– Конечно, – ответил он.
   – Только мне не хотелось бы, чтобы вам это удалось, – обернулась она в дверях магазина. – Я, например, твердо верю, что они пошли на это ради блага Отечества… Ну, потом поговорим!
   Он проводил ее глазами. Александра углубилась в помещение магазина и остановилась у стойки с баночками, внимательно их рассматривая.
   Он все правильно рассчитал! Александра пошла в магазин, машина стояла в пятидесяти метрах, дети радовались жизни и Пенсу. Все складывалось наилучшим образом.
 
   …Александра ни с кем не дружила в том обычном понимании слова, которое предполагает тесное и регулярное общение. Болтовню она не любила, делиться своими секретами или проблемами потребности не имела, сочувствия или советов никогда не искала. Чего не скажешь о других, тех, которые постоянно чего-то хотели от нее. То порыдать в ее жилетку, то выманить совет, причем исключительно ради того, чтобы с ним спорить. Любителей данного жанра она с годами стала избегать: в юности простительно не уметь справляться со своими чувствами и с ситуациями, но в зрелые годы подобное неумение уже есть свидетельство душевного и умственного дефекта.
   Тем не менее она знала, что каким-то образом влияет на людей, даже не вытирая их сопли и не поучая жизни. Человек, который думает сам, всегда услышит и чужую мысль. Примет ее или поспорит с ней – для того, чтобы эту мысль уточнить, увидеть ее в еще одном ракурсе. Вот таких разговоров и таких людей она не избегала. Таким людям можно было действительно помочь в чем-то разобраться. Не потому, что они глупее ее, а потому, что Александре давались точные формулировки мысли. Они-то и помогали тем, кто искал осмысления вещей.
   С другой стороны, владея словом, Александра знала о нем очень много. Подмена одного слова другим рассказывала ей о тайных уголках души говорящего. Вот и сейчас она, рассматривая этикетку на розовой баночке с зайчиком, думала о фразе Степы: «А разве так бывает?»
   Да, он быстро исправился: «Люди обычно прикрываются разговорами о справедливости и всеобщем благе только для того, чтобы получше устроить свои дела».
   Верно, обычно. То есть очень часто. Но не всегда!
   Тогда как первая фраза означала тотальное неверие. Она означала: никогда.
   Но Александра знала, что человек, который считает, будто бескорыстия не существует, – небескорыстен сам. Иначе бы он точно знал: оно существует, – хотя бы в его собственной душе… Конечно, она не зря его спросила, случалось ли ему действовать лишь во имя справедливости, и он, естественно, ответил, что случалось.
   Но поздно. Неосторожная фраза выдала его с головой.
   И вытекало отсюда, что нужно ей к Степану присмотреться повнимательнее. Или даже не присмотреться, а прекратить с ним общение. Да, она чувствует глубоко запрятанную в нем боль и хотела бы ему помочь, да… Но на той его детской ране уже, видимо, изрядные нагноения. И с этим она справляться не умела. И не хотела. Так далеко ее благотворительные наклонности не простирались.
   Обижать Степу она не собиралась, нужно будет отдалиться от него осторожно, аккуратно. Может быть, сменить часы прогулки. Или место. Сослаться на занятость, на срочную работу. В общем, разойтись с ним во времени и пространстве. Хотя даже немного жалко: малыши его полюбили. И Пенса тоже…
   Расплачиваясь в кассе, Александра решила ничего не говорить Степану сегодня, но уже завтра постараться избежать новой встречи. В конце концов, она ему ничем не обязана. Свиданий ему не назначала. Он подождет-подождет и уйдет… А сейчас прогулку нужно сократить – сразу домой!
   Она приготовила даже фразу о разболевшейся голове и уже выискивала его высокую фигуру глазами, чтобы фразу произнести…
   Но Степана нигде не было видно. Не видно было и собаку.
   Но, главное, не видно было коляски!!!
   Мгновенно стало душно, в груди что-то завязалось в тугой узел, мешавший дышать. Она пробежала перед магазином в одну сторону, затем обратно. Коляски не было. Степана не было, собаки не было, да черт с ними! Главное, детей не было!!!
   Ошалевшая от предчувствия беды, но все еще не веря в ее возможность, она кинулась к прохожим. Да только прохожие на то и прохожие, что они тут проходят. Никто ничего не видел.
   НИКТО НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ!!!
   – Степан!!! – кричала она. – Пенс, ко мне!
