжет, и она узнает что-то интересное о себе и своей дальнейшей судьбе. Глупость, конечно, несусветная. А вдруг?
   – Не лазил я по твоим шкафам, дочка, – со вздохом отозвался Аристов и снова посмотрел на нее поверх допотопных очков. – Я просто знал, что они могут там быть.
   – Откуда?! – зашипела она и неубедительно по столу кулачком шлепнула.
   – Я же вор! – отрекомендовался он не без странноватой гордости. – Вор-домушник со стажем. Я про людские привычки и особенности много чего знаю.
   – Да? И что же вы узнали, к примеру, про меня?
   Она сузила глазки, будто сердясь, но интересно ей было до невозможности.
   – Про тебя-то? – Аристов выпятил нижнюю губу коляской. – Ты девочка хорошая. Любила свою бабушку, память о ней хранишь до сих пор, не выбрасываешь ни ее вещи, ни деда. Деда-то поди и не помнишь совсем?
   Она промолчала ошеломленная.
   – Материных вещей в доме нет, значит, не жила она с вами. Прав я?
   – Да, – Алиса лишь кивнула, вдруг ей стало стыдно за женщину, произведшую ее на свет и ни разу в ее жизни не удостоившую их с бабушкой своим визитом.
   – Папу, стало быть, тем более не знала? Но знать о нем хотела всегда? – продолжил говорить Петр Иванович, без устали мусоля карточную колоду. – Потому и меня отцом назвала. Будто в благодарность, но и затем небось, чтобы место не пустовало. Так?
   Алиса отвернула лицо от этого странного мужика, читающего ее жизнь то ли по картам, то ли по звездам, то ли по наитию своему мудреному.
   – А потом еще и страшно тебе очень. Кто-то заточкой-то тебе бок проткнул! Не за что будто бы, а сделал гадкое свое дело, гнида. А кто? – Он снова покачал удрученно головой, рассматривая двух королей, выпавших сбоку от дамы червей. Но комментировать комбинацию никак не стал, продолжая неторопливо рассуждать. – А кто, ты не знаешь. И никто, выходит, пока не знает, раз тебя никуда не вызывают. Ни на опознание, ни на беседу. А может, и не узнаю вовсе. А все почему?
   – Почему? – отозвалась эхом Алиса, зажав коленками ладошки.
   – А потому, что мусорок нынче ленивый стал. За спасибо грудь выпячивать не будет под свинец. Ему куда проще такого, как я, сграбастать да отчитаться. Ведь если бы не ты, сидеть бы мне уже. Вмиг сколотили бы дело, все на меня списали бы. И нападение на тебя с целью грабежа. И Шурку твою покойную вспомнили бы. И тоже бы на меня отписали.
   – Так вас тогда еще в городе не было как будто! – удивилась Алиса.
   – А кого этот вопрос взволновал бы, милая? – Аристов зло ухмыльнулся. – Им бы был повод от твоей заявы отписаться, чтобы ты занозой не сидела в их толстых задницах, и все. Поверь мне, знаю, что говорю. Повидал я всяких мусоров! Две ходки у меня за плечами. Просто оказался не в то время не в том месте, меня и сцапали, хотя и не у дел я был. Не у тех дел…
   Аристов вдруг умолк, засопел, засмущался, будто ляпнул что-то лишнее. Может, и ляпнул, только Алисе дела до этого не было никакого. В смысле, не интересовало ее его прошлое загадочное. Ее больше собственное будущее беспокоило. И безопасность еще! А он вон каким безрадостным ее будущее рисует. Не будет, говорит, никто его ей устраивать, и о безопасности заботиться тоже.
   – А как же Сашка? – выдала она вслух тайные свои мысли. – Он же что-то такое говорил, что хлопочет там и все прочее.
   – Участковый-то? – Аристов сдвинул очки на лоб, покачал годовой недоверчиво. Поскреб бок под полосатой пижамой. – Он, может, и сохнет по тебе, но кишка у него тонка против…
   И он снова замолчал.
