Расхохотавшись, Дана метнула фляжку назад, в недра саквояжа. Распрямилась, пристально посмотрела на меня.
- С девицей, небось, намаялись?
- То есть?
- По выражению лица заметно. Целую ночь проваляться с юной сорвиголовой в одной постели да подняться поутру несолоно хлебавши... Не отрицайте: вы не выглядели ни довольным, ни ублаженным. А теперь готовы накинуться на первую попавшуюся женщину, верно?..
Я воздержался от ответа.
- Ну и ну, - хмыкнула Дана Дельгадо. - Ведь вы опытный пожилой мужчина и, уверена, при небольшой настойчивости могли бы... убедить девицу. Только не пытались.
- Подразумевается, соблазнить? Дельгадо пожала плечами:
- Называйте как хотите. Но я права?
- Совершенно. В старомодной киноподелке главный герой разразился бы длинной тирадой, уверяя, что слишком благороден, и принес торжественную клятву на могиле отпрыска... Увольте: я не испытываю особого преклонения перед могилами, а где похоронен Мэттью, знать не знаю и знать не хочу. С другой стороны, когда Мэттью не стало, я припомнил, что исполнял отцовский долг весьма небрежно. И подумал: раньше манкировал обязанностями, но теперь вполне способен сделать что-то ради памяти погибшего. Хотя бы позаботиться о вдове - не говоря уже о маленьком счете, который предъявлю убийцам.
- Любопытный замысел, как выразился бы Лестер Леонард, - сухо заметила Дана.
- Зря острите, сударыня. Моя сопротивляемость молодым вдовушкам, по сути, равняется нулю. Но с первого дня я понял: уж чего девице начисто не требуется - это связаться с престарелым ветераном тайной войны; особенно с собственным тестем, смахивающим на убитого мужа внешне и, возможно, имеющего множество похожих ухваток... Даже если технически это и не считалось бы кровосмешением, призрак Мэттью неизменно стоял бы возле постели, сводя с ума Сандру и - не исключаю - меня самого. Посему, прошу любить и жаловать: Хелм-Железный Дровосек...
После короткой паузы Дельгадо произнесла:
- Не болтали бы лучше о том, какой вы добрый субъект по природе, Мэтт. Можете невзначай подмочить свою репутацию.
Она поднялась, приблизилась к туалетному столику и, глядя в зеркало, начала распускать волосы, выдергивая из них шпильку за шпилькой. Стоя спиной. Дана адресовалась к моему отражению:
- Считается, будто женщина, готовящаяся лечь в постель, неотразима. Так ли это, мистер Хелм?
- Дразните? - хладнокровно спросил я.
Не соизволив повернуть головы. Дана сказала:
- А чего иного ждали? Сначала юная девица взводит вас, точно пружину часовую; потом вы являетесь в мой номер, сжигаемый похотью, - и бедной хозяйке дома запрещено чуток поиздеваться над кровожадной гориллой? Благодарите Бога за то, что я не подняла визга и не отхлестала вас по щекам.
Дана мотнула головой, черные волосы хлынули на плечи настоящим потоком. Они выглядели еще лучше, чем я предполагал. Подняв обе руки, Дельгадо расстегнула "молнию", осведомилась:
- Не пособите ли выбраться из платья? Но умоляю: не вздумайте прийти в неистовство и уничтожить хорошую одежду. Материя и так натерпелась немало за один-единственный вечер... Будьте любезны, разденьте меня со всей подобающей джентльмену осторожностью.
Придвинувшись поближе, я подчинился.
- О, сколь неописуемое измывательство! - с горечью молвил я. - Что за бездна зверства притаилась в очаровательной плотской оболочке! Вы просто злая стерва, Дельгадо... Сучка, простите за выражение.
- Женщина, - поправила она. - И зовут меня Даной.
Продолжая глядеться в зеркало. Дана опустила руки, дабы облегчить мою приятную задачу, дозволить платью беспрепятственно соскользнуть на талию. Затем алая материя обрушилась на пол, и Дана шагнула в сторону.
- Подними, пожалуйста, и определи в шкаф...
- Слушаюсь.
- Нет, не на крючок. Расправь и приспособь по-людски, чтоб не измялось.
- Повинуюсь.
Расправив платье и водрузив его по-людски, я прикрыл дверцу. Дана, стоявшая в кружевном белье, со свободно падавшими волосами, казалась самым соблазнительным созданием на свете.
У нее достало сообразительности понять: полураздетая дама не может сохранить вид гордого достоинства; даме остается лишь предстать обворожительной и томной.
- Так-то лучше, - промолвила Дана. - Гораздо лучше, дорогой. Пожалуйста, присмотрись ко мне... Ко мне, понимаешь, - а не к Сандре Хелм, с которой ты воспретил себе переспать. Я не тень этой девицы; я - это я...
- Присмотрелся. Всецело обращаю внимание лишь на тебя.
Дана улыбнулась и приблизилась.
- Не всецело, но довольно и этого. Этого и впрямь было довольно.
Глава 19
- С девицей, небось, намаялись?
- То есть?
- По выражению лица заметно. Целую ночь проваляться с юной сорвиголовой в одной постели да подняться поутру несолоно хлебавши... Не отрицайте: вы не выглядели ни довольным, ни ублаженным. А теперь готовы накинуться на первую попавшуюся женщину, верно?..
Я воздержался от ответа.
- Ну и ну, - хмыкнула Дана Дельгадо. - Ведь вы опытный пожилой мужчина и, уверена, при небольшой настойчивости могли бы... убедить девицу. Только не пытались.
- Подразумевается, соблазнить? Дельгадо пожала плечами:
- Называйте как хотите. Но я права?
- Совершенно. В старомодной киноподелке главный герой разразился бы длинной тирадой, уверяя, что слишком благороден, и принес торжественную клятву на могиле отпрыска... Увольте: я не испытываю особого преклонения перед могилами, а где похоронен Мэттью, знать не знаю и знать не хочу. С другой стороны, когда Мэттью не стало, я припомнил, что исполнял отцовский долг весьма небрежно. И подумал: раньше манкировал обязанностями, но теперь вполне способен сделать что-то ради памяти погибшего. Хотя бы позаботиться о вдове - не говоря уже о маленьком счете, который предъявлю убийцам.
- Любопытный замысел, как выразился бы Лестер Леонард, - сухо заметила Дана.
- Зря острите, сударыня. Моя сопротивляемость молодым вдовушкам, по сути, равняется нулю. Но с первого дня я понял: уж чего девице начисто не требуется - это связаться с престарелым ветераном тайной войны; особенно с собственным тестем, смахивающим на убитого мужа внешне и, возможно, имеющего множество похожих ухваток... Даже если технически это и не считалось бы кровосмешением, призрак Мэттью неизменно стоял бы возле постели, сводя с ума Сандру и - не исключаю - меня самого. Посему, прошу любить и жаловать: Хелм-Железный Дровосек...
