– Никогда не испытывала подобного чувства ни к кому… Я тебя боготворю, Кирилл. Если это и есть любовь, то, значит, я тебя люблю.
   – За что?
   – Любят разве за что-то?
   – А как?
   – Не знаю… Просто любят.
   – Но есть же какие-то причины, по которым ты влюбляешься в этого человека, а не иного!
   – Конечно. Только я их не знаю. Я не умею в этом разбираться. Может, потому что ты так добр?
   – А если бы… Если бы, Тоня, я не был богат?
   – Тогда бы у нас не было этих шелковых простыней, – со смехом ответила Тоня. – Но у нас были бы по-прежнему ты и я. Друг для друга.
   – Это тебе так кажется, Антония. Богатство становится частью образа, оно сверкает и слепит. Оно придает блеск личности, хотя никакого отношения к личности, по сути, не имеет… Но иллюзия работает.
   – Для дураков.
   – Зря ты так… Когда я был бедным, – а я был бедным, – меня никто не любил. Женщины спали со мной, но не любили.
   – Просто ты не встретил меня. Вернее, ты бы тогда не обратил на меня внимания… Тебя тогда тоже слепил блеск богатства… Это теперь, когда ты богат, – ты позволил себе роскошь заметить ничем не примечательную девушку… И ты нашел человека, который готов любить тебя любым.
   – Это ты так думаешь. А что было бы на самом деле, никто не знает… Вот разорюсь я, к примеру, завтра, и что тогда?
   – И ничего. Я буду любить тебя. И помогать тебе. Вот и все.
   Кирилл отвернул голову.
   – Что с тобой, Кирюша? – тихо спросила она.
   – Ничего. Все нормально.
 
   Все было ненормально, все было не так – он говорил неправду. Он никогда раньше не спрашивал, любит ли она его. Это было столь очевидно, что вопросы не требовались… А тут вдруг… И этот разговор о богатстве… Возможно, у него все-таки неприятности в фирме?
   Тоня попыталась расспросить его на следующий день. Кирилл заверил ее, что никаких проблем нет, что вчера он просто поддался сантиментам, что все в порядке… И не забыл намекнуть, что его бизнес Тоню не касается.
   Однако что-то тревожило его, и Тоня это чувствовала. Она уже давно рассталась со своими нелепыми подозрениями, но тут вдруг все вернулось. Не сами подозрения, нет, но вернулось беспокойство. Страх, что ее сверкающее, волшебное счастье развеется, как сон поутру…
 
    …Она грустила. Кто из простых смертных знает, как прекрасна грустная женщина? Кто, кроме богов и поэтов? Нет, мы, смертные, мы, одноклеточные, мы этого не знаем! Мы заняты собой, своими мелочными счетами, торгами самолюбия… Нам не до любования ею, и мы не замечаем, как великолепно, как одухотворенно ее лицо, как грусть облагородила овал лица, как тени, легшие вокруг глаз, углубили взгляд, как губы, чуть сморщившись в сосредоточенной складке, перестали быть объектом вожделения, – но стали символом мысли и чувства. И все эти ничтожные, малозаметные глазу изменения превратили женское лицо в предмет искусства. Но теперь он познал это. Отстраненный наблюдатель и бескорыстный «любователь», теперь он может позволить себе роскошь просто созерцать. И наслаждаться…
 
