Страница:
С чего она взяла… С того! Впереди нее прошла через двор женщина, вполне одинокая и, судя по одежде, молодая, но ее никто не преследовал… Они появились из-за гаражей, как только Люля (и именно она!) вошла во двор (и именно тогда!).
– Маловато будет, – говорил следователь. – Из местных были, из дворовых? Или чужие? Лица запомнили?
Какие, к черту, лица? Она от страха даже обернуться не посмела!
– И что же вы от меня хотите? – удивился милиционер.
– Не знаю, защитите меня как-нибудь!..
– Нету у нас таких средств, чтобы приставить к вам охрану! Покушения на вас никак не доказаны – номера машины не помните, в моделях не разбираетесь, подростков описать не можете… И чего мне расследовать?
– Что же делать? – недоумевала Люля. – Меня ведь пытаются убить!
– А доказательства, где они? – разводил руками милиционер в приемной ближайшего отделения.
– А если меня убьют?!
– Вот тогда доказательства и будут, оставьте пока заявление. В случае вашей смерти будем разбираться, – произнес он, с ненавистью глядя на ее кольцо с крупным изумрудом, Владькин подарок.
Она пошла к выходу, сутулясь и обхватывая себя руками, словно у нее болел живот.
– Людмила Афанасьевна! – окликнул ее вдруг милиционер и поманил пальцем. – Обратитесь в частное бюро охраны, мой вам совет. – Его голос звучал уже мягче, надо думать, сутулая ее спина чуть разжалобила. – Мы тут связаны процедурой, правилами, а они только деньгами. Если можете заплатить, – его взгляд снова нашел кольцо с изумрудом, – то никто вам на мозги капать не будет, что да почему. Хозяин барин. Хотите, чтобы вас охраняли, – будут охранять.
Деньги были. Люля долго и придирчиво выбирала охранника, задавая себе вопрос, каким таким образом он может ее охранить от озверевшей машины, к примеру…
Предлагали ей и женщин – их было двое в агентстве. Их лица вполне освоились со стандартом «непроницаемости», но взгляд остался типично женским, любопытным. Вместе это плохо сочеталось, казалось, глаза подсматривают за ней из засады каменных лиц. Эти глаза все хотели знать о ней, они лезли в ее душу и в ее историю.
Она остановилась на мужчинах: если взгляды тех куда и лезли, то только под юбку. Это было куда менее чувствительно, чем в душу.
Она выбрала одного, плечистого и большого.
Плечистого и большого убили через два дня бесшумным снайперским выстрелом. Именно в тот момент, когда он обходил Люлю, решив занять положение справа от нее.
Милиция не сумела установить, откуда он был произведен, – сказали только, что стреляли с небольшого расстояния. К примеру, из припаркованной к обочине машины.
– Непрофессионал, – подытожили в милиции. – Был бы грамотный киллер, вы бы от него не ушли!
Они умеют утешить, эти люди в погонах!
Люле стало ясно одно: маскировка под несчастный случай больше не прельщала раздосадованного убийцу. Он перестал прятаться, он заявил недвусмысленно, что хочет ее убить. А в том, что метили в нее, она не сомневалась.
И тогда она сбежала на дачу. Думая о том, что ее найдут и тут.
У Владьки было две дачи – Люля за два года так и не приучилась говорить «у нас», – новая каменная и старая деревянная. Она больше любила старую развалюху, пахнущую деревом, с настоящей печкой, а не с центральным отоплением. Та, другая, – она не была дачей, она была загородным домом. А Люля любила дачу… Владька обещал привести ее в порядок, он вдруг вместе с ней тоже полюбил приезжать сюда. Они возились на участке, сгребая ветки и листья, а потом жгли терпкий костер и пили чай. Или вино. Или пиво.
Наверное, потому она и рванулась сюда, на дачу, не успев подумать как следует. Загородный дом– он был на охраняемой территории, да и в самом доме запоры были нехилые, сигнализация… Ах, как глупо она поступила! Конечно, надо было ехать туда! Здесь-то замков всего ничего – одна радость, внутренний засов, который нельзя открыть снаружи. А на участок даже младенец проберется.
Пока, за последние три дня, – свят-свят! – ничего не случилось. Но завтра же надо будет переселиться в дом. Там она будет в безопасности!
Однако мысль о том, что понадобится выйти из старой, ветхой дачи, пугала ее. Эти стены хоть как-то ее защищали. А в открытом пространстве она станет легкой мишенью. Машину Люля не водила, значит, добираться до станции, ехать электричкой… А там ее труп обнаружат на железнодорожном полотне?
Неожиданно она придумала: надо связаться с охранным агентством и попросить прислать к ней охранника с машиной. Он и перевезет ее в дом!
Рано утром, с началом рабочего дня, она обо всем договорилась. Обещали назавтра: раньше агентство не могло выполнить ее заказ. Услуга стоила очень дорого, но деньги были. Это единственная малость, что осталась ей от Принца: его деньги…
И еще имя Люля.
Нет, не так. Сила – дурень из Сибири со смачным именем Силантий – вот как хохмил: « Что делать, если тебя насилуют?» – «Расслабиться и получить максимум удовольствия». – «А что делать, когда тебя убивают?» – «Расслабиться и умереть».
Как давно это было – мехмат, сокурсники, университет, экзамены… В другой жизни и в другой стране. И в веке другом, между прочим. И Сила, дурень сибирский, полный тупица, хоть учился вполне прилично, приехал из своей тайги наверстывать упущенное, к культуре и цивилизации столичной приобщаться. В основном в виде дешевых анекдотов и еще более дешевых пьянок в общежитии с грошовым портвешком и грошовыми девочками…
Кой черт он вспомнил Силу? Он его сто лет не видел и, бог даст, еще столько же не увидит! А-а, вот почему: что делать, когда тебя убили?
Черт, он опять заснул. И бред какой-то приснился: Сила, дурень сибирский… Надо проснуться. Кажется, сейчас ночь… Никак не сообразить… Он дома, спит в своей кровати и даже слышит тихое дыхание жены – отдаленное дыхание: у них кровать на шесть персон, так она последние годы спит на месте шестой, если его считать первым…
Что у нас сегодня – выходной? Рабочий? Скоро ли вставать?
Господи, да надо ж наконец проснуться!
И он открыл глаза.
– Ну наконец-то!
На него умильно смотрит женщина средних лет в белом халате.
– Вот уже вторые сутки ресничками моргаете, а я все жду-жду: когда же пробудиться изволите? Дежурю тут у вас, чтобы не пропустить! Ну вот и ладненько, проснулись! Добро пожаловать, дорогой Владислав Сергеевич, с возвращением вас!
Он неуверенно пошевелился. Он ничего не понял из речей женщины в халате.
– Вы кто? – разлепил он с трудом губы.
– Вот водичка, попейте!
Она приподнимает его голову вместе с подушкой и поит его из кружки с носиком. Теперь он замечает капельницу, иглу в вене его левой руки. За окном садится солнце.
– Я в больнице?
Голос совершенно чужой. Это не его голос, не его! Он не может говорить таким голосом – хриплым, словно Высоцкий. Еще один сон, только и всего. Он никак не может проснуться.
Он откидывается вместе с подушкой обратно, ловит на себе умильный взгляд женщины и закрывает глаза.
– Вот и хорошо, – доносится до него. – Поспите, поспите, вам необходим сон. Вы еще очень слабы после комы…
Вкус воды во рту. Настоящий. Свежий вкус воды, омывшей его залежалые десны.
– Вы сказали – комы? – Он не открыл глаз.
– Да вы поспите, теперь это будет нормальный, хороший сон, а потом поговорим. Ладно?
– Я был в коме?
– Послушайте, Владислав Сергеевич, – неуверенно произнесла женщина, – если вы не собираетесь спать, то я тогда завотделением позову – он велел позвать, когда вы выйдете…
– Из комы?
– Да, из комы, – несколько раздраженно ответила женщина. – Я не должна говорить с вами, тут нужен психиатр. Подождите, раз спать не хотите.
Он открыл глаза и приподнялся на локте.
– Я не Владислав Сергеевич, – крикнул он вдогонку белому халату и увидел, как мелькнуло ее обернувшееся недоуменное лицо в проеме двери.
Он провалился в сон, на этот раз без сновидений, но неглубокий, должно быть. Потому как услышал шепот:
– Не будем его будить. Отложим на завтра.
– Вы меня извините за беспокойство, Валерий Валерьевич, но он проснулся и стал задавать вопросы…
– Не страшно. Вы правильно сделали, что позвали меня. Но сейчас не имеет смысла его трогать. Введите ему успокоительное, Зина, пусть поспит до завтра…
– Не надо успокоительное, – сказал он, открыв глаза. – Я хочу узнать, почему я в больнице.
Его вопрос застал доктора уже в дверях. Тот расплылся в радостной улыбке.
– С возвращением, дорогой Владислав Сергеевич! Мы рады вас приветствовать…
Какая-то туфта. Он поморщился.
– Ближе к делу можно? Что со мной произошло? Почему я в больнице?
– А вы не помните?
– Нет.
– Нет, – удовлетворенно подтвердил доктор. – В вашу машину врезался грузовик. После чего вы потеряли управление. Вы вылетели от удара через переднее стекло и весьма неудачно приземлились на пень… Не помните?
– Нет.
– Вернемся к разговору завтра. Вы только что вышли из комы. Выводы делать не будем – память вполне может вернуться к вам завтра. Договорились, Владислав Сергеевич?
– Я не Владислав Сергеевич.
– Хорошо, – согласился доктор. – А кто вы?
Он подумал. На ум ничего – ничего! – не приходило.
Доктор кивнул, будто примерно такой реакции и ожидал.
– Не исключено, что у вас амнезия. Но выводы будем делать завтра, ладно? Постарайтесь пока что уснуть.
– Не хочу. Я давно в коме?
Медсестра Зина, женщина в белом халате и с умильным лицом, протирала его руку ваткой и уже навострила шприц.
– Около десяти месяцев. Это не так уж много, знаете ли… Завтра, дорогой Владислав Серг…
– Я не Владислав Сергеевич.
– Хорошо. Пожалуйста. Скажите, как вас зовут?
Он морщил лоб. И видел почему-то снова пляж. И жену в рост, и дочку – попой кверху.
– Не помню… У меня есть жена и дочка… Вы им сообщили?
– Завтра, все завтра. Зина?
– Через минуту заснет…
Яркое солнце в большом чистом окне. Оно нагрело его скулу и слезит глаза. Это из-за него ему приснился пляж?
Он больше не хотел снов про пляж.
– Можно задернуть занавеску?
– Проснулись? Отлично! Зина, опустите штору! Давайте знакомиться. Меня зовут Валерий Валерьевич. Я ваш врач. А вас как?
Молчание. Он разглядывал врача в оцепенении.
– Я в коме? – наконец проговорил он не своим, странным голосом.
– Нет, вы уже не в коме. Уже нет, понимаете? Вы из нее, слава богу, вышли.
– Да… – Он соображал с трудом, мысли разбегались и прятались в щели, как ящерицы на старой, прокаленной южной жарой каменной стене. И ни одну нельзя было ухватить за хвост. А если и удавалось, то в пальцах оставался только его обрывок. – Раз я говорю с вами – значит, вышел… Я ведь не сплю?
– Не спите, дорогой Владислав Сергеевич. Вы вышли из комы практически без потерь, с чем я вас от души поздравляю! У вас сохранились все моторные рефлексы!
– Я не Владислав Сергеевич!
– Хорошо, – согласился врач. – А кто вы? Как ваша фамилия?
Он молчал. На ум ничего не приходило.
– В каком году вы родились?
Молчание.
– По какому адресу проживаете?
Молчание.
– Не расстраивайтесь, – произнес врач сочувственно. – После комы это часто бывает…
– Амнезия?
– Она самая… Удивительно, что вы помните слово.
– Я много чего помню, – буркнул он недовольно.
– Только не все, – кивнул врач. – Частичная амнезия. Что ж, будем восстанавливать память потихоньку.
– Почему я здесь? Что со мной произошло?
– Вы, Владислав Сергеевич, попали в автокатастрофу. Вас выбросило из машины…
Врач внимательно вглядывался в его лицо, словно собирался зафиксировать каждую перемену в его выражении. Но лицо пациента ничего не выражало. Тяжелые черты остались неподвижны, только в глазах светился требовательный вопрос.
– Вы получили серьезное сотрясение мозга, множественные локальные кровоизлияния в мозг… Я говорю понятно? Вам эти слова знакомы?
– Дальше!
– Что именно вы хотите узнать?
– Что значит «попал»? Кто в кого попал?
– Вы врезались в грузовик. Это не ваша вина, водитель грузовика нарушил правила движения. Он был пьян.
– Я был один в машине?
– Нет.
– Кончайте тянуть резину! – раздраженно распорядился пациент. – Если вы будете после каждого слова ждать, что я что-то вспомню, то я до вечера не услышу, что со мной произошло! Рассказывайте все подряд! Кто был со мной в машине? Что с ними?
– Ваша жена… – И врач опять замолчал, будто ловя его реакцию.
– Доктор!
– Извините. Ваша жена и ваш друг…
– Ну?!
– Они погибли… Оба.
Пытливый взгляд доктора раздражал неимоверно: он просто лез в кишки.
– У меня есть кто-то еще из близких?
– Есть, дочь. Она учится в Англии. Ей сообщили о вашем выходе из комы, но она, к сожалению, приехать не сможет: у нее слишком плотный график учебы.
– И больше у меня никого нет?
– Насколько мне известно, других близких родственников нет. Возможно, друзья…
– Нет. Это был мой самый лучший друг.
– Ага, вы это помните! Как его звали?
– Не знаю. А жену – Лена. – Он прикрыл глаза. Врач надоел ему.
– Елена, – кивнул врач. – Что еще припомните?
– Дочь… Купальник черный с золотом… Красивое тело, золотистая кожа, пляж в Анапе…
– По нашим сведениям, в последний раз вы отдыхали на пляжах Италии с семьей в прошлом году. В Анапе вы с семьей не бывали. Вы там родились.
Анапа. Белый город, черный загар. Бледные москвички, чья кожа постепенно озолачивалась солнцем…
– Дочь как зовут?
Тихо. Он молчит, только напряженно и недружелюбно смотрит на врача.
– Вы не помните вашу семью?
– Помню. Смутно…
– В некотором смысле это даже хорошо: сильные эмоции могли бы вам сейчас повредить! А так мы можем сконцентрировать наши усилия вокруг восстановления памяти… Расскажите все, что вы помните о семье.
Он наморщил лоб.
– Она москвичка. Жена, в смысле. Я женился на ней давно… – И он замолчал.
– Верно, – кивнул доктор. – Вы с ней познакомились, когда заканчивали институт. И вскоре поженились.
– А вы откуда знаете? – неприязненно спросил пациент.
– Ваши друзья рассказали. Для того чтобы определить, возвращается ли к вам память, мы должны знать факты вашей биографии.
– У меня нет друзей. Был один. Но вы сказали, что он погиб.
– Хорошо, коллеги, – не стал спорить врач. – Вы их помните?
Молчание.
– А друга вашего? Что можете о нем рассказать?
Не дождавшись ответа, врач продолжил:
– Вы дружили с детства. Оба родом из Анапы. Его зовут… – Врач снова подождал, но подсказки не последовало. – …Владилен!
– Владилен? Вот! Вот как меня зовут, понятно?
– Сожалею, Владислав Сергеевич. Посмотрите, вот ваш рабочий пропуск, можете сами убедиться.
Руки дрожат и плохо слушаются, но слушаются. Пластиковая карточка с фотографией: «Владислав Сергеевич Филиппов».
– Но это не я!
– В каком смысле?
– Фотография не моя!
Врач посмотрел на него внимательно и тихо распорядился: «Принесите зеркало».
Принесли зеркало размером с книжку. Он посмотрел в него. Потом на фотографию.
– Не похож, – он резко бросил на пол и то и другое.
– Зря вы так, – обиделся доктор.
Он нажал на кнопку, и через десять секунд явилась Зина. Врач кивнул ей на осколки зеркала, и Зина принялась немедленно их заметать.
– А паспорт у меня есть?
– Разумеется. Только вы его сдали на обмен… Кроме вас, никто не может его получить. Но это ваша фотография, Владислав Сергеевич, поверьте! Мы вас собрали по кусочкам! Вы, можно сказать, влетели в пень лицом на хорошей скорости. Что от него осталось – страшно рассказать. Мы вас восстановили по фотографиям… Если какое-то отличие есть, не обессудьте. Мы старались изо всех сил.
– И голос не мой, – заявил он. – Вы меня обманываете. Что со мной случилось на самом деле? Я обгорел в машине? У меня повреждены связки?
Врач покачал молча головой и доверительно присел на краешек его кровати.
– Незначительные надрывы от удара, не более… Как вам ни трудно смириться с этим, но я вам рассказываю правду. Я перечисляю факты – в надежде, что ваша память отзовется на них… Вашу жену звали Елена. Вашу дочь зовут Полина. И вы сами – Владислав Сергеевич.
– А Владилен кто?
Врач почему-то радостно кивнул.
– Вы знаете, откуда это имя, «Влад-и-лен»? «Владимир Ильич Ленин». Так назвали вашего друга из Анапы его родители, в честь, так сказать, вождя пролетарской революции… И вы наверняка сейчас вспомните это… Ну же! Вы все детство дружили… В одном дворе росли! Припоминаете?
Он не припоминал. Какие-то обрывки, фрагменты, черно-белый калейдоскоп. Анапа, выбеленная солнцем, почерневшие от сладкой шелковицы губы, белый древний песок и два худых, до черноты загорелых тела на нем: его дружок Владька и сам он Владька, два задиристых галчонка… Владька не бегал с ним подсматривать за москвичками: он был помладше, девчонки его тогда еще не интересовали…
Тогда, в Анапе, в детстве… А теперь? Он ничего не понимал. Он попросил перенести разговор на завтра.
Но назавтра ничего не прояснилось. Он твердил, что фотография не его, что голос не его и лицо не его, что он не Владислав, что…
– А кто же вы? Чье это лицо, если не ваше?
– Оно мое… Но не совсем.
– А вы помните свое лицо? Закройте глаза и попытайтесь представить его. Ну как, получилось?
Он старательно закрыл глаза и попытался вспомнить… Ни черта не получалось.
– Вот видите, – укоризненно проговорил врач. – Вы себя просто забыли! На опознание мы пригласили ваших сотрудников, и они в один голос заявили, что вы – это вы. А вашего друга опознала его жена. Зина, пора инъекцию делать, на сегодня хватит!
Пахло гарью – пришлось закрыть печку. Но почему-то перед глазами все равно пляшут рыжие лохматы. И пахнет гарью. И поленья – они потрескивают со странным стеклянным звоном… У нее уже режет глаза и щиплет ноздри от дыма…
Очередной стеклянный взрыв поленьев заставил ее открыть глаза.
За окнами ее дачи плясал огонь.
Собственно, окон уже не было: стекла лопнули от жара. Поленья со стеклянным звоном!..
Она помедлила в кровати, никак не соображая, но уже догадываясь… Хотелось натянуть одеяло с головой, и больше не видеть этой кошмарной реальности, и поверить, что это сон…
Но это был не сон. Ее дом горел. Горел, подожженный снаружи.
Люля рывком поднялась, приказывая себе не впадать в истерику. Быстрее: одежда, сумка, что еще?! Ничего! Надо спасаться!!!
Она, кашляя и задыхаясь, оделась за полминуты и, прижав к боку сумку, кинулась к двери. Раскаленный засов обжег пальцы. Схватив тряпку, она отодвинула его. Повернула два обычных замка.
Вот оно что… Как же она сразу не сообразила, почему подожгли снаружи…
Дверь не открывалась! Люля не знала, чем ее заперли, но дверь не открывалась!
Она вернулась на середину комнаты. Огонь лез во все четыре окна старой дачи, дышать было нечем, она старалась удержаться от кашля и вдыхать неглубоко, осматриваясь по сторонам в поисках выхода. На кухне небольшой подпол, там можно спрятаться. Но он тоже деревянный: он прогорит, и Люля если не сгорит заживо, то задохнется…
Больше ничего не оставалось. Она схватила с кровати одеяло, завернулась с головой, разбежалась на четыре шага и выбросилась через горящее окно на снег. Сдирая с себя загоревшееся одеяло, она проползла еще несколько метров вперед и зачерпнула снегу, прижав его к голове: одеяло в прыжке соскочило с головы, и волосы подпалились. На безопасном расстоянии от дома Люля села прямо на снег, глядя, как огонь подбирается к крыше. Еще бы лишних десять минут сна или паники, и она бы уже не выбралась из огня.
Она отползла чуть подальше и вдруг подумала, что тот, кто поджег ее дачу, может сейчас наблюдать за ней из темноты, досадуя, что она опять увернулась от смерти. С чем на этот раз он выпрыгнет из тех кустов, что у нее за спиной? С ножом? С удавкой? Или просто выстрелит ей в спину?
В ней все смерзлось от снега и от страха. Замедленно оборачиваясь, она приметила какое-то движение. И поняла, что на этот раз ей не спастись. Черный силуэт приближался к ней, а в ней все смерзлось от страха и снега. Ни встать, ни побежать, ни на помощь позвать.
Все. На этот раз он добьется своего.
– Людочка!!! – истошно кричал женский голос. – Людочка, вы же горите!!! Вы где?
За женщиной, перешагивая сугробы, пробирался мужчина в валенках, вглядываясь в огонь.
– Если она еще не выскочила, то уже все, поздно, пропала… – произнес он. – Ты пожарников вызвала?
– Да куда там! Я как увидела в окошко, что Людочкин дом горит, так только тебя в бок толкнула, пальто на ночнушку накинула и выскочила. И в тапках – полные ноги снегу теперь! Неужто ничего нельзя сделать, а, Миш?
– Ты поди домой, вызови пожарников и переоденься. И милицию вызови на всякий случай. Иди, Валь, поторопись! А я пока посмотрю тут.
– Что ты посмотришь? – испуганно проговорила женщина. – Ты же не полезешь в огонь? Сам сказал: если она не выскочила, так уже поздно… Ты не вздумай, слышишь, Миш!
– Да не бойся ты, иди, переоденься, позвони! Мобильный на зарядке, на столе. Я только круг сделаю, погляжу, что к чему. Странное тут что-то…
Мужчина двинулся, держась на расстоянии от огня, в обход дома.
– Что? Что странное? – заволновалась женщина, семеня за ним.
– Я же тебе сказал: поди позвони как человек в пожарную часть! И в милицию тоже! А наговориться успеем. Ты прям, Валя, как…
Он не договорил. Голос у него вдруг пропал: Люля лежала перед ним на снегу, и снег возле ее головы был красным.
Он застыл на месте. Жена, шедшая за ним, толкнулась в его спину. Он молча ступил в сторону, открывая для нее картину. Валя охнула и со стоном присела на корточки, обхватив руками голову.
– Быстро, Валя, быстро домой! Звони! – очнулся мужчина по имени Миша, и голос его тоже очнулся.
– А ты что? – беспокоилась Валя за мужа.
– Звонить, я сказал! – рявкнул Миша, и Валя, пятясь некоторое время задом, не в силах оторвать взгляда от лежащей женщины и небольшого красного пятна на снегу, хорошо видного в свете огня, вдруг развернулась и припустилась изо всех сил к своей даче, загребая тапками снег.
Пока приехали пожарные, дом сгорел почти до основания.
Пока приехала милиция, Люля уже основательно напилась водки на кухоньке у соседей.
Миша принес ее на руках в дом, как только, собравшись с духом, приблизился к ней и убедился, к своей немалой радости, что она жива. Они с Валей привели ее в чувство, осмотрели голову: на коже имелся длинный, глубокий, корявый порез. Видимо, об острый осколок оконного стекла, когда прыгала. От него же и одеяло соскочило с головы, и теперь от Люли пахло паленым: волосы обгорели.
Порез обработали йодом, Люле налили водки.
– Пей, Людочка, – распорядился Миша. – Огурчика дать? Валь, достань ей.
Люля опрокинула стопку по-мужски, целиком. Хрустнула огурчиком, глядя в клеенку стола.
– Давай джинсики твои посушим, а? – заботливо спрашивала Валя. – На попе ведь мокрые совсем, нехорошо это для женских дел…
Люля молча опрокинула в себя еще одну стопку. Снова хрустнула огурчиком.
– Оставь ее, мать, – негромко сказал Миша, глядя на неподвижную Людочку. – Сейчас водочка ее везде прогреет, и в женских ваших делах тоже.
Но сам все же сходил куда-то и притащил старую куртку, набросил Люле на плечи. Та даже головы не повернула.
– Вот горе-то какое… – прошептала Валя. – Муженек ее сначала, а теперь сама чуть не померла… – Валя всхлипнула от жалости.
– Жива же, – возразил муж. – Ничего, оклемается. Это у нее ступор, пройдет. Пусть пока водочки попьет.
Люля так напилась «водочки», что была не в состоянии ответить ни на один вопрос милиции. Впрочем, как знать, была бы она в состоянии без водочки…
Миша вызвался дать самые подробные показания и ушел с капитаном к останкам дачи, от которых курился горький дым.
– Вот тут ее и нашел, Людмилу, – видите пятно крови? – а прыгала она точно через окошко, что вот примерно тут где-то было. У них дачка старая, всего ничего: комнатка побольше да комнатушка поменьше. Печка – кухня как бы – в сенях, и еще верандочка была, вот тут. А скажу я вам, товарищ капитан, что дом снаружи подожгли. Дело ясное: когда изнутри пожар, так огонь изнутри и валит. А тут дом снаружи горел, будто его бензином облили и подожгли, точно вам говорю! И Люда, когда в себя пришла, сказала: дверь кто-то снаружи запер. Оттого она в окошко и прыгала, голову порезала, волосы опалила… А кто поджег, никакой идеи у меня нет, товарищ капитан, я их дел не знаю… Муж вот у нее в автокатастрофе погиб, год тому уже скоро или около того, – так я уж теперь думаю: может, нарочно кто подстроил ему смерть в машине? Где же это видано, чтобы женщину живьем в доме жечь! Тут что-то нечисто, товарищ капитан. Вы там приложите силы, что за изверги такие, надо их поймать…
Люля провела у гостеприимных соседей еще три дня, не выходя из прострации, а на четвертый день засобиралась. Стесняясь, выложила им все наличные деньги, несколько тысяч рублей. Как ни махали они руками, сумела настоять. Миша работал машинистом в метро, Валя – нянечкой в детском саду; московскую квартирку они сдавали, потому и жили на даче круглый год. Хоть в этом повезло Люле: если бы не соседи…
– Маловато будет, – говорил следователь. – Из местных были, из дворовых? Или чужие? Лица запомнили?
