Гамильтон Лорел. Поцелуй Мистраля

   – Она слабая и неполная, – бросила королева из дальнего конца зала.
   – Да. – Рис кивнул и взглянул на королеву. – Но это начало.
   Никка заговорил негромко – я почти забыла, что он здесь, так тихо он стоял у стены. Крылья у него чуть засветились в темноте, словно по жилкам в них потек свет, а не кровь. Эти огромные крылья еще несколько дней назад были только родимым пятном у него на спине, но они вырвались из его тела – совершенно настоящие, реальные. Сейчас он их расправил, и они засияли, как просвеченный солнцем витраж – просвеченный солнцем, нам не видимым.
   Никка поднял правую руку и показал нам отметину на внешней стороне запястья у самого основания кисти. Мне света было маловато, чтобы разглядеть наверняка, но Дойл сказал:
   – Бабочка.
   – Я никогда не носил знак милости Богини, – тихо сказал Никка.
   Королева совсем опустила меч, опять потерявшийся в черных складках пышной юбки.
   – А как с остальными?
   – Вы их почувствуете, если сосредоточитесь, – сказал стражам Рис.
   Холод вызвал шар тусклого серебристо-серого света, повисший над его головой наподобие зеленоватого шара у Галена, и принялся расстегивать рубашку. Он не раздевался при народе без особой необходимости, и потому еще до того, как обнажился безупречный изгиб его правого плеча, я догадалась, что там что-то есть.
   Он повернул руку, чтобы разглядеть рисунок.
   Королева велела:
   – Покажи нам.
   Он показал сперва ей, потом медленно повернулся на сто восемьдесят градусов, к нам. Рисунок был бледный и синеватый, как у Риса: небольшое дерево, нагое, сбросившее листву, а земля под ним вроде бы заснежена. Как и у Риса, татуировка была тусклая, не до конца прорисованная – словно художник начал работу и не успел закончить.
   – Убийственный Холод никогда не носил знаков благословения, – почему-то недовольно сказала королева.
   – Да, не носил, – подтвердил Холод. – Когда сидхе носили такие знаки, я еще не был вполне сидхе.
   Он натянул рубашку обратно на плечи и застегнул пуговицы. Холод не просто был полностью одет, он был вооружен. У большинства стражей при себе имелись мечи и кинжалы, но только у Холода и Дойла – еще и пистолеты. Рис свой пистолет оставил в спальне вместе с одеждой.
   Под рубашкой у Холода кое-где виднелись бугры, а значит, оружия при нем было больше, чем видно на первый взгляд. Холод оружие любит, но когда его так много – это значит, что страж чем-то обеспокоен. Может, все новыми попытками меня убить, а может, чем-то еще. Красивое лицо было замкнуто, скрыто маской высокомерия. Может быть, он просто прятал мысли и чувства от королевы, и все же... У Холода случались приступы обидчивости.
   Рис сказал:
   – Пусть Аблойк и Мерри закончат начатое. Дай нам закончить.
   Королева глубоко вздохнула – даже в полумраке зала я увидела, как поднялся и опал треугольник белой плоти в низком декольте вечернего платья.
   – Отлично, заканчивайте. А потом явитесь ко мне, нам есть что обсудить. – Руку она протянула Мистралю. – Пойдем, мой капитан. Не станем мешать их удовольствию.
   Мистраль не спорил. Встал и принял ее бледную руку.
   – Он нам нужен, – сказал Рис.
   – Ну нет, – возразила Андаис. – Я и так отдала Мерри всех моих зеленых людей. Весь мир ей не нужен.
   – Разве вырастет трава без дождя и ветра? – спросил Дойл.
   – Нет, – ответила она, и в голосе опять появились злые нотки; она как будто хотела разозлиться, но не могла сейчас этого себе позволить. Андаис всегда давала волю своему дурному нраву. Такое самоограничение с ее стороны – редкая вещь.
   – Нужно очень много, чтобы пришла весна, моя королева, – сказал Дойл. – Без тепла и воды растения зачахнут и погибнут.
   Они глядели друг другу в глаза, ее величество и ее Мрак. Королева отвернулась первой.