После короткой паузы Дельгадо произнесла:
- Не болтали бы лучше о том, какой вы добрый субъект по природе, Мэтт. Можете невзначай подмочить свою репутацию.
Она поднялась, приблизилась к туалетному столику и, глядя в зеркало, начала распускать волосы, выдергивая из них шпильку за шпилькой. Стоя спиной. Дана адресовалась к моему отражению:
- Считается, будто женщина, готовящаяся лечь в постель, неотразима. Так ли это, мистер Хелм?
- Дразните? - хладнокровно спросил я.
Не соизволив повернуть головы. Дана сказала:
- А чего иного ждали? Сначала юная девица взводит вас, точно пружину часовую; потом вы являетесь в мой номер, сжигаемый похотью, - и бедной хозяйке дома запрещено чуток поиздеваться над кровожадной гориллой? Благодарите Бога за то, что я не подняла визга и не отхлестала вас по щекам.
Дана мотнула головой, черные волосы хлынули на плечи настоящим потоком. Они выглядели еще лучше, чем я предполагал. Подняв обе руки, Дельгадо расстегнула "молнию", осведомилась:
- Не пособите ли выбраться из платья? Но умоляю: не вздумайте прийти в неистовство и уничтожить хорошую одежду. Материя и так натерпелась немало за один-единственный вечер... Будьте любезны, разденьте меня со всей подобающей джентльмену осторожностью.
Придвинувшись поближе, я подчинился.
- О, сколь неописуемое измывательство! - с горечью молвил я. - Что за бездна зверства притаилась в очаровательной плотской оболочке! Вы просто злая стерва, Дельгадо... Сучка, простите за выражение.
- Женщина, - поправила она. - И зовут меня Даной.
Продолжая глядеться в зеркало. Дана опустила руки, дабы облегчить мою приятную задачу, дозволить платью беспрепятственно соскользнуть на талию. Затем алая материя обрушилась на пол, и Дана шагнула в сторону.
- Подними, пожалуйста, и определи в шкаф...
- Слушаюсь.
- Нет, не на крючок. Расправь и приспособь по-людски, чтоб не измялось.
- Повинуюсь.
Расправив платье и водрузив его по-людски, я прикрыл дверцу. Дана, стоявшая в кружевном белье, со свободно падавшими волосами, казалась самым соблазнительным созданием на свете.
У нее достало сообразительности понять: полураздетая дама не может сохранить вид гордого достоинства; даме остается лишь предстать обворожительной и томной.
- Так-то лучше, - промолвила Дана. - Гораздо лучше, дорогой. Пожалуйста, присмотрись ко мне... Ко мне, понимаешь, - а не к Сандре Хелм, с которой ты воспретил себе переспать. Я не тень этой девицы; я - это я...
- Присмотрелся. Всецело обращаю внимание лишь на тебя.
Дана улыбнулась и приблизилась.
- Не всецело, но довольно и этого. Этого и впрямь было довольно.
Глава 19
Я проснулся во мраке ночном от женского плача. И удивился. Дана отнюдь не смахивала на сентиментальную особу - тем паче, на истеричку. Рыдания не казались пароксизмом печали, горечи, либо чего-то подобного. Темноту оглашали только редкие, приглушенные всхлипы.
Лежа на спине, я тихо сказал:
- Если плачешь из-за меня - прости; вовсе не хотел обидеть. Ни в малой мере, клянусь.
- Д-дай салфетку... Их н-на с-столе много...
- Лампу зажечь?
- Н-не возражаю.
Щёлкнув кнопкой выключателя, я протянул женщине мягкий бумажный прямоугольник, помолчал, пока Дана отерла глаза и щеки, высморкалась, втянула воздух.
- Из-за меня?
- Нет...
- Утешить могу?
- Н-нет... Извини, что разбудила.
- Как раз вовремя, - ответил я, поглядев на часы. - Пора вставать, убираться к себе в номер и вещи укладывать. И душ, между прочим, принять невредно перед отъездом.
Плакала Дана очень опрятно; по крайности, не казалась, подобно многим иным, распухшим, побагровевшим от слез чучелом. Просто милая дама, которую что-то гложет. А кого не гложет? Лия Варек тоже рыдала в постели через полчаса после бурных любовных утех... Не слишком приятное воспоминание.
Странно: я чувствовал себя изменником. Хотя и не могу сказать, кому, собственно, изменил. Должно быть, себе самому. Дон-Жуан Хелм... Оставалось утешаться тем, что, во всяком случае, держал лапы подальше от Сандры. Стойкость моя половая весьма невелика, однако на невестку ее хватило. Слава Богу.
Дана отбросила со лба непослушную прядь волос, поправила сбившуюся бретельку, села, опираясь на подушку.
- Успокоилась? - полюбопытствовал я, легонько чмокая женщину в висок. Дана кивнула.
- Прости... Мне с тобою было очень хорошо. Чуточку... бурно - и все же великолепно. Понятия не имею, отчего проснулась в такой тоске. Tristesse[10] накатила откуда ни возьмись... Уже все в порядке. Тебе и правда нужно идти?
Учитывая обстоятельства, ответить я мог одним-един-ственным образом. И ответил. Отвечать пришлось добрых двадцать минут, учитывая пролог и эпилог...
Побрившись, вычистив зубы, приняв теплый душ, одевшись и собрав немногочисленные пожитки, я спустился в вестибюль, оставил саквояж у ночного портье и обнаружил: приступ голода накатил десятью минутами раньше, чем возникнет возможность проглотить сандвич. Некоторые впадают после совокупления в глубокую меланхолию,[11] у некоторых разыгрывается аппетит. Я отношусь к последним.
Для самых ранних пташек в углу пристроили титан с горячим кофе. Подле титана теснились пластмассовые чашки, пакетики сахара и растворимых сливок, больше напоминающих толченый мел - и по виду, и по вкусу. К счастью, я предпочитаю пить кофе черным.
К тому времени, когда я препроводил горячую коричневую жижу в недра желудка, исхитрившись при этом не обжечься чересчур больно, двери гостиничного ресторана распахнулись. Я вступил в желанный чертог, утвердился в углу, за столиком на двоих, окликнул официанта. Ресторан отдаленно походил на застекленную веранду в усадьбе Вареков. Только Лии не доставало...
Я вздохнул. Никчемный из меня, пожалуй, развратник... Привязчивый. Слюнявый...
Вместо Лии появилась, разумеется, Дана Дельгадо - посвежевшая, стройная, гибкая, облаченная в бордовые брюки и джемпер. Я обнаружил, что ностальгические воспоминания быстро блекнут и ускользают прочь.