   – Против кого? – Она ткнула пальцем в короля виней. – Против вот этого? Чего молчите?
   – Может, и против этого, – забормотал он снова едва слышно. – А может, и еще против кого. Серьезный кто-то тебя заточкой-то в бок, милая, писанул. Не хулиган и не блатной. Это почерк урки со стажем. С хорошим стажем.
   – Чего же он тогда промахнулся, урка ваш?
   – Не мой он, детка, – темные глаза Аристова опять сделались похожими на два бездонных колодца, как давеча в кухне, когда с Сашкой он собачился. – Никогда я не убивал. И дружбы не водил с душегубами. – И он снова с удовлетворением изрек: – Вор я, детка!
   Карты Петр Иванович раскидывал еще с полчаса. Нагадал ей казенный дом, но он будто бы уже у нее случился, отлежала же она в больнице. Потом болезнь и слезы. Это тоже было. Еще какую-то нехорошую любовь. Это он на Сашку намекал, поняла сразу Алиса. Больно уж много сделал комментариев и предостережений на его счет. Чего-то не понравился он Петру Ивановичу. Сильно не понравился. И под самый финал, когда она уже отчаялась услышать что-нибудь доброе и хорошее о своем будущем, Аристов вдруг заявил, что ее ждет романтическое свидание и любовь крестового короля. И что будто бы вокруг этого крестового короля деньги так и порхают. Он вот уже трижды колоду тасовал, а деньги сами собой выпрыгивают и выпрыгивают.
   – Кто же он такой, дочка, а? – заулыбался Аристов и пальцем ей погрозил. – Чего краснеешь? Знаешь небось, о ком речь?
   – Не знаю я ничего! – возразила Алиса, тут же вспомнив про странную встречу в офисном коридоре за неделю до нападения на нее. – Нет у меня никого! Ничего серьезного нет. Никаких таких отношений.
   – Это, может, ты так думаешь, а он вот, – и Аристов ткнул темным пальцем прямо в корону крестового короля, – думает по-другому! И деньги, дочка… Деньги у него точно имеются.
   Ей показалось или в самом деле проскочил в его словах алчный интерес? Стало неприятно и неуютно за одним столом с этим человеком, который волею судеб и ее трусливой прихотью был определен ей в сторожа.
   Пускай бы уже ушел он куда-нибудь. Как-нибудь она справится со своими страхами и без него, и без Сашки. Пусть оставят ее все в покое. Дали бы хоть подумать немного, полежать в тишине. Опекуны, блин!
   – Ты не спеши меня в паскуды-то записывать, дочка, – тут же догадался о ее мыслях этот странный мужик. Подпер обвислую рябую щеку огромным кулаком, заглянул прямо в самую душу. – Мне сейчас ни хрена не нужно. Ни от тебя, ни от того, кого ты скрываешь от всех. За тебя боязно просто.
   – Чего это вдруг? – начала Алиса, но голос сел под его странным взглядом. Она запнулась, кашлянула коротко. – Чего вдруг вы такое участие в моей судьбе принимаете? Почему так за меня беспокоитесь? Корысти-то вам от меня никакой.
   – Корысть… Корысть ведь она у каждого своя, дочка, – задумчиво изрек Петр Иванович. – Кто-то в деньгах ее видит, кто-то в удобствах физических, а у меня вот если и имеется какая корысть, то только для души.
   – Как это?
   – Больно уж мне хочется впечатление на тебя произвести. Больно хочется, чтобы ты хоть раз, но посмотрела на меня как на отца в самом деле. Никогда в собачьей жизни своей не желал такого. И не жалел никого, кроме сестры с ее сынком. Но это все не то. Не то! О своих вот собственных детях не думал никогда. Какие дети с моим «трудовым» стажем? А тут, когда тащил тебя вниз, ледяная вся, синяя… – он судорожно сглотнул, уронил кулак с грохотом на стол. – Что-то хрюкнуло в груди, не поверишь. Жалость, злость на падлу эту… Корысть у меня к тебе одна, Лисочка. Чтобы полюбила ты меня, как папку своего, и все… А с хаты твоей я уже сегодня съеду, рупь за сто. Участковый твой обещал с работой помочь. Там мне койку выделят. Одни койки всю жизнь, твою не мать грешную! Ни дома, ни угла, одни койки…
   Вечером он ушел.
