– Думаю, что здесь можно курить?
– Разумеется. Вероятно, происшествие со мной скомкало твои планы. Я думал, ты пробудешь в Неваде не меньше шести недель.
– Вот вся твоя благодарность. Я чуть не убила себя, пока мчалась к тебе. – Она повернулась, глядя мне в глаза. – Ты хоть немного рад видеть меня, дорогой?
– Я всегда рад тебя видеть, дорогая, – прошептал я. – Смотреть на тебя – единственное удовольствие, которое мне никогда не надоедает. Или почти единственное. Но, когда люди уходят, я предпочитаю, чтобы они оставались там, куда ушли, если тебе понятно, о чем я. Что ты хочешь доказать, принцесса?
Она затянулась сигаретой и, отвернувшись, выпустила дым.
– Что, если я хочу вернуться?
– Я ценю твою идею, но обо мне здесь прекрасно заботятся. Тот факт, что какой-то идиот всадил в меня пулю, ничего не меняет. Если ты не смогла выносить меня раньше, то что изменилось теперь?
– А если я скажу, что очень скучала по тебе?
– Очень мило с твоей стороны – так говорить. И я скучал по тебе тоже. Но что из того? Если в доме три года проживет собака, а потом вдруг исчезнет, то по ней тоже будешь скучать.
– Боже мой, – произнесла она, – ты просто мерзавец, верно?
– Ты уже говорила это раньше.
– Я проехала по проклятой пустыне, делая сотню миль в час, обливаясь непрерывно слезами... – Натали неожиданно усмехнулась, эта дерзкая усмешка не пристала ее деликатным чертам, она больше подошла бы уличному мальчишке. – Добрый старина Грег, ты даже не представляешь, какое облегчение испытываю. слушая твои речи. Если бы вдруг ты стал нежным и преисполнился благодарностью, я бы сразу поняла, что ты умираешь. В этой клинике позволяют целовать пациентов?
– Попробуй, и сама узнаешь, – прошептал я. Она наклонилась над постелью и целомудренно коснулась губами моих губ. Духи были мне знакомы – по-моему, я и подарил их: продукт местного производства под названием “Ночная Церера”, сделанный из цветов пустыни. Она посмотрела на меня сверху вниз:
– Надо что-то предпринять по поводу твоих бакенбард. Послушай, ты ведь собираешься поправиться, а? Грег, что нам теперь делать?
– Я не знаю, сложная ситуация.
– Это очень простая ситуация. Если бы ты не был таким паршивцем и пошел на полукомпромисс – подыскал бы себе хотя бы наполовину цивилизованную работу в наполовину цивилизованном месте...
Я прошептал:
– Нью-Мексико заселили уже тогда, когда Массачусетс был еще унылой дикой местностью, не говоря уже о твоем родном штате Нью-Йорк. И если существует более цивилизованная работа, чем моя, – мне о такой неизвестно.
– Тогда остается сказать: Боже, помоги цивилизации. – Она снова легонько поцеловала меня и выпрямилась. – Наверняка у вас здесь не найдется ничего выпить.
– Скорее всего, нет.
– Да все равно ты не сможешь со мной выпить.
– Можешь сбегать в “Ла Фонда” и принести мартини, – прошептал я. – Выпей сама и налей порцию для меня в это устройство. По-моему, рот находится вон там.
Она рассмеялась, постояла, молча глядя на меня, потом неожиданно сказала:
– С тобой ведь будет все в порядке, правда, Грег?
– Доктор утверждает, что мой собственный механизм заработает и все части на месте. Чтобы заставить их функционировать снова в полную силу, потребуется время, месяц или два. Почему ты спросила? Я так плохо выгляжу?
Натали покачала головой:
– Не в этом дело... Просто я... – Она поколебалась. – Возможно, я чувствую вину за происшедшее. Стоило мне тебя оставить, как ты вдруг оказался на пороге смерти.
– Если тебе пришло в голову, не пошел ли я в лес специально, чтобы подстрелить себя, впав в депрессию по поводу твоего ухода, то ты сошла с ума.
Она засмеялась:
– Теперь мне стало окончательно ясно, почему я ушла от тебя. Потому что знала – ты постараешься изо всех сил, чтобы мне было хорошо, когда я вернусь. – Она отошла от меня, надела пальто, нашла перчатки и стала их натягивать. По-моему, это занятие – самое утонченное из всех женских представлений по воздействию на зрителя, и Натали явно заслуживала аплодисментов. – Ладно, увидимся завтра, – сказала она, когда шоу с перчатками было закончено. – Все равно я уже далеко зашла и теперь могу снова заскочить и узнать, как твои дела.
Она подошла к двери, но отпрянула, потому что дверь вдруг приоткрылась навстречу. Настолько, чтобы смогла протиснуться незнакомая девушка, которая, войдя в палату, сразу закрыла за собой дверь. Натали бросила на меня удивленный взгляд. Я никогда раньше не видел этой девушки.
Я молча смотрел, как посетительница прислонилась спиной к свободной части стены, как будто боялась, что кто-то нападет на нее сзади. Ростом примерно пять футов и шесть дюймов, загорелая, со светлыми волосами. Короткая мальчишеская стрижка оставляла открытыми шею и уши. Наряд девушки состоял из мужской рубашки и одной из тех широченных длинных юбок желтого цвета, которые женщины с юго-запада позаимствовали у индианок. Почему каждая дама в этом районе старается изо всех сил походить на скво, не могу сказать. Девушка была в туфлях-мокасинах на голую ногу. Тоже одна из особенностей региона – каблуки здесь прерогатива мужчины.
Незнакомка стояла касаясь плечами стены и смотрела на нас враждебно, хотя должен уточнить, что смотрела она только на меня, ничем пока не показав, что вообще замечает присутствие Натали.
– Доктор Грегори? – спросила девушка. – Доктор Джеймс Грегори? Я кивнул. Она облизала губы, нуждавшиеся в помаде.
– Я – Нина Расмуссен, – представилась посетительница, речь ее была сбивчивой, – вы меня не знаете. Но у меня есть брат, которого зовут Тони, и был жених, которого звали Пол Хаген и которого больше нет. Благодаря вам, доктор Грегори.
Я открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал. В конце концов, сказать мне особенно нечего. Девушка судорожно сжимала и крутила в руках сумку.