Какие, к черту, лица? Она от страха даже обернуться не посмела!
– И что же вы от меня хотите? – удивился милиционер.
– Не знаю, защитите меня как-нибудь!..
– Нету у нас таких средств, чтобы приставить к вам охрану! Покушения на вас никак не доказаны – номера машины не помните, в моделях не разбираетесь, подростков описать не можете… И чего мне расследовать?
– Что же делать? – недоумевала Люля. – Меня ведь пытаются убить!
– А доказательства, где они? – разводил руками милиционер в приемной ближайшего отделения.
– А если меня убьют?!
– Вот тогда доказательства и будут, оставьте пока заявление. В случае вашей смерти будем разбираться, – произнес он, с ненавистью глядя на ее кольцо с крупным изумрудом, Владькин подарок.
Она пошла к выходу, сутулясь и обхватывая себя руками, словно у нее болел живот.
– Людмила Афанасьевна! – окликнул ее вдруг милиционер и поманил пальцем. – Обратитесь в частное бюро охраны, мой вам совет. – Его голос звучал уже мягче, надо думать, сутулая ее спина чуть разжалобила. – Мы тут связаны процедурой, правилами, а они только деньгами. Если можете заплатить, – его взгляд снова нашел кольцо с изумрудом, – то никто вам на мозги капать не будет, что да почему. Хозяин барин. Хотите, чтобы вас охраняли, – будут охранять.
Деньги были. Люля долго и придирчиво выбирала охранника, задавая себе вопрос, каким таким образом он может ее охранить от озверевшей машины, к примеру…
Предлагали ей и женщин – их было двое в агентстве. Их лица вполне освоились со стандартом «непроницаемости», но взгляд остался типично женским, любопытным. Вместе это плохо сочеталось, казалось, глаза подсматривают за ней из засады каменных лиц. Эти глаза все хотели знать о ней, они лезли в ее душу и в ее историю.
Она остановилась на мужчинах: если взгляды тех куда и лезли, то только под юбку. Это было куда менее чувствительно, чем в душу.
Она выбрала одного, плечистого и большого.
Плечистого и большого убили через два дня бесшумным снайперским выстрелом. Именно в тот момент, когда он обходил Люлю, решив занять положение справа от нее.
Милиция не сумела установить, откуда он был произведен, – сказали только, что стреляли с небольшого расстояния. К примеру, из припаркованной к обочине машины.
– Непрофессионал, – подытожили в милиции. – Был бы грамотный киллер, вы бы от него не ушли!
Они умеют утешить, эти люди в погонах!
Люле стало ясно одно: маскировка под несчастный случай больше не прельщала раздосадованного убийцу. Он перестал прятаться, он заявил недвусмысленно, что хочет ее убить. А в том, что метили в нее, она не сомневалась.
И тогда она сбежала на дачу. Думая о том, что ее найдут и тут.
У Владьки было две дачи – Люля за два года так и не приучилась говорить «у нас», – новая каменная и старая деревянная. Она больше любила старую развалюху, пахнущую деревом, с настоящей печкой, а не с центральным отоплением. Та, другая, – она не была дачей, она была загородным домом. А Люля любила дачу… Владька обещал привести ее в порядок, он вдруг вместе с ней тоже полюбил приезжать сюда. Они возились на участке, сгребая ветки и листья, а потом жгли терпкий костер и пили чай. Или вино. Или пиво.
Наверное, потому она и рванулась сюда, на дачу, не успев подумать как следует. Загородный дом– он был на охраняемой территории, да и в самом доме запоры были нехилые, сигнализация… Ах, как глупо она поступила! Конечно, надо было ехать туда! Здесь-то замков всего ничего – одна радость, внутренний засов, который нельзя открыть снаружи. А на участок даже младенец проберется.
Пока, за последние три дня, – свят-свят! – ничего не случилось. Но завтра же надо будет переселиться в дом. Там она будет в безопасности!
Однако мысль о том, что понадобится выйти из старой, ветхой дачи, пугала ее. Эти стены хоть как-то ее защищали. А в открытом пространстве она станет легкой мишенью. Машину Люля не водила, значит, добираться до станции, ехать электричкой… А там ее труп обнаружат на железнодорожном полотне?
Неожиданно она придумала: надо связаться с охранным агентством и попросить прислать к ней охранника с машиной. Он и перевезет ее в дом!
Рано утром, с началом рабочего дня, она обо всем договорилась. Обещали назавтра: раньше агентство не могло выполнить ее заказ. Услуга стоила очень дорого, но деньги были. Это единственная малость, что осталась ей от Принца: его деньги…
И еще имя Люля.
* * *
« Что делать, когда тебя убили?»Нет, не так. Сила – дурень из Сибири со смачным именем Силантий – вот как хохмил: « Что делать, если тебя насилуют?» – «Расслабиться и получить максимум удовольствия». – «А что делать, когда тебя убивают?» – «Расслабиться и умереть».
Как давно это было – мехмат, сокурсники, университет, экзамены… В другой жизни и в другой стране. И в веке другом, между прочим. И Сила, дурень сибирский, полный тупица, хоть учился вполне прилично, приехал из своей тайги наверстывать упущенное, к культуре и цивилизации столичной приобщаться. В основном в виде дешевых анекдотов и еще более дешевых пьянок в общежитии с грошовым портвешком и грошовыми девочками…
Кой черт он вспомнил Силу? Он его сто лет не видел и, бог даст, еще столько же не увидит! А-а, вот почему: что делать, когда тебя убили?
Черт, он опять заснул. И бред какой-то приснился: Сила, дурень сибирский… Надо проснуться. Кажется, сейчас ночь… Никак не сообразить… Он дома, спит в своей кровати и даже слышит тихое дыхание жены – отдаленное дыхание: у них кровать на шесть персон, так она последние годы спит на месте шестой, если его считать первым…
Что у нас сегодня – выходной? Рабочий? Скоро ли вставать?
Господи, да надо ж наконец проснуться!
И он открыл глаза.
– Ну наконец-то!
На него умильно смотрит женщина средних лет в белом халате.
– Вот уже вторые сутки ресничками моргаете, а я все жду-жду: когда же пробудиться изволите? Дежурю тут у вас, чтобы не пропустить! Ну вот и ладненько, проснулись! Добро пожаловать, дорогой Владислав Сергеевич, с возвращением вас!
Он неуверенно пошевелился. Он ничего не понял из речей женщины в халате.
– Вы кто? – разлепил он с трудом губы.
– Вот водичка, попейте!
Она приподнимает его голову вместе с подушкой и поит его из кружки с носиком. Теперь он замечает капельницу, иглу в вене его левой руки. За окном садится солнце.
– Я в больнице?
