Страница:
Эрл Стенли Гарднер
«Дело о тонущем утенке»
Глава 1
Однажды Делла Стрит, доверенный секретарь известного адвоката Перри Мейсона, спросила у него, какое из своих качеств он ценит превыше всего и считает наиболее важным для своей профессии. Он не задумываясь ответил. «Нечто, заставляющее людей доверять тебе и идти с тобой на откровенность». Действительно, адвокату либо присуще такое качество, либо нет. Это своего рода природный дар, вроде музыкального слуха
Безусловно, Мейсону оно было свойственно в полной мере. Когда он проходил по комнате, люди инстинктивно провожали его взглядом. Где бы он ни находился, люди, случайно оказавшиеся рядом, непременно вступали с ним в беседу и частенько не только изливали ему душу, но и делились самыми сокровенными тайнами.
Делла Стрит все же считала, что это всего лишь инстинктивная реакция людей на общение с адвокатом, способным с сочувствием и пониманием отнестись к побуждающим мотивам тех или иных поступков человека.
Мейсон никогда не торопился задавать вопросы. Временами даже казалось, что он мало интересуется тем, что ему доверительно выкладывает собеседник. Но как раз именно это безразличие и подстрекало людей откровенничать все больше и больше. В любом случае Мейсон проявлял сочувствие и симпатию, делая скидку на человеческую слабость или глупость. Он не уставал повторять, что у каждого человека, живущего полнокровной жизнью и не стремящегося прослыть ангелом во плоти, непременно есть тайники души, заглянуть в которые удается далеко не каждому. Если таких тайников нет, значит, это не человек, а бесчувственный болван.
Вот и сейчас, стоя на веранде отеля «Палм-Спринг» Делла Стрит, забыв о звездах, мерцающих в черном небе, с любопытством посматривала в вестибюль, где какой-то человек подсел к Перри Мейсону. Она ничуть не сомневалась, что этот человек намеревается поведать адвокату нечто очень важное, ревностно хранимое им до этой минуты.
Наверное, Мейсон тоже это понимал, хотя по его спокойному, почти равнодушному виду трудно было утверждать это с полной уверенностью.
Адвокат удобно расположился в глубоком кожаном кресле. Его обычно бесстрастное лицо потеплело. И только после того, как сидевший рядом господин многозначительно откашлялся, Мейсон обратил на него внимание.
— Прошу извинить меня, ведь вы — мистер Мейсон адвокат?
Мейсон не сразу повернулся к говорящему. Его взгляд незаметно скользнул по ногам соседа. Он увидел черные брюки с безупречными стрелками, дорогие полуботинки из черной замши, настолько мягкой, что из нее можно было бы сделать перчатки.
Незнакомец продолжал:
— Я хотел бы с вами проконсультироваться… — И после секундной паузы добавил: — По вашей линии.
Мейсон посчитал, что теперь настал момент получше рассмотреть своего собеседника. Он увидел умное лицо с высоким лбом, крупный нос, тонкие губы, свидетельствующие о решительном характере, подбородок же, пожалуй, был излишне выдвинут вперед. Темные глаза смотрели сурово, со спокойным сознанием собственной силы. На вид человеку было около пятидесяти, а его костюм, манеры и тот факт, что он остановился в отеле «Палм-Спринг», говорили о его финансовом благополучии.
Внезапная сердечность насторожила бы этого человека, а излишняя сдержанность, несомненно, оттолкнула бы его. Мейсон ответил просто:
— Да, я Мейсон, — и не протянул руки для рукопожатия.
— Я очень много читал о вас в газетах, с огромным интересом следил за процессами с вашим участием.
— Вот как?
— Полагаю, вашу жизнь никак нельзя назвать скучной?
— Во всяком случае, она лишена монотонности, — согласился Мейсон.
— Без сомнения, вам приходится выслушивать множество странных историй?
— Да, пожалуй.
— Очевидно, вам известно огромное количество фактов, которые ни в коем случае не должны быть преданы огласке?
— Естественно.
— Моя фамилия Визерспун. Джон Визерспун. Даже теперь Мейсон не протянул руки, он сидел так, что соседу был виден лишь его профиль.
— Живете здесь, в Калифорнии, мистер Визерспун?
— Да, у меня поместье в Ред-Ривер-Вэлли, в хлопководческом районе этой долины. Прекрасное место, пятнадцать акров земли.
Теперь он говорил торопливо, очевидно, ему не терпелось перейти к главному.
Мейсон же, наоборот, не спешил.
— Летом там бывает очень жарко, ведь правда? — заметил он.
— Порой температура поднимается и за сорок. В доме у меня всюду кондиционеры, впрочем, как в большинстве домов долины. Можно удивляться, чего только не напридумывали в наши дни для обитателей пустыни.
— Зато зимой у вас великолепно, да?
— Да… Но я хотел поговорить с вами о моей дочери…
— Вы остановились в этом отеле?
— Да, и она здесь, со мной.
— И давно?
— Я приехал специально, чтобы повидаться с вами. Прочитал в газете «Индео» о том, что вы находитесь в «Палм-Спринг»… Сегодня я почти час наблюдал за вами.
— Вот как? Опасаетесь?
— Да. Не хочу, чтобы моей дочери стало известно, почему я здесь и что я консультируюсь с вами.
Мейсон глубоко засунул руки в карманы брюк. Делла Стрит, наблюдая за ним сквозь стеклянную дверь, видела, что он даже не поднял глаза на собеседника.
— Я не люблю обыденных дел, — сказал Мейсон.
— Сомневаюсь, чтобы мое дело было таким уж обыденным, а что касается гонорара…
— Мне нравится острая борьба, — прервал его Мейсон, — и потом, я берусь только за те дела, где приходится разрешать какую-то загадку. Я начинаю углубляться в подробности, что-то выясняется, отсюда и интерес, и возбуждение. Как правило, я не хожу проторенными тропами и не боюсь рисковать. Уж так я создан. Обычная кабинетная практика меня ни капельки не привлекает. Я не чураюсь никакой работы, которая требуется в интересах дела. Что же касается стандартных тяжб и споров, то пусть ими занимаются другие.
Такой поворот дела, видимо, еще больше подстегнул Визерспуна, которому не терпелось выложить Мейсону свои проблемы.
— Моя дочь, Лоис, собирается выйти замуж за молодого парня, который сразу после окончания колледжа поступает на службу в инженерные войска.
— Сколько лет?
— Молодому человеку или моей дочери?
— Обоим.
