Гарднер Мартин. Песнь о Лии

она была обета во что-то длинное и прозрачное. Сквозь складки платья я
видел нежные изгибы ее тела, она не стремилась их скрыть.
- Я часто прихожу сюда, - сказала Лори. - Обычно ночью. Когда Дино
спит. Здесь хорошо думать.
- Да, - улыбаясь, согласился я. - Я тоже так считаю.
- Замечательные звезды, правда?
- Да.
- Да, замечательные. Я... - Она заколебалась. Потом встала и подошла
ко мне. - Вы любите Лию?
Обухом по голове. Как раз вовремя. Но я был готов. Я все еще
проигрывал в уме наш разговор с Лией.
- Да, - ответил я. - Очень люблю. Почему вы спрашиваете?
Она стояла рядом, смотрела мне в лицо и в то же время куда-то мимо
меня, на звезды.
- Не знаю. Иногда мне становится интересно, что такое любовь. Знаете,
я люблю Дино. Он тут всего два месяца, так что мы знакомы недавно. Но я
его уже люблю. Он не похож на моих прежних друзей. Он добрый, внимательный
и все делает хорошо. За что ни возьмется, все получается. И без усилий. Он
так легко побеждает. Он очень верит в себя, и это меня привлекает. Он дал
мне все, о чем я мечтала, абсолютно все.
Я стал читать ее чувства, ощутил ее любовь и тревогу и догадался.
- Кроме себя, - сказал я.
Лори изумленно досмотрела на меня. Потом улыбнулась.
- Я забыла. Вы же Одаренный. Конечно, вы знаете. Вы правы. Не знаю,
что меня тревожит, но я встревожена. Видите ли, Дино - само совершенство.
Я ему рассказала... ну все. О себе, о своей жизни. Он меня слушал и все
понимал. Он всегда отзывчив; когда он мне нужен, он всегда со мной. Но...
- Это игра в одни ворота, - закончил я. Это было утверждение, не
вопрос. Я знал.
Она зевнула.
- Он не то чтобы скрывает что-то. Нет. Если я спрошу, он ответит на
любой вопрос. Но его ответы ничего не значат. Я спрашиваю его, чего он
боится; он отвечает: ничего и заставляет меня поверить. Он очень
благоразумный, очень спокойный. Он никогда не сердится, никогда не
сердился. Я его спрашивала. Он никогда не испытывал боли, по крайней мере
он так говорит. Я имею в виду душевную боль. Но он понимает меня, когда и
рассказываю о своей жизни. Однажды он сказал, что самый большой его
недостаток - лень. Но я знаю, что он совсем не ленивый. Может, он и
вправду само совершенство? Он говорит, что всегда уверен в себе, так как
знает, какой он молодец, но при этом улыбается, и я даже не могу обвинить
его в самонадеянности. Он говорит, что верит в Бога, но это никак не
проявляется. Если завести с ним серьезный разговор, он терпеливо
выслушает, или начнет шутить, или переведет разговор на другую тему. Он
говорит, что любит меня, но...
Я кивнул. Я знал, что сейчас последует.
Так и было. Она умоляюще посмотрела на меня.
- Вы Одаренной, - сказала она. - Вы ведь читали его чувства, вы
знаете. Скажите мне. Пожалуйста, скажите мне.
Я читал ее чувства. Я видел, как ей хочется знать, как она волнуется
и боится, как она любит. Я не мог лгать ей. Но было жестоко сказать ей всю
правду.
- Я читал его чувства, - проговорил я медленно. Осторожно. Взвешивая
слова, как ювелир драгоценные камни. - И ваши, ваши тоже. Я понял, что вы
его любите, еще в первый вечер, когда мы вместе обедали.
- А Дино?
Слова застряли у меня в горле.
- Лия однажды сказала, что он странный. Я довольно легко читаю его
чувства, лежащие на поверхности. А за этим ничего не видно. Он очень
замкнут, отгораживается от всех стеной. Он, как видно, чувствует только
то, что позволяет себе чувствовать. Я ощущал его уверенность в себе, его
удовольствие. И даже беспокойство, но настоящий страх - никогда. Он очень
нежно относится к вам, очень покровительственно. Ему нравится
покровительствовать.