   Ее новая база данных удостоилась сдержанных похвал начальника.
   – Если у вас будут еще рационализаторские идеи, не стесняйтесь, – добавил он.
   У Тони они были. Печатая рекламу для фирмы, она нередко удивлялась безграмотности штатных пиарщиков, которые равно плохо владели как грамматикой, так и словесной формой. Стилем изложения то есть. И однажды Тоня написала свой собственный рекламный текст.
   Ободренная предыдущим успехом, она отнесла текст начальнику. Тот прочитал сразу же.
   Прочитав, посмотрел на нее повнимательнее. На этот раз без малейшей обиды и раздражения. Намек на улыбку тронул его губы и придал лицу мягкое выражение.
   – Присядьте, Антонина.
   Тоня послушно села и устремила глаза на начальника в ожидании продолжения.
   – Вы, конечно, понимаете…
   Он запнулся, но вдруг широко улыбнулся.
   – Не будем играть втемную: и мне, и вам понятно, что произошло. Вы пожаловались. Мне было высказано. Я, так сказать, убрал руки за спину. Я не собираюсь вам мстить, не беспокойтесь. С одной стороны, мнение вашего покровителя имеет для меня куда больший вес, чем ваша привлекательность. С другой стороны, на вас свет клином не сошелся, Антонина, с любовницами у меня проблем нет. И, пожалуй, самое главное: я сообразил, что вы мне, голубушка, в дочки годитесь. Меня это весьма расхолодило: влечение к юным девицам есть признак старения! А я пока не намерен стареть. Так что инцидент исчерпан. Договорились?
   Тоня согласно кивнула и даже заметила с улыбкой:
   – Ну, насчет старения вы кокетничаете… Не знаю, сколько вам лет, но выглядите вы отлично.
   – На сколько? – живо заинтересовался начальник.
   – Лет на сорок пять примерно.
   Он улыбнулся довольно.
   – А мне – пятьдесят четыре!
   – Как известно, человеку столько, насколько он выглядит и себя ощущает, – приободрила его Тоня. – Но вы правы, я думаю: тяга к юным девицам говорит об определенном комплексе. Человек внутренне ощущает себя старым и пытается вот таким образом доказать себе, что он еще что-то может. А вам ничего не нужно доказывать, Виталий Григорьевич. Вы действительно в отличной форме.
   – До чего вы милы, Тонечка… Вернемся, однако, к теме. Поскольку в силу ряда причин я перестал рассматривать вас как женщину, – уж не обижайтесь! – мне остается относиться к вам исключительно как к работнику. И вы – ценный работник, Антонина.
   Он выдержал эффектную паузу. Тоня не имела понятия, что может за ней последовать.
   А за ней последовало вот что:
   – Мне придется, к моему большому сожалению, искать другую секретаршу.
   – Но почему??? – Тоня не смогла удержаться от разочарования.
   Еще одна эффектная пауза, и затем:
   – Потому что вас я назначу редактором в наш пиар-отдел. И прослежу, чтобы вас там не зажимали. У вас врожденный вкус, Антонина. Это редкое качество и очень дорогое. А я – бизнесмен. Ваши женские достоинства я с легкостью променяю на прибыли, которые могут принести мне ваши таланты… Я понятно выразился?
   Уж куда понятнее!
   Тоня была на седьмом небе от счастья.

Глава 8

   …Кирилл отметил ее назначение шикарным ужином в ресторане. Тоня сияла. Его лицо напротив – не налюбоваться! – и его взгляд, устремленный на нее, только на нее… Он никогда не засматривался на других женщин. Изредка, мазнув взглядом по какой-нибудь красотке, только бросал едкое, убийственное замечание. Обычно оно сводилось к тому, что красотка фальшива, искусственна от кожи до души. И в этом слышалось противопоставление с Тоней, комплимент ей: она, Тоня, – естественна, натуральна. И Кирилл это безмерно ценил!
   А Тоня ценила его умение ценить. Такой вкус очень редко встречается у мужчин, обычно совершенно нечувствительных к фальши…
   – О чем задумалась, Антония?
   – О том, что у тебя хороший вкус, – улыбнулась она.
   – Естественно, – засмеялся Кирилл. – Именно поэтому я выбрал тебя!
   Он взял ее руку через стол и прижался к ней долгим поцелуем. И половина зала сопроводила этот жест завистливо-восхищенными взглядами.
   …То странное настроение Кирилла больше не возвращалось, и Тоня перестала о нем вспоминать. Приближался день его рождения – юбилей, тридцать лет, – и он фантазировал, как они его будут отмечать. Он говорил ей о загородном ресторане, где подают изысканную еду и устраивают великолепное шоу; он говорил о частном клубе, где очень хорошая кухня и великолепный джаз; он говорил…
   – А твои друзья, Кирилл? Разве ты не хочешь пригласить друзей?
   Произнеся эти слова, Тоня вдруг с удивлением осознала, что она не знакома ни с одним его другом. Более того, никогда ни о ком не слышала!
   – Коллеги – это не друзья. Нельзя заводить дружеские отношения на работе.
   – Ну, а друзья детства? Со школы, института?
   – Тонечка, разве я тебе не говорил, что я родом с Камчатки? Петропавловск-Камчатский – слыхала о таком городе? Конечно, там есть друзья, но это так далеко…
 
