Гарднер Мартин. Злоцветы

другие чары Морганы. - У дальней стены она прижала свои кольца к доске из
блестящего металла с тусклыми квадратными светильничками.
Шон смотрела, и ей вдруг стало страшно.
Пол под ее ногами задрожал, а в уши ей вонзился такой пронзительный
вой, что кожаная маска не помогла, и она прижала к ушам руки в толстых
перчатках. Но все равно слышала его, точно биение внутри своих костей. У
нее заныли зубы, а в левом виске заметалась боль. Но хуже всего было
другое.
Снаружи, где только что все было холодным, ясным, неподвижным, теперь
скользил, танцевал и окрашивал весь мир жуткий голубой свет. Сугробы стали
бледно-голубыми, а взлетающие над ними вихри мелкого снега казались еще
бледнее, и по речным обрывам метались голубые тени, где прежде не было
ничего похожего. И Шон увидела, что свет этот отражается даже в реке и
ложится на развалины, угрюмо высящиеся у дальнего гребня. У нее за спиной
захихикала Моргана, и тут за окном все смешалось, исчезло, остались только
краски яркие и темные, сливающиеся воедино, точно обломки радуги, кипящие
в огромном котле. Шон не сделала ни шагу, но ее ладонь легла на рукоятку
длинного ножа, и она не сумела сдержать дрожи.
- Смотри, дитя Карина! - вскричала Моргана, но Шон еле расслышала ее
сквозь вой. - Мы прыгаем в небо, прочь от этого холода, как я обещала
тебе, Шон. Сейчас мы достигнем Ледяной Повозки. - И опять она что-то
сделала с металлической доской, и вой затих, и цвета исчезли. За стеклом
было небо.
Шон вскрикнула от страха. Она видела только тьму - и звезды, звезды
повсюду. Никогда еще она не видела столько звезд. И поняла, что погибла.
Лейн показал ей все звезды, чтобы она могла с их помощью находить путь из
любого места в любое другое место, чтобы они ее вели, но эти звезды были
не те, не такие. Где Ледяная Повозка, Дух Лыжника или хотя бы Лара Карин с
ее ветроволками? Ничего знакомого - только звезды, звезды потешаются над
ней, как миллионы глаз: красные, и белые, и голубые, и желтые... и ни одна
из них даже не мигнет...
Моргана встала у нее за спиной.
- Мы в Ледяной Повозке? - спросила Шон слабым голосом.
- Да.
Шон содрогнулась, швырнула нож так, что он со стуком отлетел от
металлической стены, и повернулась к хозяйке металлического замка.
- Значит, мы умерли, и Возница везет наши души в ледяную пустыню, -
сказала она. Но она не заплакала. Ей не хотелось умирать. А в глубокозимье
- особенно. С другой стороны, она скоро увидит Лейна.
Моргана начала развязывать шарф, которым окутала шею Шон. Камешки стали
совсем черными и страшными.
- Нет, Шон Карин, - сказала она спокойно, - мы не мертвые. Живи здесь
со мной, дитя, и ты никогда не умрешь. Вот увидишь. - Она сдернула шарф и
стала развязывать шнурки личной маски, стащила ее с головы девушки и
небрежно швырнула на пол. - Ты красива, Шон. А впрочем, ты всегда была
красива. Я помню, пусть и прошло столько лет.
- Я не красива, - возразила Шон. - Я не закаленная, слишком слабая, и
Крег говорит, что я тощая, и лицо у меня худое. Я не...
Моргана прикосновением губ заставила ее умолкнуть, а затем расстегнула
застежку, и потрепанный плащ Лейна соскользнул с ее плеч. За ним - ее
собственный плащ, а пальцы Морганы взялись за шнурки куртки.
- Нет! - сказал Шон, отпрянув. Ее спина прижалась к огромному окну, и
она ощутила тяжесть страшной тьмы. - Я не могу, Моргана. Я - карин, а ты
не член семьи. Я не могу.
- Сбор! - прошептала Моргана. - Притворись, будто сейчас Сбор. Ты
всегда бывала моей возлюбленной на Сборах.