   – Пусть Мистраль останется. – Она отпустила его руку и посмотрела на меня через всю пещеру. – Но заруби себе на носу, племянница: он не твой. Он мой. Твой он только на короткое время. Все поняли?
   Мы дружно кивнули.
   – А ты, Мистраль? Ты хорошо понимаешь?
   – Мои обеты сняты только на короткое время и с одной только принцессой.
   – Отлично сформулировано, как всегда, – сказала королева. Она повернулась к нам спиной, будто собиралась пройти сквозь стену, но оглянулась через плечо: – Я вернусь к занятию, прерванному, когда я заметила твое отсутствие, Мистраль.
   Страж упал на колени:
   – Моя королева, не надо, прошу...
   Она повернулась обратно, улыбаясь почти мило – если не смотреть в глаза, жуткие даже издалека.
   – Чего не надо? Не оставлять тебя с принцессой?
   – Моя королева, тебе известно, о чем я говорю.
   – В самом деле? – с угрозой сказала она. Скользнув мимо засохших кустов, королева приставила острие Мор-тал Дреда к подбородку Мистраля. – Ты не за советом к моему Мраку пришел. Ты пришел просить принцессу вступиться за клан Нерис.
   Плечи у Мистраля шевельнулись, как будто он глубоко вздохнул или проглотил комок в горле.
   – Ответь мне. Мистраль, – велела она бритвенно-острым от ярости голосом.
   – Нерис пожертвовала жизнью в обмен на твое обещание не убивать ее народ. Ты... – Он резко оборвал фразу – видно, она так нажала на клинок, что он не мог говорить без риска порезаться.
   – Тетя Андаис, – спросила я, – что ты сделала с кланом Нерис?
   – Они только вчера пытались убить нас обеих, или ты забыла?
   – Нет, я помню. Только помню и то, что Нерис предложила тебе свою жизнь за пощаду для ее дома. И ты дала слово, что подаришь им жизнь, если она умрет за них.
   – Я ни у кого и волоска на голове не тронула, – заявила она с невероятно самодовольным видом.
   – И что это значит? – спросила я.
   – Я просто предложила мужчинам возможность послужить своей королеве в рядах моей гвардии. Мне нужны мои Вороны в полном числе.
   – Вступить в твою гвардию – значит расстаться со всеми семейными узами и согласиться на целибат. Зачем им на такое идти?
   Она убрала клинок от горла Мистраля.
   – Ты так торопился посплетничать обо мне – скажи ей теперь.
   – Позволь мне подняться, моя королева.
   – Да хоть колесом пройдись, но объясни ей.
   Мистраль осторожно встал. Королева никак на это не отреагировала, и тогда он медленно направился к нам. Горло у него казалось темным в мерцающем свете. Она порезала его до крови. Небольшие порезы сидхе легко залечивают, но рана была нанесена Мортал Дредом, а такие раны заживают не быстрее, чем у смертных, чем у людей.
   Глаза у Мистраля были широко, испуганно открыты, но он легко шел по мертвой земле, как будто не опасался королевы у себя за спиной. У меня бы лопатки заболели в ожидании удара. Только когда она уже не достала бы до него мечом, страха в глазах Мистраля стало меньше. И даже теперь они были штормового зеленого цвета. От тревоги.
   – Довольно, – скомандовала Андаис. – Мередит и отсюда тебя услышит.
   Страж послушно остановился, но нервно сглотнул: ему не нравилось, что она не дала ему к нам подойти. Я его понимала. Королева владела магией, способной на таком расстоянии его уничтожить. Наверное, затем она его и остановила, чтобы вселить беспокойство. Может, она и не собиралась причинять ему вред, но она хотела, чтобы он боялся. Ей нравилось, когда ее боялись.
   – Королева велела заковать в железные цепи всех сидхе дома Нерис, чтобы лишить их способности творить магию, – сказал Мистраль.
   – Это понятно, – сказала я. – Они напали на нас при дворе, напали всем домом. Их стоило на время лишить магии.
   – Королева предложила мужчинам стать ее Воронами, а женщинам – вступить в гвардию Кела, присоединиться к его Журавлям.
   – Но Кел в темнице, в заключении. Ему не нужны телохранители, – удивилась я.