- Саквояж у портье, рядышком с твоим, - сообщила Дана, присаживаясь напротив. Как и приличествует истинному джентльмену, я потрудился встать и самолично придвинуть ей стул.
- Здесь уютно, да? - спросил я, глядя женщине прямо в глаза.
Удивленно подметил: Дана зарделась подобно юной девушке, опустила взор. Точно услыхала нечто слишком уж интимное.
Она облизнула губы.
- Мэтт...
- Слушаю, сударыня.
- Пожалуйста... Не будем... Давай не будем придавать этому особого значения.
С полминуты я внимательно изучал новую любовницу.
- Разумеется. Ибо с твоей стороны приключился чистейший акт милосердия, верно? Мои железы внутренней секреции взбунтовались, и ты любезно пришла им на помощь. Ублажила страждущих, так сказать, и голодающих... Благодарю.
- Не за что, - промолвила Дана тихо. - Я очень рада, что твои железы угомонились... Помолчала, и торопливо продолжила:
- Погода в высшей степени летная, ура. Правда, полдень еще не близко, всякая перемена стрястись может, но все-таки... Да и на островах неизвестно еще чего ждать. Если справочникам верить, вечного солнца там не замечается. Однажды, когда я была в Санто-Доминго, целый месяц лило как из ведра. Без перерыва!
- Уместно ли полюбопытствовать, что ты позабыла в Санто-Доминго?
Дана качнула головой.
- Нет.
- Сдается мне, голубушка, ты не только по компьютерной части подвизаешься. Дана пожала плечами.
- Я не обученный, закаленный агент... Ведь подразумеваешь ты именно это? Повторяю: мы не коллеги. Я действительно с трудом отличу, как ты выразился, гашетку от затвора. И за мною предстоит присматривать по приземлении, держать за руку, опекать.
Я прищурился.
- Былая оценка, Дана, претерпевает небольшие изменения... Впрочем, держать тебя за руку и опекать - огромное удовольствие. А кстати, не желаешь ли исправить допущенную несправедливость?
- Не понимаю?
- Отряжая тебя сюда, работать со мною на пару, Мак, несомненно, поведал об Эрике столько, сколько счел необходимым для общественного потребления. Однако Эрику о тебе не сказал ни гу-гу...
- Нечего особенно рассказывать, - вздохнула Дана. - Родилась на островах, которые отлично знаю, потому что выросла там; знакома со многими интересными, а, главное, полезными людьми. Обучена кой-каким незаменимым вещам: обращению с компьютером, например... Когда потребовался профессионал, способный сопоставлять данные касаемо террористических групп, выбор Мака немедленно пал на меня.
- Понимаю, но как ты вообще устроилась на работу в наш сумасшедший дом? Или тебя приглашали особо? Видишь ли, население вообще не подозревает о том, что мы существуем.
Дана ответила невозмутимой улыбкой.
- Устроилась... А как - тебя не касается. Никто, между прочим, не сообщал, откуда взялся в организации ты сам. И я не задаю праздных вопросов.
Я осклабился:
- Мне просто повезло, вот и все.
- Прекрасно. И давай на этом окончим экскурсы в прошлое, согласен?
- Разумеется.
Наши британские друзья в подобных случаях говорят: фи, какая невоспитанность! Расспрашивать напарника о его происхождении, служебной карьере, намерениях... Фи, мистер Хелм!
Приближался официант с огромным подносом. Я посмотрел на циферблат наручных часов. Скривился.
- Наконец-то! Глотать придется по-волчьи, дорогая моя, иначе пропустим дилижанс... Он, того и гляди, появится у парадного подъезда... Ненавижу ездить голым! Даже улицу голым пересекать не люблю.
- Голым?!
- Безоружным, сиречь. Прихожу в уныние, лишившись верного тридцативосьмикалиберного приятеля - пускай на краткое время. Будем надеяться, наш Модесто, каким бы ни был скромником, не растяпа. И не допустит, чтобы в нас принялись палить прежде, нежели вручит приспособления, пригодные для самозащиты.
С легкой укоризной Дана произнесла:
- Я знаю человека по кличке Модесто. Чрезвычайно дельная, надежная личность. Уверена: с нами ничего не случится.
- Так полагаться, - ответил я, - можно лишь на Творца Всемогущего. Утверждать, будто Господь Бог благосклонен к субъектам, промышляющим истребительской профессией, не берусь. Но все едино, уповаю на Него. Ибо противник еще хуже нас, голубушка...
Траск точно в воду глядел, попросив дать шоферу запас времени. Пришлось буквально проехать сквозь строй дорожных рабочих, копошившихся на шоссе, которое вело к аэропорту Кеннеди, перекапывавших его там и сям, взламывавших асфальт без малейшего снисхождения к торопящимся автомобилям.
В аэропорту, как и обычно, царили бедлам и кромешный хаос. Зарегистрировав и сдав багаж, получив посадочные свидетельства, мы стали слоняться по зданию: предстояло убить без малого час. Невзирая на путевые задержки, шофер доставил пассажиров чок-в-чок.
Я купил в ларьке два охотничье-рыболовных журнала. Дана, более умная и переборчивая, приобрела "Ньюсуик" и толстую газету правого толка. Чем правые лучше левых, сказать не могу, хоть застрелите - и все же нынче все, кроме меня, понемногу делаются терпимы к фашизму. Должно быть, потому, что коммунизм обнаглел и распоясался окончательно. Только, простите за избитую шутку, люди, пытающиеся приструнить красных при помощи коричневых, очень похожи на господина, беззаботно плескавшегося в дельте Нила. "Вы не боитесь крокодилов?" - спросили его. "Нет, - улыбнулся купальщик, - они здесь не водятся: боятся акул..."
Не могу не воздать должного Маку: старик, не колеблясь, высылает истребителей как против густопсового комми, так и против бесноватого наци.
Проводив Дану до стойки бара, я осушил новую чашку черного кофе. Спутница выпила две и уписала клейкую булочку, отчего-то числившуюся в меню сдобной.
Восседая, прихлебывая и жуя, мы старались болтать елико возможно живей и непринужденней.
- Послушай, - сказала Дана, - отчего бы не соскочить с этих дурацких насестов, не пристроиться в креслах возле входа и не почитать в свое удовольствие, пока подадут самолет?
- Смолкни, - заговорщическим тоном ответил я. - Спугиваешь мое шестое чувство...
- Что?
- Шестое чувство прорезалось. Нами кто-то интересуется, и весьма.
Я поймал краешком глаза необычное движение, не присущее обычному ритму, в котором снует ожидающая посадки на борт аэродромная толпа... Кто-то движется по пятам. И не в одиночку, заметь.
- Уверен?