– Не утруждайте себя, доктор Грегори, не говорите ничего, – тихо продолжила мисс Расмуссен, – ведь это была не ваша вина, не так ли? Вы просто защищали себя, верно? Пол стрелял первым. Вы не можете отвечать за то, что какой-то безответственный дурак не в состоянии отличить оленя от охотника. И вы вогнали пулю балбесу в голову, просто чтобы преподать ему урок. Вы должны гордиться своей меткостью, доктор Грегори! Но если вы такой отличный стрелок, зачем вы убили его? Вот что я хочу узнать, доктор Грегори. Почему, почему, почему?
Обстановка явно была неподходящей, чтобы пускаться в объяснения по поводу баллистических качеств крупнокалиберного винчестера. Мне не нравился взгляд девушки. Я слегка пошевелил рукой, стараясь не привлекать ее внимания, и сделал ошибку. Кнопка звонка была прикреплена к моей подушке на самом виду. Когда моя рука потянулась к звонку, Нина Расмуссен полезла в сумку и вытащила автоматический пистолет двадцать второго калибра.
Мы все уставились на пистолет, просто не могли оторвать взгляд. Он теперь доминировал в палате. Даже девушка смотрела на оружие, как будто испугавшись, что держит его в руке. Это была дешевая стандартная модель со стволом 4,5 дюйма и фиксированным прицелом. Судя по потрепанному виду, из пистолета уже достаточно постреляли, но твердость руки, державшей его сейчас, говорила о том, что Нина Расмуссен могла сама на нем упражняться в свободное время. Всегда легко определить с первого взгляда, умеет человек обращаться с оружием или новичок в этом деле. Я мысленно представил себе невинную сцену – девушка, ее брат и Пол Хаген расположились в лесу в кемпинге и, подбрасывая вверх жестяные банки, тренируются в стрельбе около ручья.
– Мисс Расмуссен...
Я сам не знал, что хочу ей сказать, но она все равно не дала мне закончить.
– Я знаю, почему вы это сделали, – выдохнула девушка, – почему вы стреляли с целью убить. Потому что такие, как вы, считают, что законы устанавливаете вы сами. Собственные законы. Верно? Вы явились сюда и испортили нашу страну, отравили воздух вашими ужасными экспериментами, и никто не посмеет протестовать, потому что вы представляете прогресс науки или что-то в этом роде. И когда человек выстрелил в вас по ошибке, вы просто взяли и лишили его жизни. Вы над законом, над справедливостью, выше жалости и человечности. Но вы не властны над смертью, доктор Грегори.
Пистолет затвердел в руке невесты Пола Хагена, я видел, как ее большой палец опустил вниз предохранитель. Второй раз за неделю я смотрел прямо в направленное на меня дуло и, как и в первый раз, просто не мог поверить, что все это происходит со мной. Даже когда я откатился в сторону и услышал противный лающий звук двадцать второго калибра, очень громкий в маленьком помещении. У меня не было сил двинуться. Я просто лежал безоружный и беспомощный, когда в руку девушки, держащую пистолет, врезалась голубая сумка Натали, брошенная ею, чтобы сбить прицел. Нина Расмуссен оглянулась как раз вовремя для того, чтобы увидеть большой стеклянный графин с цветами над своей головой, и рухнула на пол в лужу воды, кучу осколков и разбросанных оранжево-красных гладиолусов.
Глава 4
– Разумеется. Вероятно, происшествие со мной скомкало твои планы. Я думал, ты пробудешь в Неваде не меньше шести недель.
– Вот вся твоя благодарность. Я чуть не убила себя, пока мчалась к тебе. – Она повернулась, глядя мне в глаза. – Ты хоть немного рад видеть меня, дорогой?
– Я всегда рад тебя видеть, дорогая, – прошептал я. – Смотреть на тебя – единственное удовольствие, которое мне никогда не надоедает. Или почти единственное. Но, когда люди уходят, я предпочитаю, чтобы они оставались там, куда ушли, если тебе понятно, о чем я. Что ты хочешь доказать, принцесса?
Она затянулась сигаретой и, отвернувшись, выпустила дым.
– Что, если я хочу вернуться?
– Я ценю твою идею, но обо мне здесь прекрасно заботятся. Тот факт, что какой-то идиот всадил в меня пулю, ничего не меняет. Если ты не смогла выносить меня раньше, то что изменилось теперь?
– А если я скажу, что очень скучала по тебе?
– Очень мило с твоей стороны – так говорить. И я скучал по тебе тоже. Но что из того? Если в доме три года проживет собака, а потом вдруг исчезнет, то по ней тоже будешь скучать.
– Боже мой, – произнесла она, – ты просто мерзавец, верно?
– Ты уже говорила это раньше.
– Я проехала по проклятой пустыне, делая сотню миль в час, обливаясь непрерывно слезами... – Натали неожиданно усмехнулась, эта дерзкая усмешка не пристала ее деликатным чертам, она больше подошла бы уличному мальчишке. – Добрый старина Грег, ты даже не представляешь, какое облегчение испытываю. слушая твои речи. Если бы вдруг ты стал нежным и преисполнился благодарностью, я бы сразу поняла, что ты умираешь. В этой клинике позволяют целовать пациентов?
– Попробуй, и сама узнаешь, – прошептал я. Она наклонилась над постелью и целомудренно коснулась губами моих губ. Духи были мне знакомы – по-моему, я и подарил их: продукт местного производства под названием “Ночная Церера”, сделанный из цветов пустыни. Она посмотрела на меня сверху вниз:
– Надо что-то предпринять по поводу твоих бакенбард. Послушай, ты ведь собираешься поправиться, а? Грег, что нам теперь делать?
– Я не знаю, сложная ситуация.
– Это очень простая ситуация. Если бы ты не был таким паршивцем и пошел на полукомпромисс – подыскал бы себе хотя бы наполовину цивилизованную работу в наполовину цивилизованном месте...
Я прошептал:
– Нью-Мексико заселили уже тогда, когда Массачусетс был еще унылой дикой местностью, не говоря уже о твоем родном штате Нью-Йорк. И если существует более цивилизованная работа, чем моя, – мне о такой неизвестно.
– Тогда остается сказать: Боже, помоги цивилизации. – Она снова легонько поцеловала меня и выпрямилась. – Наверняка у вас здесь не найдется ничего выпить.
– Скорее всего, нет.
– Да все равно ты не сможешь со мной выпить.
– Можешь сбегать в “Ла Фонда” и принести мартини, – прошептал я. – Выпей сама и налей порцию для меня в это устройство. По-моему, рот находится вон там.
Она рассмеялась, постояла, молча глядя на меня, потом неожиданно сказала:
– С тобой ведь будет все в порядке, правда, Грег?
– Доктор утверждает, что мой собственный механизм заработает и все части на месте. Чтобы заставить их функционировать снова в полную силу, потребуется время, месяц или два. Почему ты спросила? Я так плохо выгляжу?