   И с тех пор Тоня заболела мыслью: собрать друзей Кирилла на его день рождения. Это будет ему самым лучшим подарком! Она, девочка из провинции, – она очень хорошо понимала, что такое перебраться в столицу, оторваться от друзей, от родителей, от корней…
   Это только так кажется, что нам легко. Это мы себе внушаем, что нам ничего не стоит. Сделанная в Москве карьера – она как бы доказывает правильность принятого решения. Она как бы перечеркивает все остальное. Потому что остальное – это сантименты. А самореализация – она в делах, в карьере, а не в сантиментах…
   Но это неправда. То есть это не вся правда. Нам плохо без корней. Мы лжем себе, что это второ-третьестепенно. Тоня и сама научилась выговаривать твердое московское «г», и редко писала маме, и еще реже подругам… Из чего вовсе не следует, что ей этого не хватало. Может, только теперь, когда жизнь ее так волшебно устроилась, теперь она поняла, как отчаянно нуждается она в близких с детства людях. Люська, ее школьная подружка, оставшаяся там, в Пятигорске, она бы восхищалась Тониными переменами. А не осуждала завистливо, как недавно приобретенная подружка, москвичка Галка…
   Кирилл решил следовать западной модели: на работе не дружить и не вступать в интимные отношения. В смысле, не спать. Последнее Тоня находила совершенно правильным. Но не дружить? Русскому человеку нужны друзья. Западу – западово. А нашей славянской душе друзья необходимы! Пусть приедут хоть с Камчатки!
   Она улучила момент, открыла записную книжку Кирилла и начала прозвон.
 