- Проведя на оперативной работе несколько лет, начинаешь просто чувствовать присутствие противника. Даже ничего определенного не видя и не слыша. Здесь же, повторяю, глаз уловил некую странность. Лица вот распознать не могу...
И тут же распознал.
Он двигался в толпе шаркающим, усталым шагом; пробирался, минуя пассажиров, медленно и осторожно, как оно и приличествует согбенному годами старцу. Он опирался на узловатую лакированную палку. И нес черный, потертый, вышедший из моды чемодан. Палка тоже вышла из моды, нынешние седовласые мужи предпочитают легкую трость - и я готов был побиться об заклад: пара футов отточенной стали, спрятанной внутри, на экранах аэродромных детекторов не обнаружится.
Во всяком случае, он произвел на меня встарь впечатление человека, любящего эдакие игрушки: палка с пристроенным внутри стилетом. Едва ли профессионал такого пошиба удовольствовался бы простой, лишенной всяких дополнительных приспособлений дубиной.
А лицо изменилось. И очень изрядно. Его избороздили морщины, щеки ввалились, глаза запали. Тело, подобно лицу, казалось высохшим. Бультман очень смахивал на ракового больного, хотя навряд ли страдал от рака. Частично его новая внешность могла быть результатом гримерских усилий и ухищрений; однако мы заподозрили, что немец не вполне здоров, когда после приключений в Коста-Верде и Чикаго Бультман внезапно вышел в чистую отставку и прекратил беспокоить латиноамериканских диктаторов.
Герман Генрих Бультман, известный как Фриц, - один из лучших убийц, каких вообще возможно было нанять за деньги. Человек, намеревавшийся перекроить политическую карту Карибского моря, ибо неизвестный мне ублюдок изрешетил из автомата его старую овчарку, названную в честь Марлен Дитрих...
Останавливать Бультмана я вовсе не собирался. И отверг эту работу сразу же. По моему разумению, немец мог уничтожать суверенное государство Гобернадор любыми способами, лишь бы не препятствовал искоренению Карибского Освободительного Легиона, известного также как КОЛ. Мы с Маком условились: я нападу на фрица, только если Фриц набросится на меня.
Увы, Фриц тащился по аэропорту.
Дана попыталась было заговорить, я слегка покачал головой:
- Приканчивай кофе и веди себя непринужденно, понимаешь? Забирай сумочку, сворачивай журналы, суй под мышку. Теперь отправляемся к пропускному пункту и не забываем весело болтать.
Отставив чашку. Дана соскользнула с высокого круглого сиденья.
- Кто? - спросила она еле слышно.
- Старик с палкой.
Дана расхохоталась, причем неподдельно:
- Быть не может!
- Может, не изволь сомневаться. И не суди опрометчиво, ибо внешность сплошь и рядом обманывает. Более опасного субъекта не сыщется от Аргентины до Канады. Конечно, за вычетом меня, - ухмыльнулся я.
- Скромность - великое достоинство, - сказала Дана. - И организация буквально кишит смиренными скромниками. Столько застенчивых, не склонных к похвальбе джентльменов!.. Но послушай, он и впрямь не кажется сверхбандитом.
- Во-первых, грим; во-вторых, притворство; а в-третьих, готовя банду обученных головорезов-коммандос, Бультман едва ли может быть столь немощным, сколь выглядит. Впрочем, во время покушения на Кастро немец был серьезно ранен, и не только в ногу. Между прочим, у него протез. Думаю, старые увечья сказываются... Ха-ха-ха!.. Это я разыгрываю роль, а не над Бультманом потешаюсь... Идем.
Дана расхохоталась в свой черед, словно шутку выслушала уморительную.
- Бультман, - промолвила она задумчиво. - Герман Бультман, верно? Помню. Имечко не раз и не два появлялось на экране монитора в связи с военной дребеденью в Монтего, к которым прикладывает лапу Карибский Освободительный Легион. В общем и целом, КОЛ поставил немцу девяносто три бойца... Ха-ха-ха! Ой, не могу!.. Теперь ты смейся, твой черед...
- Хи-хи-хи, - ответил я и тот же час рассмеялся погромче. - Только почему дребеденью?
- Как же еще эту игру в солдатики звать прикажешь?
- Значит, с твоей точки зрения, затея Бультмана провалится?
- С треском, - ответила Дана. - Да что же ты, никаких документов и отчетов не изучал? Ни одного донесения не брал в руки? У твоего приятеля Фрица всего несколько сот бойцов. Согласна, это фанатики, готовые умереть, но не сдаться. Признаю: Бультман обучит их на славу. Но президент Гобернадора, этот ненавистный Легиону прислужник американского империализма, располагает национальной гвардией, насчитывающей несколько тысяч регулярных солдат. Они тоже подготовлены совсем неплохо, и вооружены, благодаря любезностям Дяди Сэма, на славу! А вдобавок, по нынешним бесшабашным временам, если президенту и впрямь придется туго, Америка вышлет на подмогу полк морских пехотинцев, ибо Вашингтон считает Исла-дель-Сур важнейшим стратегическим объектом.
Я кивнул. Дана перевела дыхание. Скривилась:
- Принято полагать: геройские сердца патриотов, сражающихся за свободу отечества - пускай за то, что они сами зовут свободой, - придадут борцам доблести, окрылят, дозволят пройти невредимыми сквозь огонь и пули... А народ, естественно, подымется и приложит руку, способствуя свержению ненавистного режима... Но, во-первых, кто сказал, будто народ Гобернадора хочет жить в таком же аду, как бедняги-кубинцы; а во-вторых, коль скоро упомянули Кубу, давай припомним, чем окончилась высадка десанта в Заливе Свиней. ЦРУ тоже надеялось - и с гораздо большими основаниями, кстати, - что вкусивший большевизма народ подымется и ударит по кровопийцам. Только народ присмирел после зверских репрессий и даже помыслить о подобном боялся.
Я снова кивнул, принимаясь лихорадочно рассуждать.
- Если у Бультмана, - произнесла Дана с расстановкой, - не припасено в рукаве пятого туза, не припрятано секретного оружия, о котором никто не подозревает, - песенка его молодцев спета. Поведет полтысячи смелых людей - храбрость присуща даже ублюдкам из КОЛа - на верную смерть.
Я прекратил раздумья. Слова Даны заставляли посмотреть на положение дел под совершенно другим углом, но сейчас надлежало сосредоточиться на вопросах куда более насущных.
- Минуем идиотские детекторы, - уведомил я. - Подтянитесь, о ваша блистательность, выше голову! Начинаются вопли по поводу связки автомобильных ключей и стальной пряжки на поясе...
- Значит, не покупай автомобилей и не таскай ковбойских ремней.
Ремень и впрямь довелось выдернуть. Сызнова пропуская кожаную полосу сквозь брючные петли, я посторонился, давая пройти веренице других пассажиров.