Натали покачала головой:
– Не в этом дело... Просто я... – Она поколебалась. – Возможно, я чувствую вину за происшедшее. Стоило мне тебя оставить, как ты вдруг оказался на пороге смерти.
– Если тебе пришло в голову, не пошел ли я в лес специально, чтобы подстрелить себя, впав в депрессию по поводу твоего ухода, то ты сошла с ума.
Она засмеялась:
– Теперь мне стало окончательно ясно, почему я ушла от тебя. Потому что знала – ты постараешься изо всех сил, чтобы мне было хорошо, когда я вернусь. – Она отошла от меня, надела пальто, нашла перчатки и стала их натягивать. По-моему, это занятие – самое утонченное из всех женских представлений по воздействию на зрителя, и Натали явно заслуживала аплодисментов. – Ладно, увидимся завтра, – сказала она, когда шоу с перчатками было закончено. – Все равно я уже далеко зашла и теперь могу снова заскочить и узнать, как твои дела.
Она подошла к двери, но отпрянула, потому что дверь вдруг приоткрылась навстречу. Настолько, чтобы смогла протиснуться незнакомая девушка, которая, войдя в палату, сразу закрыла за собой дверь. Натали бросила на меня удивленный взгляд. Я никогда раньше не видел этой девушки.
Я молча смотрел, как посетительница прислонилась спиной к свободной части стены, как будто боялась, что кто-то нападет на нее сзади. Ростом примерно пять футов и шесть дюймов, загорелая, со светлыми волосами. Короткая мальчишеская стрижка оставляла открытыми шею и уши. Наряд девушки состоял из мужской рубашки и одной из тех широченных длинных юбок желтого цвета, которые женщины с юго-запада позаимствовали у индианок. Почему каждая дама в этом районе старается изо всех сил походить на скво, не могу сказать. Девушка была в туфлях-мокасинах на голую ногу. Тоже одна из особенностей региона – каблуки здесь прерогатива мужчины.
Незнакомка стояла касаясь плечами стены и смотрела на нас враждебно, хотя должен уточнить, что смотрела она только на меня, ничем пока не показав, что вообще замечает присутствие Натали.
– Доктор Грегори? – спросила девушка. – Доктор Джеймс Грегори? Я кивнул. Она облизала губы, нуждавшиеся в помаде.
– Я – Нина Расмуссен, – представилась посетительница, речь ее была сбивчивой, – вы меня не знаете. Но у меня есть брат, которого зовут Тони, и был жених, которого звали Пол Хаген и которого больше нет. Благодаря вам, доктор Грегори.
Я открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал. В конце концов, сказать мне особенно нечего. Девушка судорожно сжимала и крутила в руках сумку.
– Не утруждайте себя, доктор Грегори, не говорите ничего, – тихо продолжила мисс Расмуссен, – ведь это была не ваша вина, не так ли? Вы просто защищали себя, верно? Пол стрелял первым. Вы не можете отвечать за то, что какой-то безответственный дурак не в состоянии отличить оленя от охотника. И вы вогнали пулю балбесу в голову, просто чтобы преподать ему урок. Вы должны гордиться своей меткостью, доктор Грегори! Но если вы такой отличный стрелок, зачем вы убили его? Вот что я хочу узнать, доктор Грегори. Почему, почему, почему?
Обстановка явно была неподходящей, чтобы пускаться в объяснения по поводу баллистических качеств крупнокалиберного винчестера. Мне не нравился взгляд девушки. Я слегка пошевелил рукой, стараясь не привлекать ее внимания, и сделал ошибку. Кнопка звонка была прикреплена к моей подушке на самом виду. Когда моя рука потянулась к звонку, Нина Расмуссен полезла в сумку и вытащила автоматический пистолет двадцать второго калибра.
Мы все уставились на пистолет, просто не могли оторвать взгляд. Он теперь доминировал в палате. Даже девушка смотрела на оружие, как будто испугавшись, что держит его в руке. Это была дешевая стандартная модель со стволом 4,5 дюйма и фиксированным прицелом. Судя по потрепанному виду, из пистолета уже достаточно постреляли, но твердость руки, державшей его сейчас, говорила о том, что Нина Расмуссен могла сама на нем упражняться в свободное время. Всегда легко определить с первого взгляда, умеет человек обращаться с оружием или новичок в этом деле. Я мысленно представил себе невинную сцену – девушка, ее брат и Пол Хаген расположились в лесу в кемпинге и, подбрасывая вверх жестяные банки, тренируются в стрельбе около ручья.
– Мисс Расмуссен...
Я сам не знал, что хочу ей сказать, но она все равно не дала мне закончить.
– Я знаю, почему вы это сделали, – выдохнула девушка, – почему вы стреляли с целью убить. Потому что такие, как вы, считают, что законы устанавливаете вы сами. Собственные законы. Верно? Вы явились сюда и испортили нашу страну, отравили воздух вашими ужасными экспериментами, и никто не посмеет протестовать, потому что вы представляете прогресс науки или что-то в этом роде. И когда человек выстрелил в вас по ошибке, вы просто взяли и лишили его жизни. Вы над законом, над справедливостью, выше жалости и человечности. Но вы не властны над смертью, доктор Грегори.
Пистолет затвердел в руке невесты Пола Хагена, я видел, как ее большой палец опустил вниз предохранитель. Второй раз за неделю я смотрел прямо в направленное на меня дуло и, как и в первый раз, просто не мог поверить, что все это происходит со мной. Даже когда я откатился в сторону и услышал противный лающий звук двадцать второго калибра, очень громкий в маленьком помещении. У меня не было сил двинуться. Я просто лежал безоружный и беспомощный, когда в руку девушки, держащую пистолет, врезалась голубая сумка Натали, брошенная ею, чтобы сбить прицел. Нина Расмуссен оглянулась как раз вовремя для того, чтобы увидеть большой стеклянный графин с цветами над своей головой, и рухнула на пол в лужу воды, кучу осколков и разбросанных оранжево-красных гладиолусов.
Глава 4
Когда все было кончено, сцена приобрела некоторые черты комедии. Все залито водой, включая саму Натали, пол усыпан цветами. На звук выстрела примчались люди Ван Хорна с пистолетами в руках, один тут же поскользнулся на мокром кафеле и шлепнулся на пол. Впрочем, все стало не так забавно, когда выяснилось, что девушка по имени Нина Расмуссен лежит без сознания и у нее разбита голова, а из раны натекло много крови. И ситуация стала совсем неприятной, когда в процессе общей суматохи я вдруг почувствовал, что выключаюсь без предупреждения.
Ко мне поспешили на помощь, но я уже куда-то канул, где было темно, страшно и больно. Прошло, как оказалось, несколько суток, прежде чем я очнулся. Когда открыл глаза, был день, Натали сидела у окна уткнувшись в книгу, в круглых очках для чтения. Можно много разного сказать об этой девушке, но одного у нее не отнять – она всегда любила и умела читать. Может быть, было бы лучше, если бы она проводила свободное время перед телевизором. Хотя будучи “яйцеголовым” сам, если пользоваться современной терминологией, я, конечно, никогда не мечтал о жене, которая встречает меня за завтраком репликами из телешоу, почерпнутыми прошлым вечером. Натали всегда пребывала в состоянии возмущения и негодования, говоря о последних мировых событиях. Никто не смог бы руководить на планете и тридцати секунд, чтобы не подвергнуться ее критике.
Я лежал и наблюдал за ней. Сколько всего люди раздувают вокруг любви. У нас никогда не возникало сомнений, что мы любим друг друга, с того момента, как встретились на официальном приеме, устроенном в Чикагском университете. Тогда Проект был только в подготовительной стадии, еще до конца не обрисовался, и у него пока не имелось определенного дома. Я приехал в город, чтобы уговорить Ларри Деври работать с нами, – мне позволили набрать собственную команду, а Натали оказалась в Чикаго со своим отцом, которого руководство университета хотело расколоть на большую сумму, необходимую для научных разработок. Мой будущий тесть прилетел из Нью-Йорка, чтобы взглянуть на то, что ему предлагали купить.
Я думаю, большинство мужчин и женщин иногда размышляют над теми обстоятельствами, которые свели их вместе, и считаю, что наша ситуация была такой же случайной, как и у многих других. Ларри и его жена Рут отправились на торжество, потому как в них принимал участие математический факультет, а поскольку я, приезжая в город, всегда останавливался у них, они потащили меня с собой. Если вы видели Чикагский университет, то знаете, как выглядит это здание – сплошная современная готика. Банкет был устроен в одном из больших залов для приемов на первом этаже. Я разговаривал с каким-то ученым деятелем из Колумбии, но сразу забыл его имя и предмет нашей беседы, когда увидел, как она входит.
Если вам приходилось встречать обычных факультетских жен, то станет ясно, почему Натали выделялась на общем фоне. Я не был единственным мужчиной, заметившим ее, но соперники оказались несерьезные. Большинство присутствующих мужчин пришли с женами, а остальные – больны наукой. Тогда как раз появилась плеяда молодых людей, до безумия увлеченных собственными научными разработками, которые просто не могли поверить, что весь мир, включая хорошеньких девушек, не будет восхищаться их детищем вместе с ними. Я всегда стараюсь оставить свои идеи на службе, когда не работаю над специальными проблемами, а если приходится иметь дело с ними, то не буду рассуждать о сути вопроса с людьми, которые не понимают, о чем идет речь. Поэтому мне наверняка не суждено стать хорошим преподавателем.
А в это время парочка именно таких молодых безумцев зажала Натали в угол, и, когда я подошел, они пытались объяснить ей абстрактные теории и исследования, над которыми работали и о которых, вероятно, говорить вообще не следовало.
Она попросила одного молодого человека принести ей выпить, а второго послала разыскивать свою сумочку, оставленную где-то на стуле. Потом взглянула на меня и сказала невозмутимо:
– Вы кажетесь почти человеком. С меня хватит теорий об увеличении скорости деления изотопов при разгоне реактора, я больше не выдержу. Давайте смоемся отсюда.
– Конечно, – сказал я, – а как же ваша сумочка?
Она показала мне сумку, которую прятала под накинутой меховой накидкой. И на лице ее появилась удивительно озорная мальчишеская усмешка.
– Не будьте клином.
– А что это такое?
– Самый простой из известных человеку инструментов. Этот зал переполнен такими, и мне они глубоко безразличны. – Натали пристально взглянула на меня, и я заметил, что глаза у нее зеленовато-коричневые, так называемые газельи. – Пошли, – она взяла меня под руку, – я куплю вам выпить в ближайшем баре, если вы пообещаете не расщеплять атомов, даже самых крохотных.
Через три недели мы поженились, и три года спустя я все еще любил ее и, думаю, она меня тоже, но что толку, если мы не могли жить вместе из-за условий моей работы? Я наблюдал, как Натали переворачивает страницу – глаза большие и внимательные, – и хотел, чтобы она вернулась ко мне, так сильно, как не желал сам себе признаться. Но какого черта! Я должен был делать свою работу, и, по-видимому, нельзя иметь все сразу.
Натали подняла голову от книги.
– Время просыпаться. – Сняла очки, бросила их в сумочку, встала, вышла из комнаты и вскоре вернулась с сестрой, которая задала обычные глупые вопросы и сняла необходимые показания.
– Вы можете пообщаться со своей женой, но ей придется покинуть палату через пять минут, – предупредила сестра. – Она вернется завтра. Не правда ли, миссис Грегори? Мы ведь не хотим еще одного рецидива, верно?
Мы подождали, пока она выйдет.
– Привет, – сказала Натали.
– Привет, – прошептал я, – давно ты здесь сидишь?
– С пару дней, прихожу и ухожу. Я остановилась в отеле. Боже мой, что за сборище мужчин в этом городе! Или ловкие проходимцы, от которых просто дурно, или носят сапоги на каблуках, и от них несет коровником, или возятся с урановой рудой так, что светятся в темноте. С полдюжины подобных типов пытались подцепить меня в баре, и каждый начинал с того, что доставал кусок камня, крутил в руках, потом совал мне под нос со словами: “Леди, вы знаете, что это такое? Руда, в которой полно окиси урана”.
Я рассмеялся. Между нами вдруг возникла некоторая неловкость. Трудно разговаривать как ни в чем не бывало двум людям, которые не знают, останутся они вместе или разбегутся.
– Твоя девушка-убийца лежит внизу под наблюдением врачей, – сказала Натали, – у двери дежурит полицейский. С ней, кажется, будет все в порядке. Череп не поврежден, я спрашивала.
– Не слышала, что они собираются с ней сделать?
– Ну, они ждут, когда ты придешь в себя и сможешь свидетельствовать, чтобы предъявить ей обвинение.
– Обвинение? – выдохнул я. – Обвинение в чем? Она просто пыталась продать мне старый пистолет, поскольку знала, что я интересуюсь оружием. Какой-то идиот забыл пулю в патроннике, и пистолет вдруг выстрелил. Выстрел так ее испугал, что она пошатнулась, задела графин с водой, и тот разбился. Да ты же видела все сама!