   – Большинство женщин все равно не согласились. Но королеве нужно было дать им видимость выбора.
   – Выбора между стражей и чем?
   Я почти со страхом ждала ответа. У нее с собой был Мортал Дред. Я молилась, чтобы она не казнила их всех. Она бы стала клятвопреступницей в глазах всего двора, а мне нужна была Андаис на троне – пока она не утвердит меня своей наследницей.
   – Королева велела Иезекиилю с помощниками замуровать их в стену, – сказал Мистраль.
   Я не сразу поняла.
   Первая мысль была – заорать, что королева нарушила клятву. Но тут до меня дошло, что ничего она не нарушила.
   – Они бессмертны, значит, они не умрут, – тихо сказала я.
   – Они будут чудовищно страдать от голода и жажды и будут мечтать о смерти, – кивнул Мистраль. – Но не умрут. Они бессмертны.
   Я поглядела мимо него на мою тетушку:
   – Очень коварно. Не подкопаться, черт возьми.
   Она чуть склонила голову в поклоне:
   – Как приятно, что ты оценила красоту решения.
   – Оценила вполне. – И я говорила правду. – Ты не нарушила клятвы. Ты осуществила именно то, за что Нерис отдала жизнь. Ее клан, ее дом, ее семья будут жить.
   – Это не жизнь, – сказал Мистраль.
   – Ты на самом деле думал, что у принцессы хватит влияния, чтобы спасти их от их судьбы? – спросила Андаис.
   – В прежние времена я пошел бы просить помощи у принца Эссуса. А теперь я искал принцессу.
   – Она не мой брат! – прорычала Андаис.
   – Да, она не Эссус, – согласился Мистраль, – но она – его дитя. В ней твоя кровь.
   – И что же из этого? Она что, может выкупить народ Нерис? Их уже выкупили, сама Нерис и выкупила.
   – Ты извратила дух той сделки, – сказал Рис.
   – Но не нарушила условий.
   – Нет, – с грустью сказал он. – Сидхе не лгут и всегда держат слово. Только наше понимание правды может быть опасней любой лжи, и если кто-то решит потребовать с нас клятву, ему стоит продумать ее до последнего слова – или мы найдем способ заставить его пожалеть, что он вообще встретил нас на пути.
   Теперь он говорил скорее с гневом, чем с печалью.
   – Ты осмеливаешься упрекать свою королеву? – спросила она.
   Я потянулась к руке Риса, сжала ее. Он взглянул сперва на руку, потом мне в лицо. Что бы он там ни увидел, этого хватило. Он глубоко вздохнул и качнул головой.
   – Никто на это не осмелится, ваше величество.
   Голос у него опять стал покорным.
   – Что ты могла бы дать за признаки возвращения жизни садам? – спросил Дойл.
   – А что ты называешь признаком? – Голос у королевы был полон недоверия; она слишком хорошо знала сидхе.
   – Что ты отдала бы за знак присутствия жизни в этом саду?
   – Тот ветерок – это еще не знак, – сказала она.
   – Неужели возвращение жизни садам ничего для тебя не стоит, моя королева?
   – Конечно же, стоит.
   – Это значило бы, что наша сила возвращается.
   Она взмахнула мечом, серебро тускло блеснуло на свету.
   – Я знаю, что это значило бы, Мрак.
   – А чего, по мнению королевы, стоит возвращение нашей силы?
   – Мне ясно, куда ты клонишь, Мрак. Не пытайся играть со мной в такие игры. Это я их придумала.
   – Хорошо, я не буду играть и скажу прямо. Если мы вызовем признаки жизни в нашем подземном мире – подожди с наказанием для клана Нерис. Как и для всех прочих.
   Улыбка холодная и жестокая, как зимнее утро, искривила губы королевы.
   – Хорошее уточнение, Мрак.
   У меня горло перехватило, когда я поняла, что не добавь он последнюю фразу, и кто-то заплатил бы за ее гнев. Кто-то дорогой Дойлу, или мне, или нам обоим, если бы она такого нашла. Рис был прав: игра словами – опасная игра.
   – Так чего ради мне придется ждать? – спросила она.
   – Ради возвращения жизни мертвым садам.