- И все? - С надеждой. И болью.
- Боюсь, что все. Он отгородился ото всех, Лори. Он ни в ком не
нуждается, ни в ком. Если в нем и есть любовь, она за непреодолимой
стеной, он прячет ее. Я не могу ее нащупать. Он много думает о вас, Лори.
Но любовь... ну, это другое. Она сильнее и менее рассудительна, и она
захлестывает волной. А у Дино не так. По крайней мере насколько я могу
судить.
- Он прячется, - сказала Лори. - Он прячется от меня. Я перед ним
раскрылась, открыла ему все. А он - нет. Я всегда боялась. Даже когда он
был рядом, я временами чувствовала, что он не со мной...
Она вздохнула. Я ощущал ее отчаяние, ее мучительное одиночество. Я не
знал, что делать.
- Если вам хочется плакать, плачьте, - по-дурацки сказал я. - Иногда
это помогает. Я знаю. В свое время я много плакал.
Она не заплакала. Она посмотрела на меня и тихо засмеялась.
- Нет, - ответила она. - Я не могу. Дино научил меня никогда не
плакать. Он говорит, что слезы ничего не решают.
Грустная философия. Возможно, слезы ничего не решают, но они даны
человеку природой. Я хотел ей это сказать, но лишь улыбнулся.
Лори улыбнулась в ответ и гордо вскинула голову.
- Вы плачете, - вдруг со странным восторгом сказала она. - Это
чудесно. Дино никогда не проявлял ко мне такого участия. Спасибо, Роб.
Спасибо.
Лори встала на цыпочки и выжидающе посмотрела на меня. Я знал, чего
она ждет. Я обнял ее и поцеловал, а она приникла ко мне всем телом. И все
время я думал о Лии, говоря себе, что она не против, что она будет
гордиться мной, что она поймет.
Потом я остался в кабинете один и смотрел, как всходит солнце. Я
устал, но обрел какое-то умиротворение. Появившийся на горизонте свет
разогнал тьму, и внезапно все страхи, такие зловещие в ночи, показались
мне глупыми и пустыми. Мы пробьемся друг к другу, Лия и я. Что бы то ни
было, мы справимся, а сегодня мы также легко, вместе справимся с Сосуном.
Когда я вернулся в номер, Лии там не было.

- Мы нашли аэромобиль в центре Города шкинов, - говорил Валкаренья.
Он был спокоен, деловит и уверен в успехе. Его интонации убеждали меня,
что беспокоиться не о чем. - Я отправил людей на поиски. Но Город шкинов
велик. Ты догадываешься, куда она могла пойти?
- Нет, - уныло ответил я. - Правда нет.
Может, она пошла искать еще Посвященных? Они как будто заворожили ее.
Я не знаю.
- Ладно, у нас здесь хорошая полиция. Уверен, что мы найдем ее. Но на
это может потребоваться время. Вы поссорились?
- Да. Нет. Немного. Но это не настоящая ссора. Это было странно.
- Ясно, - ответил он. Но ему было не ясно. - Лори говорит, что ночью
ты поднимался сюда, в кабинет, один.
- Да. Мне надо было подумать.
- Хорошо, - сказал Валкаренья. - Значит, наверно, Лия проснулась и
решила, что ей тоже надо подумать. Ты пришел сюда. Она прокатилась, на
аэромобиле. Может, она просто хочет день отдохнуть и побродить по Городу
шкинов. Вчера ведь она уже так делала, да?
- Да.
- И сегодня она сделала то же самое. Нет проблем. Вероятно, она
вернется еще до обеда. - Он улыбался.
- Тогда почему она ушла, не сказав мне? Не оставила записку и вообще
не предупредила?
- Не знаю. Это не важно.
Не важно? Разве не важно? Я сидел в кресле, хмурый, обхватив голову
руками, и беспокоился. Вдруг я очень испугался, сам не знаю чего. Не надо
было оставлять ее одну, говорил и себе. Пока я был здесь, наверху, с Лори,
Лианна проснулась одна в темной комнате и... и что? И ушла.
- Однако у нас есть дела, - сказал Валкаренья. - Для похода в пещеры
все готово.
Я посмотрел на него, не веря собственным ушам.