- Наш персональный конвоир, - шепнул я Дане: - Длинноволосый мерзавец в джинсах и рваной спортивной майке.
- Но который именно? Описание подходит к половине сборища.
- Высокий скот, с немытой светлой гривой; через одну руку переброшена свернутая джинсовая куртка; в другой руке - большой бумажный кулек: вполне способен вместить автомат УЗИ и пару запасных магазинов. По поводу таких безделиц детекторы не всполошатся. Это вам не пряжка!
Я, пожалуй, оклеветал аэродромное оборудование. Детекторы были дьявольски чувствительны, и я поежился, подвергаясь повторной проверке. Теперь уже было бы не на что ссылаться. Весь металл, коим я владел по закону, покоился на особом подносе у таможенников.
- Думаешь, это подручный Бультмана? - спросила Дана. - С чего ты взял?
- Он стоял совершенно спокойно, пока меня потрошили при входе. Не чертыхался, не хмурился, как прочие. Не обливал презрением длинного дурня, который не потрудился заранее скинуть ремень со стальной бляхой. Вытянулся чуть ли не по стойке "смирно" и ждал. Одежда настоящего хиппи; выправка настоящего солдата... Но это уже мелочи. А главное - шестое чувство. Поработай с мое - будешь распознавать убийцу за сотню ярдов. Даже молодого, неопытного и переодетого. Сей молодец принадлежит к благородному и кровожадному цеху истребителей.
Я расхохотался напоказ:
- Шучу, шучу!
Дана Дельгадо весьма неуверенно засмеялась.
- Xa-xa! Xa! И что же он, по-твоему, предпримет?
- Импровизировать начнет. Не думаю, что это - бенефициант предстоящего спектакля. Его держат про запас, на случай, если события в аэропорту пойдут непредвиденным чередом. Но парень убежден, будто все бремя ответственности покоится на его плечах, и лихорадочно соображает: как быть? Надеюсь, достанет ума придерживаться первоначального замысла.
Дана поежилась.
- А что значит "непредвиденным чередом"?.. Слушай, Мэтт, похоже, мы движемся прямо в западню. Едва лишь очутимся на борту... Вдруг они подложили в самолет бомбу?
- И отрядили своего агента, обеспечив билетом на тот же рейс, дабы снабдить нас веселой компанией?
- Значит, угнать собираются. Позволят подняться в воздух, а потом...
Дана осеклась. Мы входили в зал ожидания.
- Давай-ка, - предложил я, - усядемся на виду, чтоб несчастный шею не свернул, разыскивая подопечных. Не станем осложнять парню жизнь: чего доброго, подумает, что его приметили.
Обосновавшись в удобном кресле, я заметил:
- Вот когда бы сигарета не повредила! Еще лучше - трубка. Человек, дымящий трубкой, кажется погрузившимся в себя и совершенно безобидным. Я, увы, бросил курить давным-давно; задолго до того, как люди, помешанные на заботе о собственном бренном теле, превратили все виды воздержания в религию... Знаешь, на крысах однажды поставили прелюбопытный эксперимент: одних кормили вдоволь, других - впроголодь. Вторая группа животных жила дольше. Но, к сожалению, никто не мог спросить у крыс-долгожителей: много ли радости было им от подобного существования?
- Мэтт! Прекрати дурацкую болтовню! Что, если самолет и впрямь угонят?
- Голубушка, - ухмыльнулся я, - ты имеешь представление о том, что собою представляет полностью загруженный DC-10?
- Нет.
- Слушай, стало быть. Это - громадный лайнер. Конечно, банда решительных и отлично вооруженных угонщиков могла бы направить его в нужную сторону; такое случалось. Но операция умопомрачительна! Все едино, что захватить большой театр, битком набитый зрителями. Согласен: у Бультмана есть возможность провернуть подобное дело - но чего ради? Бультману ведь нужны только двое: ты да я. Вернее, лишь один человек: я. И Сандра, конечно; да ее-то с нами нет! А захватив полный DC-10, что делать с остальными тремястами -надцатью или -сятью пассажирами, а? Об экипаже и речи не веду.
- Ни Бультман, ни его подчиненные до сих пор не проявляли особой заботы о невинных... Я быстро помотал головой:
- Ты говоришь о Карибском Освободительном Легионе. Эти - да; эти на все готовы, лишь бы добиться известности и запугать соседние страны до полусмерти. Но КОЛ пока сосредоточивается на ресторанах: удобно, многолюдно, и удрать можно без особых осложнений. Уверен, и самолета бы они щадить не стали, зная заранее, что гнусность сойдет с рук безнаказанно. Да только Бультман - пес иной породы. Совсем иной... Он - профессионал; он готовит настоящее, девяносто шестой пробы вторжение в государство Гобернадор; и последняя вещь на свете, которая требуется командиру освободителей, - причастность к постыдному, злодейскому взрыву самолета, повлекшему погибель трех с лишним сотен существ человеческих. И из Монтего пришлось бы удирать, и нападение на Гобернадор немедля признали бы очередным актом вандализма.
Лежа на спине, я тихо сказал:
- Если плачешь из-за меня - прости; вовсе не хотел обидеть. Ни в малой мере, клянусь.
- Д-дай салфетку... Их н-на с-столе много...
- Лампу зажечь?
- Н-не возражаю.
Щёлкнув кнопкой выключателя, я протянул женщине мягкий бумажный прямоугольник, помолчал, пока Дана отерла глаза и щеки, высморкалась, втянула воздух.
- Из-за меня?
- Нет...
- Утешить могу?
- Н-нет... Извини, что разбудила.
- Как раз вовремя, - ответил я, поглядев на часы. - Пора вставать, убираться к себе в номер и вещи укладывать. И душ, между прочим, принять невредно перед отъездом.
Плакала Дана очень опрятно; по крайности, не казалась, подобно многим иным, распухшим, побагровевшим от слез чучелом. Просто милая дама, которую что-то гложет. А кого не гложет? Лия Варек тоже рыдала в постели через полчаса после бурных любовных утех... Не слишком приятное воспоминание.
Странно: я чувствовал себя изменником. Хотя и не могу сказать, кому, собственно, изменил. Должно быть, себе самому. Дон-Жуан Хелм... Оставалось утешаться тем, что, во всяком случае, держал лапы подальше от Сандры. Стойкость моя половая весьма невелика, однако на невестку ее хватило. Слава Богу.
Дана отбросила со лба непослушную прядь волос, поправила сбившуюся бретельку, села, опираясь на подушку.
- Успокоилась? - полюбопытствовал я, легонько чмокая женщину в висок. Дана кивнула.