— Дочери ровно двадцать один год. Парень на пол-года старше. Он очень интересуется химией и физикой. Вообще-то он весьма способный.
— Молодежь стала умной, и трудности ее не останавливают.
— Боюсь, вы меня не поняли. Я не лишен патриотических чувств, но меня мало привлекает мысль, что моего зятя отправят на войну сразу после возвращения из свадебного путешествия.
— До тысяча девятьсот двадцать девятого года, — возразил Мейсон, — подросткам усиленно прививали чувство собственности. Они стали думать только о том как бы получить свою долю семейного состояния, а не о накоплении собственного. Но согласитесь, для создания нового имиджа у молодежи должны быть объекты.
Современные юнцы заняты всевозможными проектами… Они не боятся ни сердечных заболеваний, ни борьбы, ни трудностей, ни даже смерти, и те, кто выживает, пройдя закалку огнем, не спасуют перед любыми трудностями.
Можете не сомневаться, мистер Визерспун, нам с вами предстоит жить в ином мире, когда война закончится. Нам с вами предстоит разобраться в молодых людях, и мир изменится именно благодаря тем молодым людям, которым довелось страдать, бороться и многому научиться.
— Я никогда так не думал о молодежи, — почесал за ухом Визерспун, — на мой взгляд, молодежь — это не побеждающая сила.
— Вы должны были посмотреть на нее в шинелях и с автоматами в последней войне. Юнцы двадцатых годов отирались в темных закоулках. Сейчас они достигли среднего возраста. Так что вас еще ожидают сюрпризы… А этот ваш молодой человек?.. Расскажите-ка мне подробнее о нем.
— Его прошлое… какое-то туманное. Он… не знает, — кто он такой.
— Вы хотите сказать, он не знает своего отца?
— Ни отца, ни матери. Женщина, которую Марвин Эйдамс всегда считал матерью, рассказала ему, что на самом деле он был похищен в трехлетнем возрасте. Она призналась в этом перед смертью. Естественно, такое открытие, сделанное пару месяцев назад, явилось для него сильным ударом.
— Интересно… — раздумывал Мейсон, хмуро разглядывая носки своих ботинок. — Ну а что по этому поводу говорит ваша дочь?
— Она говорит…
За креслом Мейсона неожиданно послышался молодой женский голос.
— Может быть, папа, ты разрешишь мне самой сказать об этом?
Визерспун быстро оглянулся. Мейсон, двигавшийся с ленивой грацией высокого мужчины, не обремененного лишним весом, поднялся, чтобы взглянуть на рассерженную девушку, стоявшую на коленях на сиденье кресла, оперевшись локтями о его спинку. Книга, лежавшая, очевидно, у нее на коленях, с шумом плюхнулась на пол.
— Честное слово, папа, я не подслушивала. Я просто сидела здесь, в кресле, и читала. Потом услышала имя Марвина Эйдамса, и это, сам понимаешь, привлекло мое внимание.
Джон Визерспун рассердился.
— Я не вижу оснований продолжать разговор в твоем присутствии, Лоис. И пока мне не о чем совещаться с тобой.
Мейсон поочередно взглянул на отца и дочь, а потом сказал:
— А почему бы и нет? Здесь мой секретарь, мисс Стрит. Пожалуй, нам стоит пройти в коктейль-холл, сесть за столик, заказать что-нибудь прохладительное и спокойно побеседовать. Если мы не достигнем понимания, никто не будет считать себя обиженным Мне даже представляется, мистер Визерспун, что ваше дело весьма интересное.
Безусловно, Мейсону оно было свойственно в полной мере. Когда он проходил по комнате, люди инстинктивно провожали его взглядом. Где бы он ни находился, люди, случайно оказавшиеся рядом, непременно вступали с ним в беседу и частенько не только изливали ему душу, но и делились самыми сокровенными тайнами.
Делла Стрит все же считала, что это всего лишь инстинктивная реакция людей на общение с адвокатом, способным с сочувствием и пониманием отнестись к побуждающим мотивам тех или иных поступков человека.
Мейсон никогда не торопился задавать вопросы. Временами даже казалось, что он мало интересуется тем, что ему доверительно выкладывает собеседник. Но как раз именно это безразличие и подстрекало людей откровенничать все больше и больше. В любом случае Мейсон проявлял сочувствие и симпатию, делая скидку на человеческую слабость или глупость. Он не уставал повторять, что у каждого человека, живущего полнокровной жизнью и не стремящегося прослыть ангелом во плоти, непременно есть тайники души, заглянуть в которые удается далеко не каждому. Если таких тайников нет, значит, это не человек, а бесчувственный болван.
Вот и сейчас, стоя на веранде отеля «Палм-Спринг» Делла Стрит, забыв о звездах, мерцающих в черном небе, с любопытством посматривала в вестибюль, где какой-то человек подсел к Перри Мейсону. Она ничуть не сомневалась, что этот человек намеревается поведать адвокату нечто очень важное, ревностно хранимое им до этой минуты.
Наверное, Мейсон тоже это понимал, хотя по его спокойному, почти равнодушному виду трудно было утверждать это с полной уверенностью.
Адвокат удобно расположился в глубоком кожаном кресле. Его обычно бесстрастное лицо потеплело. И только после того, как сидевший рядом господин многозначительно откашлялся, Мейсон обратил на него внимание.
— Прошу извинить меня, ведь вы — мистер Мейсон адвокат?
Мейсон не сразу повернулся к говорящему. Его взгляд незаметно скользнул по ногам соседа. Он увидел черные брюки с безупречными стрелками, дорогие полуботинки из черной замши, настолько мягкой, что из нее можно было бы сделать перчатки.
Незнакомец продолжал:
— Я хотел бы с вами проконсультироваться… — И после секундной паузы добавил: — По вашей линии.
Мейсон посчитал, что теперь настал момент получше рассмотреть своего собеседника. Он увидел умное лицо с высоким лбом, крупный нос, тонкие губы, свидетельствующие о решительном характере, подбородок же, пожалуй, был излишне выдвинут вперед. Темные глаза смотрели сурово, со спокойным сознанием собственной силы. На вид человеку было около пятидесяти, а его костюм, манеры и тот факт, что он остановился в отеле «Палм-Спринг», говорили о его финансовом благополучии.
Внезапная сердечность насторожила бы этого человека, а излишняя сдержанность, несомненно, оттолкнула бы его. Мейсон ответил просто:
— Да, я Мейсон, — и не протянул руки для рукопожатия.
— Я очень много читал о вас в газетах, с огромным интересом следил за процессами с вашим участием.
— Вот как?