   Весь день что-то делал в ее квартире, чем-то гремел, кому-то отвечал на телефонные звонки. Она заперлась в своей комнате и не выходила, не желая знать, что он там вытворяет и с кем говорит.
   Не знала она, как с ним ей себя вести, вот! И выгнать неудобно, сама же языком молола при Сашке, что Аристов останется до того момента, пока весь кошмар вокруг нее не закончится. И оставаться с ним под одной крышей было неуютно. Непонятный он какой-то, нечитаемый, оттого и в душе все ворочалось и корчилось. Взяла и заперлась в комнате безо всяких объяснений. И к обеду не вышла, хотя Петр Иванович ее настойчиво зазывал.
   На Сашку, когда он принялся названивать ей каждый час, сорвалась с руганью. И пригрозила спустить с лестницы, когда он явится, если не прекратит контролировать ее дыхание. А в конце разговора не выдержала и едко поинтересовалась:
   – Как Светланка? Домой не вернулась?
   По тому, как Сашка испуганно притих, Алиса сразу догадалась, что если беглая супруга и не успела к этому часу вернуться к нему с вещами, то позывы к тому наверняка имеются.
   Она тут же взбесилась и закинула мобильный телефон в старое пухлое кресло у окна, в котором любила по выходным почитать, подремать или просто в окошко поглазеть без единой мысли.
   Пускай Назаров катится к черту! И с заботой своей, и с семейными проблемами! И вообще, надо у него ключи от своей квартиры забрать, которые он предусмотрительно в рабочем сейфе спрятал.
   Гад!
   Алиса зарылась лицом в подушки и попыталась думать о чем-нибудь важном и приятном.
   Начала с нового серьезного проекта, который собираются поручить не кому-нибудь, а именно ей. Перешла к грядущему повышению в должности, это тоже обещал шеф, явившись к ней в палату с корзиной цветов. Как на кладбище пришел, честное слово. Алиса еле сдержалась, чтобы это не брякнуть. Но шеф тут же заговорил о повышении, и она прикусила язык. Корзину с цветами после, правда, распатронила и по три цветка санитаркам раздала.
   Потом перекинулась мыслями к Тайке, которая пока держала данное слово и не звонила. Обещала не лезть к ней пару-тройку дней со своей дружеской назойливостью. Интересно, выдержит или нет? А может, это она звонила, когда Петр Иванович снимал трубку?
   Потом Алиса захотела подумать о той странной встрече, которую вычислил с помощью колоды затертых карт Аристов, но снова переключилась мыслями на него.
   Чем он там гремит, интересно? Что-то двигает, льет воду, стучит! Перепланировку, что ли, затеял или баррикады сооружает, чтобы его не выставили? Так не станет она инициировать его уход. Неудобно. Пускай сам все про нее понимает, он же до жути проницательный.
   К вечеру она не выдержала и высунула нос из своей комнаты.
   Мама дорогая! Люстру, к которой она боялась притрагиваться, старинную медную с хрустальными плафонами, запылившимися еще в прошлом десятилетии, Аристов ухитрился снять, вымыть и повесить обратно. Укрепил разболтавшиеся и покосившиеся двери серванта. Починил кресло-качалку, в которое и бабушка боялась усаживаться, ворча, что дед после себя ничего крепкого и целого не оставил. Однажды, едва с него не упав, бабуля накрыла кресло клетчатой шерстяной шалью, задвинула в угол у балкона и никогда потом больше в него не садилась. И Алисе не позволяла.
   Еще Аристов прибил на место полку в туалете. Она сорвалась с одного гвоздя уже после смерти бабушки. Алиса второй гвоздь из стены выдернула, и полку поставила на пол, и почти каждый раз, когда забывала, задевала ее большим пальцем правой ноги. Охала, ахала, грозилась полку выкинуть. Но решиться так и не смогла. Этот шедевр неизвестного краснодеревщика, с бабушкиных слов, прислала Алисе в подарок мать на ее десятилетие. Полку красного дерева и шоколадку «Аленка». Открыток и телеграмм не прилагалось.
   – Спасибо, – сухо поблагодарила Алиса, подняв голову к потолку. – Не стоило…
   – Да, совершенно ничего не стоило, совершенно даром, – так же казенно, как и она, ответил Петр Иванович и шагнул к порогу. – Так я пошел?
   – Куда?
   Она только теперь обратила внимание, что одет он в свой сатиновый темный костюм, а из бокового кармана куртки торчит беретка.
   – Так это… Работу мне дали. Звонил твой дружок. Выхлопотал он мне работу в ЖЭКе, дворник я теперь ваш, и еще койку выхлопотал… пока там же, – пошутил Аристов безрадостно и вздохнул. – Не обижайся на меня, дочка. Я же все понимаю. Такого, как я, трудно принять. Ты это… Будь осторожна! На ночь запирайся. И этого к себе… Участкового лучше не впускай.
   – Почему? – изумилась она.
   – Мутный он какой-то. Нехороший взгляд у него. Баба опять же его… Чего там у них? – забормотал Аристов, пятясь к двери. – Ключи отбери. На кой они ему? Баба у него ключи найдет, худо будет… Ты это, не боись ничего! Я тута, рядом… Как-нить зайду, покалякаем. Про Шурку покойную, к примеру. От чего, говоришь, она померла-то? Машина сбила? Странно… Ты пока отдыхала, я тут сгонял в проулок-то, понаблюдал. Там пять, десять километров скорость у машин. Как сбить-то можно? Опять же чужие не ездят, только свои. И всего три дома. Машин не мало, конечно, но вычислить можно. А ты не замечала, никто машину не ремонтировал в то время? Нет? Оно, конечно… Мусоров работа! А им недосуг, н-да… Я поспрошаю, если что, расскажу. Стерегись, дочка…
   Он ушел, а у нее заныло сердце. Трудно поверить, но от тоски заныло! Пока он ходил тут с тяжелым старческим пыхтением по комнатам, гремел, стучал, давал советы, она немного сердилась, чуть-чуть раздражалась, неуютно ей с ним было, конечно, но она совсем-совсем не испытывала страха. Рассказать кому, засмеют и у виска пальцем покрутят! Под одной крышей с уголовником – и не страшно?! А вот и да!
   А стоило ей дверь за ним запереть, послушать, прислонясь щекой к замочной скважине, как гудит лифт, увозя Петра Ивановича в его каморку в цокольном этаже соседнего дома – там селились их дворники, – как нахлынула на нее непонятная тоска вперемешку со страхом и стыдом.
   Не стоило ей так с ним. Он жизнь ей спас, а она…
   – Молодец! – выпалил на подъеме Сашка, выслушав ее подробный отчет о папаше самозваном. – Молодец просто, Алиска! Я даже боялся тебя об этом просить! Но ты все сама сделала, умница!
   – Да, умница, – протянула она неуверенно, ковыряя пальцем по привычке стену возле телефонной полки в коридоре, она с детства ее там колупала, сколько бабушка ни ругалась, отучить так и не смогла. – Он вот ушел, и что дальше?
   – А что дальше?
   – А то! Ночью я как тут одна?
   Сашка сразу широко шагнул в ее сторону, выкатил колесом грудь и только было собрался по ней вдарить кулачищем, знаменуя тем самым свою надежность, как Алиса показала ему фигу.
   – Ничего не получится, дорогой. Ты сейчас же топаешь к себе домой.
