Из двери на меня хлынули тепло и шум. Сотни прижатых друг к другу в тесноте тел. Шум толпы, как океанский шум, бессмысленный бормот. Толпа – вещь стихийная. Одно слово, один взгляд – и толпа становится бешеной. Толпа – совсем не то что группа.
   Полно было семей. Мамочка, папочка и детки. У деток к рукам привязаны воздушные шары, а мордашки вымазаны сладкой ватой. И запах, как в странствующем балагане: кукурузные лепешки, коричный запах пирогов, мороженого, пота. Только одного не было: пыли. На летней ярмарке всегда в воздухе пыльно. Сухая, удушающая пыль, поднятая в воздух сотнями ног. И машины ездят по траве без конца, так что она сереет от пыли.
   Здесь не было запаха грязи в воздухе, но было что-то столь же характерное. Запах крови. Такой неуловимый, что, казалось, он тебе померещился, но он был. Сладковатый медный аромат крови, смешанный с запахом готовящихся блюд и острым ароматом мороженого, раскладываемого по коническим стаканчикам. А пыль – кому она нужна?
   Мне хотелось есть, а кукурузные лепешки пахли аппетитно. Сперва поесть или сперва обвинить Старейшего вампира в убийствах? Ох уж эта проблема выбора.
   Но мне не пришлось ее решать. Из толпы выступил человек. Он был лишь чуть повыше меня, и на плечи его спадали кудрявые белокурые волосы. Он был одет в васильковую рубашку с закатанными рукавами, обнажавшую твердые мускулистые руки. Худощавые бедра были обтянуты джинсами, как виноградины кожицей. На ногах у него были ковбойские сапоги с голубым узором. Ярко-синие глаза гармонировали с рубашкой. Он улыбнулся, блеснув мелкими зубами.
   – Вы Анита Блейк, нет?
   Я не знала, что сказать. Не всегда хорошо сознаваться, кто ты такая.
   – Мне Жан-Клод велел вас подождать.
   Голос у него был тихий и неуверенный. Что-то было в нем такое, почти детская привлекательность. А у меня к тому же слабость к красивым глазкам.
   – Как вас зовут? – спросила я. Всегда люблю знать, с кем имею дело.
   Он улыбнулся шире:
   – Стивен я, Стивен меня зовут.
   Он протянул руку, и я ее пожала. Рука была мягкая, но пожатие крепкое – не ручной труд, но что-то вроде поднятия тяжестей. Не очень много – чтобы рука была твердой, но не взрывалась. Мужчины моего роста серьезный вес поднимать не могут. Может, он и хорош в плавках, но в обычной одежде он похож на изуродованного гнома.
   – За мной, прошу вас.
   Он говорил, как официант, но, когда он пошел в толпу, я пошла за ним.
   Он шел к большой синей палатке. Как цирковая палатка старых времен. Я такую видала только на картинках или в кино.
   Человек в полосатой куртке кричал:
   – Люди, представление начинается! Давайте билеты и проходите! Самая большая кобра в мире! Страшную змею укрощает прекрасная заклинательница Шахар! Это будет представление, которого вы никогда не забудете!
   Очередь отдавала билеты молодой женщине на входе. Она рвала их пополам и возвращала корешки.
   Стивен уверенно миновал очередь. На нас бросали мрачные взгляды, но женщина при входе кивнула нам, и мы вошли.
   Вдоль палатки тянулись ярусы скамеек. Много. И почти все места были заняты. Ух ты, “все билеты проданы”.
   В середине голубым рельсом был огорожен круг. Цирк с одним рингом.
   Стивен протискивался мимо колен десятков людей на ступенях. Поскольку мы были в самом низу, идти можно было только вверх. И я пошла за Стивеном по бетонным ступеням. Палатка, быть может, и была съемной, но ступени и скамьи – стационарными. Мини-колизей.
   У меня плохие колени. То есть я могу бежать по ровной поверхности, но поставьте меня на склон или на лестницу, и они начинают болеть. И потому я не пыталась угнаться за ровным, скользящим шагом Стивена. Я только смотрела, где мелькают его голубые джинсы. И искала, не замечу ли чего подозрительного.