- Прости... Мне с тобою было очень хорошо. Чуточку... бурно - и все же великолепно. Понятия не имею, отчего проснулась в такой тоске. Tristesse[10] накатила откуда ни возьмись... Уже все в порядке. Тебе и правда нужно идти?
Учитывая обстоятельства, ответить я мог одним-един-ственным образом. И ответил. Отвечать пришлось добрых двадцать минут, учитывая пролог и эпилог...
Побрившись, вычистив зубы, приняв теплый душ, одевшись и собрав немногочисленные пожитки, я спустился в вестибюль, оставил саквояж у ночного портье и обнаружил: приступ голода накатил десятью минутами раньше, чем возникнет возможность проглотить сандвич. Некоторые впадают после совокупления в глубокую меланхолию,[11] у некоторых разыгрывается аппетит. Я отношусь к последним.
Для самых ранних пташек в углу пристроили титан с горячим кофе. Подле титана теснились пластмассовые чашки, пакетики сахара и растворимых сливок, больше напоминающих толченый мел - и по виду, и по вкусу. К счастью, я предпочитаю пить кофе черным.
К тому времени, когда я препроводил горячую коричневую жижу в недра желудка, исхитрившись при этом не обжечься чересчур больно, двери гостиничного ресторана распахнулись. Я вступил в желанный чертог, утвердился в углу, за столиком на двоих, окликнул официанта. Ресторан отдаленно походил на застекленную веранду в усадьбе Вареков. Только Лии не доставало...
Я вздохнул. Никчемный из меня, пожалуй, развратник... Привязчивый. Слюнявый...
Вместо Лии появилась, разумеется, Дана Дельгадо - посвежевшая, стройная, гибкая, облаченная в бордовые брюки и джемпер. Я обнаружил, что ностальгические воспоминания быстро блекнут и ускользают прочь.
- Саквояж у портье, рядышком с твоим, - сообщила Дана, присаживаясь напротив. Как и приличествует истинному джентльмену, я потрудился встать и самолично придвинуть ей стул.
- Здесь уютно, да? - спросил я, глядя женщине прямо в глаза.
Удивленно подметил: Дана зарделась подобно юной девушке, опустила взор. Точно услыхала нечто слишком уж интимное.
Она облизнула губы.
- Мэтт...
- Слушаю, сударыня.
- Пожалуйста... Не будем... Давай не будем придавать этому особого значения.
С полминуты я внимательно изучал новую любовницу.
- Разумеется. Ибо с твоей стороны приключился чистейший акт милосердия, верно? Мои железы внутренней секреции взбунтовались, и ты любезно пришла им на помощь. Ублажила страждущих, так сказать, и голодающих... Благодарю.
- Не за что, - промолвила Дана тихо. - Я очень рада, что твои железы угомонились... Помолчала, и торопливо продолжила:
- Погода в высшей степени летная, ура. Правда, полдень еще не близко, всякая перемена стрястись может, но все-таки... Да и на островах неизвестно еще чего ждать. Если справочникам верить, вечного солнца там не замечается. Однажды, когда я была в Санто-Доминго, целый месяц лило как из ведра. Без перерыва!
- Уместно ли полюбопытствовать, что ты позабыла в Санто-Доминго?
Дана качнула головой.
- Нет.
- Сдается мне, голубушка, ты не только по компьютерной части подвизаешься. Дана пожала плечами.
- Я не обученный, закаленный агент... Ведь подразумеваешь ты именно это? Повторяю: мы не коллеги. Я действительно с трудом отличу, как ты выразился, гашетку от затвора. И за мною предстоит присматривать по приземлении, держать за руку, опекать.
Я прищурился.
- Былая оценка, Дана, претерпевает небольшие изменения... Впрочем, держать тебя за руку и опекать - огромное удовольствие. А кстати, не желаешь ли исправить допущенную несправедливость?
- Не понимаю?
- Отряжая тебя сюда, работать со мною на пару, Мак, несомненно, поведал об Эрике столько, сколько счел необходимым для общественного потребления. Однако Эрику о тебе не сказал ни гу-гу...
- Нечего особенно рассказывать, - вздохнула Дана. - Родилась на островах, которые отлично знаю, потому что выросла там; знакома со многими интересными, а, главное, полезными людьми. Обучена кой-каким незаменимым вещам: обращению с компьютером, например... Когда потребовался профессионал, способный сопоставлять данные касаемо террористических групп, выбор Мака немедленно пал на меня.
- Понимаю, но как ты вообще устроилась на работу в наш сумасшедший дом? Или тебя приглашали особо? Видишь ли, население вообще не подозревает о том, что мы существуем.
Дана ответила невозмутимой улыбкой.
- Устроилась... А как - тебя не касается. Никто, между прочим, не сообщал, откуда взялся в организации ты сам. И я не задаю праздных вопросов.
Я осклабился:
- Мне просто повезло, вот и все.
- Прекрасно. И давай на этом окончим экскурсы в прошлое, согласен?
- Разумеется.
Наши британские друзья в подобных случаях говорят: фи, какая невоспитанность! Расспрашивать напарника о его происхождении, служебной карьере, намерениях... Фи, мистер Хелм!
Приближался официант с огромным подносом. Я посмотрел на циферблат наручных часов. Скривился.
- Наконец-то! Глотать придется по-волчьи, дорогая моя, иначе пропустим дилижанс... Он, того и гляди, появится у парадного подъезда... Ненавижу ездить голым! Даже улицу голым пересекать не люблю.
- Голым?!
- Безоружным, сиречь. Прихожу в уныние, лишившись верного тридцативосьмикалиберного приятеля - пускай на краткое время. Будем надеяться, наш Модесто, каким бы ни был скромником, не растяпа. И не допустит, чтобы в нас принялись палить прежде, нежели вручит приспособления, пригодные для самозащиты.
С легкой укоризной Дана произнесла:
- Я знаю человека по кличке Модесто. Чрезвычайно дельная, надежная личность. Уверена: с нами ничего не случится.
- Так полагаться, - ответил я, - можно лишь на Творца Всемогущего. Утверждать, будто Господь Бог благосклонен к субъектам, промышляющим истребительской профессией, не берусь. Но все едино, уповаю на Него. Ибо противник еще хуже нас, голубушка...
Траск точно в воду глядел, попросив дать шоферу запас времени. Пришлось буквально проехать сквозь строй дорожных рабочих, копошившихся на шоссе, которое вело к аэропорту Кеннеди, перекапывавших его там и сям, взламывавших асфальт без малейшего снисхождения к торопящимся автомобилям.
В аэропорту, как и обычно, царили бедлам и кромешный хаос. Зарегистрировав и сдав багаж, получив посадочные свидетельства, мы стали слоняться по зданию: предстояло убить без малого час. Невзирая на путевые задержки, шофер доставил пассажиров чок-в-чок.