- В пещеры? Я не могу туда идти. Не могу сейчас. Не могу один.
Он демонстративно вздохнул, выказывая свое раздражение.
- Ну успокойся, Роб. Это не конец света. С Лией ничего не случится.
Она производит впечатление весьма разумной девушки, и я уверен, что она
может позаботиться о себе. Так?
Я кивнул.
- Тем временем мы обследуем пещеры. Я все же хочу докопаться до сути.
- Бесполезно, - возразил я. - Без Лии бесполезно. У нее большой Дар.
Я... я только читаю чувства. Я не могу проникнуть так глубоко, как она. Я
не найду разгадку.
Валкаренья пожал плечами.
- Может, и не найдешь. Но поездка запланирована, и мы ничего не
потеряем. Когда вернется Лия, мы всегда сможем съездить туда еще раз.
Кроме того, это пойдет тебе на пользу, ты немного отвлечешься. Сейчас все
равно ничего для Лии не сделаешь. Я направил на ее поиски всех своих
людей, а если уж они ее не найдут, то ты - тем более. Так что нет смысла
на этом зацикливаться. Возвращайся к работе и займись делом. - Он
направился к лифту. - Пошли. Аэромобиль ждет. Нельс поедет с нами.
Я нехотя встал. Я был не расположен думать о шкинах, но доводы
Валкареньи звучали убедительно. Кроме того, он пригласил нас с Лианной для
работы и у нас были определенные обязательства. Во всяком случае -
попробую.
В машине Валкаренья сидел рядом с водителем - здоровенным сержантом
полиции с лицом, словно высеченным из гранита. На этот раз Валкаренья
выбрал полицейский аэромобиль, чтобы следить за поисками Лии. Мы с Гурли
оказались на заднем сиденье. Гурли разложил на коленях большую карту и
стал рассказывать о пещерах Конечного Единения.
- Существует теория, что Сосун происходит из пещер, - начал он. -
Вероятно, это не лишено смысла. В пещерах Сосун гораздо крупнее. Сами
увидите. Пещеры находятся под холмами в стороне от нашей части города,
там, где более дикая местность. Как медовые соты. И в каждой - Сосун. Мне
так рассказывали. В нескольких я был сам, и везде видел Сосунов. Поэтому я
готов поверить, что в остальных тоже. Город, священный город, вероятно, и
был построен потому, что здесь пещеры. Вы же знаете, шкины со всего
континента сходятся сюда перед Конечным Единением. Вот район пещер.
Гурли вытащил карандаш и нарисовал в середине карты большой красный
круг. Мне это ничего не говорило. Вид карты угнетал меня. Не думал, что
Город шкинов такой громадный. Как здесь найти кого-то, кто не хочет, чтобы
его нашли?
Валкаренья повернулся к нам.
- Мы собираемся посетить одну из больших пещер. Я уже был там.
Понимаешь, Конечное Единение не связано с соблюдением особых ритуалов.
Шкины просто выбирают пещеру, входят и ложатся на Сосуна. Входят там, где
им удобно. В некоторых местах вход не шире канализационной трубы, но если
пробраться достаточно далеко, по теории, врежешься прямо в Сосуна, который
сидит и пульсирует в темноте. Самые большие пещеры освещены факелами, как
Великий Чертог, но это - необязательное украшение. В обряде Единения оно
не играет роли.
- Насколько я понимаю, мы пойдем в одну из таких пещер? - уточнил я.
Валкаренья кивнул.
- Правильно. Я подумал, что ты захочешь увидеть крупного Сосуна. Не
слишком приятная картина, но расширяет кругозор. Поэтому нам нужен свет.
Гурли возобновил рассказ, но я уже не слушал. Я чувствовал, что уже
узнал достаточно о шкинах и о Сосуне, а вот о Лианне я все еще
беспокоился. Вскоре Гурли замолчал, и остаток пути прошел и тишине. Мы
преодолели большее расстояние, чем раньше. Даже Башня, этот сверкающий
стальной ориентир, скрылась за холмами.
Местность стала более неровной, каменистой, густо заросшей зеленью.
