Гамильтон Лорел. Смеющийся труп

   Что именно это значит? Полагаю, ответ очевиден. Я оставила Берта в офисе: он все еще был потрясен нашим конфликтом с вооруженными парнями. До сих пор ему не приходилось иметь дела с грязной стороной нашего бизнеса. С той стороной, где прибегают к насилию. Нет, эту сторону видели только я, или Мэнни, или Джемисон, или Чарльз. Мы, аниматоры из “Аниматор Инкорпорейтед”, выполняли всю грязную работу. Берт же сидел в своем милом спокойном кабинете и посылал к нам клиентов и неприятности. Так было до сегодняшнего дня.
   Миссис Кассиди повесила платье на крючок в одной из кабинок для переодевания и ушла. Прежде чем успела скрыться внутри, открылась другая кабинка, и оттуда вышла Кейси, девочка, которая на свадьбе должна была осыпать Кэтрин и ее жениха цветами. Ей было восемь лет, и она с негодованием сопела. За ней вышла ее мать, все еще в деловом костюме. Элизабет (“зовите меня Элси”) Марковиц была высокая, стройная, черноволосая, смуглая – и к тому же еще адвокат. Она работала вместе с Кэтрин и тоже была приглашена на свадьбу.
   Кейси напоминала уменьшенную смягченную копию своей матери. Девочка заметила меня первой и сказала:
   – Привет, Анита. Правда, ведь, дурацкое платье?
   – Ну же, Кейси, – сказала Элси, – это красивое платье. Такие чудесные розовые воланчики.
   Мне это платье напоминало петунью, выращенную на стероидах. Я сняла жакет и попыталась нырнуть в кабинку, не дожидаясь, пока мне придется высказать свое мнение вслух.
   – Это настоящий пистолет? – спросила Кейси.
   Я и забыла, что он все еще при мне.
   – Да, – сказала я.
   – Ты, что ли, из полиции?
   – Нет.
   – Кейси Марковиц, ты задаешь слишком много вопросов. – Мать увела ее подальше, бросив мне смущенную улыбку. – Простите нас, Анита.
   – Да мне-то что, – сказала я.
   Через минуту я уже стояла на небольшом возвышении посредине почти правильного круга зеркал. С соответствующими розовыми туфельками на высоком каблуке платье, по крайней мере, стало нормальной длины. Маленькие рукава буфф были приспущены так, чтобы плечи оставались открытыми. В этом платье видны почти все мои шрамы.
   Самый свежий шрам еще не до конца зажил и выделялся розовой полосой на моем правом предплечье. Но это была всего лишь ножевая рана. По сравнению с другими моими рубцами этот на редкость чистенький и аккуратный. Ключица и левая рука у меня были сломаны, когда в них вцепился вампир и, как собака, вырвал зубами клок мяса. Еще у меня есть крестовидный след от ожога на левом предплечье. Изобретательные ребята, служившие одному вампиру, считали, что это будет забавно. Я не разделяла их мнения.
   Одним словом, я смахивала на невесту Франкенштейна, собравшуюся на карнавал. Что ж, возможно, это не так уж плохо, но миссис Кассиди была другого мнения. Она полагала, что шрамы будут отвлекать людей от моего платья, от свадебной церемонии и от невесты. Но Кэтрин, сама невеста, была непреклонна. Она считала, что я заслуживаю того, чтобы быть на свадьбе, потому что мы с ней лучшие подруги. И вот я плачу хорошие деньги ради того, чтобы надо мной поглумились остальные гости. Должно быть, мы и впрямь хорошие подруги.
   Миссис Кассиди вручила мне пару длинных розовых атласных перчаток. Я натянула их, с трудом протиснув пальцы в крошечные отверстия. Никогда не любила перчаток. В них у меня возникает такое чувство, будто я щупаю мир через занавеску. Но эти яркие розовые штуковины скрывали мои руки. Все шрамы исчезли. Хорошая девочка. Так держать.
   Управляющая поправила на мне пышную атласную юбку, глядя на мое отражение в зеркале.