Я купил в ларьке два охотничье-рыболовных журнала. Дана, более умная и переборчивая, приобрела "Ньюсуик" и толстую газету правого толка. Чем правые лучше левых, сказать не могу, хоть застрелите - и все же нынче все, кроме меня, понемногу делаются терпимы к фашизму. Должно быть, потому, что коммунизм обнаглел и распоясался окончательно. Только, простите за избитую шутку, люди, пытающиеся приструнить красных при помощи коричневых, очень похожи на господина, беззаботно плескавшегося в дельте Нила. "Вы не боитесь крокодилов?" - спросили его. "Нет, - улыбнулся купальщик, - они здесь не водятся: боятся акул..."
Не могу не воздать должного Маку: старик, не колеблясь, высылает истребителей как против густопсового комми, так и против бесноватого наци.
Проводив Дану до стойки бара, я осушил новую чашку черного кофе. Спутница выпила две и уписала клейкую булочку, отчего-то числившуюся в меню сдобной.
Восседая, прихлебывая и жуя, мы старались болтать елико возможно живей и непринужденней.
- Послушай, - сказала Дана, - отчего бы не соскочить с этих дурацких насестов, не пристроиться в креслах возле входа и не почитать в свое удовольствие, пока подадут самолет?
- Смолкни, - заговорщическим тоном ответил я. - Спугиваешь мое шестое чувство...
- Что?
- Шестое чувство прорезалось. Нами кто-то интересуется, и весьма.
Я поймал краешком глаза необычное движение, не присущее обычному ритму, в котором снует ожидающая посадки на борт аэродромная толпа... Кто-то движется по пятам. И не в одиночку, заметь.
- Уверен?
- Проведя на оперативной работе несколько лет, начинаешь просто чувствовать присутствие противника. Даже ничего определенного не видя и не слыша. Здесь же, повторяю, глаз уловил некую странность. Лица вот распознать не могу...
И тут же распознал.
Он двигался в толпе шаркающим, усталым шагом; пробирался, минуя пассажиров, медленно и осторожно, как оно и приличествует согбенному годами старцу. Он опирался на узловатую лакированную палку. И нес черный, потертый, вышедший из моды чемодан. Палка тоже вышла из моды, нынешние седовласые мужи предпочитают легкую трость - и я готов был побиться об заклад: пара футов отточенной стали, спрятанной внутри, на экранах аэродромных детекторов не обнаружится.
Во всяком случае, он произвел на меня встарь впечатление человека, любящего эдакие игрушки: палка с пристроенным внутри стилетом. Едва ли профессионал такого пошиба удовольствовался бы простой, лишенной всяких дополнительных приспособлений дубиной.
А лицо изменилось. И очень изрядно. Его избороздили морщины, щеки ввалились, глаза запали. Тело, подобно лицу, казалось высохшим. Бультман очень смахивал на ракового больного, хотя навряд ли страдал от рака. Частично его новая внешность могла быть результатом гримерских усилий и ухищрений; однако мы заподозрили, что немец не вполне здоров, когда после приключений в Коста-Верде и Чикаго Бультман внезапно вышел в чистую отставку и прекратил беспокоить латиноамериканских диктаторов.
Герман Генрих Бультман, известный как Фриц, - один из лучших убийц, каких вообще возможно было нанять за деньги. Человек, намеревавшийся перекроить политическую карту Карибского моря, ибо неизвестный мне ублюдок изрешетил из автомата его старую овчарку, названную в честь Марлен Дитрих...
Останавливать Бультмана я вовсе не собирался. И отверг эту работу сразу же. По моему разумению, немец мог уничтожать суверенное государство Гобернадор любыми способами, лишь бы не препятствовал искоренению Карибского Освободительного Легиона, известного также как КОЛ. Мы с Маком условились: я нападу на фрица, только если Фриц набросится на меня.
Увы, Фриц тащился по аэропорту.
Дана попыталась было заговорить, я слегка покачал головой:
- Приканчивай кофе и веди себя непринужденно, понимаешь? Забирай сумочку, сворачивай журналы, суй под мышку. Теперь отправляемся к пропускному пункту и не забываем весело болтать.
Отставив чашку. Дана соскользнула с высокого круглого сиденья.
- Кто? - спросила она еле слышно.
- Старик с палкой.
Дана расхохоталась, причем неподдельно:
- Быть не может!
- Может, не изволь сомневаться. И не суди опрометчиво, ибо внешность сплошь и рядом обманывает. Более опасного субъекта не сыщется от Аргентины до Канады. Конечно, за вычетом меня, - ухмыльнулся я.
- Скромность - великое достоинство, - сказала Дана. - И организация буквально кишит смиренными скромниками. Столько застенчивых, не склонных к похвальбе джентльменов!.. Но послушай, он и впрямь не кажется сверхбандитом.
- Во-первых, грим; во-вторых, притворство; а в-третьих, готовя банду обученных головорезов-коммандос, Бультман едва ли может быть столь немощным, сколь выглядит. Впрочем, во время покушения на Кастро немец был серьезно ранен, и не только в ногу. Между прочим, у него протез. Думаю, старые увечья сказываются... Ха-ха-ха!.. Это я разыгрываю роль, а не над Бультманом потешаюсь... Идем.
Дана расхохоталась в свой черед, словно шутку выслушала уморительную.
- Бультман, - промолвила она задумчиво. - Герман Бультман, верно? Помню. Имечко не раз и не два появлялось на экране монитора в связи с военной дребеденью в Монтего, к которым прикладывает лапу Карибский Освободительный Легион. В общем и целом, КОЛ поставил немцу девяносто три бойца... Ха-ха-ха! Ой, не могу!.. Теперь ты смейся, твой черед...
- Хи-хи-хи, - ответил я и тот же час рассмеялся погромче. - Только почему дребеденью?
- Как же еще эту игру в солдатики звать прикажешь?
- Значит, с твоей точки зрения, затея Бультмана провалится?
- С треском, - ответила Дана. - Да что же ты, никаких документов и отчетов не изучал? Ни одного донесения не брал в руки? У твоего приятеля Фрица всего несколько сот бойцов. Согласна, это фанатики, готовые умереть, но не сдаться. Признаю: Бультман обучит их на славу. Но президент Гобернадора, этот ненавистный Легиону прислужник американского империализма, располагает национальной гвардией, насчитывающей несколько тысяч регулярных солдат. Они тоже подготовлены совсем неплохо, и вооружены, благодаря любезностям Дяди Сэма, на славу! А вдобавок, по нынешним бесшабашным временам, если президенту и впрямь придется туго, Америка вышлет на подмогу полк морских пехотинцев, ибо Вашингтон считает Исла-дель-Сур важнейшим стратегическим объектом.