Холмы вздымались все выше и выглядели совсем первозданными. Но купола
лепились и на этой земле, и дальше, и дальше, и дальше, и везде были
шкины. Лия могла быть здесь. Затерялась в этом море живых существ. Что она
ищет? О чем думает?
Наконец наш аэромобиль опустился в лесистой долине между двумя
огромными каменистыми холмами. Шкины жили даже здесь, красные кирпичные
купола поднимались до уровня подлеска, окруженные невысокими корявыми
деревцами. Я без труда обнаружил пещеру. Вход находился на полпути к
вершине одного из холмов: темная дыра в скале, к которой вела пыльная
извилистая тропинка.
Мы вышли в долину и стали взбираться вверх. Гурли устремился вперед
большими неуклюжими шагами, Валкаренья двигался с легким изяществом и,
казалось, не знал усталости, а полицейский невозмутимо всходил на холм
медленной, тяжелой походкой. Я тащился сзади. Я еле-еле плелся, и к тому
времени, как мы добрались до входа в пещеру, уже задыхался.
Я ожидал увидеть наскальные рисунки, или алтарь, или некий храм
природы, но жестоко разочаровался. Обыкновенная пещера с мокрыми каменными
стенами, низким потолком и холодным влажным воздухом. Здесь было
прохладнее, чем на поверхности, и не так пыльно. И все. В глубину вел
длинный, петляющий подземный коридор, достаточно широкий для того, чтобы
идти вчетвером, но довольно низкий, так что Гурли пришлось пригнуться.
Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга были укреплены факелы, но
горел только каждый четвертый. Факелы чадили, дым от горящего масла
поднимался к потолку и вился клубами впереди нас. Интересно, почему дым
затягивает в глубину?
После десяти минут ходьбы, в основном вниз, под уклон, коридор привел
нас в высокое, ярко освещенное помещение со сводчатым потолком, на котором
пятнами копоти осел факельный дым. Здесь жил Сосун.
Он был ржаво-красный, цвета засохшей крови, вовсе не такой прозрачно
пунцовый, как маленькие паразиты, которые присасываются к коже
Посвященных. На исполинском теле вырисовывались черные крапины - как ожоги
или пятна сажи. Я едва видел дальний конец пещеры: Сосун был внушительных
размеров, он возвышался почти до потолка. Но на середине зала его тело
резко сходило на нет, как громадный студенистый холм, и заканчивалось в
добрых двадцати футах от нас. Между нами и этой чудовищной тушей висели
сети покачивающихся красных нитей - живая паутина из плоти Сосуна,
подступающая к самым нашим лицам.
И все это пульсировало. Как единый организм. Даже нити вибрировали
согласно, то расширяясь, то вновь сжимаясь, послушные ритму, молча
заданному этим великаном.
Меня замутило, но остальные сохраняли спокойствие. Они это уже
видели.
- Пошли, - сказал Валкаренья, включив карманный фонарик: тусклого
света факелов явно не хватало.
Огонек фонаря плясал на пульсирующей паутине, и паутина теперь
казалась таинственным заколдованным лесом. Валкаренья шагнул в этот лес.
Легко. Направляя фонарь и отстраняя Сосуна.
Гурли последовал за Валкареньей, я в ужасе медлил. Валкаренья,
обернувшись ко мне, улыбнулся.
- Не беспокойся, - сказал он. - Чтобы прилипнуть, Сосуну нужно
несколько часов, и потом, его легко снять. Если ты случайно до него
дотронешься, он тебя не схватит.
Я собрался с духом, протянул руку и коснулся одной из живых нитей.
Она была мягкая, влажная и немного скользкая. Только и всего. Нить
порвалась довольно легко. Я шел сквозь эту чащу, выставив вперед руку,
наклоняясь и разрывая паутину. Полицейский молча шагал за мной.
Потом мы встали в дальнем конце пещеры, там, где исполинский Сосун
был пониже. Валкаренья с минуту созерцал громадную тушу, а потом указал
куда-то фонариком.
- Смотри, - сказал он. - Конечное Единение.
Я посмотрел. Луч высветил одно из темных пятен, кляксу на ржаво-бурой
поверхности. Я пригляделся. В пятне стояла голова. Как раз посреди черной
кляксы; было видно только лицо, хотя и оно покрылось тонкой красноватой
пленкой. Но черты я узнал сразу. Пожилой шкин, морщинистый и большеглазый.