   – Ну вот. – Она коснулась длинным накрашенным ногтем обведенных помадой губ. – Кажется, я придумала, чем можно скрыть это, э-э... мм-м... – Она сделала неопределенный жест в мою сторону.
   – Шрам на ключице? – подсказала я.
   – Да, – с облегчением кивнула она.
   Только тут до меня дошло, что миссис Кассиди еще ни разу не произнесла слово “шрам”. Как будто оно было непристойным или грубым. Я улыбнулась самой себе в кольце зеркал. Но смех тут же застрял у меня в горле.
   Миссис Кассиди держала в руках нечто из розовой ленты и искусственных белых цветов. Мне стало жутко.
   – Что это? – спросила я.
   – Это, – сказала она, подступая ко мне, – решение нашей проблемы.
   – Хорошо, но что это?
   – Ну, это воротник, элемент декора.
   – Я должна надеть его на шею?
   – Да.
   Я покачала головой:
   – Так не пойдет.
   – Мисс Блейк, я испробовала все, чтобы скрыть этот, эту... отметину. Шляпы, прически, просто ленточки, корсажи... – Она в прямом смысле слова уронила руки. – Я исчерпала всю свою фантазию.
   Вот в это я могла поверить. Я глубоко вздохнула.
   – Я вам сочувствую, миссис Кассиди, честное слово. Я для вас как чирей на заднице.
   – Я бы никогда так не сказала.
   – Знаю, поэтому и говорю за вас. Но это – самая уродливая штуковина, какую я видела в этой жизни.
   – Если у вас, мисс Блейк, есть предложение получше, я вся внимание. – Она скрестила руки на груди; освистанный мной “элемент декора” доходил ей почти до талии.
   – Он же огромный, – отбивалась я.
   – Он скроет ваш... – она поджала губы, – шрам.
   Я испытала большое желание ей поаплодировать. Она все-таки произнесла это грязное слово. Были ли у меня предложения получше? Нет. Не было. Я вздохнула.
   – Наденьте его на меня. По крайней мере, я должна посмотреть, что получится.
   Она улыбнулась.
   – Пожалуйста, приподнимите волосы.
   Я сделала, как мне было велено. Она нацепила мне на шею свое изобретение. От кружев у меня сразу все зачесалось, ленты щекотались как черти, и я даже не хотела смотреть в зеркало. Я медленно подняла глаза и уставилась на свое отражение.
   – Слава Богу, что у вас длинные волосы. Я вам их уложу перед свадьбой, и это поможет камуфляжу.
   Штука, обвивавшая мою шею, напоминала нечто среднее между собачьим ошейником и самой большой в мире манжетой. Розовые бантики торчали у меня из шеи, как опята из пня. Это было отвратительно, и никаким количеством причесок и укладок невозможно было ничего исправить, однако шрам был полностью закрыт, просто как будто его и не было. Чудеса!
   Я только покачала головой. Что я могла сказать? Миссис Кассиди приняла мое молчание за согласие. Плохо она меня знает. Тут зазвонил телефон и спас нас обеих.
   – Я на минутку, мисс Блейк. – Она бесшумно удалилась. Толстый ковер приглушил стук ее высоких каблуков.
   А я осталась стоять и пялиться на себя в зеркало. Волосы и глаза у меня почти одного оттенка – волосы черные, а глаза такого темного тона, что кажутся черными, хотя на самом деле карие. Этим я пошла в свою латинскую мать. Но кожа у меня бледная – результат вмешательства германской крови отца. Если меня слегка подкрасить, я буду мало, чем отличаться от фарфоровой куклы. Наденьте на меня пухлое розовое платье, и я буду казаться тонкой, изящной, миниатюрной. Вот черт!
   Все остальные женщины из приглашенных на свадьбу выше меня на несколько дюймов. Возможно, кому-то из них такое платье действительно будет к лицу. Но что-то мне в это не верится.
   Для пущего унижения мы все должны будем надеть нижнюю юбку с обручем. Я напоминала себе иллюстрацию к роману “Унесенные ветром”.
   – Ну вот, вы замечательно выглядите. – Вернулась миссис Кассиди. Она сияла улыбкой.
   – У меня такое чувство, будто меня воткнули в торт, – сказала я.
   Ее улыбка несколько померкла. Она сглотнула.
   – Вам не нравится моя последняя идея, – сказала она, словно уличая меня в преступлении.
   Из раздевалки вышла Элси Марковиц. За ней плелась хмурая Кейси. Я-то понимала, каково ей.
   – О, Анита, – пропела Элси, – вы выглядите просто восхитительно.
   Чудесно. “Восхитительно” – как раз то, что я хотела услышать.
   – Спасибо.
   – Особенно мне нравятся бантики у вас на шее. Мы все наденем такие, вы знаете?
   – Что ж, я вам сочувствую, – сказала я.
   Она нахмурилась.
   – Мне кажется, они только подчеркивают красоту платья.
   Теперь была моя очередь нахмуриться.
   – Вы это серьезно?
   Элси, казалось, была немного озадачена.
   – Ну конечно. Вам ведь нравится платье?
   Я решила не отвечать, чтобы не дай Бог кого-нибудь не шокировать. Ясное дело, чего еще ждать от женщины, у которой совершенно нормальное имя – Элизабет, – но она предпочитает, чтобы ее называли коровьей кличкой?
   – Это действительно самая последняя вещь, которую мы можем использовать для камуфляжа, миссис Кассиди? – спросила я.
   Она кивнула – один раз и очень твердо.
   Я вздохнула, и она улыбнулась. Победа была на ее стороне, и она это знала. А я знала, что меня ждет поражение, еще в тот момент, когда увидела платье; но если мне суждено проиграть, я намерена как можно дороже продать свою шкуру.
   – Хорошо. Дело сделано. Деваться некуда. Я надену это.
   Миссис Кассиди просияла. Элси улыбнулась. Кейси ухмыльнулась. Я поддернула юбку с обручем повыше и сошла с возвышения. Обруч качался как колокол, а я была вместо языка.
   Зазвонил телефон. Миссис Кассиди пошла отвечать, и с каждым шагом настроение у нее все улучшалось, сердце пело, ведь больше я в ее магазин не приду. Какая радость.
   Я пыталась протиснуться в своей широкой юбке сквозь узкую дверь, которая вела к примерочным, когда она меня позвала:
   – Мисс Блейк, это вас. Сержант Сторр из полиции.
   – Видишь, мама, я же тебе говорила, что она работает в полиции, – сказала Кейси.
   Я не могла объяснить ей, где я работаю, потому что Элси когда-то просила меня этого не делать. Она считала, что Кейси еще мала, чтобы знать об аниматорах и убийствах вампиров и зомби. Можно подумать, есть такие дети, которые не знают, что на свете существуют вампиры. Про вампиров уже лет десять как говорят в каждом недельном выпуске новостей.
   Я пыталась прижать трубку к левому уху, но проклятые цветы мне помешали. Зажав телефон между плечом и шеей, я завела руки назад, чтобы расстегнуть воротник.
   – Привет, Дольф, что там у тебя?
   – Сцена убийства. – У него был приятный голос, как у оперного тенора.
   – Какая еще сцена убийства?
   – Грязная.
   Я, наконец, стянула с себя воротник и тут же выронила трубку.
   – Анита, ты куда пропала?
   – Да тут у меня кое-какие сложности с гардеробом.
   – Чего?
   – Не важно. А я зачем тебе понадобилась?
   – Не знаю, кто этот убийца, но он не человек.
   – Вампир?
   – Ты специалист по немертвым. Именно поэтому я хочу, чтобы ты приехала, посмотрела.
   – Хорошо, давай адрес, я немедленно буду. – На полочке лежал блокнот с бледно-розовыми листками, на которых были нарисованы сердечки. На конце шариковой ручки был купидончик. – Сент-Чарльз? Так я от вас всего в пятнадцати минутах езды.
   – Хорошо. – Он повесил трубку.
   – И тебе тоже до свидания, Дольф. – Это я сказала уже в тишину, просто для того, чтобы последнее слово осталось за мной. Я вернулась в маленькую комнатку, чтобы переодеться.
   Мне предложили сегодня миллион долларов за то, чтобы я убила человека и оживила зомби. Потом эта последняя примерка в свадебном салоне. Теперь еще сцена убийства. Грязная, сказал Дольф. Похоже, у меня нынче будет очень насыщенный рабочий день.

3

   Грязная, так Дольф это назвал. Мастер преуменьшать. Кровь была всюду, белые стены были забрызганы ею, словно кто-то разбил о них несколько банок с алой краской. В углу стояла светлая кушетка с причудливыми коричневыми и золотыми цветочками на обивке. Она была наполовину покрыта простыней. Вся простыня была темно-красной. Яркий квадрат солнечного света падал сквозь чисто вымытое, сверкающее окно. В солнечном свете кровь сделалась вишнево-красной и глянцевитой.
   Свежая кровь на самом деле куда ярче, чем нам показывают в кино и по телевизору. В больших количествах. Настоящая кровь – в больших количествах – такая же яркая, как пожарная машина, но темно-красный на экране выглядит лучше. В самый раз для реализма.
   Но только свежая кровь бывает красной, истинно красной. Эта кровь была уже старой и должна была поблекнуть, но луч летнего солнца вернул ей свежесть и блеск.
   Я с трудом сглотнула и сделала глубоким вдох.
   – Что-то ты какая-то зеленая, Блейк, – сказал голос у самого моего локтя.
   Я так и подпрыгнула, и Зебровски засмеялся:
   – Напугал я тебя?
   – Нет, – соврала я.
   В детективе Зебровски приблизительно пять футов росту; вьющиеся черные волосы, начинающие седеть, карие глаза, спрятанные под дымчатыми очками. Его коричневый костюм был слегка помят; на желтом галстуке красовалось пятно, которое он, вероятно, посадил за завтраком. Зебровски ухмыльнулся. Он мне всегда ухмылялся.
   – Признайся, Блейк, я тебя уел. Наша крутая потрошительница вампиров собирается облевать останки жертв?
   – Я смотрю, ты опять поправился, Зебровски?
   – О, я убит, – простонал он и, прижав руки к груди, слегка пошатнулся. – Только не говори, что ты не хочешь моего тела так же, как я хочу твоего.
   – Отстань, Зебровски. Где Дольф?
   – В хозяйской спальне. – Зебровски уставился на сводчатый потолок с круглым окошком. – Если б мы с Кэтч могли позволить себе такую хату...
   – Угу, – откликнулась я. – Симпатичный домик.
   Я вновь перевела взгляд на покрытую простыней кушетку. Простыня лежала на том, что было под нею, словно салфетка, брошенная на лужу пролитого сока. В этой картине было что-то не так. Внезапно я поняла, что именно: выпуклость была слишком мала для целого человеческого тела. Чей бы труп там ни лежал, ему не хватало частей.
   Комната покачнулась. Я отвела взгляд и судорожно сглотнула. Прошло много месяцев с тех пор, как мне в последний раз вдруг стало дурно при виде сцены убийства. Хорошо, хоть кондиционер работает. В жару запах становится еще отвратительнее.
   – Эй, Блейк, я вижу, ты хочешь выйти? – Зебровски взял меня за руку, будто собирался отвести к двери.
   – Спасибо, но я в полном порядке. – Я смотрела прямо в его младенческие карие глазки и врала. Он знал, что я вру. Я далеко не в полном порядке, но буду.
   Он отпустил мою руку и насмешливо отдал мне честь.
   – Люблю крутых девчонок.
   Против воли я улыбнулась.
   – Иди к черту, Зебровски.
   – Конец коридора, последняя дверь слева. Ты найдешь Дольфа там.
   Он ввинтился в толпу. Сцена убийства всегда привлекает людей больше, чем нужно – не зевак, нет: чиновники в штатском, техники, парни с видеокамерами. Вот и сейчас дом напоминал пчелиный рой, полный бешеного движения и суеты.