   – То есть?! – Пухлые губы Назарова задрожали от обиды. – Ты чего выпендриваешься, Голубева?! Я за тебя по колено в кровь встану, а ты…
   Упреков могло быть слишком много, Алиса не дослушала, выставив его за дверь.
   – Сначала разберись в своей семейной жизни, потом приходи ко мне с ночевкой, – посоветовала она перед тем, как запереться. И тут вспомнился последний совет Петра Ивановича. – Да, и еще… Ты ключи мне сдай от новых замков.
   – Как сдать?! – жгучая обида плеснула в Сашкины голубые глаза свинцом. – Как сдать?!
   – По описи! – рявкнула Алиса как можно строже, чтобы окончательно не размякнуть и не броситься другу детства на грудь. – По описи, дорогой!
   Дверь она заперла на все имеющиеся на ней запоры. Дай Бог здоровья Петру Ивановичу, люстрой и креслом-качалкой его хлопоты минувшим днем не ограничились, он привинтил еще и шпингалет. Каким бы тот хлипким ни казался на первый взгляд, с лестничной клетки его точно не отпереть. Не взять его ни одной отмычкой. Алиса его подвигала несколько раз туда-обратно, подергала, проверяя на прочность. Потом заперлась и пошла в кухню.
   И тут приложилась заботливая рука Аристова. На столе в глубокой миске стоял приготовленный им витаминный салат из свежей капусты и моркови с луком. В кастрюльке на плите гречневая каша, а в большом эмалированном кофейнике с ядовито-желтыми цветами по боку – и как он только отыскал, бабуля на антресоли его убрала лет пятнадцать назад, точно – плескался кисель.
   – Спасибо, Петр Иванович, – вздохнула Алиса и налила себе полную кружку киселя. – Но есть мне совершенно не хочется.
   Будто услыхав ее нытье, Аристов тут же позвонил на домашний.
   – Не спишь, дочка? – спросил он, не представляясь, кто бы еще ее стал так называть.
   – Нет, – помотала она головой.
   Спрашивать, откуда ему известен ее домашний номер, смысла не было. Он, похоже, знал все про нее. Если уж старый эмалированный кофейник отыскал и карточную колоду, то узнать ее номер телефона ему, как через плечо плюнуть.
   – Поужинала?
   – Не хочется.
   – Я там тебе кашки сварил.
   – Я видела, – она со вздохом подтащила по столу к себе поближе миску с салатом, запустила в него вилку. – Кашу не хочу, салат поем.
   – Поешь, поешь, в нем витаминов много, тебе сейчас нужно. Я тут лежу и журнал один интересный читаю, вот там про капусту много интересного написано… – Аристов чем-то зашуршал, очевидно, теми самыми страницами, где подробно описывались целебные свойства капустного листа. – Его ведь даже к ранам приложить можно, представляешь?.. А Шурка точно в этом проулке погибла, Лисочка?
   Она поперхнулась.
   Опять он! Ну, прыгает, что та саранча с капустного листа на морковную ботву! Только что ведь зачитывал ей строчки о капусте и тут же переключился на погибшую Александру.
   – Чего молчишь-то, Лисочка?
   Он странно коверкал ее имя, произнося его мягко и нараспев. Сашка фыркал и кривился, а ей даже нравилось.
   – Так это… Мы же вроде про капусту говорили… – она проглотила салат, хлебнула киселя из кружки. – А Александра погибла именно там. Там полиция все оцепляла, и «Скорая» туда приезжала.
   – Ага, значит. Ладно! – Он помолчал, потом сказал: – Ты запиши телефон-то мой. Он тут в комнате, если что, звони сразу, я примчусь.
   – А если что – это вы о чем?!
   Перед глазами вдруг поплыли фиолетовые круги, а в шею противно подуло. Подуло из окна, конечно же, но снова почудилось, что за спиной кто-то дышит. Она поспешно отодвинулась в самый угол, чтобы видеть всю кухню целиком – от двери до окошка.
   – Да мало ли, – вздохнул Аристов. – Может, плохо тебе будет, температура поднимется, врач говорил, что такое возможно. Дома же, не в больнице.
   – А-аа, – она с шумом выдохнула. – Вон вы о чем.
   – А ты о чем? – вкрадчиво поинтересовался Петр Иванович и тут же посоветовал: – Ты головушку себе не забивай ерундой. Щеколдку видела?
   – Вы про шпингалет?
   – Про него, милая.
   – Видела.
   – Заперла?
   – Да.
   – Умница. Теперь покушай, и отбой. Утром позвоню, поговорим.
   Она чуть не спросила о чем, но Аристов снова опередил ее.
   – Про Шурку твою поговорим. Больно странным мне кажется, что она в добром уме и твердой памяти вдруг под колеса попала. Машины-то там еле ползут, Лисочка! Насмотрелся я сегодня. Специально торчал, пока не замерз. Снег ведь, всю зиму снег валил. Оттепели ни единой. Из проулка, мне в ЖЭКе сказали, ни разу за зиму снег не вывозили. Колею накатали, как танками, по ней и ползут. Как надо было глаза залить, чтобы под колеса попасть машины, которая почти стоит?! Если только сама не сигнула.
   – Не сама она.
   Алиса задумалась, вспоминая тот самый проулок, где погибла Александра.
   Аристов был прав по всем. Снег в том месте не сгребали всю зиму. Грузовики к магазину подъезжали всегда с другой стороны здания. Жильцы окрестных домов ходили там же. Необходимости чистить этот проулок и вывозить оттуда снег у жилищной конторы не было. Там и ездить-то особой нужды не было ни у кого. Только у самых настырных. У тех еще, кому ставить машину под чужими окнами не хотелось, или драйва схватить, ну и…
   – А ведь правда, – ахнула она. – По проулку не всякий джип пролезет, куда простой машинке! Она на днище сядет, и все.
   – И я о том же! – обрадованно подхватил Аристов. – А не всякие, то есть большущие и проходимые джипы в тех домах по пальцам пересчитать можно. Чего, нельзя было хозяев их пощупать? К осмотру личное авто потребовать предъявить? А не стали! Потому как лишним сочли. Ух, мусора! Вместо того чтобы часа два поработать, они Александру сумасшедшей объявили, и все.
   – Откуда вы знаете? – изумилась Алиса, таких подробностей она Аристову точно не рассказывала.
   – Так ведь болтлив народец-то, Лисочка. Я сегодня уж полсмены отработал. Взял БСЛ в руки и вперед.
   – А что такое БСЛ? – открыла она рот.
   – Большая совковая лопата, дочка. – Он смешно хохотнул. – Ты это, спать ложись, милая. Найду я тебе ту машину. Будь уверена, найду. Тут делов-то…
   – Правда?! Господи, Александра, она… Она хорошая была, строгая, справедливая. Она предупреждала меня, говорила, что с ней что-то случится. Она чувствовала опасность!
   – Чего это? Чуяла, что ее давить машиной будут? – проявил любопытство Аристов
   Но Алисе снова показалось, что знает он куда больше. Больно уж ленивым показалось ей его любопытство.
   – Да нет! Она утверждала, что…
   И вдруг говорить расхотелось.
   Остановись, приказал она себе! Остановись, опомнись! Вспомни, чем закончилось для Александры ее нечаянное откровение? Именно смертью! Она ведь не только с Алисой делилась своими страшными подозрениями, а еще с кем-то. Она и в полицию ходила, но там лишь отмахнулись и попросили не морочить голову занятым людям.
   А она была права, права! Что-то происходит в их микрорайоне. Идет какая-то нехорошая преступная возня. Не просто же так и на нее, Алису, напали. Может, потому и… Аристов тут вдруг объявился? Может, появление его совсем не случайно?
   Молчи, дура, снова мысленно приказала она себе и притворно зевнула.