— Полагаю, вашу жизнь никак нельзя назвать скучной?
— Во всяком случае, она лишена монотонности, — согласился Мейсон.
— Без сомнения, вам приходится выслушивать множество странных историй?
— Да, пожалуй.
— Очевидно, вам известно огромное количество фактов, которые ни в коем случае не должны быть преданы огласке?
— Естественно.
— Моя фамилия Визерспун. Джон Визерспун. Даже теперь Мейсон не протянул руки, он сидел так, что соседу был виден лишь его профиль.
— Живете здесь, в Калифорнии, мистер Визерспун?
— Да, у меня поместье в Ред-Ривер-Вэлли, в хлопководческом районе этой долины. Прекрасное место, пятнадцать акров земли.
Теперь он говорил торопливо, очевидно, ему не терпелось перейти к главному.
Мейсон же, наоборот, не спешил.
— Летом там бывает очень жарко, ведь правда? — заметил он.
— Порой температура поднимается и за сорок. В доме у меня всюду кондиционеры, впрочем, как в большинстве домов долины. Можно удивляться, чего только не напридумывали в наши дни для обитателей пустыни.
— Зато зимой у вас великолепно, да?
— Да… Но я хотел поговорить с вами о моей дочери…
— Вы остановились в этом отеле?
— Да, и она здесь, со мной.
— И давно?
— Я приехал специально, чтобы повидаться с вами. Прочитал в газете «Индео» о том, что вы находитесь в «Палм-Спринг»… Сегодня я почти час наблюдал за вами.
— Вот как? Опасаетесь?
— Да. Не хочу, чтобы моей дочери стало известно, почему я здесь и что я консультируюсь с вами.
Мейсон глубоко засунул руки в карманы брюк. Делла Стрит, наблюдая за ним сквозь стеклянную дверь, видела, что он даже не поднял глаза на собеседника.
— Я не люблю обыденных дел, — сказал Мейсон.
— Сомневаюсь, чтобы мое дело было таким уж обыденным, а что касается гонорара…
— Мне нравится острая борьба, — прервал его Мейсон, — и потом, я берусь только за те дела, где приходится разрешать какую-то загадку. Я начинаю углубляться в подробности, что-то выясняется, отсюда и интерес, и возбуждение. Как правило, я не хожу проторенными тропами и не боюсь рисковать. Уж так я создан. Обычная кабинетная практика меня ни капельки не привлекает. Я не чураюсь никакой работы, которая требуется в интересах дела. Что же касается стандартных тяжб и споров, то пусть ими занимаются другие.
Такой поворот дела, видимо, еще больше подстегнул Визерспуна, которому не терпелось выложить Мейсону свои проблемы.
— Моя дочь, Лоис, собирается выйти замуж за молодого парня, который сразу после окончания колледжа поступает на службу в инженерные войска.
— Сколько лет?
— Молодому человеку или моей дочери?
— Обоим.
— Дочери ровно двадцать один год. Парень на пол-года старше. Он очень интересуется химией и физикой. Вообще-то он весьма способный.
— Молодежь стала умной, и трудности ее не останавливают.
— Боюсь, вы меня не поняли. Я не лишен патриотических чувств, но меня мало привлекает мысль, что моего зятя отправят на войну сразу после возвращения из свадебного путешествия.
— До тысяча девятьсот двадцать девятого года, — возразил Мейсон, — подросткам усиленно прививали чувство собственности. Они стали думать только о том как бы получить свою долю семейного состояния, а не о накоплении собственного. Но согласитесь, для создания нового имиджа у молодежи должны быть объекты.
Современные юнцы заняты всевозможными проектами… Они не боятся ни сердечных заболеваний, ни борьбы, ни трудностей, ни даже смерти, и те, кто выживает, пройдя закалку огнем, не спасуют перед любыми трудностями.
Можете не сомневаться, мистер Визерспун, нам с вами предстоит жить в ином мире, когда война закончится. Нам с вами предстоит разобраться в молодых людях, и мир изменится именно благодаря тем молодым людям, которым довелось страдать, бороться и многому научиться.
— Я никогда так не думал о молодежи, — почесал за ухом Визерспун, — на мой взгляд, молодежь — это не побеждающая сила.
— Вы должны были посмотреть на нее в шинелях и с автоматами в последней войне. Юнцы двадцатых годов отирались в темных закоулках. Сейчас они достигли среднего возраста. Так что вас еще ожидают сюрпризы… А этот ваш молодой человек?.. Расскажите-ка мне подробнее о нем.
— Его прошлое… какое-то туманное. Он… не знает, — кто он такой.
— Вы хотите сказать, он не знает своего отца?
— Ни отца, ни матери. Женщина, которую Марвин Эйдамс всегда считал матерью, рассказала ему, что на самом деле он был похищен в трехлетнем возрасте. Она призналась в этом перед смертью. Естественно, такое открытие, сделанное пару месяцев назад, явилось для него сильным ударом.
— Интересно… — раздумывал Мейсон, хмуро разглядывая носки своих ботинок. — Ну а что по этому поводу говорит ваша дочь?
— Она говорит…
За креслом Мейсона неожиданно послышался молодой женский голос.
— Может быть, папа, ты разрешишь мне самой сказать об этом?
Визерспун быстро оглянулся. Мейсон, двигавшийся с ленивой грацией высокого мужчины, не обремененного лишним весом, поднялся, чтобы взглянуть на рассерженную девушку, стоявшую на коленях на сиденье кресла, оперевшись локтями о его спинку. Книга, лежавшая, очевидно, у нее на коленях, с шумом плюхнулась на пол.
— Честное слово, папа, я не подслушивала. Я просто сидела здесь, в кресле, и читала. Потом услышала имя Марвина Эйдамса, и это, сам понимаешь, привлекло мое внимание.
Джон Визерспун рассердился.
— Я не вижу оснований продолжать разговор в твоем присутствии, Лоис. И пока мне не о чем совещаться с тобой.
Мейсон поочередно взглянул на отца и дочь, а потом сказал:
— А почему бы и нет? Здесь мой секретарь, мисс Стрит. Пожалуй, нам стоит пройти в коктейль-холл, сесть за столик, заказать что-нибудь прохладительное и спокойно побеседовать. Если мы не достигнем понимания, никто не будет считать себя обиженным Мне даже представляется, мистер Визерспун, что ваше дело весьма интересное.
Глава 2
Лоис совершенно естественно перехватила инициативу.
— В конце концов, — горячилась она, — эта проблема касается в первую очередь меня.