Голос совершенно чужой. Это не его голос, не его! Он не может говорить таким голосом – хриплым, словно Высоцкий. Еще один сон, только и всего. Он никак не может проснуться.
Он откидывается вместе с подушкой обратно, ловит на себе умильный взгляд женщины и закрывает глаза.
– Вот и хорошо, – доносится до него. – Поспите, поспите, вам необходим сон. Вы еще очень слабы после комы…
Вкус воды во рту. Настоящий. Свежий вкус воды, омывшей его залежалые десны.
– Вы сказали – комы? – Он не открыл глаз.
– Да вы поспите, теперь это будет нормальный, хороший сон, а потом поговорим. Ладно?
– Я был в коме?
– Послушайте, Владислав Сергеевич, – неуверенно произнесла женщина, – если вы не собираетесь спать, то я тогда завотделением позову – он велел позвать, когда вы выйдете…
– Из комы?
– Да, из комы, – несколько раздраженно ответила женщина. – Я не должна говорить с вами, тут нужен психиатр. Подождите, раз спать не хотите.
Он открыл глаза и приподнялся на локте.
– Я не Владислав Сергеевич, – крикнул он вдогонку белому халату и увидел, как мелькнуло ее обернувшееся недоуменное лицо в проеме двери.
Он провалился в сон, на этот раз без сновидений, но неглубокий, должно быть. Потому как услышал шепот:
– Не будем его будить. Отложим на завтра.
– Вы меня извините за беспокойство, Валерий Валерьевич, но он проснулся и стал задавать вопросы…
– Не страшно. Вы правильно сделали, что позвали меня. Но сейчас не имеет смысла его трогать. Введите ему успокоительное, Зина, пусть поспит до завтра…
– Не надо успокоительное, – сказал он, открыв глаза. – Я хочу узнать, почему я в больнице.
Его вопрос застал доктора уже в дверях. Тот расплылся в радостной улыбке.
– С возвращением, дорогой Владислав Сергеевич! Мы рады вас приветствовать…
Какая-то туфта. Он поморщился.
– Ближе к делу можно? Что со мной произошло? Почему я в больнице?
– А вы не помните?
– Нет.
– Нет, – удовлетворенно подтвердил доктор. – В вашу машину врезался грузовик. После чего вы потеряли управление. Вы вылетели от удара через переднее стекло и весьма неудачно приземлились на пень… Не помните?
– Нет.
– Вернемся к разговору завтра. Вы только что вышли из комы. Выводы делать не будем – память вполне может вернуться к вам завтра. Договорились, Владислав Сергеевич?
– Я не Владислав Сергеевич.
– Хорошо, – согласился доктор. – А кто вы?
Он подумал. На ум ничего – ничего! – не приходило.
Доктор кивнул, будто примерно такой реакции и ожидал.
– Не исключено, что у вас амнезия. Но выводы будем делать завтра, ладно? Постарайтесь пока что уснуть.
– Не хочу. Я давно в коме?
Медсестра Зина, женщина в белом халате и с умильным лицом, протирала его руку ваткой и уже навострила шприц.
– Около десяти месяцев. Это не так уж много, знаете ли… Завтра, дорогой Владислав Серг…
– Я не Владислав Сергеевич.
– Хорошо. Пожалуйста. Скажите, как вас зовут?
Он морщил лоб. И видел почему-то снова пляж. И жену в рост, и дочку – попой кверху.
– Не помню… У меня есть жена и дочка… Вы им сообщили?
– Завтра, все завтра. Зина?
– Через минуту заснет…
Яркое солнце в большом чистом окне. Оно нагрело его скулу и слезит глаза. Это из-за него ему приснился пляж?
Он больше не хотел снов про пляж.
– Можно задернуть занавеску?
– Проснулись? Отлично! Зина, опустите штору! Давайте знакомиться. Меня зовут Валерий Валерьевич. Я ваш врач. А вас как?
Молчание. Он разглядывал врача в оцепенении.
– Я в коме? – наконец проговорил он не своим, странным голосом.
– Нет, вы уже не в коме. Уже нет, понимаете? Вы из нее, слава богу, вышли.
– Да… – Он соображал с трудом, мысли разбегались и прятались в щели, как ящерицы на старой, прокаленной южной жарой каменной стене. И ни одну нельзя было ухватить за хвост. А если и удавалось, то в пальцах оставался только его обрывок. – Раз я говорю с вами – значит, вышел… Я ведь не сплю?
– Не спите, дорогой Владислав Сергеевич. Вы вышли из комы практически без потерь, с чем я вас от души поздравляю! У вас сохранились все моторные рефлексы!
– Я не Владислав Сергеевич!
– Хорошо, – согласился врач. – А кто вы? Как ваша фамилия?
Он молчал. На ум ничего не приходило.
– В каком году вы родились?
Молчание.
– По какому адресу проживаете?
Молчание.
– Не расстраивайтесь, – произнес врач сочувственно. – После комы это часто бывает…
– Амнезия?
– Она самая… Удивительно, что вы помните слово.
– Я много чего помню, – буркнул он недовольно.
– Только не все, – кивнул врач. – Частичная амнезия. Что ж, будем восстанавливать память потихоньку.
– Почему я здесь? Что со мной произошло?
– Вы, Владислав Сергеевич, попали в автокатастрофу. Вас выбросило из машины…
Врач внимательно вглядывался в его лицо, словно собирался зафиксировать каждую перемену в его выражении. Но лицо пациента ничего не выражало. Тяжелые черты остались неподвижны, только в глазах светился требовательный вопрос.
– Вы получили серьезное сотрясение мозга, множественные локальные кровоизлияния в мозг… Я говорю понятно? Вам эти слова знакомы?
– Дальше!
– Что именно вы хотите узнать?
– Что значит «попал»? Кто в кого попал?
– Вы врезались в грузовик. Это не ваша вина, водитель грузовика нарушил правила движения. Он был пьян.
– Я был один в машине?
– Нет.
– Кончайте тянуть резину! – раздраженно распорядился пациент. – Если вы будете после каждого слова ждать, что я что-то вспомню, то я до вечера не услышу, что со мной произошло! Рассказывайте все подряд! Кто был со мной в машине? Что с ними?
– Ваша жена… – И врач опять замолчал, будто ловя его реакцию.
– Доктор!
– Извините. Ваша жена и ваш друг…
– Ну?!
– Они погибли… Оба.
Пытливый взгляд доктора раздражал неимоверно: он просто лез в кишки.
– У меня есть кто-то еще из близких?
– Есть, дочь. Она учится в Англии. Ей сообщили о вашем выходе из комы, но она, к сожалению, приехать не сможет: у нее слишком плотный график учебы.
– И больше у меня никого нет?
– Насколько мне известно, других близких родственников нет. Возможно, друзья…
– Нет. Это был мой самый лучший друг.
– Ага, вы это помните! Как его звали?
– Не знаю. А жену – Лена. – Он прикрыл глаза. Врач надоел ему.
– Елена, – кивнул врач. – Что еще припомните?
– Дочь… Купальник черный с золотом… Красивое тело, золотистая кожа, пляж в Анапе…
– По нашим сведениям, в последний раз вы отдыхали на пляжах Италии с семьей в прошлом году. В Анапе вы с семьей не бывали. Вы там родились.
Анапа. Белый город, черный загар. Бледные москвички, чья кожа постепенно озолачивалась солнцем…
– Дочь как зовут?
Тихо. Он молчит, только напряженно и недружелюбно смотрит на врача.
– Вы не помните вашу семью?
– Помню. Смутно…
– В некотором смысле это даже хорошо: сильные эмоции могли бы вам сейчас повредить! А так мы можем сконцентрировать наши усилия вокруг восстановления памяти… Расскажите все, что вы помните о семье.
Он наморщил лоб.
– Она москвичка. Жена, в смысле. Я женился на ней давно… – И он замолчал.
– Верно, – кивнул доктор. – Вы с ней познакомились, когда заканчивали институт. И вскоре поженились.
– А вы откуда знаете? – неприязненно спросил пациент.
– Ваши друзья рассказали. Для того чтобы определить, возвращается ли к вам память, мы должны знать факты вашей биографии.
– У меня нет друзей. Был один. Но вы сказали, что он погиб.
– Хорошо, коллеги, – не стал спорить врач. – Вы их помните?
Молчание.
– А друга вашего? Что можете о нем рассказать?
Не дождавшись ответа, врач продолжил:
– Вы дружили с детства. Оба родом из Анапы. Его зовут… – Врач снова подождал, но подсказки не последовало. – …Владилен!
– Владилен? Вот! Вот как меня зовут, понятно?
– Сожалею, Владислав Сергеевич. Посмотрите, вот ваш рабочий пропуск, можете сами убедиться.
Руки дрожат и плохо слушаются, но слушаются. Пластиковая карточка с фотографией: «Владислав Сергеевич Филиппов».
– Но это не я!
– В каком смысле?
– Фотография не моя!
Врач посмотрел на него внимательно и тихо распорядился: «Принесите зеркало».
Принесли зеркало размером с книжку. Он посмотрел в него. Потом на фотографию.
– Не похож, – он резко бросил на пол и то и другое.
– Зря вы так, – обиделся доктор.
Он нажал на кнопку, и через десять секунд явилась Зина. Врач кивнул ей на осколки зеркала, и Зина принялась немедленно их заметать.
– А паспорт у меня есть?
– Разумеется. Только вы его сдали на обмен… Кроме вас, никто не может его получить. Но это ваша фотография, Владислав Сергеевич, поверьте! Мы вас собрали по кусочкам! Вы, можно сказать, влетели в пень лицом на хорошей скорости. Что от него осталось – страшно рассказать. Мы вас восстановили по фотографиям… Если какое-то отличие есть, не обессудьте. Мы старались изо всех сил.
– И голос не мой, – заявил он. – Вы меня обманываете. Что со мной случилось на самом деле? Я обгорел в машине? У меня повреждены связки?
Врач покачал молча головой и доверительно присел на краешек его кровати.
– Незначительные надрывы от удара, не более… Как вам ни трудно смириться с этим, но я вам рассказываю правду. Я перечисляю факты – в надежде, что ваша память отзовется на них… Вашу жену звали Елена. Вашу дочь зовут Полина. И вы сами – Владислав Сергеевич.
– А Владилен кто?
Врач почему-то радостно кивнул.
– Вы знаете, откуда это имя, «Влад-и-лен»? «Владимир Ильич Ленин». Так назвали вашего друга из Анапы его родители, в честь, так сказать, вождя пролетарской революции… И вы наверняка сейчас вспомните это… Ну же! Вы все детство дружили… В одном дворе росли! Припоминаете?
Он не припоминал. Какие-то обрывки, фрагменты, черно-белый калейдоскоп. Анапа, выбеленная солнцем, почерневшие от сладкой шелковицы губы, белый древний песок и два худых, до черноты загорелых тела на нем: его дружок Владька и сам он Владька, два задиристых галчонка… Владька не бегал с ним подсматривать за москвичками: он был помладше, девчонки его тогда еще не интересовали…
Тогда, в Анапе, в детстве… А теперь? Он ничего не понимал. Он попросил перенести разговор на завтра.
Но назавтра ничего не прояснилось. Он твердил, что фотография не его, что голос не его и лицо не его, что он не Владислав, что…
– А кто же вы? Чье это лицо, если не ваше?
– Оно мое… Но не совсем.
– А вы помните свое лицо? Закройте глаза и попытайтесь представить его. Ну как, получилось?
Он старательно закрыл глаза и попытался вспомнить… Ни черта не получалось.
– Вот видите, – укоризненно проговорил врач. – Вы себя просто забыли! На опознание мы пригласили ваших сотрудников, и они в один голос заявили, что вы – это вы. А вашего друга опознала его жена. Зина, пора инъекцию делать, на сегодня хватит!
* * *
…Ей снилось, что она сидит у печки и смотрит на огонь. Он рыжими лохматами ластился к закопченным стенкам печки. «Лохматы» – это мать ей так говорила в детстве: «Людка, прибери лохматы!»Пахло гарью – пришлось закрыть печку. Но почему-то перед глазами все равно пляшут рыжие лохматы. И пахнет гарью. И поленья – они потрескивают со странным стеклянным звоном… У нее уже режет глаза и щиплет ноздри от дыма…
Очередной стеклянный взрыв поленьев заставил ее открыть глаза.
За окнами ее дачи плясал огонь.
Собственно, окон уже не было: стекла лопнули от жара. Поленья со стеклянным звоном!..
Она помедлила в кровати, никак не соображая, но уже догадываясь… Хотелось натянуть одеяло с головой, и больше не видеть этой кошмарной реальности, и поверить, что это сон…
Но это был не сон. Ее дом горел. Горел, подожженный снаружи.
Люля рывком поднялась, приказывая себе не впадать в истерику. Быстрее: одежда, сумка, что еще?! Ничего! Надо спасаться!!!
Она, кашляя и задыхаясь, оделась за полминуты и, прижав к боку сумку, кинулась к двери. Раскаленный засов обжег пальцы. Схватив тряпку, она отодвинула его. Повернула два обычных замка.
Вот оно что… Как же она сразу не сообразила, почему подожгли снаружи…
Дверь не открывалась! Люля не знала, чем ее заперли, но дверь не открывалась!
Она вернулась на середину комнаты. Огонь лез во все четыре окна старой дачи, дышать было нечем, она старалась удержаться от кашля и вдыхать неглубоко, осматриваясь по сторонам в поисках выхода. На кухне небольшой подпол, там можно спрятаться. Но он тоже деревянный: он прогорит, и Люля если не сгорит заживо, то задохнется…
Больше ничего не оставалось. Она схватила с кровати одеяло, завернулась с головой, разбежалась на четыре шага и выбросилась через горящее окно на снег. Сдирая с себя загоревшееся одеяло, она проползла еще несколько метров вперед и зачерпнула снегу, прижав его к голове: одеяло в прыжке соскочило с головы, и волосы подпалились. На безопасном расстоянии от дома Люля села прямо на снег, глядя, как огонь подбирается к крыше. Еще бы лишних десять минут сна или паники, и она бы уже не выбралась из огня.
Она отползла чуть подальше и вдруг подумала, что тот, кто поджег ее дачу, может сейчас наблюдать за ней из темноты, досадуя, что она опять увернулась от смерти. С чем на этот раз он выпрыгнет из тех кустов, что у нее за спиной? С ножом? С удавкой? Или просто выстрелит ей в спину?
В ней все смерзлось от снега и от страха. Замедленно оборачиваясь, она приметила какое-то движение. И поняла, что на этот раз ей не спастись. Черный силуэт приближался к ней, а в ней все смерзлось от страха и снега. Ни встать, ни побежать, ни на помощь позвать.
Все. На этот раз он добьется своего.
– Людочка!!! – истошно кричал женский голос. – Людочка, вы же горите!!! Вы где?
За женщиной, перешагивая сугробы, пробирался мужчина в валенках, вглядываясь в огонь.
– Если она еще не выскочила, то уже все, поздно, пропала… – произнес он. – Ты пожарников вызвала?
– Да куда там! Я как увидела в окошко, что Людочкин дом горит, так только тебя в бок толкнула, пальто на ночнушку накинула и выскочила. И в тапках – полные ноги снегу теперь! Неужто ничего нельзя сделать, а, Миш?
– Ты поди домой, вызови пожарников и переоденься. И милицию вызови на всякий случай. Иди, Валь, поторопись! А я пока посмотрю тут.
– Что ты посмотришь? – испуганно проговорила женщина. – Ты же не полезешь в огонь? Сам сказал: если она не выскочила, так уже поздно… Ты не вздумай, слышишь, Миш!
– Да не бойся ты, иди, переоденься, позвони! Мобильный на зарядке, на столе. Я только круг сделаю, погляжу, что к чему. Странное тут что-то…
Мужчина двинулся, держась на расстоянии от огня, в обход дома.
– Что? Что странное? – заволновалась женщина, семеня за ним.
– Я же тебе сказал: поди позвони как человек в пожарную часть! И в милицию тоже! А наговориться успеем. Ты прям, Валя, как…
Он не договорил. Голос у него вдруг пропал: Люля лежала перед ним на снегу, и снег возле ее головы был красным.
Он застыл на месте. Жена, шедшая за ним, толкнулась в его спину. Он молча ступил в сторону, открывая для нее картину. Валя охнула и со стоном присела на корточки, обхватив руками голову.
– Быстро, Валя, быстро домой! Звони! – очнулся мужчина по имени Миша, и голос его тоже очнулся.
– А ты что? – беспокоилась Валя за мужа.
– Звонить, я сказал! – рявкнул Миша, и Валя, пятясь некоторое время задом, не в силах оторвать взгляда от лежащей женщины и небольшого красного пятна на снегу, хорошо видного в свете огня, вдруг развернулась и припустилась изо всех сил к своей даче, загребая тапками снег.
Пока приехали пожарные, дом сгорел почти до основания.
Пока приехала милиция, Люля уже основательно напилась водки на кухоньке у соседей.
Миша принес ее на руках в дом, как только, собравшись с духом, приблизился к ней и убедился, к своей немалой радости, что она жива. Они с Валей привели ее в чувство, осмотрели голову: на коже имелся длинный, глубокий, корявый порез. Видимо, об острый осколок оконного стекла, когда прыгала. От него же и одеяло соскочило с головы, и теперь от Люли пахло паленым: волосы обгорели.
Порез обработали йодом, Люле налили водки.
– Пей, Людочка, – распорядился Миша. – Огурчика дать? Валь, достань ей.
Люля опрокинула стопку по-мужски, целиком. Хрустнула огурчиком, глядя в клеенку стола.
– Давай джинсики твои посушим, а? – заботливо спрашивала Валя. – На попе ведь мокрые совсем, нехорошо это для женских дел…
Люля молча опрокинула в себя еще одну стопку. Снова хрустнула огурчиком.
– Оставь ее, мать, – негромко сказал Миша, глядя на неподвижную Людочку. – Сейчас водочка ее везде прогреет, и в женских ваших делах тоже.
Но сам все же сходил куда-то и притащил старую куртку, набросил Люле на плечи. Та даже головы не повернула.
– Вот горе-то какое… – прошептала Валя. – Муженек ее сначала, а теперь сама чуть не померла… – Валя всхлипнула от жалости.
– Жива же, – возразил муж. – Ничего, оклемается. Это у нее ступор, пройдет. Пусть пока водочки попьет.
Люля так напилась «водочки», что была не в состоянии ответить ни на один вопрос милиции. Впрочем, как знать, была бы она в состоянии без водочки…
Миша вызвался дать самые подробные показания и ушел с капитаном к останкам дачи, от которых курился горький дым.
– Вот тут ее и нашел, Людмилу, – видите пятно крови? – а прыгала она точно через окошко, что вот примерно тут где-то было. У них дачка старая, всего ничего: комнатка побольше да комнатушка поменьше. Печка – кухня как бы – в сенях, и еще верандочка была, вот тут. А скажу я вам, товарищ капитан, что дом снаружи подожгли. Дело ясное: когда изнутри пожар, так огонь изнутри и валит. А тут дом снаружи горел, будто его бензином облили и подожгли, точно вам говорю! И Люда, когда в себя пришла, сказала: дверь кто-то снаружи запер. Оттого она в окошко и прыгала, голову порезала, волосы опалила… А кто поджег, никакой идеи у меня нет, товарищ капитан, я их дел не знаю… Муж вот у нее в автокатастрофе погиб, год тому уже скоро или около того, – так я уж теперь думаю: может, нарочно кто подстроил ему смерть в машине? Где же это видано, чтобы женщину живьем в доме жечь! Тут что-то нечисто, товарищ капитан. Вы там приложите силы, что за изверги такие, надо их поймать…
Люля провела у гостеприимных соседей еще три дня, не выходя из прострации, а на четвертый день засобиралась. Стесняясь, выложила им все наличные деньги, несколько тысяч рублей. Как ни махали они руками, сумела настоять. Миша работал машинистом в метро, Валя – нянечкой в детском саду; московскую квартирку они сдавали, потому и жили на даче круглый год. Хоть в этом повезло Люле: если бы не соседи…