Глаза его были закрыты. Но он улыбался. Улыбался.
Я подошел ближе. Чуть пониже, справа, из вязкой массы выглядывали
кончики пальцев. И больше ничего. Тела уже не было, Сосун втянул его в
себя и переварил или сейчас переваривал. Старый шкин был мертв, и
кровопийца поглощал его труп.
- Каждое темное пятно - след Единения, - водя фонарем, как указкой,
говорил Валкаренья. - Конечно, со временем пятна сходят. Сосун постоянно
растет. Лет через сто он заполнит зал и вылезет в коридор.
Сзади послышался шорох. Я оглянулся. Кто-то еще шел через паутину.
Вскоре она поравнялась с нами и улыбнулась. Старая шкинская женщина,
нагая, груди - ниже талии. Разумеется, Посвященная. Сосун покрывал большую
часть ее головы, а на спине болтался еще ниже, чем груди спереди. От
пребывания на солнце Сосун стал ярким и прозрачным. Было видно, как он
пожирает кожу на спине женщины.
- Кандидатка на Конечное Единение, - пояснил Гурли.
- Популярная пещера, - усмехнувшись добавил Валкаренья.
Женщина не заговорила с нами, мы тоже ничего ей не сказали. Улыбаясь,
она прошла мимо. И легла на Сосуна.
Маленький Сосун, сидящий у нее на голове, казалось, почти
растворился, утонул в теле пещерного великана. Шкинка и исполинский Сосун
слились воедино. И все. Она просто закрыла глаза и спокойно лежала, словно
спала.
- Что это? - спросил я.
- Единение, - сказал Валкаренья. - Только через час что-нибудь станет
заметно, но Сосун уже засасывает ее. Говорят, это реакция на тепло тела.
Через день она погрузится совсем. Через два она будет как этот... - Фонарь
нашел наполовину залепленное пленкой лицо.
- Вы можете прочитать ее чувства? - спросил Гурли. - Может быть, это
нам поможет.
- Хорошо, - согласился я. Любопытство победило отвращение.
Я раскрылся навстречу женщине. И в душу ко мне ворвалась буря.
Впрочем, буря - не совсем то слово. Это было нечто огромное и грозное,
сильное и жгучее, оно ослепляло, от него захватывало дух. Но в то же время
- спокойное и нежное, хотя нежность была горячей иной ненависти. Кто-то
тихо звал меня, пел, как сирены, что-то неодолимо манило, влекло меня к
себе, омывая все мое существо ярко-красными волнами страсти. Оно
одновременно переполняло и опустошало. Откуда-то слышалась громкая
бронзовая музыка колоколов, песнь любви, бескорыстия и духовной близости,
приобщения к радости единения, возвещающая, что одиночества больше нет.
Да, это была буря, душевная буря. Но она лишь отдаленно напоминала
обыкновенную бурю эмоций, как вспышка сверхновой звезды напоминает взрыв,
и неистовство этой бури было неистовством любви. Меня любили, я был нужен,
колокола взывали ко мне и пели об этой любви, я протягивал руки и
прикасался к своей любимой, я хотел быть с ней, хотел слиться с ней и
никогда не разлучаться. Я вновь оказался на гребне громадной волны, волны
пламени, навсегда взмывшей к звездам, но теперь я знал, что волна никогда
не врежется в берег и я никогда больше не буду лежать один на темной
равнине.
И тут я подумал о Лии.
Внезапно я начал бороться, сражаться, воевать с затягивающей меня
пучиной любви. Я бежал, бежал, бежал, БЕЖАЛ... и захлопнул дверь в свою
душу, и наглухо закрылся на засов, но буря выла и неистовствовала снаружи,
а я держал дверь изо всех сил, пытаясь сопротивляться. Но дверь заскрипела
и подалась.
Я закричал. Дверь захлопнулась, буря ворвалась внутрь, охватила меня
и закружила все быстрей и быстрей. Я полетел к холодным звездам, но они не
были холодными, и сам я становился больше и больше, и наконец стал
звездой, а звезды стали мной, и я стал Единением, и на одно-единственное
чудное мгновение я стал Вселенной.
И провалился во тьму.

Я проснулся в нашей спальне с дикой головной болью. Гурли сидел на
стуле и читал одну из наших книг. Услышав мой стон, он поднял голову.
Лиины таблетки по-прежнему лежали на тумбочке. Я поспешно проглотил
одну и попытался сесть.
- Как вы? - спросил Гурли.
- Болит, - потирая лоб, ответил я. В висках стучало: казалось, голова
сейчас лопнет. Хуже, чем когда я почувствовал Лиину боль. - Что случилось?
Гурли встал.
- Вы перепугали нас до смерти. Как только вы начали читать чувства,
вас вдруг затрясло. Потом вы пошли прямо в объятия проклятого Сосуна. И
закричали. Дино с сержантом пришлось вас оттаскивать. Вы шагнули в этот
кисель, и он уже дошел вам до колен. Вы дергались. Странно. Дино ударил
вас, и вы потеряли сознание.
Он покачал головой и направился к двери.
- Куда вы? - спросил я.
- Спать. Вы пролежали так почти восемь часов. Дино просил меня побыть
с вами, пока вы не придете в себя. Ладно, вы пришли в себя. Теперь
отдохните, и я отдохну. Поговорим завтра.
- Я хочу поговорить сейчас.
- Уже поздно, - сказал он и закрыл за собой дверь спальни.
Я прислушался. И четко расслышал, как он закрывает меня на ключ.
Кто-то явно боится Одаренных, разгуливающих по ночам. Но я никуда не
собирался.
Я встал и пошел что-нибудь выпить. В комнате стояло валтаарское. Я
быстро опустошил два бокала и съел легкую закуску. Головная боль немного
утихла. Я вернулся в спальню, выключил свет и отрегулировал стекло, чтобы
мне светили звезды. И снова лег спать
Но я не заснул, во всяком случае, не заснул сразу. Слишком много
всего случилось. Мне надо было подумать. В первую очередь об этой головной
боли, о жуткой головной боли, которая терзала мой мозг. Как у Лии. Но Лия
не пережила того, что я. Или пережила? У Лии большой Дар, ее
чувствительность гораздо выше моей, и диапазон восприятия шире. Могла ли
эта буря эмоций настичь ее так далеко, на расстоянии многих миль? Глубокой
ночью, когда люди и шкины спят и их мысли теряют ясность? Возможно. И
может, мои полузабытые сны - лишь смутное отражение ее ночных ощущений. Но
сны мои были приятными. Беспокойство мучило меня после, когда я просыпался
и не мог их вспомнить.
И еще, голова начинала болеть во сне? Или после пробуждения?
Что же произошло? Какая сила одолела меня в пещере и потянула к себе?
Сосун? Должно быть, он. Я даже не успел сосредоточиться на шкинской
женщине. Точно Сосун. Но Лианна сказала, что Сосун не мыслит, даже не
сознает, что он живет...
Все это вертелось у меня в голове, вопросы громоздились на вопросы, а
на них еще вопросы, но ответов не было. Потом я стал думать о Лии, где она
теперь и почему она от меня ушла. Неужели то, что она пережила, толкнуло
ее на этот шаг? Почему я не понимал? Значит, я потерял ее. Я нуждался в
ней, а ее не было. Я остался один и остро чувствовал свое одиночество.
Я заснул.
Сплошная тьма длилась долго, а потом я увидел сон и вспомнил. Я снова
лежу на равнине, на бескрайней темной равнине, надо мной - беззвездное
небо, вдалеке - черные тени. Это равнина, о которой так часто говорила
Лия. Строчка из ее любимого стихотворения. Я остался один, навечно один, и
знаю это. Такова природа вещей. Я единственное существо во Вселенной, и
замерз, и голоден и испуган, и жестокие, неумолимые тени подступают ко
мне. И некого позвать, не к кому обратиться, некому услышать мой крик.
Никогда никого не было. Никогда никого не будет.
И тогда пришла Лия.
Она спустилась с беззвездного неба, бледная, тоненькая и хрупкая, и
встала рядом со мной на равнине. Откинула назад волосы и, глядя на меня
сияющими, широко распахнутыми глазами, улыбнулась. И я знал, что это не
сон. Каким-то образом она оказалась со мной. И заговорила:
"Привет, Роб".