— Речь идет о твоем счастье, — вежливо уточнил отец, — а следовательно, и о моем.
— Только о моем счастье! — подчеркнула девушка Джон Визерспун просительно посмотрел на Мейсона и умолк.
— Я влюбилась, — решительно заявила девушка, — такое случалось и прежде, но всегда это чувство быстро проходило. На этот раз все не так — любовь крепнет с каждым днем. И что бы мне ни говорили, что бы ни делали, никто не в состоянии этого изменить. Папа беспокоится за мое счастье… Беспокоится, потому что мы не знаем некоторых обстоятельств, касающихся человека, за которого я собираюсь выйти замуж. К сожалению, сам Марвин тоже не знает.
— Не можешь же ты отрицать, — не слишком уверенно, как показалось Мейсону, заявил Визерспун, — что семья и происхождение человека играют в жизни весьма важную роль!
Лоис оставила без внимания слова отца. Это была миниатюрная живая девушка с проницательными темными глазами. Она заговорила с некоторым раздражением:
— Приблизительно пять лет назад Марвин Эйдамс и его мать, Сэйра Эйдамс, поселились в Эль-Темпло. Сэйра была вдовой. У нее имелось небольшое состояние, и она дала Марвину образование. Я познакомилась с ним в старших классах, но тогда он был для меня лишь одним из мальчиков. Потом мы оба поступили в колледж. Вместе приезжали домой на зимние каникулы и снова встречались… — Она щелкнула пальцами. — И что-то в нас есть общее, мы подходим друг другу.
Она взглянула на мужчин, как бы сомневаясь, поймут ли они, потом перевела глаза на Деллу Стрит.
— Мой папа, — уже увереннее продолжала Лоис, — помешался на фамилиях. Он проследил родословную нашей семьи чуть ли не до первобытных племен. Естественно, ему захотелось что-нибудь узнать о родителях Марвина. Но тут ему не повезло. Миссис Эйдамс оказалась невероятно скрытной. Она переселилась в долину, потому что у нее был туберкулез, и думала, что перемена климата благоприятно отразится на ее здоровье. Перед смертью она по собственной воле призналась, что она и ее муж, которого звали Хорасом, похитили Марвина. Тогда Марвину было три года. Они надеялись получить за него выкуп, но ситуация начала накаляться, и они вынуждены были срочно удирать на Запад. К тому времени они сильно привязались к ребенку и под конец решили сами его воспитывать. Хорас умер, когда Марвину исполнилось четыре года. Умерла миссис Эйдамс, так и не сказав, кто истинные родители Марвина. Она упомянула только, что он из хорошей семьи, весьма состоятельной, — и только. Из этого Марвин сделал заключение, что он был похищен где-то на Востоке, а его настоящие родители, должно быть, уже умерли.
— Заявление миссис Эйдамс было сделано при свидетелях?
— Ничего подобного, — ответил Визерспун, — об этом никто не знает, кроме Марвина, Лоис и меня.
— Вы — вдовец? — спросил его Мейсон. Визерспун кивнул.
— Чего вы хотите?
— Я хочу выяснить, что собой представляли родители мальчика. Ну и чтобы вся ситуация стала абсолютно ясной.
— Для чего? — спросила Лоис.
— Я хочу знать, кто он такой.
Девушка с вызовом взглянула в глаза отцу.
— Марвину тоже хотелось бы этого, — сказала она. — Что же касается меня, папа, то мне совершенно безразлично, копал ли его отец канавы или был вермонтским республиканцем… Я в любом случае стану его женой.
Джон Визерспун молча поклонился, но его покорность выглядела наигранной.
— Если ты так смотришь на дело, моя дорогая… — начал он.
Но Лоис взглянула на часы и улыбнулась Мейсону.
— Как бы то ни было, сейчас у меня свидание с друзьями, мы собираемся покататься на лошадях при свете луны. Не жди меня, папа, и не беспокойся.
Она вскочила с кресла, порывисто протянула Мейсону руку и добавила:
— Делайте все, что хочет папа. Он будет чувствовать себя куда спокойнее.
В этот момент ее глаза скользнули по лицу Деллы Стрит, она отметила что-то, заставившее ее снова обернуться и посмотреть внимательно на адвоката. Она улыбнулась, протянула руку Делле со словами: «До свидания, до новой встречи!» — и ушла.
Когда за ней закрылась дверь, Визерспун устроился поудобнее в кресле с видом человека, который наконец-то получил возможность свободно высказать свои мысли.
— Рассказанная Сэйрой Эйдамс история, — заговорил он, — была весьма убедительна. Ей надо было предотвратить какое-либо расследование с моей стороны. Понимаете, это случилось пару месяцев тому назад. Лоис и Марвин уже влюбились друг в друга. Умирающая мать решилась на ужасную жертву. Такое страшное заявление… На смертном одре она лишилась любви и уважения единственного сына, чтобы обеспечить ему будущее счастье. Но, надо думать, ее заявление не было правдой.
Мейсон недоуменно приподнял брови.
— Я бы сказал больше: в нем не было ни одного правдивого слова.
— То есть?
— Я уже нанимал детективов, — вдруг сообщил Визерспун. — Они выяснили, что Марвин Эйдамс является сыном Сэйры Эйдамс и Хораса Легга Эйдамса, что подтверждается официальным свидетельством о рождении. Никаких сведений о нераскрытом похищении ребенка, относящемся к периоду, упомянутому миссис Эйдамс, не имеется.
— Тогда чего ради ей было делать подобное заявление? — не выдержала Делла Стрит.
Ответ Визерспуна был весьма суров: — Я вам точно объясню, чего ради… В январе тысяча девятьсот двадцать четвертого года Хорас Эйдамс был осужден за убийство, а в мае тысяча девятьсот двадцать пятого года казнен. История, рассказанная миссис Эйдамс, была душещипательной выдумкой, последней попыткой избавить сына от случайности, если давняя история выплывет на свет и помешает ему жениться на девушке из хорошей семьи. Она не сомневалась, что я постараюсь выяснить, кем был отец парня. И надеялась, что ее рассказ подтвердит подобные расследования или направит их совсем в другое русло.
— Парень, конечно, ничего не знает об отце? — спросил Мейсон.
— Нет.
— И ваша дочь тоже?
— Да, и она. — Визерспун помолчал, перебирая пальцами витую ножку хрустального бокала, затем с усилием произнес: — Я не собираюсь принимать в семью сына убийцы. Полагаю, что даже Лоис согласится с моими доводами, когда я ознакомлю ее со всеми фактами.