Натали закурила и выпустила дым в мою сторону.
– Если ты так хочешь, дорогой.
– Это должно было случиться, – прошептал я. – Я застрелил ее жениха, и, хотя при сложившихся обстоятельствах мои действия могут быть оправданы, в известной степени девушка права – я принял решение, на которое никто не имеет права. И мне придется смириться с тем, что не всем людям понравятся мои действия. Она просто не выдержала и сорвалась, но наряд ли повторит попытку. Скажи, чтобы ее отпустили, принцесса. От меня не последует никаких показаний.
Натали внимательно смотрела на меня некоторое время, неизвестно о чем думая в этот момент. На ней был бледно-зеленый кашемировый свитер и клетчатая плиссированная юбка из шотландки с преобладанием зеленого цвета, и она очень походила на студентку колледжа. Юбка при движении красиво струилась, я питаю слабость к плиссе. Свитер был свободного покроя, он не облегал фигуру, не подчеркивал форм, однако никогда не разделял увлечения пышными бюстами. Если мне захочется молока, я всегда могу купить корову.
– Для хладнокровного научного мерзавца ты бываешь на удивление хорошим парнем. Иногда. – Она подошла и наклонилась, чтобы поцеловать меня, отставив руку с сигаретой. – Терпеть не могу мужчин с бакенбардами. – Натали улыбнулась. – Ты похож на Эрнеста Хемингуэя, смотри-ка, кое-где даже появилась седина.
– Ну, тебе хорошо известно, из-за кого она появилась.
– Наверно, я должна ревновать. А меня ты отпустил бы, если бы я стреляла в тебя?
– Нет, черт возьми. Ты слишком опасна.
– Ты недооцениваешь девицу только потому, что она блондинка и не умеет одеваться.
– Недооцениваю? Ты говоришь таким тоном, как будто я собираюсь дружить долго и счастливо с этим ребенком.
– Ребенок, еще чего! Она на пару лет старше меня! Эти грубиянки до сорока лет не становятся взрослыми. – Она лукаво усмехнулась. – Откуда мне знать, какие у тебя планы? Ладно, не пора. Увидимся завтра утром.
К концу недели было решено, что я достаточно окреп, чтобы выдержать очередной ремонт моих внутренностей. Я провел утро в операционной, и ко мне в тот день никого не пускали. На следующий день пошел снег. Натали позвонила из Альбукерке, куда поехала взять кое-что из одежды, и через сестру передала, что дороги слишком опасны и она не сможет вернуться. Я этому поверил, глядя в окно, за которым валил снег. Наши друзья на востоке считают, что мы здесь живем в тропическом климате, забывая при этом, что Альбукерке расположен на высоте пяти тысяч футов, а Санта-Фе – семи тысяч над уровнем моря. Зимой можно увидеть причудливую картину – пустыню, покрытую снегом вместе с колючей растительностью. Нет ничего более странного, чем припорошенный снегом кактус.
Я лежал в одиночестве, стараясь не чувствовать себя покинутым, потом уснул. Меня разбудил стук в дверь.
– Войдите, – сказал я.
Это был один из парней Ван Хорна.
– Вы хотите видеть молодого человека по фамилии Расмуссен, доктор Грегори?
– Молодой человек по фамилии Расмуссен? Не девушка?
Он покачал головой:
– Ее брат. После той истории дежурные решили, прежде чем впускать к вам кого-то, ставить сначала нас в известность. Сказать, чтобы катился отсюда?
– Нет, пришлите его ко мне. Но без пистолета.
– Не беспокойтесь. Он будет безопасен, как маленькая белая мышка.
Охранник вышел, а через несколько минут снова раздался стук в дверь, и на пороге появился юноша. Я бы не узнал его, встретив на улице, хотя видел этого парня в горах. Они оказались совсем разные с сестрой, сходство почти не просматривалось, может, чуть-чуть похожи были глаза и рот. Передо мной стоял худощавый темноволосый юноша со смуглой кожей, в темных расклешенных брюках, курточке на “молнии”, расстегнутой на груди. Он замешкался на пороге, не решаясь войти.
– Не думал, что всех так переполошу, доктор Грегори. Я просто... Я хочу сказать, что Нина просила меня поблагодарить вас. Она сейчас уже в порядке. Просто сорвалась тогда. Я имею в виду, что больше не доставит вам неприятностей.
– Как она себя чувствует?
Он улыбнулся, сверкнули белые зубы на смуглом лице.
– Паршиво. Ей обрили полголовы. Будет переживать до тех пор, пока не отрастут волосы. – Улыбка исчезла, он посерьезнел. – В том, что произошло, есть и моя вина, доктор Грегори. Я был в ярости. Понимаете, когда такое происходит с вашим другом, хочется излить свой гнев на виноватого. Наверно, я слишком много об этом говорил в доме, был несдержан... Но до сих пор не могу понять одного, доктор Грегори, ведь Пол учил меня обращаться с ружьем и всегда повторял, что надо быть осторожным. Вероятно, нелепый случай, такое иногда происходит. Нина просила, чтобы я зашел и поблагодарил вас. А теперь мне, пожалуй, пора.
Когда он выходил, я увидел у двери в коридоре фигуру охранника. Наверно, я должен был чувствовать признательность за такую бдительность, но мысль, что я нахожусь под непрерывным наблюдением, даже пусть для моей собственной безопасности, раздражала меня. Да и кто кого дурачит? Ведь ясно, что, если бы в моей голове не хранились ценные для страны сведения, я мог бы работать уткой-мишенью в тире и никому не было бы до Джеймса Грегори дела. И вся эта канитель с признанием моих мозгов и их содержимого общественным достоянием, а меня самого объектом в какой-то степени потенциально ненадежным, за которым надо присматривать, вызывала во мне невольное чувство протеста.
Но, видимо, не настолько сильное, потому что я уснул, проспал весь день и вечер, сон прерывался лишь для необходимых медицинских процедур. Ночью я внезапно проснулся от шума в коридоре. В палате было темно, лишь слабо светилось матовое стекло двери. Вдруг она распахнулась, и столб света проник в помещение из холла в конце коридора. Я увидел на пороге два темных силуэта – один отталкивал другой – и услышал голос сестры:
– Прошу вас, миссис Грегори! Часы посещений давно закончились. Я вас уверяю, он прекрасно себя чувствует...
– Вы скажете так, даже если он умер и его похоронили! – Произношение Натали было не таким четким, как обычно. – В госпиталях всегда все говорят, что у больных все хорошо. Даже если кто-то умирает... Грег?
– Я здесь, – отозвался я.
Она освободилась из рук сестры и нетвердыми шагами устремилась ко мне. Свет в палате внезапно вспыхнул, и я увидел Натали в брюках и норковом пальто, с непокрытой головой, длинные волосы немного растрепаны. Лицо ее было румянее, чем обычно, по-видимому, от холодного воздуха и от приличного количества спиртного, и она выглядела очень хорошенькой.
– Грег, с тобой все в порядке? – воскликнула она. – Дорогой! Я испытала такое ужасное чувство...
– Это ерунда по сравнению с тем, что тебе предстоит испытать завтра утром, принцесса.
Она хихикнула. Потом опустилась на колени рядом с моей постелью, спрятала лицо в одеяле и заплакала. Сестра все еще стояла около выключателя с суровым и неодобрительным видом. Один из парней Ван Хорна показался в дверях, возможно, тот, которого я видел раньше, а может быть, другой. Я никогда не стараюсь запоминать их лица и имена.
– Убирайтесь отсюда к дьяволу, – сказал я сестре и охраннику.
Они ушли. Натали произнесла глухо в одеяло:
– Так и надо разговаривать с этой старой ведьмой. Она еще поплакала. Я осторожно гладил ее по волосам. Немного погодя Натали вновь заговорила:
– Этот дурацкий дом просто действует мне на нервы, дорогой. Я там совершенно одна. Я взяла себе в компанию бутылку мартини. Потом вдруг меня охватило беспокойство. Я позвонила в госпиталь по межгороду, и мне ответили, что ты чувствуешь себя просто великолепно, но тем лживым голосом, которым стараются приободрить родственников и друзей. Я еще выпила, потом вдруг меня охватила паника, я была уверена, что ты умираешь. Наконец я не смогла больше этого выдержать, схватила пальто и бросилась из дома. Села в машину, и вот я здесь. Парень на заправочной станции сказал, что без цепей мне не проехать. Тут все думают по стандартам детройтских железок. Они не знают, на что способна моя беби. И вот я здесь. У тебя действительно все хорошо?
– Ну да. Прекрасно. Все мной гордятся.
– Прости, что я была такой дурой.
– Ничего не имею против. Я давно к этому привык.
Она скорчила мне гримасу. Потом мы долго смотрели друг другу в глаза.
– Ты – сумасбродка, Натали. Ты могла убить себя.
– Хватит ходить вокруг да около, милый. Ты хочешь, чтобы я вернулась?
– Развод не был моей идеей.
– Это все, что ты можешь мне сказать?
– Черт тебя побери, принцесса. Я прошлым летом долго ползал перед тобой на коленях. Если хочешь возвратиться – возвращайся. Но не жди, что я буду умолять тебя об этом вновь.
– Ты совсем не щадишь девичью гордость. Ну да ладно, я возвращаюсь. Кто-то должен за тобой присматривать. И на этот раз все должно правильно сработать. Вот увидишь. Я полюблю эту дикую страну с ее прекрасными пыльными бурями, ее восхитительными стариками в грязных половиках, ее восхитительные руины из застывшей грязи... Думаю, я стану просто экспертом по руинам. Или кем-нибудь еще в этом роде. Какого дьявола ты смеешься?
– Ты пьяна, принцесса. Поезжай в отель и выспись как следует.
Ко мне поспешили на помощь, но я уже куда-то канул, где было темно, страшно и больно. Прошло, как оказалось, несколько суток, прежде чем я очнулся. Когда открыл глаза, был день, Натали сидела у окна уткнувшись в книгу, в круглых очках для чтения. Можно много разного сказать об этой девушке, но одного у нее не отнять – она всегда любила и умела читать. Может быть, было бы лучше, если бы она проводила свободное время перед телевизором. Хотя будучи “яйцеголовым” сам, если пользоваться современной терминологией, я, конечно, никогда не мечтал о жене, которая встречает меня за завтраком репликами из телешоу, почерпнутыми прошлым вечером. Натали всегда пребывала в состоянии возмущения и негодования, говоря о последних мировых событиях. Никто не смог бы руководить на планете и тридцати секунд, чтобы не подвергнуться ее критике.
Я лежал и наблюдал за ней. Сколько всего люди раздувают вокруг любви. У нас никогда не возникало сомнений, что мы любим друг друга, с того момента, как встретились на официальном приеме, устроенном в Чикагском университете. Тогда Проект был только в подготовительной стадии, еще до конца не обрисовался, и у него пока не имелось определенного дома. Я приехал в город, чтобы уговорить Ларри Деври работать с нами, – мне позволили набрать собственную команду, а Натали оказалась в Чикаго со своим отцом, которого руководство университета хотело расколоть на большую сумму, необходимую для научных разработок. Мой будущий тесть прилетел из Нью-Йорка, чтобы взглянуть на то, что ему предлагали купить.
Я думаю, большинство мужчин и женщин иногда размышляют над теми обстоятельствами, которые свели их вместе, и считаю, что наша ситуация была такой же случайной, как и у многих других. Ларри и его жена Рут отправились на торжество, потому как в них принимал участие математический факультет, а поскольку я, приезжая в город, всегда останавливался у них, они потащили меня с собой. Если вы видели Чикагский университет, то знаете, как выглядит это здание – сплошная современная готика. Банкет был устроен в одном из больших залов для приемов на первом этаже. Я разговаривал с каким-то ученым деятелем из Колумбии, но сразу забыл его имя и предмет нашей беседы, когда увидел, как она входит.
Если вам приходилось встречать обычных факультетских жен, то станет ясно, почему Натали выделялась на общем фоне. Я не был единственным мужчиной, заметившим ее, но соперники оказались несерьезные. Большинство присутствующих мужчин пришли с женами, а остальные – больны наукой. Тогда как раз появилась плеяда молодых людей, до безумия увлеченных собственными научными разработками, которые просто не могли поверить, что весь мир, включая хорошеньких девушек, не будет восхищаться их детищем вместе с ними. Я всегда стараюсь оставить свои идеи на службе, когда не работаю над специальными проблемами, а если приходится иметь дело с ними, то не буду рассуждать о сути вопроса с людьми, которые не понимают, о чем идет речь. Поэтому мне наверняка не суждено стать хорошим преподавателем.
А в это время парочка именно таких молодых безумцев зажала Натали в угол, и, когда я подошел, они пытались объяснить ей абстрактные теории и исследования, над которыми работали и о которых, вероятно, говорить вообще не следовало.