   Никто не появился, не откликнулся на ее зов, только люди смотрели на нее, как на безумную.
   «Степан, наверное, решил сделать круг вокруг дома! – мелькнула надежда. – Чтобы малыши не скучали!» Расстегнув шубку, она побежала. Поскользнулась, упала, ударилась; снова вскочила и снова побежала… Шуба развевалась, шарф выбился, волосы растрепались. Прохожие сторонились ее, оборачиваясь.
   – Кирюша, Лиза, – хрипло шептала она на бегу, – найдитесь, пожалуйста, найдитесь!
   И вдруг во дворе она увидела Пенса. Кинулась к нему.
   – Пенс, миленький, – закричала она, – где твой хозяин? Где малыши, Пенс?
   Сеттер отскочил от нее испуганно, затем, заняв оборонительную позицию – припал на передние лапы, – грозно зарычал.
   – Пенс, ну ты что, не узнаешь меня? Пойдем к твоему хозяину, веди меня к нему, – проговорила она, озираясь по сторонам, в надежде углядеть в сумерках высокую фигуру Степана и коляску. – Идем, Пенс, пожалуйста!
   – Что вам нужно от моей собаки? – Услышала она сердитый женский голос. – В чем дело?!
   Александра словно очнулась. Перед ней стоял, ощетинившись, ирландский сеттер, да, но совсем не Пенс…
   Она повернулась и пошла прочь.
   – Женщина! – донеслось до нее.
   Александра ненавидела это плебейское обращение, но сейчас ей было безразлично. Она даже не обернулась.
   – Женщина, у вас что-то случилось?..
   Случилось. Еще как случилось…
   Александра снова побежала в сторону магазина. Может, Степан уже обошел дом и вернулся?
   Нет. Никого.
   Сквер! Степан решил погулять в сквере, как же она сразу не сообразила! Наверное, Пенс запросился по своим делам, вот он и пошел! Не мог же он оставить детей, он пошел с ними, ясное дело!
   Александра бросилась через дорогу. Ей засигналила слева какая-то машина, но она даже не повернула головы. Тут же остервенело включилась другая, справа. Александра прибавила шагу.
   …Она не поняла, что случилось. Ее сбила машина? Или она упала сама, почти под колеса? Она лежала на дороге, и над ней нависали заляпанные грязным снегом фары. И тут же над ее головой раздался отборный мат.
   – Пьяная, что ли? – орал мужчина, подбегая к ней. – Ты, сука, дома бы нажиралась, бля!
   Он грубо схватил ее, поставил на ноги.
   – Целая?
   Она посмотрела на свои ладони: они были грязными и красными. Наверное, разбила и коленки – щипало под брюками. Это все, что она ощутила, молнией проинспектировав свое тело в ответ на вопрос мужика.
   – Ну, точно, пьянь! Или накачалась, – сплюнул он зло, заглянув в глаза Александры. – Пошла отсюда, дура, пока я тебя не прибил! Пошла, пошла!
   Александра молча повернулась и побежала в сквер. В спину ей несся мат.
 
   Прошло, наверное, еще полчаса, в которые она бегала по аллеям сквера, расспрашивала прохожих, снова возвращалась к магазину… Пока не поняла, что все бессмысленно. Дети пропали бесследно.
   Рухнув на ледяную ступеньку аптеки, она закрыла лицо руками, пытаясь совладать с рвавшими горло и грудь рыданиями.
   Алеша. Наших детей украли, Алеша.
   Алеша, Алеша!!! Скорее!.. Она вытащила мобильный из кармана, чтобы набрать цифры, и заметила, что ей пришло sms-сообщение.
   Никогда еще ей не было так жутко, как теперь! Даже тогда, когда она умирала от отравленной иглы. [4]Маленький конвертик в верхнем углу экрана был страшнее яда. Страшнее оружия. Страшнее смерти.
   Негнущимся, враз онемевшим пальцем она нажала на кнопку. Буквы запрыгали перед глазами, она никак не могла прочитать их.
   А когда прочитала – не могла поверить.
    НЕ ВЗДУМАЙ СООБЩАТЬ В МИЛИЦИЮ ИНАЧЕ ДЕТЕЙ НИКОГДА НЕ УВИДИШЬ
   Если бы можно было взять и умереть на месте – она бы умерла. Это было бы легкое решение, куда легче, чем выносить невыносимое.