   – А если жизнь в них не вернется?
   – Если мы убедимся, что принцесса с ее стражами не могут вернуть к жизни эти сады, ты накажешь людей Нерис по своему желанию.
   – А если вам удастся оживить сады? – спросила она.
   – Если здесь появится хоть намек на жизнь, ты позволишь принцессе Мередит самой определить меру наказания для тех, кто пытался ее убить.
   Она покачала головой.
   – Умно, Мрак, но недостаточно умно. Если здесь появится намек на жизнь, я позволю Мередит собственноручно наказать людей Нерис.
   Теперь головой покачал он.
   – Если принцесса Мередит с помощью ее стражей хоть признак жизни вернет этим садам, то только Мередит станет решать, какую кару понесут соплеменники Нерис.
   Она раздумывала несколько секунд, но кивнула:
   – Согласна.
   – Ты ручаешься словом, словом королевы Неблагого Двора?
   Андаис кивнула еще раз:
   – Ручаюсь.
   – Засвидетельствовано, – сказал Рис.
   Она отмахнулась:
   – Ладно, ладно, вы свое обещание получили. Но не забудьте, вам придется мне доказать, что в сады вернулась хоть искорка жизни. И лучше бы доказательство было таким наглядным, чтобы даже я не сумела поспорить, Мрак, – потому что я поспорю, будь уверен.
   – Я уверен, – сказал Дойл.
   Тут она взглянула на меня – не самым добрым взглядом.
   – Наслаждайся Мистралем, Мередит. Наслаждайся и помни, что, когда это кончится, он вернется ко мне.
   – Спасибо, что ты мне его уступила на время, – ответила я, полностью убрав из голоса эмоции.
   Она состроила мне гримасу.
   – Не говори спасибо, Мередит, рано еще. Ты только однажды с ним переспала. – Она показала мечом в мою сторону. – Хотя я вижу, ты уже знаешь, что он называет удовольствием. Он любит причинять боль.
   – В таком случае, должно быть, он для тебя идеальный любовник, тетя Андаис.
   – Нет, племянница. Я люблю сама причинять боль, а не испытывать ее.
   Я успела проглотить слова, которые мне хотелось сказать. И выдавила только:
   – Не знала, что ты чистая садистка, тетя.
   Она нахмурилась:
   – Чистая садистка? Что за странная формулировка?
   – Я только хотела сказать, что не знала, что тебе совсем не нравится испытывать боль.
   – О, немножко ногтей и зубов – почему бы и нет, но ничего подобного. – Королева опять показала на мою грудь. Она болела в месте укуса, и зубы Мистраля отпечатались почти все, хотя кожу он не прокусил. Синяк будет, но не больше.
   Королева встряхнула головой, словно прогоняя мысли прочь, и развернулась, взвихрив юбки. Потом, подхватив край юбки, она завернулась в ткань и глянула еще раз через плечо, прежде чем шагнуть в темноту и уйти восвояси. Последние ее слова не слишком успокаивали:
   – Не приходите потом жаловаться, что Мистраль сгубил вашу принцессочку.
   И тьма лишилась ее присутствия.
   Столько народу сразу вздохнуло с облегчением, что по деревьям будто ветер прошел. Кто-то нервно хихикнул.
   – Здесь она права. – Мистраль смотрел на меня с грустью. – Я люблю доставить немножко боли. Прости, я сделал тебе больно. Но я так долго... – Он развел руками. – Я забылся. Прости.
   Рис рассмеялся, к нему присоединился Дойл, а потом и Гален с Холодом засмеялись тихо и очень по-мужски.
   – Почему вы смеетесь? – спросил Мистраль.
   Рис повернулся ко мне, еще хихикая.
   – Сама скажешь или нам сказать?..
   Я покраснела, что со мной бывает редко. Рука Аблойка лежала в моей руке; я потянула его вперед, и мы прошли к Мистралю по ломкой сухой траве. Я посмотрела на стекающую по белой шее струйку крови и вгляделась в растерянные глаза. И невольно улыбнулась.
   – Мне нравится, что ты сделал с моей грудью. Именно так мне и нравится, когда до крови остается всего чуть-чуть.
   Он непонимающе нахмурился.
   – К царапинам от ногтей ты снисходительней, – сказал Рис. – Там ты против крови не возражаешь.
   – Но только после подготовки, – уточнила я.
   – Подготовки? – удивленно спросил Мистраль.
   – Предварительной игры, – пояснил Аблойк.
   Удивленное выражение исчезло, глаза Мистраля заполнило совсем другое чувство. Что-то горячее и уверенное в себе, заставившее меня вздрогнуть от одного его взгляда.
   – Это я могу, – сказал он.
   – Тогда снимай броню, – предложила я.
   – Что?
   – Разденься, – сказал Рис.
   – Спасибо, я сама говорить умею. – Я смерила Риса взглядом.
   Он вежливо взмахнул рукой, как бы самоустраняясь. Повернувшись к Мистралю, я вгляделась в его лицо: глаза у него уже начали менять цвет на нежно-серый, на цвет дождевых облаков. Он улыбнулся в ответ на мою улыбку – слегка неуверенно, как будто ему нечасто доводилось улыбаться.
   – Разденься, – сказала я.
   Он сверкнул быстрой усмешкой:
   – А потом что?
   – Займемся сексом.
   – Я первый! – Аблойк обнял меня за плечи.
   – Договорились, – кивнула я.
   Лицо у Мистраля потемнело, я чуть ли не видела, как собираются тучи у него в глазах. Не просто цвет поменялся – а правда как будто облака поплыли из зрачков.
   – Почему это он первый?
   – Потому что он проведет подготовку.
   – Она хочет сказать, после того, как я ее трахну, ты сможешь сделать то же самое погрубее, – сказал Аблойк.
   Мистраль опять улыбнулся, но теперь по-другому. От этой улыбки я задышала чаще.
   – Тебе правда понравилось, что я сделал с твоей грудью?
   Я сглотнула, сильнее прижимаясь к Аблойку – будто от страха перед высоким стражем. Кивнув, я прошептала:
   – Да.
   – Хорошо, – сказал он и потянулся к кожаным застежкам доспеха. – Очень хорошо.

Глава 4

   Как только Аблойк уложил меня на импровизированную постель из сброшенной одежды, кожа у нас обоих вспыхнула светом. Лежала я на тонком слое футболок и рубашек моих стражей, и хватало его ровно на то, чтобы ветки меня не царапали. Стражи побросали сюда всю свою одежду, оставшись нагишом, – и все равно ее было немного. Я по-прежнему чувствовала спиной сухие ветки и царапучую хрусткую листву.
   Земли – пусть даже зимней – я не чувствовала. Даже самой холодной зимой сквозь самые большие сугробы слышно, как ждет земля, – такое чувство, что земля просто спит, и солнце ее разбудит, когда придет весна. Но не здесь. Все равно что различие между глубоким сном и смертью. Взгляд может ошибиться, но стоит тронуть рукой – и все понятно сразу. Земля, в которую вжимало меня тело Аблойка, была лишена всего – тепла, дыхания, жизни. Пуста, как глаза мертвеца. Миг назад в них жила душа – и вот они словно темные зеркала. Эти сады не ждали пробуждения, они просто были мертвы.
   Зато мы были живы.
   Аблойк лег на меня всем своим обнаженным телом и целовал в губы. Из-за разницы в росте ничего другого одновременно он делать не мог, но и этого хватило. Хватило, чтобы из наших тел полилось лунное сияние.
   Он приподнялся на руках и заглянул мне в лицо. Кожа у него светилась так ярко, что глаза опять казались темно-серыми дырами. Никогда не встречала сидхе, у кого глаза бы не светились с приходом магии. Длинные волосы Аблойка рассыпались вокруг, и, как раньше, белые пряди засияли нежно-голубым светом. Он приподнялся еще выше и удерживался надо мной на руках и пальцах ног.
   В белизне его кожи светились голубые линии, проплывали образы лоз и цветов, деревьев и животных. Все текло и изменялось. Линий было не так уж много, и перетекали они не так уж быстро. Я должна была узнавать и растения, и плоды, и животных, но мой мозг как будто не мог удержать образы, я только и видела, большие они или маленькие.