Она попросила одного молодого человека принести ей выпить, а второго послала разыскивать свою сумочку, оставленную где-то на стуле. Потом взглянула на меня и сказала невозмутимо:
– Вы кажетесь почти человеком. С меня хватит теорий об увеличении скорости деления изотопов при разгоне реактора, я больше не выдержу. Давайте смоемся отсюда.
– Конечно, – сказал я, – а как же ваша сумочка?
Она показала мне сумку, которую прятала под накинутой меховой накидкой. И на лице ее появилась удивительно озорная мальчишеская усмешка.
– Не будьте клином.
– А что это такое?
– Самый простой из известных человеку инструментов. Этот зал переполнен такими, и мне они глубоко безразличны. – Натали пристально взглянула на меня, и я заметил, что глаза у нее зеленовато-коричневые, так называемые газельи. – Пошли, – она взяла меня под руку, – я куплю вам выпить в ближайшем баре, если вы пообещаете не расщеплять атомов, даже самых крохотных.
Через три недели мы поженились, и три года спустя я все еще любил ее и, думаю, она меня тоже, но что толку, если мы не могли жить вместе из-за условий моей работы? Я наблюдал, как Натали переворачивает страницу – глаза большие и внимательные, – и хотел, чтобы она вернулась ко мне, так сильно, как не желал сам себе признаться. Но какого черта! Я должен был делать свою работу, и, по-видимому, нельзя иметь все сразу.
Натали подняла голову от книги.
– Время просыпаться. – Сняла очки, бросила их в сумочку, встала, вышла из комнаты и вскоре вернулась с сестрой, которая задала обычные глупые вопросы и сняла необходимые показания.
– Вы можете пообщаться со своей женой, но ей придется покинуть палату через пять минут, – предупредила сестра. – Она вернется завтра. Не правда ли, миссис Грегори? Мы ведь не хотим еще одного рецидива, верно?
Мы подождали, пока она выйдет.
– Привет, – сказала Натали.
– Привет, – прошептал я, – давно ты здесь сидишь?
– С пару дней, прихожу и ухожу. Я остановилась в отеле. Боже мой, что за сборище мужчин в этом городе! Или ловкие проходимцы, от которых просто дурно, или носят сапоги на каблуках, и от них несет коровником, или возятся с урановой рудой так, что светятся в темноте. С полдюжины подобных типов пытались подцепить меня в баре, и каждый начинал с того, что доставал кусок камня, крутил в руках, потом совал мне под нос со словами: “Леди, вы знаете, что это такое? Руда, в которой полно окиси урана”.
Я рассмеялся. Между нами вдруг возникла некоторая неловкость. Трудно разговаривать как ни в чем не бывало двум людям, которые не знают, останутся они вместе или разбегутся.
– Твоя девушка-убийца лежит внизу под наблюдением врачей, – сказала Натали, – у двери дежурит полицейский. С ней, кажется, будет все в порядке. Череп не поврежден, я спрашивала.
– Не слышала, что они собираются с ней сделать?
– Ну, они ждут, когда ты придешь в себя и сможешь свидетельствовать, чтобы предъявить ей обвинение.
– Обвинение? – выдохнул я. – Обвинение в чем? Она просто пыталась продать мне старый пистолет, поскольку знала, что я интересуюсь оружием. Какой-то идиот забыл пулю в патроннике, и пистолет вдруг выстрелил. Выстрел так ее испугал, что она пошатнулась, задела графин с водой, и тот разбился. Да ты же видела все сама!
Натали закурила и выпустила дым в мою сторону.
– Если ты так хочешь, дорогой.
– Это должно было случиться, – прошептал я. – Я застрелил ее жениха, и, хотя при сложившихся обстоятельствах мои действия могут быть оправданы, в известной степени девушка права – я принял решение, на которое никто не имеет права. И мне придется смириться с тем, что не всем людям понравятся мои действия. Она просто не выдержала и сорвалась, но наряд ли повторит попытку. Скажи, чтобы ее отпустили, принцесса. От меня не последует никаких показаний.
Натали внимательно смотрела на меня некоторое время, неизвестно о чем думая в этот момент. На ней был бледно-зеленый кашемировый свитер и клетчатая плиссированная юбка из шотландки с преобладанием зеленого цвета, и она очень походила на студентку колледжа. Юбка при движении красиво струилась, я питаю слабость к плиссе. Свитер был свободного покроя, он не облегал фигуру, не подчеркивал форм, однако никогда не разделял увлечения пышными бюстами. Если мне захочется молока, я всегда могу купить корову.
– Для хладнокровного научного мерзавца ты бываешь на удивление хорошим парнем. Иногда. – Она подошла и наклонилась, чтобы поцеловать меня, отставив руку с сигаретой. – Терпеть не могу мужчин с бакенбардами. – Натали улыбнулась. – Ты похож на Эрнеста Хемингуэя, смотри-ка, кое-где даже появилась седина.
– Ну, тебе хорошо известно, из-за кого она появилась.
– Наверно, я должна ревновать. А меня ты отпустил бы, если бы я стреляла в тебя?
– Нет, черт возьми. Ты слишком опасна.
– Ты недооцениваешь девицу только потому, что она блондинка и не умеет одеваться.
– Недооцениваю? Ты говоришь таким тоном, как будто я собираюсь дружить долго и счастливо с этим ребенком.
– Ребенок, еще чего! Она на пару лет старше меня! Эти грубиянки до сорока лет не становятся взрослыми. – Она лукаво усмехнулась. – Откуда мне знать, какие у тебя планы? Ладно, не пора. Увидимся завтра утром.
К концу недели было решено, что я достаточно окреп, чтобы выдержать очередной ремонт моих внутренностей. Я провел утро в операционной, и ко мне в тот день никого не пускали. На следующий день пошел снег. Натали позвонила из Альбукерке, куда поехала взять кое-что из одежды, и через сестру передала, что дороги слишком опасны и она не сможет вернуться. Я этому поверил, глядя в окно, за которым валил снег. Наши друзья на востоке считают, что мы здесь живем в тропическом климате, забывая при этом, что Альбукерке расположен на высоте пяти тысяч футов, а Санта-Фе – семи тысяч над уровнем моря. Зимой можно увидеть причудливую картину – пустыню, покрытую снегом вместе с колючей растительностью. Нет ничего более странного, чем припорошенный снегом кактус.
Я лежал в одиночестве, стараясь не чувствовать себя покинутым, потом уснул. Меня разбудил стук в дверь.
– Войдите, – сказал я.
Это был один из парней Ван Хорна.
– Вы хотите видеть молодого человека по фамилии Расмуссен, доктор Грегори?
– Молодой человек по фамилии Расмуссен? Не девушка?
Он покачал головой:
– Ее брат. После той истории дежурные решили, прежде чем впускать к вам кого-то, ставить сначала нас в известность. Сказать, чтобы катился отсюда?
– Нет, пришлите его ко мне. Но без пистолета.
– Не беспокойтесь. Он будет безопасен, как маленькая белая мышка.
Охранник вышел, а через несколько минут снова раздался стук в дверь, и на пороге появился юноша. Я бы не узнал его, встретив на улице, хотя видел этого парня в горах. Они оказались совсем разные с сестрой, сходство почти не просматривалось, может, чуть-чуть похожи были глаза и рот. Передо мной стоял худощавый темноволосый юноша со смуглой кожей, в темных расклешенных брюках, курточке на “молнии”, расстегнутой на груди. Он замешкался на пороге, не решаясь войти.
– Не думал, что всех так переполошу, доктор Грегори. Я просто... Я хочу сказать, что Нина просила меня поблагодарить вас. Она сейчас уже в порядке. Просто сорвалась тогда. Я имею в виду, что больше не доставит вам неприятностей.
– Как она себя чувствует?
Он улыбнулся, сверкнули белые зубы на смуглом лице.
– Паршиво. Ей обрили полголовы. Будет переживать до тех пор, пока не отрастут волосы. – Улыбка исчезла, он посерьезнел. – В том, что произошло, есть и моя вина, доктор Грегори. Я был в ярости. Понимаете, когда такое происходит с вашим другом, хочется излить свой гнев на виноватого. Наверно, я слишком много об этом говорил в доме, был несдержан... Но до сих пор не могу понять одного, доктор Грегори, ведь Пол учил меня обращаться с ружьем и всегда повторял, что надо быть осторожным. Вероятно, нелепый случай, такое иногда происходит. Нина просила, чтобы я зашел и поблагодарил вас. А теперь мне, пожалуй, пора.
Когда он выходил, я увидел у двери в коридоре фигуру охранника. Наверно, я должен был чувствовать признательность за такую бдительность, но мысль, что я нахожусь под непрерывным наблюдением, даже пусть для моей собственной безопасности, раздражала меня. Да и кто кого дурачит? Ведь ясно, что, если бы в моей голове не хранились ценные для страны сведения, я мог бы работать уткой-мишенью в тире и никому не было бы до Джеймса Грегори дела. И вся эта канитель с признанием моих мозгов и их содержимого общественным достоянием, а меня самого объектом в какой-то степени потенциально ненадежным, за которым надо присматривать, вызывала во мне невольное чувство протеста.
Но, видимо, не настолько сильное, потому что я уснул, проспал весь день и вечер, сон прерывался лишь для необходимых медицинских процедур. Ночью я внезапно проснулся от шума в коридоре. В палате было темно, лишь слабо светилось матовое стекло двери. Вдруг она распахнулась, и столб света проник в помещение из холла в конце коридора. Я увидел на пороге два темных силуэта – один отталкивал другой – и услышал голос сестры:
– Прошу вас, миссис Грегори! Часы посещений давно закончились. Я вас уверяю, он прекрасно себя чувствует...
– Вы скажете так, даже если он умер и его похоронили! – Произношение Натали было не таким четким, как обычно. – В госпиталях всегда все говорят, что у больных все хорошо. Даже если кто-то умирает... Грег?
– Я здесь, – отозвался я.
Она освободилась из рук сестры и нетвердыми шагами устремилась ко мне. Свет в палате внезапно вспыхнул, и я увидел Натали в брюках и норковом пальто, с непокрытой головой, длинные волосы немного растрепаны. Лицо ее было румянее, чем обычно, по-видимому, от холодного воздуха и от приличного количества спиртного, и она выглядела очень хорошенькой.
– Грег, с тобой все в порядке? – воскликнула она. – Дорогой! Я испытала такое ужасное чувство...
– Это ерунда по сравнению с тем, что тебе предстоит испытать завтра утром, принцесса.
Она хихикнула. Потом опустилась на колени рядом с моей постелью, спрятала лицо в одеяле и заплакала. Сестра все еще стояла около выключателя с суровым и неодобрительным видом. Один из парней Ван Хорна показался в дверях, возможно, тот, которого я видел раньше, а может быть, другой. Я никогда не стараюсь запоминать их лица и имена.
– Убирайтесь отсюда к дьяволу, – сказал я сестре и охраннику.
Они ушли. Натали произнесла глухо в одеяло:
– Так и надо разговаривать с этой старой ведьмой. Она еще поплакала. Я осторожно гладил ее по волосам. Немного погодя Натали вновь заговорила:
– Этот дурацкий дом просто действует мне на нервы, дорогой. Я там совершенно одна. Я взяла себе в компанию бутылку мартини. Потом вдруг меня охватило беспокойство. Я позвонила в госпиталь по межгороду, и мне ответили, что ты чувствуешь себя просто великолепно, но тем лживым голосом, которым стараются приободрить родственников и друзей. Я еще выпила, потом вдруг меня охватила паника, я была уверена, что ты умираешь. Наконец я не смогла больше этого выдержать, схватила пальто и бросилась из дома. Села в машину, и вот я здесь. Парень на заправочной станции сказал, что без цепей мне не проехать. Тут все думают по стандартам детройтских железок. Они не знают, на что способна моя беби. И вот я здесь. У тебя действительно все хорошо?
– Ну да. Прекрасно. Все мной гордятся.
– Прости, что я была такой дурой.
– Ничего не имею против. Я давно к этому привык.
Она скорчила мне гримасу. Потом мы долго смотрели друг другу в глаза.
– Ты – сумасбродка, Натали. Ты могла убить себя.
– Хватит ходить вокруг да около, милый. Ты хочешь, чтобы я вернулась?
– Развод не был моей идеей.
– Это все, что ты можешь мне сказать?
– Черт тебя побери, принцесса. Я прошлым летом долго ползал перед тобой на коленях. Если хочешь возвратиться – возвращайся. Но не жди, что я буду умолять тебя об этом вновь.
– Ты совсем не щадишь девичью гордость. Ну да ладно, я возвращаюсь. Кто-то должен за тобой присматривать. И на этот раз все должно правильно сработать. Вот увидишь. Я полюблю эту дикую страну с ее прекрасными пыльными бурями, ее восхитительными стариками в грязных половиках, ее восхитительные руины из застывшей грязи... Думаю, я стану просто экспертом по руинам. Или кем-нибудь еще в этом роде. Какого дьявола ты смеешься?
– Ты пьяна, принцесса. Поезжай в отель и выспись как следует.