   Кожаный жакет я расстегнула, но снимать не стала. А то пистолет будет виден. По спине тек пот. Еще чуть-чуть – и я расплавлюсь.
   Стивен поглядывал через плечо, проверяя, иду ли я за ним, или просто чтобы меня подбодрить. И улыбаются, просто отодвигая губы от зубов. Почти что скалился.
   Я остановилась на середине лестницы, глядя, кик его гибкая фигура скользит вверх. От Стивена исходила энергия, и воздух будто закипал вокруг него. Оборотень. Некоторые оборотни умеют скрывать свою суть лучше, другие – хуже. Стивен не очень. Или ему было все равно, если я замечу. Может быть.
   Ликантропия – это болезнь, как СПИД. И относиться настороженно к жертвам несчастного случая – предрассудок. Большинство тех, кто стали оборотнями, пережили нападение. Это не был собственный выбор. Так почему же Стивен все равно мне не нравился, когда я поняла, кто он? Предрассудок? У меня?
   Он подождал наверху лестницы, такой же симпатичный, как и прежде, – картинка, но его энергия была заключена в слишком малый объем – как если бы двигатель работал на высоких оборотах на холостом ходу. Зачем Жан-Клоду нужен слуга-оборотень? Может быть, представится случай спросить.
   Я поднялась наверх вслед за Стивеном. Что-то, очевидно, было такое в моем лице, потому что он спросил:
   – В чем дело?
   Я покачала головой:
   – Ни в чем.
   Не знаю, поверил ли он мне, но он улыбнулся и повел меня к кабине, состоящей в основном из стекла и занавесок, скрывающих то, что было внутри. Больше всего это было похоже на кабину радиовещания.
   Стивен подошел к занавешенной двери и отворил ее. Придержал дверь, жестом приглашая меня пройти.
   – Нет, после вас, – сказала я.
   – Я – джентльмен, а вы – леди.
   – Спасибо, но я вполне способна открыть дверь сама.
   – Феминистка? Ну-ну.
   На самом деле мне просто не хотелось иметь старину Стивена у себя за спиной. Но если он хочет думать, что я – твердокаменная феминистка, пусть его. Это куда ближе к правде, чем многое другое.
   Он вошел в дверь. Я оглянулась на ринг. Отсюда он казался намного меньше. Мускулистые мужчины, одетые в трико, вытащили на арену тележку. В ней было два предмета: огромная плетеная корзина и темнокожая женщина. Одета она была в голливудский вариант наряда танцовщицы. Густые черные волосы падали вниз, как плащ, до самых лодыжек. Изящные руки с маленькими темными кистями чертили в воздухе плавные кривые. Она танцевала перед тележкой. Наряд был фальшивым, но она была настоящей. Она знала, как танцевать – не для соблазна, хотя и это было, но ради власти. Танец когда-то был призывом для какого-нибудь бога; но теперь почти никто об этом не помнит.
   У меня по шее побежали мурашки, поднимая волосы дыбом. Я поежилась. Что там в корзине? Зазывала у входа говорил, что там – гигантская кобра, но ни одной змее в мире такая большая корзина не нужна. Даже анаконде, самой большой змее в мире, не нужен контейнер десяти футов высоты и двадцати футов ширины.
   Что-то коснулось моего плеча. Я вздрогнула и резко обернулась. Стивен стоял почти вплотную и улыбался.
   Я проглотила сердце, которое готово было вырваться из глотки, и полыхнула на него взглядом. Я так не хотела пускать его к себе за спину, а тут дала просто подкрасться. Умница ты, Анита, просто умница. И потому что он меня напугал, я на него обозлилась. Но лучше быть обозленной, чем испуганной.
   – Жан-Клод там, внутри, – сказал он. У него на лице была улыбка, но в глазах очень человеческий проблеск смеха.
   Я набычилась на него, зная, что веду себя по-детски, и плюя на это.
   – После тебя, мохнатолицый.
   Смех пропал. Он посмотрел на меня очень серьезно.