   Но умереть она не могла.
   Алеша не отвечал: «Абонент недоступен».
   У них похитили детей, а Алеша «недоступен»?! Разве такое возможно?!
   Но и на седьмой раз телефон был непреклонен: «Абонент недоступен».
   Александра набрала его офис. Игорь, Алешин помощник, откликнулся сразу же…
   – Александра Кирилловна, что же вы сидите на ступеньках, простудитесь!
   Игорь поднял ее за локти, запахнул шубу. Ее почерневший взгляд, казалось, оставляет ожоги на его лице.
   – Скажите мне, что случилось? На вас напали? Ограбили? Что?!
   …Когда он услышал в трубке сдавленный голос Александры, он не сумел разобрать ни слова. Или она не сумела этих слов произнести. Игорь только понял, что случилось что-то ужасное и что она находится возле аптеки, близкой к их скверу.
   – Александра Кирилловна, не молчите!
   А вдруг ее изнасиловали? Как же ему разговаривать с ней… Это ведь дело такое… Деликатное…
   Но, что бы ни случилось, он должен об этом знать! В отсутствие шефа он просто обязан помочь его жене!
   Он осторожно тряхнул Александру за плечи.
   – Прошу вас, скажите мне… Вас избили? Ограбили? Или…
   – Да… Ограбили… Детей… – Он сглотнула. – Детей украли…
   Игорь обомлел. Ничего себе…
   Но позволить себе эмоции не мог: в этой ситуации он оказался единственным, чьи плечи внезапно всем своим грузом придавила ответственность – за первые шаги, первые действия, первую помощь. Никогда он не занимался сыщицкими делами самостоятельно, ни даже на пару с шефом, – он был всего лишь на подхвате, секретарем, помощником, ассистентом. Но сейчас первые и главные решения предстояло принимать ему, и только ему.
   – Давайте-ка пройдем сюда…
   Игорь заметил какое-то кафе неподалеку и, не дожидаясь согласия Александры, повел ее в помещение. К счастью, оно было пустынно. Усадил Александру, подошел к официантке и что-то сказал. Та расторопно побежала за стойку, и через минуту Александре принесли горячий кофе и пузатый бокал, на дне которого плескался коньяк.
   Игорю было известно, что шеф любит коньяк. И неизвестно, что Александра предпочитает джин-тоник.
   – Вам нужно согреться, – прокомментировал Игорь принесенные напитки. Александра не поднимала на него глаз, и Игорю почудилось, что она знает, что они прожигают. – Пейте, пожалуйста!
   Лицо ее было в грязных разводах, но Игорь не решился сказать ей об этом.
   Александра смотрела на свои ободранные руки. Перчатки она потеряла. Когда выходила из магазина, наверное. Или когда бежала. Какая разница. Странно, что сумку не потеряла. Ремешок цепко сидел в меховой складке на плече, вот и не потеряла. А перчатки потеряла. Поэтому руки ободрала, когда падала. Потому что перчатки потеряла…
    Детей она потеряла, вот что.
   – Что у вас с руками?
   Наконец она посмотрела на него. Явно не понимая, о чем он спрашивает. Игорь обошел стол, осмотрел ее безвольные ладони, затем намочил салфетку в коньяке и обтер их.
   Защипало. Даже слезы навернулись на глаза. Странно, дети пропали – слез нет. А кожу щиплет – есть.
   – Пейте горячее. Вы не имеете права сейчас заболеть, согласитесь! – воззвал Игорь.
   Наконец она придвинула к себе чашку, размешала кусочек сахара, пригубила. Игорь счел, что можно перейти к делу.
   – Прежде всего: вы Сергею Громову позвонили?
 
   …Сергей был давним другом Алексея Кисанова, еще со времен Петровки. Алексей ушел оттуда в девяностые: «не сошлись характерами» опер и милиция, пребывавшая в расцвете коррупции. Но Серега там так и остался – с его легким характером «пофигиста» он попросту не интересовался происходящим вокруг. Его почему-то не раздражали дураки, не возмущали подлецы – при одном условии, что они не мешали ему работать.
   Впрочем, эта «пофигистская» легкость распространялась у Сереги и на отношения с женщинами, отчего он до сих пор холостяковал, ловко уворачиваясь от очередной охотницы связать его узами брака. Но дружба была для него священна. Они с Алексеем много раз выручали друг друга, сотрудничая по наиболее сложным делам.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента