АД

   Ад — это когда плачешь внутри защитного костюма.
   Мне хотелось закрыть лицо руками, но мешал шлем.
   Из носа капало, но вытереться я не могла. По щекам неудержимо текли горячие слезы.
   Я обхватила себя руками. Но с какой бы силой ни сжимала себя, прикосновения через плотный материал костюма не чувствовалось.
   Одна, одна; я плакала в полном одиночестве, не в силах даже дотянуться до самой себя.

МОЙ ШЛЕМ

   Постепенно слезы стихли; но не душевная боль. Из носа все еще текло, на губах ощущался привкус соли.
   Чи обнял меня, пытаясь успокоить. Однако через костюм я не чувствовала и его прикосновения тоже.
   Он бормотал что-то бессмысленное.
   — Откуда же тебе было знать… Ты плохо соображала… Не вини себя…
   Глупости. Я оттолкнула его:
   — Оставьте меня в покое!
   Он уставился на меня. Мне ужасно хотелось отвернуться, и поэтому я посмотрела прямо ему в глаза.
   — Рамос, — сказал он, — сними шлем и вытри нос, пока ни утонула в соплях.
   — Я не могу снять шлем, — хлюпая носом, ответила я. — Здесь микробы.
   — Сколько воздуха у тебя осталось? На час? На два? Тебе явно придется задержаться тут несколько дольше.
   — Мне придется задержаться тут навсегда! — эти слова вырвались у меня прежде, чем я поняла, что говорю. — Теперь я убийца. Опасное неразумное существо. Такая же, как гринстрайдеры, о которых вы рассказывали… Неважно, в каком я была состоянии. Все равно должна была сообразить.
   — Послушай, в горячке момента…
   — Нет! Я должна была сообразить. Должна! Я не заслуживаю того, чтобы называться разумным существом, раз я так по-идиотски убила своего напарника.
   — Рамос…
   — Никогда больше меня не выпустят в космос. Даже если бы прямо сейчас сюда прибыл спасательный корабль, он не увез бы меня с собой. Лига никогда не позволит мне покинуть Мелаквин. Они скажут, что я неразумное существо, и будут правы.
   — Сними шлем, — приказал адмирал. — Я отказываюсь спорить с человеком, у которого все лицо в соплях.
   В другое время и в другом месте я, может, и продолжала бы упрямиться. Стала бы изображать непреклонного разведчика, ни на шаг не отступающего от флотских правил, что бы там ни текло из носа. Однако сейчас моя сила воли дала трещину. Двумя движениями пальца я нажала на спусковую кнопку шлема и предохранительную задвижку. Еще пять секунд ушло на то, чтобы разъединилась внутренняя блокировка, и регулятор давления внутри выровнял его с наружным. Послышался хлопок — это шлем откинулся назад; я впервые в жизни вдохнула неземной воздух.
   И без малейших колебаний рукавом вытерла нос.
   — Хорошо, — улыбнулся Чи. — Значит, ты все-таки не законченная идиотка.

МОГИЛА

   Мы похоронили Яруна в дупле, который нашел для него Чи, — лучшего способа не смогли придумать. У меня в рюкзаке была маленькая лопатка, но она годилась только для взятия образцов почвы, никак не для того, чтобы рыть могилу. На то, чтобы выкопать яму нужного размера, ушли бы часы, и все это время рядом лежало бы тело моего напарника с развороченным горлом. Это было выше моих сил.
   Тем более что адмирал работать не мог. Силы покинули его — лицо потемнело, дышал он с трудом, как будто через силу. Прислонившись к дереву, он сидел, устало наблюдая, пока я заталкивала Яруна в дупло.
   Запихивала его беспомощное тело внутрь, туда, где по заплесневелой поверхности дерева суетились муравьи. Ноздри щекотал смешанный запах гнилого дерева, крови и моего собственного пота.
   Под конец мне пришла в голову мысль надеть на Яруна свой шлем, полностью запечатать его, чтобы пожиратели падали не унюхали запах разлагающегося человеческого тела. Запихнув наконец труп, уже почти в темноте, я засыпала вход в дупло мертвыми листьями.
   Когда все было кончено — когда я сделала то, что должна и что могла сделать, — я отвернулась, и меня вырвало.
   — Вот что значит этот треклятый расходный материал, — я вытерла рот. — Вот что это на самом деле значит.

НЕПОГРЕШИМЫЙ РАСЧЕТ ВРЕМЕНИ

   Когда мы возвращались к месту высадки, Чи обхватил меня рукой. Я подумала, что он снова сделал это с целью успокоить меня; однако ему просто требовалась поддержка.
   — Не следовало вам так далеко тащить его, — сказала я.
   — В тот момент мне показалось, что это неплохая идея, — ответил он. — Ничего лучше я придумать не смог.
   — Это отняло у вас слишком много сил. Адмирал пожал плечами:
   — По крайней мере, было чем заняться. Я очнулся за несколько часов до тебя.
   — Вы тоже отключились? Почему? У вас же не было имплантата?
   — Наверно, они что-то внедрили в меня еще раньше, — ответил он. — Может, с пищей на «Золотистом кедре». Какая-нибудь маленькая такая радиоуправляемая капсула, не больше крупинки соли. Высший совет обожает разрабатывать подобную чепуху. Этим ублюдкам без игрушек жизнь не в жизнь; и раз Лига Наций запрещает создавать оружие, они вместо этого придумывают всякую несмертельную дребедень. В тот самый момент, когда они привели в действие твой горловой имплантат, меня они погрузили в сон.
   — М-м-м…
   Конечно, Адмиралтейству требовалось, чтобы все мы отключились одновременно; иначе последовал бы призыв о помощи… требование спасти. Откровенно не откликнуться на сигнал «помогите» «Палисандр» не мог, однако на тот случай, если связь со всеми нами оборвалась бы в одно и то же время, существовала совершенно определенная, четкая и ясная политика флота. Не посылать новых людей в район, где присутствует неизвестная опасность. Доложить о ситуации и предоставить начальству принимать решение.
   Нашему замечательному, великодушному начальству.
   Чи камнем повис на мне.
   — Знаешь, Рамос, оказавшись здесь, я думаю о множестве вещей. О старых временах, — он вздрогнул. — Может, Совет прав, что так обошелся со мной. Память меня нередко подводит — по большей части, устраивая спектакль, я делаю это потому, что внезапно забываю, кто я такой. Не в том смысле, что я забываю свое имя, просто не помню… множество важных вещей из прошлого. Понимаешь? Иногда воспоминания просто исчезают из головы, а иногда они там, на месте, но исчезает… мужество.
   — Мужество?
   Я подумала: «При чем тут это?»
   — Трудно признаваться в прошлых… неудачах. Постыдных капитуляциях. Ситуациях, когда следовало быть умнее, или храбрее, или…
   Он споткнулся о заваленный листьями корень. Я удержала его от падения, но это потребовало немало усилий — сам он и не подумал помочь себе.
   — С вами все в порядке? — спросила я. Молчание.
   Меня пронзила одна мысль.
   — Когда вы в последний раз принимали «таблетку молодости»?
   — Две недели назад, Рамос. Что-что, а точно рассчитывать время Совет умеет.
   — Дерьмо.
   — Ох, дерьмо, — поправил он меня.
   В возрасте Чи две недели — самый долгий срок, который можно протянуть без этих таблеток, плюс к тому же гадость, которую ему подсунули, чтобы он отключился, и то обстоятельство, что он потратил последние силы, отволакивая подальше Яруна.
   — Как они могли так поступить с вами! — взорвалась я. — Отправить вас сюда в таком состоянии… простите, но это смертный приговор.
   — Лига не позволяет убивать открыто, — адмирал пожал плечами, — но они допускают существование концепции, согласно которой организму нужно дать умереть, когда его время пришло. Очевидно, в этом вопросе Лига позволяет Совету выходить сухим из воды. Иначе Мелаквин не прослужил бы так долго местом, куда выбрасывают престарелых адмиралов.
   — И вот теперь вы здесь…
   — Да — но ненадолго, — его рука коснулась моих волос. — Прости, что покидаю тебя одну-одинешеньку.
   — Я выживу.
   — Уж постарайся, — адмирал серьезно посмотрел на меня. — Постарайся.
   — Думаете, я собираюсь покончить с собой? Это невозможно… Я так запрограммирована, что это невозможно. В ранние годы существования корпуса разведчиков процент самоубийств был слишком вы сок. А что тут удивительного? Разведчики впадают в депрессию, потому что они уродцы, которых никто не любит, потому что нормальные космонавты сторонятся их — расходного материала вроде туалетной бумаги. Ну, Адмиралтейство решило, что должно защитить свои капиталовложения, и нас начали программировать на недопущение даже самой мысли о самоубийстве. Это дает гарантию, что, если мы умрем во время выполнения своей миссии, это происходит не по нашей воле, а исключительно в силу сложившихся обстоятельств.
   — Знаю я, что вас программируют, — вздохнул Чи. — И знаю людей, сумевших преодолеть свое программирование. Может, не при первой попытке и не при второй, но в конце концов можно прорваться сквозь ментальную блокировку. Решимость — очень действенная штука. Но я хочу, чтобы ты решила выжить, а не умереть.
   — Зачем? Потому что выжить — лучший способ отомстить?
   — Нет. Лучший способ отомстить — это вернуться на новую Землю и засунуть злодеяния Совета ему в глотку.
   — Я убийца. Я не смогу покинуть Мелаквин.
   — Черт побери, Рамос! — взревел Чи. — Я понимаю, тебя гложет чувство вины, но ты не…
   В этот момент у него и случился удар.

МО…

   Мы уже почти добрались до края ущелья — еще несколько шагов, и деревья расступались, открывая дорогу на луг, где мы приземлились. На западе горели последние желтые лучи солнца, тонущего в фиолетовых сумерках.
   Чи обмяк, словно туша, соскользнул с моего плеча и упал на мертвые листья. Зрелище гаснущего дня настолько увлекло меня, что я не успела подхватить его.
   — Мо… — пробормотал он, уткнувшись лицом в листья. — Мо…
   Я тут лее опустилась на колени и перевернула его. Левая сторона лица уже помертвела. В Академии я получила медицинское образование на уровне фельдшера, но тогда для меня это были просто слова: Потеря контроля над одной стороной тела — бесспорный симптом удара. Однако теперь это был не просто симптом; это случилось с человеком, лежавшим у меня на руках.
   Правая половина лица — это еще был Чи. Левая половина — необитаемая плоть, подчиняющаяся только законам гравитации.
   — Мо… — настойчиво повторил он, правой рукой вцепившись в мое предплечье. — Мо!

ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ

   — Адмирал, — сказала я, — постарайтесь успокоиться. Может, в «аптечке» найдется что-нибудь…
   Он шлепнул меня ладонью по рту… неуклюжий, неловкий удар, который мог бы причинить боль, если бы у Чи остались хоть какие-то силы.
   — Мо! — закричал он. — Мо-о-о-о!
   Я отклонилась назад, достаточно далеко, чтобы увернуться от его руки. Она безвольно упала ему на грудь.
   — Адмирал Чи, — я изо всех сил старалась держать себя в руках, — у вас случился удар. Поражена левая сторона и, значит, пострадала правая доля мозга. У большинства людей речевые центры в другой доле. Поэтому если вы расслабитесь, то, скорее всего сможете говорить. — Я не знала, правда ли это, просто бормотала первое, что пришло в голову. — Вообразите, будто говорите правой половиной рта. Может, тогда вам удастся сконцентрироваться.
   — Моу… Мо-о-о-о… — он послушался меня, кривя от усилий губы. — Моа…
   — Мох? — попыталась угадать я. — Мошки? Может, вы вспоминаете свою мать?
   Его рука снова шлепнула меня по рту. Не сделай он этого, я и сама смолкла бы, высказав еще одно-два предположения; больше ничего не приходило в голову. Да и времени отгадывать загадки не было. Передо мной лежал человек, только что перенесший удар, а ближайший медицинский центр находился в тридцати световых годах отсюда. Это было скверно само по себе, но что еще хуже — действие «таблеток молодости» заканчивалось. И что я могла сделать?
   — Мо-о-о…
   Адмирал вскинул руку. Сначала она вроде бы была направлена в сторону ущелья. Однако потом рука конвульсивно дернулась и указала совсем в другую сторону, на озеро. Озеро? Может, быстро сдающий позиции мозг решил, что это море?
   — Море? Правильно? Вы хотите, чтобы я похоронила вас в море?
   Его тело обмякло. То ли адмирал расслабился, потому что я угадала, то ли просто уходили последние силы. Пальцы, сжимающие мое предплечье, соскользнули, и Чи снова откинулся на устланную листьями землю.
   Один лист опустился на его лицо, прикрыв нос и глаза. Старик даже не шевельнулся.

ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ РАСХОДНЫЙ МАТЕРИАЛ

   Агония длилась час.
   Я сидела, положив его голову себе на колени и гладя рукой волосы. Время от времени веки Чи подрагивали и приподнимались, но не думаю, что он видел что-нибудь. Иногда лицо искажала гримаса, изо рта вырывалось нечто среднее между ворчаньем и хрюканьем; потом лицо окончательно расслабилось, стало спокойным.
   Время от времени с помощью Тугодума я проверяла, жив ли еще старик. В конце концов прибор показал отсутствие в мозгу всякой электромагнитной активности.
   Его смерть не была такой жестокой, как у гибнущих на чужих планетах разведчиков… как у Яруна.
   Чтобы не сосредотачиваться на этом, я задумалась: почему для адмирала было так важно, чтобы его похоронили в море — если он хотел именно этого. Я знала, что некоторые религиозные течения — современный баптизм, например — придают этому факту большое значение, называя это «возвратом к нашей общей матери». Может, Чи принадлежал к одной из этих конфессий? Или вел свое происхождение с какого-нибудь покрытого океанами и морями мира и поэтому хотел, чтобы его последним пристанищем стала вода?
   Этого я никогда не узнаю.
   Никогда не узнаю, почему он просил похоронить его в море — или пытался сказать что-то совсем другое и умер, огорченный, что я так и не сумела понять его последние слова.
   Я все гладила и гладила его волосы.
   — Вот что значит расходный материал, — шептала я снова и снова.
   И потом потащила тело к озеру.

ЧАСТЬ VII ВОСХОД ЛУНЫ

ЛУНЫ

   Я стояла на краю обрыва и смотрела на воду. На чистом небе сверкали звезды; в юго-восточном направлении над горизонтом взошла большая белая луна.
   Луна по цвету была в точности как на Старой Земле — древняя, меланхоличная.
   Мне нравятся белые луны — они оказывают смягчающее воздействие на свои планеты. Если над миром висит красная луна, ночью тебя обязательно посещают кошмары, ты сражаешься во сне до самого утра; если луна на планете зеленоватая, люди начинают скулить и жаловаться, чересчур остро реагируя на мелкие обиды. Что касается голубых лун, то я видела лишь одну в небе над Ситсем, планетой, куда всех курсантов посылали, чтобы проверить реакцию на прививки, которые, по общему убеждению, были совершенно бессмысленны. Ради чистоты эксперимента следовало воздерживаться от любых медикаментов, в результате мои воспоминания о Ситсе ассоциируются исключительно с жуткими менструальными коликами, поскольку я не имела возможности прибегнуть к помощи обычных обезболивающих средств.
   Кстати, а сколько этих самых средств имеется в моей «аптечке»? Как бы там ни было, их точно не хватит, если мне суждено провести на Мелаквине всю жизнь. Когда у меня следующая менструация? Через двенадцать дней — если стресс последних часов не нарушит химию организма, что весьма вероятно.
   Внезапно луна в небе показалась мне более зловещей, чем была на самом деле.
   Тем не менее это была белая луна, что уже само по себе хорошо — эти ночные светила нейтральны и официальны. Люди, рожденные под белой луной, умеют молчать, не испытывая потребности без конца чесать языком.
   Хотя, если уж на то пошло, люди, по большей части, рождаются не под лунами, а под крышами. И проживают свою жизнь тоже под крышами, по вечерам задергивая занавески из опасения, что сияние луны может подействовать им на нервы.
   Мне нравится лунный свет. Даже если он не белый.
   Лунный свет милосерднее солнечного — когда смотришься в зеркало.

ВНИЗ С ОБРЫВА

   У моих ног лежало тело Чи. Я пристегнула его шлем на место, чтобы за воротник не попали жучки и трава, пока я тащу тело по лугу. Нужно ли снова снять шлем, прежде чем столкнуть Чи в озеро? Если похороны в море — религиозный обряд, может, важно, чтобы тело вступало в непосредственный контакт с водой. (И следовательно, с рыбами, которые будут обгрызать плоть, а потом плавать во мраке обглоданной грудной клетки, точно между веточками коралла.)
   «Глупо, Фестина, тянуть дальше, — упрекнула я себя. — Прояви твердость и сделай то, что должна».
   Я оторвала взгляд от луны и потащила адмирала вниз по склону. Чтобы не упасть, приходилось хвататься за траву.
   Лопух. Крапива. Чертополох.
   Мне не нравилось, что вокруг растет так много колючек, однако костюм был прочный, точно кольчуга, устойчивый к любому внешнему воздействию. Чи был защищен, я была защищена, и сила тяжести работала на нас; поэтому мы продолжали спуск по склону утеса — я на своих ногах, волоча адмирала, лежащего на спине головой вперед.
   Одновременно я тащила и Тугодум: пусть даже с некоторым опозданием, он все же способен подать сигнал тревоги, а это лучше, чем ничего. Теперь у меня нет напарника и некому прикрывать мне спину.
   Когда спуск окончился, трава внезапно уступила место узкой полосе берега, усеянной кусками дерева, раковинами моллюсков и полусгнившей рыбой. Запах бил в нос, поскольку здесь, под прикрытием высокого обрывистого берега, ветер совсем не ощущался. На берегу океана или моря пахнет солью; а вот на берегу пресного водоема…
   Поскольку адмирал был здесь в безопасности, я позволила себе немного отдохнуть, сидя на прибитом к берегу бревне: восстановить дыхание, прислушаться к плеску волн, обдумать, застегивать на Чи шлем или нет. В шлеме он будет держаться на поверхности — воздух внутри костюма не даст ему утонуть, защищая жизнь, которая уже угасла. В этом случае его быстро прибьет к берегу. Наверно, следует снять шлем и засунуть внутрь костюма камни, чтобы тело погрузилось.
   Это то, чего он для себя пожелал бы? Или нет? Я не знала. Ужасно не хотелось принимать решение.
   Может, я просидела бы на бревне еще очень долго, если бы из озера не всплыл стеклянный гроб.

СТЕКЛО

   В лунном свете было видно, что гроб поднимается медленно и во все стороны от него по воде расходится рябь. Его поверхность, блестящую, точно зеркало, усеивали капли и струйки воды; от их сверкания невозможно было разглядеть, что находится внутри. Точно лебедь, он плавно заскользил по воде и остановился, уткнувшись в берег всего в двадцати метрах от меня.
   Я задержала дыхание; гроб открылся. Женщина, лежащая в нем лицом вниз, поднялась и вышла на песок.
   Обнаженная женщина, прозрачная и бесцветная, сквозь нее можно было видеть слегка искаженный стеклом берег.
   Она была моего роста, но выглядела словно статуэтка «арт деко» ^[2]. Все в ее облике казалось приглаженным и стилизованным — длинные ноги, стройное туловище, лицо с высокими скулами. Волосы на самом деле выглядели не как волосы, а лишь как намек на них: гладкая стеклянная копна, не распадающаяся на отдельные пряди. Это в равной степени относилось и к искусной имитации волос на лобке — ничего столь приземленного, как настоящие гениталии.
   Что она здесь делала? Как могла столько очевидно нереальная женщина существовать на планете с самыми настоящими червями, бабочками и зуйками? Она не принадлежала этому миру, и это вызывало острое ощущение тревоги.
   Чужая — и такая прекрасная, что это заставило меня устыдиться недостатков собственной внешности.
   Женщина шла по песку, как ходило бы стекло, если бы могло ходить, — плавно, сильно, смело. Мышцы рук и ног совершали отточенные и в то же время мягкие движения; может, то, из чего она была сделана, и напоминало стекло, но хрупким оно не выглядело. По-видимому, не заметив меня, она повернулась к гробу и прокричала что-то звучным низким голосом. Слова были на языке, которого я никогда не слышала, но, по всей видимости, послужили командой, и крышка бесшумно закрылась.
   Именно в этот момент Тугодум наконец заметил женщину. В тишине ночи зазвучал сигнал тревоги: «Би-ип, би-ип, би-ип!»
   Женщина повернула голову и… увидела меня. Свет полной луны позволял разглядеть, как она распахнула глаза и открыла рот.
   — Приветствую тебя, — сказала я, выключая Тугодум. — Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций. Прошу тебя проявить ко мне гостеприимство.
   С криком ужаса женщина отвернулась от меня и бросилась к своему гробу.

ПОГРУЖЕНИЕ

   Когда женщина добралась до него, крышка была по-прежнему закрыта. Это не остановило ее — незнакомка забралась наверх и принялась колотить по зеркальной поверхности. Стеклянные кулаки с резким звоном ударяли по стеклянной крышке, но гроб не открывался, несмотря на все усилия. Он медленно скользил по воде, и женщина вцепилась в него, выкрикивая непонятные мне слова, о смысле которых тем не менее было нетрудно догадаться: «Спасите! Спасите! Монстр!» Как еще она могла среагировать на чужестранку с фиолетово-красным пятном на лице, одетую во что-то белое и громоздкое? Гроб по-прежнему не обращал внимания на ее крики, со все возрастающей скоростью он удалялся от берега, оставляя за собой сноп брызг.
   Мокрые стеклянные пальцы цеплялись за мокрую стеклянную крышку, однако поверхность гроба была слишком гладкой, чтобы удержаться на ней; и когда гроб начал погружаться, усилившийся натиск воды оторвал от него женщину. Кашляя, отплевываясь, она начала… тонуть.
   — Проклятье, — пробормотала я.
   Умеет ли она плавать? Может ли дышать под водой? Да и нуждается ли вообще в том, чтобы дышать? Если она и в самом деле из стекла, то пойдет ко дну, точно якорь.
   — Черт побери!
   Но я знала, что никуда не денусь — придется заняться спасением на водах.

АВАРИЙНАЯ РАЗБЛОКИРОВКА КОСТЮМА

   Спасать ее в костюме означало верную гибель: вследствие отсутствия шлема он моментально наполнится водой и потащит меня вниз. Изрыгая проклятия, я сунула большие пальцы под одинаковые клапаны, защищающие кнопки аварийной разблокировки, и с силой нажала на них. Этого мне прежде делать не приходилось — нас обучали с помощью деактивированного снаряжения, чтобы избежать порчи ценного имущества. Сейчас, однако, костюм работал и оставался в таком состоянии еще ровно две секунды; этого времени хватило, чтобы пошире расставить ноги и вскинуть над головой руки.
   Потом костюм сорвало с моего тела.
   Распадаясь на части, он разошелся вдоль швов, которые можно было разглядеть разве что в микро скоп. Перчатки взлетели в небо, рукава отогнулись, словно банановые шкурки, оторвались на уровне плеч и разлетелись на клочки, унесенные силой взрыва. В нагрудной пластине имелся собственный запас взрывчатки, достаточно мощный, чтобы передняя половина костюма отлетела на расстояние пяти шагов передо мной, а задняя ушла в склон за моей спиной на глубину сантиметров в пять. Промежность освободилась относительно спокойно — мужчины, разрабатывающие защитный костюм, видимо, очень беспокоились о безопасности именно этого, самого ценного участка своего тела — что вполне компенсировалось взрывом, в результате которого штаны превратились в конфетти, засыпавшее побережье в радиусе десяти метров. Я осталась лишь в белых ботинках по колено и пропотевшем хлопчатобумажном белье, предназначенном защищать от потертостей.
   — М-м-м… — вырвалось у меня. Все посторонние мысли вылетели из головы; ничего удивительного, если с тебя одним махом срывает всю одежду. — М-м-м… М-м-м-м… — и ты остаешься стоять на залитом лунным светом берегу почти что в чем мать родила. — Ничего себе!
   Некоторые клочки костюма упали на труп адмирала Чи. И я вспомнила о женщине, может, и в самом деле из тяжелого стекла, с головой ушедшей под воду.
   Хватит с меня трупов. Нужно сделать все, чтобы не появился еще один.

СПАСЕНИЕ НА ВОДАХ

Застегнув ремень Тугодума на плече, я подбежала к озеру, подпрыгнула и нырнула, стараясь использовать накопленную инерцию. Для женщины, вырос шей во влажных тропиках Агуы, вода здесь была, мягко говоря, прохладная. Не сомневаюсь, Ярун заявил бы, что ее температура очень даже подходящая для купания, но не надо забывать — озеро находилось на 41-м градусе северной широты, и сейчас стояла середина осени. К счастью, мышцы не свело от холода; тем не менее я чувствовала, что тело покрылось гусиной кожей, и должна была стискивать зубы, чтобы они не выбивали дробь.
От стеклянного гроба осталась лишь воронка на поверхности воды. Прежде чем он исчез совсем, я постаралась оценить разницу между его положением сейчас и местом, где он был, когда женщина соскользнула с него. Далеко я от нее, близко? Вода между тем уже сомкнулась над моей головой. Стараясь не думать о подводных течениях, акулах и водяных паразитах, я сдернула с плеча Тугодум и повела им вокруг' себя. Визуальное сканирование было бы пустой тратой времени: вода темная, цель прозрачная. Я переключила прибор на поиски тепла, хотя никакой уверенности, что незнакомка — существо теплокровное, у меня не было. Кто знает, есть ли кровь в стекле вообще? Однако если ее метаболизм подстроен хотя бы под температуру воздуха, она должна быть теплее холодной воды вокруг. Тугодум найдет ее, если она находится в радиусе десяти метров.