   – Как ты узнала?
   Голос у него был робкий и неуверенный. Многие ликантропы гордятся своим умением сойти за человека.
   – Это было просто.
   Что не было полной правдой, но я хотела его уесть. Ребячески, некрасиво. Но честно.
   У него вдруг сделалось очень юное лицо, а глаза наполнились неуверенностью в себе и болью.
   А, черт!
   – Послушай, я много времени провела среди оборотней. Я просто знаю, что искать, понимаешь?
   И чего я стала его утешать? А того, что я знаю, каково это – быть чужаком. Я поднимаю мертвых, и многие люди из-за этого относят меня к монстрам. И бывают дни, когда я с ними согласна.
   Он все еще таращился на меня, и задетые чувства смотрели из его глаз открытой раной. Все, если он заплачет, я ухожу.
   Он повернулся, не говоря больше ни слова, и вошел в открытую дверь. Я минуту стояла, глядя в проем. В толпе послышались ахи и вскрики. Я повернулась посмотреть. Это была змея, но это не была самая большая в мире кобра. Это была вообще самая большая в мире, мать ее так, змея. Тело ее вилось тусклой серо-черной с желтовато-белым полосой. Чешуя блестела на свету. Голова была в фут длиной и шириной в полфута. Таких больших змей просто не бывает. Она раздула клобук размером со спутниковую антенну. Потом зашипела и высунула язык, как черный бич.
   У меня в колледже был семестровый курс герпетологии. Будь эта змея футов восемь или меньше, я бы сказала, что это египетская ленточная кобра. Латинского названия я не могла бы вспомнить даже ради спасения собственной жизни.
   Женщина упала ниц на землю перед змеей. Символ повиновения змее. Ей богу. О Господи Иисусе!
   Женщина встала и начала танцевать, и кобра наблюдала за ней. Женщина стала живой флейтой, за движениями которой следовала эта близорукая тварь. Мне не хотелось видеть, что случится, если женщина собьется. Яд не успеет ее убить. Клыки были такого размера, что пронижут ее, как копья. Она умрет от шока и кровопотери куда раньше, чем начнет действовать яд.
   Что-то нарастайте на этом ринге. Я спинным хребтом ощутила напряжение магии. Должно ли было это волшебство сдержать змею, или вызвать ее, или это была сама змея? Была ли сила у нее самой? Я даже не хотела знать, что она такое. Она выглядела как кобра, может быть, самая большая в мире, но у меня не было для нее слов. Может быть, подошло бы слово “бог” с маленькой буквы, но это все равно было бы неточно.
   Я потрясла головой и отвернулась. Не хотела я смотреть это представление. Не хотела стоять в потоке мягко и холодно текущей магии. Если змея опасна, Жан-Клод держал бы ее в клетке. Верно? Верно.
   Я отвернулась от заклинательницы змей и самой большой в мире кобры. Я хотела поговорить с Жан-Клодом и свалить отсюда к чертовой матери.
   Дверной проем заполняла тьма. Вампирам свет не нужен. А ликантропам? Я не знала. Господи, сколько еще надо узнать. Жакет я расстегнула до конца, чтобы быстрее выхватить оружие. Хотя, честно говоря, если сегодня мне понадобится выхватывать оружие, да еще и быстро, то я по уши влипла.
   Я сделала глубокий вдох и полный выдох. Нет смысла тянуть. Я прошла в дверь, в ждущую темноту, и не оглянулась. Не хотела смотреть, что происходит на ринге. Честно говоря, не хотела смотреть и на то, что в темноте. А выбор был? Вряд ли.

6

   Комната была похожа на шкаф, перегороженный повсюду занавесями. И никого, кроме меня, в занавешенной тьме не было. Куда же девался Стивен? Был бы он вампиром, я бы поверила в исчезновение, но ликантропы не умеют растворяться в воздухе. Значит, здесь должна быть вторая дверь.
   Если бы эту комнату строила я, где бы сделала внутреннюю дверь? Ответ: напротив наружной. Я отвела занавес в сторону. И нашла дверь. Элементарно, дорогой Ватсон.
   Дверь была из тяжелого дерева, и на ней вырезаны какие-то цветущие лианы. Ручка была белая с розовыми цветочками посередине. Очень женственная дверь. Хотя нет правил, запрещающих мужчинам любить цветы. Совсем нет. Ладно, это сексистский комментарий. Простите, что подумала.
   Я не стала вытаскивать оружие. Видите, я еще не совсем впала в паранойю. Повернув ручку, я распахнула дверь. До самой стены. За ней никого не было. Уже хорошо.
   Обои были желтовато-белые с серебряным, золотым и бронзовым орнаментом. Какое-то неопределенно-восточное впечатление. А ковер на полу черный. Никогда не видела ковра такого цвета. Почти половину комнаты занимала кровать с балдахином, укрытая черными просвечивающими занавесками. От них она была трудно различима, туманна, как во сне. И кто-то спал на ней в гнезде из черных одеял и багряных простыней. Линия обнаженной груди выдавала, что это мужчина, но его лицо было, как саваном, покрыто волной каштановых волос. Все это было слегка нереально, будто он ждал, что сейчас вкатится кинокамера на тележке.
   У дальней стены стояла черная кушетка с разбросанными кроваво-красными подушками. И у последней стены – кресло на двоих от того же гарнитура. На кресле свернулся Стивен, на углу кушетки сидел Жан-Клод. Одет он был в черные джинсы, заткнутые в кожаные сапоги до колен, окрашенные густой, почти бархатной чернотой. На рубашке был высокий кружевной воротник, приколотый у шеи рубином размером с большой палец. Черные волосы его были достаточно длинны, чтобы рассыпаться по кружевам. Рукава были свободны и широки, сужаясь к запястьям, и по рукам тоже рассыпались кружева, из которых видны были только кончики пальцев.
   – Где вы берете такие сорочки? – спросила я.
   – Вам нравится? – улыбнулся он. Руки его ласкающе прошлись по груди, пальцы остановились около сосков. Это было приглашение. Я могла коснуться гладкой белой материи и увидеть, так ли мягки эти кружева, как кажутся.
   Я покачала головой. Не надо отвлекаться. Потом взглянула на Жан-Клода. Он глядел на меня своими синими, как небо в полночь, глазами. И ресницы у него тоже были как черное кружево.
   – Она хочет вас, Мастер, – сказал Стивен. – Я ее желание нюхом чую.
   Жан-Клод повернул только голову и посмотрел на Стивена.
   – Я тоже.
   Слова были безобидные, но то, что за ними угадывалось, уж никак. Голос его отдался в комнате, низкий и полный страшного обещания.
   – Я ничего плохого не хотел сказать, Мастер, ничего!
   У Стивена был перепуганный вид, и вряд ли можно его в этом упрекнуть.
   Жан-Клод снова повернулся ко мне как ни в чем не бывало. Лицо его снова стало приятно красивым, внимательным, заинтересованным.
   – Мне не нужна ваша защита.
   – О нет, я думаю, что нужна.
   Резко повернувшись, я обнаружила вампиршу у себя за спиной. Как открывалась дверь, я не слышала.
   Она улыбнулась мне, не показав клыков. Фокус, который умеют исполнять старые вампиры. Она была высока и стройна, кожа черная и волосы длинные, цвета черного дерева, до талии. Одета она была в багряные лайкровые мотоциклетные штаны, настолько тесные, что было видно отсутствие белья. Топ у нее был из красного шелка, и его удерживали тоненькие завязочки. Как верх облегающей пижамы. Туалет завершали красные босоножки на высоких каблуках и тонкая золотая цепь с одиноким бриллиантом. Все это вызывало в памяти слово “экзотика”. Она хихикнула и улыбнулась мне.
   – Это угроза? – спросила я.
   Она остановилась передо мной.
   – Пока нет.
   В ее голосе был намек на какой-то другой язык. Что-то темное, с перекатывающимися шипящими согласными.
   – Хватит, – произнес Жан-Клод.
   Смуглая леди резко повернулась, и черные волосы взметнулись, как вуаль.
   – А, по-моему, нет.
   – Ясмин!
   Слово прозвучало низко и мрачно, с предупреждением.
   Ясмин рассмеялась – резким звуком бьющегося стекла. Она стояла прямо передо мной, загораживая от меня Жан-Клода. Она протянула ко мне руку, и я шагнула назад.
   Она улыбнулась достаточно широко, чтобы стали видны клыки, и снова потянулась ко мне. Я отступила, но она вдруг оказалась ко мне вплотную, быстрее, чем я могла моргнуть или вздохнуть. Ее рука вцепилась мне в волосы, отгибая шею назад. Пальцы ее скользнули по коже моей головы, другая рука держала меня за подбородок, и пальцы впились мне в лицо, как живая сталь. Я не могла шевельнуть головой, зажатой у нее в руках. Если не выхватывать пистолет и не стрелять в нее, ничего я сделать не могла. А насколько можно было судить по ее движениям, выхватить пистолет я бы ни за что не успела.
   – Вижу, почему она тебе нравится. Такая хорошенькая, такая деликатесная.
   Она полуобернулась к Жан-Клоду, почти подставив мне спину, но не выпуская моей головы.
   – Никогда не думала, что ты можешь так запасть на человеческую женщину.
   В ее устах это звучало так, будто я щенок с помойки.
   Ясмин повернулась ко мне, и я прижала ствол пистолета к ее груди. Как бы быстра она ни была, ей плохо придется, если я захочу. Я внутренним чувством могла определить, насколько стар вампир. Наполовину это было врожденное, наполовину созданное тренировкой. Ясмин была старой, старше Жан-Клода. Я могла бы ручаться, что она старше пятисот лет. Будь она новоумершей, пуля из современного оружия при выстреле в упор разнесла бы ей сердце, убила бы. Но ей пятьсот и она Мастер вампиров. Пуля может ее и не убить. Но может и убить, как знать.
   Что-то мелькнуло на ее лице: удивление и, быть может, только тень страха. Тело ее застыло, как статуя. Если она и дышала, я этого заметить не могла.
   Голос у меня был полупридушенный, но слова вполне различимы.
   – Очень медленно убери руки от моего лица. Обе руки положи на голову и переплети пальцы.
   – Жан-Клод, отзови свою женщину.
   – Я бы на твоем месте сделал то, что она говорит, Ясмин. – В его голосе явно слышалось удовлетворение. – Сколько вампиров вы убили, Анита?
   – Восемнадцать.
   Глаза Ясмин чуть расширились.
   – Не верю!
   – Ты вот во что поверь, сука: я нажму курок, и можешь прощаться с собственным сердцем.
   – Пули мне вреда не причинят.
   – С серебряной оболочкой – еще как причинят. Отвали от меня, немедленно!
   Она сделала, как я сказала. И стояла передо мной, переплетя длинные пальцы на голове. Я шагнула прочь от нее, не отводя дула от ее груди.
   – И что дальше? – спросила Ясмин. Улыбка все еще кривила ее губы. В темных глазах читался интерес – ситуация ее забавляла. Я не люблю, когда надо мной смеются, но когда свяжешься с Мастером вампиров, приходится кое-что спускать.
   – Можешь опустить руки, – сказала я.
   Ясмин так и сделала, но смотрела на меня по-прежнему так, будто у меня вторая голова выросла.
   – Где ты ее взял, Жан-Клод? У этой киски есть зубки.
   – Скажите Ясмин, как называют вас вампиры, Анита.
   Это подозрительно походило на приказ, но неподходящий был момент, чтобы ставить его на место.
   – Истребительница.
   Глаза Ясмин расширились, потом она улыбнулась, блеснув клыками как следует.
   – Я думала, ты повыше.
   – Меня это тоже иногда огорчает, – сказала я.
   Ясмин закинула голову назад и расхохоталась дико и резко, с истерическим оттенком.
   – А мне она нравится, Жан-Клод. Она опасна. Это как спать со львом.
   Она скользнула ко мне. Я подняла пистолет и направила на нее. Это не замедлило ее движений.
   – Жан-Клод, скажите ей, что я ее застрелю, если она не отстанет.
   – Я обещаю не причинять тебе вреда, Анита, Я буду очень ласковой.
   Она наклонилась ко мне, и я не знала, что делать. Она вела со мной игру, садистскую, но вряд ли смертельную. Можно ли ее застрелить только за то, что она мне докучает? Вряд ли.
   – Я слышу в воздухе жар твоей крови, тепло твоей кожи, как духи.
   Скользящей, раскачивающей бедра походкой она уже приблизилась ко мне вплотную. Я наставила на нее пистолет, и она рассмеялась. Потом прижалась грудью к дулу.
   – Такая мягкая, влажная, но сильная. – Я не знала, о ком она говорит – о себе или обо мне. Ни то, ни другое не было мне приятно. Она терлась маленькими грудями о пистолет, проводя сосками по дулу. – Лакомая и опасная.
   Последнее слово свистящим шепотом обдало мою кожу, как ледяной водой. Впервые я видела Мастера, который владел голосовыми фокусами Жан-Клода.
   Ее соски под тонкой тканью рубашки набухли и затвердели. Фу! Я отвела дуло вниз и отступила назад.
   – О Господи! Это все вампиры старше двухсот лет такие извращенцы?
   – Мне больше двухсот, – сказал Жан-Клод.
   – Аргумент в мою пользу, – сказала я.
   Из уст Ясмин пролилась тоненькая струйка смеха. Она прошла у меня по коже, как теплый ветер. И женщина стала красться ко мне. Я отступала, пока не уперлась спиной в стену. Она положила руки на стену по обе стороны от моих плеч и наклонилась, будто выполняла отжимания.
   – Хотелось бы мне самой ее попробовать.
   Я ткнула пистолет ей в ребра – ниже, чем ей было бы приятно тереться.
   – Ничей клык меня не тронет, – сказала я.
   – Крутая девушка. – Ее лицо наклонилось ко мне, губы коснулись моего лба. – Мне такие нравятся.
   – Жан-Клод, сделайте что-нибудь, или одна из нас будет убита.
   Ясмин оттолкнулась от меня, выпрямив локти, настолько далеко, насколько могла это сделать, не отнимая рук от стены. Язык ее облизал губы, чуть-чуть показав клык, но в основном – влажные губы. Она снова подалась ко мне, полуоткрыв губы, но наклонялась она не к моей шее. Она стремилась ко рту. Она не хотела пробовать меня, как вампир, а просто – попробовать. Стрелять я не могла – она ведь хотела всего лишь меня поцеловать. Будь она мужчиной, я бы ее не стала убивать.
   Ее волосы упали мне на руки, мягкие, как толстый шелк. Все поле зрения заполнило ее лицо. Губы ее парили над моими. Ее теплое дыхание пахло мятой, но под этим современным запахом угадывался более старый: мерзкая сладковатость крови.
   – Ты пахнешь застарелой кровью, – шепнула я прямо ей в рот.
   – Я знаю, – шепнула она в ответ, чуть касаясь губами моих губ.
   Она прижалась ко мне губами в нежном поцелуе. И улыбнулась, не разрывая соприкосновения губ.
   Распахнулась дверь, чуть не прижав нас к стене. Ясмин выпрямилась, но руки со стены около моих плеч не убрала. Мы обе посмотрели на дверь. Женщина с волосами белокурыми почти до полной белизны влетела внутрь и дико оглядела комнату. Ее голубые глаза полезли на лоб, когда она увидела нас. Она завопила бешеным голосом:
   – Уберись от нее!
   Я наморщила лоб и спросила у Ясмин:
   – Она это мне?
   – Да.
   Ясмин явно забавлялась ситуацией.
   Женщина этого чувства не разделяла. Она бросилась к нам, согнув пальцы когтями. Ясмин перехватила ее одним размытым от неимоверной скорости движением. Женщина тряслась и вырывалась, протягивая ко мне руки.
   – Какого черта ей надо? – спросила я.
   – Маргарита – слуга Ясмин, – пояснил Жан-Клод. – Она думает, вы хотите украсть у нее Ясмин.
   – Мне Ясмин не нужна. – Ясмин обернулась ко мне, охваченная гневом. Неужели я задела ее чувства? Хотелось бы. – Послушай, Маргарита, она твоя. Успокойся, ладно?
   Женщина заорала на меня без слов утробным голосом. То, что могло бы быть симпатичным лицом, исказилось звериной гримасой. Никогда я не видала такой моментальной злобы. Можно, было испугаться даже с заряженным пистолетом в руке.
   Ясмин пришлось оторвать эту женщину от пола и держать в воздухе.
   – Боюсь, Жан-Клод, что Маргарита не будет удовлетворена, если ей не ответят на вызов.
   – Какой вызов? – спросила я.
   – Ты бросила вызов ее праву на меня.
   – Ничего подобного.
   Ясмин улыбнулась. Так мог улыбаться Еве змей: очаровательно, заинтересованно и опасно.
   – Жан-Клод, я пришла сюда не для этого балагана. Я не хочу ни одного вампира, тем более женского пола.
   – Были бы вы моим слугой-человеком, ma petite, вызова бы не было, поскольку связь человека с Мастером вампиров нерушима.
   – Так о чем же тогда волнуется Маргарита?
   – О том, что Ясмин может взять вас в любовницы. Она иногда такое проделывает, чтобы довести Маргариту до бешеной ревности. По причинам, которые мне не понятны, Ясмин это нравится.
   – О да, мне это нравится.
   Ясмин повернулась ко мне, все еще держа в руках эту женщину. Та отбивалась, но Ясмин держала ее легко, без напряжения. Конечно, вампир может поднять на вытянутых руках “тойоту”, так что говорить о человеке средних размеров?
   – Короче, что это значит для меня?
   Жан-Клод улыбнулся, но в улыбке его была тень усталости. Была это скука или гнев? Или просто усталость?
   – Вам придется драться с Маргаритой. Если вы победите, Ясмин ваша. Если победит она, Ясмин принадлежит ей.
   – Погодите, – сказала я. – Драться – это как? На рассвете на дуэльных пистолетах?
   – Никакого оружия, – заявила Ясмин. – Моя Маргарита с ним обращаться не умеет. А я не хочу, чтобы она пострадала.
   – Тогда перестань ее мучить, – сказала я.
   Ясмин улыбнулась:
   – Это часть развлечения.
   – Стерва и садистка, – заметила я.
   – Да, я такая.
   О Господи, бывают же такие, которых и оскорбить нельзя!
   – Значит, вы хотите, чтобы мы дрались за Ясмин голыми руками?
   Поверить не могу, что я задала такой вопрос.
   – Да, ma petite.
   Я посмотрела на пистолет у себя в руке, на вопящую женщину и спрятала пистолет в кобуру.
   – Есть какой-нибудь выход из этого, кроме драки с ней?
   – Если вы признаете себя моим слугой, драки не будет. Она станет ненужной.
   Жан-Клод смотрел на меня, изучая мое лицо, и глаза его были совершенно неподвижны.
   – То есть это все подстроено, – заключила я. И у меня изнутри стала подниматься первая теплая волна злости.
   – Подстроено, ma petite? Я понятия не имел, что Ясмин найдет вас такой заманчивой.
   – Чепуха!
   – Признайте себя моим слугой, и все на этом кончится.
   – А если нет?
   – Вам придется драться с Маргаритой.
   – Отлично, – сказала я. – Давайте к делу.
   – Почему вы не хотите признать то, что и без того правда, Анита? – спросил Жан-Клод.
   – Я вам не слуга. И никогда вашим слугой не буду. Лучше бы вы это признали сами и отвалили бы от меня к хренам собачьим.
   – Что за выражения, ma petite! – скривился он.
   – Идите вы на!..
   Тут он улыбнулся.
   – Как вам угодно, ma petite. – И он сел на край кушетки – может быть, чтобы лучше видеть. – Ясмин, как только будешь готова...