— Чего же вы хотите от меня?
— У меня есть стенограмма свидетельских показаний по всему процессу… Как мне кажется, они убедительно доказывают вину Хораса Легга Эйдамса. Однако я хочу быть совершенно объективным и оставляю Марвину определенный шанс… сомневаясь в правильности вынесенного судом приговора. Я хочу, чтобы вы просмотрели стенограмму, мистер Мейсон, и сообщили мне свое мнение. Если вы найдете отца Марвина виновным… в преднамеренном убийстве, я скажу своей дочери все без утайки и категорически запрещу ей встречаться и поддерживать знакомство с Марвином Эйдамсом. Это явится для нее ударом, но она с ним, надеюсь, справится. Вы сами убедитесь, что иначе поступить мне нельзя, когда ознакомитесь со стенограммой.
— Ну, а если я приду к заключению, что он мог быть невиновен? — спросил Мейсон.
— В таком случае вам придется это доказать, вернув честное имя несправедливо осужденному человеку и опубликовать это в печати, дабы всем стало известно об ошибке, допущенной правосудием. — Голос Визерспуна звучал сурово. — Я не желаю, чтобы на род Визерспунов легло хотя бы одно пятно, и уж конечно не потерплю, чтобы моим зятем стал сын убийцы.
— Убийство восемнадцатилетней давности, — задумчиво произнес Мейсон. — Срок очень большой.
Визерспун посмотрел ему прямо в глаза.
— Зато и сумма гонорара будет соответствующей. Делла Стрит не выдержала:
— В конце концов, мистер Визерспун, если даже тот человек и был виновен, неужели вы считаете, что ваша дочь должна из-за этого разрушить свое счастье?
Визерспун нахмурился.
— Если отец был преступником, у его сына может оказаться дурная наследственность. К сожалению, я уже уловил кое-что, свидетельствующее об этом. Парень — потенциальный убийца, мистер Мейсон:
— Вот как? Продолжайте, прошу вас.
— Если такие наклонности налицо и если моя дочь не пожелает прислушаться к голосу разума, я поставлю Марвина в такое положение, что унаследованные им пороки непременно проявятся. И обставлю все таким образом, что у Лоис не останется никаких сомнений.
— Что именно вы имеете в виду? — Теперь уже нахмурился адвокат.
— Поймите меня правильно, мистер Мейсон. Я готов на все, чтобы защитить свою дочь, избавить ее от несчастья. В полном смысле слова — на все!
— Я вас прекрасно понимаю, но не можете ли вы рассказать обо всем поподробнее.
— Я поставлю молодого человека в такое положение, из которого вроде бы единственным логическим выходом будет совершение убийства. И тогда мы посмотрим, как он себя поведет.
— Это будет крайне жестоко по отношению к вашей дочери и тому лицу, которого вы изберете в качестве предполагаемой жертвы.
— Не беспокойтесь, — махнул рукой Визерспун, — все будет обставлено весьма искусно… На самом деле никого не убьют, а вот Марвин вообразит, что он кого-то отправил на тот свет. И тогда моя дочь увидит его в истинном свете.
Мейсон покачал головой и решительно встал.
— Вы играете даже не с огнем, а с динамитом.
— Чтобы сдвинуть с места скалу, как раз и нужен динамит, мистер Мейсон.
Наступило молчание, и Мейсон после краткого размышления согласился:
— Хорошо, я прочту стенограмму. Сделаю это для того, чтобы удовлетворить скорее собственное любопытство. Только из этих соображений, мистер Визерспун.
Визерспун жестом подозвал официанта.
— Принесите мне счет, — распорядился он.
— В конце концов, — горячилась она, — эта проблема касается в первую очередь меня.
— Речь идет о твоем счастье, — вежливо уточнил отец, — а следовательно, и о моем.
— Только о моем счастье! — подчеркнула девушка Джон Визерспун просительно посмотрел на Мейсона и умолк.
— Я влюбилась, — решительно заявила девушка, — такое случалось и прежде, но всегда это чувство быстро проходило. На этот раз все не так — любовь крепнет с каждым днем. И что бы мне ни говорили, что бы ни делали, никто не в состоянии этого изменить. Папа беспокоится за мое счастье… Беспокоится, потому что мы не знаем некоторых обстоятельств, касающихся человека, за которого я собираюсь выйти замуж. К сожалению, сам Марвин тоже не знает.
— Не можешь же ты отрицать, — не слишком уверенно, как показалось Мейсону, заявил Визерспун, — что семья и происхождение человека играют в жизни весьма важную роль!
Лоис оставила без внимания слова отца. Это была миниатюрная живая девушка с проницательными темными глазами. Она заговорила с некоторым раздражением:
— Приблизительно пять лет назад Марвин Эйдамс и его мать, Сэйра Эйдамс, поселились в Эль-Темпло. Сэйра была вдовой. У нее имелось небольшое состояние, и она дала Марвину образование. Я познакомилась с ним в старших классах, но тогда он был для меня лишь одним из мальчиков. Потом мы оба поступили в колледж. Вместе приезжали домой на зимние каникулы и снова встречались… — Она щелкнула пальцами. — И что-то в нас есть общее, мы подходим друг другу.
Она взглянула на мужчин, как бы сомневаясь, поймут ли они, потом перевела глаза на Деллу Стрит.
— Мой папа, — уже увереннее продолжала Лоис, — помешался на фамилиях. Он проследил родословную нашей семьи чуть ли не до первобытных племен. Естественно, ему захотелось что-нибудь узнать о родителях Марвина. Но тут ему не повезло. Миссис Эйдамс оказалась невероятно скрытной. Она переселилась в долину, потому что у нее был туберкулез, и думала, что перемена климата благоприятно отразится на ее здоровье. Перед смертью она по собственной воле призналась, что она и ее муж, которого звали Хорасом, похитили Марвина. Тогда Марвину было три года. Они надеялись получить за него выкуп, но ситуация начала накаляться, и они вынуждены были срочно удирать на Запад. К тому времени они сильно привязались к ребенку и под конец решили сами его воспитывать. Хорас умер, когда Марвину исполнилось четыре года. Умерла миссис Эйдамс, так и не сказав, кто истинные родители Марвина. Она упомянула только, что он из хорошей семьи, весьма состоятельной, — и только. Из этого Марвин сделал заключение, что он был похищен где-то на Востоке, а его настоящие родители, должно быть, уже умерли.
— Заявление миссис Эйдамс было сделано при свидетелях?
— Ничего подобного, — ответил Визерспун, — об этом никто не знает, кроме Марвина, Лоис и меня.
— Вы — вдовец? — спросил его Мейсон. Визерспун кивнул.
— Чего вы хотите?
— Я хочу выяснить, что собой представляли родители мальчика. Ну и чтобы вся ситуация стала абсолютно ясной.
— Для чего? — спросила Лоис.
— Я хочу знать, кто он такой.
Девушка с вызовом взглянула в глаза отцу.
— Марвину тоже хотелось бы этого, — сказала она. — Что же касается меня, папа, то мне совершенно безразлично, копал ли его отец канавы или был вермонтским республиканцем… Я в любом случае стану его женой.
Джон Визерспун молча поклонился, но его покорность выглядела наигранной.
— Если ты так смотришь на дело, моя дорогая… — начал он.
Но Лоис взглянула на часы и улыбнулась Мейсону.
— Как бы то ни было, сейчас у меня свидание с друзьями, мы собираемся покататься на лошадях при свете луны. Не жди меня, папа, и не беспокойся.
Она вскочила с кресла, порывисто протянула Мейсону руку и добавила:
— Делайте все, что хочет папа. Он будет чувствовать себя куда спокойнее.
В этот момент ее глаза скользнули по лицу Деллы Стрит, она отметила что-то, заставившее ее снова обернуться и посмотреть внимательно на адвоката. Она улыбнулась, протянула руку Делле со словами: «До свидания, до новой встречи!» — и ушла.
Когда за ней закрылась дверь, Визерспун устроился поудобнее в кресле с видом человека, который наконец-то получил возможность свободно высказать свои мысли.
— Рассказанная Сэйрой Эйдамс история, — заговорил он, — была весьма убедительна. Ей надо было предотвратить какое-либо расследование с моей стороны. Понимаете, это случилось пару месяцев тому назад. Лоис и Марвин уже влюбились друг в друга. Умирающая мать решилась на ужасную жертву. Такое страшное заявление… На смертном одре она лишилась любви и уважения единственного сына, чтобы обеспечить ему будущее счастье. Но, надо думать, ее заявление не было правдой.
Мейсон недоуменно приподнял брови.
— Я бы сказал больше: в нем не было ни одного правдивого слова.
— То есть?
— Я уже нанимал детективов, — вдруг сообщил Визерспун. — Они выяснили, что Марвин Эйдамс является сыном Сэйры Эйдамс и Хораса Легга Эйдамса, что подтверждается официальным свидетельством о рождении. Никаких сведений о нераскрытом похищении ребенка, относящемся к периоду, упомянутому миссис Эйдамс, не имеется.
— Тогда чего ради ей было делать подобное заявление? — не выдержала Делла Стрит.
Ответ Визерспуна был весьма суров: — Я вам точно объясню, чего ради… В январе тысяча девятьсот двадцать четвертого года Хорас Эйдамс был осужден за убийство, а в мае тысяча девятьсот двадцать пятого года казнен. История, рассказанная миссис Эйдамс, была душещипательной выдумкой, последней попыткой избавить сына от случайности, если давняя история выплывет на свет и помешает ему жениться на девушке из хорошей семьи. Она не сомневалась, что я постараюсь выяснить, кем был отец парня. И надеялась, что ее рассказ подтвердит подобные расследования или направит их совсем в другое русло.
— Парень, конечно, ничего не знает об отце? — спросил Мейсон.
— Нет.
— И ваша дочь тоже?
— Да, и она. — Визерспун помолчал, перебирая пальцами витую ножку хрустального бокала, затем с усилием произнес: — Я не собираюсь принимать в семью сына убийцы. Полагаю, что даже Лоис согласится с моими доводами, когда я ознакомлю ее со всеми фактами.
— Чего же вы хотите от меня?
— У меня есть стенограмма свидетельских показаний по всему процессу… Как мне кажется, они убедительно доказывают вину Хораса Легга Эйдамса. Однако я хочу быть совершенно объективным и оставляю Марвину определенный шанс… сомневаясь в правильности вынесенного судом приговора. Я хочу, чтобы вы просмотрели стенограмму, мистер Мейсон, и сообщили мне свое мнение. Если вы найдете отца Марвина виновным… в преднамеренном убийстве, я скажу своей дочери все без утайки и категорически запрещу ей встречаться и поддерживать знакомство с Марвином Эйдамсом. Это явится для нее ударом, но она с ним, надеюсь, справится. Вы сами убедитесь, что иначе поступить мне нельзя, когда ознакомитесь со стенограммой.
— Ну, а если я приду к заключению, что он мог быть невиновен? — спросил Мейсон.
— В таком случае вам придется это доказать, вернув честное имя несправедливо осужденному человеку и опубликовать это в печати, дабы всем стало известно об ошибке, допущенной правосудием. — Голос Визерспуна звучал сурово. — Я не желаю, чтобы на род Визерспунов легло хотя бы одно пятно, и уж конечно не потерплю, чтобы моим зятем стал сын убийцы.
— Убийство восемнадцатилетней давности, — задумчиво произнес Мейсон. — Срок очень большой.
Визерспун посмотрел ему прямо в глаза.
— Зато и сумма гонорара будет соответствующей. Делла Стрит не выдержала:
— В конце концов, мистер Визерспун, если даже тот человек и был виновен, неужели вы считаете, что ваша дочь должна из-за этого разрушить свое счастье?
Визерспун нахмурился.
— Если отец был преступником, у его сына может оказаться дурная наследственность. К сожалению, я уже уловил кое-что, свидетельствующее об этом. Парень — потенциальный убийца, мистер Мейсон:
— Вот как? Продолжайте, прошу вас.
— Если такие наклонности налицо и если моя дочь не пожелает прислушаться к голосу разума, я поставлю Марвина в такое положение, что унаследованные им пороки непременно проявятся. И обставлю все таким образом, что у Лоис не останется никаких сомнений.
— Что именно вы имеете в виду? — Теперь уже нахмурился адвокат.
— Поймите меня правильно, мистер Мейсон. Я готов на все, чтобы защитить свою дочь, избавить ее от несчастья. В полном смысле слова — на все!
— Я вас прекрасно понимаю, но не можете ли вы рассказать обо всем поподробнее.
— Я поставлю молодого человека в такое положение, из которого вроде бы единственным логическим выходом будет совершение убийства. И тогда мы посмотрим, как он себя поведет.
— Это будет крайне жестоко по отношению к вашей дочери и тому лицу, которого вы изберете в качестве предполагаемой жертвы.
— Не беспокойтесь, — махнул рукой Визерспун, — все будет обставлено весьма искусно… На самом деле никого не убьют, а вот Марвин вообразит, что он кого-то отправил на тот свет. И тогда моя дочь увидит его в истинном свете.
Мейсон покачал головой и решительно встал.
— Вы играете даже не с огнем, а с динамитом.
— Чтобы сдвинуть с места скалу, как раз и нужен динамит, мистер Мейсон.
Наступило молчание, и Мейсон после краткого размышления согласился:
— Хорошо, я прочту стенограмму. Сделаю это для того, чтобы удовлетворить скорее собственное любопытство. Только из этих соображений, мистер Визерспун.
Визерспун жестом подозвал официанта.
— Принесите мне счет, — распорядился он.
Глава 3
Лучи раннего утреннего солнца простирались все дальше и дальше на запад, постепенно заполняли пустыню, пока не уткнулись в горный барьер, рассыпавшись в искры, позолотившие острые вершины. Небо стало приобретать темно-синюю окраску, характерную для пустыни южной Калифорнии.
Делла Стрит, одетая для верховой езды в рыжевато-коричневые брюки, ковбойские сапоги и ярко-зеленую блузу, замедлила шаги перед номером Перри Мейсона и осторожно постучала в дверь.
— Вы встали? — тихо спросила она. Послышался звук отодвигающегося стула, потом быстрые шаги.
Дверь открылась.
— Великий Боже! — воскликнула она. — Да вы, кажется, и не ложились?
Мейсон провел рукой по лбу, потом показал на кипу машинописных листов на столе.
— Этот проклятый процесс об убийстве, — сказал он, — меня страшно заинтересовал. Входи же.
Делла Стрит посмотрела на ручные часы и взмолилась:
— Забудьте о нем. Наденьте костюм для верховой езды. Я заказала для нас пару лошадей, на всякий случай.
Мейсон колебался.
— В деле есть подробности, которые мне…
Делла Стрит решительно прошла мимо него, раздвинула шторы и распахнула окно.
— Выключите-ка свет, — потребовала она, — и посмотрите!
Мейсон щелкнул выключателем. Ослепительный солнечный свет ворвался в комнату столь властно, что давно горевший в ней электрический свет показался жидким, не идущим ни в какое сравнение с той благодатью, которую дарило солнце.
— Поехали! — настаивала Делла. — Прокатимся легким галопом, потом — холодный душ и завтрак.
Мейсон уставился в ясное синее небо, с удовольствием вдыхая прохладный свежий воздух, вторгшийся в душное помещение.
— Что вас удерживает? — настаивала она уже менее решительно. — Дело?
Мейсон снова посмотрел на кипу машинописных листов и газетных вырезок, пожелтевших от времени. Адвокат удрученно кивнул.
— Что-то в нем не так?
— Почти все.
— Был ли он виновен?
— Может быть.
— Ну, а тогда в чем же дело?
— В то, как дело разбиралось. Он мог быть виновен, а мог и не быть. Его адвокат, однако, обставил все таким образом, что единственно возможный вариант, который должны были вынести присяжные, — это преднамеренное убийство. И в деле, как оно представлено в стенограмме, нет никакой зацепки, ничего такого, что я мог бы продемонстрировать Джону Визерспуну со словами: «Это убийство, и оно убедительно доказано в этих бумагах» или «Это убедительно доказывает, что тот человек невиновен!» Жюри признало его виновным на основании улик. Визерспун, вне всякого сомнения, посчитает так же и из-за этого, не задумываясь, разобьет счастье двух молодых людей, а человек, возможно, был невиновен!
Делла Стрит сочувственно молчала. Мейсон продолжал смотреть на очертания суровых горных вершин, затем повернулся к ней и с улыбкой сказал:
— Сейчас, только побреюсь.
— Бросьте, это совсем не обязательно. Просто наденьте подходящую обувь и брюки, и поедем скорее. Не забудьте захватить кожаную куртку. Больше вам ничего не потребуется.
Она подошла к гардеробу, открыла его, порылась внутри, нашла нужные вещи, бросила их ему и со словами: «Я подожду в вестибюле» — вышла.
Адвокат торопливо переоделся и поспешил вниз. Они вместе вышли на прохладный свежий воздух, характерный для пустыни в утренние часы. Человек, распоряжавшийся лошадьми, указал им на двух кобыл и потом внимательно наблюдал, как они их седлали. Затем подмигнул Мейсону:
— По тому, как человек седлает лошадь, сразу можно сказать, смыслит он что-нибудь в лошадях или нет. Это хорошие кобылки, но завтра получите лучших скакунов.
По глазам Мейсона было видно, что его сильно заинтересовали слова человека. — Каким образом вы поняли?
— По множеству мелочей. Новичок всегда старается рассказать о том, как мальчишкой скакал на лошадях без всякой упряжи, а потом вцепляется в луку седла… — Конюх презрительно фыркнул. — А вот вы даже не притронулись к ней. Желаю приятной прогулки.
Мейсон и во время прогулки оставался задумчивым. Они иноходью удалялись от отеля по мощеной кирпичной дорожке.
— А теперь что? — спросила Делла, стараясь развеять его настроение.
— Разговор о верховой езде заставил меня задуматься: ты понимаешь, адвокат должен быть особенно внимателен ко всяким мелочам.
— Какое отношение имеет верховая езда к адвокатской практике?
— Никакого и в то же время — самое непосредственное.
Они поехали рядом.
— Мелочи, — пояснил Мейсон, — пустяковые подробности, которые не замечает неискушенный обыватель, зачастую служат ключом к разгадке истины. Если человек действительно понимает значение мелочей, ему никто не сможет солгать. Возьми хотя бы этого конюха, или кто он там? Сюда приезжают, как правило, люди состоятельные. Предполагается, что все они принадлежат к разряду интеллигенции. Во всяком случае, у них самое лучшее образование, какое только можно приобрести за деньги. Обычно они стараются преувеличить свое искусство верховой езды, чтобы получить лучшего скакуна. И им даже в голову не приходит, что десятки мелочей в их поведении свидетельствуют об обратном. А этот конюх, который вроде бы ничего не замечает, может с уверенностью сказать, кто из его клиентов разбирается в лошадях, а кто нет. Адвокат обязан помнить о значении мелочей.
— Вы хотите сказать, что адвокат должен все знать? — Все знать невозможно, но основополагающие знания необходимы. Мало того, адвокат обязан знать, где и как добыть нужные ему сведения, и по ним суметь безошибочно определить правдивость показаний того или иного человека.
— Я вижу, вас взволновала стенограмма. — Делла посмотрела на озабоченное лицо Мейсона.
— Восемнадцать лет назад казнили человека. Может, он был виновен, а может, и нет. Но одно несомненно: повесили его потому, что адвокат допустил ошибку.
— Что же натворил этот адвокат?
— Прежде всего, он избрал неверную линию защиты: нечеткую, противоречивую.
— Разве закон такое не разрешает?
— Дело не в этом. Для человека это плохо, человеческая природа противоречий не выносит. Нет…
Делла Стрит, одетая для верховой езды в рыжевато-коричневые брюки, ковбойские сапоги и ярко-зеленую блузу, замедлила шаги перед номером Перри Мейсона и осторожно постучала в дверь.
— Вы встали? — тихо спросила она. Послышался звук отодвигающегося стула, потом быстрые шаги.
Дверь открылась.
— Великий Боже! — воскликнула она. — Да вы, кажется, и не ложились?
Мейсон провел рукой по лбу, потом показал на кипу машинописных листов на столе.
— Этот проклятый процесс об убийстве, — сказал он, — меня страшно заинтересовал. Входи же.
Делла Стрит посмотрела на ручные часы и взмолилась:
— Забудьте о нем. Наденьте костюм для верховой езды. Я заказала для нас пару лошадей, на всякий случай.
Мейсон колебался.
— В деле есть подробности, которые мне…
Делла Стрит решительно прошла мимо него, раздвинула шторы и распахнула окно.
— Выключите-ка свет, — потребовала она, — и посмотрите!
Мейсон щелкнул выключателем. Ослепительный солнечный свет ворвался в комнату столь властно, что давно горевший в ней электрический свет показался жидким, не идущим ни в какое сравнение с той благодатью, которую дарило солнце.
— Поехали! — настаивала Делла. — Прокатимся легким галопом, потом — холодный душ и завтрак.
Мейсон уставился в ясное синее небо, с удовольствием вдыхая прохладный свежий воздух, вторгшийся в душное помещение.
— Что вас удерживает? — настаивала она уже менее решительно. — Дело?
Мейсон снова посмотрел на кипу машинописных листов и газетных вырезок, пожелтевших от времени. Адвокат удрученно кивнул.
— Что-то в нем не так?
— Почти все.
— Был ли он виновен?
— Может быть.
— Ну, а тогда в чем же дело?
— В то, как дело разбиралось. Он мог быть виновен, а мог и не быть. Его адвокат, однако, обставил все таким образом, что единственно возможный вариант, который должны были вынести присяжные, — это преднамеренное убийство. И в деле, как оно представлено в стенограмме, нет никакой зацепки, ничего такого, что я мог бы продемонстрировать Джону Визерспуну со словами: «Это убийство, и оно убедительно доказано в этих бумагах» или «Это убедительно доказывает, что тот человек невиновен!» Жюри признало его виновным на основании улик. Визерспун, вне всякого сомнения, посчитает так же и из-за этого, не задумываясь, разобьет счастье двух молодых людей, а человек, возможно, был невиновен!
Делла Стрит сочувственно молчала. Мейсон продолжал смотреть на очертания суровых горных вершин, затем повернулся к ней и с улыбкой сказал:
— Сейчас, только побреюсь.
— Бросьте, это совсем не обязательно. Просто наденьте подходящую обувь и брюки, и поедем скорее. Не забудьте захватить кожаную куртку. Больше вам ничего не потребуется.
Она подошла к гардеробу, открыла его, порылась внутри, нашла нужные вещи, бросила их ему и со словами: «Я подожду в вестибюле» — вышла.
Адвокат торопливо переоделся и поспешил вниз. Они вместе вышли на прохладный свежий воздух, характерный для пустыни в утренние часы. Человек, распоряжавшийся лошадьми, указал им на двух кобыл и потом внимательно наблюдал, как они их седлали. Затем подмигнул Мейсону:
— По тому, как человек седлает лошадь, сразу можно сказать, смыслит он что-нибудь в лошадях или нет. Это хорошие кобылки, но завтра получите лучших скакунов.
По глазам Мейсона было видно, что его сильно заинтересовали слова человека. — Каким образом вы поняли?
— По множеству мелочей. Новичок всегда старается рассказать о том, как мальчишкой скакал на лошадях без всякой упряжи, а потом вцепляется в луку седла… — Конюх презрительно фыркнул. — А вот вы даже не притронулись к ней. Желаю приятной прогулки.
Мейсон и во время прогулки оставался задумчивым. Они иноходью удалялись от отеля по мощеной кирпичной дорожке.
— А теперь что? — спросила Делла, стараясь развеять его настроение.
— Разговор о верховой езде заставил меня задуматься: ты понимаешь, адвокат должен быть особенно внимателен ко всяким мелочам.
— Какое отношение имеет верховая езда к адвокатской практике?
— Никакого и в то же время — самое непосредственное.
Они поехали рядом.
— Мелочи, — пояснил Мейсон, — пустяковые подробности, которые не замечает неискушенный обыватель, зачастую служат ключом к разгадке истины. Если человек действительно понимает значение мелочей, ему никто не сможет солгать. Возьми хотя бы этого конюха, или кто он там? Сюда приезжают, как правило, люди состоятельные. Предполагается, что все они принадлежат к разряду интеллигенции. Во всяком случае, у них самое лучшее образование, какое только можно приобрести за деньги. Обычно они стараются преувеличить свое искусство верховой езды, чтобы получить лучшего скакуна. И им даже в голову не приходит, что десятки мелочей в их поведении свидетельствуют об обратном. А этот конюх, который вроде бы ничего не замечает, может с уверенностью сказать, кто из его клиентов разбирается в лошадях, а кто нет. Адвокат обязан помнить о значении мелочей.
— Вы хотите сказать, что адвокат должен все знать? — Все знать невозможно, но основополагающие знания необходимы. Мало того, адвокат обязан знать, где и как добыть нужные ему сведения, и по ним суметь безошибочно определить правдивость показаний того или иного человека.
— Я вижу, вас взволновала стенограмма. — Делла посмотрела на озабоченное лицо Мейсона.
— Восемнадцать лет назад казнили человека. Может, он был виновен, а может, и нет. Но одно несомненно: повесили его потому, что адвокат допустил ошибку.
— Что же натворил этот адвокат?
— Прежде всего, он избрал неверную линию защиты: нечеткую, противоречивую.
— Разве закон такое не разрешает?
— Дело не в этом. Для человека это плохо, человеческая природа противоречий не выносит. Нет…