   …Друзья детства оставили у нее крайне неприятное впечатление. «Киря? Он стал бизнесменом? Ха-ха! Ну, так пусть он мне оплатит билет, и я приеду!» Так они отвечали почти слово в слово.
   Голоса были развязными, в них не слышалось ни малейшей теплой нотки. Ни радости за Кирилла, добившегося успехов в Москве, ни желания увидеть старого друга… Только зависть.
   Тоня расстроилась. Эти же нотки она уже слышала у Галки: зависть. Она не порадовалась за Тоню, нет, – она немедленно пустилась жалеть себя на фоне Тониных перемен. А разве это дружба? Тоня, например, всегда радовалась за подруг. Одна поступила в институт – и Тоня не думала о том, что ей самой не повезло, она от души поздравляла подругу. Другая вышла замуж – по любви, за хорошего парня, который к тому же зарабатывает прилично. И Тоня, у которой не то что мужа не было, а и любви-то толком не было, она снова радовалась за подругу, а не куксилась от своих неудач… Она всегда считала, что именно женщины в своем большинстве завистливы. А вот мужчины не мелочны, им подобное чувство незнакомо! Но эти, друзья Кирилла, – хуже баб, честное слово!
   Кто они, эти четверо? Учились ли вместе в школе – или мяч гоняли в одном дворе? Сокурсники? Коллеги по какой-то первой работе Кирилла?
   Тоня теперь жалела, что не расспросила их. По телефону она только уточняла: «вы друг Кирилла Богданова?»… И ей отвечали: да.
   «Друг». Да разве же это друзья?!
   Ей невыносимо захотелось позвонить Люське в Пятигорск. Рассказать, как повернулась ее жизнь за последние месяцы, и услышать радость подруги. Тоня уже схватила было телефон, но остановилась. Ей вдруг стало страшно. А если и Люська?.. Тогда вообще мир рухнет. На чем он держится, мир, если не на любви и дружбе? Все остальное, все, что не есть любовь, – только и норовит его разрушить…
   Судорога схватила ее за горло. Мир мгновенно стал черным, в нем не хватало воздуха. Она задыхалась.
   И вдруг Тоня подумала об Александре Касьяновой. Вот! Вот человек, который, даже не будучи ее подругой, всегда за нее радовался! Всегда готов выслушать и утешить! Александра – особый человек. Она никогда не позволит поселиться в своей душе таким чувствам, как зависть! Потому что она… она… Потому что, наверное, это и есть культура.
   И Тоня немедленно набрала номер Александры. Ее, однако, не оказалось дома, и, поколебавшись, Тоня набрала ее мобильный.
   – Вы заняты? – спросила она, робея от собственной наглости: позволить себе отвлекать очень делового человека своими эмоциями, никому не нужными…
   – Что случилось, Антоненок? Ты плачешь?
   – Нет, я просто… Я вас отвлекаю?
   – Секундочку. Ты где, дома? Я тебе сейчас перезвоню.
   И пока она выключалась, Тоня успела услышать: «Прошу меня извинить. Срочное дело».
   Это она, Тоня, – «срочное дело»! Тоня даже улыбнулась и утерла слезы.
   Александра перезвонила через минуту. Выслушала. Потом сказала:
   – Это в человеческой природе, Антоненок. Ты была бедной, ты была никакой, – и тебе никто не завидовал: нечему было. Так когда-то жила вся наша страна: в равенстве бедных. И все нам казались прекраснодушными, а любовь и дружба – святыми словами. Когда же оказалось, что есть что делить и есть чему завидовать, – эти красивые идеи слетели с душ, как листья осенью. Обнаруживая голые черные стволы, примитивные схемы… Но плакать из-за этого не надо. Такова жизнь и таковы люди – и надо научиться их принимать. Сохрани свои идеалы, если можешь, но не жди этого от других. Ты поняла меня?
   – Да, – грустно ответила Тоня, – да… Но в таком случае я стану просто изгоем? Инопланетянкой, чужестранкой… Ведь так?
   – Нужно научиться смотреть на человеческие слабости снисходительно. Чуть больше юмора и сочувствия к ним, бедным. И тогда тебе станет очень легко с ними.
   – То есть я должна сочувствовать тем, кто мне завидует? Это они – «бедные»?
   – Ну да! Им же плохо живется, Антоненок! И зависть об этом свидетельствует! Подумай сама, разве счастливый человек станет завидовать? Разумеется, нет. Пожалей их – и ты увидишь, насколько легче тебе станет принять их.
   – Я, вообще-то, их жалею. Вернее, жалела. Но Кирилл говорит, что на таких людей нужно смотреть свысока, чтобы защитить себя от их недоброжелательства…
   – Видишь ли… – Александре вовсе не хотелось вступать в заочный философский спор с неведомым Кириллом, имеющим столь сильное влияние на Тоню. Да и было бы верхом бестактности критиковать его взгляды перед влюбленной в него девушкой. – Видишь ли, – осторожно продолжила она, – такая позиция по-своему логична. Кирилл сказал «свысока», а я говорю о «снисходительности». Семантика этих слов очень близка, однако ж между ними есть разница. В первом случае ты людей отвергаешь и рвешь с ними отношения. Во втором случае ты можешь сохранить дружбу и, может быть, даже продолжать их любить. Все зависит от того, к чему ты стремишься… А что за друзья у твоего Кирилла?
   Тоне пришлось признаться, что она не расспросила. Александра задала еще пару вопросов, и Тоне снова пришлось признаться, что о прошлом Кирилла она ничего не знает.
   – Это никуда не годится, – заявила Александра. – Как это: не знать, в какой семье вырос, чему учился, где работал?! И откуда, к слову, у него капитал, с которым он открыл свое дело… А в Москве он друзей не завел?
   Тоня объяснила точку зрения Кирилла: никаких личных отношений. Александра согласилась: правильная позиция.
   – Однако, Антоненок, отсутствие личных отношений отнюдь не гарантирует свободы от бизнес-отношений, в которые входят разного рода мероприятия: деловые ланчи и ужины, приемы, банкеты, клубы… Все это составляет жизнь успешного бизнесмена, – а Кирилл, как я понимаю, весьма успешный. И, в таком случае, его должны постоянно окружать люди, с которыми он вынужден поддерживать хотя бы видимость дружбы… Неужели ты никогда не выходила с ним на подобные тусовки?
   Нет, Тоня не выходила… Тоня даже не слышала никогда о них. Возможно ли такое, что Кирилл не брал ее с собой? Он по вечерам отсутствовал нечасто, но все же случалось, – и Тоня всегда удовлетворялась ответом: «дел полно». Выходит, он проводил свои деловые вечера в клубах и ресторанах без нее? Может, ему стыдно Тоню показывать?
   – Александра… А на такие вечера бизнесмены обязательно приходят со своими женами? Или с подругами?
   – Скажем, это, скорее, правило. Но из него возможны исключения по разным причинам.
   – По каким, например?
   – Антоненок, не забивай себе голову ерундой. Возможно, что Кирилл считает, что пока рано тебя обнародовать. Или охраняет тебя от никчемной светской болтовни – он же у тебя «Макаренко», – улыбнулась Александра. – Это как раз пустяк. А вот узнать о его семье, образовании и о пути в бизнес, – вот это необходимо. Чем и займись! И звони мне, если что.
 