У Шон пересохло во рту.
- Но сейчас же не Сбор, - возразила она. Ей довелось побывать на одном
Сборе возле моря, где сорок семей собрались для обмена товарами, новостями
и любовью. Но это было до ее крови, а потому никто ее не взял: она была
неприкосновенна, так как еще не стала женщиной. - Это не Сбор! - повторила
она почти со слезами.
Моргана хихикнула.
- Очень хорошо. Я не карин, но я Моргана, полная чар. Я могу сотворить
Сбор. - Мелькая босыми ногами, она пробежала через комнату и вновь прижала
кольца к доске, поворачивая их так и эдак непонятным образом. Затем она
воскликнула:
- Взгляни! Обернись и взгляни!
Шон растерянно обернулась к окну.
Под двойным солнцем разгар лета зеленел светлый мир. Ладьи неторопливо
скользили по течению реки, и Шон увидела, как слепящее отражение двойного
солнца колышется и качается у них за кормой, точно шары мягкого желтого
масла, катящиеся по голубизне. Даже небо выглядело ласковым и маслянистым;
белые облака плыли, как величавые парусники семьи Крайен, и нигде не было
видно ни единой звезды. Дальний берег был усеян домами - и маленькими,
точно придорожные приюты, и башнями, больше Каринхолла, высокими и
гладкими, как отполированные ветром скалы Изломанных гор. И тут, и там, и
повсюду были люди - гибкие, смуглые, незнакомые Шон, и люди из семей, все
вперемешку. Каменное поле было свободно от льда и снега, но на нем везде
стояли металлические здания, одни больше Морганхолла, другие (таких было
большинство) меньше, все со своими отличительными знаками, все словно
присевшие на трех ногах. Между ними располагались шатры и ларьки семей со
своими значками и знаменами. И коврики, яркие пестрые коврики любовников.
Шон увидела совокупляющихся и почувствовала на плече легкое прикосновение
руки Морганы.
- Ты знаешь, что ты сейчас видишь, дитя Карина? - шепнула Моргана.
Шон обернулась к ней с изумлением и страхом в глазах?
- Это Сбор.
Моргана улыбнулась.
- Вот видишь, - сказала она. - Это Сбор, и я выбираю тебя. Отпразднуй
со мной. - Ее пальцы соскользнули на пряжку пояса Шон, и Шон не
сопротивлялась.


В металлических стенах Морганхолла времена года превращались в часы,
превращались в десятилетия, превращались в дни, превращались в месяцы,
превращались в недели, снова становились временами года. Время утратило
смысл. Когда Шон проснулась на пушистом меху, который Моргана расстелила у
окна, разгар лета уже сменился глубокозимьем, а семьи, ладьи и Сбор
исчезли. Заря занялась раньше положенного, и Моргана как будто была
раздосадована и потому сотворила вечерние сумерки, пору замерзания,
несущего зловещий холод, а там, где мерцали звезды солнечного восхода,
теперь по медному небу бежали серые тучи. Они ели, а мель сменялась
чернотой. Моргана подала грибы, и хрустящую зелень, темный хлеб,
сдобренный медом и маслом, чай из душистых трав со сливками и толстые
ломтики сырого мяса, плавающие в крови. На заедки был сладкий снег с
орехами и в заключение горячий напиток из девяти слоев, разного цвета и
вкуса, в высоких кубках из невозможно тонкого кристалла, и от него у Шон
заболела голова. И она заплакала, потому что пища казалась совсем
настоящей и очень хорошей, но она боялась, что умрет с голоду, если будет
есть ее Моргана засмеялась, вдруг ушла и вернулась с валяными кожистыми
полосками вампирьего мяса, и сказала, что Шон может спрятать его в своем
тюке и жевать, когда проголодается.
Шон хранила мясо долгое время, но ни разу не откусила ни кусочка.
Сперва она пыталась вести счет дням, запоминая, сколько раз они ели и
сколько раз спали, но вскоре постоянные изменения зрелищ за окном и
беспорядочная жизнь в Морганхолле совершенно ее запутали. Это волновало ее
несколько недель (или дней), но затем она перестала тревожиться Моргана
может менять время, как ей заблагорассудится, и, значит, Шон нет смысла
принимать это к сердцу.
Несколько раз Шон просила разрешения уйти, но Моргана ничего не желала
слушать. Она смеялась, творила новые удивительные чары, и Шон забывала обо
всем. Как-то, пока она спала, Моргана унесла ее меч и нож, все ее кожи и
меха, так что Шон пришлось уступить желанию Морганы и обрядиться в пестрые
шелка и дурацкие лохмотья - не могла же она ходить совсем голой! Сначала
она сердилась и расстраивалась, а потом привыкла. Да и внутри Морганхолла
ей в прежней одежде было жарко.
Моргана делала ей всякие подарки. Мешочки трав, пахнущие разгарлетом.
Ветроволк из светло-голубого стекла. Металлическая маска, в которой можно
было видеть в темноте. Душистые масла для ванн и склянки с густой
золотистой жидкостью, приносящей забвение от тревог. Зеркало, самое лучшее
в мире. Книги, которые Шон не умела читать. Браслет, усаженный камешками,
которые весь день пили свет, а по ночам сияли, отдавая его. Кубики, в
которых звучала странная музыка, стоило Шон согреть их в ладонях. Сапожки,
сотканные из металла, такие легкие и мягкие, что их можно было смять в
комочек, умещавшийся на ладони. Металлические подобия мужчин, женщин и
всяких демонов.
Моргана рассказывала ей истории. У каждого ее подарка была история -
откуда эта вещь, кто ее сделал, как она попала сюда. Моргана рассказывала
о каждой и вела повествование о каждом своем родственнике и каждой своей
родственнице. Неустрашимый Клерономас, облетавший небо в поисках знаний;
Селия Марсьен и ее корабль "Преследователь теней"; Эрика Стормджонс, чья
семья изрезала ее ножами, чтобы она могла снова жить; яростный Стивен
Кобольд Полярная Звезда, печальный Томо, светлая Дейрдре д'Аллеран и ее
угрюмый призрачный близнец. Истории эти Моргана ткала из чар. В одной
стене была узкая щель. Моргана подходила к ней, вставляла плоскую
металлическую коробочку, и тогда все светильники гасли, и мертвые
родственники Морганы оживали - светлые духи, которые двигались,
разговаривали, обливались кровью, если их ранили. Шон принимала их за
настоящих людей до того дня, когда Дейрдре в первый раз начала оплакивать
своих убитых детей, а Шон бросилась утешать ее и обнаружила, что не может
к ней прикоснуться. И только тогда Моргана сказала ей, что Дейрдре и
остальные - только призраки, вызванные ее чарами.
Моргана говорила ей о многом. Моргана была ее наставницей, а не только
возлюбленной, и терпеливой почти как Лейн, хотя гораздо чаще теряла
интерес и переходила к чему-нибудь другому. Она подарила Шон красивую
двенадцатиструнную гитару и стала показывать, как играть на ней, и научила
ее немножко читать, и открыла ей кое-какие чары попроще, чтобы Шон было
легче жить в корабле. Это она тоже узнала от Морганы: Морганхолл был вовсе
не замок, а корабль, небесный корабль: он приседал на своих металлических
ногах и прыгал от звезды к звезде. Моргана рассказала ей о планетах -
землях возле этих дальних звезд, и добавила, что все вещи, которые она
подарила Шон, были оттуда - из краев за Ледяной Повозкой: маска и зеркало
с Планеты Джеймисона, книги и кубики с Авалона, браслет с Верхнего
Кавлаана, душистые масла с Брака, травы с Рианнона, Тары и Древнего
Посейдона, сапожки с Бастионна, фигурки с Чул-Дамиена, золотистая жидкость
из края столь дальнего, что даже Моргана не знала его названия. Только
стеклянный ветроволк был сделан здесь, на планете Шон, сказала Моргана. До
этой минуты ветроволк нравился Шон больше всех остальных подарков, но
теперь она обнаружила, что он куда меньше ей по вкусу, чем она думала.
Остальные были куда интереснее.
Шон всегда хотелось путешествовать, посетить дальние семьи в дальних
глухих краях, посмотреть на моря и горы. Но она была еще слишком молода, а
когда, наконец, достигла возраста женщины, Крег ее не пустил. Слишком она
медлительна, сказал он, слишком робка, слишком безалаберна. А потому жизнь
она проведет дома, где сможет употребить свои скудные способности с
лучшими для Каринхолла результатами. Даже роковое путешествие, которое
привело ее сюда, было нежданным. На нем настоял Лейн, единственный из всех
настолько сильный, что мог пойти наперекор Крегу, Голосу карина.
Однако Моргана брала ее путешествовать под парусами среди звезд. Когда
голубой свет начинал озарять ледяную неподвижность глубокозимья и из
ничего возникал вой, становясь все пронзительнее и пронзительнее, Шон
бросалась к окну и с нарастающим нетерпением ждала, чтобы цветы обрели
четкость. Моргана показала ей все моря и все горы, о каких только могла
мечтать, - и даже больше. Сквозь безупречное стекло Шон увидела земли из
всех историй Древний Посейдон с его старыми верфями и флотилиями
серебристых кораблей, луга Рианнона, сводчатые башни из черной стали
ай-Эмерел, открытые всем ветрам равнины и суровые горы Верхнего Кавлаана,
островные города Порт-Джеймисон и Джолостар планеты Джеймисона Моргана
объяснила Шон, что такое города, и внезапно развалины у реки стали ей
понятны. Она узнала и о других устройствах жизни - об аркологиях, и
цитаделях, и братствах, о корабельных компаниях, рабстве и армиях. Семья
Карин уже не казалась началом всех человеческих устремлений.
Но чаще всего они приплывали в Авалон, и он начал нравиться Шон больше
всех остальных миров. Поле посадки на Авалоне влекло других странников, и
Шон видела, как опускаются и поднимаются корабли на столпах
бледно-голубого света. А в отдалении высились здания Академии человеческих
Знаний, где Клерономас оставил на хранение все свои секреты, чтобы их
сберегли для семьи Морганы. Эти зубчатые стеклянные башни вызывали в Шон
томление, похожее на боль, но она его жаждала, не понимая почему.
Порой (на нескольких мирах, но чаще на Авалоне) Шон казалось, что
кто-то хочет подняться на их корабль. Она смотрела, как такой незнакомец
решительным шагом направляется к их кораблю через поле. Однако на борт ни
один так и не поднялся к большому ее разочарованию. Только с Морганой
могла она разговаривать. И прикасаться тоже только к Моргане. Шон
подозревала, что Моргана чарами прогоняла таких гостей или заманивала их
на гибель. Что именно, она никак не могла решить: Моргана была настолько
переменчива, что ожидать приходилось и того, и того. Как-то за обедом Шон
вспомнила рассказ Ойон про людоедский замок, и в ужасе уставилась на сырое
мясо, которое они ели. И до конца обеда она ела только одни овощи. И
продолжала есть только овощи в течение некоторого времени, а потом решила,
что ведет себя по-детски. Шон хотела было спросить Моргану про людей,
которые подходили к кораблю и исчезали, но побоялась. Она помнила в какой
лютый гнев приходил Крег, если вопрос ему не нравился. Если Моргана и
вправду убивает тех, кто пытается подняться на ее корабль, лучше будет с
ней об этом не заговаривать. Когда Шон была маленькой, Крег жестоко ее
выпорол за то, что она спросила, почему старая Тесенья должна уйти наружу
и умереть.
Другие вопросы Шон задавала и убедилась, что Моргана не хочет отвечать.
Моргана не говорила, откуда она родом, не объясняла, где берет их еду,
какие чары поднимают корабль в воздух. Дважды Шон просила научить ее
магическим заклинаниям, которые переносили их от звезды к звезде, и оба
раза Моргана ответила "нет" сердитым голосом. У нее были и другие секреты
от Шон. Были помещения, запретные для Шон. Были вещи, которых ей
запрещалось касаться, а кое о чем Моргана даже говорить отказывалась.
Время от времени Моргана исчезала - на долгие дни, как казалось Шон,
которая уныло бродила по кораблю, не зная, чем заняться, а за окном сияли
неподвижные звезды - и только Когда Моргана возвращалась, она была
мрачно-молчаливой, но продолжалось это часа два-три, а потом она
становилась нормальной.
Но и нормальная Моргана была не как все люди.
Она без устали танцевала, напевая про себя, иногда с Шон, а иногда и
одна. Она разговаривала сама с собой на мелодичном языке, неизвестном Шон.
Она бывала то серьезной, как мудрая матушка, и знала в три раза больше
любого Голоса, то проказливой и смешливой, как ребенок одной поры года.
Иногда Моргана как будто знала, кто такая Шон, а иногда упорно путала ее с
той, другой Шон Карин, которая любила ее в дни Сборов. Она бывала очень
терпеливой и очень властной, непохожей ни на кого из тех, кого Шон знала
раньше.
- Ты глупая, - как-то сказала ей Шон. - Живи ты в Каринхолле, то не
была бы такой глупой. Глупые умирают, знаешь ли, и причиняют вред своим
семьям. Все должны быть полезны, а ты бесполезна. Крег сделал бы тебя
полезной. Твое счастье, что ты не карин.
Моргана только нежно ее погладила и посмотрела на нее печальными серыми
глазами.
- Бедняжка Шон, - прошептала она. - С тобой обходились так безжалостно!
Но карины всегда были безжалостными. Дом Алиннов был иным, дитя. Тебе
следовало бы родиться алинн.
И больше она не сказала об этом ни слова.
Шон проводила дни, дивясь, ночи, любя, и все реже вспоминала Каринхолл,
а потом обнаружила, что Моргана стала для нее точно член семьи. И более
того: она теперь начала ей доверять.
Пока не узнала про злоцветы.


Как-то утром Шон проснулась и увидела, что окно полнится звездами, а
Моргана исчезла. Обычно это означало долгое тоскливое ожидание, но на этот
раз Шон еще только доедала свой завтрак, который отставила ей Моргана,
когда та вернулась с большим пучком бледно-голубых цветов.
Моргана выглядела оживленной. Шон еще никогда не видела ее такой
оживленной, такой нетерпеливой. Она даже не дала Шон доесть, а позвала ее
подойти и встать на меховой ковер у окна, потому что хотела вплести цветы
ей в волосы.
- Ты так сладко спала, дитя, - весело сказала она, принимаясь за дело,
- и я заметила, как отросли твои волосы. Они были такими короткими,
обкорнанными, безобразными. Но ты ведь живешь тут уже долго, и теперь они
стали приглядными, длинными, как мои, а злоцветы сделают их прекрасными.
- Злоцветы? - с любопытством переспросила Шон. - Ты так их называешь? А
я и не знала.
- Да, дитя, - ответила Моргана, все еще хлопотливо заплетая и
переплетая. Шон стояла к ней спиной и не видела ее лица. - Маленькие
голубенькие называются злоцветы. Они цветут даже в самые злые морозы, вот
их и стали так называть. Происходят они с планеты Ймир, где зимы почти
такие же холодные и долгие, как у нас здесь. Другие цветы тоже с Ймира -
те, что распускаются на лозах вокруг корабля. Из называют морозоцветами.
Глубокозимье такая унылая пора, что я посадила их тут, чтобы придать всему
немножко красоты. - Она взяла Шон за плечи и повернула лицом к себе. -
Сбегай за свои зеркалом и посмотри сама, дитя Карина.
- Оно там, - ответила Шон и бросилась мимо Морганы. Ее босая подошва
коснулась чего-то холодного и мокрого. Нога отдернулась, Шон охнула. На
меховом ковре поблескивала темная лужица.
Шон нахмурилась, замерла и посмотрела на Моргану. Та не сняла сапожек.
Они выглядели отсыревшими.
А за спиной Морганы не было видно ничего, кроме черноты и незнакомых
звезд. Шон испугалась: что-то было не так. Моргана смотрела на нее со
смущенной растерянностью.
Она облизнула губы, робко улыбнулась и пошла за зеркалом.


Прежде чем она уснула, Моргана чарами убрала звезды. За их окном была
ночь, но ласковая ночь, каких в глубокозимье не бывает. Вокруг их поля
посадки ветер колыхал густую листву древесных вершин, а луна в вышине
одевала все светлой красотой. Прекрасный мир, где можно спать в
безопасности, сказала Моргана.
Но Шон не спала. Она сидела в стороне от Морганы, глядя на луну.
Впервые с той минуты, когда ее глаза открылись в Морганхолле, она
рассуждала как карин. Лейн похвалил бы ее с гордостью, Крег спросил бы,
почему ей потребовалось для этого столько времени.
Моргана вернулась с пучком злоцветов и в сапожках, намокших от снега.
Но снаружи не было ничего кроме пустоты, по словам Морганы, заполняющей
пространство между звездами.
Моргана сказала, что свет, который Шон увидела тогда в лесу, был рожден
лучами ее корабля, когда он спускался на поле. Но толстые лозы
морозоцветов росли внутри ног корабля, вокруг них и над ними. И росли они
долгие годы.
Моргана не выпускала ее из корабля и показывала ей все только из окна.
Но Шон не помнила, чтобы в стене Морганхолла, когда она рассматривала его
снаружи, было окно. А если окно все-таки есть, то где лозы морозоцветов,
которые должны были его оплести? Где иней глубокозимья, который должен был
нарасти на нем?
Ибо название металлического замка было Морганхолл, рассказывала детям
старая Тесенья, а семья, жившая в нем, называлась Лжецы, и пища их была
призрачной, сотворенной из грез и воздуха.
Шон встала в сиянии лживого лунного света и пошла туда, где хранила
подарки Морганы. Она по очереди оглядела их и взяла самый тяжелый -
стеклянного ветроволка. Это была большая фигурка, так что Шон пришлось
поднять его двумя руками - за оскаленную морду и за хвост.
- Моргана! - крикнула она.
Моргана сонно села на кровати и улыбнулась.
- Шон, - прошептала, она. - Шон, дитя. Зачем тебе понадобился твой
ветроволк?
Шон приблизилась на несколько шагов и подняла стеклянного зверя высоко
над головой.
- Ты лгала мне. Мы никуда не летали. Мы все еще в разрушенном городе и
все еще в глубокозимье.
Лицо Морганы помрачнело.
- Ты не знаешь, что говоришь! - Она неуверенно поднялась на ноги. - Ты
хочешь бросить в меня эту статуэтку, дитя? Я не боюсь. Однажды ты занесла
надо мной меч, и я не боялась тебя тогда. Я - Моргана полная чар. Ты не
можешь причинить мне вред, Шон.
- Я хочу уйти, - сказала Шон. - Принеси мой меч и нож, а также мою
одежду. Я возвращаюсь в Каринхолл. Я женщина Карина, а не дитя. Ребенком
меня сделала ты. Принеси и еды мне в дорогу.
Моргана засмеялась.
- Ах, как серьезно! А что, если я не принесу?
- Если не принесешь, - ответила Шон, - я брошу ветроволка в твое окно.
- Нет, - сказал Моргана. По ее лицу ничего нельзя было понять. - Ты
этого не сделаешь, дитя.
- Сделаю, - ответила Шон. - Если ты не принесешь всего, что я велела.
- Но ты же не хочешь меня покинуть, Шон Карин, не хочешь! Вспомни, мы
же любовники. Мы семья. Я могу творить для тебя чары. - Ее голос задрожал.
- Положи его, дитя. Я покажу тебе то, чего прежде не показывала. Есть
столько мест, куда мы можем отправиться вместе, столько историй, которые я
могу тебе рассказать. Положи его, - молила она.
Шон торжествовала, но отчего-то на глазах у нее стояли слезы.
- Почему ты так боишься? - спросила она гневно. - Ты же можешь починить
окно своими чарами, так ведь? Даже я могу вставить стекло в разбитое окно,
хотя Крег и говорит, что я почти ни на что не гожусь. - Слезы текли по
обнаженным щекам, но безмолвные, безмолвные. - Снаружи тепло, ты сама
видишь, и при луне легко работать. И есть же город. Наймешь стекольщика.
Не понимаю, почему ты так боишься. Другое дело, будь здесь глубокозимье,
холод, лед, притаившиеся в темноте вампиры. Но ведь это не так.
- Нет, - сказал Моргана. - Нет!
- Нет, - повторила Шон. - Принеси мне мои вещи.
Моргана не сделал ни шагу.
- Не все было ложью. Да, не все. Если ты останешься со мной, то
проживешь очень долго. Я думаю, дело в пище, но это правда. И очень многое
было правдой, Шон. Я не хотела тебе лгать. Я хотела, как лучше, как
вначале было со мной. Знаешь, надо просто притвориться перед самой собой.
Забудь, что корабль неподвижен. Так лучше. - Голос ее стал тоненьким,
испуганным. Она была взрослая женщина, а умоляла как маленькая девочка,
детским голоском. - Не разбивай окна. В окне заключены самые могучие чары.
Оно может перенести нас куда угодно... почти. Пожалуйста, пожалуйста не
разбивай его, Шон. Не надо!
Моргана дрожала. Колыхающиеся полосы тканей, которые она носила, вдруг
потускнели, стали лохмотьями, кольца не сверкали. Сумасшедшая старуха и
больше ничего. Шон опустила тяжелого стеклянного ветроволка.
- Мне нужна моя одежда, и мой меч, и мои лыжи. И еда. Много, много еды.
Принеси все это и, может быть, я не разобью твое окно, лгунья. Ты меня
слышишь?
И Моргана, более не полная чар, кивнула и сделала то, что ей было
ведено. Шон молча следила за ней. Больше они не обменялись ни единым
словом.


Шон вернулась в Каринхолл и состарилась.
Ее возвращение всех ошеломило. Она узнала, что отсутствовала
стандартный год с лишним, и никто не сомневался, что они с Лейном погибли.
Сперва Крег отказался ей поверить, и остальные его поддержали, но Шон
предъявила пучок злоцветов, которые выпутала из своих волос. Но даже и
тогда Крег отрицал все необычайное, что с ней произошло.
- Иллюзии, - фыркнул он презрительно. - Самообман с начала и до конца.
Тесенья говорила правду. Если бы ты вернулась, то не нашла бы своего
чародейного корабля и никаких следов тоже. Поверь мне, Шон.
Но Шон всегда казалось, что сам Крег себе не поверил. Он отдал строгий
приказ, и ни один мужчина, ни одна женщина семьи Карин больше никогда в ту
сторону не ходили.
Шон обнаружила, что в Каринхолле многое изменилось. Семья стала меньше.
За трапезным столом она не досчиталась Лейна. В ее отсутствие пища
оскудела, и Крег, согласно обычаю, отослал самых слабых и самых
бесполезных наружу умирать. Среди исчезнувших был и Ион. Не было и Лейлы,
такой молодой и сильной. Еще трех месяцев не прошло, как ее забрал вампир.
Но не все было грустным. Глубокозимье подходило к концу. И, в более личном
плане, Шон обнаружила, что ее положение в семье изменилось. Теперь даже
Крег обходился с ней с суровым уважением. Год спустя, когда в свои права
вступило таяние, она родила первенца и заняла законное место в советах
Каринхолла. Дочку Шон назвала Лейн.
Шон вернулась в жизнь семьи легко и просто. Когда настало ее время
выбирать постоянную профессию, она изъявила намерение стать торговцем, и,
к ее удивлению, Крег не стал возражать. Риис взял ее ученицей, и через три
года она получила первое самостоятельное задание. Теперь она много времени
проводила в пути. Дома же, в Каринхолле, она неожиданно для себя стала
любимой повествовательницей. Дети говорили, что ее истории - самые лучшие.
Крег, как всегда помышлявший только о пользе, сказал, что ее выдумки
подают детям дурной пример и не учат их ничему полезному. Но он был уже
очень болен и совсем истощен разгарлетной лихорадкой, и его возражения не
имели никакого веса. Вскоре он умер, и Голосом стал Девин, более мягким и
умеренным Голосом, чем Крег. Пока он говорил за Каринхолл, семья Карин
прожила поколение мира и довольства, и численность ее увеличилась с сорока
почти до ста.
Шон часто бывала его возлюбленной. К тому времени она читала уже
заметно лучше, и однажды Девин, уступив ее прихоти, показал ей тайную
библиотеку Голосов - несчетные столетия каждый Голос вел там книгу записей
всех событий времени его служения. Как Шон и подозревала, одна из самых
толстых называлась "Книга Бет, Голоса Карина". Она повествовала о временах
шестидесятилетней давности.
Лейн была первой из девяти детей, рожденных Шон. Шестеро выжили: двое,
зачатые в семье, и четверо, которых она приносила со Сборов. Девин
восхвалил ее за то, что одарила Каринхолл таким количеством новой крови, а
позднее Голос восхвалил ее за удачливую торговлю. Она много
путешествовала, посещала многие семьи, видела водопады и вулканы, а не
только горы и моря, обошла половину мира на паруснике крайнеров. У нее
было много возлюбленных, она пользовалась большим почтением. После Девина
Голосом стала Дженнис, но ее время было злым и несчастливым, а когда она
скончалась, матери и отцы семьи Карин предложили этот пост Шон. Она
отказалась. Счастливей это ее не сделало бы. Несмотря на все, чего она
достигла, счастливой она никогда не была.
Она помнила слишком много и иногда не могла уснуть всю ночь.
Когда наступило четвертое глубокозимье в ее жизни, семья насчитывала
двести тридцать семь членов и более ста из них составляли дети. Но дичь
оскудела еще на третьем году замерзания, и Шон предвидела приближение
тяжелого времени холодов. Голос была доброй женщиной, и ей нелегко
давались решения, принять которые требовала необходимость. Но Шон знала,
что будет. В Каринхолле она была самой старой за одним исключением. Как-то
ночью она украла пищу - запас на две недели пути - и пару лыж, а на заре
покинула Каринхолл, избавив Голос от тяжкой обязанности отдать приказ,
чтобы она ушла.
Двигалась она уже не так быстро, как в юности, и потратила на дорогу не
две, а почти три недели, и совсем исхудала и ослабела, когда вошла в
разрушенный город.
Но корабль был точно таким же, каким она его оставила.


Перепады жары и лютых морозов за долгие годы растрескали плиты
космодрома, и инопланетные цветы завладели каждой щелочкой. Каменное поле
было покрыто ковром злоцветов, а лозы морозоцветов, обвивавшие корабль,
были вдвое толще, чем запомнилось Шон. Большие яркие венчики чуть
покачивались под ветром.
И больше никакого движения.
Шон трижды обошла корабль, ожидая, что распахнется дверь, ожидая, что
кто-то увидит ее и выйдет к ней. Но если металл и заметил ее, то ничем это
не показал. На дальней от реки стороне корабля Шон обнаружила нечто, чего
прежде не видела - письмена, поблекшие, но еще удобочитаемые, лишь местами
скрытые морозоцветами. Длинным ножом она сколола лед и перерубила лозы,
чтобы прочесть надпись. И прочла:

ФЕЯ МОРГАНА
Порт приписки: Авалон 476 3319

Шон улыбнулась. Так значит и ее имя было ложью! Ну да теперь это не
имело значения. Она сложила руки в перчатках трубкой у рта.
- Моргана! - закричала она. - Это Шон. - Ветер рвал и уносил ее слова.
- Впусти меня, Моргана. Лги мне, Моргана, полная чар. Прости меня. Лги мне
и заставь меня поверить!
Ответа не было. Шон выкопала себе берложку в снегу, забралась в нее и
начала ждать. Она устала, ее терзал голод, и близилась ночь. Уже среди
перьев сумеречных облаков на нее смотрели льдисто-голубые глаза Возницы.
Когда она, наконец, заснула, ей приснился Авалон.