   Я прорезала себе путь сквозь толпу. Моя закатанная в пластик личная карточка болталась у меня на лацкане темно-голубого жакета. Это для того, чтобы полиция знала, что я на их стороне, а не просто прошмыгнула внутрь. И еще, чтобы было спокойнее носить оружие в толпе полицейских.
   Я протолкалась мимо кучки людей, которые образовали пробку у двери в середине коридора. До меня донеслись отрывочные фразы: “Боже, смотри, сколько крови... А тело еще не нашли?.. Ты хочешь сказать, то, что от него осталось?.. Нет”.
   Я протиснулась между двумя копами. Один недовольно крикнул:
   – Эй! Полегче!
   Перед последней дверью по левую руку было свободно. Не знаю, как Дольф этого добился, но в комнате он был один. А может, полиция просто только что здесь закончила.
   Он стоял на коленях в центре светло-коричневого ковра, положив свои толстые руки в хирургических перчатках на бедра. Его черные волосы были пострижены так коротко, что уши торчали по обе стороны его большой грубой физиономии, как две витые раковины. Увидев меня, он поднялся. При росте почти в шесть футов восемь дюймов Дольф обладал телосложением борца. Кровать с балдахином у него за спиной внезапно сделалась маленькой.
   Дольф возглавлял новейшее подразделение полиции – отряд охотников за привидениями. Официально оно называлось “Специальная Команда по Расследованию и Урегулированию Таинственных Инцидентов”, СКРУТИ. Эти ребята занимались любыми преступлениями, связанными со сверхъестественным. Сюда обычно ссылали всех неугомонных. Я не удивлялась, что Зебровски включили в эту команду. У него было странное и беспощадное чувство юмора. Но Дольф – Дольф был просто образцовым полицейским. Мне всегда представлялось, что он оскорбил кого-то из вышестоящих, оскорбил своей слишком хорошей работой. Только в это я еще могла поверить.
   На ковре возле него лежало еще что-то, укрытое простыней.
   – Анита.
   Он всегда так говорит – одно слово за раз.
   – Дольф, – сказала я.
   Он опять опустился на колени между кроватью с балдахином и пропитанной кровью простыней.
   – Ты готова?
   – Я знаю, что ты молчун, Дольф, но ты не мог бы сказать, что именно я должна высматривать?
   – Я хочу знать, что ты увидишь, а не то, что я тебе подскажу.
   Для Дольфа это была целая речь.
   – Ладно, – сказала я. – Приступим.
   Он откинул простыню. Я стояла и смотрела – но все, что я видела, это большой кусок окровавленного мяса. Это могло быть все что угодно: говядина, конина или оленина. Но труп человека? Только не это.
   Мои глаза видели, но мозг отказывался воспринимать. Я присела на корточки, подоткнув юбку. Ковер под ногами захлюпал, словно его промочило дождем, только это был не дождь.
   – У тебя не найдется еще пары перчаток? Я свой комплект оставила в конторе.
   – В правом кармане. – Дольф поднял руки над головой. – Только возьми сама. Моя жена ненавидит сдавать в химчистку одежду с пятнами крови.
   Я улыбнулась. Удивительно. Впрочем, чувство юмора порой просто необходимо. Мне пришлось перегнуться через останки. Я вытащила пару хирургических перчаток, растягивающихся на любой размер. В этих перчатках всегда такое ощущение, будто внутри порошок. Больше похоже на презервативы для рук, чем на перчатки.
   – Если я потрогаю, не уничтожу никаких улик?
   – Нет.
   Я потыкала останки двумя пальцами. Ощущение та кое, будто потрогал кусок свежей говядины. Хорошее, упругое мясо. Я ощупала обломки костей и ребер. Ребра. Внезапно я осознала, на что я смотрю. Часть человеческой грудной клетки. Там, где к плечу должна присоединяться рука, торчала белая кость. И все. Больше ничего. Я вскочила слишком поспешно и споткнулась. Ковер под ногами хлюпнул.
   В комнате внезапно стало очень жарко; я отвернулась от тела и уставилась на комод. Зеркало на нем было так густо забрызгано кровью, что казалось, будто кто-то покрыл его толстым слоем лака для ногтей. Спелая Вишня, Карнавальный Алый, Яблоко в Карамели.
   Я закрыла глаза и очень медленно досчитала до десяти. Когда я снова открыла их, в комнате стало прохладнее. Только сейчас я заметила, что под потолком крутится вентилятор. Я была в полном порядке. Отважная потрошительница вампиров. Хор-рошо.
   Дольф ничего не сказал, когда я снова опустилась на колени перед останками. Он даже не взглянул на меня. Хороший парень. Я постаралась быть объективной и увидеть все, что можно увидеть. Но это было нелегко. Мне проще было смотреть на останки, пока я не знала, что это за часть тела. Теперь я могла видеть только кровавый обрубок. А думать – только о том, что он “некогда был человеческим телом”. Дежурная фраза оперативников.
   – Никаких следов применения оружия, насколько я могу судить – но это тебе и коронер может сказать. – Я протянула руку и снова потрогала труп. – Помоги мне его перевернуть: я хочу взглянуть на грудную полость. На то, что от нее осталось.
   Дольф выпустил простыню и помог мне поднять останки. Они были легче, чем казались на вид. Когда мы поставили обрубок на край, оказалось, что с внутренней стороны ничего нет. Все внутренние органы, которые должны быть защищены ребрами, отсутствовали. Обрубок выглядел бы в точности как говяжья грудинка, если бы не кость на том месте, где должна была быть рука. Часть ключицы еще сохранилась.
   – Ладно, – сказала я. Голос мой прозвучал с придыханием. Я стояла, держа на весу свои испачканные кровью руки. – Накрой, пожалуйста.
   Дольф накрыл труп и встал:
   – Впечатления?
   – Сила, чудовищная сила. Нечеловеческая. Тело явно раздирали руками.
   – Почему руками?
   – Никаких следов ножа. – Я засмеялась, но тут же поперхнулась смехом. – Черт, я бы подумала, что кто-то распилил его пилой для разделки туш, но кости... – Я покачала головой. – Для этого не использовалось ничего механического.
   – Что-нибудь еще?
   – Угу. Где остальная часть этого проклятого трупа?
   – Вторая дверь слева по коридору.
   – Остальная часть? – В комнате снова стало жарко.
   – Ты пойди и посмотри. Потом скажешь мне, что ты увидела.
   – Черт возьми, Дольф, я знаю, что ты не любишь влиять на мнение экспертов, но я ненавижу блуждать вслепую.
   Он только посмотрел на меня.
   – Хотя бы ответь на один вопрос.
   – Смотря какой.
   – Там хуже, чем это?
   Казалось, он задумался на мгновение.
   – И да, и нет.
   – Иди ты к дьяволу!
   – Сама поймешь, когда увидишь.
   Я не хотела ничего понимать. Берт весьма оживился, узнав, что полиция хочет привлечь меня к делу. Он сказал, что я приобрету богатый опыт. Но до сих пор я приобрела только богатый набор кошмаров.
   Дольф повел меня в следующую комнату ужасов. На самом деле я не жаждала найти оставшуюся часть тела. Мне хотелось домой. Перед закрытой дверью Дольф остановился, поджидая меня. На двери был приклеен картонный зайчик, как на Пасху. Под ним висела вышивка с надписью “Детская”.
   – Дольф. – Мой голос звучал очень тихо. Его почти заглушал шум, доносящийся из гостиной.
   – Что?
   – Ничего-ничего. – Я сделала глубокий вдох и с шумом выдохнула. Я смогу. Я смогу. О Господи, я не хочу! Дверь качнулась внутрь, и я прошептала молитву. Бывают в жизни моменты, пережить которые можно только с помощью свыше. Я готова была поспорить, что меня ждет один из таких.
   Солнечный свет струился через маленькое окошко. По низу белых занавесок были вышиты утята и зайчики. На бледно-голубых стенах были наклеены вырезанные из картона зверюшки. Колыбели я не увидела – только кроватку с опущенной наполовину стенкой. Кроватка для большого ребенка, кажется, так она называется?
   Здесь было не так много крови. Благодарю тебя, Господи. Кто сказал, что молитвы никогда не бывают услышаны? Зато в квадрате солнечного света сидел плюшевый медвежонок. Медвежонок был покрыт кровью, словно глазурью. Один стеклянный глаз удивленно смотрел на мир из-под сосулек слипшегося искусственного меха.
   Я опустилась на колени возле него. Ковер не хлюпал, крови на нем не было. Почему же этот чертов мишка сидит на ковре, весь залитый кровью? Насколько я могла судить, больше нигде в комнате крови не было.
   Может, кто-то ею просто сюда посадил? Я подняла взгляд на маленький белый комод, разрисованный зайчиками. Если однажды выбрал мотив, то уж не отступай от него ни в чем, таково мое мнение. На белой краске был маленький, но очень четкий отпечаток ладошки. Я подползла ближе и приложила рядом руку, чтобы сравнить размер. У меня небольшая ладонь, маленькая даже для женщины, но этот отпечаток был со всем крошечный. Два, три года, может, четыре. Стены голубые – наверное, мальчик.
   – Сколько лет было ребенку?
   – На обратной стороне портрета в гостиной написано “Бенджамин Рейнольдс, три года”.
   – Бенджамин, – прошептала я, глядя на кровавый отпечаток детской ладони. – В этой комнате нет тела. Здесь никого не убили.
   – Да.
   – Так чего же ты меня сюда привел? – Я посмотрела на Дольфа снизу вверх, все еще стоя на коленях.
   – Твое мнение ничего не будет стоить, если ты не увидишь всего.
   – Этот чертов мишка будет мне сниться.
   – Мне тоже, – сказал Дольф.
   Я встала, с трудом подавив желание разгладить юбку сзади. Трудно даже сосчитать, сколько раз я измазывала одежду в крови и даже не думала об этом. Но только не сегодня.
   – Это труп мальчика там, в гостиной? – Говори это, я мостила Бога, чтобы это было не так.
   – Нет, – сказал Дольф.
   Благодарю тебя, Господи.
   – Труп его матери?
   – Да.
   – А где тело мальчика?
   – Мы его не нашли. – Дольф помолчал, потом спросил: – Эта тварь могла съесть мальчика целиком?
   – Ты имеешь в виду – чтобы вообще ничего не осталось?
   – Да, – сказал Дольф. Лицо его стало лишь капельку бледнее. Мое, вероятно, тоже.
   – Возможно, но даже у немертвых есть предел тому, что они способны сожрать. – Я сделала глубокий вдох. – Вы не обнаружили никаких признаков срыгивания?
   – Срыгивания. – Дольф улыбнулся. – Хорошее слово. Нет, после еды эту тварь не тошнило. Во всяком случае, мы ничего не нашли.
   – Тогда мальчик, вероятно, должен быть где-то рядом.
   – Есть шанс, что он жив? – спросил Дольф.
   Я посмотрела на него. Мне хотелось сказать “да”, но я понимала, что ответ скорее всего должен быть “нет”. Я выбрала компромисс.
   – Не знаю.
   Дольф кивнул.
   – Теперь в гостиную? – спросила я.
   – Нет. – Дольф вышел из комнаты, не говоря больше ни слова. Я пошла следом. Что мне еще оставалось? Но я не спешила. Если ему хочется изображать крутого немногословного полицейского, он может и подождать меня.
   Вслед за его широкой спиной я завернула за угол и через гостиную вышла и кухню. Раздвижная стеклянная дверь вела на террасу. Повсюду были осколки стекла. Их грани сверкали в солнечном свете, струящемся из еще одного круглого окошка в потолке. Кухня, облицованная голубым кафелем и отделанная дорогим светлым деревом, была такой чистенькой, словно только что сошла с фотографии рекламного буклета.
   – Красивая кухня, – заметила я.