   – Спать хочешь? – вежливо поинтересовался Аристов, странным образом забыв напомнить, что Алиса так и не завершила свой рассказ про погибшую соседку из среднего подъезда. – Ложись, Лисочка, ложись. Тебе надо отдыхать много…
   Отдыха не получилось. Через полчаса явился Сашка. Он топтался минут сорок у порога, дальше Алиса его не пустила. Нудил, пыхтел, уговаривал. Даже на колени встал в какой-то момент и к руке ее прильнул губами.
   – Да-аа, – протянула Алиса не без удовольствия. – Видела бы тебя сейчас твоя Светка.
   – А что Светка? – Он дернулся всем телом, как будто его ударили, и поспешил подняться на ноги. – Чего ты все про нее? Ушла она, нет ее! Все, забудь!
   – А ты? Ты забыть способен?
   Ей вдруг показался скучным этот разговор о застарелой Сашкиной любви, временами напоминающий ей застиранный от времени лоскут, давно утративший и цвет и форму. Что-то говорит, к чему-то призывает, ноет о чем-то, и все как будто по привычке многолетней. Слова все одни и те же – заезженные и неинтересные. Все что-то повторяет и вздыхает, а по сути-то ни единого конкретного предложения, кроме одного-единственного – остаться у нее на ночь.
   – Хоть бы покормила, – упрекнул он ее со вздохом, покосившись в сторону кухни. – Там пахнет чем-то. Готовила?
   – Нет, кашу гречневую папа сварил, – выделив слово «папа», ответила Алиса, уперлась пяткой в коридорную стену, скрестила руки на груди, обтянутой ночной рубашкой. – Ты же ее принципиально есть не станешь?
   – Не стану, – надул губы Сашка. – Папа… Офигеть, Алиса, можно! Сама-то себя хоть слышишь?
   – Слышу, будь уверен.
   – И че? – Сашка моргнул, вздохнул, застегнул куртку. – Так и будешь его привечать? Уголовника?! На его биографии пробу ставить негде, сплошные статьи из Уголовного кодекса. Кстати, где он?
   – Ты же знаешь, зачем спрашиваешь? Работает он. И живет теперь в каморке под лестницей.
   – Как папа Карло? – развеселился вдруг поздний гость. – А ты кто же ему теперь – Мальвина?
   – Ой, отстань, а! – взмолилась Алиса и подтолкнула Сашку к двери. – Ступай уже, ступай!
   И вот тут он, дерзко отпихнув ее руки, резко притянул Алису к себе, прижал до невозможности крепко и начал быстро-быстро целовать куда попало. Губы, шея, плечи, выпростал через глубокий вырез ночной сорочки грудь, вцепился ртом жадно, больно.
   – Сашка, отвали! – задергалась Алиса в его руках, рана под лопаткой требовательно заныла. В голове начало стучать. – Прекрати, мне больно! Отпусти немедленно!
   – Прости… Прости… – зашептал он, чуть ослабив хватку, но совсем не отпустил, продолжая тесно прижиматься. – Прости… С ума просто схожу по тебе, Алиска. Всю жизнь с ума по тебе схожу… Эта рубашка твоя, просто сумасшествие какое-то, честное слово. Позволь мне… Пожалуйста, не гони, позволь мне… остаться. Позволь любить тебя, милая.
   Его пальцы нежно ворошили ее волосы на затылке. Губы по-прежнему не оставляли в покое ее шею, плечи. Было горячо, влажно, и забухало вдруг с силой в сердце и в низу живота. Как давно, давно было с ней в ранней юности. И голова так же закружилась. И кто знает, может, еще минута-другая, и она уступила бы, но…
   – Кто это может быть?! – Сашка опять, как от удара, дернулся всем телом, услышав телефонный звонок. – Кто-то должен тебе звонить?
   – Не знаю.
   Она отшатнулась, устыдившись своей греховной возни с ним у входной двери.
   Не надо! Так нельзя! Он женат! Завтра Светлана вернется, и они снова будут вместе. Пускай неказистой, несчастливой их жизнь казалась Алисе, но она была их общей семейной жизнью на двоих. Зачем она между ними? Не нужно никаких треугольников! Вся эта слабость под коленками и в голове пройдет, останутся стыд и осознание чужой боли.
   – Может, Тайка? – Алиса высвободилась из его рук, одернула ночную рубашку, подтянула глубокий вырез повыше к подбородку, ухватила ткань горстью, второй рукой взяла телефонную трубку. – Алле?
   – Дочка, я это, – дохнуло в ухо уже знакомым тонким голосом Аристова. – Не спишь? Смотрю, свет у тебя.
   – Не сплю, Петр Иванович.
   Она обернулась к Сашке, который негодующе закатил глаза под лоб и беззвучно затопал ногами, изображая дикую ярость. Развела руками, мол, а она-то при чем?
   – Вы чего звоните?
   – Да что-то неспокойно вдруг сделалось за тебя. За окнами снег идет, ветер, муторно на душе как-то, – признался нехотя Аристов. И вдруг спрашивает: – Ты одна?
   – Я? А… А какое это имеет значение?
   – Так я и знал! – выпалил тот и выругался неразборчиво. – Этот хмырь участковый у тебя опять? Зачем ты его принимаешь, дочка, зачем?! Не твой он. Не твой!
   – А вам-то что! – Алиса надула губы. – Кого хочу, того и принимаю! Мое дело!
   Ей некому было грубить в подростковом гормональном выбросе. Матери она не видела. Об отце ничего не знала. Бабушке грубить считала подлостью. А тут вдруг появилась великолепная возможность покапризничать, не повиноваться. Пускай и лицу совершенно постороннему, а все равно захлестнула душу протестантская волна.
   – Вы, Петр Иванович, чем сейчас занимаетесь? – поинтересовалась Алиса, разбавив этим вопросом свое хамство.
   – Да ничем вообще-то, – промямлил он, видимо, не ожидал такого резкого отпора с ее стороны.
   – Вот и продолжайте ничем не заниматься дальше, а я… – она хотела было сказать, что спать пойдет, но вдруг передумала. – А я буду делать то, что хочу!
   – Ох и дуреха, – успел пробормотать с жалостливой ноткой Аристов, прежде чем она положила трубку.
   – Чего ему надо? – выкатил грудь колесом Сашка, куртку он с какой-то блажи с себя снял и теперь пытался повесить на вешалку. – Чего лезет вообще?
   – Ничего! А ты ступай уже, Саша. Поздно. Хочу выспаться, завтра собиралась прогуляться до работы. Ступай, дорогуша мой.
   Никуда она вообще-то завтра не собиралась. Тайка рвалась к ней в гости. А это, считай, день пропал. Охи, ахи, сплетни, болтовня пустая, куча бесполезных советов. Но Сашке об этом знать совсем необязательно, так ведь?
   Он замер с задранными к крючку на вешалке руками. Повернул в ее сторону голову, помотал ею и с тягостным вздохом произнес:
   – Такая вот ты всю жизнь, Алиска. Невероятно неуравновешенная! У меня ощущение, что ты сама не знаешь, чего хочешь от жизни…
   Нет, тут вот Александр не прав – она знает! Более того, она просто уверена, что как раз в настоящий момент точно знает, чего хочет.
   Покоя – раз! Безмятежности – два! Надежного завтра – три!
   И совершенно точно не хочет вздрагивать от каждого звука, от каждого шороха за своей спиной. От страшных незнакомых глаз, буравящих ей затылок перед тем, как…

Глава 4

   – Доброе утро, дочка.
   Аристов заметил ее, еще когда она только-только двинулась от автобусной остановки, нагруженная пакетами. Тайка перенесла свой визит на сутки, но запастись сладким и сдобным следовало уже сегодня, подруга могла сто раз передумать и завалить к ночи ближе, сочтя, что это уже следующий день.