   Действительно, как это вышло, что Тоня до сих пор не расспросила Кирилла? Он был волшебником, который пришел и подарил ей чудо. А разве у волшебников бывают биографии?
   Но он, конечно же, нормальный человек, и у него есть мама, папа, может даже, братья и сестры. И школа есть, в которой он учился. И еще что-то было дальше, после школы.
   Тоня приступила к теме деликатно. За ужином она пустилась в воспоминания детства. Она говорила о белых балюстрадах санаториев, о великолепных садах Пятигорска и родниковых источниках; о маленьком бидончике, с которым она ходила с мамой «по воду»; о нагретых солнцем дорожках, по которым она шлепала босиком…
   Кирилл слушал растроганно и завороженно. И, кажется, ее маневр удался: он заговорил о своем детстве. Он рассказывал ей о холодном прозрачном море, о суровых кораблях, об огромных крабах и о вулканах, из которых всегда курился легкий дымок… Он рассказывал о сером перламутре застывшей лавы; о низкорослых черных соснах и платиновой высохшей траве… О городе, текшем, как лава, между холмами к морю, и о звездах, перемигивавшихся с огнями кораблей в зыбкой глади воды…
   – Кто твои родители, Кирилл? – Тоня решила направить разговор в нужное русло.
   – Отец работал в геологическом институте, гейзеры изучал. Теперь на пенсии. А мама портниха. Шила на заказ. У нас город был закрытый, магазины пустые… Мамины услуги пользовалась спросом. Сейчас хуже, но все-таки клиенты у нее есть. Слишком толстые или слишком худые – которым надо подогнать модную одежду по фигуре.
   – Ты один в семье?
   – Один.
   Тоне показалось, что на этом вопросе он напрягся. Но она решила рискнуть.
   – А что ты делал после школы?
   Нет, она не ошиблась. Он действительно напрягся. Он выдержал паузу, прежде чем ответить.
   – Учился в институте.
   – Ты говорил, что у тебя там остались друзья…
   – И что?
   – Ничего. У меня вот подруга есть, Люся, – мы в одном дворе жили и в одной школе учились. А у тебя откуда?
   – Антония, ну что ты глупые вопросы задаешь! Как у всех. Один со школы остался, два из института…
   – А в каком ты институте учился?
   – Я технарь.
   – Ты еще там начал заниматься бизнесом?
   – Почему обязательно там?
   – Ну, как же… Чтобы встать на ноги в Москве, нужно было иметь какие-то деньги… Ты никогда не рассказывал мне, как ты их заработал…
   – Крутился. Как все после перестройки. Ты меня в чем-то подозреваешь?
   – Что ты, Кирюша! Просто хочу узнать о тебе побольше… Мы живем с тобой вместе, а я толком не знаю, кто ты такой…
   – Я же тебя не спрашиваю, как и с кем ты жила до меня!
   – Ну, хорошо, извини, если тебе мои вопросы неприятны…
   – Я никого не грабил и не убивал, если тебя именно это интересует.
   – Что ты, мне такое и в голову не пришло!
 
   Пришло или не пришло – Тоня сама не знала. Но была рада, что Кирилл сказал ей об этом. Конечно, в его прошлом не может быть ничего темного.
   И все-таки он что-то скрывал… И Тоне это не нравилось. Ночью он отвернулся от нее, сказав, что устал. Но она слышала по его дыханию, что он лежал без сна, погруженный в какие-то не слишком приятные мысли…
   Что за мысли? Тоня не за себя боялась, нет: она была абсолютно уверена, что никаких дурных намерений по отношению к ней у Кирилла нет. Он ведь любит ее, она в этом не сомневалась…
   Хотя он ни разу не сказал ей об этом. Ни разу.
   – Кирилл… Ты ведь не спишь?
   Она долго ждала ответа, прежде чем услышала медленное «нет».
   – Ты любишь меня? – неожиданно для себя самой спросила Тоня.
   – Я???
   Он повернулся и посмотрел на нее. В темноте глаза его казались черными, а изящный нос – хищным. Тоне стало не по себе.
   – Да, Тоня… Я люблю тебя, – сказал он через некоторое время и встал. Нашарив тапочки, он накинул шелковый халат и ушел на кухню: курить.
   Тоня так и заснула, его не дождавшись.

Глава 9

    Заработало! Сомнения прочно поселились в ее душе. Она уже не просто грустна, она обеспокоена, озадачена и даже немного испугана… Великолепно! Да, милая, а ты как думала? Что все тебе даром? Нет, голубушка, по счетам надо платить. Смотри, как похорошела! Какая сладкая стала, сытая, довольная… Как гладенький розовый камешек-голыш – каждому хочется положить его в рот и нежно перекатывать внутри языком… Теперь мимо тебя не пройдет ни один нормальный самец. Ты только протяни руку – любой твой.
    Так что ты у меня в долгу, красавица. И пора тебе начинать должок возвращать!
 
   …В последующие дни Кирилл был мрачен и раздражителен. На ее ласковые вопросы отвечал грубо, по ночам от нее отворачивался. Тоня спала плохо, просыпалась, тянулась к нему, но его спина оставалась неподвижной, закостеневшей. Он делал вид, что спал, но она знала, что это не так. Один раз он просто молча убрал ее руку, которую Тоня положила ему на грудь. А ведь он всегда заводился мгновенно, как только она прикасалась к нему! Что с ним???
   А по утрам он уходил пораньше, поскорее, не завтракая, – почти украдкой, почти сбегал. От нее???
   Тоня не выдержала и однажды перегородила ему дорогу в коридоре.
   – Кирилл, мне нужны объяснения.
   – Их не будет.
   – Будет, – сказала Тоня, подивившись собственной твердости. – Я люблю тебя, ты близкий мне человек, и я хочу знать, что происходит!
   Его глаза странно заблестели, и Тоне показалось, что… Что это слезы.
   – Кирилл! – строго сказала она.
   И он вдруг обмяк. Прямо вот так, плечи упали, лицо склонилось, и он глухо проговорил:
   – Пойдем на кухню.
   Тоня молча приготовила кофе и бутерброды. Поставила на столик, села.
   – Я слушаю тебя, – проговорила она требовательно, всем своим видом давая понять, что не отступит.
   – Хорошо… Только имей в виду: ты сама напросилась. Слез и истерик устраивать не надо.
   – Их не будет.
   – Тогда вот что, Антония… У меня серьезные денежные проблемы. Думаю, что эту квартиру придется продать. Празднование дня рождения отменяется. С машиной тоже придется расстаться. Где я буду жить – не представляю.
   – Как это – где? У меня, Кирилл! Квартира принадлежит мне: одна одинокая бабушка продала ее мне в рассрочку с тем, чтобы я платила ей каждый месяц определенную сумму до конца ее жизни… И еще, ее можно сдать, там две комнаты, – а мы снимем однушку. Разница в деньгах плюс моя зарплата – будет нам на жизнь. Это, конечно, не решит твоих неприятностей, но мы не пропадем!
   Он зло, неприятно усмехнулся.
   – Иными словами, ты будешь меня содержать?
   Тоня подумала.
   – Не содержать, нет… Поддерживать. Поддерживать, пока ты будешь искать выход. Может, найдешь другую новую работу, пусть на зарплате… У тебя есть опыт, тебя с руками оторвут!
   – Ты такая благородная?
   Ей был неприятен этот вопрос. И особенно нехорошая улыбка, которая его сопроводила. Но она понимала, что Кириллу сейчас плохо, его самолюбие уязвлено… И потому ответила просто:
   – Я люблю тебя, Кирилл. Вот и все. Ты мне дал очень много, и если я могу тебе хоть что-то отдать взамен, я буду просто счастлива.
   – Ну, смотри, Антония…
   Он тяжело встал, словно пьяный.
   – Смотри, запомни, я у тебя ничего не просил. Ты сама предложила.
   Он ушел на работу, к своим непонятным неприятностям. А Тоня осталась с тяжелым сердцем. Меньше всего ее волновали денежные проблемы. И куда больше – эти странные, злые, нехорошие улыбки. Как будто ему доставляло удовольствие ее наказать…
   За что? За ее любовь? За ее благодарность?
 