"Лия? Привет, Лия. Где ты? Ты меня бросила".
"Прости. Я не могла иначе. Пойми, Роб. Ты должен понять. Я больше не
могла находиться здесь, в этом ужасном месте. Я должна была это сделать,
Роб. Люди всегда здесь, не считая кратких мгновений".
"Голос и прикосновенье?"
"Да, Роб. И снова - темнота... и молчание. И земная равнина".
"Ты путаешь два стихотворения, Лия. Хотя это не важно. Ты знаешь
стихи лучше меня. Но ты ничего не забыла? Раньше. "Любовь, будем верны..."
"Ах Роб!"
"Где ты?"
"Я везде. Но в основном в пещере. Я была готова, Роб. Я была более
открыта, чем остальные. Я могла не проходить через Собрание и Посвящение.
Мой Дар научил меня сопереживанию. И меня приняло Оно".
"Конечное Единение?"
"Да".
"Ах Лия!"
"Роб. Пожалуйста. Приходи к нам, приходи ко мне. Понимаешь, это
счастье. Навсегда, навеки, это единство душ, это близость, это отсутствие
одиночества. Я влюблена, Роб, влюблена в миллиарды и миллиарды людей, и я
знаю их всех лучше, чем я когда-либо знала тебя, и они знают меня
настоящую, какая я есть, и любят меня. И так будет всегда. Я. Ты.
Единение. Я все еще я, но в то же время они, понимаешь? А они - это я.
Посвященные раскрыли меня, Единение призывало меня к себе каждую ночь,
потому что любило меня. Ах, Роб, приходи к нам, приходи к нам. Я люблю
тебя".
"Единение. Ты имеешь в виду Сосуна. Я люблю тебя, Лия. Пожалуйста,
вернись. Он еще не успел поглотить тебя. Скажи мне, где ты. Я приду к
тебе".
"Да, приходи ко мне. Приходи, куда хочешь, Роб. Сосун един, все
пещеры соединяются под холмами, маленькие Сосуны - частицы Единения.
Приходи ко мне, присоединяйся ко мне. Люби меня так, как ты говорил.
Присоединяйся ко мне. Ты так далеко. Я едва достаю до тебя, даже с помощью
Единения. Приходи ко мне, и мы будем все едино".
"Нет, я не позволю сожрать себя. Пожалуйста, Лия, скажи, где ты".
"Бедный Роб. Не тревожься, любимый. Тело - не главное. Сосуну нужна
пища, а нам нужен Сосун. Но, Роб, Единение - это не только Сосен,
понимаешь? Сосун не имеет большого значения, он даже лишен разума, он лишь
связующее звено, посредник. Единение - это шкины. Миллион триллионов
шкинов, все шкины, жившие в течение четырнадцати тысяч лет. Все
Посвященные, все вместе, со своей близостью, вечной и бессмертной. Это
прекрасно, Роб, это больше того, что было у нас, гораздо больше, а ведь
нам повезло, помнишь? Нам повезло! Но счастье здесь".
"Лия! Моя Лия! Я люблю тебя. Это не для тебя, это не для людей.
Вернись ко мне".
"Это не для людей? Нет, для людей! Именно это люди всегда искали,
именно к этому люди всегда стремились, плача по ночам от одиночества. Это
любовь, Роб, настоящая любовь, а людская любовь лишь ее бледная тень.
Понимаешь?"
"Нет."
"Приходи, Роб. Присоединяйся. Или ты будешь всегда один, один на
равнине, и "лишь только голос и прикосновение" будут скрашивать твою
жизнь. А под конец, когда твоя плоть умрет, ты лишишься и этого. Впереди -
только вечная, беспросветная тьма. Равнина на веки веков, Роб. И я не
смогу пробиться к тебе никогда. Но так не должно быть..."
"Нет. Лия, не уходи. Я люблю тебя, Лия. Не покидай меня".
"Я люблю тебя, Роб. Я любила. Я правда любила..."
И она исчезла. Я вновь был один на равнине. Вдруг откуда-то подул
ветер и унес от меня в холодное безбрежное пространство ее затихающие