Я кивнул. Дана перевела дыхание. Скривилась:
- Принято полагать: геройские сердца патриотов, сражающихся за свободу отечества - пускай за то, что они сами зовут свободой, - придадут борцам доблести, окрылят, дозволят пройти невредимыми сквозь огонь и пули... А народ, естественно, подымется и приложит руку, способствуя свержению ненавистного режима... Но, во-первых, кто сказал, будто народ Гобернадора хочет жить в таком же аду, как бедняги-кубинцы; а во-вторых, коль скоро упомянули Кубу, давай припомним, чем окончилась высадка десанта в Заливе Свиней. ЦРУ тоже надеялось - и с гораздо большими основаниями, кстати, - что вкусивший большевизма народ подымется и ударит по кровопийцам. Только народ присмирел после зверских репрессий и даже помыслить о подобном боялся.
Я снова кивнул, принимаясь лихорадочно рассуждать.
- Если у Бультмана, - произнесла Дана с расстановкой, - не припасено в рукаве пятого туза, не припрятано секретного оружия, о котором никто не подозревает, - песенка его молодцев спета. Поведет полтысячи смелых людей - храбрость присуща даже ублюдкам из КОЛа - на верную смерть.
Я прекратил раздумья. Слова Даны заставляли посмотреть на положение дел под совершенно другим углом, но сейчас надлежало сосредоточиться на вопросах куда более насущных.
- Минуем идиотские детекторы, - уведомил я. - Подтянитесь, о ваша блистательность, выше голову! Начинаются вопли по поводу связки автомобильных ключей и стальной пряжки на поясе...
- Значит, не покупай автомобилей и не таскай ковбойских ремней.
Ремень и впрямь довелось выдернуть. Сызнова пропуская кожаную полосу сквозь брючные петли, я посторонился, давая пройти веренице других пассажиров.
- Наш персональный конвоир, - шепнул я Дане: - Длинноволосый мерзавец в джинсах и рваной спортивной майке.
- Но который именно? Описание подходит к половине сборища.
- Высокий скот, с немытой светлой гривой; через одну руку переброшена свернутая джинсовая куртка; в другой руке - большой бумажный кулек: вполне способен вместить автомат УЗИ и пару запасных магазинов. По поводу таких безделиц детекторы не всполошатся. Это вам не пряжка!
Я, пожалуй, оклеветал аэродромное оборудование. Детекторы были дьявольски чувствительны, и я поежился, подвергаясь повторной проверке. Теперь уже было бы не на что ссылаться. Весь металл, коим я владел по закону, покоился на особом подносе у таможенников.
- Думаешь, это подручный Бультмана? - спросила Дана. - С чего ты взял?
- Он стоял совершенно спокойно, пока меня потрошили при входе. Не чертыхался, не хмурился, как прочие. Не обливал презрением длинного дурня, который не потрудился заранее скинуть ремень со стальной бляхой. Вытянулся чуть ли не по стойке "смирно" и ждал. Одежда настоящего хиппи; выправка настоящего солдата... Но это уже мелочи. А главное - шестое чувство. Поработай с мое - будешь распознавать убийцу за сотню ярдов. Даже молодого, неопытного и переодетого. Сей молодец принадлежит к благородному и кровожадному цеху истребителей.
Я расхохотался напоказ:
- Шучу, шучу!
Дана Дельгадо весьма неуверенно засмеялась.
- Xa-xa! Xa! И что же он, по-твоему, предпримет?
- Импровизировать начнет. Не думаю, что это - бенефициант предстоящего спектакля. Его держат про запас, на случай, если события в аэропорту пойдут непредвиденным чередом. Но парень убежден, будто все бремя ответственности покоится на его плечах, и лихорадочно соображает: как быть? Надеюсь, достанет ума придерживаться первоначального замысла.
Дана поежилась.
- А что значит "непредвиденным чередом"?.. Слушай, Мэтт, похоже, мы движемся прямо в западню. Едва лишь очутимся на борту... Вдруг они подложили в самолет бомбу?
- И отрядили своего агента, обеспечив билетом на тот же рейс, дабы снабдить нас веселой компанией?
- Значит, угнать собираются. Позволят подняться в воздух, а потом...
Дана осеклась. Мы входили в зал ожидания.
- Давай-ка, - предложил я, - усядемся на виду, чтоб несчастный шею не свернул, разыскивая подопечных. Не станем осложнять парню жизнь: чего доброго, подумает, что его приметили.
Обосновавшись в удобном кресле, я заметил:
- Вот когда бы сигарета не повредила! Еще лучше - трубка. Человек, дымящий трубкой, кажется погрузившимся в себя и совершенно безобидным. Я, увы, бросил курить давным-давно; задолго до того, как люди, помешанные на заботе о собственном бренном теле, превратили все виды воздержания в религию... Знаешь, на крысах однажды поставили прелюбопытный эксперимент: одних кормили вдоволь, других - впроголодь. Вторая группа животных жила дольше. Но, к сожалению, никто не мог спросить у крыс-долгожителей: много ли радости было им от подобного существования?
- Мэтт! Прекрати дурацкую болтовню! Что, если самолет и впрямь угонят?
- Голубушка, - ухмыльнулся я, - ты имеешь представление о том, что собою представляет полностью загруженный DC-10?
- Нет.
- Слушай, стало быть. Это - громадный лайнер. Конечно, банда решительных и отлично вооруженных угонщиков могла бы направить его в нужную сторону; такое случалось. Но операция умопомрачительна! Все едино, что захватить большой театр, битком набитый зрителями. Согласен: у Бультмана есть возможность провернуть подобное дело - но чего ради? Бультману ведь нужны только двое: ты да я. Вернее, лишь один человек: я. И Сандра, конечно; да ее-то с нами нет! А захватив полный DC-10, что делать с остальными тремястами -надцатью или -сятью пассажирами, а? Об экипаже и речи не веду.
- Ни Бультман, ни его подчиненные до сих пор не проявляли особой заботы о невинных... Я быстро помотал головой:
- Ты говоришь о Карибском Освободительном Легионе. Эти - да; эти на все готовы, лишь бы добиться известности и запугать соседние страны до полусмерти. Но КОЛ пока сосредоточивается на ресторанах: удобно, многолюдно, и удрать можно без особых осложнений. Уверен, и самолета бы они щадить не стали, зная заранее, что гнусность сойдет с рук безнаказанно. Да только Бультман - пес иной породы. Совсем иной... Он - профессионал; он готовит настоящее, девяносто шестой пробы вторжение в государство Гобернадор; и последняя вещь на свете, которая требуется командиру освободителей, - причастность к постыдному, злодейскому взрыву самолета, повлекшему погибель трех с лишним сотен существ человеческих. И из Монтего пришлось бы удирать, и нападение на Гобернадор немедля признали бы очередным актом вандализма.