Гарднер Эрл Стенли. Спальни имеют окна

   В газетном отчете я прочел: «Нет никакого сомнения в том, что совершившаяся трагедия — обычное самоубийство двух влюбленных, разлученных супружескими обязательствами. В то же время в этом деле есть определенные аспекты, которые требуют более тщательного расследования».
   Далее газета сообщала, что полиция подвергла Стэнвика Карлтона допросу с пристрастием, но ответами его не была удовлетворена. Она изучала его передвижения с того момента, как он сошел с трапа самолета, и до того момента, как он поселился в центральной гостинице.
   Выстрелы были произведены из пистолета 32-го калибра, принадлежавшего Доуверу Фултону. Миссис Фултон рассказала, что ее муж очень много работал и часто задерживался по вечерам, особенно последние десять дней, и примерно десять дней назад он вытащил из ящика письменного стола малокалиберный пистолет и с тех пор с ним не расставался. Она была подавлена постигшим ее горем. В газете были помещены фотографии Доувера Фултона и Минервы Карлтон, а также снимок домика и его интерьера. На одном из снимков были запечатлены распростертые тела, открытая дверь в ванную комнату, сдвоенная вешалка для полотенец, на ней три полотенца: два для рук — вверху и одно банное — внизу.
   Я сложил газеты, положил их на место и начал ходить взад и вперед. С какой бы стороны я ни смотрел на это дело, оно мне представлялось крайне подозрительным.
   Я позвонил Берте.
   — Видела газеты? — спросил я.
   — Не прикидывайся простачком! — завопила Берта. — Я вообще ничего не видела. Я пытаюсь хоть немного поспать, то есть пыталась.
   — Загляни в утреннюю газету. Последний выпуск.
   Первая полоса. Нижний правый угол, продолжение на третьей полосе.
   — О чем это?
   — О том, о чем тебе не мешало бы знать, — сказал я. — Как только прочтешь, позвони мне. И не говори лишнего по телефону. Пока.
   Я услышал, как Берта изрыгает проклятия в телефонную трубку, и осторожно положил ее на место. Она не звонила мне целых 15 минут. Наверное, решила не звонить вообще, чтобы поставить меня на место, но когда прочла сообщение, сразу же забыла о своем решении.
   — Дональд, — сказала она, — в чем дело?
   — Не знаю.
   — Но ты же сидел за рулем второй машины?
   — Осторожнее! — прервал я ее.
   — А имя написано твоей рукой?
   — Да.
   — Какого черта ты подписался его именем?
   — Потому что не хотел подписываться своим.
   — Ты вписал настоящий номер машины? — спросила она через пару секунд.
   — Да.
   — Зачем?
   — Были причины.
   — Ты предполагал, что когда-нибудь тебе могут задать вопросы?
   — Я рассматривал такую возможность.
   — Ну и вдрябался же ты в историю!
   — Да. Но ты и половины еще не знаешь. Есть предположение, что визитная карточка, найденная в дамском кошельке, моя.
   — Не может быть!
   — Я не совсем уверен. Но такое возможно. Поэтому ты держись подальше и в это дело не влезай. Теперь скажи, где я могу найти Клэр Бушнелл. Я хочу поговорить с ней.
   — Я записала ее адрес на листочке бумаги и сунула его под регистрационный журнал.
   — А номер телефона?
   — Не знаю, дружок. Не думаю, что у нее есть телефон. Было уже очень поздно, и я не стала делать подробную запись в журнале. Просто записала кое-какие данные на листочке и оставила на столе. Понимаешь, ведь была суббота и…
   — Ты получила деньги по чеку? — прервал я ее.
   — Не будь дураком. Конечно же я получила деньги по чеку.
   — А он не поддельный?
   — Если бы чек был поддельный, я бы засунула эту девку в мусорный ящик. Или ты считаешь, что было бы умнее пойти в полицию и рассказать им всю правду?
   — Пока еще рано, — сказал я. — Попозже, наверное, придется им рассказать. Я хочу, чтоб они поработали кое над чем.
   — Они бы поработали кое над чем, если бы мы им сказали, не так ли, дружок?
   — Да! — сказал я. — Если б я им сказал!
   Я положил трубку и отправился в нашу контору.
   Я расписался в журнале, который швейцар хранил в лифте, и поднялся на наш этаж. Миновал дверь с легендарной надписью «Кул и Лэм», выведенной на матовом стекле, и повернул налево, где на двери висела табличка: «Отдел расследований. Входите». Я вошел в контору и, не заходя в свой кабинет, сразу же направился к Берте. Каждый предмет обстановки в кабинете Берты Кул носил на себе отпечаток ее индивидуальности, начиная со скрипучего вращающегося кресла и кончая вечно запертым на ключ верхним правым ящиком письменного стола. Этот ящик запирался отдельным ключом. В нем хранились наличные деньги. И вообще у Берты все было под замком. Она не доверяла ни секретарше, ни швейцару, ни своему компаньону.
   Я сел в Бертино вращающееся кресло. Оно противно заскрипело. Казалось, что в него встроен специальный скрипучий механизм: стоило сделать хоть малейшее движение, как он тут же срабатывал.
   Я приподнял журнал. Записка была на месте. Я стал внимательно ее читать. Там был нужный мне адрес: 1624, Вероника-Вэй. Под ним энергичным Бертиным почерком было написано: «Хочет установить наблюдение за своей теткой». Затем слово «тетка» было зачеркнуто и вместо него вписано «биржевой маклер». Далее ее рука начала машинально выводить разные слова и Цифры. Очевидно, это происходило во время разговора с Клэр Бушнелл. Сначала было написано словами «сто долларов». Затем цифрами — 100.00. Затем словами трижды повторено «сто долларов». Затем зачеркнуто «сто долларов» и написано «сто пятьдесят долларов». Затем написано: «Предполагает, что маклер любовник тетки. Это ее тревожит. Чего-то недоговаривает. Хочет, чтобы делом занялся Дональд».
   Затем Бертина рука опять начала машинально чертить разные цифры. На этот раз появилась цифра «175.00», после нее появились слова «настаивает на Дональде».
   Потом опять какие-то цифры и слова и теткин адрес: 226, Корреандер-стрит.
   Затем снова какие-то бессмысленные линии и твердым почерком текст: «Тетку зовут Амелия Джаспер; мошеннику на вид лет тридцать пять, хорошо одет, широкоплеч, носит двубортные пиджаки, в основном серого цвета; лицо смуглое, продолговатое, черты лица правильные; нервный смех, заядлый курильщик, курит сигареты одну за другой, пользуется длинным резным мундштуком из слоновой кости; красивый профиль, смех резкий: когда смеется, рот приобретает жесткое выражение».
   Опять какие-то линии и чертежи, и, видно, спохватившись, написала то, чему я так упорно учил ее все эти три года: точный портрет человека, за которым устанавливается слежка: «Рост — пять футов одиннадцать дюймов, вес — сто девяносто пять фунтов, темные волосы, серые глаза».
   Под этим еще раз написано «сто семьдесят пять долларов», зачеркнуто, написано «двести долларов», опять бессмысленные линии и «Объект назначил свидание на четыре часа дня. Сообщить Дональду, чтобы он начал за ним слежку от дома номер 226 по Корреандер-стрит».
   В самом низу, как окончательный итог разговора, твердым размашистым почерком было выведено: «Получен чек на двести долларов».
   Все это было написано на трех листах форматом тринадцать на шестнадцать, соединенных скрепкой, и сунуто под журнал. Очевидно, Берта намеревалась составить справку для нашей картотеки, но не успела продиктовать ее секретарше, так как клиент пришел к концу рабочего дня.
   Берта успела меня перехватить. Она позвонила мне, и я отправился вести наблюдение за домом номер 226 по Корреандер-стрит. Это был небольшой, но хорошо спланированный дом с лепными украшениями.
   Объект появился ровно в четыре и, как было указано в памятной записке, курил сигарету в длинном мундштуке, на нем был двубортный хорошо сшитый пиджак серого цвета с синими полосками. Он пробыл в доме один час десять минут.
   Когда он отъехал, я поехал за ним, то отставая, то догоняя и стараясь держаться так, чтобы он меня не заметил в наружном зеркале. Но он, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к тому, что происходит сзади.
   Тем не менее этот человек выехал из гостиницы в ту же ночь, через несколько часов после того, как я установил за ним слежку. Должно быть, он оказался умнее, чем я предполагал, знал, что за ним ведется наблюдение. В тот момент я не мог придумать другого ответа на мучивший меня вопрос. Это было очень болезненно для моего самолюбия или, как говорила Берта, чрезмерного самомнения. Я всегда тешил себя тем, что обладаю способностью угадывать момент, когда объект почует слежку.
   Я решил, что впредь буду гораздо осторожнее с мистером Томасом Дэрхэмом, если, конечно, нам суждено будет встретиться. Я вспомнил о памятной записке Берты. Характерно, что она успела поднять цену на сто долларов, пока разговаривала с клиентом; успела оставить клиническую запись своих мыслительных процессов на трех листах форматом тринадцать на шестнадцать; но не успела узнать у клиента телефон и даже не потрудилась навести хоть какие-нибудь справки. Получила двести долларов — и дело с концом.
   Я поискал фамилию Бушнелл в телефонном справочнике, но не нашел. Тогда я позвонил в справочное бюро, но и там мне то ли не смогли, то ли не захотели помочь. Тогда я отправился в гараж и взял нашу старую служебную машину под номером два.
   Служебная машина номер один была сивеем новенькая, и ею пользовалась Берта, когда ездила по делам.
   Машина номер два была невзрачная, но выносливая старая кляча, которая стерла свои копыта, преданно служа нашему агентству. Она пробежала более ста тысяч миль, преследуя другие автомобили, выслеживала женатых мужчин, жаловавшихся своим красоткам, что жены их не понимают, износила уйму покрышек, охотясь за уликами и с трудом добывая свидетелей по делам об убийствах. Я включил мотор и прогревал двигатель до тех пор, пока не исчезли стуки и скрежет.
   Потом включил скорость и поехал к Клэр Бушнелл на Вероника-Вэй. Номер 1624 оказался многоквартирным домом. Я обошел весь дом, пока не наткнулся на ее имя, вырезанное из визитной карточки и вставленное в маленькую рамку как раз над кнопкой звонка.
   Я позвонил.
   Никакой реакции.
   Было воскресенье. Возможно, она вышла погулять или просто слонялась по улицам без дела. Судя по визитной карточке, она, очевидно, была не замужем, поэтому я решил особо не церемониться. И сыграл на звонке незатейливую мелодию: один длинный звонок, два коротких, длинный, короткий, опять длинный, короткий, потом один длинный и три очень коротких звонка. И добился цели. Раздался гудок, и дверь автоматически открылась.
   Я взглянул на номер квартиры и вошел внутрь. Номер ее квартиры был 319.
   Был прекрасный солнечный день, и мне даже захотелось бросить все и отправиться куда-нибудь подальше от города, в лес, поставить машину под деревом, лечь на траву и смотреть в небо. Внутри дома было душно и пахло затхлостью. После яркого солнечного света трудно было разглядеть предметы. В холле было довольно темно. Должно быть, владельцы квартир решили экономить электричество, чтобы помочь крупным промышленным предприятиям.
   Наконец я нашел лифт, который, грохоча и повизгивая, довез меня до третьего этажа. Квартиру 319 я искал недолго.
   Дверь была закрыта. Я легонько постучал. Никто не ответил. Тогда я повернул ручку и вошел.
   Это была обыкновенная меблированная квартира, в таких обычно живут люди со средними доходами. Дом был старый, в его планировке видна была какая-то хаотичная непоследовательность. Я догадался, что первоначальный проект был другим, квартиры были просторнее, потом их нарезали на маленькие клетушки.
   Из ванной доносился шум воды, и, когда я закрыл за собой дверь, женский голос выкрикнул:
   — Просто удивительно, что ты не приехала раньше.
   Сегодня такой прекрасный день и…
   Я сел на стул, стоявший у окна. Так как я не откликнулся, в ванной тоже замолчали, потом выключили воду, и… дверь открылась.
   Клэр Бушнелл в купальном халате и в тапочках, онемев от изумления, шаркая ногами, вошла в комнату.
   — Вот это да! — воскликнула она.
   На столе лежала воскресная газета. Я ее уже просмотрел, особенно статью о случае в мотеле «Коузи Дэлл», но решил притвориться безразличным.
   Я взял газету и сказал:
   — Извините, что помешал вам принять ванну. Пожалуйста, одевайтесь. А я почитаю газету.
   — Вон! — закричала она.
   Я опустил газету и изобразил на лице легкое удивление.
   — Что вы сказали?
   — Вы слышали, что я сказала. Убирайтесь!
   — Но я пришел поговорить с вами.
   — Убирайтесь. Я думала, что это…
   — Да? — спросил я. — Что вы думали?
   — Кто вы такой?
   — Разве вы не обращались в сыскное агентство с просьбой установить слежку…
   — Нет! — закричала она.
   — А я думаю, что да.
   — Вы ошибаетесь. Никогда в жизни я не нанимала сыщиков.
   Я положил газету, вынул из кармана футляр для визитных карточек, вытащил из него одну, встал со стула, подошел к ней и протянул.
   Она взяла карточку, прочла ее, посмотрела на меня с подозрением, затем воскликнула:
   — О-о!
   Я вернулся и опять сел на стул.
   Она снова взглянула на карточку.
   — Вы Дональд Лэм?
   — Да.
   Она на минуту задумалась, потом сказала:
   — У вас есть при себе какое-нибудь удостоверение личности?
   Я показал ей водительские права и удостоверение частного детектива.
   — Я принимала ванну, — сказала она.
   — Я догадался.
   — Я вижу, вас не нужно уговаривать, чтобы вы чувствовали себя как дома. Вы со всеми клиентами обращаетесь так уверенно?
   — Я постучал. Вы не ответили.
   — Я не запирала дверь. Ждала подругу. И подумала, что вы — это она.
   — Вы считаете, что я должен был вернуться в холл и оттуда выкрикивать свое имя и профессию?
   — Нет, — сказала она. — Конечно нет. Ну ладно.
   Пойду оденусь.
   По-видимому, спальня находилась за ванной комнатой, потому что она прошла через ванную, плотно притворив за собой дверь, и я услышал, как щелкнула задвижка. Она доверяла мне точно так же, как канарейка доверяет кошке.
   Через пятнадцать минут она вернулась. Берта Кул была права. Она была очень симпатичная с виду. Приятные черты лица, живые черные глаза, искрящиеся юмором, волосы такие черные, что при определенном освещении отливали синевой, и очень, очень стройная фигура.
   Она была хладнокровна, добродетельна и спокойна.
   Усевшись, она спросила:
   — Ну, что вам удалось выяснить? Надеюсь, вы расскажете мне?
   — Сначала я хотел бы прояснить кое-какие детали, — сказал я.
   — Я дала миссис Кул всю необходимую информацию.
   — Может, вы и дали, но она ее не записала.
   — Не может быть! Она сидела напротив меня с карандашом в руках и записывала каждое мое слово.
   — Берту Кул, — сказал я, — интересуют только деньги, а писала она одно и то же — сумму гонорара, которую вы нам заплатили.
   Клэр Бушнелл расхохоталась.
   — Сначала расскажите мне кое-что о своей тетушке, — сказал я. — Ее зовут Амелия Джаспер, так? И она живет в доме номер 226 по Корреандер-стрит, так? И вы ее единственная родственница?
   — Да. Верно.
   — Ну а что еще?
   — А что вы хотите узнать?
   — Все.
   Она задумалась ненадолго, внимательно на меня посмотрела, как бы пытаясь решить, что же мне можно рассказать, затем сказала:
   — Мой дядя умер несколько лет назад и, вероятно, оставил тете немного денег. Никто не знает сколько.
   Я сидел и молча слушал. Она говорила, осторожно подбирая слова, и я знал, что она очень старается не проговориться.
   — Моей тете, — начала она, — пятьдесят два года.
   Мне кажется, что она стала непомерно тщеславной за последние несколько лет. Она выглядит очень молодо, это верно. Но когда дело касается ее возраста, она временами становится невыносимо глупой и часто впадает в крайности. В последнее время у нее появилась странная страсть — она предлагает окружающим угадать свой возраст. Стоит вам дать ей сорок пять лет — она тут же нахмурится сурово; если, вы дадите ей сорок — улыбнется, ну а если тридцать семь — засияет от удовольствия, заулыбается жеманно и обязательно скажет:
   «Нет, вы никогда не догадаетесь! В действительности мне сорок один год».
   — Какого цвета волосы? — спросил я.
   — Красит хной.
   — Характер?
   — Застенчива.
   — Другими словами, вы опасаетесь, что у визитера могут быть честные намерения? — сказал я и посмотрел на нее испытующе.
   — Совершенно верно, — ответила она, не отводя глаз.
   — Какие у вас с тетушкой отношения? Дружеские?
   — Я не хочу, чтобы вы заблуждались на этот счет, — сказала она. — Представьте, что вам пятьдесят два, а вы хотите, чтобы люди думали, что вам тридцать пять, и у вас есть молодая племянница, которой… как по-вашему, сколько мне лет?
   Я окинул ее долгим, внимательным, оценивающим взглядом и сказал:
   — Тридцать восемь.
   Ее глаза вспыхнули гневом, но через секунду она опомнилась и расхохоталась.
   — Мне двадцать четыре.
   — Но после лекции, которую вы мне здесь прочли… — неуверенно начал я.
   — Боже мой! Неужели я, действительно, так старо выгляжу?
   — Ну что вы! Я, признаться, думал, что вам семнадцать, но после того, как вы мне объяснили все про женскую психологию, я подумал…
   — Идите вы к черту! — перебила она.
   Я смолчал.
   — Так или иначе, — сказала она после минутного молчания, — вы вполне можете составить мнение о тете Амелии. Она ко мне расположена дружески, но предпочитает видеться в отсутствие мужчин, особенно с тех пор, как появился этот человек. Тетушка довольно прозрачно мне намекнула, что я должна позвонить, прежде чем прийти. Короче говоря, она хочет быть уверена, что я не появлюсь неожиданно, как раз в то время, когда у нее будет этот черноволосый господин с красивым профилем.
   — А вы с ним когда-нибудь встречались?
   — Однажды. И тетушка так быстро избавилась от меня, что это даже меня позабавило.
   — Она вас познакомила?
   — Не говорите глупостей!
   — Так, значит, вы с ним не знакомы?
   — Нет.
   — Как вы думаете, он узнает вас, если увидит?
   — Да.
   — Он видел вас всего несколько минут?
   — Несколько секунд.
   — Всего?
   — Да.
   — Но он, конечно, успел осмотреть вас с ног до головы?
   — Его взгляд прожег дыры в моем платье.
   — Вот такой он?
   — Думаю, что такой. Во всяком случае, глаза такие.
   — Что ему нужно от вашей тетушки, как вы думаете?
   — Думаю, что он продает ей что-то.
   — Да, вы говорили Берте Кул, что он пытается ей продать какой-то товар.
   — Значит, вы знаете. Зачем же вы спрашиваете?
   — Вы, конечно, не против, чтобы он ее немного надул на этой сделке?
   — Мистер Лэм, если бы этот человек захотел надуть тетушку Амелию на каких-нибудь двадцать — тридцать тысяч долларов, то я… уверяю вас, я бы рассказала ему все, что знаю о ее характере и привычках, чтобы облегчить ему эту работу. Но мне кажется, на эту сумму он ее уже надул. Боюсь, что теперь он пытается всучить ей товар гораздо менее ценный, но обойдется он ей гораздо дороже.
   — Вы полагаете, что он пытается продать себя?
   — Да.
   — Вы думаете, она может еще раз выйти замуж?
   — Думаю, что да. При соответствующих обстоятельствах, разумеется. Она, видите ли, эта ее страсть… она совершенно помещалась на лести… и это переходит границы… Ну, мне не хочется говорить об этом, но…
   — Ну и не надо говорить, — оказал я.
   — Вы что-нибудь выяснили? — спросила она.
   — Я установил за ним наблюдение.
   — Кто он? Где он живет?
   — Его зовут Томас Дэрхэм, он останавливался в гостинице «Вестчестер Армз». Вчера поздно ночью он съехал.
   — Съехал?!
   — Да.
   — А куда он уехал?
   — Не знаю.
   — Тоже мне детектив! — возмутилась она.
   — Минутку, — сказал я, — я получил инструкцию — установить наблюдение и выяснить личность, что я и сделал. Вы же не заказывали почасовую слежку, например, на двадцать четыре часа и не заплатили за это.
   — Но я хотела бы получить еще кое-какие сведения.
   — Получите, — сказал я ей. — Я как раз сейчас над этим работаю.
   — Почему он съехал?
   — Не знаю. Но намерен выяснить. А для того, чтобы выяснить, мне нужно немножко больше информации.
   — Ну так идите добывайте.
   — Я хочу добыть ее здесь.