   …Тоня договорилась о сдаче своей квартиры очень быстро, и вместе с ее зарплатой получилась неплохая сумма, на которую они скоро сели вдвоем. Разумеется, от многого пришлось отказаться. Не те колбасы, не та рыба, не то мясо.. Но это мало беспокоило Тоню – она умела жить скромно.
   Куда больше ее волновало, что Кирилл, оказавшись не у дел (фирма ликвидирована за долги, сказал он), принялся пить. Она приходила с работы, таща сумки с продуктами, а он даже не встречал ее в коридоре. Он сидел на кухне, в своем любимом шелковом халате, так и не переодевшись с утра. Светлая щетина неопрятно торчала на небритом подбородке, и тусклые глаза не выражали ничего.
   Тоня пыталась с ним говорить. О поисках работы, что с его опытом он легко найдет… О том, что нельзя падать духом. Что они есть друг у друга, и это самое главное…
   Кирилл только пьяно мычал в ответ.
   Тоня была в отчаянии.
 
   Одновременно все мужчины как с цепи сорвались. Чем хуже шли дела с Кириллом, тем больше неожиданных поклонников у нее возникало, словно они чуяли, стервятники, что у нее в любви трещина, в которую можно всунуть свои хищные клювы. Первым в кафе, куда она ходила в обеденный перерыв перекусить, к ней за столик подсел импозантный мужчина за сорок. Он активно пытался познакомиться с Тоней, давая понять, что она женщина в его вкусе, а он человек обеспеченный, влиятельный, и готов ее баловать, холить и лелеять. Тоня сухо отвергла все намеки.
   В следующий раз к ней за столик попросился весьма привлекательный и весьма развязный брюнет, который заявил, что он кинокритик, что она ему нравится и что он готов, в случае ее благосклонности, ввести ее в недоступный мир звезд театра и кино.
   Тоня вежливо поблагодарила его за любезность и быстро ушла, не оставив своего телефона.
   Следующим стал – кто бы вы думали? – замминистра! Он-де заскочил в это кафе по дороге перекусить, он человек занятой, его время принадлежит министру, но если Тоня захочет, то он сумеет выкроить…
   Тоня перестала ходить в это кафе. Оно словно сделалось заколдованным: каждый день кто-то пытался с ней познакомиться! Она строго вопрошала свое отражение в зеркале: неужто у нее вид свободной женщины? Неужто, где-то глубоко в подсознании, она уже предала Кирилла? Он запил, он перестал быть похож на того сказочного красавца, который когда-то очаровал ее за кассой… Он растерял не только весь свой лоск, но и любовь к ней, Тоне… Он ее променял на бутылку… И теперь она себя чувствует свободной от него, так, что ли?!
   На нее, из глубины серебристого стекла, смотрела красивая женщина, в которой есть «класс», а легкая печать усталости и разочарования придавала ей особенную прелесть… Но в этом лице не было доступности! Напротив, оно недвусмысленно свидетельствовало, что его обладательница не собиралась никого подпускать к своим секретам, к своей душе.
   Так какого же черта к ней все пристают?!
 
   …В другом кафе к ней снова подсел мужчина. На этот раз, слава богу, мужчина в возрасте, лет шестидесяти пяти – семидесяти. Он попросился к ней за столик – в этом не было ничего особенного, в обеденное время народу сюда стекалось немало, мест не хватало. Он ел молча напротив нее, даже не глядя в ее сторону, как вдруг сказал:
   – Что с вами, милая девушка? На вас лица нет…
   Тоня почувствовала, как слезы подступают к глазам. И вдруг, неожиданно для себя, пустилась рассказывать незнакомому человеку всю свою историю.
   Он слушал внимательно и смотрел на нее со странной нежностью… Ее собственный отец никогда на нее так не смотрел, он больше смотрел в газету или в телевизор.
   И Тоня вдруг поплыла на волне неведомого блаженства исповеди. Она говорила, говорила, говорила. Он слушал. Потом накрыл ее судорожно сжатый кулачок теплой сухой ладонью.
   – Не хочу говорить вам слова сочувствия, они всегда фальшивы. Просто знайте: я вас понимаю. Вас как зовут?
   – Антонина. Тоня.
   – Так вот, Антонина. В рассказанной вами истории не хватает многих элементов, чтобы я мог позволить себе что-то сказать. Прежде всего: есть в бизнесе вашего Кирилла криминал или нет? Это, согласитесь, многое меняет… На вашем месте я бы постарался понять это в первую очередь. И бежать от него поскорее, если что.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента